Буря страсти

Однако когда Делла взяла его за правую руку, он резко выдернул ее.

— Послушайте, синьор, — сурово проговорила она по-итальянски. — Я вижу, что вас тяжело ранили, но это не значит, что рука может оставаться грязной. Если не обработать ее, может начаться нагноение, которое приведет к ампутации.

Казалось, эти слова оживили его. Он выставил руку вперед, едва не ударив Деллу по груди.

— Я буду очень осторожна, но и вы должны лежать спокойно, — предупредила она и взялась за ножницы.

К ее облегчению, рану обработали, прежде чем забинтовать руку. Она видела, как многие ветераны войны с Наполеоном просили милостыню на улицах. Часто их раны гноились и не заживали. Эта же рана была тщательно зашита, и теперь на ее месте образовался ровный рубец. О, но какие страдания, должно быть, доставила ему эта потеря! Делла положила ладонь ему на руку и спросила:

— Почему вы забинтовываете ее? Она не уродлива.

В ответ он отвернулся.

Сара помогла Делле снять с него сапоги. Она ничего не сказала, но неодобрительно поцокала языком, когда ей в нос ударила страшная вонь. Обе не сговариваясь выбросили сапоги в окно, а затем принялись мыть ему ноги.

Дабы сохранить свое достоинство, Сара накрыла нижнюю часть его тела простыней и только после этого помогла Делле снять с него бриджи. Женщины были крайне изумлены, когда больной неожиданно сел и, прижав к животу простыню, проговорил:

— Вон!

Это было первое произнесенное им слово. Спокойная властность, прозвучавшая в нем, заставила обеих женщин ретироваться в дальний угол комнаты. Больной же тем временем самостоятельно закончил процесс омовения.

Экономка принесла чистое белье. Когда Делла попросила ее принести чистую одежду для хозяина, она демонстративно повернулась к ней спиной и удалилась. Делла решила проблему, остановившись на свежей простыне.

Когда было вымыто все тело больного, кроме лица, Делла повернулась к Саре:

— Теперь можете нас оставить.

Компаньонка устремила на нее долгий, пронизывающий взгляд, ничего не сказала и закрыла за собой дверь.

Руки Деллы дрожали, когда она наливала в таз горячую воду.

— Наконец! Теперь я удостоверюсь, что это Рейф, — еле слышно проговорила она, направляясь с тазом к кровати. Взяв ножницы, она склонилась над больным и собралась было разрезать повязку, которая начиналась на правой щеке, но он мгновенно перехватил ее руку.

Делла едва не вскрикнула от боли — с такой силой он сжал запястье.

— Я должна умыть вас, синьор, и вам наверняка надо побриться.

— Нет.

— В детстве вы, наверное, были настоящим наказанием для своей мамы, — с наигранным весельем сказала она. — Вы заслуживаете того, чтобы вас брил неопытный в этом деле человек. — Она попыталась вырвать руку. — И разве имеет какое-то значение, если я ошибусь? — Едва слова слетели с ее губ, она ужаснулась. Как она могла…

Он засмеялся. Смех был сухим, хриплым, глухим, но искренним. К ее удивлению, он выпустил ее руку.

— Будь я мудрее, я бы избавил вас… от этого.

Делла застыла. Эта фраза эхом отозвалась в ее памяти. Он знает, кто она! Он перефразировал свое последнее письмо к ней. Знал ли он с самого начала?

Она сжала зубы, готовая к любому уродству, которое обнаружится под повязкой. Начав от щеки, она осторожно разрезала слой за слоем. Сперва открылась черная борода месячной давности. Волосы оказались густыми, упругими и вьющимися. Они щекотали ладонь, пока она работала. Потом она добралась до бинтов, которые скрывали верхнюю часть головы. И, наконец, когда он поднял голову, она с огромной осторожностью разрезала бинты, скрывавшие лицо.

Делла на мгновение закрыла глаза, чтобы успокоиться, и открыла их.

Все выглядело не так ужасно, как она предполагала.

