Зодиак - Аромат теней

      Короткая заметка: бесстрастное перечисление фактов и данных: время смерти, возраст жертвы – Боже, всего семнадцать, – что власти думают о случившемся. Я перечитала статью несколько раз, стараясь сопоставить воспоминания о столкновении с Аяксом со словами на этой странице. Бессмысленное и случайное нападение, говорилось в статье; вероятнее всего, банда подростков. У одного был нож. Заявление матери девушки, одно предложение, но в нем единственный реальный факт: "Моя девочка умерла, и моя жизнь больше никогда не будет прежней". Так что, возможно, они и правы.
      Я понимала, чего хочет тот, кто просунул газету: чтобы я почувствовала. Его мотивы очевидны и полны ненависти, но мне все равно хотелось закрыть голову руками и никогда их не убирать. Я виновата в смерти девушки. Я подвергла ее опасности, точно, как Оливию, и они обе заплатили за это жизнью. Так что, может, они правы. Я точно как он.
      Я уже собиралась отбросить газету, когда увидела еще одну колонку. Я развернула газету на полосе происшествий, и здесь рассказывалось о стрельбе из-за любовного треугольника. Муж застрелил жену, которую звали Карен, когда она пыталась уйти из квартиры. Через несколько минут Марк Дэвис обратил пистолет против себя.
      Я закрыла глаза и на какое-то время даже перестала дышать. Сидела, и во мне царил хаос, как какой-то тошнотворный психоделический наркотик. Девушка в магазине была случайностью, невинным человеком, и у меня не было намерений причинить ей зло. Но это… Аякс не имел никакого отношения к разрушению их брака, к их гибели. Это все я. Я воспользовалась своей новой силой и уничтожила жизни Карен и Марка Дэвисов.
      Я сумела пройти в ванную и принялась плескать в лицо холодной водой, ахая; и только тут поняла, что плачу. Опираясь на раковину, я взглянула в зеркало. Прекрасное лицо Оливии с моими измученными глазами.
      А темные тени, таящиеся за ними? Я их создала – и причины, которые за ними стоят, – я сама.
      – Кто ты, по-твоему? – шепотом спросила я у отражения. Следила, как бесшумно движутся губы, но никакого ответа не услышала.
      Вернулась в спальню, взяла газету и принялась рассматривать Карен Дэвис, улыбающуюся мне с недатированного снимка. Немного погодя сунула газету в сумку и вышла. Мне хотелось каким-то образом проверить, правы ли они.
      И все время во мне сохранялась надежда, что они ошибаются.

21

      Когда я пришла к Грете, я уже вполне владела собой. Слезы высохли, на лице появилось сдержанное выражение – я знала, что на лице Оливии такое выражение производит впечатление блаженного неведения, – и я уверенно контролировала свою энергию. Я не хотела столкнуться с кем-то, когда моя защита еще несовершенна. За каждым углом, мне казалось, меня поджидает Чандра; конечно, это она просунула газету мне под дверь; но ее нигде не было. Если с газетой была она, очевидно, для нее все ясно.
      Я слышала смех со стороны детского отделения, видела кошку, патрулирующую коридор; за ней бежали два котенка, и я пошла быстрей, чтобы незамеченной добраться до кабинета Греты. Я уже свернула за угол, бросая назад последний взгляд украдкой, когда с кем-то столкнулась.
      – Уоррен. – Мы оба шагнули назад, удивленные столкновением, и я нахмурилась, заметив его бледность. – Ты в порядке?
      – Конечно. – Говорил он и двигался как-то рывками. – Со мной все хорошо.
      Он никогда не был таким потерянным. Он вспотел, глаза покраснели, и вся безумная самоуверенность, которой он всегда отличался, исчезла. Что бы ни произошло за те часы, что мы не виделись, это его потрясло и лишило уверенности.
      – Ты плохо выглядишь. – Я принюхалась. И запах у тебя необычный.
      – Ну, не все могут выглядеть так хорошо, как ты! – ответил он и худой рукой потер лицо.
      – Что с тобой, Уоррен. – Я отступила. – Что случилось? Что сказала Грета?
