Зодиак - Аромат теней

      – Как… как… – Больше я ничего не смогла выговорить, пришлось остановиться на сокращенной версии: – Как?
      – Я же тебе сказал. На мне все быстро заживает. Как на тебе.
      И он пошел прочь.
      Я поднесла руку к щеке, к тому месту, на которое он указал. Именно этого места касался Бен, здесь была ссадина, синяк. Я нахмурилась. Никакой боли.
      – Сэр, вернитесь. – Я побежала за ним. – Как вас зовут?
      Он неожиданно захохотал: маниакальные, перехватывающие дыхание спазмы сотрясали его тело, а по грязным щекам струились слезы. Я быстро оглянулась, пытаясь понять, что его так рассмешило, и пришла к убеждению – я. Смех его перешел в резкий кашель, он согнулся. Я поколотила его по спине, пытаясь помочь.
      – Читала когда-нибудь комиксы? – спросил он, распрямившись; при этом движении все следы болезни мгновенно исчезли.
      Я вытерла руку о брюки.
      – Вы имеете в виду Дональда Дака?
      – Я имею в виду Супермена, Чудо-женщину … Электру. – Последнее слово он произнес со щегольством и театральностью опытного актера, всплеснув руками.
      – Нет.
      Разговор становился все более странным. Я отступила на шаг, пробормотав:
      – На кого я похожа? На подростка с прыщами и дикими фантазиями?
      – Это не фантазии, – заявил он, услышав мои слова. – Это история. Исследования. Правда, созданная коллективным сознанием, может быть фантастичней любого вымысла. – И он снова рассмеялся.
      – Простите?
      – Я супергерой! – провозгласил он, скрестив руки, как соревнующийся в "Мистере Олимпии" . – Герой из супергероев! Я командир отряда Зодиака 175, отдел борьбы со злом, Лас-Вегас!
      Через некоторое время я смогла закрыть рот и даже произнести:
      – Мне все же кажется, что вам стоит сесть в машину, сэр. Я заплачу за врачебный осмотр.
      – Ты очень мила! – крикнул он в пустыню, хватая меня за руку. – Так мила. Так хороша. Ты из числа хороших парней. Как я.
      "Да, – подумала я. – Точно как ты".
      – Послушайте. По крайней мере позвольте отвезти вас в убежище. Там вкусно кормят. И вы сможете переночевать.
      – День – это ночь, а ночь – это день в этом твоем городе, в твоем доме. – Он показал на неоновые вывески. – Вампирам, если бы они существовали, здесь бы понравилось. Кошкам тоже. – Он наклонил голову и пристально посмотрел на меня. – Подходящее место для ночных охотников.
      – Что вы сказали?
      – Я сказал охотников. Как ты. И как я, потому что я тебя нашел. – Он подпрыгнул, щелкнув каблуками. – Эврика!
      Быть сбитым моим "Ягуаром ХК8" – вряд ли это можно назвать словом "нашел", но я не собиралась спорить с человеком, который явно страдает каким-то маниакальным расстройством. "К тому же, – подумала я, глядя на его кривую улыбку, – может, я стукнула его несильно".
      – Я доставлю вас в больницу. Вы нуждаетесь в помощи.
      – Сама доброта! – воскликнул он, снова схватив меня за руку. – Разве ты не особенная? Я ощущаю запах твоей уникальности.
      Я вырвала руку, споткнулась, и в памяти мгновенно вспыхнула лекция Аякса о феромонах. Я неожиданно осознала, что стою посреди пустыни с совершенно незнакомым мне человеком, к тому же полностью спятившим.
      – Послушайте, мистер, я не понимаю, о чем вы говорите. Во мне нет ничего особенного. Поняли? Вам просто нужна помощь.
      – Ты не считаешь себя особенной. Это печально. Очень печально. – Он покачал головой; казалось, он действительно расстроился. – Но ты особенная. Ты обладаешь исключительными качествами. Качествами воина. Поэтому за тобой и следят.
      – Кто? – спросила я, уже зная о двоих. Аякс. И Бен.
