Сны в высокой башне (№1) - Демоны вне расписания

– …так что, Миша, мужчина – это крепость, но женщина – ключ от крепости. Мне кажется, с Настей тебе очень повезло, и…

При слове «ключ» боль снова выбралась из укрытия и вцепилась Насте в шею. С ключами все было не так просто.

Можете верить или не верить, ночувство зависти проснулось во мне не при виде особняка Гарджели, не при виде его автомобильной коллекции и не от осознанияфакта, что этот человек никогда не был бедным и никогда им не будет. Горячие пузырьки зависти забулькали во мне, когда я увидела двух братьев – Михаила и Давида – вместе, увидела, как они улыбаются друг другу, как они разговаривают, касаются друг друга… Я кожей почувствовала, что между братьями есть такая неразрывная связь, такое понимание и такая нежность, каких мне еще не приходилось видеть. И каких в моей жизни не было никогда ни с одним человеком.

И когда Давид поцеловал мне руку, он показал, что готов полюбить меня, кто бы я ни была, просто потому, что меня выбрал его брат.

А мне хотелось плакать от тоски по таким чувствам, мне хотелось плакать потому, что где-то внутри меня было ощущение, что я ничего хорошего не принесу этому дому, что я как вирус, который разрушит все здесь, оставив лишь хаос и боль.

Нужно представить всю любовь Давида к брату, чтобы понять всю его ненависть ко мне.

7

Идиллия в снежных тонах и в струнном сопровождении не дотянула до весны трех недель.

Это был день, начавшийся неторопливой и нежной любовью. Это был день, продолжившийся поездкой за город, где лошади косились на гостей большими красивыми глазами и встряхивали гривами. Этот такой обычный и такой замечательный день должен был закончиться тремя часами музыки Верди в оперном театре, но день ею не закончился, он судорожно впился в ничего не подозревающую ночь, а утром…

Утром все уже было совсем по-другому.

Но сейчас еще нет и полуночи, музыка Верди стихла, лимузин привез Михаила Гарджели и Настю в особняк, и вот дрова приятно трещат в камине. На антикварном столике неподалеку – начатая бутылка красного вина и один бокал. Михаил сидит в большом уютном кресле с раскрытой газетой. На столике рядом с бутылкой почта – несколько конвертов разного формата, газеты. Михаил погружен в чтение и не слышит, как сзади к нему подходит Настя, босиком, в халате. Она облокачивается о спинку кресла и заглядывает в газету не потому, что ее заинтересовала динамика цен на недвижимость и котировки акций нефтяных компаний, а потому, что ей нужно внимание Михаила.

– Ты еще долго? – спрашивает Настя.

– М-м-м… Пожалуй.

– А в другое время нельзя этим заняться?

– У меня нет другого времени. У меня есть только это время.

– Ты такой нудный.

– Да, я в курсе.

– Я уйду от тебя.

– Надеюсь, недалеко?

– Очень далеко. Я пойду наверх и стану оплакивать свою несчастную женскую долю.

– Договорились.

Настя перегибается через спинку кресла, целует Михаила в висок, потом разворачивается и уходит. Возле лестницы, ведущей на второй этаж, она встречает охранника и игриво машет ему рукой. Охранник сдержанно кивает и продолжает неспешно обходить этаж. Настя поднимается по лестнице, охранник искоса поглядывает ей вслед.

Пока Настя поднимается по лестнице, выражение её лица начинает меняться – и вскоре на нем нет ни следа игривости, нет ни скуки, ни беспечной радости. Это сосредоточенное лицо человека, у которого есть какое-то важное дело.

На втором этаже Настя подходит к двери спальни, заходит, зажигает лампу на прикроватном столике, откидывает оделяло на кровати, взбивает подушку, кладет поверх одеяла раскрытую книгу. Встав у двери, Настя осматривает пристальным взглядом спалню. На первый взгляд кажется, что хозяйка читала перед сном, но затем отложила книгу и вышла на минутку в ванную комнату. Так и должно казаться, а Настя тем временем выскальзывает из спальни, торопливо шагает в сторону ванной комнаты, но минует ее, идет дальше и дальше, пока коридор не начинает сужаться.