      – Я не обязан обсуждать с тобой сеансы своей терапии. – Должно быть, обида отразилась на моем лице, потому что он негромко выбранился и попытался смягчить свои слова: – Послушай, Грегор там один уже больше двенадцати часов. Я просто… обеспокоен. Я иду к нему…
      – Но… почему не может пойти кто-нибудь другой? Ты теперь цель для Теней.
      "Из-за меня", – подумала я, и меня охватило чувство вины: я осознала теперь, чего это ему стоило.
      – Я самый опытный, – объяснил он, распрямляясь. – Мы не можем потерять Грегора. Он единственный из нас – кроме меня, – кто держится в Зодиаке на своем знаке уже больше двенадцати месяцев.
      – А как же Майках? И Хантер?
      – Оба талантливы, но они недавние новобранцы. Майках даже не должен был быть звездным знаком. Он обслуживающий персонал, как Грета.
      – Значит, не пять агентов убиты за последние несколько месяцев…
      – На самом деле десять. Десять лучших, – добавил он усталым голосом.
      – Боже! – прошептала я.
      – Мы заменяем знаки, и они сразу гибнут. Один – Дева – погиб уже на следующий день. – Он взглянул на меня, и лицо его снова отвердело. Я уже видела такую решимость. Видела в объектив своего фотоаппарата на улицах на лицах людей, которые знали, что все потеряно, но были полны решимости все равно продолжать. – Больше никаких смертей. Я пойду туда, верну Грегора, а потом закрою Зодиак. Подождем, пока отряд не пополнится новыми сильными агентами. Тогда мы сможем бороться с Тенями как единая команда.
      – Ты хочешь сказать… город останется незащищенным? Он закрыл глаза; глазные яблоки двигались под веками, как мелкая рыбешка; он как будто уже видел результаты этого своего решения.
      – У пас нет выбора.
      – Надолго?
      – Сколько понадобится для подготовки нового отряда.
      Год. Может, больше.
      – Год! – воскликнула я, думая о том, что Аякс с его сворой сможет натворить за это время. Думая также о девочках из магазина и из ночной пустыни, на которых напали и оставили умирать. – Элю слишком долго.
      – У тебя есть идея получше? – выпалил он, сердито посмотрев на меня.
      – Эй, не срывай зло на мне. Я только говорю…
      – Лучше помолчи!
      – Боже! – Я стиснула кулаки. – Почему вы все так против меня настроены? Что я такого сделала?
      – Я не… – Он замолчал: понял, что кричит, и глубоко вдохнул. И на выдохе продолжил: – Я не из-за тебя расстроился, поняла? – солгал он. – Мы с Гретой кое-что обсудили, и это меня вывело из себя. Прости за тон. Мне пора идти…
      Его страх достиг меня, обжег слизистые оболочки носа.
      – Минутку. Кое-что обсудили? Меня?
      – Кое-что, – повторил он, – строго конфиденциальное. И не твое дело, о чем я веду речи с Гретой.
      – Мое, если ты выходишь из этой комнаты и обращаешься со мной, как с чужаком. Как с врагом. – Я скрестила руки на груди, видя, что он открыл рот, собираясь возражать. – Этот разговор все еще с тобой, Уоррен. Он пахнет промышленными отходами. Он металлический и холодный, и это ощущение усилилось за время нашей встречи. Почему ты говорил с Гретой обо мне?
      – Я не обязан тебе отвечать, – прошептал он. – Я достаточно для тебя сделал.
      Я удивленно отступила. Кто эmom человек? Я склонила голову, исследуя окружающий его воздух: обонятельные рецепторы ощупывали все, как ноги многоножки.
      – Прекрати! – приказал он, и его окружила невидимая стена, подобная башне. Он прошел мимо меня.
      – Да что с тобой такого?
      – Ты! – крикнул он, испепеляя меня горячими, полными ярости глазами. – Не поняла? С тобой, а не со мной!
      Я смотрела в эти глаза, видела, как они горят, дымятся, потом тускнеют. Теперь в них нет чувства. Они апатичны. Мертвы. "Он от меня закрылся, – подумала я с удивлением и обидой. – Просто выбросил меня".