      – Сила – это знание, а знание – сила. Познай себя. Все наше знание позволяет нам лишь умереть более тяжелой смертью, чем животным, которые ничего не знают…
      Я готова была жизнью поклясться, что мы с Беном были одни в кабинете моего отца, но последние слова мы с бродягой произнесли одновременно:
      – … а малое знание – опасная вещь.
      Мы смотрели друг на друга, и между нами стояла холодная сухая ночь. Он больше не бормотал. А я больше не чувствовала себя доброй.
      – Где вы это слышали?
      Почувствовав угрозу в моих словах, он наклонил голову.
      – Ты должна развивать свои способности. Осознать свой потенциал. Твоя сила действительно в знании, но сейчас ты еще ничего не знаешь.
      Я решила, что на сегодня с меня хватит сумасшедших. Повернулась и пошла.
      – Ты не знаешь меня, старик.
      И услышала слова, от которых застыла на месте:
      – Ты Джоанна Арчер, сестра Оливии, дочь Ксавье и Зои. Завтра у тебя день рождения, в полночь, весьма благоприятный знак… – Он подождал, пока я не возвратилась к нему. – Благоприятный, конечно, при условии, что ты доживешь до полуночи.
      Я сама не сознавала, как очутилась рядом с ним, зажала в кулаках полы его рваного плаща, приблизила свое лицо к его лицу, несмотря на вонь и безумие.
      – Кто ты?
      Он положил свои руки на мои, я почувствовала их силу и удивилась. Глядя на него, не скажешь, и мне стоит это запомнить. Никогда нельзя верно оценить человека, лишь посмотрев на него.
      – Сегодня кончается твой второй жизненный цикл, Джоанна. Сегодня вечером. – Он мягко убрал мои ладони со своего плаща. – Я пришел предупредить тебя.
      Я покачала головой, обхватив себя руками, но, пятясь, продолжала смотреть на него.
      – Ты говоришь загадками, старик.
      – Но ты ведь хорошо стреляешь, правда? Ты ведь Арчер, Стрелец . – Он произвел движение, словно посылал стрелу в ночь. – Но не только охотник. Цель тоже. Охотник, пи которого охотятся.
      Неожиданно поднялся ветер, отбросил волосы мне на щеки заставил полы старого плаща бродяги развеваться вокруг его ног. Ноздри бродяги расширились, потом снова сузились.
      – Почувствовала? Они знают, что ты здесь. Но не волнуйся. Они знают, что и я здесь.
      – Я ничего не почувствовала, – сказала я, действительно не понимая, о чем он.
      Он необычно, каким-то безумным образом наклонил голову.
      – Потому что тебя не научили узнавать их. Закрой глаза и подумай о существах, которые когда-то были живыми, а теперь гниют в земле. О любимом кролике, похороненном спустя неделю после смерти. О грибках на переспелых фруктах. О горячих серных источниках, испарения которых отравляют воздух. А теперь попробуй снова.
      Я повернула лицо к ветру, просто чтобы успокоить его, и сразу уловила запах, напомнивший мне о сере. А может, об олове. О ржавых банках.
      И внутри давно мертвое животное.
      – Боже!
      Похоже на запах Аякса. Я резко повернула голову, но увидела только бродягу, который серьезно смотрел на меня. От этого взгляда у меня холодок пробежал по спине. Безумец не должен выглядеть таким нормальным. Я повернулась, собираясь уходить. Пошел он, этот парень! Может оставаться со своими загадками, маниями и гнилым запахом.
      Грязный ветер донес до меня его голос.
      – Ты шла одна по пустыне, уйдя из дома своего возлюбленного ранним утренним часом. Тебе было шестнадцать лет, и от тебя пахло страстью, любовью и надеждой, тем же запахом, который у тебя и сегодня.
      Сердце мое забилось так сильно, что я не удивилась бы, если бы оно выпрыгнуло из груди мне в руки. Откуда этот бездомный бродяга, бросившийся под колеса моей машины, от которого несет канализацией, знает о моем личном запахе? Откуда он знает обо мне? Я обернулась и увидела его ближе, чем ожидала. Так близко, что у меня перехватило дыхание.