Наконец Настя оказывается в небольшой темной комнатке, похожей на кладовку или подсобное помещение. Здесь составлены какие-то картонные коробки, доски, мешки с цементом – то ли остатки после ремонта, то ли заготовки к нему. Освещения в комнате нет, и может показаться, что дальше из комнаты прохода нет. Но Настя была здесь днем, и поэтому сначала она нагибается и вытаскивает из укромного места фонарик, а потом осторожно переступает через ведра и мешки, снова нагибается и проходит под стремянкой, после чего оказывается в узком проходе. Фонарик она не зажигает, потому что не знает, насколько еще хватит батареек. Настя двигается на ощупь, и через несколько метров проход заканчивается дверью.

Настя останавливается, прислушивается и, не уловив ничего подозрительного, достает из кармана халата ключ, старомодный массивный ключ с двойной бородкой.

Пальцем она нащупывает в темноте замочную скважину, вставляет ключ, с усилием поворачивает…

Сухой щелчок кажется ужасающе громким, похожим на выстрел. Настя с дрожью в коленках выжидает, но не слышно ни воя сигнализации, ни тревожных воплей охраны. Она толкает дверь, и та мягко подается вперед.

За дверью – площадка металлической винтовой лестницы. Сама лестница идет отсюда и вверх, и вниз. Настя закрывает за собой дверь и некоторое время размышляет, покусывая большой палец.

Потом она решается и идет вниз, считая ступени под ногами. Пройдя уже ступеней тридцать, Настя вдруг понимает, что ей нужно было запереть за собой дверь.

Она растерянно смотрит вверх, в темную бездну над собой. Слишком поздно. Слишком поздно – Настя так часто повторяла эти два слова в последнее время, что будь ее жизнь песней, то «слишком поздно» стало бы припевом.

Настя шагает вниз, и вроде бы ее сейчас должен беспокоить холод, царящий внутри каменного колодца, но куда больше ее заботит пульсация в том самом уплотнении в основании шеи. Это отчасти похоже на зубную боль, а вдобавок кожа вокруг болезненной точки становится горячей и сухой.

Подарок майора Покровского.

8

Вероятно, майор Покровский думал, что офицерская столовая для Насти сейчас все равно что парижский ресторан, но он заблуждался. Тем более что в чашке чая плавал обычный пакетик «Липтон», да и ровно выложенные квадратики печенья не годились на роль деликатеса. Но Покровский старался, это приходилось признавать.

И вот он опять смотрел на Настю полными сочувствия глазами и произносил слова, в которых сочувствия было чуть меньше. А за этими словами, наверное, прятались мысли, в которых сочувствия не было совсем, но Покровский прикрывал эти мысли внешностью здоровяка-недотепы, который бы и мухи не обидел в этой жизни, если бы не приказ начальства.

– Ты должна выполнить задание, эффект от которого компенсирует ущерб от твоих преступлений. Понятно?

Настя не помнила своих преступлений, но раз Родина в облике майора Покровского требует компенсации… Это же не урод Сахнович, можно и попробовать.

– Кое-что произойдет. И когда это произойдет, ты должна будешь забыть о плане Б, об убийствах, обо мне… Забыть об этом и вести себя совершенно свободно, раскованно. Ты должна подчиниться событиям, дать им нести тебя… Ты должна полностью погрузиться в эту новую ситуацию. С того момента, как ты войдешь в ресторан, ты будешь действовать одна. Никто из наших не будет тебя пасти.

Настя хотела спросить, когда же, собственно, случится эта компенсация, однако Покровский заговорил про другое:

– Но нам нужны гарантии, что ты никуда не сбежишь.

