8

Немного времени спустя. Флорида, воскресный день. Клара сидела одна с младенцем Нэнси, и вдруг послышались голоса и нерешительный стук в дверь. Поселок, где жили теперь Уолполы, состоял из длинных низких бараков разгороженных на пятнадцать отделений каждый, с цементными полами, которые совсем не трудно мыть; в каждом отделении по две комнаты и по два окна — одно в передней комнате и одно в задней. Стены бараков в этом лагере обшиты снаружи какой-то коричневой штуковиной, шершавой на ощупь, и не все крыши протекают. В уборных, которые помещаются в одном конце поселка, тоже полы цементные, Клара никогда еще такого не видала.

Одно плохо, везде так и несет хлоркой, этот едкий запах проникает повсюду. Клара терпеть не могла зловоние других поселков, но этот запах оказался еще хуже, он въедается в легкие и, похоже, готов тебя убить, лишь бы продезинфицировать дочиста. Когда они сюда въехали, их поразило, что всякий мусор и отбросы вывозят на огромную свалку в стороне от поселка и там сжигают и что женщинам отведено для стирки отдельное место под крышей; но потом вонь хлорки стала раздражать Карлтона. Он всегда первым раздражался из-за таких вещей, когда другие еще и не успевали ничего заметить. Да, конечно тут новый, незнакомый мир: даже медсестра и доктор приходят и осматривают всех, и еще есть бакалейная лавка, где можно брать что нужно по особым талонам, а не за наличные, и тут почти нет насекомых. Но въедливый запах дезинфекции не отстает от тебя ни на минуту даже среди апельсиновых рощ, где, казалось бы, все должен перекрывать сладкий и острый запах апельсинов.

В тот день Нэнси пошла в соседний барак навестить знакомую, а Карлтон уехал на субботу и воскресенье, ему подвернулась какая-то работа на шоссе. Дело было близ городка под названием Флоренция. Они жили здесь уже целый месяц, и Клара как могла украсила комнату: она вырезывала картинки из газет и журналов и прикрепляла их кнопками к стенам. Стук в дверь не удивил ее, некоторые ребята постарше — лет семнадцати-восемнадцати — часто околачивались вокруг и приставали к ней.

Она положила ребенка на постель и глянула на себя в зеркальце Нэнси, стоявшее на подоконнике. Потом отворила дверь.

На досках, проложенных по грязным немощеным дорожкам между бараками, стояли две городские дамы.

— Чего вам? — бойко спросила Клара.

Что они городские, это сразу видно: обе в шляпках, лица нежные, напудренные, холеные, оттого что хватает времени о себе позаботиться, и на обеих бесформенные, мешковатые костюмы, наверно очень дорогие, иначе для чего такое носить. Одна — в очках; Клара поглядела на нее: наверно, с этой и надо разговаривать, она похожа на учительницу.

— Меня зовут миссис Фостер, — сказала та, что в очках, — а это миссис Уайли, мы из Первой методистской церкви города Флоренции. Мы пришли вас навестить…

Клара весело закивала. Но не знала, что сказать. А миссис Фостер продолжала, так старательно подбирая слова и так внятно их выговаривая, чтобы понял даже малый ребенок:

— Мы уже навестили сегодня нескольких ваших соседей. Мы думали… может быть… Так мило, что вы его вывесили, что вы так интересуетесь… — И она показала на выцветший звездно-полосатый флаг, который Клара выставила в окно. Клара всегда его вывешивала: и в погожие дни, и в ненастье. Этот флаг был не такой, как те, что развеваются на высоченных домах, или маленькие флажки, которые яростно треплет встречный ветер на мчащихся автомобилях. Те означают что-то отвлеченное и мало понятное. А Кларин флаг означал нечто очень простое.

— Да, это чудесно, — сказала вторая гостья. — Видно, что тут так… э-э… так интересуются…

— Поэтому мы и пришли прямо к вам, — сказала миссис Фостер. — Чудесно, когда люди исполнены патриотических чувств.

