Зодиак - Аромат теней

      – Значит, ты… как шринк?
      Она поморщилась, услышав это слово .
      – Лучше звучит "психолог сверхъестественного".
      – Не… независимый? – спросила я, вспомнив описанное в комиксе деление на членов отряда и остальных.
      Грета рассмеялась, потом слегка присвистнула краем рта.
      – Будь осторожна с использованием этого слова. Некоторые могут сильно оскорбиться, если ты причислишь их к бродячим агентам.
      – Прости.
      – О, я не имела в виду себя. Как я уже сказала, я отношусь к вспомогательному персоналу отряда. Мать ушла, когда я была еще ребенком. Вскоре после этого умер отец… от сверхъестественной причины, разумеется,… и с тех пор я предоставлена сама себе. Тем не менее Телец со стороны Тени наметил меня в качестве своей цели. Кажется, у пего с отцом были давние счеты. Грегор узнал об этом, отыскал меня и счел своим долгом привести меня сюда. И сумел убедить в этом Уоррена.
      – Очень достойно с его стороны, – заметила я, думая, почему никто такого не сделал со мной. Или с Оливией.
      – Достоинство тут ни при чем. Для тех, кто вырос в Зодиаке, на первом месте всегда долг. Превыше семьи, супруга, превыше всего, что есть в нормальной жизни. То, что не идет на пользу организации, просто игнорируется. Но если уж что-то делается, в этом участвуют все, чтобы достичь успеха. – Она с отсутствующим видом поиграла мелкими бусами на шее. – Поэтому Уоррен так встревожен из-за тебя. Знаешь, он очень на тебя надеется. Он легко никому не доверяется. Не говоря уже о том, что он сильно рисковал.
      Это мне в голову не приходило. Слишком была занята своими тревогами и потерями, чтобы подумать, что это могло стоить ему.
      – А чем он рисковал? – поинтересовалась я. Грета сделал легкий жест, выпустив бусы.
      – Ну, учитывая момент, а что если он ошибся? Тогда он привел волка прямо к нам в середину. Тень среди Света.
      – Я не Тень, – раздраженно произнесла я.
      – Но ты разве Свет?
      Я молчала. Откуда мне знать?
      Грета ласково улыбнулась и снова накрыла своей ладонью мою.
      – Послушай, я могу только представить себе, каково тебе пришлось, но если Уоррен покажется тебе резковатым, не забывай: его главная забота – обеспечить безопасность отряда. Он пытается понять, почему были убиты его лучшие звездные знаки. Его долг как руководителя – защитить их, а он этого не сумел сделать.
      – Текла заявила, что среди нас есть предатель.
      Грета вздрогнула, потом расслабилась, поняв, о чем я говорю.
      – А, ты о комиксе, который читала перед тем как тебя нашел Аякс?
      Я кивнула, и она встала, чтобы подлить мне чая.
      – Бедная Текла. – Грета забрала у меня из руки чашку. – Она больше не в составе отряда.
      – Неужели?
      Грета покачала головой, потом остановилась.
      Ну. она, конечно, здесь – если ее выпустить за пределы убежища, она будет опасна для себя самой и для всего отряда, – но Уоррен вскоре после убийства Страйкера приказал ее держать взаперти в лазарете.
      Что-то в ее тоне привлекло мое внимание.
      – Ты не согласна с его решением?
      Грета пожала плечами, но движение было нервное, и она опять взялась за свои бусы.
      – Конечно, когда она кого-нибудь видит, она начинает бредить. И говорит ужасные вещи. Обвиняет всех. Но все же… не знаю. Мне кажется, она отчаянно хочет вырваться. И я бы скорее поддержала ее, чем запирала. Может, когда-нибудь я ей и помогу.
      Значит, предателя нет. Только потрясенная женщина, видевшая страшную смерть сына.
      Грета вернулась ко мне, снова протянула мне чашку, вздохнув про себя, когда я ее взяла.