– Я могу дать честное слово.

– У нас есть идея получше. И мы эту идею уже воплотили в жизнь. Я поясню… Тебе в организм имплантировали микроскопическое взрывное устройство. Если ты попытаешься сбежать или тем более предать нас, оно сработает. То есть кто-то из нас нажмет кнопку, устройство получит радиосигнал и взорвется. Мощность у этой штучки небольшая, но ее хватит, чтобы повредить центральную нервную систему. И ты останешься неподвижным инвалидом на всю оставшуюся жизнь. Это в лучшем случае.

Все это Покровский говорил, глядя не на Настю, а на клетчатую скатерть.

– Что значит – имплантировали? – тихо спросила Настя.

– Имплантировали? Ну, это значит вживили в организм.

– Доктор?

– Ну кто же.

– Давно?

– Какая разница…

– Где эта…

– Я не знаю, – решительно замотал головой майор. Даже слишком решительно, Настя испугалась, что у него голова отвалится. Это, наверное, должно было означать, что он, Покровский, такими грязными делишками не занимается и знать о них не хочет, это все начальство…

– Зато я знаю. – Настя положила себе руку сзади на шею, стала прощупывать кожу…

– Ты там осторожнее, – предупредил Покровский, снова потупив взор. – В этой штуке есть защита от несанкционированного удаления, так что ты ее особо не тискай, а то сработает…

Настя медленно отвела руку.

– Извини, но другого выхода не было, – сказал Покровский.

– Да как вы?.. Да кто вам?.. Сволочи, – тихо сказала Настя, и слеза скатилась по ее щеке. – Какие же вы сволочи.

– Извини, – повторил Покровский. – Когда все закончится, мы обязательно удалим эту дрянь. Пойми, это вынужденная мера. Мы ее удалим, и ты все забудешь… То есть не почувствуешь. Я имел в виду, что ты даже не почувствуешь, как мы ее вытащим.

– Еще бы, – всхлипнула Настя. – Я же не почувствовала, как вы мне ее вставили. Тут у вас талант… Талант использовать других людей…

– Но так надо, – задушевным голосом проговорил Покровский. – Так надо, Настя. Ты поможешь многим-многим людям…

– Ну да, конечно. Тебе, Лизе, Сахновичу… Кому еще? Это не «многим людям», это совсем не «многим людям»!

– Ты ошибаешься. Когда ты узнаешь про свое задание больше, ты поймешь.

Два месяца спустя в женском туалете оперного театра Настя получила дополнительную информацию. В зеркале над умывальниками вдруг возникло рыжее облако. Лиза улыбнулась своему отражению и прошептала:

– Ты должна достать ключ от крайней комнаты второго этажа левого крыла. Твой будущий муж, наверное, держит его в своем кабинете, отдельно от всех других ключей. Это особенный ключ, ты поймешь, когда его увидишь…

– Я его видела.

– Ты уверена?

– У него в кабинете есть старинные часы в форме рыцарского замка. И на вершине одной из башен лежит большой пыльный ключ. Как будто его сто лет не трогали.

– На часах? – Лиза улыбнулась.

– Ну да, конечно… Скорее всего, это он. И что мне делать с этим ключом?

– Открыть дверь. И посмотреть, что за дверью. Зачем же еще нужны ключи от чужих дверей, как не для этого?

9

Ступени винтовой лестницы никак не кончались. Настя насчитала их уже больше сотни, но лестница все закручивалась, будто просверливала почву и уходила к центру земли. Становилось все холоднее, и как Настя ни заворачивалась в халат, избавиться от дрожи не удавалось. Впрочем, причиной дрожи мог быть и не холод.