      Я почувствовала, как широко распахиваются мои глаза, дыхание вырывается толчками.
      – Ублюдок. Это ты меня втянул, помнишь? Крикнул: "Эврика!" и выпрыгнул перед моей машиной! Ты меня превратил в это, – сказала я, обведя рукой сверху донизу тело Оливии.
      – Хочешь вернуть свою жизнь, Джоанна? – спросил он, удивив меня тем, что так открыто назвал меня настоящим именем. Я оглянулась, но снова посмотрела на него, когда он шаг-пул ко мне. – О, прошу прощения, я имею в виду то пустое существование, которое ты называла жизнью. Что ж, отлично. Как только мы найдем способ вывести тебя отсюда, мы тебя освободим. Физически. Умственно. Полностью. Довольна?
      Я была бы довольна – несколько дней, может, даже несколько часов назад. Но теперь эта отставка, этот отказ – это даже более узкий выбор, чем он предоставлял мне раньше. Так почему именно сейчас?
      Я наклонила голову и сделала шаг к нему.
      – Ты меня боишься.
      Тревога ударила по мне, как хлыстом, и Уоррен стиснул зубы, Он не хотел, чтобы я это чувствовала, и попытался скрыть свой промах за словами.
      – Мы ошиблись. Я ошибся. Нам не следовало приближаться к тебе, не следовало вводить в Зодиак в таком позднем возрасте.
      Я не обращала внимания на его слова, только на эмоции, дрожавшие, как горячее масло, под его восковой внешностью.
      – Ты мне не доверяешь.
      – Не доверяю Тени в тебе!
      Я дернулась, не успев сдержаться; сердце пропустило удар. Из середины живота по всему телу начала распространяться волна паники. Он последний в этом подземном аду, от кого я ожидала услышать такие слова. Хотя я и подозревала, что Уоррен что-то утаивает от меня, но думала, что это связано с Теклой или с какими-то еще не понятными мне проблемами отряда. Но не со мной. Я почему-то с самого начала считала само собой разумеющимся, что Уоррен всегда на моей стороне.
      – А как же Свет? Как сторона моей матери?
      – Твоя мать, – фыркнул он, и горечь, словно яд, начала покрывать окружающие нас стены. – Зоя ушла, Джоанна. Она ушла и не вернется. Возможно, так долго жила на стороне Тени, что это начало ей нравиться. Кто знает? Она может и сейчас быть там, вести легкую жизнь, потому что, понимаешь, это гораздо легче… – Да. я знала. – Черт побери, да, не исключено, что именно она передает Тульпе информацию о наших звездных знаках…
      – Нет. – Я покачала головой, – Это не она.
      – А откуда тебе известно, что она может сделать и чего нет? Ты ее по-настоящему никогда не знала.
      Мои губы задрожали. Он меня поймал.
      – Мы забыли о существовании Зои и скоро то же самое сделаем с тобой. И тогда просто вернемся к жизни в разных реальностях.
      Сердце мое сжалось, и я знала, что Уоррен почувствовал это. Он способен ощущать эхо моих чувств в своей крови… если хочет,
      – Так… вот как? Он оглядел меня сверху донизу, лицо его на мгновение смягчилось, и он мигнул. Но вот лицо его снова застыло, эмоции окаменели, и он превратился в кого-то другого – не бродягу и не предводителя подполья. Он стал никем.
      – Мне пора идти,
      – Вот так просто, Уоррен? – бросила я ему вслед. – Ты собираешься повернуться ко мне спиной, как будто я не потеряла всю свою жизнь, свою личность, свою сестру? Как будто никто не пытался меня убить? -: Он продолжал уходить, и я заговорила еще громче: – Как будто мои глаза не истекали кровью в глазницах?
      Никакого ответа, только глупое шлепанье его походки. Хотя как-то неожиданно она перестала выглядеть глупой. Теперь она стала решительной. Признающей поражение. Финальной.
