— Не будем говорить о пустяках, — прокричала она, — если это шлюзы, надо успеть, ведь они не будут вечно здесь. Они никогда не стоят на одном месте подолгу.
      — На штурм!!! — неожиданно взревел обезумевшим быком сын Зель-Вула, внук Велса, непобедимый Балор.
      Из его палицы ударил молниевидный разряд. Запахло паленым.
      — На шту-у-урм!!! — громом сотен голосов отозвалось потерявшее угрюмость воинство. Бородачи принялись с такой силой колотить в щиты, что у Ивана заложило уши.
      — На штурм! — закричал и он. Но не сдвинулся с места. Он просто не знал и не видел — куда бежать на штурм. Ворота наглухо затворены, башни неприступны, ни лестниц, ни веревок у штурмующих нет.
      И тут одноглазый исполин сорвался с места, подскочил к воротам и с такой силой ударил по створке своей палицей, что посыпались искры. Следом за ним к воротам двинулся живой таран. Иван еле успел отскочить в сторону.
      — Бей! Громи!! Круши!!!
      Это был сущий ад. Ничего подобного Ивану видеть не доводилось. Ярость наступающих приобрела такую форму и такие размеры, что ворота уже не казались неприступными. Огромные многопудовые тела раскачивали Тяжеленные створки, бородачи долбили их рукоятями мечей, булавами, кулачищами.
      Штурмующим не хватало большого и крепкого бревну- и участь ворот была бы предрешена. Но и без тарана они туго знали свое дело.
      — А ду, ребята! Р-р-разомП!
      По команде Балора сотни воинов откачнулись назад и единой живой массой, живым валом ударили в ворота. Сверху выпал каменный блок, заскрипела петля. После второго удара ворота поддались. Надо было срочно закрепить успех.
      — Ану. да-авай!!!
      Нападающие вышибли ворота, повалили их и, давя друг друга, ринулись внутрь, в темноту. Иван бросился следом за ними, он был готов к любой, самой беспощадной и лютой сече. Он был готов на все. Лязг мечей и копий опьянял его, манил. Вот только Алена…
      Он бросил взгляд назад и увидал, как две серые клюва-стые тени волокут его любимую за башню, подальше от ворот. Это былсгушатомледяной воды для Ивана.
      — Стой, — сволочи! — завопил он, не скрывая своих ламерений…
      В три прыжка он настиг похитителей. И мечом смахнул голову ближнему фонтанчик зеленой жижи ударил вверх, безголовое тело опрометью бросилось в пустыню, неостановимо размахивая длинными и тонкими руками. Второго Иван схватил за жидкий полупрозрачный загривок, встряхнул.
      — Кто ты?! — спросил, едва не рыча, от злости, перехлестнувшей его душу.
      Существо жалобно хлопало жабьими веками, стучало зубами. Иван не стал учинять допроса. Он подхватил Алену и бросился с ней в черноту ворот. Он еле успел — пробитый провал уменьшался на глазах. Казалось, будто из каменных стен нарастали, сходились новые ворота, еще крепче прежних. Их сомкнувшиеся края защемили край туники. Иван рванул сильнее, ткань затрещала, порвалась.
      — Ничего, — шепнул он на ухо Аленке, — мы тебе новое одеяние соорудим.
      Во тьме за воротами шло самое настоящее побоище. Иван отстранил любимую. И ринулся в гущу сражения. Но очень скоро он понял, что происходит невероятное: бородачи слепо, яро, дико истребляют друг друга. И не видно иного противника, никто не противостоит им. Иван, расталкивая исполинов, отбиваясь мечом, ногами, руками, выбрался к стене, перевел дух.
      — Это безумие какое-то! — прокричала ему в ухо Алена. — И пс%ген не действует, они всё посходили с ума!!!
      — Спокойно. Спокойно! — Иван повторял одно слово, но никак не мог сам успокоиться.
      Кровь била фонтанами, текла ручьями. Хруст, хряск, звон, лязг, стоны, крики, ругательства неслись из мрака. Воинство Балора истребляло само себя.
      И больше всех не-истовстовал. сам одноглазый великан. Он крушил всех подряд своей палицей — налево и направо.
      — Я боюсь, Иван! Это выше моих сил! — Алена рыдала. Иван впервые видел ее рыдающей, на грани истерики.