Левая часть его лица была до боли знакомой: высокий чистый лоб, изогнутая темная бровь, нос с горбинкой, впалая щека. Кожа над бородой была бледной, почти прозрачной из-за недостатка солнечного света. Глаз был закрыт веком с длинными темными ресницами, поэтому Делле не удалось заглянуть в его топазовые глубины. Пока она рассматривала его совершенный профиль, Рейф лежал неподвижно, и можно было подумать, что он спит.

Делла ласково взяла его за подбородок и, преодолев сопротивление, повернула его голову.

Длинный красный шрам начинался от линии волос, проходил через то, что некогда было бровью и глазной впадиной, и заканчивался на правой щеке. От швов, сделанных хирургом, остались маленькие черточки. Лицо было страшно обезображено, но не настолько, чтобы вызывать отвращение, как ожидала Делла.

В следующий момент произошло нечто, чего она не ожидала. Ее сердце распахнулось, и из него вырвался такой мощный поток любви, жалости, облегчения и нежности, что она застонала.

— О, любимый, твое бедное лицо.

В ответ на ее слова Рейф закрыл изуродованную сторону лица рукой.

— Нет, пожалуйста, не надо, — выдохнула Делла и убрала его руку. Она с легким недоумением заметила, что он вздрогнул, когда солнечный свет упал ему на лицо, но не придала этому значения. — Рана тяжелая, но не такая, как я… не такая ужасная. Когда она немного затянется и коже вернется естественный цвет, это будет… вполне приемлемо.

Рейф промолчал и лишь сильно сжал ее руку.

— Тебе, конечно, придется носить повязку. Я бы порекомендовала из черного шелка. Мне всегда казалось, что в тебе есть что-то пиратское. — Делла понимала, что болтает всякую чушь, но не могла остановиться. — Получится очень эффектно. Ты еще вспомнишь мои слова, все дамы, прикрываясь веерами, будут шептаться о тебе.

Она увидела, как дрогнул уголок его рта, и у нее защемило сердце.

— Тебя так никто и не видел?

Рейф не ответил, но его учащенное дыхание послужило достаточным ответом. Он не представлял, как выглядит, поэтому никому не разрешал помогать ему. Возможно, вначале его раны были страшнее, чем сейчас, когда они почти затянулись. Или, возможно, он просто не мог оценить то, что не видел.

— Все будет хорошо, — заверила его Делла, хотя точно не знала, что она — иди он — предпримет в следующий момент.

Делла прикоснулась к его здоровой щеке, и он вздрогнул. Затем она наклонилась и с нежностью прижалась губами к его здоровому глазу. Она почувствовала, как напряглись мышцы под ее ладонью, и ощутила на губах солоноватый привкус, когда из-под его густых ресниц потекли слезы.

— Это невозможно! — Взяв фужер с вином, Рейф отодвинулся от стола. — Я калека. Бесполезный. Никчемный. Что за муж из меня получится?

— Обычный муж, полагаю, — спокойно ответила сидевшая напротив Делла. — Ты можешь продолжать пить, как лорд Фартингейл, рычать на всех и все, что тебя раздражает, как лорд Истлинг, и поступать, как тебе заблагорассудится, что, кажется, является прерогативой всех благородных мужей.

Рейф со злостью швырнул фужер в камин. На этот раз Делла даже не вздрогнула — за последнюю неделю она успела привыкнуть к его частым вспышкам гнева. Сару он прогнал прочь, приказав той есть в своей комнате.

Рейф больше не уединялся с тех пор, как три недели назад Делла выяснила, кто он на самом деле. Хотя, возможно, было бы лучше, если бы он продолжал вести затворнический образ жизни. Оправившись от ветрянки, он укоротил бороду и подстриг волосы так, чтобы густые пряди скрывали правую сторону лица. Его облик изменился до неузнаваемости. Глазная повязка, сшитая из черной шелковой нижней юбки, придавала ему изысканный и даже, в некоторой степени, романтический вид, как и предсказывала Делла. Короче, он остался красивым мужчиной, несмотря на страшный шрам со следами швов. Единственное, что пугало и тревожило Деллу, так это то, что всегда, когда Рейф покидал свою комнату, чтобы поесть или посидеть на солнышке, он был пьян.

