- Поди-ка ты сюда, священнодействователь! - сказал он ему.
      Мужик не трогался, как будто бы не понимая, что это к нему относится.
      - Григорий, поди сюда; я тебя кличу! - повторил священник.
      Григорий, делать нечего, вышел.
      - Где же облачение-то твое - подай мне! - говорил священник.
      - Нет у меня никакого облачения, - отвечал мужик, распуская перед ним руки; но священник заглянул к нему в пазуху, велел выворотить ему все карманы - облачения нигде не было.
      Священник велел старосте обыскать прочих, нет ли у кого облачения.
      Тот, с обычной своей усмешкой на лице, принялся обыскивать; но облачения не нашлось.
      - Ну, бог с ним! - произнес Вихров.
      - Вот это бог с ним и дает им поблажку, - проговорил ему укоризненно священник. - Переписать их всех надо! - прибавил он; но Вихров прежде спросил народ:
      - Что вы, братцы, все единоверцы?
      - Все, почесть, единоверцы! - отвечали ему мужики.
      - Зачем же вы не посещаете вашего храма, а ходите в моленную, которая должна быть запечатана?
      - Так как родители наши ходили сюда, и нам желается того, - отвечал один из раскольников.
      - Мы, бачка, думали, что в нашей церкви службы не будет, - подхватил другой раскольник.
      - Врешь, врешь, - остановил его священник. - Благовест у меня начался с двух часов ночи и посейчас идет.
      Из села в самом деле доносился сухой и немного дребезжавший благовест единоверческой церкви.
      - А эта вот и православная даже! - прибавил священник, указывая на одну очень нарядную и довольно еще молодую женщину.
      - Ты православная? - спросил ее Вихров.
      - Православная-с! - отвечала та, вся вспыхнув и с дрожащими щеками.
      - Ей вот надо было, - объяснил ему священник, - выйти замуж за богатого православного купца: это вот не грех по-ихнему, она и приняла для виду православие; а промеж тем все-таки продолжают ходить в свою раскольничью секту - это я вас записать прошу!
      - Все запишут! - отвечал ему с сердцем Вихров и спрашивать народ повел в село. Довольно странное зрелище представилось при этом случае: Вихров, с недовольным и расстроенным лицом, шел вперед; раскольники тоже шли за ним печальные; священник то на того, то на другого из них сурово взглядывал блестящими глазами. Православную женщину и Григория он велел старосте вести под присмотром - и тот поэтому шел невдалеке от них, а когда те расходились несколько, он говорил им:
      - Не расходитесь оченно далеко!
      Допросы отбирать Вихров начал в большой общественной избе - и только еще успел снять показание с одного мужчины, как дверь с шумом распахнулась, и в избу внеслась какой-то бурей становая.
      - Друг сердечный, тебя ли я вижу! - воскликнула она, растопыривая перед Вихровым руки. Она, видимо, решилась держать себя с ним с прежней бойкостью. - И это не грех, не грех так приехать! - продолжала она, восклицая. - Где ты остановился? У вас, что ли? - прибавила она священнику.
      - У меня-с, - отвечал тот.
      - В мурье-то у него - на клопах да на комарах! Я бы тебя на мягкую постельку уложила, побаюкала бы и полюлюкала!.. Что это переловил ребят-то? - прибавила она, показывая головой на раскольников.
      - А все это ваш супруг причиной тому: держит моленную незапертою, тогда как она запечатана даже должна быть, - заметил ей священник.
      - Это кто вам, батюшко, донес так да отрапортовал о том - нет-с! Извините! Я нарочно все дело захватила - читайте-ка!.. - проговорила становая и, молодцевато развернув принесенное с собою дело, положила его на стол.
      - Читай, читай!.. - повторила она священнику.
      В одном предписании в самом деле было сказано: на моленную в селе Корчакове оставить незапечатанною и отдать ее в ведение и под присмотр земской полиции с тем, чтобы из оной раскольниками не были похищаемы и разносимы иконы".