      — Болваны! Тупицы!! Прекратите немедленно!!! — заорал он, срывая связки. — Прекратите-е!!!
      Его голос утонул в общем гуле, реве, рыке, дребезге и вое.
      Сражение близилось к концу. Бородачи, изнемогая, падая, обливаясь потом, смешанным с кровью, добивали друг друга — беспощадно, безжалостно, будто расправляясь с кровным врагом, злейшим недругом. Даже смертельно раненные из последних сил ползли к бывшим соратникам, кололи их мечами, кусали, рвали ногтями кожу, выворачивали суставы… Безумие! Общее непостижимое безумие творилось во мраке за плотно прикрытыми, будто и не сокрушенными доселе воротами.
      И надо всем этим побоищем в высоте, окутанная клубами испарений, висела огромная змеиная голова с чуть приоткрытой пастью, желтыми острыми клыками и свисающим вниз раздвоенным черным языком.
      — Иван! Осторожно! Смотри-и-и…
      Пронзительный крик Алены растаял в наступившем беззвучии, полной тишине, свинцовой, гробовой. Все исчезло — кровь, крики, хруст костей, тьма, бойня… все.
      Иван ощущал умиротворение. Х)н был далек от всего суетного, внешнего.
      Он сидел, уперевшись коленями во что-то твердое холодное, и мерно раскачивался из стороны в сторону. Он не, хотел открывать глаз, было и так хорошо, тихо, благостно.
      — Постичь Непостижимое — стремление тщетное и бессмысленное изначально, — тек в уши медоточивый тихий голосок, — нет ни начала, ни конца у бескрайнего Мироздания, все преходяще в нем и обратимо. Ищущий обрящет лишь смерть свою, пройдя путем унижения, горя, треволнений, мытарства и страданий. Воплощение же есть высшая форма бытия, дарованное нам Извне Первозургами, основателями Пристанища — Внутреннего Мира, что включает в себя все десять цепей-Мирозданий, семьдесят две Вселенных и тридцать три Антивселенных, Дороги Сокрытия, Осевые измерения и внешние подпространства… нет Пристанищу пределов в беспредельности Его самого.
      Нет Ему границ и краев, а есть лишь перемещение из одной Его сферы в другую, есть перетекание из одной Его формы в другую и скольжение с одной Его двенадцатимерной поверхности на предыдуще-последующую сквозную поверхность по сферам-веретенам, в обход миров плоских и с заходами на них.
      Исцелением всевидения воплощаемому открывается зрение в первых тридцати двух измерениях, и становится ему зримым прежде сокрытое от слепых глаз его. Но узреть всю непостижимость и многоиномер-ность Пристанища не дано никому, ибо Извне Оно создано, но ничто извне Его не существует, и нет из Него выхода во Внешние миры, ибо и самих их нет, а существуют они лишь в проекциях, отбрасываемых Пристанищем па плоскости внешне-предповерхностных сфер и окраинных миров-гирлянд, связанных пуповинами с гиперточками Мирозданий. Знание полное — смерть и тщета.
      Знание видимого мира — обман. Знание законов бытия Пристанища обретение вечности и растворение в вечном…
      Иван осторожно приоткрыл один глаз.
      Зеленоватое мертвенное свечение поигрывало на толстенных трубах.
      Каменный пол. Туман. Фиолетовые испарения меж развалин и обломков. Трубы вдруг шевельнулись… и Иван понял, никакие это не трубы, а кольца, огромные кольца, в которые свернуто еще более огромное змеиное тело. Но это не змея. Это Змей! — Иван сразу вспомнил страшную голову с желтыми клыками и раздвоенным языком. Все ясно. Он во власти этого гада! Все понятно. Сила Змея оказалась могущественнее Кристалла, она довела бойцов Балора до исступления, до братоубийственной резни. Теперь нет никого. Ни Балора, ни его воинства, ни Алены… один только Змей. И он сам, почему-то живой, мерно покачивающийся из стороны в сторону.