      – На тебя напал мужчина, который словно был одновременно повсюду, – продолжал он, глядя на меня горящими глазами. – Тебя изнасиловали, придушили и оставили умирать. Ты пришла в себя, потеряв память, лежала под палящим полуденным солнцем и не понимала, кто ты и где. Память постепенно вернулась к тебе, но расцветавшее шестое чувство – нет. Ты залечила искалеченное тело и превратила его в боевую машину, в оружие, в инструмент воина. И это хорошо. Сейчас оно тебе понадобится.
      – Откуда ты все это знаешь? Боже, как жалко звучит мой голос.
      – У меня свои таланты. У тебя – свои.
      – Хочешь сказать, как у супергероя?
      Если он так думает, то выбрал не ту девушку: моя жизнь напоминает мыльную оперу, а не героический комикс.
      Человек поджал губы и посмотрел вверх, словно читал звездное небо как карту. Здесь, далеко в пустыне, звезды сверкали ярко и далеко раскинулись на небе в эту ясную ночь.
      – Я не могу помочь тебе сейчас, Джоанна. Еще слишком рано. Я пришел предупредить тебя. Если уцелеешь, я с тобой свяжусь. – И он похромал прямо в пустыню Но спустя несколько мгновений остановился, и впервые в его фигуре появилась неуверенность. – Джоанна?
      Я смотрела на него и дрожала. – Постарайся уцелеть.
      Забавно, но я весь день об этом слышу.
 

***

 
      Здравый рассудок был относительно неуловимым состоянием, после того как десять лет назад меня изнасиловали. Эта странная встреча в пустыне с человеком, который не Мог всего этого обо мне знать, напомнила мне, как трудно било сохранить хоть немного нормальности… впрочем, думаю, совершенно новое ощущение, когда угрожают зазубренной кочергой, тоже имело отношение к этому воспоминанию. Оба совершенно незнакомых мне человека говорили о событиях, о которых в моей семье не упоминали годами, и творили о моем прошлом так легко, словно просили передать соль…
      Что случилось, Джоанна, дорогая? Видения? Может, что-то напомнило тебе горячую летнюю ночь?
      На тебя напал мужчина, который словно был одновременно повсюду..
      Тебя изнасиловали, придушили и оставили умирать.
      Это правда, все это было. Но как правило – просто что бы не утратить с таким трудом завоеванную нормальность – я на этом не сосредоточивалась.
      После нападения, после того как я пришла в себя, насколько можно это сделать после такого, после девяти месяцев, проведенных в укрытии, я со временем даже закончила школу, Я не позволяла себе оставаться жертвой человека, который и так отнял у меня слишком многое. Гнев и страх сменились целеустремленностью и верой в то, что если кто-то пытался сделать вас своей жертвой, не обязательно этой жертвой становиться.
      И поэтому я совершала нормальные поступки. Поступила в колледж и окончила его с дипломами по фотографии и искусствоведению. Я тренировала мозг так же, как тело, заставляла себя быть общительной, чтобы не окаменеть или не превратиться в лед, чтобы не стать чем-то жестким, хрупким, мертвым.
      И я забыла – вернее, говорила себе, что забыла, – о ребенке.
      Мне стало чрезвычайно важно сбежать из позолоченной клетки Ксавье, из этого гигантского архитектурного урода, ложно великолепного снаружи, но с чувствами печали и вины, которые поселились внутри после нападения на меня в пустыне. Я жила в студенческом общежитии, в одной комнате с девушкой, которая на настенном календаре вела запись всех мужчин, с которыми переспала. Я вступила в студенческое землячество – правда, на одну минуту, но все же – и заставляла себя ходить на свидания, стараясь, чтобы самая первая и глубокая реакция – автоматически отказать и уйти – находилась под контролем. Тогда я приняла решение: никогда не говорить "нет". Конечно, иногда я проклинала себя за неуклонное соблюдение этого правила – я потеряла счет, сколько рук, пытающихся потискать меня, мне пришлось отбросить, – но защита от навязчивых парней – легкий танец по сравнению с тем, что произошло сегодня.