      – Ты кажешься такой хорошей, Оливия. Но должна дать тебе совет: здесь никто не является таким, каким кажется. – Она стояла неподвижно и пристально смотрела на меня: хотела, чтобы я поняла. – Возьми, например, Уоррена. Когда он снаружи, в реальном мире, он и выглядит, и действует, и, к сожалению, пахнет, как бездомный бродяга. Взглянешь на него и увидишь точно того, кого и ожидаешь встретить на углу улиц.
      Между тем он днем и ночью работает, чтобы остановить Тени, не дать им причинить вред смертным. Если что-то не удается, он старается скрыть преступление. Прикрывает неудачи слепым случаем, так чтобы никого нельзя было обвинить, не по кому ударить – потому что, знаешь ли, именно этого и хочет Тень. Работа Тени – уничтожение и хаос, которые должны лавинообразно нарастать. Ибо человеческие эмоции искажаются, если питаются отрицательной энергией.
      – Но то, что он делает, тоже неправильно, – сказала я, хмурясь, потому что Уоррен учинил со мной точно то же самое – заставил принять на себя смерть Оливии. Он хитростью заманил меня. Играл моей жизнью так же, как Тени играют жизнями других людей.
      – Ага. – Она плотнее закуталась в свой платок, – теперь ты начинаешь понимать, что движет Уорреном. Он больше заботится обо всем человечестве, чем об отдельных людях. Для него главное – чтобы оставались в равновесии чаши вселенной. Выбор, наш или смертных, – это вторично.
      Я отшатнулась.
      – Но это… безжалостно.
      – Ну, в прошлом Уоррена было такое, что делает жестокость добродетелью, – заявила Грета и, прежде чем я успела спросить, о чем она, подняла руку и покачала головой. – Но не мне об этом рассказывать. К тому же как можно не стать безжалостным, если имеешь дело с врагами, для которых смертные – всего лишь пешки на шахматной доске?
      Она смутилась, осознав, что именно так я себя и чувствую, и виновато улыбнулась мне.
      – Но есть и такие, кто мыслит, как ты. Они думают о смертных: "Они всего лишь на одну ступень ниже меня на шкале эволюции". Но отрядом командует Уоррен, а не они.
      Теперь, когда я больше знала об Уоррене и о мере его ответственности, его действия казались более разумными. Поставила бы я отряд выше себя? Вероятно, нет. Поэтому у меня и нет такого выбора. Соглашусь ли я с тем, что жестокость может быть добродетелью? Вероятно, нет. Поэтому Грета и не рассказывает мне о прошлом Уоррена.
      Я вздохнула.
      – И Чандра одна из них, – высказала я догадку.
      – А, Чандра. – Грета медленно кивнула. – Она совершенно ясна, верно?
      – Когда мы встретились, я приняла ее за мужчину.
      Грета поморщилась.
      – Ну, ты бы все равно ей не понравилась… даже если бы приняла ее за мисс Америки. Прежде чем стало известно о тебе, она была следующей в очереди на место Стрельца. Твое появление отбросило ее на своего рода ничейную территорию, и теперь ей нужно отыскивать себе новое место в отряде. Но вначале нужно дать ей возможность оплакать утраченное.
      Я сделала примирительный жест.
      – Послушайте, если ей так нужна эта честь, я могу уступить ей.
      – Это невозможно, – произнесла Грета, качая головой, и пристально посмотрела на меня. – Линия твоего происхождения сильнее, и закон совершенно ясен. За пределы кровных линий мы выходим только в том случае, если уничтожен весь род. Твоя мать была одной из нас, – и комиксы предсказали твое появление. Прочти их, увидишь сама. Твой долг теперь – исполнить свое предназначение. Наш – показать тебе, как это сделать.
      Мне хотелось ей поверить, но ее слова, их смысл с трудом проникали в мое мятущееся сознание. Падение в Туфельку, теплый чай в желудке, шок от повторного нападения Аякса – этого для меня слишком много. К счастью, Грета почувствовала это.
      – Теперь поспи, – сказала она вставая. – Тебе нужно отдохнуть. Завтра осмотришься.