      — Кто ты? — спросил Иван, не надеясь на ответ. И в тот же миг перед его лицом выросла огромная голова с желтыми горящими глазами. Раздвоенный черный язык чуть подрагивал. Из пасти обдавало зловонием. Большие острые зубы наводили на нехорошие размышления. И вместе с тем Змей был явно разумным, более того, он обладал огромной силой внушения. Единственный, судя по всему, его недостаток заключался в том, что он не знал одной вещи — сидевший на плитах человек не поддавался гипнозу.
      — Я Великий Змей Незримых Глубин! — прошипела чудовищная голова. — Я поднялся на поверхность и поглотил мешающих мне спать. Но я сохранил тебе жизнь, ибо не смог постичь цепь твоих воплощений. В твоем мозгу, путник, есть закрытый сектор. Скажи мне, что ты таишь в нем?
      — Мне самому об этом не сказали, такие вот дела, о Великий Змей, плохо скрывая иронию изрек Иван. — Ответь и ты мне: я в Пристанище?
      — Пристанище повсюду! — напыщенно ответил Змей. Кругом одно и то же, подумалось Ивану. Паранойя! Говорящие змеи, лешие, глиняные убийцы…
      Захотелось чего-то настоящего, реального, земного.
      — Пристанище реальнее всего во Вселенных! — сказал Змей. — Все прочее лишь отражения Внутреннего мира. Мне, Хранителю Мудрости, это открыто. И когда твой ум, твоя душа и твои знания перейдут в меня, а тело твое послужит основой для Всеобщего Совершенствования малых и Перевоплощения в Единое Большое, океан моих знаний станет полнее на одну каплю. Да, капля по капле собираются океаны мудрости, путник. Миллионы лет нужны для подъема над бытием.
      — И скольких ты воплотил в себя. Змей? — спросил Иван.
      — Всех, кто пересекал мою дорогу. Всех, кто нарушал мой сон в Пучинах Незримых Глубин. Всех, видевших и созерцавших меня в разных мирах и измерениях…
      — Так что же остановило тебя? Почему ты сразу же не вобрал в себя мой ум, мою душу, мои знания?! Ты же почти всемогущ? Ты же не ведаешь жалости?!
      Тебе не знакомо чувство сострадания. Ответь, о мудрый Змей!
      Шип перешел в пронзительный свист, в выпученных глазах мелькнули и пропали красные огоньки. Змей явно встревожился, это было видно. Но он ответил.
      — Да, Иван, я мог бы тебя поглотить в первые же минуты, как я поглотил духовные сущности этих жалких и немощных воинов во главе с их одноглазым предводителем. Ты ведь заметил, что когда они вырезали друг друга, в них уже не оставалось ничего разумного, ничего светлого, они были куклами, умерщвляющими друг друга. И мне не было их жалко. Я не умею сострадать, ты прав. И я бы поглотил тебя вместе с ними, но…
      Иван осмелел. Встал. Огляделся. Сквозь туман и фиолетовые испарения он ни черта не увидал — только развалины, только каменные глыбы. Этот разрушенный, затерянный мир просто преследовал его!
      — Говори прямо — почему ты не воплотил меня?! И я буду прям с тобою.
      Ты ведь действительно умнее и выше всех, кого я встречал в Пристанище и в охранительных слоях, в мирах-гирляндах и во всех кругах Внешнего Барьера.
      Змей был явно польщен. Он высоко поднял голову, прищурил глаза. Голос его прозвучал добрее и вкрадчивей.
      — Не прельщайся, путник, ты не мог побывать во всех кругах Внешнего Барьера, для этого мало сорока вечностей! Миры-гирлянды — это вечность в степени вечности, повторенная в семидесяти двух Вселенных и тридцати трех Антивселенных. Но ты нравишься мне, ты не ползаешь в пыли жалким червяком, ты не молишь о пощаде; ты не бросаешься словно дикарь с мечом и огнем. Ты вправе постичь кое-что из кладезя мудрости до священного акта воплощения. Слушай же!
      Иван почтительно склонил голову. Потом неспешно, смиренно поднял глаза.
      — Ты не догадываешься, почему существа, превышающие тебя и силой, и разумом, и своими возможностями, существа, желавшие воплотить тебя в себя или иных, отступали от тебя, давали тебе уйти и не преследовали тебя?
      — Это загадка для меня, — ответил Иван. Хотя он думал по-своему, у него был кое-какой опыт на сей счет — обитатели иных планет и миров как правило пожирали друг дружку, чужаков они поглощать боялись — еще отравишься ненароком-или просто брезговали.
