13

– Медведь, Медведь, это Маша. Медведь, слышите меня?

– Слышу тебя.

– Медведь, в берлоге какая-то суета.

– А поподробнее?

– Сейчас два часа ночи, а там все окна горят.

– Может, праздник какой?

– Нет там никакого праздника. Они резко повключали свет минут пять назад, как будто там что-то стряслось. Какие будут указания?

– Сейчас… Я с Лисой переговорю.

– Жду.

– Маша, это Лиса. Долго уже продолжается эта канитель?

– Минут пять.

– Ну тогда давай потихоньку выдвигайся на исходную. Понял? Чтобы наблюдать с минимального расстояния.

– Понял. Может, я человека в сад отправлю? Он потихонечку к окнам подберется…

– Маша, у тебя что, крыша поехала? В сад не соваться ни в коем случае!

– Я понял, понял…

– Минут через десять будем у вас.

– Решила согреть нас в холодную зимнюю ночь?

– Козел ты, Маша. Давай делом занимайся, а то я тебя так согрею, что одни угольки останутся…

Рыжеволосая Лиза-Лиса отключила мобильник и воодушевленно потрепала Покровского по плечу:

– Кажется, началось. Дави на газ, Медведь!

– Как-то мне не по себе, – буркнул Покровский.

– Это временно, – подбодрила его Лиза, заглядывая в записную книжку. – Это пройдет… Так-так, что у нас предусмотрено на этот случай? М-м-м… Студенческий праздник в клубе «Вулкан». Едем.

– Едем, – бесцветно согласился Покровский.

Несколько минут спустя машина резко затормозила напротив входа в клуб. Сквозь тонированные стекла Лиза смотрела на перемещения людей возле дверей «Вулкана». Кто-то курил, кто-то разговаривал по мобильному, кто-то тащил упившуюся девицу к машине.

– Ну, кто из них тебе больше нравится? – промурлыкала Лиза.

– Мне все равно.

– Ну почему ты такой нудный, а? Надо же все это делать весело, с песнями и танцами… Вон тот очкастый как тебе?

– Очкарик как очкарик.

– То есть ты не возражаешь… Ладно…

Хлопнула дверца машины, и Лиза побежала к входу в клуб. Минуту спустя, радостно посмеиваясь, она шагала обратно. За ней едва поспевали двое – тот самый очкарик в дурацком свитере с оленями и высокий темноволосый парень, про которого Покровский с неприязнью подумал: «Смазливый, гад».

Лиза на ходу болтала всякую чушь про свою никак не заводящуюся машину, очкарик в ответ бубнил что-то автомобильно-компетентное, а красавчик ничего не говорил, а лишь усмехался краем рта, как бы говоря: «Я-то знаю, в чем тут дело…»

Ничего он не знал.

– Вот этот драндулет, – хихикала Лиза, забегая со стороны водителя. – А вот балбес, который ничего не понимает в машинах…

– Что ж поделаешь, – вздохнул Покровский, перебираясь на пассажирское место. – Таким мама родила…

– Сейчас разберемся, – пообещал очкарик, но красавчик неожиданно взял его за плечо и отодвинул в сторону.

– Да, сейчас разберемся, – весомо-снисходительно сказал смазливый и сел за руль. – А где ключи?

Покровский посмотрел на Лизу – та пожала плечами.

– Сейчас достану ключи, – сказал Покровский красавчику. – Вот, держи…

Красавчик потянулся за ключами и словил короткий, но эффективный удар локтем в челюсть. Покровский зажал его шею под мышкой и держал так секунд Двадцать, пока не закончилась возня снаружи.

– Давай его сюда! – Лиза рывком выдернула сомлевшего красавчика из объятий Покровского.

