Глава 6

У него было лицо истинного поэта — с тонкими, словно вырезанными рукой умелого мастера чертами, с чувственными губами, пепельно-каштановыми волосами, в которых, казалось, запутались солнечные лучики. Кого-то, наверное, удивило бы сочетание по-девичьи длинных густых ресниц и волевого подбородка.

Выражение растерянности исчезло с лица Кетлин, когда она встретилась с ним взглядом. Она утонула в его зеленовато-голубых глазах, таивших в себе бурю.

Мужчина тоже смотрел на Кетлин. Его подбородок дрогнул, как будто он хотел что-то сказать. Но в следующее мгновение его лицо стало жестким, губы сложились в некое подобие вежливой улыбки. Он еле заметно поклонился и пошел прочь.

— Квинлан Делейси!

Изумленный шепот Кетлин достиг его ушей. Он, повернувшись вполоборота, опять кивнул ей. Она успела заметить горькую усмешку на его лице. Наверное, считает ее обычной поклонницей. Если бы он знал!

В эту секунду дверь конторы отворилась, и невысокий мужчина с короткими серебристыми волосами и в очках обратился к Кетлин:

— Вы меня ждете, мисс?

— Э-э… да, сэр. Вас. — Она бросила последний взгляд через плечо, но Делейси уже ушел. — Неужели это действительно… — спросила она у стоявшего в дверном проеме мужчины.

— Квинлан Делейси? Да, будь проклята его темпераментная натура! Простите, мэм, но иногда с литераторами очень трудно иметь дело. — Он жестом пригласил ее в контору. — Проходите, я занятой человек.

Кетлин словно в тумане двинулась вперед. Квинлан Делейси! Она видела того, кем восхищается почти год, и даже разговаривала с ним! Эта мысль была подобна раскату грома. Ее сердце учащенно стучало, а в груди росло странное чувство. Она закачалась и, чтобы не упасть, ухватилась за косяк.

Погруженный в собственные мысли, Гораций нервно ходил взад-вперед по комнате.

— Говорит, что муза покинула его, — бормотал он. — Говорит, что хочет писать драмы! — Он посмотрел вниз на кота, который пытался потереться о его ногу. — Делейси — сатирик, Чосер Англии времен регентства, Свифт для бомонда. А теперь он хочет быть Байроном и писать трагедии о соперничестве, смерти и страданиях. Бред! — Он поднял голову и уставился на Кетлин. — Я говорю, что это невозможно.

По его взгляду девушка решила, что от нее ждут ответа. Она убрала руку с косяка и прошла вперед.

— Господин Шекспир писал одинаково хорошо и трагедии, и комедии.

Режиссер кивнул:

— Верно. Вы считаете, что Делейси ровня Барду? Я так не считаю! — Он указал на рукопись на столе. — Посмотрите сами, что предлагает мне автор, намеревающийся писать трагедии. Можете прочитать. Скажите свое мнение, будьте беспристрастным судьей. — Видя, что гостья колеблется, он прищурился: — А вы умеете читать?

— Естественно, — без малейшей обиды ответила Кетлин.

Гораций взял стопку страниц и сунул их в руки девушки.

Потрясенная тем, что видит произведение Делейси, Кетлин даже не заметила, как режиссер подал ей стул. Она одна из первых прочитает то, что вышло из-под пера ее идола! Это, должно быть, так же захватывающе, как читать только что расшифрованный древний текст.

Но всего нескольких строчек хватило для того, чтобы она покачала головой и закусила губу. По мере того как высилась стопка прочтенных страниц, она хмурилась сильнее. Гораций подсовывал ей все новые страницы. Дочитав до конца первого акта, она подняла голову. По ее виду можно было заключить, что она стала свидетельницей ужасного несчастья.

— Ну? — нетерпеливо воскликнул Гораций. — Каков ваш вердикт?

— Это… — она сглотнула, чтобы преодолеть замешательство, — плохо.