      — Ты не прав дважды. Не прав в слове. И не прав в мысли. Скажи мне прямо, что таит твой мозг?! — Змей снова приблизил свою огромную страшную голову к Иванову лицу.
      — Мой мозг таит знания многотысячелетней цивилизации Земли, мою собственную память, кусок памяти заблокированный от меня и внешних мнемоскопистов…
      — И все?!
      Иван смотрел прямо в глазища, в желтые зрачки.
      — Нет, не все! Еще есть Программа. Но я не знаю, что это такое. Она заблокирована от меня. Она ведет меня к цели, предохраняет меня, в случае опасности она спасет меня…
      — Так тебе сказали пославшие тебя?
      — Да, так мне сказали пославшие меня и так я испытал сам.
      — Ты никогда не вернешься на Землю. И поэтому перед роковым часом ты имеешь право узнать правду, — медленно проговорил Змей.
      — В чем эта правда?
      — Каждый из тех, кто пропустил тебя на долгом пути твоем, мог уничтожить тебя, мог впитать в себя. Нет, они ничего не знали. Но предчувствия останавливали их. Они чуяли заложенную в тебе опасность. Не понимали в чем она, не знали даже, насколько она страшна, но они улавливали то страшное, что исходило от тебя. Для всех обитателей Пристанища — ты враг, Иван, ты посланец темных и страшных сил. Ты убийца!
      — Ты лжешь, Змей! Я всегда был посланцем Добра! — взъярился Иван. В его мозгу колоколом ударило: «Иди, и да будь благословен!»
      — Нет! Я не лгу! Лгали те, кто послал тебя! — Змей говорил тихо, но очень твердо, каждое слово вылетало из его пасти бронзовым слитком. Программа, которая тебя ведет по Пристанищу, это еще не все. Внутри этой Программы есть еще одна — Сверхпрограмма, Иван. Когда ты достигнешь цели, первая программа перестанет охранять и защищать тебя, ты превратишься в живую мину, Иван! Воплотивший тебя в своем существе погибнет в чудовищной агонии, его ничто не спасет, бомба, заложенная в твоем мозгу, в состоянии уничтожить самого Властелина ада! Ты не знаешь, кого ты должен уничтожить ценой своей жизни, Иван, но пославшие тебя знали это очень хорошо. Ты понимаешь это, Иван? Нет! Это сокрыто от тебя.
      Иван опустился на плиты. Все плыло у него перед глазами. Он знал, Змей не лжет; Это правда! Они послали его на смерть. Подлецы! Подонки!!
      Негодяи!!! Он не человек, не десантник, он зомби, орудие смерти, живая мина! А знал ли это Авварон?
      — Знал, — заверил его Змей. — Он один из немногих, кто знал это. Иначе разговор бы был иным, Иван.
      — Плевать! На все плевать! — Иван поднял глаза. — Где Алена?!
      — Она в безопасном месте, — заверил Змей. — Не думай о ней. Ее час еще не пришел.
      — Что значит, ее час?! — вскинулся Иван.
      — У каждого есть его час. У одних сначала звездный, потом смертный. У других только последний, Иван.
      — Тогда ответь, кого именно я должен уничтожить в свой смертный час?!
      — Я не могу проникнуть в закрытый сектор. Ты сам узнаешь это перед исполнением Сверхпрограммы. Но ты уже не сумеешь воспротивиться ей… а может быть, ты и не захочешь противиться. Всему свое время, Иван!
      — Что же делать?
      — Не печалься, Иван. Я буду отслеживать твой путь. Если возникнет хоть малейшая возможность разблокировки, я вберу твой мозг, твою душу в себя, а черный сектор, несущий смерть выплюну, как косточку. Терпение идет с Вечностью рука об руку — Ты думаешь о себе! — сорвался Иван.
      — Да, — гордо ответил Змей, — я думаю о себе. Только о себе! И потому я вечен, а ты смертей.
      — Значит, я свободен? — вдруг спросил Иван. Змей зашипел, заскрежетал.
      Ему было смешно.
      — Да, если это можно назвать свободой. Иди… Ты все равно вернешься ко мне, ты войдешь в меня, воплотишься в моем бессмертном «я»!