– Эй, эй! – Покровский настороженно повернулся к Лизе. – Ты только не увлекайся…

– Я? – Лиза убрала растрепавшиеся волосы с глаз. – Я… не увлекаюсь… Со мной все… в порядке… – Она тяжело дышала, лицо ее было розовым, словно распаренным. – Я его слегка…

– Лиза, у нас ведь времени нет…

– Только пригублю…

– Быстрее!

Лиза выдернула красавчика из машины, нагнулась над ним… И на секунду коснулась его губ. Красавчик едва заметно вздрогнул. Лицо его стремительно побелело, словно температура воздуха резко понизилась.

Очкарик к этому времени уже не вздрагивал. Он лежал лицом вниз в снегу возле задних колес машины, как отработанный материал, из которого больше не выжать ни капли.

– Лиза…

Никакой ответной реакции.

– Лиза!!!

– Да, – выдохнула Лиза, не без сожаления выпуская из рук голову красавчика. Ее слегка пошатывало. – Я все помню… Поехали…

14

Охранник никуда не делся, он спокойно лежал на полу, вытянув руки вдоль туловища. Шею его металлической змеей обвивала длинная цепь – сейчас она с тихим перезвоном сползала с тела, поскольку старик двигался дальше, и все его цепи, все его холодные металлические змеи волочились за ним пугающей свитой. Настя боялась мертвецов, а еще она боялась темноты и страшных стариков в цепях, поэтому она все же подобрала фонарик, выпавший из мертвых пальцев охранника, а свой, вконец подсевший, выбросила.

– Помоги мне.

– Как?

– Руку…

Настя протянула ему руку, и старик вцепился в нее, словно пятью холодными когтями, зажав Настино запястье в неразрываемое кольцо.

При этом старик бормотал:

– Я так слаб… Помоги мне… Покажи выход отсюда.

Если кто тут и был слаб, если кому тут и нужна была помощь, если кому и нужен был выход отсюда, так это Насте.

– Как я вам помогу? Мы же отсюда никак не выберемся…

Старик взобрался на ступеньку, и висящие на нем цепи мрачно звякнули, празднуя это достижение.

– Не выберемся? Разве? Ну хотя бы попробуем…

– Нас поймают! В доме полно охранников… Они ищут меня, они станут искать того, которого вы… – Настя замялась. Все запутывалось сильнее и сильнее. Допустим, Михаил – плохой и освободить заложника – хорошо. Но если заложник сам начинает убивать людей – хорошо ли это? А если это плохо, то значит, что Михаил правильно держал этого старика на цепях? И если старик так легко убил одного человека, значит, он так же легко может…

– Которого я что? – прошелестел старик.

– Убили, – осторожно выговорила она.

– Я немного не рассчитал… Хотел слегка оглушить… А он упал и не встает. Хилая молодежь пошла… То ли дело раньше…

Настя всхлипнула и потянула старика вверх.

– За что вас так? – спросила она, полуоглянувшись. – Что вы такого сделали?

– Ничего я не сделал, невинно пострадал… Погоди-ка.

Настя остановилась, хотела сбросить холодные, цепкие пальцы старика, но те не отпускали.

– Что-то с лестницей… Что-то не так… – озабоченно проговорил старик. – Где выход-то?

– Наверху, – сказала Настя. – Но нас там сразу заметят и…

– Тут еще один выход должен быть. – Старик привалился к перилам, хрипло вздохнул. – Выход прямо в сад… Только я его не вижу.

– Нету никакого другого выхода…

– Как же… Я ведь помню… Я помню…

Настя едва не закричала на старика – еще не хватало удариться в воспоминания! И это в тот момент, когда они застряли как между небом и землей, застряли без всякого представления о том, куда двигаться дальше и есть ли смысл в таком движении… Но она не закричала, она молча уставилась в сторону. На ум шли разные оптимистичные мысли. Типа: «Ну, наверное, Миша меня не убьет. Сразу не убьет. Не может. Мы ведь уже два месяца вместе… И что я такого сделала, в конце концов? Просто залезла в подвал, вот и все. Откуда же я знала, что там окажется такое?!» Она наскоро репетировала оправдательные отговорки, потому что знала – очень скоро они ей понадобятся.