      – А как же наша с тобой особая связь, как она? – Он свернул за угол. Он слышал меня, но молчал. – Не поворачивайся ко мне своей проклятой спиной! – Я ударила кулаком по стене. – Уоррен!
      Голос мой глухо отразился в пустом коридоре и перешел на шепот.
      – Не… не уходи…
      Прижавшись к стене, я попыталась восстановить дыхание.
      "Как он мог? Он меня знал, знал, кто я и почему. Разве не он обнимал меня, когда я плакала на полу, глядя по местному каналу на собственные похороны, как на какое-то реалити – шоу? Он знает меня, – подумала я, – меня настоящую. Знает…"
      – Даже я сама этого не знаю. – Дрожа, я оттолкнулась hi стены. Не хотела сломаться здесь, в коридоре, где меня любой может увидеть. Где, как вирус, повсюду сохраняется недоверие Уоррена.
      Поэтому я бросилась к ближайшему выходу – к двери Греты, и она открылась так быстро, что я сделала два шага, прежде чем поняла, что забыла постучать. Полуослепнув от потрясения и жалости к себе, я едва заметила удивление Греты, то, как она вздрогнула, прежде чем овладела собой. Руки ее исчезли за спиной, она попятилась и прижалась к своему туалетному столику, и за ней в зеркале отразилось мое бледное лицо, мои темные глаза.
      Похоже, я здесь на всех произвожу впечатление.
      Она прижала руку к груди.
      – Оливия!
      – Прости. Я просто… Я не…
      "Я не Оливия. Я не супергерой. Я не аноним. И я не стану плакать", – подумала я, хотя первые слезы уже выступили.
      – Мне просто нужно с кем-нибудь поговорить.
      – О боже! Конечно. – Она бросилась ко мне, хотя я заметила, что оно поколебалась, прежде чем обнять меня, потом сдалась и позволила мне уткнуться в ее плечо. – Не знаю, к кому прийти, а мне нужно поговорить, и я видела Уоррена, и он не… Он просто…
      – Ш-ш-ш, – сказала она, прижимая мою голову к своей груди. И я расслабилась. Расслабилась, кажется, впервые за десять лет с тех пор, как меня бросила мать. Закрыла глаза и глубоко вдохнула. Я поняла, что теперь знаю ее. Розы и травы, на которых она настаивала чай, напоены ее дыханием и кожей, и отличительный запах отпечатался, как звезда, на моих висках.
      Постепенно отчаяние и горе покинули мое тело, уплыли вместе со слезами, и я успокоилась. Всхлипывания сменились блаженной пустотой, я молчала. Грета продолжала покачивать меня, и хотя я знала, что она по-прежнему в ужасе того, что произошло утром, и боится меня, я была так благодарна ей за эту доброту, что остальное перестало меня заботить.
      – Спасибо, – сказала я, вытирая лицо рукой. – Еще раз.
      – Один из тех дней? – негромко спросила она.
      – Одна из тех жизней, – ответила я с горьким смехом.
      – Ты слишком переполнена впечатлениями, дорогая. Ты прошла по убежищу, познакомилась с остальными…
      Я подняла руку, прерывая ее. Бросила на нее виноватый взгляд, опустила руку и вздохнула.
      – Я устала от того, что люди считают меня или избранным освободителем, или воплощением зла. Но больше всего я устала притворяться тем, кем я не являюсь.
      – Что это значит?
      Это значит, что ты бы не разговаривала со мной, если бы знала, кто я. Ты бы убежала и забилась бы в угол.}вала бы на помощь и спасала свою жизнь. Я встретилась взглядом со своим отражением в зеркале. Разве это не так, Джоанна? Оливия? Кто бы ты ни была.
      Грета тоже смотрела в зеркало, но ее отражение, как в кино, отодвинулось, растворилось в фоне, а мое стало четким и сфокусированным. Кожа моя словно истончилась, и сквозь нее четко проступили кости.
      – Все те, с кем я в жизни была близка, или погибли из-за меня, или я их оттолкнула. Даже мама ушла в конечном счете из-за меня.
      – Неправда. Это не твоя вина!