      — Поглядим еще, — грубо ответил Иван.
      Он перепрыгнул через свивающиеся кольца. Сделал несколько шагов к разрушенной стене, и еле удержался — под ногами был обрыв, страшенная пропасть. Теперь он видел — это башня, километровой высоты башня, а там, внизу — пустыня, разбитые железные ворота, трупы, трупы, трупы.
      — Иди! — повторил Змей. — Мне пора в Незримые Глубины!
      Иван обернулся — никого за его спиной не было. Лишь маячила на полуразвалившейся стене черная тень — тень вечно ускользающего, изменчивого Авварона.
      — Змей все врал, — заявил карлик-колдун недовольным брюзгливым голосом. Он даже картавил и гнусавил сильнее, прихлюпывал носом, чмокал, сопел. Вранье все — от начала до конца.
      — Тебе я тоже не верю! — оборвал его Иван.
      — И не надо!
      — Мне надоели твои тени и фантомы. Я не буду больше говорить с тобой, пока ты сам не объявишься и не объяснишь мне всего своего подлого поведения, понял, ты, негодяй в Шестом Воплощении!
      — Грубо, Иван! Грубо и некрасиво, — проворчала тень. — А ведь я пришел за расплатой. Ты скоро все узнаешь. И мне нужна твоя память — не забыл?
      — Нет! Только что-то не верится твоим обещаниям, мой лучший друг и брат! Шел бы ты отсюда!
      Иван обогнул по краешку всю верхнюю площадку башни. Спуска не было видно. Ни лесенки, ни скоб, ни веревки на худой конец, даже выступов и шероховатостей на стене не было.
      — Не ищи, Иван, — примиряющим тоном посоветовала тень колдуна, — ты совсем не разобрался в местных штуковинах, а ведь сколько времени ты провел здесь, уймищу! Башня сама поднимет тебя в Чертоги Избранных! Это и не башня, Иван. Башня только для видимости.
      — Где Алена? — спросил Иван, отвернувшись от тени, щуря глаза в пелену серого неба.
      — О живых надо думать, Ванюша, о себе…
      — Сгинь, нечисть!
      Иван резко развернулся. Его рука машинально взлетела вверх, сверкнули в глазах блики Золотых Куполов. Крестное Знамение прорезало воздух, очищая его, высветляя. Левой рукой Иван ощупал грудь — и, о чудо! — он ощутил под ладонью маленький железный крестик. Нет, Бог не отвернулся от него. Память нахлынула волной — белой, ослепительно-освежающей волной.
      — Сгинь, исчадие ада!
      Иван во второй и в третий раз перекрестил тень. Он не верил своим глазам, но разрушенная стена, на которой чернело страшное пятно, развалилась, рассыпалась на мелкие камушки, обратилась чуть ли не в пыль, раздалось омерзи-тельнейшее карканье, хрип, храп, запахло серой, гарью… выпорхнуло нечто черное расплывчатое — и низринулось вниз, растаяло в мраке, окутавшем подножие башни.
      Иван опустился на колени. В ушах у него, не переставая, мерно стучало: «Иди — и да будь благословен! Иди — и да будь благословен! Иди — …»
      Теперь он и сам видел — башня росла. Она тянулась к небу, бездонному серому небу.
      Иван бросился к краю площадки, лег на живот, заглянул в пропасть и закричал в отчаянии:
      — Алена-а-а-ааа!!!
      Даже эхо не ответило ему.
      Прорыв был подобен ослепительной вспышке. Серая пелена не растворилась и не растаяла, как ей подобало бы по всем природным законам, она разлетелась в ничто, разорвалась будто пронзенная трехмерная пленка, закрывавшая вход в пространство четырехмерное.
      Иван вскочил на ноги. Выставил вперед сжатые кулаки. Он был готов к бою. Но никто на него не нападал. Лишь ослепительно горели тысячи солнц и ничего не было видно в их безумном свете. Это был тот световой предел, когда свет равносилен тьме, когда он не освещает предметы, а скрывает их, когда он царствует сам, затмевая все вокруг и превращаясь во Тьму, ибо есть во Вселенной Черная Тьма и есть в Ней Тьма Белая.