– Нет другого выхода? – переспросил старик. Он высоко задрал голову, следуя взглядом за слабеющим лучом фонарика, а Настя также не могла оторвать взор от отчаянно-напряженной шеи, настолько древней и иссушенной, что казалось – вот-вот лопнут артерии и мышцы, надломятся позвонки и голова старика слетит, покатится вниз по металлическим ступеням.

– Нет другого выхода? А это что?!

Неуверенный луч нащупал в нескольких метрах над ними короткий мостик – ответвление от лестницы, которое упиралось в стену. Настя присмотрелась и увидела в стене нечто, похожее на контур двери.

– Она же заколочена…

– Это уже неважно, – заторопился старик. Впрочем, пыла у него хватило ненадолго, и скоро все вернулось к обычной схеме: Настя впереди, а на руке у нее висит подозрительный заложник, гремя своими аксессуарами. Настя делала несколько шагов, потом останавливалась, восстанавливала дыхание и шла дальше.

Когда они дошли до площадки с ответвлением в сторону двери, Настя в очередной раз остановилась. Дверь выглядела скорее как часть стены, нежели как выход отсюда.

Настя вздохнула и снова потащила свою неприятную ношу – надо было продолжать подъем. Однако заложник словно прирос к полу.

– Куда это ты? Вот же выход!

– Там заперто, – сказала Настя. Вообще-то, больше было похоже, что дверь просто вросла в соседние кирпичи.

– Неважно, что заперто… Важно, что выход есть, – шептал старик и тянул Настю к переходу от лестницы к двери. – Ты только что пробила проход в стене, там, внизу, а теперь ноешь…

В этом был резон. Настя резко вытянула руку с фонариком в сторону двери. Вблизи та производила еще более мрачное впечатление и вдобавок пахла каким-то средневековым запахом – так, по предположению Насти, пахли двери пыточных камер, пахли ужасом, холодом и неизбежностью.

Кажется, Настя все делала, как в прошлый раз, вот только результат… Она подошла к двери вплотную, потом даже толкнула ее плечом, потом постучала раскрытой ладонью, потом кулаком… Старик скрипуче рассмеялся:

– Иногда старое доброе дерево… лучше всяких фокусов.

Настя сердито обернулась – она тут выбивается из сил, а этот…

– Я ничего не могу с ней сделать! – выкрикнула Настя, забыв о безопасности. Голос задрожал, выдавая Настин страх с потрохами.

– Перестань ныть, женщина. Лучше бы достала мне еще воды…

– У меня нет воды. – Настя с изумлением поняла, что старик подтащил свое тело вплотную к двери.

– Плохо, что у тебя нет воды, – сказал старик. Он помолчал, словно собираясь с мыслями, а потом резко ударил в дверь кулаком.

– Не надо шуметь! – испугалась Настя. – Нас же услышат!

– Всенепременно, – сказал старик и глубоко вздохнул.

Обрывки кандалов грянули одним минорным аккордом, а на Настю пахнуло свежим морозным воздухом: вторым ударом старик пробил в двери дыру.

– Мама, – сказала Настя, попятившись.

– Папа, – передразнил ее старик, ухватился за край дыры и дернул на себя. Дверь поддалась и едва не открылась, но старик не смог развить успех – он рухнул на колени перед дверью. Насте показалось, что он сейчас совсем потеряет сознание и упадет на пол, однако старик сдержался.

Он стоял на коленях и покачивался, закрыв глаза, словно впал в транс, словно произносил молитву… А может, он просто собирался с силами. Настя на всякий случай подошла и дернула дверь. Дверь была именно такой, какой казалась, – невероятно прочной Настя поняла, что ничего с ней старик сделать не сможет.

