Палин уложил бесчувственного Таса в обшарпанное, покрытое пылью и плесенью кресло, стоявшее в дальнем углу библиотеки. Даламар по-прежнему сидел за столом, уронив голову на руки.
      Всмотревшись, Палин был потрясен видом тщеславного эльфа: поседевшие, пегие волосы, постаревшее лицо, худые руки, покрытые сетью набухших вен. И это прежний властитель их дум... Властелин Башни...
      — Ваш чудо-затвор на двери внизу, — спросил Палин эльфа, — рассчитан на то, чтобы удержать нас в Башне?
      Даламар не пошевелился и не произнес ни слова, предоставляя магу возможность самому ответить на свой вопрос.
      — В таком случае, для защиты от них? — Палин указал на окно. — Если так, вам не мешает спуститься и вернуть его на место.
      Даламар, храня угрюмое молчание, встал и вышел из комнаты. Через несколько минут он вернулся и встал рядом с Палином, глядя на бледный туман безмолвно кружившихся душ.
      — Они окружают вас, — тихо заговорил Даламар. — Их ледяные руки хватают вас. Вас сжимают их леденящие кровь объятия. Холодные пальцы подбираются к вашему горлу... Впрочем, зачем я рассказываю вам об этом? Все это вы знаете сами.
      — Знаю, — согласился Палин, — знаю. — Он тряхнул головой, словно отгоняя ужасные воспоминания. — Но вы тоже не можете уйти отсюда.
      — Не может уйти мое тело, — уточнил Даламар. — Но мой дух волен парить, где ему вздумается. Просто, когда я ухожу, мне необходимо вернуться обратно. — Он пожал плечами. — Как там любил говорить наш шалафи? «Даже маги должны знать страдания». Такова цена, которую платим мы. — Эльф опустил взгляд на искалеченные пальцы мага. — Не так ли?
      Палин спрятал руки в просторных рукавах своего одеяния.
      — Ну, и где же ваш дух пребывал сейчас?
      — О, я странствовал по Ансалону, — ответил Даламар. — Знакомился с вашей фантастической историей путешествия в прошлое.
      — Историей? Но не я вам рассказал эту историю, — желчно заметил Палин. — От меня вы не услышали об этом ни одного слова. Значит, вы виделись с Йенной. Это она вам все рассказала. А еще говорила, что не видела вас долгие годы.
      — Она сказала вам чистую правду, Маджере, уверяю вас. Но не всю правду. Она действительно не видела меня, она только слышала мой голос. Это произошло совсем недавно — мне понадобилось встретиться с нею после того ужасного шторма, что пронесся над Ансалоном, и я вызвал ее.
      — Я спрашивал, знает ли она, где вас можно найти.
      — И она сказала вам чистую правду. Она не знает, где меня можно найти. Я никогда не рассказывал ей об этом. И она никогда не бывала здесь. Впрочем, здесь никто не бывал. Вы — первый, и поверьте мне, — брови Даламара сердито насупились, — если бы вы не оказались в столь критических обстоятельствах, то и вас бы здесь не было. Я не большой любитель веселых компаний. — Глаза Даламара зло блеснули.
      Палин хранил молчание, не вполне понимая, верить сказанному или нет.
      — Ради всего святого, бросьте так смешно дуться, Маджере. — Эльф не совсем правильно истолковал молчание Палина. — Это не подобает человеку вашего возраста. Сколько вам лет? Шестьдесят? Семьдесят? Сто? С вами, людьми, этого никогда толком не понять. По-моему, вы выглядите на добрую сотню лет. Что же касается «предательства» Йенны, то для вас и кендера оно послужило спасением, ибо, не займись я вами, вы бы сейчас были вверены нежным заботам Берилл.
      — Не пытайтесь, пожалуйста, уязвить меня намеками на мой преклонный возраст, — спокойно отозвался Палин. — Я знаю, что сильно постарел. Для людей такой процесс естествен. Но не для эльфов. Взгляните в зеркало, Даламар. Годы потрудились над вашей внешностью куда больше, чем над моей. А гордость? — Он пожал плечами. — С гордостью я расстался давным давно. Видите ли, когда твоей магии не хватает даже на то, чтобы вскипятить чашку утреннего чая, гордость — это непозволительная роскошь. Почему-то мне кажется, что вы легко меня поймете.