      Иван молчал. Смотрел под ноги — только там оставался еще крохотный кусочек, на который можно было смотреть, И уже не площадка башни была под ним. Камешки, обломки стены и пола осыпались, сползали вниз, обнажая нечто сырое, скользкое, подрагивающее, покрытое бугорками и впадинками, выбивающееся из-под плит, сокрушающее их. Эта живая омерзительнейшая масса шевелилась, дыбилась, вздымала его. Куда?! Иван ничего не мог понять. Это было выше его понимания! Чертоги?! Какие, к дьяволу, чертоги в этом мире демонов и привидений! Самое страшное — ослепнуть, оглохнуть, быть жалким и беспомощным. Лучше уж бой, сеча, смерть в битве!
      И снова, как было уже не раз, выплыла неожиданно из ослепительной белизны, словно из незримых вод, огромная клыкастая рыбина, заглянула в самую душу кроваво-рубиновыми глазищами… Иван вскинул руки, замахал ими.
      Он растерялся. На чем же она держится? Здесь нет воды! Это же воздух! А она плывет! Или это только мираж? Или это только в его воспаленном мозгу?!
      — Что тебе надо от меня!!! — заорал он, не щадя горла. Рыбина разинула пасть, облизнулась своим жутким мясистым языком. Она не ответила. Да и могла ли она ответить?!
      — Мне надоела эта игра! — снова сорвался Иван. — Убейте сразу! Нечего время тянуть! Или… — он сам не знал, что это за «или».
      А тем временем пупырчатая живая масса не только вздымала его к невидимым высотам, но медленно, неостановимо поглощала его, всасывала в себя. Иван увяз в шевелящемся, подрагивающем месиве по колени. Он пытался выдернуть ноги. Но не мог. Его засасывало сильнее. И это было вовсе не то болото, в котором можно было плыть. Еще один фильтр-пропускник? Непохоже.
      Иван запустил руку в месиво. Выдрал кусок, поднес к глазам. В его ладони шевелились, копошились, терлись друг о друга сотни тысяч волокон-червячков. Гадость! Мерзость! Иван отшвырнул шевелящийся кусок живой плоти. Его втянуло уже по пояс. И противиться он не мог. Тысячи солнц сияли все ослепительней — теперь не было видно да-же-на расстоянии ладони.
      Иван подносил руку к лицу, но лишь ее тень, слабая и призрачная, чуть мелькала перед глазами. Ослепляющая Тьма. Помрачающий Свет!
      Он не мог пошевелить плечами. Это конец. Это предел. Его засосало. На поверхности оставалась одна голова. Но рыбина? Страшная гиргейская рыбина?!
      Она вновь выплыла из убийственного света, вновь уставилась на Ивана. И он явственно видел ее прожигающие красные глазища. И они снова просвечивали его мозг, просвечивали насквозь.
      Иван был в отчаяний. Это смерть! Это конец всему! Они решили его уничтожить! Они решили обезвредить живую мину, ходячую бомбу! И они правы по-своему, их можно понять. Но от этого не легче. Где Алена?! Где заложники-земляне?! Что будете ними со всеми?! И снова уйдут от ответа эти сволочи! эти подонки, пославшие его и многих других на верную смерть! Грязь! Подлость! Низость! Везде и повсюду. Подлость и смерть царствуют-над миром. Они правят всем — в том числе и добром, светом, они определяют пределы их бытия. Ах, как подло устроен весь этот мир! Иван не хотел погибать. И вместе с тем он уже не мог и не хотел терпеть нечеловеческих мучений. Душа его раздваивалась, рвалась из тела наружу, рвалась… Но куда?! Нет! Это воплощение! Это они так делают! Они вытягивают его душу, прежде чем умертвить его тело! Нет!!!
      — Не-е-е-ет!!! — завопил он, чувствуя, как живая мерзкаямасса, достигшая его подбородка, затекает в рот, грозит удушьем, погибелью. Авваро-о-он!!! Авва-а-ар-р-р-о-оннШ Жижа залила его лицо, затмила безумный свет. И лишь пузыри вырвались из его рта. Убивающий взгляд рыбины исчез. Но почти сразу в мозгу прозвучало глухо и картаво: «Ты и вправду хочешь, чтобы я спас тебя?» Иван не думал долго, сейчас надо выкарабкаться, все остальное потом «Да! Да!! Да!!!» — мысленно подтвердил он. «И ты готов отдать мне то, что я просил?!» — последовал второй вопрос. «Да, готов! Я все отдам, что хочешь, я продам тебе душу!!!»