В этот момент наверху снова хлопнула дверь, лучи фонарика зашарили сверху вниз. Но теперь, судя по топоту, людей наверху было много. И теперь они точно знали, что тут творится. Или нет?

– Настя? Настя! Вы там? Вы живы? Мы сейчас спустимся!

Ботинки затопали по лестнице.

– Они сейчас спустятся, – сказала тихо Настя.

На старика это подействовало как допинг. Он заревел, возвысив голос из низкого рыка к высокому оглашенному воплю, едва не срывающемуся в визг… А потом просунул руку в отверстие и дернул дверь на себя. Обломки кандалов дружно сказали:

– Аминь.

Дверь как будто взорвалась посередине, в ней появилась дыра диаметром около метра, и в эту дыру зачарованная Настя увидела покрытые снегом кусты, как будто бы перед нею открылось окно в иной мир. За дверью был сад, и в этот сад можно было попасть, хорошенько пригнувшись и протиснувшись в проломанную дыру. Старик отбросил в сторону выломанные куски дерева и торжествующе проговорил:

– Voila!

По законам здравого смысла после предпринятых усилий этот полуголый и патологически исхудавший пожилой мужчина должен был немедленно умереть. Но здравый смысл явно куда-то отлучился, забрав с собой свои законы.

– Je vous demande, – сказал он даже более живым, чем раньше, голосом и показал на дверь. Настя покачала головой – оставаться здесь было страшно, но и выбираться отсюда в такой компании…

В этот момент сверху на нее свалился один из охранников Гарджели. Он оттолкнул Настю в сторону и оказался между ней и стариком.

– Messieurs. – Старик чуть приподнял руки, зазвенев цепями. Охранник в ответ просто выстрелил ему в грудь. В упор, не целясь. Просто ткнул стволом в грудь старика и несколько раз нажал на курок.

Настя вскрикнула. Потом она вскрикнула еще. И еще.

И в ответ ей закричал охранник, но он кричал совсем недолго.

15

Между тем снег беспрерывно валился с неба, словно кому-то там, наверху, нужно было срочно заполнить белой липкой массой некую зияющую пропасть, раскрывшуюся где-то на земле. Заполнить, пока не случилось ничего страшного. Чего именно? Кто знает…

– Где вас черти носят?! – Человек, которого Настя знала под фамилией Сахнович, нетерпеливо кинулся к затормозившей машине. – Я же вам сказал…

Лиза неожиданно сложилась пополам и принялась истерически смеяться, тыча пальцем в сторону Сахновича:

– О-о… Маша… Вот так Маша…

– Напилась, что ли? – бросил в ответ Сахнович.

– Типа того, – ответил Покровский. – Не обращай внимания.

– Это сложно. – Сахнович подозрительно смотрел, как Лиза, не переставая хихикать, повалилась боком в сугроб и оттого зашлась в смехе еще больше. – Господи, с кем приходится работать… Артем, там у них какой-то переполох, – он махнул рукой в сторону чугунной ограды, за которой едва виднелся особняк. – Я не уверен… Но, кажется, там стреляли.

– Давно?

– Только что. Думаю, надо войти туда и…

– Нет, у нас другой план, – оборвал его Покровский. – Мы стоим здесь и ждем, пока…

– Пусть он идет.

Лиза стряхивала снег с джинсов.

– Что ты сказала?

– Я сказала, – она уже совсем не смеялась. – Пусть он сходит и посмотрит. Если там действительно стреляли…

– Но ты же говорила…

– Пусть идет. Иди, Эдик, – сказала Лиза.

– Хм. – Сахнович поискал на ее лице признаки издевки или еще какого подвоха, но не нашел. – Ну… Ну тогда я пойду. Если что… – Он расстегнул «молнию» на подбитой мехом короткой кожаной куртке и удостоверился, что мобильник во внутреннем кармане. – И если что совсем уж… – Он приподнял полу куртки и показал рукоятку пистолета.