Решимость Насти уменьшалась с каждым шагом, но когда этой решимости осталось на самом донышке и Настя посветила фонариком, чтобы оценить обратный путь, тут оказалось, что до земли всего пять или шесть ступеней. Она так заторопилась, что едва не полетела кувырком с последней ступени. Вот было бы смешно…

Настя снова посветила фонариком. Небольшой коридор, а в нем… Собственно, и все. Просто небольшой коридор, который никуда не ведет. Здесь было еще холоднее. Настя прошла по коридору, пока не уперлась в стену. Тупик. Очень интересно.

Настя для верности несколько раз ткнула в стену кулаком, но стена не развалилась, стояла себе, как и прежде. Остальные стены тоже не производили впечатления театральных декораций. Они были старые, прочные, пыльные, холодные… И совсем-совсем не гостеприимные. Настя вдруг подумала, что где-то в здешней темноте наверняка водятся пауки с их паутиной. И если такой паук свалится сейчас ей за шиворот… А про крыс вообще лучше не вспоминать, так что…

Звук раздался из-за той самой тупиковой стены, которую Настя проверяла на прочность. Это был негромкий звук, но в окружавшей Настю тишине он прорезался довольно внятно.

И все равно Настя в него не поверила. Она застыла у нижней ступени лестницы и выждала, пока звук не повторился.

Когда же из-за дальней стены во второй раз прозвучал низкий и тягостный звук, похожий на попытку завести огромный старый проржавевший механизм, Настя не обрадовалась и не захлопала в ладоши.

Вот теперь ей стало по-настоящему страшно. Потому что если эти слова Лизы оказались правдой, то, значит, правдой было и остальное.

10

– Зачем же еще нужны ключи от чужих дверей, как не для этого? – Лиза поправила прическу и оценивающе взглянула на вечернее платье Насти, после чего нахмурилась. – Короче, зайдешь, посмотришь, расскажешь…

– Что может быть там такого интересного, что спецслужбы устроили целую операцию ради одного ключа?

– Ради одной двери.

– Вот именно! Вы же такие всемогущие! Почему вы не можете получить ордер, войти в дом, обыскать его, и если там есть что-то незаконное… Хотя какие у Миши могут быть проблемы с законом?

– Аж противно слушать этот детский лепет! «Какие у Миши могут быть проблемы с законом»… А почему у Миши не может быть проблем с законом?! Ты так хорошо его знаешь? Тогда ты, наверное, в курсе, что твой Миша – один из главных людей в грузинской мафии…

– Это что, шутка?

– А что в этом смешного?

– Миша не может быть в мафии, я знаю, какие там бывают люди…

– Откуда ты знаешь? Из телевизора? Слушай сюда, девочка-припевочка, твой Миша – самый настоящий бандит. Он мафиозный начальник. Сам он не убивает людей, он отдает приказы. Ясно?

– Я тебе все равно не верю, но… Но допустим, я возьму ключ. Допустим, я открою эту дверь, что я там должна увидеть?

– Не знаю.

– Врешь. Ты знаешь, иначе бы не было этой операции… Что там?

– У нас есть предположение.

– Ну?

– У нас есть предположение, что там находится заложник.

Растерянное Настино лицо замерло неподвижной маской.

– Что? А ты думала, что Миша – это прекрасный принц на белом коне? Хотя, если он дарит такие симпатичные колечки… – Лиза тронула Настю за руку, – ему можно многое простить.

11

И вот теперь Настя попыталась рассуждать логично. Если там заложник, то Миша – начальник грузинской мафии. Если он из мафии, то что он сделает с девушкой, которая залезла в его секреты? И от чего, интересно, умерла его первая жена, по которой он так печалился? Может быть, и она тоже зашла в запретную комнату? Может быть, она увидела то, что ей не полагалось видеть? Мама, как же здесь холодно… И как же здесь страшно.