      Она взяла у меня из рук чашку, а я откинулась на подушку и глубоко вздохнула. Грета уменьшила огонь лампы. 11тицы негромко чирикали, и запах роз окутал мое сознание. Я услышала негромкий щелчок замка. Но к этому времени моя голова была слишком тяжела, чтобы я смогла ее поднять, и я с радостью уплыла от мыслей о долге, о наследии, о женщинах, похожих на мужчин, уплыла в безопасность собственного сознания.
      Эту ночь я спала так крепко и спокойно, как не спала с пробуждения в теле своей сестры, и, вероятно, это произошло из-за мягких слов Греты, ее чая и ощущения, что хотя но пути сюда я едва не поджарилась, здесь я нахожусь в относительной безопасности. Я знала, что видела сны, но в них не было смысла или воспоминаний: только постепенное выздоровление тела в долгие предполуночные часы и подавляющий аромат роз.
      А потом я переползла во вторую половину этой ночи.
      Я услышала их крики из своей комнаты в противоположном крыле здания; эти крики накладывались один на другой, как это происходило в реальности почти десять лет назад. Необычность того, что мама действительно возражает Ксавье, заставила меня на цыпочках пройти по коридору к их спальне, и особенный интерес я почувствовала, уловив, как они перебрасываются моим именем. Я прижалась к щели между дверью и стеной, стараясь не нажимать на дверь своим растущим животом.
      – Я говорю о том, как ты на нее смотришь! – сказала моя мама. Ксавье попытался возразить, но Зоя холодно оборвала его: – Как будто она грязная изнутри! Как будто ей надо чего-то стыдиться!
      Ксавье помолчал, прежде чем ответить:: – Она носит ребенка чудовища!
      Я рукой закрыла рот, чтобы не вскрикнуть, и отступила в коридор, как – представила я себе – моя мать в спальне. Затем новым тоном Ксавье проронил:
      – Что ж, какова мать, такова и дочь, я думаю.
      Я услышала треск, с каким открытая ладонь ударяет но плоти, услышала удивленный возглас матери, и наступило долгое невыносимое молчание. Затем медленно, негромко, смертоносно…
      – В моей дочери нет ничего плохого.
      Она произнесла это так, словно я принадлежу ей одной. И хотя мне снова шестнадцать лет, во сне я знаю, что Ксавье не мой отец. Да и сам он в глубине души это знает.
      – Зоя!
      Его призыв заставил меня торопливо спрятаться в портике, примыкающем к коридору. Я едва успела это сделать, как появилась моя мать, и я видела, как она идет по коридору. Я видела ее новыми глазами. Словно повязки, которые ранее сняла с моих глаз Грета, на самом деле были шорами. Теперь без них в зачарованности сна я заметила не только слезы на лице матери, но и ее решимость, ее сжатые кулаки.
      – Зоя! Ксавье последовал за ней. Он остановился в коридоре, давая мне возможность рассмотреть изумление и гнев на его всегда спокойном, невозмутимом лице. Та моя часть, которая сознавала, что все это сон, хотела рассмеяться. Я совершенно забыла об этом споре. На следующий день мама исчезла, и я всегда была сосредоточена на этом факте. Но теперь все приобретало смысл, и во сне я смеялась над замешательством Ксавье.
      Он услышал меня.
      Голова Ксавье словно была присоединена к шее на храповике, глаза, подобные двум лазерам, сосредоточенным на цели, отыскивали меня в полутьме. Я застыла, улыбка на моем лице исчезла: он опустил подбородок и приподнял верхнюю губу в усмешке. Этого я совсем не помнила.
      – Думаешь, это весело, маленький Стрелец? – спросил он; голос был не его, более низкий, хриплый от возраста и силы. Он медленно повернулся лицом ко мне, и я отступила; мне мешал живот… хотя я все время знала, что это сон, – я больше не беременна. И вообще я в другом месте.
      Но эти глаза оставались сосредоточенными на мне, они были холодней и темней, чем раньше, и они безжалостно следовали за моим паническим бегством. Я уползала, а он шел– за мной, каждый шаг становился шире и быстрей предыдущего, но тут я прижалась спиной к люку для белья, больше мне некуда было скрыться.