Лиза одобрительно кивнула. Сахнович еще раз подозрительно посмотрел на нее, что-то буркнул себе под нос, но все же полез через сугробы к ограде, кое-как вскарабкался наверх и спрыгнул уже с другой стороны. Здесь он пригнулся, втянул шею в плечи и короткими перебежками стал продвигаться в глубь заснеженного сада. Очень скоро Лиза и Покровский потеряли его из виду.

– Что ты делаешь? – тихо спросил Покровский. – Зачем ты туда его отправила?

– Чтобы узнать, что там происходит.

– Но ведь там… Ты же рассказывала, что…

– Я уже не уверена. Может быть, это просто дурацкие слухи, предрассудки.

– А если нет?

– Вот сейчас и выясним, – бесстрастно ответила Лиза. – Выясним наверняка.

– Ну ты и стерва.

– Я тебя об этом заранее предупредила. Так что нечего презрительно коситься на меня… Лучше помаши Маше ручкой. И надейся, что все кончится хорошо.

– Хорошо для кого?

– Для нас, Тёма, для нас.

– Это невозможно, – ответил Покровский. – Потому что я все больше понимаю, что нет никаких нас. Есть ты отдельно и я отдельно. И я перестаю тебя понимать. А это значит, что я перестаю тебе доверять.

– А ты мне разве когда-нибудь доверял? – улыбнулась Лиза и взяла Покровского под руку. – Напрасно.

В этот момент странный звук прошелестел в воздухе, словно порыв ветра на секунду принес звук далекого рокочущего океана, только где был этот океан, чьи земли он омывал…

– Что это? – спросил Покровский, отстранившись от Лизы. – Что это было? А?

Лиза не отвечала. Она выставила вперед руки и словно ощупывала пальцами ночной воздух, будто вытягивала из него слова, которые обычное ухо не в состоянии было расслышать.

– Что это было? – Покровский тщетно всматривался в неясные заснеженные контуры за оградой.

– Это был он, – удовлетворенно, нерадостно произнесла Лиза, пряча замерзшие пальцы в карманы.

– Он?

– Старый мерзавец выбрался на волю. Скоро он будет здесь.

– А Настя?

– Понятия не имею.

– Жива она или нет?

– Откуда я знаю?! – раздраженно бросила Лиза. – Я так понимаю, что она раздобыла ключ, спустилась в подвал, нашла нашего друга… И то ли она помогла ему освободиться, то ли он сам ее использовал, чтобы освободиться.

– Использовал?! Как он мог ее использовать?

– Тёма, ты такой наивный… Если человек всю жизнь только и делает, что выбирается из тюрем, подземелий и казематов, то он знает тысячу способов, как использовать другого человека для побега. Знает и умеет ими пользоваться… Минутку.

Лиза достала мобильник, взглянула на дисплей.

– Наша Маша… Слушаю тебя, Эдик. Ага. Ага. Поня…

Она резко отдернула руку с телефоном от щеки, словно трубка попыталась ее укусить. Мобильник оказался в полуметре от лица Покровского, и тот явственно расслышал бьющийся в динамике истошный вопль.

Лиза разжала пальцы, и мобильник бесшумно нырнул в снег.

– Доставай контейнер, – приказала она Покровскому несколько секунд спустя. – Скоро он будет здесь.

Покровский поежился. Пожалуй, только теперь ему в голову пришла мысль – а не зря ли он во все это ввязался?

16

Что-то случилось со временем, не иначе. Только что Настя стояла на площадке перед полуразбитой дверью и чувствовала, как холодный, парализующий страх обвивает ее ноги, скользит вверх по позвоночнику и вползает в мозг с убедительным сообщением, что нет такой силы, которая могла бы сдвинуть ее с места и тем более отправить в этот пролом, в заснеженный сад, в декорацию из белого холода. Тем более в компании освободившегося заложника, который был, пожалуй, пострашнее своих тюремщиков.