— Я даже не способен отрезать себе кусок мяса, — с презрением проворчал он.

— Мы могли бы питаться мясными пирогами, супами и тем, что берут с блюда руками.

— Я слеп!

«Разве?» — не впервые за последнее время подумала Делла.

Рейф утверждал, что ничего не видит, однако его левый глаз открывался и закрывался нормально. Делла не раз заставала его смотрящим вдаль, хотя он не догадывался об этом. Когда они выходили прогуляться под ярким солнечным светом, Делла обращала внимание на то, что он поворачивает голову в ee cторону, пока она бродит по саду. Возможно, его зрение действительно было ослаблено, но все же он что-то видел, в этом Делла могла поклясться. Но почему же он скрывает это от нее? Почему не позволяет прикоснуться к нему? Однажды, когда она с нежностью погладила его по голове, он оттолкнул ее руку и заорал:

— Больше никогда этого не делай!

Делла затрясла головой, пытаясь прогнать неприятные мысли. Ему нужно время. Ей трудно было представить, что он пережил, но ей хотелось, чтобы он поделился переживаниями с ней.

— Попробуешь сыра? Экономка купила его сегодня днем.

Несколько мгновений Рейф молчал, устремив невидящий взгляд в никуда.

— Я бы предпочел выпить еще фужер вина.

— Ты мог бы, по крайней мере, попытаться…

— Будь ты проклята! Я хочу вина!

Правой рукой он смахнул тарелку со стола. На грохот столовых приборов и звон разбившегося фарфора прибежала экономка. В ее глазах явственно читалась насмешка. Она принялась собирать осколки.

— Еще вина! — закричал Рейф, сообразив, что в комнате появилась экономка.

— Si, синьор. — Бросив на Деллу торжествующий взгляд, она поспешила исполнить приказание.

— Значит, так ты намерен провести оставшуюся часть вечера? — возмущенно осведомилась Делла.

— Да.

Его ответ отметал любые возражения. Делла швырнула салфетку на стол и встала.

— Вряд ли тебе для этого понадобится мое общество.

— Наконец-то до тебя дошло. — Делла как раз обходила стол, когда с его губ слетели эти обидные слова.

— Что ты сказал?

— Пойми, я не нуждаюсь в твоем обществе ни при каких обстоятельствах. Зачем ты здесь? — Он дернул головой вправо, как будто знал, что она не перед ним, а справа и направляется к нему. — Почему ты осталась? Тайком пробралась в логово зверя, выпытала у меня все секреты. Теперь, когда ты добилась своего, почему бы тебе не оставить меня в покое!

— Я… я не знаю, — напряженным голосом ответила Делла, остановившись на расстоянии вытянутой руки от него. Ей до безумия хотелось дотронуться до него, но она не решалась. — Возможно, потому, что я помню то, чего не помнишь ты. Когда-то ты был честным, отважным и гордым мужчиной.

Рейф вскочил, перевернув при этомстул, и схватил Деллу за запястье.

— Откройте глаза, мадам, и посмотрите на то, что четко видно даже мне. Я слепой калека!

— Ты мой муж, — прошептала она.

— Я тебе не муж!

Делла не осмелилась спорить. Вытянув свободную руку, она прикоснулась к его груди там, где было сердце. Даже через ткань сюртука она чувствовала его мощные удары.

Рейф дернул ее за руку, и Делла вынуждена была сделать шаг вперед. Она ощутила на своих губах его дыхание. Его здоровый глаз был закрыт, и ей в голову пришла дикая мысль, что он сейчас поцелует ее. Но в следующее мгновение его пальцы больно впились в кожу.

Его веко поднялось, и взгляд устремился куда-то за ее плечо.

— Что на тебе?

— Розовое платье, милорд.

— Нет! Запах!

— Розы.

— Ненавижу розы! — Резко выпустив ее руку, он толкнул ее, и она попятилась. — Иди, смой его с себя и больше никогда не появляйся с этим запахом в моем присутствии.

