Дядюшка Наполеон (пер. Н.Кондырева, А.Михалев)

      – Помилуйте! Для такого человека, как он, спасти вас – раз плюнуть!… Завтра вечером или послезавтра по ту сторону Казвинских ворот приземлится самолет «Юнкерс», вас возьмут на борт и вывезут отсюда. Такие вещи тысячи раз случались в разных странах.
      Дядюшка обеспокоенно спросил:
      – И куда же меня повезут?
      – В Берлин. А спустя несколько месяцев вы вместе с германской армией прибудете обратно. Так что придется некоторое время поскучать без жены и детей.
      – А нельзя попросить, чтобы Маш-Касема вывезли вместе со мной?
      – Это тоже пара пустяков. В конце припишите несколько строчек про Маш-Касема, про то, что его жизнь тоже в опасности.
      Маш-Касем кивнул головой:
      – Э-э-э… Зачем мне врать?! До могилы-то… Меня англичаны тоже страсть как ненавидят! В Казерунскую кампанию сколько я ихних солдат поубивал! Как сейчас помню… Одним ударом сабли я какому-то полковнику голову снес, она к ногам его так и упала. А он хоть и без головы, все никак не унимается. А голова его как на землю упала, еще полчаса всякими словами меня поносила… Пришлось мне ей глотку тряпкой заткнуть.
      Дядюшка сердито остановил его:
      – Не встревай, Маш-Касем!… А как бы поскорее доставить мое письмо Гитлеру?
      – Об этом не беспокойтесь. Я знаю одного их агента. Он передаст точный текст вашего письма в Берлин по радио. Так что будьте уверены – через день-два с вами свяжутся.
      – А до тех пор что мне делать?
      – По-моему, вам лучше вернуться к себе домой. Конечно, ни в коем случае не выдавайте себя, с индийцем держитесь приветливо. Скажете, что в дороге автомобиль сломался, и вам пришлось вернуться.
      – А вы не думаете, что…
      Отец не дал ему договорить:
      – Конечно, в ближайшие пять-шесть дней англичане еще не появятся в Тегеране, но вы делайте вид, будто о них и не думаете. Лучше, чтобы индиец – если он вообще их агент – сообщил им, что вы находитесь у себя дома. Тогда они не будут принимать против вас никаких мер, пока их армия не войдет в город… Ну ладно, я сейчас пойду обратно, а вы через минут пятнадцать – двадцать тоже возвращайтесь в свой дом и сделайте вид, что только что прибыли. Пока у вас есть время, перепишите начисто письмо, а потом незаметно отдайте его мне и обо всем остальном уже не беспокойтесь.
      Отец дал несколько последних указаний насчет почтительного тона письма, напомнил, что дядюшка обязательно должен заявить о своей готовности сотрудничать с Германией и рассказать о происках сардара Махарат-хана и его жены, и наконец вышел из залы. Я немедленно перебежал в другой конец двора и с невинным видом усевшись на ступеньку лестницы, ведущей на крышу, притворился, что задремал.
      – Подымайся, пошли. Нечего тут спать!
      По дороге я спросил отца:
      – А почему дядюшка не поехал в Кум?
      Отец настолько ушел в обдумывание своих сложных интриг, что не расслышал, и я был вынужден повторить вопрос несколько раз.
      – У него в дороге автомобиль сломался, пришлось вернуться, – раздраженно ответил он наконец.
      Я искоса посмотрел на него. Казалось, он молча разговаривает о чем-то сам с собой. Я невольно возвел глаза к небу: «Господи, внуши моему отцу, чтобы он не затевал снова никаких склок!» Я понятия не имел, что собирается отец сделать с дядюшкиным письмом Гитлеру, но твердо решил, что не буду сидеть сложа руки и приму меры, чтобы предотвратить действия отца, которые могут опять привести к распрям и ссорам, а в результате пагубно отразиться и на мне.
      А в дядюшкиной зале продолжалось веселое застолье. Хохот Асадолла-мирзы слышался даже в другом конце сада. Первой, кого я увидел, была заливавшаяся смехом Лейли. Я на мгновенье забыл о своих тревогах. На мой вопрос, что ее так рассмешило, она ответила:
      – Ты себе и не представляешь, до чего Асадолла-мирза доводит Дустали-хана!