      — Иван задыхался, он уже терял сознание. А перед глазами в кровавом мареве стояло прекрасное лицо любимой. В мозгу кололо что-то глубокое, стародавнее: опомнись! что ты делаешь! ты, посланец светлых сил! нет той цены, нет тех благ во всем Мироздании, за которые можно было бы отдать свою душу! безумец! благословившие тебя, проклянут тебя!!! ты потеряешь все и ничего не получишь взамен! Крест Господень осиял тебя на последних шагах твоих, а ты отрекаешься от него?! вспомни, все вспомни! И две белые фигуры, корчившиеся в огне неземном, встали перед глазами. И далеким золотым сиянием полыхнуло…
      — Я отдам все!!! — закричал Иван.
      И мерзкая жижа потекла в его разинутый рот, в горло, убивая его, заполняя шевелящейся, копошащейся смертью. Во мрак погрузилось сознание его.
      Но прогремело в ушах напоследок:
      — От слов своих отречься ты не сможешь, Иван! И будешь рабом моим во веки веков! Готов ли ты к этому?
      — Да… — выдавил умирающий, — Так войди же в Чертоги Избранных!
      Разом отпустило сердце. В легкие хлынул воздух. Кровь заструилась по жилам. Иван ощутил, как медленно, еле-еле начинает брезжить где-то на самой околице сознания краешек зари. Он возвращался к жизни. Он начинал чувствовать свое уже утраченное было тело. А в ушах его гремел картавый гнусный голос:
      — Ты в сердцевине сердцевин, Иван! Ты там, куда рвался все эти последние годы…
      — Годы? — переспросил Иван ошалело.
      — Да, ты пребываешь в этом мире годы, скоро минет десятилетие, как ты вынырнул из внепространственных ходов возле Пристанища, ты потерял чувство времени. Но если ты взглянешь на себя со стороны… — Иван посреди кромешного мрака — вдруг увидал длинноволосого и долгоборо-дого человека с изможденным черным лицом и горящими глазами. Он был весь седой, он был почти старик… да что там почти, старик, седоволосый, седобородый старик.
      сорока шести, нет, двухсот семидесяти лет… нет, запутался, совсем запутался, он не мог уже определить, сколько ему лет. Видение исчезло.
      — Ты в начале начал, Иван! Чертоги приняли тебя!
      И вот тогда Иван обрел зрение. Он словно бы очнулся.
      Это было нелепо и жутко.
      Смолянистый, густой мрак поглощал все вокруг. Но во мраке было видно.
      Мозг отказывался понимать, но глаз воспринимал. Омрачающий Свет. И Тьма — видимая.
      Но не это было главным.
      Пристанище!
      Сердцевина!
      Начало начал!
      Иван стоял в страшном живом месиве. Миллионы, миллиарды скользких, холодных, извивающихся тел заполняли все вокруг. Это было месиво состоящее из неисчислимого множества змей, червей, каракатиц, слизней, копошащихся в густой маслянистой жиже, свивающихся друг с другом, переплетенных, скользящих друг по другу, уходящих в глубины, и выползающих на поверхность.
      Это было непостижимо гадостно.
      Иван брезгливо поднял руки над собой. С них свисали змеи и черви.
      Соскальзывали вниз, извивались, тянули свои острые морды к его лицу.
      — Теперь ты мой, Иван! — просипело в ушах.
      Иван промолчал. Он жив. Но где он? Что все это значит?!
      Он не успел додумать. Некая мощная сила подавила его сознание отрешила егоот видимого, от всего окружающего. И повлекла неведомо куда.
      Иван бред, раздвигая шевелящиеся тела, давя их, разбрасывая, рассекая будто это шел не человек, а ледокол во льдах.
      — Стой! — пронзало острой иглой затылок. Но он шел, не обращая внимания на боль, и ни одна морщинка не обозначалась на его застывшем лице.
      — Стой?! — прожигало мозг.
      Иван ни на йоту не замедлил шага. Это был робот. Автомат.