Клара шагнула за порог. Она сияла от удовольствия что ее хвалят, и все же ей было неспокойно, да еще того гляди за спиной разревется младенец.

— Я очень рада, что вам нравится, — неопределенно сказала она и робко, неуверенно улыбнулась им обеим в надежде, что они уж сами станут поддерживать разговор.

Сквозь ресницы она видела, как сверкают на солнце очки, скрывая глаза женщины, а у другой напудренный нос все-таки немножко блестит… но от обеих, наверно, пахнет духами, и под белыми перчатками у них, уж конечно, надеты дорогие кольца. В руках у обеих темные сумочки. Клара чуть не захлебнулась от радости: подумать только, с кем она разговаривает! С женщинами, которые живут в настоящих домах, ходят в церковь, наверно, им даже незачем носить с собой деньги.

— Мы…

— Мы думали…

Слова будто столкнулись в воздухе. Клара даже подалась вперед, так ей хотелось помочь. Неподалеку собрались кучкой мальчишки и глазели.

— Скажи, как тебя зовут, милочка? — спросила миссис Фостер.

— Клара.

— А где же твои родные, Клара? Ведь сегодня день не рабочий?

— Нет, не рабочий, — серьезно сказала Клара. Она рада была, что может правильно ответить на их вопросы, сказать что-то такое, в чем есть смысл; она по-детски всплеснула руками и зажала их в коленках. — Нэнси где-то тут… это моя мачеха… а отец уехал на несколько дней, но он нынче вернется, а меньшенькая тут, дома, а мальчишки где-то бегают… один мой брат — вот он, вон там. — И она показала пальцем.

Горожанки обернулись. Рузвельт стоял с ребятами, которые наблюдали за ними, и, когда женщины обернулись, те захохотали во все горло. Клара погрозила кулаком.

— Кой черт, вы что, спятили? — заорала она. И тут же спохватилась, наверно, орать не следовало. Женщины переглянулись. — Это они просто так, — нерешительно сказала Клара про мальчишек.

Из дверей вышел старик-сосед, и Клара заметила, что штаны у него застегнуты криво. Хоть бы эти городские не заметили, только они, видно, глазастые, все подмечают. И она сказала:

— Может, хотите зайти в дом?

По лицам обеих было ясно, что это им и в голову не приходило и они хотят только поскорей отсюда уйти, но обе закивали и сказали, что да, зайдут.

— Нам тут очень нравится, — сказала Клара. Горожанки прошли вслед за ней. Лица у них стали странно напряженные. Губы улыбались совсем не в лад глазам, которые смотрели испуганно и немного напоминали глаза отца, когда он старался побыстрей что-то обдумать. — Вот это Эстер Джин, — сказала Клара и подхватила младенца на руки. — Правда, миленькая? У нее глаза были голубые, а теперь переменились.

— Это твоя малютка? — спросила миссис Уайли.

Клара весело засмеялась.

— Мачехина. Я не замужем, никаких детей у меня нет. Эта не моя. — Она говорила так, словно гостья очень забавно пошутила и она, Клара, не может не оценить шутку. — Нет, эта не моя, — повторила она с улыбкой.

Она села на постель и немножко покачала маленькую на руках, чтоб та не запищала. Гостьи наклонились к Эстер Джин, зачмокали, заахали над ней, как всегда все делают при виде младенца, и Клара подумала — наверно, они обе ничего, славные. Если с них снять солидные черные туфли на толстой подошве и эти шляпки и костюмы, если б на них были ситцевые платья, они бы выглядели как все женщины в поселке, а то и похуже.

— Мы навестили вас, чтобы узнать… посмотреть… может быть, кто-нибудь из вас захочет посетить нашу церковь, — сказала миссис Фостер. И Клара поняла, что она произносит эти слова не первый раз. — Мы уже навестили одно семейство, которое живет в той стороне… очень милые люди… и еще одну чету, старика со старушкой, и молодую женщину в другой стороне, вон там, где все эти дети…

— Там мой брат тоже, — сказала Клара. Миссис Фостер посмотрела на нее непонимающими глазами, потом сказала:

— Да-да, конечно. Который же из них твой брат?