      - Только бы не были расхищаемы и уносимы иконы - понял? - отнеслась становая к священнику. - А они все тут; есть еще и лишние.
      - Моленная не должна быть запечатана, - повторил и Вихров.
      Священник пожал только плечами.
      - Но сборища в ней все-таки не могли быть дозволены, особенно для единоверцев, - возразил он, - и ваш супруг, я знаю, раз словил их; но потом, взяв с них по рублю с человека, отпустил.
      - Это как вы знаете, кто вам объяснил это? - возразила ему становая насмешливо, - на исповеди, что ли, кто вам открыл про то!.. Так вам самому язык за это вытянут, коли вы рассказываете, что на духу вам говорят; вот они все тут налицо, - прибавила она, махнув головой на раскольников. - Когда вас муж захватывал и обирал по рублю с души? - обратилась она к тем.
      - Не было того-с, - отвечали из них некоторые, и все при этом держали головы потупленными.
      - Чем на других-то, иерей честной, указывать, не лучше ли прежде на себя взглянуть: пастырь сердцем добрым и духом кротким привлекает к себе паству; при вашем предшественнике никогда у них никаких делов не было, а при вас пошли...
      - Зато и единоверия не было! - возразил ей священник.
      - Я уже этого не знаю - я баба; а говорю, что в народе толкуют. Изволь-ка вот ты написать, - прибавила она Вихрову, - что в предписании мужу сказано насчет моленной; да и мужиков всех опроси, что никогда не было, чтобы брали с них!
      Такие почти повелительные распоряжения становой сделались, наконец, Вихрову досадны.
      - Все это очень хорошо - и будет сделано; но вам-то здесь быть совершенно неприлично! - сказал он.
      - Уйду, уйду, не навеки к вам пришла, - сказала она, поднимаясь, только ты зайди ко мне потом; мне тебе нужно по этому делу сказать понимаешь ты, по этому самому делу, чтобы ты сказал о том начальству своему.
      - Хорошо, зайду, - отвечал Вихров, чтобы только отвязаться от нее: почему становая говорила ему ты и назвала его другом сердечным - он понять не мог.
      Та между тем встала и пошла; проходя мимо мужиков, она подмигнула им.
      - Не робейте, паря, не больно поддавайтесь!
      Вихров, отобрав все допросы и написав со священником подробное постановление о захвате раскольников в моленной, хотел было сейчас же и уехать в город - и поэтому послал за земскими почтовыми лошадьми; но тех что-то долго не приводили. Он велел старосте поторопить; тот сходил и донес ему, что лошади готовы, но что они стоят у квартиры становой - и та не велела им отъезжать, потому что чиновник к ней еще зайдет. Вихров послал другой раз старосту сказать, что он не зайдет к ней, потому что ему некогда, и чтобы лошади подъехали к его избе. Староста сходил с этим приказанием и, возвратясь, объявил, что становая не отпускает лошадей и требует чиновника к себе. Вихрова взорвало это; он пошел, чтобы ругательски разругать ее.
      - Что это такое вы делаете - не даете мне лошадей! - воскликнул он, входя к ней в залу, в которой на столе были уже расставлены закуска и вина разные.
      - Ты не горлань, а лучше выпей водочки! - сказала она ему.
      - Не хочу я вашей водочки! - кричал он.
      - Ты вот погоди, постой! Не благуй! - унимала она его. - Я вот тебе дело скажу: ты начальству своему заяви, чтобы они попа этого убрали отсюда, а то у него из единоверия опять все уйдут в раскол; не по нраву он пришелся народу, потому строг - вдруг девицам причастья не дает, изобличает их перед всеми. Мужик придет к нему за требой - непременно требует, чтобы в телеге приезжал и чтобы ковер ему в телеге был: "Ты, говорит, не меня, а сан мой почитать должен!" Кто теперь на улице встретится, хоть малый ребенок, и шапки перед ним не снимет, он сейчас его в церковь - и на колени: у нас народ этого не любит!
      - Ну, только? - спросил Вихров. - Прощайте!