— Нет. — Делла, оскорбленная до глубины души, потерла горящую кожу на запястье. — Если ты не желаешь быть моим мужем, значит, ты не имеешь права указывать мне, что делать, что носить и куда ходить.

Она дала волю своему гневу. Когда Рейф резко выбросил вперед руку, намереваясь схватить локон, лежавший на ее правой груди, она ловко увернулась.

— Ага, ты боишься меня! — Он улыбнулся, но его лицо осталось холодным, как лед. Она впервые видела его таким. — У тебя есть на то причины. А теперь оставь меня.

Делла понимала, что зря провоцирует его, но не могла остановиться:

— Только после того, как сделаю тебе подарок.

Она заметила, что выражение ярости на его лице сменилось любопытством, и едва не расхохоталась, настолько это было комично.

Она взяла со стола хрустальную вазу с цветами и, подойдя к Рейфу, поднесла ее к его лицу.

Он вскинул голову, как собака, поймавшая запах на ветру.

— Цветы! — спустя мгновение буркнул он.

— Не просто цветы, — с улыбкой заявила Делла. — Это розы из Хиллфорд-Холла. Я заготовила их прошлым летом к твоему возвращению, потому что никогда не верила в твою смерть. Не поверила и тогда, когда лорд Кирни принес твое письмо. Теперь, — продолжила она дрогнувшим голосом, — они цветут здесь, в Италии, в честь нас с тобой. Разве ты не помнишь, какой сегодня день? Первая годовщина нашей свадьбы.

Она увидела, что он утратил свою надменность. Но только на мгновение.

В следующую секунду он выбил подарок из ее рук. Делла вскрикнула. Тяжелая ваза с глухим стуком упала на пол и разлетелась на множество мелких осколков, некоторые из которых попали ей на подол.

— Оставь меня!

Она смотрела на разбитый хрусталь и погубленные розы, но видела их не глазами, а сердцем. Она подняла голову и встретилась с его абсолютно пустым взглядом.

— Как ты мог! — в отчаянии воскликнула она. — Это непростительно. Такие прекрасные розы!

— Делла!

Она побежала к двери и поэтому не узнала, что Рейф шагнул вслед за ней, всем своим видом выражая не угрозу, а мольбу.

— Слава Богу! — пробормотал он, услышав, как закрылась дверь.

Задержись она чуть подольше, он бы уже не отпустил ее. Он хотел разозлить или испугать ее — сделать все возможное, чтобы она навсегда ушла и из его дома, и из его жизни. Она рвала ему душу своей нежностью. Разве она не понимает, что у него не хватит сил держаться с ней на расстоянии?

Розы! Она заготовила их для него. Как мило с ее стороны, даже сердце сжимается. Значит, она не думала, что он мертв. Даже после…

А он-то спрашивал себя, можно ли доверять Квинлану. Да, он поставил перед ним тяжелейшую задачу. Теперь он знал, что письмо было доставлено. Однако она продолжала верить в то, что он жив.

Его красивые губы изогнулись в горькой улыбке. Когда-то такая преданность значила все для него, а сейчас была лишь досадной помехой. Невероятно, но ей каким-то образом удалось разыскать его. Он подозревал, что к этому приложил руку Квинлан. Тому непросто было смириться с ложью, на которую он вынужден был пойти ради дружбы. Впрочем, в настоящий момент это не имеет значения. Он не хочет, чтобы Делла стала сиделкой и тратила свою жизнь на то, чтобы водить его за руку, резать на кусочки мясо и наполнять его стакан вином.

С какой отвагой она пыталась игнорировать его уродство! Ее же цветущая красота опаляла его, как огонь преисподней.

Она не знала, что он может видеть ее.

Иногда, когда свет падал на нее под определенным углом, она будто выплывала перед ним из мечты, он видел ее очень отчетливо. Но она не должна догадаться. Он не будет впустую растрачивать ее красоту. Он будет безжалостен и тем самым окажет ей услугу.