      Дустали-хан сидел мрачный и надутый. По временам он пытался выдавить из себя улыбку, но это ему плохо удавалось. А князь, по своему обыкновению уже слегка под хмельком, рассказывал сардару Махарат-хану о какой-то пирушке и последовавших за ней ночных приключениях, в которых вместе с ним участвовал и Дустали-хан.
      – …И вот, после всего этого Дустали-хан наконец остался с девчонкой наедине, но – не дожить вам до такого дня, сардар! – выяснилось, что сила у него отказ делать! – Князь снова заливисто расхохотался и, трясясь от смеха, добавил: – Тогда-то он еще молодым был, а уж теперь, как вы понимаете, сила у него напрочь отказ делать!
      Англичанка, глядя на князя, тоже хохотала, то и дело восхищенно приговаривая: «Лавли!» и еще что-то в том же роде, и упрашивала Асадолла-мирзу, чтобы он объяснил ей суть своего рассказа по-английски.
      Асадолла-мирза, знавший английский с пятое на десятое, конечно, не мог спасовать и начал:
      – Ю ноу, май дир леди Махарат-хан…
      Дустали-хан угрюмым шепотом сказал:
      – Я тоже могу рассказать одну историю про гробницу Касема…
      Асадолла-мирза напустил на себя серьезный вид и объявил:
      – Дамы и господа… лейдиз энд джентльмен… Тишина! Наш уважаемый друг, выдающийся оратор, господин Дустали-хан расскажет дорогим слушателям историю о гробнице Касема. Итак, я передаю ему слово.
      Но Дустали-хан, знавший, что в присутствии Асадолла-мирзы его рассказ не будет иметь успеха, несмотря на просьбы гостей, молчал.
      Князь укоризненно обратился к нему:
      – Дустали, не позорь меня перед сардаром и его женой! Сардар и его супруга сегодня мои гости, и ты не должен лишать их удовольствия и скрывать свое красноречие!
      Дустали-хан резко сказал:
      – Сардар и его жена – друзья всех здесь присутствующих. И, если уж говорить правду, они пришли сюда по моей просьбе.
      – Ну ты и наглец, Дустали!
      – Да! Ты сардара приглашал, но он отказался, а когда я стал настаивать, согласился!
      Асадолла-мирза рассмеялся:
      – Давай считать, что супруга сардара Махарат-хана – моя гостья, а сам сардар – твой гость.
      Но разобиженный Дустали-хан вел себя как ребенок и готов был придраться к чему угодно. Он закричал:
      – Ты все врешь! И сардар, и его жена – мои гости. Это я их сегодня сюда пригласил!
      Тут я вдруг заметил, что собравшиеся с изумлением смотрят на дверь, и тоже повернулся в ту сторону. На пороге возвышался дядюшка Наполеон в дорожном костюме и в темных очках с кожаными щитками. Без сомнения, дядюшка слышал последние слова Дустали-хана, поскольку сейчас смотрел на него грозным взглядом.
      Все на мгновенье притихли, а потом поднялся шум. Родственники наперебой расспрашивали дядюшку о причине его возвращения. В общей суматохе Асадолла-мирза с улыбкой подмигнул мне, а я незаметно кивнул ему с благодарностью. Дядюшка тем временем, играя свою роль, поздоровался с родственниками и, с усилием сказав несколько вежливых слов индийцу и его жене, объяснил, что в дороге у него неожиданно сломался автомобиль.
      Отец сказал:
      – Что ни делается, все к лучшему. В Кум никогда не поздно съездить. Даст бог, через месяц вместе поедем.
      Индиец, чтобы поддержать разговор, заметил:
      – Ага разлуку с женой не мог перенести делать, – и, словно вспомнив придуманную Асадолла-мирзой историю о веселом розыгрыше, добавил: – Теперь и сердце вернулось из Нишапура в Лахор.
      Услышав слово Нишапур, дядюшка вздрогнул, но тотчас овладел собой и деланно засмеялся. Потом достал из кармана конверт и протянул его отцу:
      – Как видите, адрес гостиницы, который вы мне давали, не пригодился. Оставьте его лучше у себя.