      - Погоди, не спеши больно!.. Что у тебя дома-то - не горит ведь! Раскольники-то ходатая к тебе прислали, сто целковых он тебе принес от них, позамни маненько дело-то!
      Вихров усмехнулся и покачал головой.
      - Что же, этот ходатай здесь, что ли? - спросил он.
      - Здесь стоит, дожидается.
      - Ну, позовите его ко мне!
      Становая пошла и привела мужика с плутоватыми, бегающими глазами.
      - Ты мне сто целковых принес? - спросил его Вихров.
      - Да-с! - отвечал мужик и торопливо полез себе за пазуху, чтобы достать, вероятно, деньги.
      - Не трудись их вынимать, а, напротив, дай мне расписку, что я их не взял у тебя! - сказал Вихров и, подойдя к столу, написал такого рода расписку. - Подпишись, - прибавил он, подвигая ее к мужику.
      Тот побледнел и недоумевал.
      - Подпишись, а не то я дело из-за этого начну и тебя потяну! - произнес Вихров явно уже сердитым голосом.
      Мужик посмотрел на становую, которая тоже стояла сконфуженная и только как-то насильственно старалась улыбнуться.
      - Подпишись уж лучше! - сказала она мужику.
      Тот дрожащею рукой подписался и затем, подобрав свою шапку, ушел с совершенно растерянным лицом.
      - Ну, паря, модник ты, я вижу, да еще и какой! - сказала Вихрову становая укоризненным голосом, когда они остались вдвоем.
      - А вы, извините меня, очень глупы! - возразил он ей.
      - Где уж нам таким умником быть, как ты! Не все такие ученые, произнесла становая в одно и то же время насмешливым и оробевшим голосом.
      Вихров взялся снова за фуражку, чтобы уехать.
      - Не пущу, ни за что не пущу без закуски, а не то сама лягу у дверей на пороге!.. - закричала становая - и в самом деле сделала движение, что как будто бы намерена была лечь на пол.
      Вихров лучше уже решился исполнить ее желание, тем более, что и есть ему хотелось. Он сел и начал закусывать. Становая, очень довольная этим, поместилась рядом с ним и положила ему руку на плечо.
      - А что, с Фатеихой до сих пор все еще путаешься? - спросила она, заглядывая ему с какой-то нежностью в лицо.
      - Нет, уж не путаюсь, - отвечал ей Вихров.
      - Слышала я это, слышала, - отвечала становиха. - Вот как бы ты у меня ночевал сегодня, так я тебе скажу...
      - Что же такое? - спросил Вихров.
      Становая пожала только плечами.
      - У!.. - воскликнула она. - Такую бы тебе штучку подвела - букет!
      Вихров только усмехнулся.
      - Ну, однако, прощайте! - сказал он, вставая.
      - Прощай, друг любезный, - проговорила становиха и вдруг поцеловала его в лицо.
      Вихров поспешно обтер то место, к которому она прикоснулась губами. Становиха потом проводила его до телеги, сама его подсадила в нее, велела подать свое одеяло, закрыла им его ноги и, когда он, наконец, совсем поехал, сделала ему ручкой.
      XIII
      ВЕЧЕР У m-me ПИКОЛОВОЙ
      То, что Вихров не был у Захаревских и даже уехал из города, не зайдя проститься с ними, - все это сильно огорчало не только Юлию, отчасти понимавшую причину тому, но и Виссариона, который поэтому даже был (в первый раз, может быть, во всю жизнь свою) в самом сквернейшем расположении духа. Судя несколько по своим собственным поступкам, он стал подозревать, что уж не было ли между сестрой и Вихровым чего-нибудь серьезного и что теперь тот отлынивает, тем более, что Юлия была на себя не похожа и проплакивала почти целые дни. Виссарион решился непременно расспросить ее об этом.
      - Интересно мне знать, - заговорил он однажды, ходя взад и вперед по комнате и как бы вовсе не желая ничего этим сказать, - говорила ли ты когда-нибудь и что-нибудь с этим господином о любви?