      И я старалась не отгораживаться от мира, вот почему реплика Бена о том, что я прячусь за своими объективами, меня особенно задела. Да, я брожу по городу в то время, когда мне следовало быть дома, готовить ужин мужу и двум потомкам. Большое дело. Но в тенях моего города, этого сверкающего города долларовых буфетов и неоновых драм, я обнаружила полное отсутствие представлений о том, что такое нормальное. Когда я выношу на улицы свой аппарат, никому нет дела до моего прошлого или до моего имени. Когда на цыпочках прохожу по уродливым темным переулкам, глядя в лица, которые в ответ бесстрашно и открыто смотрят на меня, я могу перестать делать вид, что у меня нормальный и цельный характер. Я просто могу здесь быть цельной.
      А теперь какой-то бродяга, вообразивший себя героем комикса, сообщает мне, что кто-то собирается снова напасть на меня. Хуже того, у меня есть основания, несмотря на весь его бессвязный бред, поверить его словам. Первая причина – на меня уже напали. Очень ясный сигнал. Вторая причина – в нашем разговоре были не только загадки и скрытые смыслы: он повторял беседу с Аяксом, если не точно, то по крайней мере по набору слов и содержанию. Оба утверждали, что знают мой запах. Оба заявляли, что я в чем-то особенная. Оби сказали, что за мной по-прежнему следят.
      В-третьих, этот вонючий бродяга знал не только, как меня зовут, мою семью, мое прошлое – он знал подробности, которых не знал никто, а некоторые из них я и сама постаралась забыть. И самое главное – он знал, какими словами я описываю себя, словами, которыми я определяю, кем стала, заполнив дыры в душе, образовавшиеся из-за неспособности девочки защитить себя.
      Оружие. Воин. Охотник.
      Потому что, несмотря на все усилия стать цельной женщиной и к тому же относительно открытой, я постоянно остро ощущала, что он – нападавший – так и не был найден. Он никогда не смотрел на мир из-за решетки… по крайней мере не за то, что сделал со мной. Он по-прежнему где-то здесь. Я чувствовала его каждой своей прежней раной. Я слышала его голос всякий раз, как темнота опускалась на "Полосу".
      Но у меня здесь есть свое место – в этом мире, в этом городе, на этих улицах. Я приобрела его путем труда и решимости и не собираюсь отказываться от него только потому, что какой-то потерявший аппетит псих и спятивший бродяга вторглись в мою жизнь.
      Нет, поклялась я, направляясь домой по освещенным неоном улицам. Я не сдамся. Не сдамся без жестокой, безжалостной, будьте вы прокляты, борьбы.

4

      Каждое утро я прежде всего готовлю себе кофе, опускаю солнцезащитный козырек и принимаю меры предосторожности – противозачаточные; цель, конечно, в том, чтобы постоянно быть настороже и защищенной. Сегодня я добавила пару таблеток аспирина, чтобы окончательно ликвидировать последствия ночного столкновения, и подготовилась к встрече с пользующимся самой дурной репутацией Ксавье Арчером. Сразу после восьми позвонила его секретарша и сказала, что он хочет видеть мою сестру и меня, и хотя она спросила, смогу ли я прийти, я поняла, что это не просьба.
      Я согласилась прийти после полудня, а потом принялась рыться в шкафу, чтобы найти что-нибудь такое, что Ксавье сочтет подходящим; в глубине души я знала, что он не считает подходящим вообще видеть меня. Я для него большая помеха по причинам, которые ни он, ни я не можем контролировать, и с моей стороны смешно пытаться ему понравиться, хотя когда-то я старалась. Сейчас просто нужно соблюдать приличия и играть. А мой отец, как игровой магнат, умеет это делать. Уж поверьте.