      Я старался сохранить спокойствие, но при этом не мог оторвать глаз от конверта, который из протянутой дядюшкиной руки перекочевал в руку отца, а потом исчез в его кармане. Господи! Какую новую игру затеял отец с наивным стариком?
      Дядюшка старался подавить тревогу и злость и не думать о присутствии индийца, равно как и о своем мрачном будущем. Он держался оживленнее обычного и, несмотря на то, что всегда с трудом переносил шутки Асадолла-мирзы, в этот вечер то и дело с ним заговаривал:
      – А кстати, князь, куда это сегодня Дустали-хан упрятал ханум Азиз ос-Салтане?
      – Я думаю, Азиз-ханум поехала к гробнице Давуда молить святого о помощи.
      – О помощи?
      – Да, чтобы святой избавил Дустали-хана от недуга и восстановил его силу. Потому что, как говорит сардар Махарат-хан, у Дустали-хана, к сожалению, сила отказ делать.
      Индиец запротестовал:
      – Я никогда такого не говорил.
      – Я сказал – как вы говорите, то есть, по вашему выражению, – пояснил Асадолла-мирза. – Я не говорил, что вы это именно о нем сказали. Хотя о нем это все говорят. Да и вообще, даже по его лицу видно, что у него сила отказ делать.
      Дустали-хан тихо, но с нескрываемой яростью сказал:
      – Асадолла, я сейчас тебе так заеду, что…
      – А что случилось, дорогой?! Хорошо, хорошо. Твоя сила вовсе даже отказ не делать!… Твоя сила постоянный расцвет делать!… Такой силе Рустам зависть делать!… Перед такой силой Геркулес бледность делать!
      Когда ужин кончился, и гости уже встали, чтобы разойтись, дядюшка знаком велел Дустали-хану задержаться. Отец, вероятно, догадавшись, что дядюшка собирается допросить Дустали-хана, почему тот пригласил индийца, покачал головой, показывая, что это не нужно. В конце концов в зале остались только дядюшка и отец. Я не мог заставить себя идти домой, не узнав, о чем они будут говорить, и приложил ухо к двери.
      Отец шепотом спросил:
      – Все написали, как я вам сказал?
      – Да, слово в слово. Прошу вас, постарайтесь доставить письмо как можно скорее. У меня крайне опасное положение.
      – Не волнуйтесь. Завтра рано утром в известный вам город поступит соответствующее сообщение.
      В залу, сварливо ворча что-то себе под нос, вошел Маш-Касем и направился к дядюшке:
      – Ага, знаете, что этот паскудник сделал?
      – Ты о ком, Касем?
      – Да об этом индийце.
      Дядюшка не на шутку встревожился:
      – А что же он сделал?
      – Полчаса назад вышел из залы, посмотрел по сторонам и двинулся в сад. Я потихоньку – за ним…
      – Ты можешь побыстрее? Терпенья на тебя не хватает! Что потом?
      – А зачем мне врать?! До могилы-то… Он, значит, сразу же подошел к тому большому шиповнику… Ох, и сукин же сын!… Встал там и нужду свою справил!
      – Прямо под большой шиповник?!
      – Да, ага. Прямо под большой шиповник.
      Дядюшка переменившись в лице, схватил отца за руку:
      – Вот видите!… Англичане… любым способом стараются мне досадить! Это – часть их плана! Они пытаются сломить мой дух, чтобы заставить меня безоговорочно капитулировать! Они начали психическую атаку!
      Внезапно, откинув полу дорожного сюртука и схватившись за кожаную кобуру подвешенного к поясу пистолета, дядюшка закричал:
      – Я этого индийца убью собственными руками!… Под мой большой шиповник!… Это – борьба недозволенными средствами!… Даже если мне потом придется погибнуть под пытками англичан, я накажу подлеца!…
      Отец положил руку ему на плечо:
      – Успокойтесь… Неосторожный муравей, свалившись в таз, себя не силой, а терпеньем спас… Терпите!… Когда сюда прибудут ваши друзья, они разделаются с индийцем.
      Дядюшка прорычал:
      – Я сам, собственными руками его на виселицу вздерну!
      Маш-Касем закатил глаза:
      – Аминь!… Я уж и не хотел вам все-то рассказывать… Но этот сукин сын потом еще хуже сделал…
      – Что еще? Почему не договариваешь?