      - Никогда и ничего, - отвечала Юлия.
      - О, вздор какой! - воскликнул инженер.
      - Уверяю тебя! - повторила Юлия совершенно искренним голосом.
      "Ну, когда еще в таком положении дело, так это пустяки, вздор!" успокоил себя мысленно Виссарион.
      - Так у вас, может быть, все это одним пуфом и кончится? - присовокупил он.
      - Всего вероятнее!.. - сказала Юлия, и голос ее при этом дрожал: сознавая, что она не в состоянии уже будет повторить своего признания Вихрову, она решилась сама ничего не предпринимать, а выжидать, что будет; но Виссарион был не такого характера. Он любил все и как можно скорей доводить до полной ясности. Услыхав, что Вихров вернулся со следствия, но к ним все-таки нейдет, он сказал сестре не без досады:
      - Что же этот ваш возлюбленный не жалует?
      В ответ на это Юлия устремила только на брата умоляющий взор.
      - Пошли за ним, если хочешь... - присовокупил Виссарион.
      - Если он не хочет идти, зачем же посылать за ним? - возразила Юлия.
      - Ну, так я сам пойду к нему и посмотрю, что он там делает, - произнес почти со злобою Виссарион: ему до души было жаль сестры.
      Когда Вихрову сказали, что пришел Захаревский, он, по какому-то предчувствию, как бы отгадывая причину его прихода, невольно сконфузился. У Виссариона не сорвалось это с глазу.
      "Он однако потрухивает, как видно, меня?" - подумал он про себя.
      - Что это, батюшка, вы за штуку выкинули? - произнес он затем вслух. Уехали совсем из города и не зашли даже проститься.
      - Невозможно было: губернатор меня экстренно послал и под присмотром еще попа.
      - Что за вздор такой - экстренно послал?.. Невозможно было на две минуты забежать проститься!.. - говорил инженер и затем, сев напротив Вихрова, несколько минут смотрел ему прямо в лицо.
      Тот при этом явно покраснел.
      - Что это вы, устали, что ли, или больны? - спросил Виссарион.
      - И устал и болен! - отвечал Вихров.
      - Все это проистекает оттого-с, - продолжал инженер, - что вы ужасно какую нелепую жизнь ведете.
      - Я? - спросил Вихров, несколько уже и удивленный бесцеремонностью такого замечания.
      - Да, вы!.. Жениться вам надо непременно!
      - Но отчего же вы сами не женитесь?
      - Оттого, что я совершенно неспособен к женатой жизни: мне всякая женщина в неделю же надоедает!
      - Но, может быть, и я такой же! - проговорил Вихров.
      - Ну, нет, вы постоянны: вот вы экономке вашей сколько времени верны!
      Виссарион под именем экономки разумел Груню.
      - А вы думаете, что я в отношении ее могу быть верен и неверен?
      - Совершенно уверен в том, - подхватил Виссарион.
      - Кто же вам сказал это? - спросил Вихров.
      - Мои собственные глаза.
      - Ваши глаза совершенно вас обманывают.
      - Не шутя?
      - Не шутя обманывают!
      Вихров не хотел Виссариона посвящать ни в какую свою тайну.
      "Черт знает, ничего тут не понимаю!" - думал между тем инженер, в самом деле поставленный в недоумение: Груню он считал главной и единственною виновницею того, что Вихров не делал предложения его сестре.
      - Что же, вы зайдете ли когда-нибудь к нам? Осчастливите ли вашим посещением? - полушутил, полусерьезно говорил он, вставая с тем, чтобы уйти.
      - Я сегодня же вечером буду у вас, - отвечал, опять немного растерявшись, Вихров.
      - Но вечером мы с сестрой у Пиколовой будем... Там будет губернатор, и прочее, и прочее, - проговорил Виссарион.
      - А, и прекрасно, и я туда же приеду! - подхватил Вихров, очень обрадованный тем, что он встретится в первый раз с Юлией в обществе.
      - Приезжайте! - сказал инженер и ушел.