— Вот именно. И-мен-но! — Гораций улыбнулся, будто на спор выиграл огромную сумму. — Отвратительно! Мучительное, достойное сожаления упражнение в жалости к самому себе. Это не привлечет зрителей. Только мух!

— И вы это сказали лорду Кирни? — спросила Кетлин, слишком потрясенная, чтобы сдерживать свой дерзкий язычок.

— Сказал! Ну, возможно, другими словами, — признался Гораций. — Люди искусства очень эмоциональны.

Вспомнив, как выглядел мужчина, которого она встретила в коридоре, Кетлин вполне могла поверить, что за красивой внешностью скрывался буйный темперамент. Этот человек способен все снести на своем пути. Она увидела это в его зеленоватых глазах.

— А не мог бы он внести некоторые изменения? — отважилась поинтересоваться она.

— Изменения? — повторил Гораций. — Нужно выкинуть первое действие, убрать второе и сжечь третье — других изменений здесь быть не может!

— Пьеса плохая, но не до такой же степени. — Движимая желанием защитить человека, которого боготворила, Кетлин добавила: — Лорд Кирни — великолепный драматург. Его неудача объясняется…

— После его ухода в моей конторе попахивает серой. Так воняет от того, что он сочинил.

Кетлин перевела взгляд на рукопись, лежавшую у нее на коленях.

— Не понимаю, как такой способный драматург мог дойти до подобного.

— Война! Я предупреждал его о том, что он рискует талантом. Драматург должен оберегать себя от испытаний, выпадающих на долю простых людей. И вот теперь он говорит, что увиденное отучило его смеяться. Это, — он указал на рукопись, — не драма. Это страдания. Он ранен, а это — его кровь. Здесь нет ни мастерства, ни тонкого расчета, ни блеска, только боль, тоска и чувство вины. Я не могу — нет, я не буду ставить это!

— Но здесь все-таки есть удачные места, — заявила Кетлин, не осознавая, что противоречит тому, от кого зависит ее будущее.

Ошарашенный ее наглостью, Гораций рявкнул:

— Как так?

— Разве вам не показалось, что встреча главного героя с французским гусаром на поле битвы очень напоминает сцену из «Спаниеля миледи», ту, где кюре должен сообщить своему благодетелю, что является отцом ребенка дочери благодетеля?

Лицо Горация оживилось.

— Вы имеете в виду второе действие, в котором лорд Хайботтом, страдающий от простуды, держит бритву у горла кюре и чихает? Бедняга едва не лишился жизни.

Кетлин улыбнулась:

— Точно. Здесь солдат оказался в такой же ситуации. Французский гусар убил в сражении его лучшего друга. Герой стремится отомстить. Но если он убьет больного гусара в его постели, то поступок сочтут убийством, а его повесят. Возможно, если бы гусар чуть более философски отнесся к своей кончине, а герой чуть меньше терзался душевными муками, сцена была бы великолепной и публика улыбалась бы сквозь слезы.

Гораций пристально посмотрел на странную молодую женщину в поношенной одежде. Интересно, подумал он, откуда этой милашке известно, как манипулировать чувствами зрителей?

— Я бы согласился с вами. Но это третья попытка Делейси исправить пьесу, а результат вы читали.

У Кетлин по спине пробежали мурашки. Ей никогда не приходило в голову, что талант может пропасть, блеск — померкнуть, а гениальность — растаять как дым. Она наблюдала, как отец бьется над своими книгами, и видела, сколь тщетна эта борьба. Однако он никогда, даже в самые неплодотворные годы не терял своих способностей. Только смерть лишила его таланта.

Кетлин провела пальцем по странице, исписанной крупным твердым почерком. А это? Творение упавшего духом человека.

Она посмотрела на Горация:

— Возможно, если бы я поговорила с…

Режиссер расхохотался так неожиданно, что Кетлин вздрогнула и покраснела.