Но временами, когда аромат роз, усиленный теплом ее тела, окутывал его, в нем поднималось абсурдное желание обнять ее и молить остаться с ним.

Рука Рейфа сжалась в кулак. Нелепо. Смешно. Невозможно. …

Наклонившись, он пошарил рукой среди осколков и собрал розы. Она должна уехать. Сегодня же. Иначе цель, которую он поставил перед собой, станет недостижимой.

— Недостижимой! — тихо проговорил Рейф и вдохнул аромат поломанных роз.

Глава 26

Он ждал, когда она уляжется в постель.

Он ждал, когда на него в полной мере подействует выпитое вино.

Он ждал, когда полностью стемнеет и дразнящие силуэты вещей, преследовавшие его во время ночных блужданий, сольются с непроглядным мраком.

Он ждал, когда снова превратится в того, кем был долгие месяцы, — в слепую тень, в чудовище из кошмара, наводящее ужас на всех живых.

Он ждал, когда снова станет призраком прошлого, бестелесным напоминанием о том, кем он никогда уже не будет.

В комнате пахло розами.

Жалюзи были открыты, и в окно виднелся кусочек звездного неба.

Он остановился возле ее кровати — то же самое он делал почти каждую ночь в течение этих двух месяцев. Пока она спала, он охранял ее от своих же желаний.

Он осторожно разложил вокруг нее розовые лепестки. Остатки от тех, которые он спрятал между страницами книги, дабы иметь утешение до конца своих дней.

Пусть утром, проснувшись, она оценит его поступок по своему усмотрению. Он надеялся, что ее напугает его появление в комнате и она поспешит уехать.

Он ошибался, полагая, что на полях сражений утратил все человеческие качества. Ошибался, полагая, что сможет жить с ней под одной крышей и держаться отчужденно. Ее присутствие вынудило его сделать болезненный вывод: жизнь продолжается. Благодаря ей в нем проснулись желания. Ему захотелось прикасаться к ней, держать ее в объятиях, смеяться. Ему захотелось думать о будущем, когда он будет целовать ее и наблюдать за тем, как растут их дети. Захотелось жить и испытывать счастье и печаль. Несмотря на его усилия, вино так и не убило эти желания. Стремление жить стучало как молот в его груди.

Он почувствовал то, что не смог увидеть: встревоженная присутствием постороннего, она открыла глаза. Она так долго не шевелилась и молчала, что он уже решил, что чутье подвело его. Только ее слегка учащенное дыхание подтверждало, что она не спит. Интересно, о чем она думает, спросил он себя. Он чувствовал ее аромат — благоухание роз, смешанное с запахом смятения. Он не ощутил запаха страха, но уловил острый привкус пота. И тут он сообразил, что пахнет от него.

— Зачем ты пришел?

При звуке ее голоса он чуть не заплакал.

— Сказать, что распорядился насчет экипажа, который утром увезет тебя и твою компаньонку.

— Ты прогоняешь меня прочь?

Дурак! Он совершил страшную глупость, придя сюда!

— Да.

Он почувствовал, что она колеблется, не зная, спорить с ним или умолять его. Гордость помогла ей найти решение.

— Куда отвезет меня экипаж?

— Куда пожелаешь. — Она села. К нему неожиданно вернулось зрение, и он, увидев ее силуэт, запаниковал и попятился. — В бухте ты сможешь нанять шлюп до Марселя. Оттуда в частной карете доедешь до Парижа, а потом и до Лондона.

Молчание. Почему она молчит? Делла всегда отличалась красноречием. Он захотел схватить ее за плечи и вытрясти из нее хотя бы слово, дабы выяснить, испытывает ли она ту же панику, тоску и отчаяние, что и он.

— Не знаю, готова ли я покинуть Италию.

Как молодо звучит ее голос, как неуверенно! Может, было бы лучше, если бы она промолчала.

— Я бы хотела взглянуть на Флоренцию, на Неаполь. — В ее тоне слышалось колебание, как будто она в последний момент произносила не те слова, которые предполагала.