      — Возможно, и пойму. Я знаю, что сильно изменился. Та битва, которую я вел против Хаоса, отняла у меня не одну сотню лет, но я примирился с этим. В конце концов я вышел из нее победителем. Победителем — и побежденным. Я одержал победу в войне, но потерпел поражение от того, что последовало за нею. Потеря магии... Я рисковал жизнью ради нее, — продолжал Даламар, тон его стал бесцветным и равнодушным. — За обладание магией я бы легко расстался с жизнью. И что же? Магия покинула нас, как покинули нас Боги. Они оставили меня осиротевшим, беспомощным, бессильным. Обыкновенным. — Даламар горько вздохнул. — А ведь я всем пожертвовал ради магии — родиной, соотечественниками, близкими... Я считал, что совершил выгодную сделку. Моя жертва была вознаграждена. Но награда выскользнула из моих рук, и я остался ни с чем. На потеху всему миру.
      Именно тогда до меня дошли слухи о том, что Келлендрос Синий намеревается захватить мою Башню. О том, что Рыцари Тьмы готовятся напасть на нее. На мою Башню! — прорычал Даламар, сжав кулаки, но тут же совладал с собой и хрипло расхохотался. — Скажу вам больше, Маджере, даже пара овражных гномов смогла бы отнять у меня мое сокровище — у меня не было бы сил остановить их. У меня, некогда самого могущественного мага на всем Ансалонском континенте! Да, как вы только что удачно выразились, теперь я не смог бы даже согреть себе чашку чая.
      — Но вы не один такой. — Палин не мог вызвать в себе сочувствие. — Мы все ощутили это на себе.
      — Нет! — Голос Даламара возвысился до крика. — У вас все было по-другому. Вы ничем не жертвовали ради магии! У вас были мать и отец, жена и дети.
      — А у вас была Йенна, — возразил Палин. — Она любила вас.
      — Любила? — Лицо эльфа исказила насмешливая гримаса. — По-моему, мы всего лишь использовали друг друга. И, уж во всяком случае, она никогда не понимала меня. Она была в точности как вы, полна надежд и оптимизма, присущих вам, людям. Почему вы такие? Почему вы продолжаете на что-то надеяться, когда уже совершенно ясно, что никаких оснований для надежды нет? Я больше не мог выносить пошлость и заурядность Йенны, мы поссорились, и она оставила меня. Я больше не нуждался в ней. Я ни в ком не нуждался. Мне нужно было лишь спасти мою драгоценную Башню от этих распухших червей, и я сделал то, что должен был сделать. Единственный способ спасти ее состоял в том, чтобы убедить всех, будто она разрушена И я добился этого. Башня уцелела. Никому не известно, где она находится. И никто никогда этого не узнает, если я не захочу.
      — Но передвинуть Башню совсем не то же самое, что вскипятить чашку чая. Для этого, несомненно, потребовалось огромное количество энергии, — заметил Палин. — Должно быть, вы сохранили в себе часть прежней магической силы.
      — Нет, уверяю вас, во мне не сохранилось ни крупицы ее. — Страстный порыв эльфа угас. Он едва мог говорить. — Я был так же опустошен, как и вы. — Тут он обратил на Палина пронизывающий взгляд: — Как и вы, я понимал, что магия еще существует в мире, просто ее надо уметь искать.
      Палин избегал настойчивого взгляда эльфа.
      — Не понимаю, о чем вы. Я рыскал по свету в поисках стихийной магии...
      — Но не один. Вам помогали в этих поисках. Я знаю это, потому что точно так же помогали и мне. Странная личность, именуемая Темным Чародеем.
      — Да! — Палин был изумлен. — Некто в сером плаще с капюшоном, под которым было не разобрать, мужчина это или женщина. С голосом мягким и одновременно глубоким.
      — И вы никогда не видели его лица?
      — Нет, видел. В своей последней ужасной битве я увидел, что это женщина. Она была агентом драконицы Малистрикс.
      — Да? — Даламар удивленно поднял бровь. — А я в своей «последней ужасной битве» увидел, что Темный Чародей — это мужчина, агент дракона Келлендроса, насколько мне известно, оставившего этот мир и устремившегося на поиски души своей покойной госпожи Китиары.
      — Этот Чародей учил вас стихийной магии?
      — Нет, — неохотно ответил Даламар. — Темный Чародей учил меня магии мертвых. Некромании.
      Палин посмотрел в окно, где беспокойно метались тени, окинул взглядом комнату, полки с бесчисленными книгами, которые сами казались призраками, заточенными в этом запущенном и пыльном помещении. Он посмотрел на эльфа, худого, изможденного, похожего на обглоданную кость.
      — Что же с вами случилось? — спросил он.