— Вы? Да кто вы такая, сударыня?

— Прошу прощения, сэр. Я Кетлин Джеральдин, дочь Руфуса Джеральдина. — Она взяла сверток, который привезла с собой. — Я принесла вам последнюю рукопись отца.

У издателя от изумления расширились глаза.

— Давайте мне ее сюда, детка. Может, мне понадобится томик легких стихов. Полагаю, это легкая поэзия?

— Да, сэр. — Кетлин протянула ему рукопись. Она старалась не встречаться с ним взглядом и надеялась, что накидка скроет изменения в ее фигуре.

Гораций обратил внимание на странность ее поведения, но истолковал ее ошибочно, решив, что она мучается от жары.

— Простите, мисс Джеральдин, — спохватился он, — я забыл о своих манерах. Позвольте вашу накидку, здесь очень тепло.

— Нет, я надолго не задержусь, — сказала Кетлин. Внезапно из-под шляпки выкатилась предательская капелька пота.

Кетлин поспешно встала, но зацепилась тяжелой шерстяной накидкой за подлокотник, и та соскользнула с ее плеч, открыв на всеобщее обозрение платье.

— Черт, — прошептала она и наклонилась, чтобы поднять ее. Неожиданно острая боль в боку пронзила ее, она вскрикнула и оперлась на подлокотник.

С несвойственной его годам прытью Гораций обогнул стол и бросился на помощь гостье.

— Сюда, мисс Джеральдин. Вы переутомились. Позвольте помочь вам сесть.

Кетлин чувствовала головокружение, ноги стали ватными. Не мудрено, подумала она, за последние сутки у нее во рту маковой росинки не было.

Она заставила себя выпрямиться. Гораций пристально посмотрел на нее. Он надеялся увидеть стройное молодое тело и пышную грудь, но вместо этого обнаружил странную выпуклость в районе живота, подчеркнутую завышенной талией платья.

— Моя дорогая девочка, вы беременны!

Подобная прямолинейность не входила в его намерения. Однако яркий румянец на щеках гостьи подтвердил его предположение.

— Простите, мэм. Поздравляю. — Он поднял с полу ее накидку. — Я не знал, что вы вышли замуж.

Кетлин колебалась, пока надевала накидку. Правда может погубить ее. Но на нее и так свалился целый ворох несчастий. Одним больше, одним меньше — какая разница? Она вздернула подбородок.

— Вы не знали о том, что я вышла замуж, сэр, потому что я не выходила.

Гораций наблюдал за тем, как румянец становится ярче, и быстро просчитывал варианты, причем не все из них были позорны для Кетлин.

— Понимаю.

— Конечно, понимаете.

Кетлин потянулась за своим свертком. Она уйдет отсюда прежде, чем ее вышвырнут вон.

— Куда вы собрались?

Кетлин замерла. Куда она собралась? А действительно, куда? Она уже об этом думала? Нет, не думала. Ее дальнейшие шаги зависели от того, как сложатся обстоятельства!

Она никогда не плакала. Нет, не совсем так. Как любящая дочь, она пролила пару слезинок над могилой отца. Однако она не была склонна жалеть себя, устраивать истерики и предаваться меланхолии. Она без слез приняла тот факт, что носит ребенка. С мрачной решимостью пересекла Ирландское море. Нет, она не даст волю слезам. Она упорно игнорировала капельки влаги на щеках.

— Отец ребенка — самый настоящий мерзавец, если он соблазнил и бросил вас. — Гораций надеялся, что она не услышит насмешки в его словах.

И Кетлин действительно не услышала. Когда она подняла голову, ее лицо было спокойно, если не брать во внимание следы от слез.

— Он геройски погиб при Ватерлоо.

— Вот как.