      – И мне нравится насилие, – продолжала я, не обращая на нее внимания, крепко обхватив руками колени. – Я никогда не признавалась себе в этом, но это так. Мне нравится совершать насилие, нравится власть, которая дает мне такую возможность. Я отправляюсь в темные уголки в поисках тех, кто причинил мне боль, чтобы по-своему восстановить справедливость, отомстить. Своими кулаками, Грета. Со всей ненавистью, которая переполняет мое сердце.
      Она улыбнулась, отметая серьезность моих слов.
      – Ты говоришь, что ты не совершенна.
      – Ты не понимаешь. – Я повернулась к пей. – Я не могу это сделать! Я не могу стать такой, как вы ожидаете!
      – Но ты дочь Зои Арчер.
      – И дочь Тульпы.
      Она склонила голову.
      – Это тебя беспокоит?
      – Это беспокоит всех, – заявила я и рассказала о своем столкновении с Уорреном в коридоре.
      Грета тяжело вздохнула.
      – Мы только что закончили сеанс. Я загипнотизировала его, и он пережил в сознании свой величайший страх. Ваши судьбы тесно переплелись.
      Это заставило меня поднять голову.
      – О чем это ты? Какой страх?
      Глаза ее стали печальными, и она покачала головой.
      – Что ты, женщина, с которой связаны все его надежды, предать его.
      Я могла только раскрыть рот. В свете ее слов действия Уоррена приобретают смысл, но сами слова не поддаются объяснению. Я? Предала его?
      Грета попыталась успокаивающе улыбнуться, но не сумела:
      – Когда твое сознание уязвимо, все чувства обостряются. Он увидел тебя сразу после ухода, услышал, ощутил запах твоего предательства…
      – Но я не предала его!
      – Он верит, что предала. – Она откинулась на спинку кушетки и подождала. – Подумай о спортсмене, который зримо представляет свою победу в состязании. Сознание не различает то, что создало воображение, и то, что произошло в действительности. Уоррен здесь пережил твое предательство или его возможность. – Она изящным пальцем показала на свою голову. – Не волнуйся. Он скоро вернется к норме. Будет так нормален, насколько вообще может Уоррен.
      Она шутила, но я не могла улыбнуться. Однако ее слова заставили меня задуматься.
      – Думаешь, такой гипноз мне поможет?
      – Что ты хочешь сказать?
      Я попыталась говорить спокойно но надежда дрожала в каждом слове.;
      – Можешь ли ты извлечь из меня больше Света? Вывести его на передний план? Сделать его сильней, чем… противоположная сторона?
      Она взяла очки с маленького столика в изголовье своего двойного кресла и надела их, словно собираясь внимательней осмотреть меня.
      – Тебя тревожит равновесие Света и Тени внутри себя?
      И она с таким ожиданием взглянула на меня, что я рассказала ей все: о столкновении со строителями и о том, как использовала свою силу, чтобы разрушить их жизни. И чего это им стоило. И что я при этом почувствовала.
      – Я не могла тогда предвидеть последствии, и поверь, если бы могла, не сделала бы этого. Но я сделала, Грета. Сделала сознательно.
      Я замолчала в ожидании ее реакции – отвращения? омерзения? – но встретила только молчание. Потом медленно нарастающий интерес, с которым Грета, постукивая пальцем по столу, разглядывала меня поверх своих очков.
      – И ты хочешь, чтобы я избавила тебя от стремления играть роль Бога? Так, что, чего бы с тобой ни случилось, ты не считала бы, что должна отомстить?
      – Не мое дело все расставлять по местам. Теперь я это знаю… Я не хочу быть, как он.
      Я действительно этого не хотела. Не хотела, чтобы моим первым порывом было защищаться, набрасываясь на других. Эта привычка сослужила мне хорошую службу после нападения и в те годы, когда я жила под осуждающим взглядом Ксавье, но теперь все иное. Потому что я сама стала иной.
      – Я не могу поместить в твою душу то, что там уже есть, Оливия, – сказала Грета, когда я встала и принялась расхаживать по ее кабинету; мои шаги гулко звучали на персидском ковре. – И не могу убрать импульсы Тени. Это часть тебя.