— Поскольку ты отправляешься в путь завтра утром, ты вольна ехать куда угодно.

Снова молчание. Его начало трясти. Неужели она не видит, как дрожит в темноте его силуэт? Великий Боже! Зачем он пришел сюда!

— Итак, на этом мы закончим, — не терпящим возражений тоном произнес он и шагнул к двери.

— Нет.

Ее краткий ответ остановил его. Если бы она заплакала и начала кричать на него, он бы излил на нее свою ярость, и они оба освободились бы от этой парализующей боли.

Делла прикусила губу. После ссоры в столовой она проплакала весь вечер, и теперь ее кожа била стянута после высохших на щеках слез. Вместе с хрустальной вазой разбилось и ее сердце, и теперь из него медленно сочилась драгоценная вера в себя саму и Рейфа.

Любви одного недостаточно для двоих. Когда-то она бесстрашно сопротивлялась миру, потому что верила в его любовь. Однако он уже не тот, каким она любила его долгие двенадцать лет.

Она может убежать от правды. Если она уйдет, он никогда не побежит за ней вслед и не помешает ее счастью, которое она, возможно, найдет вдали отсюда. Его предложение жить во лжи лучше, чем официальный развод.

— Ну? — резко произнес он.

— Ты дал мне слово. Я способна смириться со всем, кроме нарушенного обещания.

— Какое? — Ее заявление удивило его не меньше, чем ее. — Если ты имеешь в виду брачный контракт, считай его аннулированным.

— Он для меня ничего не значит! — В ее голосе неожиданно зазвучала сила. — Я имею в виду твое обещание. Оно у меня здесь. — Она сунула руку под подушку и вытащила потертый сложенный листок, пахнувший ее духами, и протянула его Рейфу, хотя и сомневалась, что он видит его.

— Что это? — с подозрением осведомился он. Она развернула листок. В комнате было темно, но она не нуждалась в свете, потому что знала письмо наизусть.

«Любимая жена! Ты права в том, что удивляешься моему молчанию. Тебе кажется, что это как-то связано с тобой. Уверяю тебя, ты, нежнейшая из женщин, тут ни при чем. Тревога, которая тяжелым бременем лежит на моем сердце и побуждает меня к молчанию, плод моих размышлений.

Сегодня, готовясь к битве, я ощущаю дыхание смерти и верю, что скоро исчезну из мира живых. Так позволь мне побыстрее перейти к делу, иначе решимость покинет меня.

Несмотря на все признаки обратного, верь, что это правда. За всю свою жалкую жизнь я не любил никого, кроме тебя!

Как короток наш союз! Как долги годы разлуки! Неужели я слишком долго умалчивал об этом? Неужели я лишил нас шанса на счастье? Подобное предположение приводит меня в смятение, меня охватывает стыд. Умоляю тебя простить своего безмозглого мужа, которому мешает излишняя гордость.

Не грусти по мне. Постарайся обрести счастье с другим. Благословляю тебя, ненаглядная моя. И верь: останься я жив, ты бы никогда не пожалела о том, что стала моей женой.

Твой верный муж».

— Останься я жив, ты бы никогда не пожалела о том, что стала моей женой, — четко выговаривая каждое слово, повторила Делла, и ее ясный голос разорвал бархатистый мрак ночи.

Рейф затаил дыхание. Ему нечего было ответить.

— Я поверила этим словам. Верю и сейчас, — добавила она.

— Я солгал, — сдавленно сказал Рейф.

— Ложь. Ты редко показывал мне свои эмоции, но никогда не лгал. Ты не смог бы написать такое, если бы так не думал.

— Не думал что? Я никогда не писал этого. — Да! Вот оно, противоядие! Он же сражается за свою жизнь, за ее жизнь. — Лорд Кирни сочинил за меня письмо. Здорово, правда? У него масса прочувствованных выражений для любого случая.

Делла вглядывалась в темноту, пока не различила расплывчатый силуэт Рейфа.

— Лорд Кирни поклялся мне в том, что это твои слова.

Он услышал в ее голосе мольбу.