Гораций присел на край стола и сложил руки на груди. В течение последнего месяца он многократно выслушивал ту же самую историю от одетых в траур беременных актрис, певиц, оперных танцовщиц. Как удобно: у всех верные любовники погибали при Ватерлоо. Если посчитать, то после каждого погибшего в сражении солдата остался ребенок. Однако то, что рассказывает стоящая перед ним девушка, вполне может быть правдой. Хотя какая разница. Она беременна, не имея ни обручального кольца, ни мужа. Как ни поверни, она носит бастарда.

Горацию всегда нравился Руфус Джеральдин. Он никогда не встречался с его дочерью, но знал, что девушка принимает непосредственное участие в работе отца. «Моя дорогая правая рука» — так Джеральдин называл свою дочь, которая превращала его труды в рукопись, написанную четким, разборчивым почерком.

Гораций умел оценивать степень нужды попавших в отчаянное положение молодых женщин. Судя по ее одежде и исхудавшему лицу, у нее либо мало денег, либо их нет совсем. Учитывая, что в Лондоне достаточное количество писарей, она вряд ли найдет работу. В его душе шевельнулось некое подобие жалости, но он подавил это чувство. Он практичный человек, хитрый и ловкий, способный на различные ухищрения. Ему никогда не была свойственна сентиментальность. Скорее всего странные ощущения вызваны запеченными устрицами и беконом, которые он ел на завтрак. Впрочем, он может оказать ей любезность и, заключив с ней сделку, дать немного денег. Гораций взял сверток и предложил Кетлин сесть.

— Вы совершили долгий путь, чтобы увидеться со мной. Самое меньшее, что я могу для вас сделать, это сказать, стоило ли это таких усилий.

Лицо Кетлин прояснилось.

— Вы прочтете рукопись? Я подожду.

Гораций посмотрел на нее поверх очков.

— Так не терпится уйти? У вас есть куда идти? Есть временное жилье?

Кетлин поплотнее запахнула накидку.

— Нет, сэр.

— Я так и думал.

Гораций подошел к серванту и налил два бокала мадеры.

— Выпейте. У вас изможденный вид. — Оглядевшись по сторонам, он заметил коробку шотландского песочного печенья и открыл ее. — Возьмите, — сказал он Кетлин.

Решив, что гостья занята делом, он сел за стол и начал читать. Как он и ожидал, стихи оказались замечательными. Хотя он и был погружен в текст, от него не укрылось, что Кетлин взяла новую порцию листков рукописи Делейси.

Полчаса спустя Гораций, скорее озадаченный, чем разочарованный, поднял голову.

— Почему ваш отец для своей последней книги выбрал такую тему — путешествие глупца?

— Трудно сказать определенно, — с ирландским акцентом начала Кетлин. Гораций впервые видел, как она улыбается. Улыбка сделала ее чрезвычайно привлекательной. — Вероятно, отец думал о нашей родине. Глупец — это Ирландия. Он очень похож на Персиваля (Рыцарь Круглого стола, занятый поисками священного Грааля). Он наделен сверхъестественной везучестью — попав в кучу навоза, он выбирается из нее и пахнет розами. Понимаете?

Гораций понял значительно больше, чем она предполагала.

— Для молодой женщины вы удивительно хорошо начитаны.

— Мой отец…

— Конечно. Ваш отец. — Он положил рукопись на стол. — Ваш отец никогда этого не писал. Здесь нет даже намека на сходство с его другими работами. Кто это сочинил?

«Солги!» — кричал голос самосохранения.

— Я, — прозвучал ее честный ответ. Гораций был потрясен, но потрясение длилось всего мгновение.

— Чего вы намеревались добиться обманом?

— Денег, сэр, для себя и для ребенка. Отец всегда утверждал, что у меня талант к миниатюре. Теперь, когда его нет, мне не на что жить. Раньше мы существовали на то, что он зарабатывал своим творчеством. Наш дом был передан ему в пожизненное владение его благодетелем.