      Я остановилась перед нею.
      – Но ты можешь научить меня контролировать их? Грета поджала губы и посмотрела на меня гак пристально, что я ожидала немедленного отказа. Но после паузы, показавшейся мне вечностью, она кивнула и знаком велела мне откинуться на спинку кушетки. Я почувствовала, как расслабляются мышцы живота, у меня вырвался вздох; благодарность за доброту, с которой я почти не встречалась, заставила меня прослезиться.
      Укрыв меня одеялом, Грета склонилась ко мне, как благожелательный ангел, и последнее, что я видела, были ее серьезные серые глаза, затуманившиеся намерением. Она провела прохладной ладонью мне по лицу и начала считать. Числа вспыхивали у меня под веками, неустойчивые, призрачные, и я начала по спирали спускаться в глубины своего сознания.
      Меня никогда не гипнотизировали, и поэтому я не знала, поддаюсь ли я внушению, но слушала мягкие указания музыкального голоса Греты, позволяя ее словам глубоко проникать в меня. Руки мои отяжелели, сердцебиение замедлилось, как у насекомого, застрявшего в древесной смоле. Голова, напротив, стала легкой, мысли плыли в ней, как перья, такие случайные и беззаботные, словно принадлежали кому-то другому.
      Забыто столкновение с Уорреном, забыты жестокие замечания Чандры и вопросы Хантера. Как будто бумаги, загромождавшие стол, смели с него как ненужные и незначительные, и появилась возможность заняться серьезной работой.
      Слова Греты превратились в пальцы, раздвигающие тени в моем сознании, проникающие в мягкие, глубокие места, о существовании которых я сама не знала. Или по крайней мере не признавалась себе в их существовании. Несколько слов плавали по поверхности глубокой трясины моих мыслей: изнасилована, месть, Тульпа; аллигаторы поднимали головы над мутной жижей, прежде чем снова погрузиться в мое подсознание; и как ни старалась Грета, больше они не возникали.
      Больше ей повезло с отстранением легких завес моей светлой стороны; теперь, из-под своих век, я могла прямо смотреть на сияние воображаемого солнца. Золотой свет обжег края ткани мозга, и неон города, в котором я родилась, заставил мою кровь гудеть, превращая алую жидкость в живое пульсирующее сияние.
      Пока Грета продолжала прощупывать, я жила в центре сверкающей матки, в тепле и чистоте, в безопасности и под охраной. Мир расцветал в моем сердце, и я окунулась в состояние расслабленной релаксации. Тайны, живущие в моем сердце, начали отзываться на ее голос. Они шептали ей также, как давно шептали мне. Грета шептала в ответ.
      – Я буду задавать тебе вопросы, а ты отвечай первое, что придет в голову, хорошо? – И когда я сонно согласилась, она продолжила: – Начнем с легкого. Ты знаешь, как тебя зовут?
      – Все называют меня Оливией.
      Наступила такая долгая пауза, и нарождающееся тепло начало убывать.
      – Это не твое настоящее имя?
      – Нет.
      – Как же тебя зовут?
      – Тайна. Не могу сказать. – Все мое тело содрогнулось от вздоха. – Я сама не знаю.
      – И… кто такая Оливия?
      – Мертва. Она мертва. Это имя мертвой девушки. – И дальше шепотом, нечеловеческим из-за глубокого горя: – Прости меня, Оливия.
      – Хорошо. Оставайся со мной, слушай мой голос. – Она продолжала говорить, пока мое дыхание не стало Снова нормальным. – Как ты хочешь, чтобы тебя называли? – наконец спросила она. – Как мне тебя называть?
      – Чтобы выжить, я должна быть Оливией. Никто не должен знать истины.
      – Уоррен знает?
      – Конечно. Он меня сделал. И Майках. Постукивание ногтями по дереву.
      – Хорошо, Оливия. У тебя есть долг, ты знаешь, что должна делать?
      – Вернуть равновесие Зодиаку.
      – Вернуть? Или… – Она не закончила вопрос.