Но затем Настя по своей воле бросилась в эту дыру посреди двери, протиснулась, протолкнула своё съежившееся тело, выпала в снег и перестала на миг дышать от обхватившего ее со всех сторон холода. Как-никак стояла февральская ночь, а из одежды на Насте был лишь халат да тапочки со смешными помпонами на носах. Собираясь в подвал, она на всякий случай поддела под халат тонкую водолазку и шерстяные колготки, но для февральской ночи это было настолько неадекватным нарядом, что ночь могла бы и оскорбиться от подобного легкомыслия.

Настя вскочила на ноги и побежала, но уже через пару шагов остановилась – ноги уходили в снег по щиколотки, а к тому же надо было сообразить, в какую именно сторону стоит уносить ноги. Настя растерянно оглядывалась по сторонам, а страх уже принял облик нетерпеливого молоточка, который ошалело колотился в груди – давай, скорее, бежим, бежим, неважно куда!!!

И еще через секунду она, наверное, рванулась бы в это «неважно куда», накрепко обхватив себя за плечи, стуча зубами, что твой железнодорожный вагон на стыках, теряя бесполезные тапочки и проваливаясь пятками сквозь ледяную корочку…

Но тут сквозь дыру в двери выбрался еще один человек, и это зрелище окончательно добило Настю. Она поняла, что бежать, в общем-то, бесполезно, потому что от себя не убежишь. Точнее, не убежишь от безумия в собственной голове. Только безумием можно было объяснить то, что видели ее глаза. Галлюцинация имела вид немыслимо исхудавшего старика в лохмотьях и с обрывками цепей на руках и ногах. Их звон сопровождал передвижения экс-заложника, словно маленький невидимый оркестрик, специализирующийся на исполнении унылых мелодий, которые сливались в единую металлическую какофонию – все столь же унылую.

Было странно и страшно видеть, как это мало похожее на человека сочленение костей тем не менее двигается и дышит, ищет подслеповатыми глазами Настю и… И, конечно же, находит.

Ах да, надо еще вспомнить про три пули, которые охранник всадил узнику подземелья прямо в грудь. Настя вспомнила, и ее передернуло от этого воспоминания. А тогда она закричала от ужаса – когда охранник с жестоким хладнокровием вдавил ствол пистолета в центр слабеющего старческого тела и трижды нажал на спуск.

Но ужасаться надо было не этому. Охранник ждал, когда простреленное тело рухнет, однако этого не случилось. Заложник чуть отступил назад, а потом раздалось непонятное шипение. Через мгновение охранник корчился и орал от боли – из пробитого отверстия в старческом теле брызнула струя то ли пара, то ли какого-то газа, словно узник подземелья был тугим воздушным шаром. Эта струя ударила точно в охранника, окатила его от шеи до паха, разъев сначала одежду, а потом и кожу, а потом и… Но к этому моменту охранник уже перестал кричать и просто лежал неестественно изогнутым подобием человеческого тела. Одежда продолжала дымиться.

Сверху спешно топали ногами другие охранники, старик молча пошатывался над поверженным охранником, но умирать явно не собирался. Настя зажала рот ладонью и выскочила через пролом в двери на морозный воздух. Тошнота и ужас стояли в горле, и шок от ночного холода хотя бы частично заместил шок от только что увиденного убийства.

Бледный свет луны падал на старика, и теперь можно было разглядеть черты его лица, но почему-то у Насти не было такого желания. Она упорно не поднимала взгляда, но по приближению легкого запаха гнили и по хрусту снега под босыми ногами поняла, что освобожденный узник не намерен от нее отставать.

– Пойдем, – сказал старик и протянул ей руку. Настя отпрянула назад, потеряв равновесие и едва не упав в снег. – Пойдем, – повторил старик. – Teперь-то они тебя точно не пощадят. За… Зафигачат, и вся недолга.

С этой логикой трудно было спорить.