Гораций, имевший дело с женщинами, которые находились в гораздо более отчаянном положении, внимательно оглядел свою гостью. Привлекательная — особенно для тех, кому нравятся типичные ирландки, — но ей никогда не стать королевой полусвета и не завоевать Лондон. Не стать ей и популярным писателем. Она не Джейн Остен (Джейн Остен (1775-1817) — английская писательница.), своим язвительным остроумием она скорее напоминает…

— Как хорошо вы знакомы с трудами лорда Кирни?

— Я знаю все пьесы наизусть! — бесстрашно заявила Кетлин. — Так, как если бы сочинила их сама. Но я бы так не смогла. У него талант, разве вы не видите? Я могу подражать его стилю.

— Подражать его…

Горация осенила безумная идея. Вдохновение нахлынуло на него с такой силой, что у него глаза сошлись на переносице и он зашатался. Смелость плана потрясла его. Нет, он не отважится! Делейси прогонит его! Или наймет убийц, которые бросят его в Темзу. И все же…

Он дал слово регенту, что осенью поставит комедию Делейси.

Он выдал долговую расписку в счет доходов от будущей постановки пьесы Делейси. Без этой постановки ему грозит разорение или, что еще хуже, суд и долговая тюрьма! Если только…

Корыстное сердце, благодаря которому он добился успеха, гулко забилось, когда Гораций обратился к Кетлин:

— Скажите, что бы вы сделали с текстом лорда Кирни? — Застигнутая врасплох, Кетлин уставилась на него в полном изумлении. — Не притворяйтесь, детка. До сих пор вы имели четкое и ясное мнение.

Кетлин, заинтригованная его просьбой, повторила сказанное:

— Ну, сэр, если бы герой в начале пьесы был наивным недотепой, то его преображение в славного солдата на поле брани выглядело бы иронией. Следовало бы через всю пьесу провести мысль об абсурдности жизни.

В глазах режиссера появился желтоватый блеск, похожий на сверкание новенькой гинеи.

— Итак, вы считаете, что можете подражать стилю Делейси?

Кетлин нахмурилась:

— Честно говоря, не знаю. Я прежде никогда этого не делала. — Но идея уже захватила ее целиком и пробудила воображение. — Однако я бы с удовольствием попробовала.

— Умная девочка! — поспешно воскликнул Гораций. — Я хочу, чтобы вы написали эту сцену о герое и гусаре. Садитесь за стол. — Он указал на стол секретаря в дальнем конце комнаты. — Там вы найдете перо и чернила, а также чистую бумагу в ящике.

Кетлин, сообразительная по натуре, покачала головой:

— Только после того, как вы объясните зачем.

Не привыкший к тому, чтобы молодые женщины противоречили ему, Гораций встал и оперся руками на стол.

— Мне нужна молодая женщина с вашими талантами. И я готов предложить вам небольшую сумму за беспокойство.

— Что я должна для этого сделать? — осведомилась Кетлин. — Я не буду спать с вами, даже если вы предложите мне в два раза больше.

Гораций отшатнулся, увидев, как на очаровательном личике гостьи появилось задиристое выражение. Интересно, спросил он себя, почему у него не возникло мысли предложить ей покровительство? Однако ее литературный талант более ценен в сравнении со способностями любовницы.

— Я не предлагаю вам жить со мной, детка. Я прошу вас переписать пьесу лорда Кирни. Естественно, никто не должен об этом знать. Никто

— Вы не разыгрываете меня?

Гораций ухмыльнулся

— Едва ли.

Однако его ответ не избавил Кетлин от подозрений.

— Нет, я на это не пойду.

— Не пойдете? — У Горация на лбу вздулись вены. — А кто же заявился ко мне, чтобы бесстыдным образом продать подделку?

— Это другое дело, — возразила Кетлин. — Отец дал мне свое «добро». С пьесой лорда Кирни все обстоит иначе. Я не стану участвовать в обмане. Угрызения совести…

— Будь проклята ваша совесть! Где, по-вашему, вы очутитесь, если откажете мне? Вы должны благодарить провидение за свой талант. Я же дам за него хорошую монету.