Настя посмотрела вверх, куда уходила казавшаяся бесконечной винтовая лестница. Еще можно убежать. Хотя бы попробовать убежать. Попробовать прикинуться – мол, ничего знать не знаю, ведать не ведаю. Ключ не брала, дверь не открывала, по лестнице не спускалась, звука из-за стены не слышала. Интересно, поверят ли ей. Интересно, сможет ли она вытравить страх из своих глаз. Интересно, сможет ли она сбежать из этого дома. Как много интересных вопросов есть в мире… И лучше бы никогда не встречаться с этим интересным. Лучше жить скучно, спокойно и долго.

Это была разумная мысль, но, как бывает со всеми разумными мыслями, она пришла слишком поздно.

– Выпустите меня, пожалуйста.

Настя вздрогнула и обернулась.

– Прошу вас. Я пленник, меня здесь удерживают против моей воли.

Тихий жалобный голос прошелестел в ее ушах, заставил сжаться сердце в перепуганный комок. Наверное, где-то в стене была щель, и через эту щель заложник сейчас разговаривал с Настей.

Она еще раз посмотрела вверх, в темное никуда…

– Пожалуйста, выпустите меня. Бога ради…

Настя подумала, что, наверное, еще минута у неё есть. Она посветила перед собой, подошла к стене, попыталась найти щель, из которой доносится голос, но так ничего и не увидела.

– Я слышу вас, – шепотом сказала она. – Я расскажу людям, что вы здесь. За вами придут.

– Будет уже поздно. Завтра они меня убьют! Я знаю, я слышал их разговоры… Выпустите меня сейчас!

– Я ничего не могу сделать одна, тут ведь стена.

– Это не стена, это дверь.

– Что?

Настя щелкнула кнопкой фонарика и внимательно посмотрела перед собой.

– Это все-таки стена.

– Но я видел, как она открывалась…

– Тут ни замочной скважины, ничего такого похожего на дверь… Я пойду и расскажу людям, они придут и сломают стену…

– Должен быть какой-то код…

– Как это?

– Эта дверь открывается не ключом. Надо нажать на специальные точки… Или постучать специальным стуком. Что-нибудь в этом роде.

– Но… я не знаю кода!

– Это должно быть что-то простое, что-то примитивное… Ну, как обычно.

Настя вдруг подумала, что голос из-за стены не очень походил на голос истощенного и отчаявшегося заложника. Судя по виденным ею фильмам, отчаявшиеся заложники делились на две категории: одни впадали в буйное помешательство, другие молча лежали в углу, потеряв интерес к жизни. Тут Настя столкнулась с новой, третьей разновидностью. Этот несчастный узник пытался командовать.

– На двери с твоей стороны есть какой-то рисунок? Какая-то надпись?

– С моей стороны просто кирпичная стена. И тут плохо видно… Мне нужно идти…

– И ты бросишь умирающего? Бог не простит тебе, не простит… – голос превратился в слабеющий стон.

– Но если меня поймают, то никто никогда за вами не придет!

– Тебя не поймают. И ты сейчас откроешь эту дверь.

– Как?!

– Ну давай попробуем… Нарисуй на стене вот такую штуку…

– Чем я ее нарисую? – торопливо перебила Настя.

– Кровью, само собой! У тебя ведь есть что-нибудь острое?

Настя на всякий случай отошла от стены.

– Нет у меня ничего острого, и не собираюсь я мазать своей кровью всякие грязные стены…

– Всего лишь несколько капель, – простонала стена.

– Нет, никаких капель, я ухожу! – Настя быстро зашагала к лестнице, наверное, слишком быстро, потому что когда фонарик вдруг погас, и Настя оказалась в полной темноте, и надо было срочно затормозить, то Настя не смогла, и страх немедленно взял ее за горло, сделав движения судорожными, неуверенными; колени задрожали, а руки заметались в поисках стены, в поисках опоры, и когда кончики пальцев почувствовали что-то похожее, Настя то ли прыгнула, то ли упала в ту сторону. Все это случилось за секунду, но слишком много страха было в этой секунде, и Настя буквально прилипла к холодной стене, боясь от нее оторваться, боясь сделать хоть шаг по коридору. Ее сердце стало невыносимо большим, заполнив всю грудную клетку и колотясь в нее обезумевшим поршнем. Ожидая, пока поршень успокоится, Настя несколько раз встряхнула фонарик, нажала кнопку, и лампочка все-таки соблаговолила зажечься.