      – Не вернуть. Уничтожить равновесие. Выследить их. Уничтожить врага, истребить их всех, использовать для этого мои способности, но я не представляю, как это сделать.
      Она не обратила внимания на вопрос, заключенный в последних словах.
      – А кто враг?
      – Аякс. Человек по имени Хоакин. Тульпа. И другие. Я чувствую их запах, но не знаю их. И…
      – И что?
      – Враг и во мне самой.
      – Нет, Оливия, это не так.
      – Да, Грета. Так. – Голос мой стал глубже, как инструмент, на котором играет кто-то другой. Я пошевельнулась, покачала головой из стороны в сторону. – Я должна уничтожить Тень внутри и снаружи.
      – Ш-ш-ш. Давай отступим отсюда. Слушай мой голос и следуй за словами. Ты со мной? – Она замолчала, и я сонно кивнула. – – Хороню. Теперь думай. Какой опыт больше всего может помочь тебе в уничтожении Тени? Что позволит тебе совершить месть, о которой ты говорила? Что поможет восстановить агентов Света в Зодиаке?
      – Крав мага, – без колебаний ответила я. – Мастерство, которым я овладела, когда Хоакин в первый раз уничтожил меня.
      Снова долгая пауза, прежде чем она продолжила:
      – А каково это было?
      Я вздрогнула: на меня обрушились воспоминания.
      – Холодно. Страшно холодно, когда скорпионы ползали по мне, но не жалили. Они знали, что я мертва. И разбежались, выпачканные моей кровью. – Я снова вздрогнула, потом затихла. – Но она нашла меня и согрела. Дала мне свою силу и свои способности. Чтобы я выжила. И отомстила.
      – Кто, Оливия?
      – Моя мать: – Я улыбнулась. И вспомнила. Однажды, когда придет время, ты поймешь, что я не уходила. – Теперь я вижу. Понимаю.
      – Сосредоточься, Оливия. Слушай мой голос, – приказала Грета. – Какие способности она дала тебе? Что позволит тебе сразиться с Тенью?
      Я не ответила. Передо мной всплыло лицо матери, ее волосы, как золотая завеса, упали ей натеки, в глазах кипели горячие слезы.
      – Оливия? – спросила Грета.
      Рот моей матери дрогнул и произнес три слова, которые, как птицы, пролетели надо лбом. Я тебя люблю.
      – Оливия! – повторила Грета, на этот раз в панике.
      – Любовь, – сказала я просто, осознав, что это было со мной все время. – Она отдала мне свою полную и безусловную любовь.
      И дамба рухнула. Воспоминания, которые я так долго успешно блокировала, заполнили мое сознание, оглушили, и их поток унес меня назад во времени. Снова в больницу – к приборам, трубкам, болеутоляющему, к швам. Назад к синякам и опухолям, к оборванным ногтям и жжению в горле. Назад к началу моего второго жизненного цикла. "Назад, – подумала я, – туда, где мне было шестнадцать лет".
      Я повернула голову, и она оказалась рядом. Не только волосы и горящие глаза, но вся моя мать: тело и сущность, кожа и аура. Я смотрела, упиваясь ее чертами: вызывающими веснушками на носу пуговкой, тонкими костями под кожей лица, шрамом, о котором я всегда хотела ее расспросить. Она провела блестящими пальцами по моему лицу и погладила мне волосы.
      – Спи, – велела она, и где-то в глубине души я знала, что рот мой шевельнулся, она использовала для приказа мое горло, мою память. Повинуясь, я еще глубже погрузилась в себя.
      – Оливия? – Голос Греты казался далеким и настороженным, он больше не был властным и уверенным. И она справедливо встревожилась. Голос моей матери взял верх.
      … – Я покажу тебе, кто я, кто ты, – сказала я голосом своей матери, каким она когда-то говорила со мной, – и какой ты будешь когда-нибудь.
      Qua склонилась надо мной, ее волосы коснулись моих безжизненных щек, голубые глаза впились в мои.
      – Потому что ты переживешь это. Так было предсказано. Ты станешь первым знаком Зодиака. Ты возродишься как наша Кайрос.