Гораций видел, что его слова как кирпичи разбивают стеклянную оболочку ее самоуважения. Уголки ее рта опустились, руки сжались в кулаки. Он снова почувствовал укол совести. Если она умна, оправдывал он себя, то выйдет отсюда с кругленькой суммой и перспективой на будущее, которого она, очевидно, не заслуживает. Но Делейси… Делейси беспокоил его. Он опять представил, что его бросят в Темзу. А он не умеет плавать. И ненавидит рыбу.

Гораций взял на руки кота и принялся гладить его по рыжей шерсти. Он предложит знаменитому драматургу на год уехать за границу, дабы залечить душевные раны. В какой-нибудь отдаленный, укромный уголок. Если повезет, Делейси не будет в Лондоне до весны. Значит, у него достаточно времени, чтобы поставить пьесу. Делейси и не узнает, чья заслуга в том, что пьеса имела успех. Но сначала надо все устроить.

Неожиданно Гораций, недоумевая, зачем он взял на руки линяющее животное, сбросил кота на пол и посмотрел на Кетлин, неподвижно сидевшую в кресле.

— Итак, моя дорогая. Каково ваше решение?

Кетлин впервые в жизни пришлось думать с такой скоростью. Она клялась себе, что сделает все возможное, чтобы прокормить ребенка. Если она откажется, то у нее остается один выбор — идти по дороге греха. По сравнению с судьбой проститутки обман известного драматурга выглядит значительно привлекательнее.

— Разве у меня есть выбор, сэр? Взамен я хотела бы кое-что получить.

Гораций прищурился:

— Больше, чем я предложил. Сколько?

Кетлин приказала себе быть безжалостной — ведь ее потребности остались прежними.

— Достаточно для того, чтобы навсегда покинуть Англию и Ирландию.

Гораций медлил с ответом, пытаясь определить, какие мысли роятся в голове гостьи. Неужели шантаж?

— Навсегда — долгий срок.

— Я выполню вашу грязную работу, — как ни в чем не бывало продолжала Кетлин. — Но должна уехать, как только закончу ее, чтобы обеспечить моему ребенку спокойную жизнь. Я выберу место с теплым климатом. Вы обещаете помочь мне?

— Конечно. — Давать обещания так же легко, как лгать. К удивлению Горация, Кетлин взяла перо и предложила:

— Напишите, сколько вы заплатите мне, и распишитесь.

Гораций пошел на попятный:

— Неужели нам нужен договор?

Кетлин мило улыбнулась ему:

— Мне нечего терять, сэр, а вы на нашей сделке заработаете немало.

Гораций научился за милю распознавать упрямцев.

— Откуда я знаю, что могу доверять вам?

— Доверять, сэр? А разве мы с вами не в одинаковом положении? Нам обоим надо довериться противоположной стороне, чтобы выжить.

— Для благородной девицы вы слишком умело торгуетесь. — Гораций сокрушенно усмехнулся и начал писать. — Возможно, было бы дешевле жениться на вас. Но я уже женат.

— Воспринимаю ваши слова как комплимент, сэр.

— Абсолютно верно!

Глава 7

— Ура!!!

От вопля Джейми Хокадея вздрогнули все слуги в доме леди Элберты Ормсби в Белгрейвии (Фешенебельный район Лондона, недалеко от Гайд-парка). Они были бы полностью выбиты из колеи, если бы увидели, как он радостно целует пригласительную карточку, послужившую причиной столь громкого проявления чувств. Джейми приглашали на неофициальный — «в семейном кругу» — ужин к Роллерсонам. Он знал, что ужин может стать самым важным приемом в его жизни.