– Я… Я не знаю, куда идти.

Зубы выстучали отчаянную морзянку, и непонятно было, чего тут больше – страха или холода.

– Прямо, – спокойно сказал старик. – Надо идти прямо. Я знаю этот дом, этот сад. Не думаю, что многое изменилось, пока я… Только возьми меня за руку… Иначе не дойду…

Он не без труда нагнулся и зачерпнул снега в ладонь. Подождал, пока тот подтает, и не то чтобы съел, а просто затолкал его себе между приоткрытых неподвижных губ. Немного выждав, старик разочарованно вздохнул:

– Уже не помогает… Надо выбираться скорее…

Насте снова, как тогда в подвале, при первой встрече, стало его невыносимо жалко. Она сама взяла старика за тонкое предплечье, позволила на себя опереться. Это было не тяжело, вот только запах, вот только хлюпающий звук, исходящий из развороченного пулями отверстия в груди…

– Пошли, – сказал старик. – Прямо, все время прямо… Тебе тоже надо поскорее выбираться, иначе заморозишься…

Об этом Настя уже и не задумывалась. Она даже не вспоминала о маленьком утолщении внизу своей шеи, о маленьком подкожном подарке от майора Покровского, а уж о возможных простудных заболеваниях…

Они шли, точнее, Настя тащила на себе старика, а вокруг почему-то становилось все светлее. Если бы она оглянулась, то увидела бы, как одно за другим загораются окна в огромном особняке, а потом включаются большие круглые фонари по периметру сада, создавая изогнутую световую линию, словно рубеж, запретный для пересечения. Если бы она оглянулась, то увидела бы, как из центрального входа высыпают охранники, рассредоточиваясь по саду и неизбежно приближаясь к Насте и ее ноше. Настя не оглянулась и не увидела этого, но она и без того знала, что останавливаться нельзя, нужно бежать, бежать…

Тут включились установленные на крыше особняка прожекторы. Они заворочались, как потревоженные совы, уставили свои круглые глаза вниз, и одному из этих глаз повезло поймать лучом пробирающуюся параллельно главной аллее парочку.

Настя поняла, что дела стали еще хуже, и попыталась ускорить шаг, но то ли старик становился тяжелее, то ли просто сил у нее не осталось.

И в этот момент из-за кустов навстречу ей выпрыгнул какой-то человек, что-то закричал, замахал руками. Настя завизжала в ответ и бросилась назад, но оступилась, потеряла тапочку, едва не рухнула вместе со стариком… Пока она балансировала из последних сил, стараясь удержаться на ногах, человек подошел ближе, и Настя вдруг узнала это лицо – узнала и не поверила глазам.

Капитан Сахнович, более живой и здоровый, чем когда-либо, заглянул ей в глаза. Взгляд Сахновича был холодным и жестким, взглядом убийцы, который хорошо знает свое ремесло и не знает мучений совести. Не отводя глаз от парализованной страхом Насти, Сахнович выдернул из-за пояса пистолет.

– Давно не виделись, – тихо и зловеще сказал он.

Потом Сахнович резко вскинул руку с пистолетом. Инстинкт швырнул Настю на колени, и где-то там, вверху, захлопали выстрелы, как будто кто-то чрезвычайно быстро и весело откупоривал ящик шампанского, пуская пробки в зимнее небо.

– Обрати внимание, мы все еще живы, – шепнул старик, когда вдруг наступила тишина. Настя открыла глаза.

Сахнович стоял на прежнем месте, вталкивая в пистолет новую обойму. Настя обернулась – в нескольких метрах за ее спиной на снегу темными крестами лежали, раскинув руки, двое.

– Чего расселась?! – крикнул ей Сахнович. – Вставай и тащи его дальше! Не щелкай таблом!