— Не все ли равно, Мэри? — беспокойно спросила миссис Уайли.

Клара улыбалась, ей нравилось, что эти женщины здесь, рядом, нравилось их слушать. Понятно, ничего путного от них не услышишь. И ее и отца с мачехой сколько раз «опрашивали» разные люди — она уже и напомнила, почему и о чем, — и всегда эти люди задавали дурацкие вопросы, но из вежливости надо было и виду не подавать, что это все глупости. Если живешь в поселке сезонников, приходится быть повежливей со всякими сторонними людьми, иначе никак нельзя.

— Но этот мальчик… именно этот… — каким-то шипящим голосом начала миссис Фостер.

— А чего? Он разве сделал что худое? — спросила Клара.

— Да, он вел себя очень дурно, — сказала миссис Фостер.

Лицо у нее за очками казалось совсем хрупким беззащитным. Интересно, что делают вот такие очкастые, если сбить с них очки, подумалось Кларе. Когда приглядишься, видно, что миссис Фостер совсем не похожа на учительницу. Чем дальше, тем сбивчивей и мягче она разговаривает, а чем дольше говорила учительница, тем резче, сердитей звучали со слова. Нет, Клара, когда вырастет, будет не учительницей, а вот такой дамой, как миссис Фостер, ведь она такая тихая, обходительная и сразу видно — отродясь не работала. Вторая тоже ничего, но уж очень похожа на птицу — нос у нее, что ли, слишком острый.

— Ну, покуда я тут, они ничего худого не сделают, — сказала Клара. — Я так скажу, очень мило, что вы нас навестили, очень даже мило, жалко, отца нету дома. Он-то всем интересуется, и газетами, и вообще.

— О, и он читает вам вслух из Библии?

— Чего?

— Читает он Библию? Есть у вас в доме Библия?

— Вроде нет. — Клара попыталась улыбнуться, но и сама понимала, что гостьи разочарованы. — А я очень даже интересуюсь. Просто мне недосуг.

— Клара, ты была когда-нибудь в церкви?

— Вроде нет. — Клара прикинулась, будто старается вспомнить. — Хотя я их видала, церкви. И мне хотелось туда зайти.

Вот это она правильно ответила, они обе разом улыбнулись.

— У нас сегодня молитвенное собрание, — сказала миссис Фостер. — Мы надеемся… миссис Уайли и я, мы обе надеемся… Преподобный отец, его фамилия Баргмен, преподобный отец Баргмен очень много думает обо всех вас… он хотел бы приобщить вас к нашему приходу…

— Сегодня в семь часов, — поспешно вставила миссис Уайли.

— Если хочешь, мы тебя захватим по дороге, мой сын сегодня нас отвезет. Может быть, та семья из соседнего барака тоже придет, они обещали, что непременно подумают. Как славно, правда? И… и… ты такая милая девочка, для тебя это счастливая возможность…

Все они улыбнулись друг другу. Гостьи опять оглядели стены, разукрашенные изображениями гор, замков и кинозвезд.

— Мне-то, конечно, охота пойти. — застенчиво сказала Клара. — Я-то понимаю, спасибо вам… Дверь распахнулась, вошла Нэнси.

— Это еще что? — спросила она.

Она была пьяная, но, кажется, испугалась. Клара вскочила.

— Они из города, из церкви, — объяснила она. — Они всех нынче зовут к себе, в церковь зовут…

Нэнси кивнула, словно все это ей было не впервой.

— Ладно, я в эту игру не играю. Она опять мокрая?

— Наверно.

— Чего ж ты не перепеленала? Она весь день мокрая. Вот свиненок, паршивый свиненок, — заныла Нэнси, обращаясь к посетительницам. — Что будешь с такой делать? Весь дом запакостила! Я ж не виноватая! — И она захлюпала носом.

Торопливо прощаясь, гостьи направились к двери, Клара вышла с ними. И заговорила быстро, уже им вдогонку:

— Мачеха не больно здорова, а так-то она ничего. Она почти всегда ничего.