Через несколько мгновений дверь второго этажа, ведущая на лестницу для слуг, распахнулась, и лейтенант сбежал вниз. Перепрыгивая через две ступеньки, он налетел на недавно нанятую служанку, несшую наверх огромную стопку свежего белья. К счастью, прыть лейтенанта ограничивалась подвязанной левой рукой. Он успел здоровой рукой поддержать служанку, которая начала заваливаться назад, и таким образом предотвратил трагедию. Оказавшись на первом этаже, Джейми остановился возле серванта, взял тарелку и положил себе несколько тостов, десяток ломтиков бекона, жареные почки и омлет со сливками и сухариками. Во время завтрака он то и дело поглядывал на приглашение, которое положил перед тарелкой. И каждый раз улыбался.

С тех пор как Джейми был ранен при Ватерлоо и провел целый месяц в брюссельском госпитале, он не получил ни единой весточки не только от Роллерсонов, но и от самой Кларетты. Как ни странно, ее писем он ждал с нетерпением: они были не менее занимательны и содержательны, чем газета, а временами и более веселые. Так и не дождавшись писем, он заключил, что Кларисса решила дать ему ответ по возвращении. Правильный поступок. Ни одна благородная дама не будет обнародовать свое намерение выйти замуж за человека, который публично не сделал предложения.

Дабы известить о своем возвращении в Лондон, Джейми три дня назад зашел к Роллерсонам на Мейфер, но никого не оказалось дома. Он оставил свою визитную карточку, а сам начал приводить дела в порядок и подыскивать покупателя на свое офицерское звание.

Он снова посмотрел на приглашение и улыбнулся. Его не покидала чисто юношеская уверенность в том, что Кларисса даст согласие.

Джейми уже успел хорошо подкрепиться, когда в столовую вплыла леди Ормсби в полном траурном облачении — ее муж покинул этот мир пять месяцев назад.

— Проклятие, что это вам, сэр, взбрело в голову толкать служанок на черной лестнице? — произнесла она звонким контральто, который не могла приглушить густая вуаль. — Я не потерплю, чтобы моих девочек оскорбляли! — Она с наигранным возмущением постучала по паркетному полу белой тросточкой. — Распутничайте в другом месте, молодой человек.

— Привет, тетя, — воскликнул Джейми, ни в малейшей степени не оскорбленный ее словами.

Она была продуктом георгианской эпохи и имела склонность к богохульству и сквернословию, особенно когда пребывала в хорошем настроении.

Джейми вышел из-за стола и поспешил к двери. Ему надо было пройти мимо тетки, которая как раз направлялась к своему месту.

— Непременно, тетушка. Пока!

— Подождите, сударь. — Леди Ормсби выставила тросточку, загородив ему проход. — Разве вы забыли, что обещали сопровождать меня к леди Фейруэтер?

Джейми остановился и нахмурился, но через секунду его лицо прояснилось.

— Кажется, обещал. Сожалею, что подвел. Ничем не могу помочь. Перенесите встречу. Обещание остается в силе.

Леди Ормсби внимательно оглядела его лицо, обрамленное золотистыми волнистыми волосами, которые вились у висков, и подавила совсем не вдовий вздох. Она знала, что он собой представляет — красивый бездельник, думающий, как большинство молодых людей, только о своих удовольствиях. У них с мужем не было детей, поэтому по достижении своего двадцатипятилетия наследником будет Джейми. Их связывало не кровное родство, а долг, однако она спокойно воспринимала неожиданные приезды и внезапные отъезды племянника и считала, что между ними существует искренняя взаимная привязанность.

— Я не спрашиваю, где ты проводишь вечера. Не спрашиваю и о том, почему ты позволяешь себе неуважительно относиться к пожилой даме. — Она взмахнула ресницами. — Настанет день, когда ты пожалеешь о своем поступке!

— Простите. Ничем не могу помочь, тетушка. — Будучи заботливым гостем, Джейми проследил за тем, чтобы лакей подал тетке стул. Когда леди Ормсби села, он добавил: — Нужно увидеться с портным. С башмачником. С галантерейщиком. Послать цветы! Еще тысяча дел!