      – Зачем мне врать?! До могилы-то… После того, как он нужду справил, он еще и другую пакость учинил, да так, что в другом конце сада слышно было!
      – О аллах! Дай мне случай отомстить коварным англичанам и за это оскорбление!
      Через несколько минут после того, как и отец и я вернулись к себе домой, в нашем дворе снова появился дядюшка. Он знаком подозвал отца, и они вместе пошли в гостиную. Я, помня о настоятельной необходимости быть полностью в курсе событий, немедленно залез в кладовку.
      – Когда дела делаются в спешке, обязательно что-нибудь упускается из виду. Я только сейчас сообразил, что не написал в письме, каким условным знаком или паролем их агент должен дать мне знать о своем появлении. Сами подумайте, их человек захочет со мной связаться, а как он мне представится? Откуда я буду знать, что он от них?
      Отец собрался было заявить, что это не столь важно, но, тотчас сообразив, что в дядюшкиных словах есть логика, сделал вид, что задумался, а потом сказал:
      – Вы правы. В такой ситуации следует все предусмотреть. Необходимо назначить зашифрованный пароль. Может быть, вы?…
      – Я подумал, что, наверно, нужно взять в качестве пароля какое-нибудь число.
      Отец поскреб подбородок:
      – Неплохая мысль, но число вам придется записать, а при настоящих обстоятельствах вы не можете себе позволить оставлять улики в письменном виде. Не забывайте об агентах противника. Я думаю, что можно было бы… – И он задумался.
      Дядюшка спросил:
      – А если в пароле упомянуть о ком-нибудь из родственников?
      У отца заблестели глаза:
      – Неплохо. Например, пусть их агент упомянет вашего покойного деда, но надо сделать так, чтобы никто другой не сумел составить похожую фразу. – Как насчет такого пароля: «Покойный дед ест бозбаш с Жаннет Макдональд»?
      Дядюшка возмутился:
      – По-моему, здесь шутки неуместны!
      – Я не шучу. Я же вам сказал, что надо так зашифровать пароль, чтобы вражеские шпионы ни о чем не догадались.
      Прерывающимся от гнева голосом дядюшка заявил:
      – Я лучше отправлюсь на эшафот к англичанам, чем допущу, чтобы имя Великого Праотца стояло рядом с именем какой-то потаскухи!
      Отец пожал плечами:
      – Вы хотите и капитал приобрести, и невинность соблюсти. Если вы и в самом деле против… Что ж, тогда положимся на милость судьбы. Да и вообще вовсе не обязательно, что англичане решат вам отомстить. Возможно, после стольких лет они вас простили.
      – Вы, кажется, решили надо мной издеваться?! Вы же лучше всех других знаете, какие ужасные козни готовят против меня англичане. Как вы можете так говорить, когда под большим шиповником еще не высохли следы преступного деяния этого мерзкого индийца!…
      – Тогда почему же вы так несговорчивы? Вы думаете, если бы Наполеон на подобном же условии мог избежать заточения на острове Святой Елены, он бы хоть секунду колебался? Вы принадлежите не себе. За вами – великая семья, наша столица, вся наша страна. И они ждут от вас подвига!
      Дядюшка закрыл глаза и прижал руки к вискам:
      – Во имя народа я даю согласие. Где мое письмо? Я должен сделать приписку про пароль.
      Отец протянул ему конверт с письмом и принес чернила и перо.
      – Пишите!… Нижайше прошу Вас отдать распоряжение, чтобы для установления контакта с Вашим покорным слугой агенты пользовались нижеследующим шифрованным паролем… Написали?… Теперь поставьте кавычки и пишите: «Покойный дед ест бозбаш с Жаннет Макдональд».
      На лбу у дядюшки выступила испарина. Он пробормотал:
      – Всевышний, прости меня, что ради спасения своей жизни мне пришлось потревожить дух Великого Праотца!
      – Уверяю вас, что, если бы Великий Праотец был жив, он бы одобрил ваш поступок.
      Произнеся небольшую речь о своей врожденной отваге и приведя несколько подходящих к случаю примеров жизни Наполеона, дядюшка пошел домой.