— Тебя легко обвести вокруг пальца.

— Разве?

— Ты верила в то, что я жив, потому что хотела верить. Это свидетельствует не о твоей верности и постоянстве, а об эгоизме и склонности к детским фантазиям. — Он выплевывал слова, взбешенный тем, что она не позволила ему сбежать. — Ты никогда не слушала разумные доводы! Ты не прислушивалась ни к отцу, ни к друзьям! Даже ко мне!

Молчание. Стук сердца. Аромат роз.

— Если я не прислушивалась, так только потому, что верила… что ты любишь меня. — «Так же, как люблю тебя я» — это она не договорила.

Рейф сглотнул, прогоняя горькие воспоминания.

— Нельзя жить в прошлом. Это приведет к сумасшествию.

— Ты… ты струсил!

Он дернулся, как будто она ударила его.

— Да, я называю тебя трусом. Если бы ты умер, я бы простила тебя. Но это! — Она встала на колени. — Ты прячешься, как мальчишка, который поранился и не хочет, чтобы кто-то увидел его слезы! Это недостойно тебя. Мужчина, за которого я вышла замуж, не подверг бы меня таким мукам, которые я вынесла за эти месяцы.

— Мужчина, за которого ты вышла, мертв! — Когда звуки его голоса стихли, мимо окна пролетела ласточка, чиркнув тенью по полу.

Рейф услышал скрип и понял, что Делла куда-то переместилась.

— Значит, твои чувства изменились?

Заданный в лоб вопрос почти не оставил ему возможности для отступления.

— Только часть этого письма отражает мои истинные чувства: «Постарайся обрести счастье с другим. Благословляю тебя, ненаглядная моя».

— Так вот чего ты хочешь! Чтобы я вышла за другого?

— Да.

Слово жгло мозг Деллы, как кислота. Всю жизнь она с кем-то боролась. И вот теперь вынуждена противостоять любимому человеку. У нее не хватит на это смелости. Крохотной — спокойной и рассудительной — частицей своего сознания она признала правду много недель назад. Она знала, что всегда может уехать и, превозмогая боль, начать залечивать рану. Она-то может, но не Рейф. Если она уедет, то он превратится в живой труп — именно такую судьбу он выбрал для себя.

— На что ты будешь жить?

— На милостыню.

Делла вздохнула.

— Тогда тебе понадобится денежное пособие.

— Мне от тебя ничего не нужно. Дом принадлежит Кирни. Он предоставил мне его в пожизненное пользование. Мне не нужно твое приданое. Я не притронусь к нему, даже если ты совершишь глупость и переведешь его на мое имя.

— Понятно. — Ей стоило огромных усилий не заплакать. — Значит, у тебя есть все необходимое.

— Все, что я хочу.

— Да, конечно. Тогда почему ты все еще стоишь здесь? — тихо спросила она.

— Черт бы тебя побрал! — выругался он. — Ты все же хочешь услышать это? — Его силуэт неожиданно появился на фоне окна. Делла увидела закатанные рукава рубашки и бриджи, обтягивающие стройные ноги. — Ты хочешь услышать, что я мечтаю почувствовать под пальцами шелковистость твоей кожи, чтобы смягчить собственное отвращение к своей пугающей внешности?

— Она вовсе не пугающая…

Он взмахнул рукой, как бы отметая ее слова.

— Ты хочешь знать, что мои ладони ноют от безумного желания дотронуться до тебя? Обе ладони! — Он поднял культю. — Странно, не правда ли, мечтать прикоснуться тем, чего нет? Даже мои несуществующие пальцы стремятся прикоснуться к твоей красоте. — Он выставил культю в сторону кровати. — Разве тебя это не радует?

— Не будь таким…

— Каким? Бестактным? Прямолинейным?

— Ожесточенным, — прошептала Делла.

— А почему бы и нет? Ты сводишь меня с ума и в то же время требуешь, чтобы я испытывал благодарность к своему мучителю.

Делла вскочила на ноги.