      Когда он возвратился в комнату сестры, то лицо его снова приняло недоумевающее выражение.
      - Хоть зарежь, ничего тут не понимаю! - произнес он и, усевшись на стул, почти до крови принялся кусать себе ногти, - до того ему была досадна вся эта неопределенная чепуха.
      Вихров, между тем, еще до свидания с Виссарионом, очень много и серьезно думал о своих отношениях к Юлии. Что он не любил ее совершенно, в этом он не сомневался нисколько, - точно так же, как теперь он очень хорошо понимал, что не любил и Фатееву и что не чувствовал также особой привязанности и к преданной ему Груне; но отчего же это?.. Что за причина тому была?.. Не оставалось никакого сомнения, что между ним и всеми этими женщинами стояла всегда, постоянно и неизменно Мари - и заслоняла их собой. Не сомневался уж он нисколько, что он одну только ее в жизни своей любил и любит до сих пор; но что же она к нему чувствует? Конечно, ее внезапный отъезд из Москвы, почти нежное свидание с ним в Петербурге, ее письма, дышащие нежностью, давали ему много надежды на взаимность, но все-таки это были одни только надежды - и если она не питает к нему ничего, кроме дружбы, так лучше вырвать из души и свое чувство и жениться хоть на той же Юлии, которая, как он видел очень хорошо, всю жизнь будет боготворить его!
      Когда Виссарион ушел от него, он окончательно утвердился в этом намерении - и сейчас же принялся писать письмо к Мари, в котором он изложил все, что думал перед тем, и в заключение прибавлял: "Вопрос мой, Мари, состоит в том: любите ли вы меня; и не говорите, пожалуйста, ни о каких святых обязанностях: всякая женщина, когда полюбит, так пренебрегает ими; не говорите также и о святой дружбе, которая могла бы установиться между нами. Я хочу любви вашей полной, совершенной; если нет в вас ее ко мне, так и не щадите меня - прямо мне скажите о том!"
      Отослав это письмо на почту, Вихров отправился к Пиколовым, у которых вечер застал в полном разгаре.
      Начальник губернии был уж там. Он всегда у m-me Пиколовой был очень весел и даже отчасти резов. Белобрысый муж ее с улыбающимся лицом ходил по ярко освещенным комнатам. Он всегда очень любил, когда начальник губернии бывал у них в гостях, даже когда это случалось и в его отсутствие, потому что это все-таки показывало, что тот не утратил расположения к их семейству, а расположением этим Пиколов в настоящее время дорожил больше всего на свете, так как начальник губернии обещался его представить на имеющуюся в скором времени открыться вакансию председателя уголовной палаты. Должности этой Пиколов ожидал как манны небесной - и без восторга даже не мог помыслить о том, как он, получив это звание, приедет к кому-нибудь с визитом и своим шепелявым языком велит доложить: "Председатель уголовной палаты Пиколов!" Захаревские тоже были у Пиколовых, но только Виссарион с сестрой, а прокурор не приехал: у того с каждым днем неприятности с губернатором увеличивались, а потому они не любили встречаться друг с другом в обществе достаточно уже было и служебных столкновений.
      Виссарион Захаревский в полной мундирной форме, несмотря на смелость своего характера, как-то конфузливо держал себя перед начальником губернии и напоминал собой несколько собачку, которая ходит на задних лапках перед хозяином. Юлия, бледная, худая, но чрезвычайно тщательно причесанная и одетая, полулежала на кушетке и почти не спускала глаз с дверей: Виссарион сказал ей, что Вихров хотел приехать к Пиколовым.
      Когда герой мой вошел, начальник губернии почти с нежностью встретил его.
      - Здравствуйте, Вихров! - воскликнул он, протягивая ему ладонью вверх свою широкую руку, в которую Вихров и поспешил положить свою руку.
      - От души благодарю вас, что приехали запросто!.. - говорила хозяйка дома, делая ему ручкой из-за стола, за которым она сидела, загороженная с одной стороны Юлией, а с другой - начальником губернии. - А у меня к вам еще просьба будет - и пребольшая, - прибавила она.