      Его мышцы не ощущали ни боли, ни усталости. Его вела она — всемогущая и неистребимая Программа. Программа, заключенная в его мозгу, в черных потаенных закоулках сверхсознания.
      — Стой!
      Ни одно живое или неживое существо Вселенной не могло остановить его.
      Можно было убить, разорвать, растерзать. Но остановить робота-зомби было невозможно.
      Живое копошащееся и смердящее болото было бесконечным. Только на седьмой версте пути оно стало пожиже- скользкие гады выползали на изрытые оспинами и шрамами шероховатые стены, замирали на яих, словно греясь в лучах черного света. Их спины и бока сыро поблескивали прозеленью, просинью, отвратительной крапчатой желтизной. Тучи жирных жужжащих насекомых облепляли эти тела, падали вниз, в жижу, скреблись, скрежетали, зудели.
      Иван ничего не замечал. Он расшвыривал, распихивал всю эту мерзость голыми руками, раздвигал грудью… и шел вперед, только вперед! На девятой версте начало пробуждаться сознание. Медленно, будто просыпаясь после тягостного похмельного сна. Где он? Что это?! Чертоги?! Сердцевина Пристанища?! Мысли копошились в голове словно черви в гнусном болоте.
      Противиться Программе не было ни сил, ни желания. ГдеАвварон?! Где этот подлый негодяй, воспользовавшийся его слабостью, его отчаянным положением?; Где он?! Выходит, этот гнусный коидун-крысе-ныш бессилен против Программы, выходит, он не может ей противопоставить нечто более мощное, сильное? Или он просто боится разрушить мозг Ивана и тем самым стереть заключенную в ней информацию?! Авварон, где ты?! Отзовись, ведь ты способен улавливать мысли на любых расстояниях! Предатель! Подлец! Нет, он не предатель. Кого он предал? Он всегда был врагом. А предать может только друг. Ах, Программа, Программа! Иван задыхался от горечи. Уж лучше идти, не ощущая ничего, идти полутрупом-зомби! И зачем к нему вернулось сознание?!
      Чтобы продлить муки его?! Но это еще не самое худшее… память подсказывала: самое худшее впереди. Но что?! Ивана передернуло — а если это вступила в действие не Программа, а Сверхпрограмма, если адский механизм пришел в движение, что тогда?! Он идет к собственной гибели, к лютой, жуткой смерти! И никто, ничто не остановит его, никто и ничто не пересилит Сверхпрограммы! Стоило ли выкарабкиваться из живой трясины, продавать душу этому дьяволу Авварону Зурр бан-Тургу в Шестом Воплощении Ога Се-мирожденного?! Алена? Разве он спас этим Алену?! Все пропало! Всему пришел конец! Пристанище червей, ужей, гадюк, муррен, слизней и скорпионов!
      Начало начал! Но кого он должен уничтожить? И почему ему не дали прямого задания, не растолковали по-честному, по-доброму, по-хорошему, мол, надо убрать такого-то, надо очистить Мироздание от его черного дыхания, надо убить Зло! Нет, его обманули, его не посчитали за личность, за человека, способного сознательно идти на смерть. Его — десантника-смертника! А может, они много раз пробовали, и люди гибли, гибли при любых обстоятельствах?
      Черт возьми этих экспериментаторов. Что ж это за цели такие, ради которых можно людей одного за другим бросать в ад на погибель?! Нет, прав был батюшка, прав — Космос не для-людей! Космос убийца всего живого! человечество свершило неискупимые грехи! за них оно и расплачивается яупвими-свои-ми сынами — самыми честными, добрыми, умными, смелыми! а мразь приспосабливается! Да, она приспосабливается и живет, и жирует, как живут и жируют во мраке эти черви и змеи. О, Господи! Ивана передернуло. После того, как он продал свой мозг, свою душу посланцу Тьмы, он не имеет права упоминать Господа. Он изгой, предатель, он сам стал носителем Зла! Конец!
      Всему конец! Иди, и да будь благословен! Все, благословение истаяло. Он не сумел его пронести в душе до цели, до победы. Чернота впереди. Тьма и мрак!
      Иван неожиданно оступился, упал лицом в жижу, в живое месиво. Его тут же вывернуло наизнанку желудок изверг лишь соки и желчь, в нем давно не было ничего более весомого.