— Мы заедем за тобой в семь, — рассеянно сказала миссис Фостер.

— Чуть пораньше, — поправила миссис Уайли.

Клара догнала их, шлепая рядом по грязи, потому что они шли по дощатым мосткам.

— Вон в том бараке тоже ничего люди, может, они тоже захотят пойти, — сказала она, ей хотелось чем-нибудь помочь.

— Боюсь, что нам уже пора домой…

— Там одна старушка всегда сидит и читает, верно. Библию читает, — сказала Клара.

— Да-да, на той неделе мы непременно…

Тут Клара поняла — эти дамы боятся мальчишек. Искоса, опасливо поглядывают в ту сторону. Рузвельт тоже там, съежился на крыльце соседнего барака. Он самый тощий и дохлый из всех, и его подначивают, подталкивают локтями. И вдруг ребята весело завопили:

— Эй, глядите! Дамочки, глядите!

Кларе хотелось кинуться к ним, поколотить, чтоб замолчали, но она даже заорать на них не могла: уж конечно, дамам это будет неприятно.

— Эй, вы! Глядите!

Рузвельт поднял что-то, потряс. Чудное у него лицо, у Рузвельта, и очень бледное, а волосы на голове такие редкие, что просвечивает кожа. Ребята хохочут. Две здешние женщины стоят неподалеку и тоже смеются.

Рузвельт проделал обычный свой фокус, от которого городских дам чуть не стошнило, и они закрыли лицо руками: откусил у живой птицы голову и выплюнул.

— Ах ты… ты… — Клара задохнулась от ярости.

Обе дамы почти бегом пустились прочь. Клара спешила за ними, пытаясь извиниться и не находя нужных слов.

— Мой брат — который сзади стоял, он не смеялся, — несчастным голосом говорила она. — Мой брат… он какой-то… малость с придурью — но он не смеялся… Он…

— Твоя мама отпустит тебя сегодня? — спросила миссис Фостер через плечо, почти не глядя на Клару. Лицо у нее стало серое. Казалось, она ждет — все равно чего, все равно, ответит ей Клара «да» или «нет», лишь бы дождаться и уйти…

— Ясно, отпустит, — сказала Клара. — Мне очень даже охота в церковь.

Наконец они выбрались на дорогу. Кларе стало совестно, что дорога такая изрытая, ухабистая. На обочине стояла машина, а в ней сидел молодой человек со скучающим, равнодушным лицом и курил. Клара заметила, что дамы перепачкали свои начищенные до блеска туфли, но сами они ничего не замечали. Шагали торопливо, только длинные юбки колыхались.

— Так мне тут ждать после ужина? — спросила Клара.

Миссис Уайли поглядела, будто не узнавая. У нее тоже лицо стало чудного цвета, серо-зеленое какое-то, пудра на нем будто пепел. Клара знала — Рузвельт сделал гадость, но ей всегда казалось, что такие вещи лучше не замечать, потому-то она изо всех сил старалась улыбаться.

— После ужина? — повторила она, наклонилась и за глянула в машину.

Почему-то от слова «ужин» их обеих передернуло. Молодой человек за рулем, плотный, коренастый, лет двадцати, уставился на Клару неподвижным взглядом. Он не улыбнулся.

— Это будет прекрасно, — сказала миссис Фостер.

Она вынула из сумочки носовой платок и утирала им лоб и верхнюю губу.

В половине седьмого Клара уже дожидалась на дороге. Она расчесала волосы и жалела, что не успела их вымыть — вымыть бы не мешало. На ней было голубое платье и голубые туфли без каблуков, которые называются «баретки», только немножко поношенные. В руках она держала желтую фетровую сумочку, она ее сама сшила из обрезков. Было еще совсем светло, до захода солнца оставалось несколько часов. Клара ждала, что та семья тоже придет, но они так и не появились, и она поболтала с какими-то ребятами, что играли у дороги, потом с Нэнси и еще с одной женщиной — те, с младенцами на руках, от нечего делать собрались в город. Потом она осталась одна, и ее даже в дрожь бросило от волнения. «Побываю нынче в церкви», — сказала она себе.