      Я глубоко вдохнула, чтобы проснуться, потому что знала, что это нереально: так, как происходит сейчас во сие, в действительности никогда не было. Но тут жирная ладош, зажала мне рот, и я ощутила вкус крови: это я прикусила верхнюю губу. Я почувствовала себя, как бабочка, приколотая к лоске. Я сопротивлялась, махала руками и ногами, младенец начал биться у меня в животе, но голова моя оставалась неподвижной под его железной хваткой. Но вот рука переместилась, он поднял мне голову, заставляя смотреть ему в лицо.
      Я помню в своем детстве одно особенно жаркое лето. Однажды я нашла убежище под гигантским перечным деревом, развела нависающие ветви и оказалась в сумеречном углублении, заполненном острым запахом. Я уже собиралась сесть, прислонившись к толстому стволу, как увидела, что кора покрыта коконами цикад. Их были десятки – пустые мертвые оболочки на месте прежней жизни.
      Вот таким было для меня и лицо Ксавье. Из огромной оболочки ушла вся жизнь, и из этих черных глаз на меня смотрела смерть. Я еще успела подумать, не треснет ли и не превратится ли в пыль под моими пальцами его кожа, как пустые коконы цикад, но тут бычьи черты Ксавье начали искажаться.
      Словно невидимая гигантская рука смяла пластилин; его рот и нос поменялись местами, они гротескно ворочались на его лице, глаза и брови заскользили по лицу в стороны, уши совершенно исчезли. Пластилин истончился, начал рваться на лбу и щеках, обнажил мышцы и наконец блестящие белые кости.
      Глазницы превратились в черные бассейны, мрачные, бушующие и живые, полные того, что можно назвать неутолимым гневом.
      – Значит, ты хочешь начать в том месте, где остановилась твоя мать, Стрелец? Ты тоже придешь за мной? Думаешь, справишься?
      Свободной рукой он толкнул меня в живот, и я ахнула под ладонью, все еще сжимавшей мне рот. Костлявый палец ткнул еще раз, и на этот раз я ощутила его в своих внутренностях, почувствовала, как он перебирает мои кишки в опасной близости к еще не родившемуся ребенку. Я извивалась под этим навязчивым прикосновением, а челюсти его черепа радостно щелкали.
      – Я готов тебя встретить. О да, готов. – Он начал свирепеть, и сквозь отверстие носа пошел дым, от которого у меня заслезились глаза; из его рта начали вылетать горящие угли. – Аякс рассказал мне, что ты сильна так же, как была Зоя, но я чувствую твой запах в зимнем ветре, и знаешь, чем ты для меня пахнешь? – Его палец шевелился во мне, царапая, зажимая, заставляя меня вскрикивать, и когда он наклонился ко мне, его дыхание было полно глубокими огненными недрами. Он раскрыл рот, и меня едва не вырвало от зловония этой прогнившей души. -
      Добычей.
      Я рывком проснулась, едва не задыхаясь, в комнате Греты, где аромат роз смешивался с могильным запахом.
      – Дьявол! – произнесла я, хватая воздух. – Что это было?
      Я осознала, что прикрывала руками живот, и посмотрела на него, косясь на глиф, который горел у меня на груди так же горячо, как когда я столкнулась с Аяксом. Но жара спадала, и это успокаивало, как и гладкая плоская кожа живота, без следов насилия или беременности; на ней вообще не было ничего, кроме отпечатка простыней, в которые я закуталась. Но внутри я по-прежнему чувствовала палец. Я закричала и ударилась затылком об изголовье, и в мозгу у меня загремел смех.
      Потом в комнате стало тихо – только мое неровное дыхание и уходящие отголоски смеха. Я снова выругалась и прижала одну ладонь к животу, другую – к лицу. Должно быть, во сне я прикусила губу, потому что рука оказалась в крови, но на этот раз никто в моих внутренностях не копался.
      Я посмотрела на позолоченные часы у постели Греты – "9:18" – и потерла глаза. Конечно, боль в них вызвана тем, что я спала так долго. И по той же причине спутаны и пропитаны потом простыни. Ведь я же не сумасшедшая.