Настя вздохнула сначала облегченно, а потом с удивлением и с запоздалой болью – луч света упал на ее кисть, и та была исцарапана до крови. Настя перехватила фонарик в левую руку и убедилась, что с правой – та же самая история; наверное, это были последствия отчаянного прыжка к стене. Сначала Настя хотела просто вытереть окровавленные пальцы о халат, но потом…

То ли она вспомнила сама, то ли до нее снова донеслось:

– Всего лишь несколько капель…

Настя повернулась к стене.

– Ну и что? Что мне делать с этими каплями?

– Ради бога, подойди ближе… Посмотри на стену, может быть, там есть какие-то знаки…

– Нет там никаких знаков, – сердито сказала Настя. – Я уже смотрела, так что…

Она вдруг увидела, что стена перед ней меняет свой цвет. Кирпичи словно молодели на глазах, сбрасывали с себя столетнюю грязь и приобретали сначала красный, а потом темно-оранжевый цвет. Изумленная Настя подошла ближе, вытянула руку с фонариком, чтобы лучше видеть, и стена, словно откликнувшись на ее приближение, стала «линять» еще быстрее. Темно-оранжевый цвет – цветом спелого апельсина, потом на секунду вспыхнул лимонной желтизной, а потом вдруг белым как снег, а потом…

Потом все цвета исчезли, и кирпичи стали прозрачными, а также – по крайней мере по виду – утратили свою твердость. Остались заметными их соприкасающиеся грани, отчего по-прежнему было понятно, что стена не сплошная, а сложенная из многих элементов. И теперь стало видно, что за этой стеной есть пространство, но разглядеть какие-то детали было невозможно.

– Теперь ты видишь? – спросил голос из этого пространства.

Настя не ответила, она не могла оторвать взгляда от прозрачной стены, которая едва заметно колыхалась и тем самым наводила на сравнение с огромной прямоугольной медузой, перегородившей проход. Настя терпеть не могла медуз, она ненавидела темные холодные подземелья, но сейчас ее охватило новое чувство, и оно было сильнее всех прежних страхов. Настя видела, как меняются вещи, и ей было ясно, что вещи меняются из-за нее. Она не знала, как именно это происходит, но она видела, как кирпичи превратились в прозрачное желе, и теперь она не могла завизжать от страха и убежать, она хотела увидеть, что будет дальше.

Что будет, если она сделает еще шаг вперед и… Она сделала этот шаг, по-прежнему вытянув вперед руку с фонариком. И ее рука вошла в стену. Было странно видеть собственную руку внутри обесцветившихся кирпичей, но все было именно так. Стена была холодной и чуть влажной, она практически не сопротивлялась Насте, она впустила в себя руку, а как только Настя двинула вперед все тело, стена просто расступилась. Образовался проход примерно в метр шириной, Настя поспешно миновала его и обернулась, боясь, что прямо сейчас стена сомкнётся и замурует ее здесь на веки вечные.

Но этого не случилось. Настя повела фонариком вверх-вниз и заметила, что вверху стена снова начинает темнеть, приобретая цвет, но происходит это очень медленно. Что самое главное – стена больше не шевелилась, не дрожала, не двигалась, была просто неподвижной, как, впрочем, и положено стенам.

– Я же говорил, – раздалось из темноты, теперь более отчетливо и громко. – Не надо никого звать, можно все сделать и самому… Теперь иди сюда, скорее…

Настя повернулась на голос. Фонарик высветил бледное пятно, похожее скорее не на человека, а на тонкий древесный ствол. У Насти пересохло в горле. Пара движений фонариком помогли прояснить, что это все-таки человек. И этот человек висит на стене с расставленными в стороны руками и ногами, словно истончившаяся звезда.