      Соображения удобства победили стремление произвести хорошее впечатление: я остановилась на футболке с рукавами в три четверти, джинсах в обтяжку и моих любимых кожаных сапогах – я уже дважды меняла на них подошву – все черное. Набросив поверх шарф и куртку, я проехала пять миль от моего скромного типового дома до построенного по специальному проекту жилища отца. Пропустить его невозможно. Оно занимает целый квартал в западной оконечности города. Меня впустил охранник с бачками, квадратной челюстью и телосложением культуриста – Элвис на стероидах, – и мгновение спустя я уже ехала по круглому подъездному пути к дому, который больше подходит для Лазурного берега, чем для долины Лас-Вегаса. Входя в дом, я встретилась с Оливией.
      Физически мы с сестрой во всех отношениях разные. Я хожу с короткой спортивной стрижкой, а она словно только что сошла с рекламы шампуня. На моем лице, хотя и гладком, с тонкими чертами, очень редко бывает косметика, а Оливия постоянно проводит время у прилавка "Шанель". Сегодня она к тому же в розовой "прада", неприлично жизнерадостной для такого ноября, и в сопровождении своей обязательной спутницы, лучшей подруги Шер. Я вздохнула, глядя на них, стоящих под мраморным куполом портика. Похожи на кондитерские фигурки на свадебном торте; один их вид повышает содержание сахара в моей крови.
      Подходя, я заслонила глаза рукой.
      – Кажется, я сожгла сетчатку.
      – Ха-ха, – откликнулась Оливия, поворачиваясь к Шер и улыбаясь так, что образовались ямочки на щеках. – Джоанна считает, что ядовитые реплики делают ее интеллигентной, не говоря уже о моральном превосходстве над всеми нами, у кого есть карточка "Неймана" .
      Черт побери, неплохо для женщины, которая когда-то надевала кроличьи уши и пушистый хвостик.
      – Знаешь, возможно, это просто солнце, Джоанна, дорогая. – Глядя на мой черный ансамбль, Шер громко хлопнула жевательной резинкой, тоже розовой. – Оливия рассказывает, что ты выходишь только по ночам.
      – Только в полнолуние, – ответила я, стараясь не волноваться из-за того, что Оливия судачит обо мне с Шер. У нас с Шер давняя вражда, она возникла в день нашей первой встречи, шесть лет назад. Шер – южная версия Оливии, остроязычная мегера в маске красавицы, с такой привычкой к манипулированию людьми, что Скарлетт от зависти покраснела бы. Она не воспринимает себя слишком серьезно, что я считаю хорошей чертой, но она ничего не воспринимает серьезно, а это мне кажется безответственным. К тому же к ней прислушивается сестра, которую я считаю своей лучшей подругой.
      – Что ж, это объясняет твою бледность, дорогая. – Шер прижала к моей коже холодный, украшенный драгоценным камнем палец. А когда отняла его, цвет кожи не изменился. Тот же тест она повторила на себе, с гораздо более обнадеживающим результатом.
      – Еще раз коснешься меня – потеряешь палец.
      Она поднесла этот палец к губам и послала мне воздушный поцелуй.
      Я едва сдержала рычание.
      – Флирт на меня не подействует, Шер. У меня нет пениса.
      – Ты уверена? – Она ухмыльнулась, опустив и подняв ресницы, как крылья бабочки, и, прежде чем я смогла ответить, отвернулась. – Буду ждать тебя в гостиной, Ливви-девочка. Не забудь, у нас в четыре свидание и ужин с чаем.
      – Это комната для семьи, – бросила я ей вслед. А когда повернулась, увидела, что Оливия печально смотрит на меня. – Ну что?
      – Почему ты всегда на нес набрасываешься? А выражение ее лица говорило "на нас".
      – Легкая цель.
      – Она моя лучшая подруга.
      – Знаю.
      Мы замолчали. Наконец я откашлялась.
      – Давай покончим с этой встречей с дорогим папочкой. Не хочу, чтобы ты пропустила этот ужин.
      – Можешь пойти с нами, – предложила она, когда мы вступили в извилистый коридор, ведущий к офисному крылу.
      И после этого мне под ногти сунут горячие иголки.
      – Не думаю.
      – А сегодня вечером? – настаивала она. – Придешь?