      "И Тульпа, – сказала я себе, продолжая успокаиваться, – не приходил ко мне во сне".

18

      Когда я спустила ноги с кровати и, пошатываясь, пошла к зеркалу в гардеробе, один из попугайчиков негромко свистнул. К скошенному краю зеркала была прикреплена записка. Цветистым почерком на ароматной бумаге было написано: "Я ушла на работу. Будь как дома. К десяти за гобой придет Уоррен. Г."
      Я сорвала записку и принялась разглядывать в зеркале свое отражение. На виске пятно засохшей крови; его видно сквозь светлые пряди, как пятно далматинца. Я убрала его и, наклонившись, оттянула нижнее веко правого глаза. Никакой крови. Все нормальное. Целое. Я совершенно выздоровела, если не считать новой раны на губе. Да и та, я видела, уже затягивается. :. Я облегченно вздохнула и возблагодарила божество, которое, может, слышит меня. Теперь для восстановления мне нужен только горячий душ и еда. А вот мозг – другое дело. Остатки сна затягивали меня, как зыбучий песок, грозя подавить любые новые мысли.
      Достав смену одежды из сумки, я направилась в душ. Полчаса спустя я была в полном порядке, в куртке с капюшоном, в брюках – все, разумеется, розовое; волосы забраны в конский хвост, лицо вымыто и выскреблено. Уоррен обещал, что сегодня я начну тренировки, и я знала, что это лучше всего поможет мне снова стать самой собой.
      Я подумывала, не рассказать ли Уоррену о своем сне, но промолчала, когда, открыв дверь, увидела его. Он был в отглаженных брюках цвета хаки и синей застегнутой до низу рубашке, заправленной в брюки. Лицо гладко выбритое, глаза ясные и отдохнувшие, ладони по-прежнему мозолистые, но чистые и аккуратные. Если бы не взлохмаченные волосы, я приняла бы его за бизнесмена, направляющегося на утреннюю деловую встречу.
      – Я рад, что ты полностью оправилась. Уоррен одобрительно осмотрел меня сверху вниз, не взглянув мне в глаза. Человек, который при первой встрече предстал нелепым бродягой, превратился в серьезного, строгого руководителя, и, глядя на него, я наконец сформулировала вопрос, который преследовал меня с тех пор, как я с повязкой на глазах пришла в себя в комнате Греты.
      Если в убежище нет предателя, как горячо настаивает Уоррен, почему так важно, чтобы никто не знал моей подлинной личности?
      Я не могла спросить Уоррена об этом сейчас – он явно на меня сердит, – и когда он протянул телефон, который дала мне Шер, я просто взяла его с мозолистой ладони, сунула в карман и вслед за Уорреном вышла из комнаты.
      Как объяснил мне накануне Феликс, убежище – это место отдыха; здесь осажденные звездные знаки пополняют запасы энергии, набираются знаний и тренируются для борьбы с тем врагом, который им в данный момент противостоит. Большая часть убежища населена только вспомогательным персоналом, детьми и новичками, которые постоянно живут под Неоновым кладбищем, но теперь здесь собрались и уцелевшие звездные знаки, и все убежище было возбуждено этой явной необычностью. Уоррен сообщил, что остальные – на совещании, несомненно, по поводу вчерашних событий, но скоро начнутся ежедневные тренировки в так называемом Саду Сатурна.
      Однако для меня первой остановкой стали казармы. – Дом, милый дом, – сказал Уоррен, щелкая выключателем и пропуская меня в комнату. Комната чистая и по форме такая же, как комната Греты, но на этом сходство заканчивается. Нет никаких женских черточек, ни кружев, ни подушечек, ни салфеток. Бетонный пол и стены голы и выкрашены неизменной белой краской. К одной стене прижата огромного размера кровать, на которой только матрац, напротив низенький кофейный столик с фаянсовой посудой. На столике – поднос с камешками, все они белые; с потолка свисают три лампы с белыми бумажными абажурами – единственное освещение. Двенадцать полок шириной в ладонь, все красного дерева, подвешены над кроватью и прямоугольной формой повторяют форму абажуров. На полках стеклянные лампадки; будучи зажженными, они, наверно, придают тепло этой модульной, сделанной по единому образцу комнате.