Леди Ормсби подняла вуаль, чтобы получше рассмотреть племянника. Необходимость носить траур противоречила жизнерадостной натуре этой женщины, имевшей широкий круг интересов. Поэтому она с радостью хваталась за любую информацию о какой-нибудь интрижке. Сейчас она отметила, что племянник с трудом сдерживает свои эмоции, а его щеки горят румянцем.

— Права ли я, если углядела во всех этих приготовлениях

Стремление заслужить благосклонность дамы?

— Вы ничего не вытянете из меня, — бодро заявил Джейми. — До тех пор, пока у меня не будет новостей.

Ответ племянника только сильнее разжег ее любопытство:

— Хороших новостей, полагаю?

Джейми лишь чмокнул ее в напудренную щеку. Леди Ормсби порозовела. Тот факт, что под ее крышей живет награжденный орденами офицер, сражавшийся при Ватерлоо, прибавляло ей весу в глазах бомонда.

— Ты очень доволен собой сегодня, — проговорила она, похлопав его по забинтованной руке.

Джейми улыбнулся. За его настроение нужно благодарить Клариссу. Без сомнения, именно она подстроила так, чтобы он получил это приглашение. Если она примет его предложение, он попросит Делейси быть его шафером. Потом нужно будет устраивать свадьбу, покупать дом, оборудовать детскую…

— У тебя колики?

Джейми повернулся к тетке и обнаружил, что та разглядывает его через лорнет. Она продолжала следовать моде прошлых лет. К примеру, укладывала свои седые волосы в прическу, которую не носили уже лет двадцать, и поэтому Джейми в кругу друзей называл ее престарелой пастушкой.

— Последний раз я видела на твоем лице такое мерзкое выражение, когда ты забрался во фруктовый сад своего отца и наелся зеленых яблок. — Она рассмеялась. — Никогда больше не слышала таких стонов. У тебя даже закатывались глаза.

Джейми густо покраснел

— Можете допрашивать меня сколько угодно. Вам меня не вывести из себя. — Он галантно поклонился тетке. — Прошу простить.

Леди Ормсби пропустила его, хотя предпочла бы подольше наслаждаться его обществом.

— Надень кремовый и маренго, мой мальчик.

— Прошу прощения? — Джейми остановился у открытой двери и повернулся к ней.

— Теперь, когда ты в отставке и не можешь пленять сердца женщин своей формой, не мешает одеваться чуть торжественнее. — Она снова поднесла к глазам лорнет. — Судя по твоему виду, ты намерен надеть желтый жилет с рисунком из бирюзовых и красно-коричневых виноградных лоз.

— Нет ничего более модного, — заявил Джейми, хотя на самом деле собирался надеть розовый атласный жилет, расшитый золотыми часами.

— Черное и белое — только такое сочетание достойно героя. А для вечерних приемов — фрак. Твоя дама не осмелится противоречить тебе. Поверь мне!

— Ну почему у тебя такое простое лицо? — обратилась Кларетта к своему отражению в зеркале.

Она была одета в элегантное платье цвета морской волны с рукавами до локтя, отделанное складочками и бантиками, как того требовала парижская мода. Грудь обтягивал корсаж, который поддерживался темно-розовым кушаком, завязанным сзади на бант. Подол платья украшали два ряда рюшей и располагавшаяся между ними гирлянда из розовых шелковых роз. Белое перо в тяжелых и блестящих темных волосах, собранных в пучок, и длинные лайковые перчатки дополняли наряд. Кларетта осталась довольна тем, как она выглядит, и переключила внимание на сестру.

В платье из бледно-розовой шелковой тафты Кларисса напоминала прекрасное видение. Белизну ее плеч подчеркивала жесткая кружевная оборка на корсаже, а совершенную линию шеи — золотистые завитые локоны. Пучок был закреплен черепаховым гребнем с кружевной оборкой. Кларетте трудно было представить, что на свете существует более восхитительное создание.