      - Уж опять не театр ли? - спросил ее Вихров.
      - Ах, нет, Вихров, гораздо скучней того - дело!
      - Дело, которое madame Пиколова желает возложить на вас! - сказал полушутя и полусерьезно начальник губернии.
      - Madame Пиколова? - переспросил его Вихров.
      - Да! - подтвердил губернатор.
      Вихров на это только усмехнулся.
      - А я к вам было сегодня вечером хотел прийти, - отнесся он к Юлии.
      - К нам хотели?.. - И еще что-то такое сказала Юлия, устремляя на него кроткий взгляд.
      Вихров не знал - сесть ли ему около нее или нет; однако он сел, но что говорить - решительно не находился.
      - Куда же это вы в последнее время ездили? - спросила его сама Юлия.
      Вихров несказанно обрадовался этому вопросу. Он очень подробным образом стал ей рассказывать свое путешествие, как он ехал с священником, как тот наблюдал за ним, как они, подобно низамским убийцам{278}, ползли по земле, и все это он так живописно описал, что Юлия заслушалась его; у нее глаза даже разгорелись и лицо запылало: она всегда очень любила слушать, когда Вихров начинал говорить - и особенно когда он доходил до увлечения.
      - Я готова, чтобы вы чаще от нас уезжали и рассказывали потом нам такие интересные вещи, - проговорила она.
      Чтобы разговор как-нибудь не перешел на личные отношения, Вихров принялся было рассказывать и прежнее свое путешествие в Учню, но в это время к нему подошла хозяйка дома и, тронув его легонько веером по плечу, сказала ему:
      - На два слова в кабинет, Вихров! - И они пошли. Белобрысый муж m-me Пиколовой тоже последовал за ними, как-то глупо улыбаясь своим широким ртом.
      - Вот видите ли что! - начала m-me Пиколова. - Мы с братцем после маменьки, когда она померла, наследства не приняли; долги у нее очень большие были, понимаете... но брат после того вышел в отставку; ну, и что же молодому человеку делать в деревне - скучно!.. Он и стал этим маменькиным имением управлять.
      - Опекуном, то есть, назначен был, как следует - опекой, - поправил ее муж.
      - Ну, опекуном там, что ли, очень мне нужно это! - возразила ему с досадой m-me Пиколова и продолжала: - Только вы знаете, какие нынче года были: мужики, которые побогатей были, холерой померли; пожар тоже в доме у него случился; рожь вон все сам-друг родилась... Он в опекунской-то совет и не платил... "Из чего, говорит, мне платить-то?.. У меня вон, говорит, какие все несчастия в имении".
      - И у него на все это и удостоверения есть от полиции, - пояснил опять за жену сам Пиколов.
      - Да, у него все эти и бумаги есть! - подхватила она. - И он их представил туда. Только вдруг оттуда глупую этакую бумагу пишут к Ивану Алексеевичу... что, как это там сказано... что все это неблагонамеренные действия опекуна... Хорошо, конечно, что Иван Алексеевич так расположен к нам... Он привозит ко мне эту бумагу. "Вот, говорит, напишите брату!.." Я пишу ему... Он прискакал, как сумасшедший: "Я, говорит, желаю, чтобы все это обследовали; кто, говорит, из чиновников особых поручений Ивана Алексеевича самый благородный человек?.." Я говорю: "Благородней Вихрова у него нет!" Так вот вы, monsieur Вихров, съездите, пожалуйста, к брату в деревню и поправьте все это.
      Как ни бестолково m-me Пиколова рассказывала, однако Вихров очень хорошо понял, что во всей этой истории скрывались какие-нибудь сильные плутни ее братца.
      - Вы бы гораздо лучше сделали, если бы попросили на это дело какого-нибудь другого чиновника: я в службе мнителен и могу очень повредить вашему брату, - сказал он.
      - Ни за что, ни за что!.. И слышать вас не хочу! - воскликнула m-me Пиколова, зажимая себе даже уши. - Вы добрый, милый, съездите и поправите все это, а мне уж пора к Ивану Алексеевичу, а то он, пожалуй, скучать будет!.. - заключила она и ушла из кабинета.