Он вытащил мобильник, ткнул кнопку, стал что-то говорить, потом перевел взгляд на будто примерзшую к земле Настю, нервно дернул подбородком и зашагал к ней, бормоча на ходу какие-то дикие ругательства…

Ему не хватило примерно метра. Сахнович вдруг остановился, руки его опустились, вытянулись по швам, взгляд остановился. Насте было хорошо видно, как Сахновича охватила мелкая дрожь, потом зрачки его закатились, потом из носа пошла кровь… Он вопил, как животное, не понимая, что с ним происходит, а потом упал навзничь и больше уже не шевелился.

Настя закусила губу, чтобы немедленно не заорать – не столько от ужаса этой смерти, сколько от полного непонимания происходящего.

А старик почему-то сказал – и в его голосе Насте послышалась совершенно неуместная гордость:

– Вот что значит – сделано на совесть.

17

Дальше был нескончаемый заснеженный лабиринт, по которому Настя тащила старика к воротам. Она двигалась наугад, лишь бы переставлять ноги, лишь бы куда-то идти, лишь бы не останавливаться. Неизвестно, куда бы она так забрела, если бы не старик – время от времени он превращался из неподвижной и почти невесомой поклажи на плече Насти в неподъемный якорь, который тянул Настю к земле и заставлял ее разворачиваться в нужном направлении. То есть это потом выяснилось, что направление было нужным, а пока все это было похоже на блуждание меж трех одинаковых елей, похожих на глянцевые картинки из настенного календаря.

Настя уже давно не чувствовала ног, не чувствовала рук, а чувствовала лишь тяжесть тела заложника. Старик, видимо, тоже выдохся, потому что давно уже молчал и еле-еле шевелил ногами, а может быть, уже и не шевелил, а они просто волочились по снегу.

Потом ели вдруг расступились, словно отъехали в сторону навроде театральной декорации. Настя увидела ворота и как-то отстраненно подумала про себя – надо двигать туда. Не так уж и далеко осталось.

Охранник выскочил из-за елей почти бесшумно и бросился Насте наперерез, а та уже не в силах была изменить направление движения, она просто шла и шла себе и неминуемо вот-вот должна была столкнуться с набирающим скорость охранником, но два отрывистых хлопка изменили ситуацию – охранник по инерции пролетел еще несколько метров, а потом рухнул лицом в снег и замер. Настя продолжала идти.

Еще хлопок, и еще один преследователь схватился за горло и бессильно осел на снег, кропя его красным. Еще несколько хлопков – и за спиной у Насти оказался безлюдный зимний пейзаж. Если где-то здесь и были люди, то они предпочитали прятаться за деревьями. Если где-то здесь и были люди, то им не разрешили стрелять Насте в спину. В полной тишине Настя преодолела последние метры до ворот, и тут из темноты возник Покровский с короткоствольным автоматом.

– Молодчина, – сказал он. Настя посмотрела на него с усталой ненавистью. – Молодчина, – повторил Покровский. – Сейчас мы вас вытащим отсюда. Сейчас…

В этот момент старик, казалось, намертво примерзший к плечу Насти, встрепенулся, и тихий перезвон цепей пронесся по заснеженному саду, будя какие-то неуместные ассоциации с Новым годом. Покровский ничего не заметил, но старик увидел майора и потянулся к уху Насти.

– Скажи-ка, – прошептал он, – это что же, твои друзья?

Настя неуверенно дернула подбородком.

– Интересно… – Старик снова затих. Настя сделала еще шаг, потом еще. Покровский как-то не спешил ей помогать, он стоял и смотрел. Подонок…

За воротами зажглись автомобильные фары. На них, как на свет маяка, двигалась Настя, и в эти минуты она не помнила, с чего все это началось и почему она сейчас должна обязательно дотащить старика до машины. Действия ее стали автоматическими, но этот автомат был на грани катастрофы, ибо нагрузка на основные узлы превысила все допустимые нормы…

Так она прошла за ворота, мимо Покровского, который все всматривался в глубины сада и не опускал ствол автомата.