      — Я был одурачен, — с трудом выдавил Даламар. — Мне казалось, что я повелитель этих мертвецов, а на самом деле это они повелевали мной. Слишком поздно я понял, что я пленник. Пленник собственного честолюбия и жажды власти... Поверьте, мне очень трудно произносить эти слова, Маджере, — продолжал он. — И особенно трудно признаваться в таких вещах вам, избалованному дитяти магии. О да, я знаю. Вы были любимчиком. Вам благоволил Солинари. Вас обожал ваш дядюшка Рейстлин. Вам предстояло стать одним из самых великих магов всех времен... Завидовал ли я? Да, отчаянно завидовал. Особенно тому, как относился к вам Рейстлин. Вы, наверное, и не подозревали, что я сам нуждаюсь в его заботах и любви, так ведь? А я жаждал его внимания и одобрения. Да, это было так.
      — А ведь я, — Палин не отводил глаз от метавшихся за окном бледных призраков, — все это время завидовал вам.
      Тишина пустой Башни сгустилась вокруг них.
      — Я хотел поговорить с вами, — произнес наконец Палин, решившись нарушить молчание. — Вернее, спросить об устройстве для путешествий во времени.
      — Не слишком ли поздно? — ядовито заметил Даламар. — Вы ведь, кажется, сломали его?
      — Я вынужден был сделать это, — Палин произнес эти слова, не извиняясь, а констатируя факт. — Я должен был спасти Тассельхофа. Если бы он умер не в своем времени, то весь наш мир был бы предан забвению.
      — Ну и скатертью дорога. — Даламар равнодушно махнул рукой и медленно направился к столу. Поступь его была тяжелой, плечи ссутулены. — Забвение — счастливое избавление от всех бед.
      — Если бы вы вправду так считали, вас уже давно бы не было в этом мире, — заметил Палин.
      — Нет, — Даламар помедлил у противоположного окна. — Нет, мы ведь говорим о забвении, а не о смерти. — Он пересек комнату и устало опустился в кресло подле стола. — Вы свободны. Ваше магическое кольцо перенесет вас прямо к порогу вашего дома.
      — — Но магия не может унести со мной Тассельхофа, — возразил Палин, — а я не могу покинуть Башню без него.
      Даламар устремил на дремавшего кендера задумчивый взгляд.
      — Ключ к проблеме, конечно, не в нем, — протянул он, — но, возможно, он является отмычкой.
      Тассельхофу было скучно.
      Любой житель Кринна знает (во всяком случае, должен знать), насколько опасен может быть скучающий кендер. Знали об этом и Даламар с Палином, но, к несчастью, забыли. Они забыли о самом существовании кендера, что было совершенно непростительно.
      Примирение двух магов было, с точки зрения Таса, очень хорошим знаком. Он вышел из той странной комы, в которую отправил его Даламар, и, усевшись на край стола и постукивая по нему пятками (пока эльф очень тихо и вежливо не попросил его перестать это делать), присоединился к разговору, дабы объяснить свою роль в недавних важных событиях.
      На некоторое время этот разговор увлек его. Сначала Палин рассказал о своем посещении Лораны в Квалинести, о том, как он установил, что кендер действительно является тем самым Тассельхофом Непоседой, о магическом устройстве и о своем решении совершить путешествие в прошлое. После этого Таса попросили уточнить некоторые детали, и он с радостью заверещал.
      Он радовался бы еще больше, если бы ему позволили рассказать всю историю целиком и при этом не перебивали. Но Даламар сказал, что таким безмерным количеством времени они не располагают, и Тас вынужден был удовлетвориться изложением сокращенной версии.
      Он рассказал о том, как явился на первые похороны Карамона, на которых присутствовали и Даламар в качестве главы Ложи Черных Одежд, и Палин как глава Ложи Белых Одежд, и Сильванеш, король эльфов, и уточнил, что там не было великих драконов, истребивших здесь, в этом мире, всех кендеров Кендермора. После этого ему сказали: «Спасибо, достаточно», и он должен был сидеть смирно и открывать рот только тогда, когда его о чем-нибудь спросят.
      Вернувшись в дальний угол библиотеки, Тассельхоф уселся в свое кресло и стал лениво прислушиваться к рассказу Палина о путешествии в прошлое и о том, как он обнаружил, что этого прошлого не существует. Тут Тас, конечно, мог бы кое-что уточнить, поскольку был очевидцем этого события, но к нему никто не обращался за разъяснениями. Затем Палин поведал о том, что Тассельхофу полагалось бы умереть под пятой Хаоса, и именно потому, что этого не произошло, все в мире и идет наперекосяк. Во всех этих несчастьях, включая уход с Кринна прежних Богов и появление великих драконов, Палин видел вину Тассельхофа.