      – А что случилось. Малибу Кен встречается с кем-то другим?
      – Нет, но у моей сестры день рождения. Я считала, мы его отметим. Только мы вдвоем.
      Ее голос одновременно смягчил меня и причинил боль. Давно мы с ней ничего не делали вместе, просто для забавы. Потом, вспомнив, как она смотрела на меня, я подумала, что все, происходящее между нами, тут же докладывается Шер. Я люблю тебя, Оливия, но…
      – У меня уже есть планы на вечер.
      Мне ужасно хотелось рассказать ей о Бене. Но я не могла, когда голос и лицо Шер еще так свежи в памяти. Оливия выпятила нижнюю губу.
      – Разве тебе не интересно узнать, что я тебе приготовила?
      – В розовой бумаге или со штампом модного дизайнера?
      – Нет. И не крест и не святую воду. Ты в полной безопасности.
      – Ха-ха.
      Но Оливия взяла меня за руку, так что мне трудно было скрестить руки на груди и тем более зарычать на нее. Черт возьми, она действует как криптонит перед менструацией, прекрасно знает, как лишить мое дурное настроение энергии.
      – Упрямая, – прошептала она, словно про себя. – Слишком упрямая, чтобы признаться в какой-нибудь слабости…
      – Не начинай снова.
      – И слишком любит жизнь, чтобы совсем закрыться от нее.
      Любит жизнь? Я приподняла бровь.
      – Оливия, я целые дни сплю – когда не тренируюсь, а по ночам хожу по самым грязным трясинам этого города.
      Она только улыбнулась.
      – Раз в неделю ты работаешь добровольцем на кухне для бедных. Твои портреты бездомных всем рассказывают о том, что они существуют. Ты даешь им знать, что по крайней мере ты их видишь. И ты помогла десяткам сбежавших подростков вернуться домой, а если это невозможно, находила им новый дом.
      Я застыла на месте.
      – Откуда ты все это знаешь?
      Она повернулась и двинулась по коридору, слегка улыбнувшись мне через плечо. Мне пришлось торопиться, чтобы догнать ее.
      – Потому что я не только председательствую на вечерах, на которых собираются люди, довольные тем, что могут списать на благотворительность ужин в пятьсот долларов. Я общаюсь с людьми, которые говорили с теми, кому ты помогла. Те, кто может заплатить за дорогой ужин, называют меня "мисс Арчер", но те, кто получает бесплатную тарелку, называют тебя "другом".
      – Меня сейчас вырвет, – сказала я в замешательстве… и в глубине души довольная.
      – Пожалей ковер.
      К этому времени мы уже оказались в мраморном зале, заметно отличающемся от всего остального в доме. Пол здесь не покрыт, три окна лишены украшений, а центр зала представляет собой нечто, именуемое "ступа". Однажды Ксавье объяснил, что в этой штуковине тибетские ламы хранят останки великих мудрецов прошлого.
      Не знаю, как должна выглядеть тибетская "ступа", но здесь, с мраморными стенами– и наклонным потолком, все напоминает внутренности склепа.
      Конечно, Ксавье как-то этот зал украсил. В центре стоит стеклянная витрина, освещенная сверху, а в ней первый полный английский перевод "Тибетской книги мертвых", рукописи возрастом в тринадцать столетий. Приятно и жизнерадостно. В конце зала есть также помост, достаточно просторный для трона, который Ксавье со временем и собирается на нем поставить. Сейчас здесь только большая в позолоченной раме картина маслом, на которой изображены снежные горные вершины над равниной с дикими цветами и пасущимися яками.
      Ведущие к помосту предметы несколько менее пасторальны и гораздо более интересны: как деревянные солдаты, стоят ряды вертикальных молитвенных вееров; впрочем, я никогда не видела, чтобы их раскрывали, и не знаю, как ими пользуются. Да и о чем может молиться властный, эгоистичный игорный магнат?