      Все в комнате строго утилитарно, тем не менее она теплая и сексуальная… хотя ничего не напоминает о том, кто здесь жил раньше. Мне она понравилась.
      – Комната прекрасная, – заявила я Уоррену. Оставалось невысказанным, что эта комната в триста квадратных футов и должна быть прекрасной: мне предстоит в ней задержаться.
      – А что имел в виду Майках, когда говорил, что создал меня так, что Аякс не мог меня найти? – спросила я, заглядывая в ванную и стараясь, чтобы вопрос звучал небрежно.
      – Майках – талантливый врач, – отозвался Уоррен и направился за мной. – Он может не только изменить форму твоего носа, но и твою генетическую схему, то есть твои феромоны. Он синтезирует формулу, отличную от твоей собственной, и с помощью своего мастерства внедряет ее. Аякс не знал новый код и не мог отыскать тебя так быстро.
      Однако отыскал из-за моего расстройства по поводу Бена. Но в это я пока не хотела вдаваться.
      – А когда говорил, что я каким-то образом особо связана с тобой? – Я наблюдала за его отражением в зеркале ванной, потому что так было удобней, чем смотреть прямо на пего.
      Уоррен несколько насторожился, но ответил:
      – Сделав тебе прививку, он взял кровь у тебя и ввел мне.
      Я не была уверена, что это мне понравилось. Старается ли Уоррен обеспечить мою безопасность или хочет постоянно следить за мной? После вчерашних обвинений последнее казалось более вероятным.
      – Значит, это следящее устройство…
      – … за эмоциями, – закончил он за меня. Заметив в зеркале, что я нахмурилась, он повернул меня к себе. – Я понимаю, тебе кажется, что это слишком навязчиво, Джо, но ты уязвимей других агентов. Если бы не эта связь, я бы вчера не успел вовремя.
      – Итак, во мне жучок.
      – Это во мне жучок, – поправил он, постучав себя по груди. – У меня словно второе сердце. Я знаю, когда у тебя ускоряется или замедляется пульс, хотя не знаю почему. Поток твоей крови в сосудах как будто шумит у меня в ушах. Если ты просыпаешься в поту, мое тело стремится успокоить тебя. Я чувствую любое метаболическое изменение в тебе, и особенно обострено обоняние.
      – Своего рода шестое чувство?
      – Скорее седьмое. Или восьмое. – Он сложил руки на груди. – Попробуй, если хочешь. Подумай о чем-нибудь, что тебя тревожит, и я скажу тебе, в какой момент это возникло в твоем сознании.
      – Хорошо. – Я закрыла глаза и попыталась оставаться совершенно неподвижной. Вспомнила, как проснулась в ароматной комнате Греты, негромко переговаривались птицы на насесте. Вспомнила, какое облегчение меня охватило, когда я ушла от своего сна. Вспомнила, как хихикала с Шер из-за шипящей воды и мятного крема. Потом сосредоточилась на человеке, стоящем напротив меня: вспомнила, как он спросил, убила ли я кого-нибудь, будучи совершенно уверен, что могла убить.
      – Вот. – Я открыла глаза и увидела, что Уоррен показывает на меня пальцем. – Мой второй пульс ускорился, на ладонях выступил пот; чувство, подавляющее все остальные, гнев. Может, с оттенком страха. – Он наклонил голову. – О чем ты подумала?
      – О Ксавье. Он мне угрожал, – ответила я, понимая, что Уоррен может почувствовать ложь. Но мне было все равно: он внутри меня, или я внутри него. Сомневаясь в его истинных намерениях, я решила кое-что сохранять при себе. – Значит, ты ощутил то же, что и я, когда Аякс нашел меня?