      Я остался в полном недоумении. Сколько я ни думал, мне так и не удалось понять планы отца. Спал я в ту ночь беспокойно. Утром я принял решение вновь обратиться за помощью к Асадолла-мирзе. Но когда я пришел к нему, его не оказалось дома. Я прождал его весь день – он так и не появился. Я мучался от тревожных мыслей, и день тянулся для меня бесконечно. Меня очень беспокоило поведение отца и странное выражение, застывшее на его лице. Он ходил с довольным видом победителя.
      Дядюшку я в тот день не видел ни разу. Под вечер мне удалось перекинуться несколькими словами с Маш-Касемом, когда он вышел поливать цветы. Глядя на дядюшку, Маш-Касем тоже пребывал в тревоге и унынии.
      – Это дело нешуточное, милок. Ага не зря ночами спит. Англичаны-безбожники все ближе подходят. Не приведи господь, уже и человека своего выслали, чтобы с агой расправиться. Нам с агой теперь недолго жить осталось. Я хоть всю эту ночь под дверью аги с ружьем спал, ага все равно раз десять просыпался. А стоило ему заснуть, кричать во сне начинал: «Они уже здесь!… Здесь!…» Будто ему англичаны уже нож к горлу приставили. Мне и самому худо, я только на бога и надеюсь… Но ведь, ежели разобраться, англичаны по-своему правы. Я б на их месте тоже не оставил в живых человека, который мне столько бед учинил.
      – Маш-Касем, я не думаю, что тебя-то они так уж…
      Он поставил лейку на землю и перебил меня:
      – Э-э-э, голубчик! Англичаны и я – это все равно, как кошка и собака! Ну хорошо, забудут они, к примеру, про битву при Мамасени, а как с Казерунской битвой быть?! А Казерунскую кампанию забудут, про Гиясабадское сраженье вспомнят – тогда что?… Я тебе, милок, так скажу. Зачем мне врать?! До могилы-то… Я уж согласен, чтоб они меня под дуло поставили, только бы агу не трогали!
      И Маш-Касем пустился рассказывать о своих подвигах, о том, как он наносил сокрушительные поражения британским войскам, но при этом несколько раз намекнул, что надежда спастись все-таки есть.
      Следующий день, к счастью, был выходным. Я несколько раз заходил к Асадолла-мирзе, но его старушка-служанка сказала, что князь приказал не будить его до одиннадцати даже если начнется всемирный потоп. В одиннадцать его сиятельство изволили пробудиться. Когда я вошел в его комнату, князь завтракал. Было видно, что он отлично выспался и пребывает в прекрасном расположении духа. Он с аппетитом поглощал яичницу с помидорами под громкую музыку, лившуюся из трубы граммофона. Меня он встретил широкой улыбкой и предложил разделить с ним завтрак, но у меня аппетита не было и в помине.
      – Почему не хочешь? От любви аппетит потерял?
      – Нет, дядя Асадолла, дело не в этом. Тут такое творится!
      Когда я рассказал ему о разговоре в доме проповедника и о письме дядюшки к Гитлеру, он расхохотался, а потом сказал:
      – Не знаю, что твой отец затеял против аги, но в какой-то степени он имеет право держать против него зло. Пока у него была аптека, он был человеком состоятельным, а сейчас стал жить скудно, как мы, государственные чиновники. Дядюшка под корень его подрубил. А теперь он собрался с дядюшкой то же самое проделать. Если б во всей этой истории не была замешана еще и твоя любовь, мы бы спокойно смотрели, как они друг друга мордуют, и только посмеивались бы.
      – Но, дядя Асадолла! Вы должны что-нибудь придумать. Я и вправду не могу понять, что у отца на уме.
      – Моменто! Ты особенно не переживай. Отец твой не такой дурак, чтобы отправить это письмо Гитлеру или вообще кому-нибудь его показать, потому что его же первого схватят за воротник и потребуют объяснений.
      – Тогда для чего, по-вашему, он продиктовал его дядюшке?
      – Я думаю, это ему нужно, чтобы потом шантажировать дядюшку и заставить его плясать под свою дудку. А может быть, он хочет с помощью этого письма превратить старика в посмешище… Так ты говоришь, они и пароль придумали?