И еще Настя увидела, что все это было бессмысленно, потому что и ноги, и руки, и шея этого тощего, как спичка, мужчины были закованы в кандалы. Он висел в них, словно в паутине из железных цепей.

Это был старик с длинными седыми волосами, и выглядел он так ужасно, что непонятно было, как он вообще может подавать признаки жизни и тем более говорить.

Но старик говорил. И говорил он довольно странные вещи.

– Не может быть, – сказал он, когда Настя подошла совсем близко. – Женщина?! Нет, нет, только не это!

В этот момент Настя услышала шум, в котором не то чтобы узнала, а просто угадала звук двери, которую резко распахнули, а потом так же резко захлопнули. А потом был звук, очень похожий на шаги вышедшего на лестницу человека.

В связи с этим она забыла спросить заложника, что именно его не устраивает в ее половой принадлежности.

12

– Кто здесь? – раздалось сверху.

Настя закусила губу – она не просто попалась, она попалась глупо. Она с самого начала знала, что попадется, и вот…

– Кто здесь?

– Он что, думает, что ему ответят? – прошептал старик со стены. – Идиот…

– Извините, – таким же шепотом сказала Настя. – Я не смогла вас спасти. Теперь нас, наверное, убьют…

– Что делать, – проговорил старик. – Таковы правила. Попался – умри. Хотя… Хотя если ты считаешь, что тебе еще рано умирать…

– То что?

– Дай мне воды.

– Воды?! У меня нет воды!

– Это плохо. Что, совсем нет воды?

– Совсем!

– Надо найти. Хотя бы чуть-чуть.

– Да при чем тут вода?! Сейчас нас поймают, а вы про воду!

– Но бежать тебе все равно некуда, – вкрадчиво раздалось со стены. – Так почему бы не потратить последние секунды жизни на помощь умирающему от обезвоживания старику?

– Для умирающего вы как-то слишком много разговариваете…

– Это я из последних сил… – простонал старик, но Насте показалось, что в темноте он ехидно ухмыльнулся.

– Эй! – продолжал разговаривать с темнотой спускающийся по лестнице охранник. – Тут есть кто? Выходи по-хорошему, а то как зафигачу…

– Что он сделает? – не понял старик.

– Наверное, выстрелит.

Старик что-то сказал в ответ, но Настя уже не слушала его, она прошла сквозь проход в темнеющей стене и двинулась к лестнице, кляня себя за то, что не сделала этого раньше. Она же знала, что все кончится именно так, она же чувствовала, она же… Но, может быть, еще удастся отвертеться, наболтать что-нибудь…

Она едва не вскрикнула оттого, что левая нога угодила в холодную лужу. Тапочка мгновенно потяжелела, стала противной и липкой. Настя провела рукой по стене – здесь тоже была влага. Наверное, подтаявший снег просачивался сквозь крышу, стекал каплями холодной воды по стене…

Голос ударил ей в спину:

– Нашла воду?

От шепота старика было не укрыться.

– Нет!

– Но у тебя мокрые руки…

– В том-то и дело! Только руки намочила…

– Дай мне их.

Настя изумленно обернулась к едва заметному бледному пятну на стене.

– Протяни руку и намочи мне губы, – сказал старик. – Что, так сложно?

– Нет…

Она подошла к старику и вытянула вверх правую руку.

– Где вы… там?

Нижняя часть его лица ткнулась в ладонь резко и сильно, как-то даже по-животному. Несколько секунд шершавые сухие губы терлись о ладонь Насти, впитывая в себя всю до последней молекулы воду. Настя в это время зажмурила глаза, хотя кругом и так было темно, а еще она с удовольствием заткнула бы уши, поскольку звук всасываемой влаги был поистине отвратителен.