      – Когда он вошел в здание, я почувствовал запах твоего страха. Твоего гнева, когда он убил девушку… – Он немного помолчал и закончил: – И твою печаль еще до того, как все это началось.
      Я понимала, что он вскоре вернется к этому. Избегая его глаз, отошла от двери, открыла шкаф и заглянула в пего.
      – Ты должна была держаться подальше от пего, – заявил Уоррен, но я не обратила на его слова внимания.
      – А чья это комната? – Я удивленно отступила от шкафа.
      – Теперь твоя. – Он подошел ко мне и гоже посмотрел на ровные ряды одежды на полках и вешалках, на шеренгу туфель и другой обуви на полу. Все черное и все женское. – Когда-то это была комната Зои.
      Наши взгляды встретились.
      Он ничего не сказал о том чувстве, которое пронизало воздух между нами; напротив, воспользовавшись возможностью, достал снимок Бена, который взял у меня накануне. Я резко выдохнула, когда он поднес снимок к моему лицу.
      – Ты ведь не хочешь, чтобы Аякс его нашел? – негромко спросил Уоррен.
      Я посмотрела прямо ему в глаза.
      – Не хочу.
      – Тогда тренируй сознание. Даже мысленно не произноси имя Бена. – Последние слова он отделял равными паузами. – Если не будешь контролировать свои эмоции, подвергнешь опасности обе ваши жизни. И мою тоже.
      На этот раз я услышала мольбу в его голосе. Хотела объяснить ему, что он не понимает, о чем говорит, но он знал, что в глубине души я согласилась с его правом просить об этом. Что такое мое личное горе по сравнению с безопасностью отряда? Города? Вселенной?
      Мы смотрели друг на друга, чувствуя, как между нами проскакивают искры напряжения. Отчаяние заполняло все вокруг – отчаяние не только мое, но и его, и наконец я кивнула. Больше ни одна жизнь не будет потеряна из-за меня. По крайней мере это я могу пообещать. Уоррен расслабился, и словно по волшебству воздух вокруг нас стал казаться более чистым и свежим. Он сверкал невидимыми искрами, и я вдохнула полной грудью его. Теперь все между нами выяснено. Почти все.
      – Еще один вопрос. – Я подняла руку, видя как лицо его приняло настороженное выражение, а воздух сиял уже не так ярко. – Ты ощутил, каково мне пришлось, когда я входила в убежище?
      Он сжал кулаки. Настала моя очередь проникнуться запахом и вкусом глубочайшей вины, и это сильно смягчило мой гнев.
      – Я чувствовал, как расщепляются атомы в твоем теле. Чувствовал, как они шипят у меня на языке. Чувствовал запах твоем кипящей крови и как мозг плавится в твоих костях.
      Я сама не вполне помнила, что это происходило.
      – Пойдсм, – сказал он, положив мне руку на плечо. – Покажу тебе все остальное.
      Мы двинулись по узким коридорам, едва позволяющим разойтись двум людям. На стене возле пола вспыхивала яркая красная неоновая полоска, она освещала пол, по которому мы проходили, и снова гасла за нами. В этих кратких всполохах я могла разглядеть символы на стенах – руны или письмена какого-то древнего языка, которые были мне незнакомы, но мы шли так быстро, что они только на мгновение отражались в моей сетчатке, ежесекундно сменяясь все новыми и новыми. Уоррен, привыкший к ним, не обращал на них внимания.
      – Уоррен, а что, если я не приобрету новой силы? В смысле, если попробую контролировать свои эмоции и вести жизнь обычного смертного? Оставят ли меня в покое?
      Вопросы были скорее риторические. Оба мы знали, что собаки никогда не сойдут со следа. Я слишком много видела. И на руках у меня слишком много крови.
      Уоррен покачал головой.
      – Тебя со временем все равно найдут. И у тебя будет только меньше возможности защищаться. Проход в иную плоскость, под Неоновое кладбище, – это первый шаг к обретению новой силы, необходимый шаг. Теперь, вернувшись в мир смертных, ты будешь обладать знанием. Пребывание в убежище – второй шаг, потому что теперь ты сможешь пройти в любой портал, закрытый для смертных.