      – Да. Агент, который должен установить с дядюшкой связь, обязан сказать: «Дед ест бозбаш с Жаннет Макдональд».
      От хохота Асадолла-мирза повалился на пол. Меня тоже разобрало, и сквозь смех я добавил:
      – Когда дядюшка услышал упоминание о Великом праотце, его чуть удар не хватил, но отец все-таки заставил его согласиться.
      – А твой отец, оказывается, тоже остряк. Уже одним тем, что он сумел припутать сюда дядюшкиного деда, здорово ему отомстил. Удивительно, как все же ага пошел на это?
      – Он долго артачился и вначале даже заявил, что скорее поднимется на эшафот к англичанам, чем допустит, чтобы имя Великого Праотца стояло рядом с именем какой-то потаскухи.
      У Асадолла-мирзы глаза округлились от удивления. Потом он снова расхохотался:
      – Ну старик и наглец! Да ведь Жаннет Макдональд – великая актриса. Любой мужчина был бы счастлив ручку ей поцеловать!
      – Отец сказал дядюшке, что если бы Наполеон оказался в таком же положении, он бы тоже пошел на подобную жертву. Короче говоря, отец настолько запугал дядюшку, что тот согласился посадить Великого Праотца за один стол с Жаннет Макдональд.
      Асадолла-мирза вытер губы салфеткой.
      – Моменто!… Он так гордится своим дедом, что можно подумать, тот был Виктором Гюго или Гарибальди!… А ты-то знаешь, кем на самом деле был Великий Праотец?
      – Нет.
      – Отец Великого Праотца жил во времена Мохаммад-шаха и Насреддин-шаха и был каменщиком. И постепенно по камушку, по кирпичику сколотил состояние. Как-то раз он послал в дар Насреддин-шаху пятьсот туманов, и тогда шах пожаловал ему почетное арабское прозвище-лакаб аж из семи слогов, и простой каменщик немедленно стал называться как-нибудь вроде Мозоль оль-Пуп аль-Типун, а его сын, то бишь покойный Великий Праотец, который относил на серебряном подносе взятку Насреддин-шаху, получил лакаб из шести слогов – например… Шишподнос ар-Рахит… Ну и затем вся семья в один миг превратилась в великий аристократический род и по сей день, кроме своих, не признает никого на свете… Моменто! Смотри только, нигде не повторяй то, что я тебе рассказал!
      – Нет, дядя Асадолла. Не бойтесь.
      – Ну ладно, теперь нам надо что-нибудь придумать, а то еще, не дай бог, Гитлер пошлет маршала Геринга спасать на дому отставного казачьего прапорщика… Кстати, а ты знаешь, какой был чин у твоего дядюшки, который ходит с видом маршала Гинденбурга? Он вышел в отставку в чине прапорщика. Более того, он подал в отставку досрочно. А знаешь почему?
      – Нет. Почему?
      – Ты тогда был совсем маленьким и, конечно, не можешь этого помнить. Дядюшка уже в то время считал себя главой семьи и командовал всеми родственниками. Над твоим отцом он издевался как мог. А твой отец сдал дом, тот самый, который теперь арендует сардар Махарат-хан, одному молодому подпоручику. И дядюшке, в кругу семьи изображавшему из себя великого полководца, когда он встречался на улице с подпоручиком, который годился ему во внуки, приходилось вытягиваться перед тем по струнке и щелкать каблуками. В те времена в армии насчет дисциплины было строго. Ну, конечно, все по этому поводу над дядюшкой посмеивались, и он подал в отставку. С той-то поры и началась его вражда с твоим отцом… Ладно, подымайся. Что-нибудь придумаем.
      Асадолла-мирза стал одеваться.
      – Раз нам известен пароль агента Гитлера, мы должны установить с дядюшкой контакт и попытаться сорвать замысел твоего отца. Откуда бы нам ему позвонить?… Из вашего дома нельзя, из дядюшкиного – тоже… А что, если мы заглянем к Дустали-хану? Он сейчас вряд ли дома сидит.