      Пиколов и Вихров, оставшись вдвоем, некоторое время молчали.
      - Но что за человек - брат вашей супруги? - спросил, наконец, последний.
      - Он человек умный и расчетливый, только вот, знаете, этак, любит направо и налево карточкой перекинуть! - отвечал Пиколов и представил рукой, как мечут банк.
      - Может быть, на эти карточки он все доходы с имения и проигрывал, заметил ему Вихров.
      - Нет, нет! - возразил Пиколов, засмеявшись своим широким ртом.
      Покуда они разговаривали таким образом, в гостиной послышался сначала громкий, веселый разговор, наконец крик, визг, так что Вихров не утерпел и спросил:
      - Что это такое там?
      - Так себе, ничего, шалят! - отвечал Пиколов.
      В гостиной, в самом деле, шалили. Сначала сели играть в карты губернатор, m-me Пиколова, инженер и Юлия - в фофаны; ну, и, как водится, фофана положили под подсвечник; m-me Пиколова фофана этого украла, начальник губернии открыл это.
      - Зачем вы это сделали, зачем?! - говорил он и ударил ее по руке.
      M-me Пиколова ударила сама его и довольно сильно; при этом одна свеча потухла от их движения.
      - Когда вы затушили свечку, так я затушу другую, - сказал начальник губернии.
      - Ах, не смейте! - кричала Пиколова.
      - Захаревский, затушите прочие свечи! - кричал начальник губернии, задувая сам свою свечу.
      Виссарион, не задумавшись, сейчас же исполнил это приказание, задул все остальные свечи; в гостиной сделалась совершенная темнота. Начальник губернии начал ловить m-me Пиколову, а она от него бегала из угла в угол. В эту минуту в гостиную возвратились Пиколов и Вихров. Последний едва рассмотрел прижавшуюся в углу Юлию.
      - Что такое? - спросил он ее.
      - Ах, защитите меня, чтобы он на меня как-нибудь не набежал, - сказала она.
      Вихров стал около нее в защиту, начальник губернии между тем продолжал бегать за Пиколовой.
      - На диване, на диване, ваше превосходительство! - подсказывал ему инженер.
      Начальник губернии бросился на диван, но m-me Пиколова нагнулась под стул и ускользнула от него.
      - В ту комнату, ваше превосходительство, улетела, - продолжал ему подсказывать Виссарион.
      M-me Пиколова, в самом деле, убежала в одну из задних комнат.
      Начальник губернии, очень хорошо знавший расположение дома, тоже побежал за ней - и они там что-то долго оставались. Наконец сам m-r Пиколов взял загашенные свечи, сходил с ними в зало и внес их в гостиную: он знал, когда это надо было сделать.
      - Как расшалились они, ужас! - говорил он.
      Невдолге после того возвратились губернатор и m-me Пиколова, которая уже не бежала, а шла довольно тихо.
      - Вы гадкий, противный! - говорила она губернатору.
      - Вы сами деретесь, сами деретесь! - отвечал ей тот.
      - Что же это, они всегда так забавляются? - спросил Вихров Юлию.
      - Не знаю, - отвечала та, и на губах ее появилась какая-то презрительная улыбка.
      XIV
      ОПЕКУН
      Усадьба Козлово стоит на высокой горе, замечательной тем, что некогда, говорят, в нее ударил гром - и громовая стрела сделала в ней колодец, который до сих пор существовал и отличался необыкновенно вкусной водой. В этой-то усадьбе, в довольно большом, поместительном барском доме, взад и вперед по залу ходил m-r Клыков (брат m-me Пиколовой). Он был средних лет, с несколько лукавою и заискивающею физиономиею, и отличался, говорят, тем, что по какой бы цене ни играл и сколько бы ни проигрывал - никогда не менялся в лице, но в настоящее время он, видимо, был чем-то озабочен и беспрестанно подходил то к тому, то к другому окну и смотрел на видневшуюся из них дорогу, как бы ожидая кого-то. Наконец он вдруг проговорил: "Едет!" - и с улыбающимся лицом вышел в переднюю, чтобы принять гостя.