      Палин тогда посоветовал Тассельхофу вернуться в прошлое и умереть, на что кендер ответил категорическим — и вполне логичным — отказом. Он сбежал в Цитадель Света искать защиты у Золотой Луны, которой пожаловался на Палина, желающего, дескать, его прикончить. Палин отправился следом, чтобы разубедить кендера. Когда Палин начал описывать, какой молодой и прекрасной он нашел Золотую Луну, рассказ чуть вильнул в сторону, но тут же, к великому сожалению Таса, вернулся к основной теме.
      Затем Даламар узнал, что Тассельхоф все-таки решился совершить самоотверженный поступок и вернуться в прошлое, дабы умереть; в этом месте своего рассказа Палин рассыпался в похвалах благородству кендера. Но прежде, чем Тас успел совершить сей благородный поступок, мертвые лишили волшебное устройство его магической силы, а на Цитадель Света налетели драконы. Палин вынужден был обороняться от драконидов с помощью осколков магического артефакта, которые ныне были разбросаны по Зеленому Лабиринту. И как же теперь отправить кендера на смерть?
      Тассельхоф заявил, что, возможно, кендера вовсе не следует отправлять на смерть, но Даламар окинул его холодным взглядом и сказал, что, по его мнению, ради спасения мира, страдающего от бесчинств драконов, отправить Тассельхофа умирать необходимо, только нужно придумать, как это сделать без магического устройства.
      Тут Даламар с Палином принялись хватать с полок книжки, лихорадочно листать их, бормоча о каких-то Реках Времени, о Серых Драгоценностях и кендерах, выпрыгивающих из прошлого, когда не следует, и путающих все на свете, и тому подобной чепухе. Даламар щелкнул пальцами, в камине вспыхнул огонь, и в комнате, прежде холодной и унылой, стало тепло, а запах старого пергамента, лампового масла и увядших розовых лепестков добавил ей уюта. Беседа потеряла для Таса всякий интерес, ему стало жутко скучно, и он решил вздремнуть. Уши его согласились с глазами, мысли — с ушами, и они все вместе отправились спать. Не уплыли в какую-то странную Кому, а просто заснули.
      Проснулся же Тас от противной колющей боли в боку. За окном было уже совсем темно, — казалось, темнота выскользнула из леса и заполнила пространство библиотеки. Тас не видел ни Даламара, ни Палина, ни даже самого себя. Он скрючился на стуле, чтобы то колючее перестало колоться, после чего сообразил, что не видит Палина и эльфа не потому, что в библиотеке темно, а потому что их в ней нет.
      Соскользнув со стула, Тассельхоф подобрался к рабочему столу Даламара, где, как он помнил, должна быть масляная лампа. В камине еще тлело несколько поленьев. Кендер пошарил по столу и нашел лист бумаги.
      Надеясь, что на нем не записан какой-нибудь важный заговор — а если и записан, то Даламару больше не нужен, — Тас поднес лист к поленьям и, когда тот загорелся, зажег от него лампу.
      Теперь, когда в комнате стало чуть светлее, кендер полез в карман штанишек, чтобы выяснить, что же именно ему так досаждало. Вытащив этот предмет, он поднес его к лампе.
      — У-упс, — изумленно протянул Тас. — Ох, нет, — застонал он. — Откуда ты здесь взялась? — закричал он что было силы.
      Досаждавший ему предмет оказался цепью от устройства для перемещений во времени. Тас сердито бросил ее на стол и снова полез в карман. Он вытащил оттуда другую деталь инструмента, потом третью, потом еще и еще. Так постепенно он достал все части магического артефакта и все украшавшие его драгоценные камни. Разложив их на столе, он грустно уставился на это богатство. Он мог бы замахнуться на них кулаком, но такой жест не подобал Герою Копья. А Тас, будучи таковым, прекрасно понимал, что ему следует делать. Он должен собрать все эти детали в носовой платок, позаимствованный у Палина, отнести их Даламару и храбро заявить, что готов пойти на смерть ради спасения всего мира. Это был бы действительно Благородный Поступок, но для совершения его надлежало быть в Благородном Настроении, Тас же сейчас чувствовал себя не только не в Благородном, а вообще ни в каком настроении. Тот, которому предстоит быть расплющенным гигантской ногой, должен быть соответствующим образом настроен. А Тас про себя этого сказать не мог. После того как он увидел бесцельно метавшиеся души мертвецов и особенно души усопших кендеров, которым даже не было дела до того, что находится у них в сумочках, Тас стремился только к одному — жить, и как можно дольше.