      – Что это значит?
      – Это значит, – ответил он, глядя на меня, – что у тебя теперь место в первом ряду и доступ в мир сверхъестественного. – Я уставилась на него. – Что? Неужели ты не слышала о дверях, которые не открываются, когда ты поворачиваешь ручку, хотя готова поклясться, что только что за этой дверью исчез кто-то другой? Как насчет лифтов, которые не приходят по твоему вызову? Или тебе незнакомо чувство, что кто-то за тобой наблюдает, хотя, повернувшись, ты никого не видишь? Что ж, теперь эти двери и лифты – на самом деле это порталы – открыты для тебя.
      Он показал на стену перед нами. Я присмотрелась, увидела тонкую щель, проходящую от пола до потолка, и толкнула. Ничего. Толкнула сильней с тем же результатом и взглянула на Уоррена. Он отвел меня назад, потом театрально взмахнул руками, стена расступилась и сложилась, как половинки японского веера. За ней оказался лифт с уже открытой дверью.
      – Хороший трюк, – сказала я, входя в лифт. – Вроде ты говорил, что они открыты для меня.
      – Тебе нужно немного попрактиковаться. И понадобится терпение.
      Я поморщилась и отвернулась, почувствовав осуждение в его голосе. Стены лифта зеркальные, в позолоченных рамах, и в них отражается необыкновенная пара: модница в сногсшибательном разминочном розовом костюме и нищий в поношенном костюме с чужого плеча. Барби отдыхает.
      – Значит, эти… порталы – часть альтернативной реальности?
      – Совершенно верно, – согласился он, нажимая кнопку "вниз". Мимо нас замелькали двери. – Вначале тебе нужно быть очень осторожной. Никогда не знаешь, кто ждет тебя по другую сторону, но ты научишься.
      Я вздохнула, представив себе чудищ под кроватью и в шкафу. Черт побери. Я совсем недавно избавилась от этой фобии.
      Лифт остановился, дверь открылась, и мы вышли в наклонный коридор, ведущий к двойной двери из дымчатого стекла.
      – Придержите лифт!
      Стекла раздвинулись, и мимо нас кто-то пробежал, тут же затормозив и поворачиваясь к нам.
      – А, Уоррен. Привет!
      – Ванесса. – Уоррен наклонил голову. – Это Оливия, наш новый Стрелец.
      – Новый Стрелец? Не слышала. – Она изобразила удивление, потом протянула руку. Рукопожатие удивительно сильное, и я ощутила прикосновение слишком гладких подушечек пальце", но в остальном все было совершенно нормальным.
      Ванесса была среднего роста, с бронзовой кожей, тоже какого-то среднего оттенка – ни темной, ни светлой. Волосы собраны в пучок, из которого выбиваются мягкие пряди; они вьющиеся от природы. В женщине чувствовалось нечто экзотическое, какая-то наследственная черта, которая проявлялась и в темных густых ресницах, и в глазах цвета меда. Эта черта позволяет ей загорать в самых слабых лучах солнца, но в то же время не бросается в глаза. Она может происходить откуда угодно – от Африки до Южной Америки или Ближнего Востока. "А это означает, – подумала я, – что она легко затеряется в любой толпе".
      – Ванесса Вален. В отряде я Лев, твой соседний знак в Зодиаке.
      – И знак огня, – подсказал Уоррен.
      Я переводила взгляд с него на нее, чувствуя себя очень глупо.
      – И что это значит?
      – Это значит, что из вас получится отличная команда.
      – Он имеет в виду, что мы выполним самое трудное задание, – пояснила Ванесса, улыбнулась, и вся усредненность в ней исчезла. Улыбка у нее широкая, яркая и заразительная… вернее, была бы, если бы проникла и в ее глаза. А так она лишь чуть сощурилась, словно огонь сверкнул сквозь задернутый занавес и снова погас. Уоррен как будто ничего не заметил, но я, знающая о таких вещах, подумала о том, какие горести прошлого мешают ей по-настоящему улыбаться. Ванесса повернулась к Уоррену.