Наконец подкатила машина. За рулем сидел все тот же плотный малый.

— Ну, залезай, — сказал он. — Больше никто не едет?

По дороге он курил сигару, от нее плохо пахло. Но Клара себя уговаривала, что пахнет приятно, как будто этот запах тоже — от церкви, от нового для нее мира. Она беспокойно поглядывала на своего соседа, а когда он тоже посмотрел на нее, улыбнулась. Он ничего не сказал. Здорово быстро едет, подумала она. И спросила:

— Трудно водить машину?

Он перекатил сигару в другой угол рта и ответил не сразу:

— Смотря по тому, как соображаешь.

— А со скольких лет можно водить?

— Ты еще не доросла.

Больше он с ней не разговаривал. Клара смотрела в окно на дома, на людей, которые ничего не делали, только сидели у себя на верандах и глядели на проносящиеся мимо машины. Внутри что-то щемило, и это щемящее чувство сливалось с душным сладким запахом сирени, которая густо росла перед каждой верандой.

Подъехали к церкви — она оказалась не такая большая, как думала Клара, но белая и чистая, — и молодой человек сказал:

— Когда тебе станет тошно слушать эту муру, выходи. Я буду вон там. — И он показал на заправочную станцию дальше по улице.

Миссис Фостер ждала Клару в церкви. Она прижимала к груди какую-то книжку и, увидев Клару, чуть не кинулась ее обнимать.

— Ах, да-да, — заговорила она с печальной улыбкой, — чудесно, что ты сумела… такая счастливая возможность для тебя…

Клара смущенно улыбнулась и поглядела по сторонам. Церковь напомнила ей школу. Тут было человек восемь, они сидели на скамьях впереди.

Миссис Фостер все толковала про то, как Кларе «посчастливилось». Что-то шепча и горестно кивая, она повела Клару по проходу. На одной скамье, особняком ото всех, низко наклонив голову, сидела миссис Уайли и шептала что-то себе под нос. Клара заметила, что остальные — трое мужчин, четыре женщины и мальчик-калека, рядом с которым торчал костыль, — тоже что-то шептали про себя. У мужчин шепот не очень получался, они иногда начинали бормотать погромче.

Миссис Фостер усадила Клару сбоку. Клара вдруг озябла, ее трясло. В передней части церкви было возвышение, а на нем кафедра священника. В стороне — орган. Клара ждала, то и дело поглядывала на молящихся — они были такие серьезные и, кажется, забыли обо всем на свете, кроме молитвы. Потом позади началась какая-то суматоха, и вошла необъятно толстая женщина в темном шелковом платье. Она улыбнулась миссис Фостер, которая опять стояла у дверей, дожидаясь, что еще кто-нибудь придет; глаза у толстухи были быстрые, живые, как у девчонки. А платье какое-то чудное, оно так и липло к ногам. Потом вошел высокий, худой, сутулый дядя. Он пошептался с миссис Фостер, а они оба поглядели в сторону Клары. Она начала было им улыбаться, но они вроде ее не видели, не прямо на нее смотрели, что ли. Потом этот дядя подошел к ней и протянул руку. На руке виднелось красное пятно, будто он это место расчесал.

— Дорогая моя, я — преподобный Баргмен. Миссис Фостер говорила мне о тебе. Все мы очень рады, что ты сегодня пришла.

Клара улыбнулась. Он был такой высокий, серьезный, нескладный, от улыбки его лицо будто делилось надвое.

— Быть может, ты стоишь на пороге новой жизни. Новой жизни, — зашептал он.