      Он понимал, как повернется дело, если Даламар и Палин узнают о том, что магическое устройство, пусть и сломанное, опять находится у него. С испугом подумав, что они сейчас решат проведать его или принести ему обед, Тас торопливо завернул все детали в платок и засунул в одну из сумочек.
      Не совершив Благородного Поступка, Тас решил, что теперь ему лучше всего стать совершенно Неблагородным. Да, это, пожалуй, было самым подходящим словом. Вполне подходящим кендеру, который надумал сбежать.
      Уйти через дверь было совершенно невозможно. Через окно он уже пытался уйти, и у него ничего не получилось. Эти дурацкие окна даже нельзя было разбить камнем — Тас попробовал это сделать, и камень отскочил, больно ударив кендера по пальцам ноги.
      «Нет, нужно все обдумать логически, — сказал себе Тас. Такое намерение кендера было совершенно небывалым, поистине историческим событием и подчеркивало ужас и необычайную сложность ситуации, в которой он очутился. — Палин отсюда выбрался, но он все-таки маг. Но, рассуждая логически, если никто, кроме мага, не может отсюда выбраться, то как кто-нибудь, кроме мага, может сюда забраться?»
      Тас снова и снова обдумывал эту мысль. И, пока думал, нечаянно глянул в сторону камина. А глянув, тут же испустил громкий радостный вопль и прикрыл ладошкой рот, испугавшись, что Палин или Даламар могут его услышать.
      — Понял! — прошептал он. — Что-то сюда входит! И это что-то — воздух! И выходит тоже! А там, где выходит он, могу выйти и я.
      Сначала Тассельхоф затоптал тлевшие угли. Потом схватил со стола масляную лампу, шагнул в камин и как следует огляделся. Очаг был огромный, Тас стоял в нем не сгибаясь. Подняв лампу повыше, он принялся всматриваться в дымоход, но сразу опустил голову и долго-долго моргал, прочищая глаза от гари. Когда же Тас опять поднял глаза, великолепное зрелище с лихвой вознаградило его — куда-то в высоту уходила восхитительно кривая труба, с неровными краями и выступами камней.
      — Батюшки, да по такой трубе я смог бы забраться, даже если бы у меня была только одна нога, да и то привязанная к спине! — воскликнул счастливый Тас.
      Тас поставил лампу на стол и, воспользовавшись все-таки обеими ногами, начал восхождение. Он двигался довольно медленно, поскольку в трубе было жутко темно, — и вдруг снизу до него донеслись голоса. Тас замер на месте, распластавшись на стене дымохода, как паук, боясь пошевелиться, чтобы не обрушить в очаг черный ручеек гари. Он недовольно подумал, что этот могущественный Даламар мог бы иногда чистить дымоход в своей замечательной библиотеке.
      Голоса звучали громко и раздраженно.
      — Смею вас уверить, Маджере, что ваш рассказ не имеет никакого смысла. Из всего прочитанного нами об этом предмете со всей очевидностью следует, что прошлое надлежит рассматривать как непрерывный поток, подобный водам реки. И я полагаю, вы просто неправильно прочли заклинание.
      — А я смею вас уверить, Даламар, что хотя я и не достиг в магии таких высот, как вы, но прочел заклинание верно. И никакого прошлого там не обнаружил, потому что его нет. Все началось с того момента, когда Тассельхоф не умер, как ему надлежало.
      — Но из того, что мы прочли в дневнике Рейстлина, следует, что смерть кендера — это лишь малая капля в бесконечной Реке Времени, и эта капля никак не может повлиять на ее течение.
      — А я вам в четырнадцатый раз заявляю, что участие Хаоса внесло в процесс существенные коррективы, в свете которых смерть кендера становится чрезвычайно важным событием. Что вы можете сказать по поводу того будущего, которое он, по его словам, посетил и в котором все совсем иначе?
      — Ба! Вы слишком легковерны, Маджере! Кендеры — известные лгуны. Его слова нельзя воспринимать серьезно. Куда же делся этот несчастный свиток? Он должен быть где-то здесь! Посмотрите, будьте любезны, в этом ларце.
      Тассельхоф с негодованием слушал, как его обозвали лгуном. Он уже почти решился спуститься вниз и доходчиво объяснить Даламару и Палину, что он думает на сей счет, но все-таки воздержался от этого и еще плотнее припал к стене.