– Вторую, – деловито сказал старик, и Настя послушно протянула левую руку. Теперь Настя познакомилась и с языком, который набросился на ладонь Насти, как змея, исследуя каждый сантиметр ее ладони.

Настя не выдержала и сама отняла руку, потому что к горлу уже подступила тошнота.

– Ты… молодец, – проговорил старик. – Бог, он все видит… Он не забудет, как ты помогла старику… А теперь иди.

– Куда – иди? Там – этот, с пистолетом…

– Он тебе ничего не сделает. Ты ведь имеешь какое-то отношение к хозяину дома, так?

– Откуда… Откуда вы знаете?

– Иначе бы стена не раскрылась. Иди, иди…

Настя посмотрела на растопыренное на стене существо, которое вызывало у нее все больший страх… И ноги сами понесли ее к лестнице. Там, по крайней мере, все будет понятно – охрана, Миша и так далее.

– Стой! – окликнули ее, как только Настя поставила ногу на первую ступеньку. – Стой, не двигайся.

Настя задрала голову вверх, навстречу лучу фонарика.

– Блин, – сказал охранник. – Какого… То есть как вы сюда попали?

– Я? Я и сама не пойму… Может, лунатизм? Я не помню, как сюда попала, очнулась только, когда вы крикнули. Боже ты мой, я же в одном халате, а тут такой холод! Где это я вообще?

– Там, куда лучше не ходить, – мрачно ответил охранник. – Поднимайтесь наверх, Михаил Давидович вас уже полчаса ищет…

– Неужели?! – Она побежала вверх по лестнице, хлюпая мокрой тапочкой. – Какой кошмар…

– Вы поднимайтесь, – сказал охранник. – А я спущусь вниз, проверю, что там и как…

– Да чего там проверять, – неуверенно сказала Настя, но охранник не последовал ее рекомендациям. Он спускался вниз и на ходу пытался связаться с остальными по рации, но сигнал, видимо, не проходил через эти стены. Охранник чертыхался.

Настя сделала пару шагов наверх, но потом остановилась. Ноги и руки тащили Настю вверх, но ее расширившиеся от страха глаза не могли оторваться от черной бездны, в которую уходила лестница и в которую только что сошел по ступеням охранник, громыхая ботинками по ступеням.

– Подождите! – внезапно выкрикнула она. – Подождите, я с вами!

И ноги, почти не сгибаясь, нехотя побежали по ступеням вниз. Охранника уже не было ни видно, ни слышно, фонарик предательски замигал, Настя жала на кнопку, и тут…

Звук был искажен изгибами коридора, так что непонятно было, кто кричит и о чем именно кричит. Но самого крика было достаточно, чтобы Настю словно стеной остановило, а потом будто ракетой подбросило на несколько ступеней вверх.

Потом крик затих, а Настя замерла, вцепившись в изогнутые металлические перила. Холодный воздух царапал легкие, облапал всю ее с ног до головы, отчего Настя чувствовала себя замороженным полуфабрикатом человека.

И лишь небольшая точка на ее теле, сзади, на шее, чуть повыше выступающего позвонка, огненно пульсировала, словно очаг опасного заболевания.

Белый кружок фонарика так и не возник вновь. Зато Настя услышала уже знакомый ей траурный перезвон – будто бы кто-то пытался запустить громоздкий и ржавый металлический механизм.

– Женщина, – сказала темнота снизу. – Женщина, которая с мокрыми руками, ты еще здесь?

Настя пискнула что-то малопонятное, но ее поняли.

– Женщина, давай выбираться отсюда. Только ты мне помоги немного… Бога ради, помоги мне.

И снова этот мрачный перезвон. Насте не было видно, что происходит внизу, но получалось, что этот умирающий старик каким-то образом отцепился от стены и вот теперь тащит на себе всю свою металлическую паутину, но не останавливается.