      Ехал это к нему Вихров.
      - Меня, однако, привезли к вам в усадьбу, а не в имение! - говорил тот, снимая шинель.
      - Это, уж извините, я так распорядился: что же вам в деревне в курной избе жить, - говорил Клыков.
      - Все это прекрасно-с, - возразил ему Вихров, - да к вам-то ехать мне не совсем благовидно.
      Они это время входили уже в гостиную и усаживались в ней.
      - Но неужели же я вас куском хлеба и чашкою чаю подкуплю - неужели? спрашивал Клыков, глядя ему в лицо.
      - Подкупить не подкупите, но мужикам может это показаться некоторым сближением моим с вами, - возразил Вихров.
      - Никаким это сближением не может им показаться! - возразил Клыков.
      Вихров не стал с ним больше спорить и просил его, чтобы он дал ему список недоимщиков, а также велел позвать и самих мужиков. Клыков осторожно и как бы даже на цыпочках ушел в свой кабинет. Вихров стал осматриваться. Он сидел в какой-то закоптелой гостиной: закоптели ее стены, на столе лежала закоптелая салфетка, закоптели занавеси на окнах, закоптела как будто бы сама мебель даже, - и на всем были следы какого-то долгого и постоянного употребления. Вихров посмотрел в зало. Там тоже обеденный стол стоял раздвинутым, как бывает это в трактирах; у стульев спинные задки были сильно захватаны, на стене около того места, где в ней открывался буфет, было множество пятен.
      В гостиной висел портрет самого хозяина в уланском еще мундире и какой-то, весьма недурной из себя, дамы, вероятно, жены его.
      Клыков возвратился с аккуратно составленным списком недоимщиков и объявил, что и сами они дожидаются на дворе.
      Вихров не утерпел и сказал ему:
      - Какое у вас в доме убранство старинное и как бы закоптелое даже от времени.
      - Не столько от времени, сколько курят много, когда соберутся!.. отвечал смиренно Клыков.
      - Но кто ж к вам собирается?.. Соседи, вероятно?
      - Соседи-с.
      - И что же, в карты все, конечно, все играете!
      - Нет-с, мало! - произнес невиннейшим голосом Клыков.
      Вихров, наконец, снова обратился к своему делу.
      - Потрудитесь приказать, - сказал он, - прийти вот этому первому недоимщику, Родиону Федорову, что ли?
      Клыков той же осторожной походкой сходил и привел Родиона Федорова. Оказалось, что это был хохлатый и нескладный мужик, который пришел как-то робко, стал поеживаться, почесываться, несмело на все кругом озираться. Вихров взял лист бумаги и стал записывать его показание.
      - В сорок шестом году хлеб у вас градом выбивало? - спросил он его.
      - Выбивало-тко! - отвечал Родион очень уже бойко, как бы заранее заучив.
      - А холера в сорок восьмом году была?
      - Была-то-тко! - опять отрезал Родион.
      - А много ли у вас по селениям умерло человек от холеры?
      - О-то, много-тко извелось народу!.. Упаси бог! - почти пропел Родион.
      Вихров догадался, что Родион был глупорожденный и почти идиот.
      - А скажи, действительно ли на тебе недоимки сто рублей?
      - Ну... не знаю... может, так!.. - проговорил Родион, как бы через пни скакав языком.
      - Значит, ты признаешь ее за собой? - подтвердил Вихров.
      - Не знаю... признаю... да! - согласился Родион, взмахивая при этом глазами на Клыкова, который, с опущенной головой и тихой походкой, ходил по гостиной.
      - Ну, ступай! - сказал Вихров Родиону.
      Тот ушел.
      - Прочие так же будут показывать, как и он, а потому вам не угодно ли писать так, что такой-то вот показал согласно с Родионом Федоровым! проговорил Клыков.