— Я не собираюсь мучить тебя. — Она протянула к нему руку. — Я хочу…

— Не надо! — Рейф отскочил от кровати к окну, как будто только там лежал его путь к бегству. — Даже не думай об этом. Ты не знаешь, что хочешь. Я никогда не был реальным для тебя. Ты выдумала меня, Делла. Мне хватит одной руки, чтобы пересчитать месяцы, когда мы были вместе за все двенадцать лет, и еще останутся незагнутые пальцы! Ты слышишь меня? Ты не представляешь, кто я.

— Ты — мой муж.

Рейф застонал. Удар ножом в сердце принес бы ему меньше страданий, чем незатейливая оборона Деллы.

— Я стану твоим проклятием.

— Так покажи мне.

— Что?

— Я хочу почувствовать вкус серы на твоих губах. Опали мою душу и позволь мне погрузиться в твою преисподнюю, чтобы я все поняла.

Он моргнул и на мгновение увидел ее с абсолютной четкостью: женственный силуэт в воздушном пеньюаре.

— Я не говорил, что мне это безразлично. — Как же смущенно, подавленно звучит его голос! — В конце концов я мужчина, пусть и покалеченный.

— Значит, ты способен на это?

Он сразу понял, что она имеет в виду. Она думает об их брачной ночи, когда он пытался, но не смог устоять перед ней.

Часть его — та часть, которая не желала расставаться с ней, — восхищалась ее умением маневрировать в сражении. Она оказалась грозным противником, а ему безумно не хотелось проиграть битву. Нет, он должен победить!

— Ты не получишь ничего, кроме моей похоти. Любой мужчина может излить свое семя в лоно привлекательной женщины.

— Я прошу тебя не об этом. Только о поцелуе.

Он угрожающе шагнул к кровати.

— Ты получишь то, что тебе дам я!

Рейф возмутился, когда Делла стремительно соскочила с кровати ему навстречу. Его мужскую гордость ранило то, что она бросилась ему на шею еще до того, как он успел обнять ее, и прижалась губами к его губам с самодовольством победительницы.

Правой рукой он обнял ее за талию, левой взял за подбородок и неистово впился в ее губы. Это не был поцелуй влюбленного.

Делла вскрикнула и попыталась освободиться, но он не отпустил ее. Разве не об этом она просила? Он прикусил ее нижнюю губу, потом втянул ее в рот. Его язык, сильный и грубый, ворвался во влажные глубины ее нежного рта. Она боролась, отталкивая его от себя и молотя кулачками по его груди. Она стремилась к свободе, но разве она не просила показать ей преисподнюю? Так зачем же ее разочаровывать?

Рейф приподнял Деллу над полом и резко оттолкнул. Она с криком упала навзничь на матрац. Он поспешил, пока она не пришла в себя, зажать ее ноги коленями, пригвоздил ее одной рукой к кровати, а другой распахнул полы пеньюара.

Делла тяжело дышала и издавала протестующие возгласы, но не кричала и не молила остановиться. Именно это ему и надо было, только так его можно было остановить. Он убрал руку с ее груди и медленно, с нежностью провел ею по ее обнаженному телу, погладил бедро. Ее кожа была шелковистой, она манила и искушала его.

Он поцеловал ее пупок и медленно поднял голову, недоумевая, с чего это он решил, будто может выиграть битву.

— Я больше не в силах бороться! — Он учащенно дышал, переполняемый эмоциями, которые уже не поддавались контролю. — Я ненавижу тебя за это!

— Я тоже тебя люблю, — прошептала Делла.

Она была слишком сильным искушением для мужчины, потерявшего самообладание.

Рейф снова наклонился над ней и нашел ее губы. Делла обвила его шею руками. На этот раз поцелуй не подпитывался гневом. Он символизировал капитуляцию перед неизбежным.

Он целовал ее долго и медленно, наслаждаясь всеми оттенками чувств, пронзавших его тело. Он гладил языком ее распухшие губы, с нежностью впитывал сладость ее рта. Ведь фактически второй раз в жизни ему дано испытать истинную страсть. И он должен испытать ее или умереть.