Клара с жаром закивала. Он говорил еще минуту-другую, все повторяя слова «порог» и «счастливая возможность». Потом извинился, постоял немного у стены, заложив руки за спину и глядя в пол, и наконец тряхнул головой, будто хотел прогнать сон. Зашагал вперед, к возвышению, на ходу расчесывая руку. И заговорил:

— Дорогие братья и сестры во Христе, возблагодарим господа за то, что мы собрались здесь сегодня… за нашу церковь, за это прекрасное новое здание… И для начала споем все вместе псалом сто четырнадцатый. Встанем же и споем все вместе, дружно…

Поднялись не сразу. Он словно тянул и подталкивал прихожан — шевелил руками и весь слегка подавался вперед; наконец все встали. И Клара встала. Рядом на скамье лежала книжка — сборник псалмов, Клара полистала ее. Пока она отыскала нужный псалом, остальные уже запели, безо всякой музыки. Пели жидкими голосами, неумело и недружно, то и дело кто-нибудь сбивался. Клара уставилась на ноты в книжке. Она никогда еще не видела нот. И слова были длинные, мудреные. Ее бросило в пот — вдруг и ей положено петь, и все этого ждут. Как раз перед нею стояла и пела та толстуха, то вскидывая, то опуская голову, с нарочитым смирением. Она была живал, подвижная, чем-то напоминала куропатку, от нее так и несло жаром, под мышками на платье проступали влажные пятна пота, со спины они напоминали сложенные крылья.

Клара подумала было, что пение кончается, но все запели сызнова. У нее вспотел затылок. Она уткнулись носом в книжку и пыталась разобрать слова. И вдруг заметила, что священник плачет! Он пел слова, которые она даже прочитать не могла, и слова эти были такие печальные, что он плакал. И печально качал головой. Клара смотрела во все глаза — понять бы, что это за слова такие, от которых человек плачет. Ей тоже случается плакать — но только если что-нибудь стрясется. Однако выяснить, что же означали эти слова, так и не удалось. Когда пение кончилось, несколько человек начали откашливаться, словно им стало совестно тишины. Священник закрыл книжку, остальные последовали его примеру. Все уселись.

— Вижу, — сказал он с какой-то особенной слабой улыбкой, — что на этой неделе я недостаточно усердно трудился. Да, я недостаточно трудился.

Двое или трое тихонько ахнули. Клара ничего не поняла.

— К нам пришла одна лишь эта девочка, — продолжал священник, приветливо глядя на нее. — Я недостаточно трудился на этой неделе. Не привлек людей к богу.

Миссис Фостер вздохнула.

— Нет, я трудился недостаточно прилежно. Одна лишь эта девочка… И то лишь стараниями миссис Фостер и миссис Уайли… Нет, я недостаточно трудился.

Он не утирал глаз, даже носа не вытер. Будто гордился, что у него слезы текут, и, когда улыбнулся, Клара увидела — губы тоже мокрые от слез. Он наклонил голову, вытянул руки, сжал их, словно хотел втащить кого-то на помост, и начал молиться вслух. Клара разглядывала его макушку. Темные волосы местами росли густо, а местами поредели, и ей стало смешно. Уж очень все здесь выводило ее из равновесия, и от этого разбирал смех. Священник молился громко, требовательно, голос его звучал все более сердито, он что-то говорил про Христа, кровь и искупление, про малых детей, грех, мир и деньги, про городскую жизнь и федеральное правительство, про воскресные пожертвования и Понтия Пилата. Говорил сердито и резко, как всякий мужчина, который и не думает плакать, и начал расхаживать взад и вперед по небольшому помосту, голос его вдруг стал громче и тоньше, как будто что-то зацепило его и вздернуло повыше к небесам.

— Господь все видит! Господь все слышит! Вы, живущие во грехе, напрасно думаете вы, что господь от вас далек. Сейчас, в эту минуту, и завтра, и вчера, и через год… всегда… всечасно господь с вами…

И вдруг, на самой резкой, сердитой ноте, голос его оборвался рыданием. Не сразу ему удалось перевести дух. Клара зажала рот рукой, силясь сдержать улыбку. На средних скамьях женщины склонили головы и плакали вовсю; мужчины смотрели на башмаки проповедника. Только мальчик-калека озирался по сторонам, как и Клара. Глаза их встретились, но он, должно быть, не заметил ее; на лбу и вокруг рта у него прорезались морщины, точно у старика.