      Но все это озадачивало гораздо меньше масок. Ксавье утверждал, что они из деревни шерпов, высоко в Гималаях, и у меня не было причин не верить ему. Я не представляла, какова связь Ксавье с Гималаями. Он родом из Бронкса. Тоже своего рода экзотика, но слегка другая.
      Первая маска сделана из меди, это продолговатое дьявольское лицо, которое ухмыляется вам, когда входите в комнату. Я всегда вздрагиваю, глядя на эту маску. Чуть дальше какой-то круглолицый бог, вырезанный из древесной капы, посылает гостям воздушный поцелуй надутыми губами. Еще один бог караулит вход в кабинет, он в короне с острыми выступами, и его алый рот раскрыт в беззвучном крике. И как будто всего этого мало, камера наблюдения смотрит из угла своим циклопическим красным глазом, завершая картину.
      У двери прозвучал звонок.
      – Входите, дамы.
      Дубовая дверь раскрылась со щелкающим звуком.
      Кабинет Ксавье больше соответствует тому, что можно ожидать от игорного магната. Никаких тотемов или духовных погремушек. Темное дерево, мебель огромных размеров и шоколадные стены. Звукопоглощающий потолок, туманные зеркала, лепка и застекленный шкаф ручной работы с впечатляющей коллекцией пыльных книг в старинных переплетах с нетронутыми корешками. И человек в этой комнате тоже по-своему величествен и грандиозен.
      Ксавье Арчер заставляет всех почувствовать свое ничтожество. Он часто машет рукой, как европейский монарх, приглашающий подданных сесть. Так же он поступает и с нами, своими дочерьми, и единственным признаком того, что эта встреча отличается от совещания по объединению банков или обсуждения квартальных дивидендов, было то, что Ксавье не поднял головы от своих записей.
      Мы сели в неудобные красного дерева кресла. За те месяцы, что я его не видела, он не изменился: по-прежнему сложен как деревенский бык под своим сшитым по заказу "армани". Тяжелая нижняя челюсть и одна изогнутая бровь; я была в курсе, что он чувствителен к этой особенности своей внешности, но отказывается ее менять. Если не знаешь, можно его принять, за стареющего полузащитника в американском футболе. Но, конечно, все знают – Ксавье Арчер позаботился об этом.
      – Здравствуй, папа, – сказала моя сестра, когда он наконец поднял голову.
      – Здравствуй, Оливия, дорогая. – Он с опустил ручку с улыбкой, которая тут же исчезла, когда он посмотрел на меня.
      – Джоанна.
      – Ксавье, – откликнулась я.
      Он смотрел на меня мутными глазами. Я сосредоточилась на его лбу.
      Откашлявшись, он откинулся в кресле.
      – Девочки, вы, вероятно, гадаете, зачем я пригласил вас сегодня.
      – Совсем нет.
      – Сначала ты, Оливия, – произнес он, не обращая на меня внимания. – Я слышал о твоей попытке поступить в "Валгаллу". Сколько раз я тебя просил? Я не хочу, чтобы мои дочери работали. Что подумают люди?
      – А что они сейчас думают? – спросила я. Они оба сделали вид, что не слышат.
      – Я хочу, чтобы ты выросла, вышла замуж, родила детей, развелась и жила счастливо. – Он постучал указательными пальцами друг о друга. Пальцы были похожи на две дерущиеся сосиски. – Поняла?
      – Да, папа, – негромко ответила Оливия.
      – А что если она хочет работать?
      Он взглянул на меня и мигнул, как будто удивляясь, что я все еще здесь.
      – Если она хочет работать? – повторила я громче.
      – Ты имеешь в виду бесплатное фотографирование? – Ксавье никогда не скрывал насмешливого отношения к тому, что считал моим "бесполезным" хобби. Он усмехнулся. – Не думаю.
      Я ничего не могла с собой поделать: система защиты, которая включается у меня, когда я оказываюсь рядом с Ксавье, распространяется и на Оливию.
      – Я хочу сказать, что, может, ей недостаточно быть украшением на твоей руке или на руке будущего мужа.
      Оливия протянула ко мне руку.
      – Джо…
      – У Оливии есть работа. Она моя дочь.