      Приняв это решение, мы вышли на улицу. По дороге Асадолла-мирза сообщил мне новость, от которой у меня оборвалось сердце. Оказывается, правительство решило демобилизовать всех некадровых военнослужащих, и, таким образом, сын дяди Полковника Шапур, больше известный как Пури, должен был со дня на день вернуться домой. Посмотрев на мое расстроенное лицо, Асадолла-мирза хлопнул меня по плечу:
      – Не горюй! Господь, он все видит! Когда я говорил, чтобы ты не забывал про Сан-Франциско, я имел в виду как раз такой поворот событий… Сейчас ни о чем не думай! Как-нибудь уладится. Может, ты, пока суд да дело, успеешь и школу кончить или сумеешь в Сан-Франциско съездить, а может, тот косноязычный решит жениться на ком-нибудь другом.
      Но его утешения не облегчили моих страданий. Перед домом Дустали-хана мы остановились и прислушались. Тишина. Не было слышно даже криков Азиз ос-Салтане, разносившихся на всю улицу.
      – Похоже, этой воительницы тоже нет дома, – сказал Асадолла-мирза. – Если там одна служанка, то лучше места, чтобы позвонить дядюшке, мы не найдем нигде. А служанку мы с тобой в два счета обведем вокруг пальца.
      Когда нам открыли ворота, глаза Асадолла-мирзы засверкали, а на губах расцвела улыбка. Перед нами стояла девушка, совсем молоденькая, на вид лет девятнадцати с приятным лицом и хорошей фигурой. Она очень вежливо поздоровалась с князем, и он на первое же ее «прошу вас» немедленно вошел во двор. Хотя было ясно, что никого, кроме девушки, в доме нет, он спросил, дома ли Азиз ос-Салтане и Дустали-хан.
      Накинув на голову легкую чадру, девушка кокетливо засмеялась:
      – Асадолла-хан, а вы меня вроде и не узнали.
      Асадолла-мирза словно уже и забыл про наши намерения. Поедая девушку глазами, он улыбнулся:
      – Моменто! Как это не узнал! Ты – Зохра. Как поживаешь? Отец твой здоров?… Где ж ты пропадала? Совсем тебя не видно.
      – Я – Фати, дочь кормилицы. Моя мать выкормила Гамар-ханум… Разве не помните… когда я была совсем маленькой, вы мне еще говорили: «Щечки у тебя как яблочки».
      – А-а! Как же, как же!… Ах ты ж господи! Какая ты большая стала!… Откуда у тебя такие алые губки? Можно я их поцелую, чтоб они побелели?… Ну, неужели даже не чмокнешь дядю?
      Девушка покраснела и, смущенно рассмеявщись, опустила глаза. Асадолла-мирза взял ее за руку и, по-прежнему оглядывая с ног до головы, сказал:
      – А я кормилицу часто о тебе расспрашивал. Она, по-моему, говорила, что ты замуж вышла.
      – Да. Вышла замуж и уехала в Исфахан… Потом через четыре года развелась с мужем. Плохой был человек. Обижал меня.
      – Покарай его аллах! Чтоб такую хорошую девушку обижать?! А как насчет детишек-ребятишек? Не завела?
      – Нет…
      – А-та-та… Прекрасно… отлично… Ну и что же теперь делаешь?
      Князь так увлекся разговором, что, казалось, напрочь забыл, зачем мы пришли. Я дернул его за рукав. Не спуская глаз с Фати, он сказал:
      – Тогда, если позволишь, мы немного посидим, подождем Дустали-хана.
      Девушка радушно воскликнула:
      – Прошу вас! Чувствуйте себя как дома. Пожалуйте в залу.
      – А попить чего-нибудь прохладного у тебя не найдется?
      – Конечно. Есть вишневый шербет, есть из айвы с лимоном… Что вам принести?
      – Нет, милая, шербету мне что-то не хочется. А вот от лимонада бы не отказался!… Если б ты сбегала на базар и принесла нам две бутылочки лимонада, цены бы тебе не было!… Вот деньги, возьми.
      – Как вам не стыдно, ага! Какие еще деньги?! У меня у самой деньги есть.