      Она прижалась губами к моим разбитым губам и оживила мою душу. Я ощутила запах пустынной мяты – цветы поблекли, но стебли еще прочные и влажные, как от летнего муссона. В горло мне пролился сок кактуса, который сохраняет жизнь хищникам пустыни; этот сок проник мне в желудок. Какой-то уютный аромат, похожий на корицу, но более сильный, подействовал на меня изнутри, так что все мои мышцы одновременно расслабились.
      Присутствовал также экзотический и опьяняющий запах матки, в которой я когда-то жила. Он напоминал ночные цветы и ветер при яркой луне. Я сразу узнала его и глубоко вдохнула. Она дала еще больше. Как все великие матери, она отдала мне все. "Видишь? Ты можешь чувствовать Свет в другом человеке. Теперь запаси эту силу глубоко в себе. Потому mi о он придет к тебе снова".
      – Оливия!
      Голос заставил мою мать оглянуться. Она нахмурилась, раздраженная этим невидимым вмешательством, потом встала и направилась к двери. Оглянулась только раз, опираясь рукой на дверную раму, – маленькая, но могучая, смотрящая на меня с яростной любовью и огромной решительностью. "Следи за Оливией. Она покажет тебе, как выжить".
      И она исчезла. Снова.
      – Открой мне твою подлинную личность, – потребовала Грета, входя в больничную палату через портал, который она открыла в моем сознании. Ее очертания были пронизаны силой, под кожей как будто вспыхивали искры. Я только взглянула на нее, и, как кости, покатились слова. Богиня, сука, шлюха, мать, дочь, сестра, подруга…
      Я могла быть любой из них, но я выбирала себе название, как покупатель выбирает фрукты на лотке продавца. Враг, подумала я, надкусывая. Вкусив. Охотница, подумала я, добавляя к предыдущему. Когда-то добыча, теперь хищник. Я отложила это, слово, сохранила на будущее.
      – Скажи мне, кто ты!
      – Разве ты не видишь сама? – Я повернула голову, чтобы посмотреть на Грету, которая по-прежнему неуверенно стояла у входа в мою палату, и: улыбнулась. По тому, как она ахнула, я. поняла, что не могла, не должна была задавать вопросы, но неожиданно; у меня оказались все ответы. Услышав шаги в коридоре, я наклонилась, глядя мимо Греты. "Видишь, как моя аура предшествует мне? Видишь, какая колючая текстура у моей души? Сосуд полон ярости, не правда ли? Моя душа купается в алом".
      Теперь, в полной панике, Грета прижалась спиной к стене. Голос ее дрожал. Руки метались, делая что-то за ее спиной. "Назови мне твое имя".
      Ответ отяжелил мне рот, от него онемел кончик языка. Я почувствовала его тяжесть, и глаза мои открылись одновременно со ртом. "Я Стрелец!"
      И как стрела, выпущенная из лука, который слишком долго держали натянутым, женщина, которой я должна была быть, как яркая комета, пролетела последние десять лет и погрузилась в меня со всеми знаниями, с которыми я родилась – и с которыми была погребена. Знаниями о Стрельце, о Зодиаке… о моем месте в нем.
      Рядом с моими глазами прорезалась вторая пара глаз, эти глаза удивленно замигали, и рот мой расцвел в улыбке. Вторая пара ушей, с перепонками, уходящими в глубину души, раскрылась, когда с нее наконец сняли давление. Новые вкусовые пупырышки образовались на языке, и каждая пора кожи ожила, давая мне возможность ощущать любые частицы в воздухе, – чего я раньше делать не могла. Ко мне вернулось шестое чувство. На это потребовалось десять лет, но наконец я полностью исцелилась.
      И встала.
      Грохот, звон разбитого стекла, Грета пятилась к дальней степе своей комнаты, у ее ног лежали осколки. Переход от воображаемой больничной палаты к комнате Греты был внезапным, но я вес еще была собой из сна, подлинной, настоящей, хищником, окруженным алой аурой. Глядя ей в глаза, я улыбнулась. Она была испугана, и мне было ее жаль, но мне нужно было зеркало. Я хотела увидеть себя сама.