      Да, и оплачивается ее работа отвратительно. Впрочем, я придержала язык, потому что Оливия умоляюще смотрела на меня.
      – Итак. Тебе все ясно? – Это означало, что ясно ему, но я отметила, что позже нужно будет поговорить с Оливией об этом. – Я слышал о шуме в "Валгалле" вчера вечером, Джоанна. Не желаешь ли объяснить?
      Шум? Так он называет нападение на меня безумца с зазубренной кочергой? Я улыбнулась.
      – Конечно. Объясню. Я спасла несколько твоих драгоценных богатых посетителей от гибели: их едва не порезал на куски убийца-маньяк. И хорошо сделала. Иначе ковер пострадал бы.
      – Не шути.
      – И не думала.
      Мы смотрели друг на друга через полированный стол, каждый ждал реакции другого. Такое у нас уже бывало, и не раз. Ксавье считал мой острый язык неприличными; он хотел, чтобы я больше походила на Оливию: та смущается, когда глаза партнеров Ксавье слишком надолго задерживаются на ее фигуре; она мило принимает оскорбления относительно ее интеллекта. И даже когда не соглашается со словами отца, молчит.
      Я считала такие ожидания глупыми, поэтому большую часть своего сарказма приберегала для него.
      Оливия мягко кашлянула рядом со мной, заставив меня отвести взгляд.
      – Я слышал, что была вызвана полиция?
      Вот чем он озабочен. Приличная внешность должна сохраняться любой ценой.
      – Полиция уже была там. Полицейские несколько месяцев следили за этим парнем.
      Я не стала рассказывать о новой встрече с Беном.
      – Потому что он уже убивал?
      – Да, и мошенничал в кости.
      Глаза его при этих словах опасно сузились.
      – Возможно, в будущем тебе стоит внимательней выбирать тех, с кем встречаешься.
      Да, это я уже сама поняла.
      – Ты хотел что-то сообщить нам, Ксавье? – Мне нравится, как он стискивает зубы, когда я зову его по имени.
      – Да. Нечто очень важное. – Он выжидательно, почти ласково смотрел на нас.
      "Будет удивительно, – подумала я, – если речь пойдет действительно о чем-то важном".
      – Тебя, Джоанна, это касается больше Оливии. Странно, что вообще что-то может касаться меня.
      – Я не твой настоящий отец. Я стремительно выдохнула.
      – Слава богу!
      Оливия рядом со мной пискнула:
      – Что ты сказала? Я откашлялась.
      – Сказала, что это несколько неожиданно.
      – Да, я знаю, для тебя это шок. Я сам узнал это только недавно. – Он махнул рукой, показывая на открытый конверт на углу стола. Я взяла его, посмотрела, что написано на конверте, отметила отсутствие обратного адреса и вообще любых указаний на отправителя, потом достала единственный листок. Действительно, на нем было написано, что я не его дочь. Никакой подписи.
      – Есть другие доказательства? – спросила я, махнув листком в его направлении.
      – Думаю, доказательств достаточно.
      Он имел в виду не письмо, а это значит, что говорил правду. Я откинулась, выпустив письмо. Оно упало на пол.
      – Но, папа… – начала Оливия.
      – Не волнуйся, Оливия, дорогая. Я на этой неделе проделал все тесты. У нас с тобой одна кровь.
      Я хотела заметить, что она не очень тревожилась об этом и сейчас не выглядит обрадованной, но Оливия, ломая руки, затараторила:
      – Но… Но мы ведь родные сестры? – Я посмотрела на нее. – Ну пусть… даже сводные.
      Будь она благословенна. Милая, чувствительная Оливия. Она лучше нас, взятых вместе. Я положила руку ей на руку, давая знать, что это не имеет значения.
      – Да, у вас одна мать.
      – У нее есть имя! – выпалила я, и его голова дернулась, снова напомнив мне быка. – Зоя!
      – Я знаю ее имя. – Он поднялся из-за стола. Обычная властная поза. – Оливия, прости, но мне нужно кое-что обсудить с Джоанной наедине.