      Асадолла-мирза насильно запихнул ей в руку деньги, на которые можно было купить двадцать бутылок лимонада. Как только Фати вышла за ворота, князь направился к телефону и назвал номер дядюшки. Трубку он прикрыл носовым платком. Услышав на другом конце провода дядюшкин голос, князь, коверкая слова, сказал:
      – Ага, ви есть дома один?… Тогда меня слушай… Дед кушать бозбаш с Шаннет Макдональд… Понималь?… Ви не вольнуйтесь!… Необходимый приказ пришель… Мы послезавтра иметь ваш контакт… Кто что вам ни говори, ви это не делай, жди наш приказ!… Даже если ваш сестры муж вам что-то говори, ви все равно не слюшай!… Совершенно секретно… Ничего не делай, жди! Молодец!… Это есть правильно понималь!… Никому ни один слово не говори, пока не поступаль наш приказ! Понималь?… Что? Честное слово даваль?… Молодец!… Хайль Гитлер!
      С трудом сдерживая смех, Асадолла-мирза положил трубку.
      – Бедняга от страху аж трясся. Теперь, как бы твой отец ни подстрекал дядюшку, тот ни на что не согласится. А мы тем временем решим, что делать дальше.
      Через несколько минут появилась Фати с лимонадом. Было видно, что она всю дорогу бежала.
      Прихлебывая лимонад, Асадолла-мирза продолжал ощупывать Фати глазами:
      – Фати-джан, неужели в гости к дяде не зайдешь?… Ты ведь знаешь, где я живу?
      – Там же, где и раньше?
      – Да, все там же… Раз ты теперь здесь, должна дядюшку навещать.
      – Даст бог, мы с матушкой как-нибудь на днях к вам заглянем.
      – Моменто, моменто! Зачем же тебе матушку утруждать? Нет, ты уж с собой ее не тащи. У нее поясница больная. Ей отдыхать надо.
      – У нее поясница давно прошла, господин Асадолла-мирза!
      – Моменто, моменто! Ей ни в коем случае нельзя много ходить. Человек думает, что исправился, начинает туда-сюда ходить – глядишь, еще хуже стало!… Ну ладно. Как видно, Дустали-хан и Азиз-ханум еще не скоро вернутся, так что мы уж лучше пойдем.
      – Посидите, пожалуйста. Они скоро придут.
      – А куда они ушли?
      – Видите ли… – Фати замялась.
      Асадолла-мирза навострил уши. Он чувствовал, что Фати что-то знает, но не хочет говорить. С напускным равнодушием он сказал:
      – А-а… Понял… Значит, все по тому же поводу… Насчет того, о чем вчера говорили… Бывает же у людей такое!
      Фати простодушно удивилась:
      – Как? И вы знаете?!
      – А как же иначе! Они мне первому об этом рассказали. Да уж и почти вся семья знает.
      И Фати прорвало:
      – Вчера у них были гости. Сосед-индиец с женой. Потом они ушли, а через час вдруг в доме шум, крик! Я за дверью стою, вижу: ханум дочку свою, то есть Гамар, допрашивает – говори, мол, от кого ребенок! А у Гамар, видно, совсем ум отшибло. Стоит себе, смеется. Какие-то имена чудные называла, и не придумаешь!
      Асадолла-мирза попытался скрыть свое удивление. Искоса поглядев на меня, он решил вытянуть из девушки подробности.
      – Моменто! Вот уж действительно моменто! Есть еще на свете подлецы! Сотворить такое со слабоумной!
      Фати потупилась:
      – А сегодня ее к доктору повели. Может, еще удастся сделать так, чтоб она выкинула… Ханум всю ночь плакала и волосы на себе рвала, а сама-то Гамар-ханум рада-радешенька. Знай себе смеется. Я, говорит, хочу ребеночку распашонку связать!
      Асадолла-мирза был явно потрясен услышанным.
      – Найти бы того, кто с несчастной дурочкой такое сделал, и голову ему отрубить!
      Фати смущенно улыбнулась:
      – Я вам кое-что скажу, ага, только поклянитесь, что будете молчать!
      – Клянусь твоей жизнью! А твоя жизнь мне собственной дороже.
      Фати поглядела в мою сторону. Асадолла-мирза, перехватив ее взгляд, сказал:
      – Этому парню я больше, чем себе, верю. Не волнуйся, уж кто-кто, а он и рта не раскроет.
      Фати еще немного поколебалась, но потом все же решилась:
      – Сегодня утром Дустали-хан сказал ханум, что это наверняка ваша работа. То есть, значит, от вас ребеночек…