Сны в высокой башне (№1) - Демоны вне расписания

– Сдается мне, подруга, в гости он тебя не пригласит, – огласила приговор Монахова. – Одна из самых закрытых стран… – Она снова уткнулась в листок. – За год выдается двадцать-тридцать въездных виз… Обалдеть.

– Ты мне завидуешь? – спросила Настя в шутку и тут же поняла, что с Монаховой такими вещами лучше не шутить.

– Я думаю, – сказала Монахова. – Я думаю, стоит ли тебе завидовать. И ни черта не могу придумать, потому что с этим твоим Денисом ничего не понятно. А ты вот сидишь и глупо улыбаешься, вместо того чтобы все получше разузнать… Расскажи еще раз, как вы познакомились.

Настя рассказала. Она могла рассказывать эту историю и в третий, и в пятый раз, потому что ей нравилась эта история – там была симпатичная героиня, интересная завязка, немного юмора и счастливый конец.

У Монаховой были другие критерии оценки, и Настина история по этим критериям, наверное, проходила в категории «отстой».

– Нет, – сказала Монахова. – Больше из этого никакой информации не выжмешь.

Она задумчиво закачалась на кровати, и сетка немедленно отозвалась пронзительным скрипом, будто напоминая Монаховой, кто она такая, откуда вылезла и куда запросто может вернуться, если не будет расчетливой и умной стервой. Монахова мгновенно замерла и опасливо посмотрела на кровать.

– Ладно, – сказала она. – В конце концов… это ведь твое сокровище, а значит, и твоя забота. Я просто не понимаю твоего легкомыслия…

– Пусть все будет как будет, – сказала Настя.

– Что это значит?

– Пусть все идет само собой. Как получится, так и получится.

– Это же глупо, – сказала Монахова и посмотрела на подругу, ожидая какого-нибудь внятного объяснения. Но вместо объяснения Настя просто пожала плечами. Хотя на самом деле у нее было объяснение – она боялась. Она боялась, что если возьмется самолично ворочать событиями, то непременно ошибется, а ошибаться именно сейчас ей отчаянно не хотелось. Настя была уверена в этих своих будущих ошибках даже больше, чем в том, что день сменяет ночь.

– Твоя наивность меня убивает, – снисходительно провозгласила Монахова.

– Пусть все будет как будет, – повторила Настя. Монахова еще что-то бубнила недовольным тоном, убеждала, что Настино «пусть все идет само» означает «пусть за меня все решают другие», а это до добра не доведет…

Но тут в комнату вошел Денис. Он встряхнул влажными после душа волосами и улыбнулся. В ту же секунду Монахова и ее слова для Насти перестали существовать.

– Мне нужно будет съездить за город, – сказал Денис. – На днях. Поедешь со мной?

Настя тщательно сложила пополам распечатку. Какие же мужики невнимательные… Неужели он не видит по ее лицу, что она готова поехать с ним не только за город, но и в эту его дикую карликовую страну, где монархия сохранилась с XV века, а по улицам, наверное, бродят дикие феодалы и тормозное посольство успевает выдавать лишь двадцать виз за год…

Но туда ее пока не приглашали.

5

В несколько следующих секунд Филипп Петрович внезапно переменился, словно актер, отыгравший свою роль, убежавший за кулисы и здесь сбросивший с себя отработанный набор гримас и жестов. Насте даже показалось, что за эти мгновения он стал ниже ростом и старше годами, да и пузо выскочило из расстегнутой куртки, хотя куда же оно могло деться? Филипп Петрович вздохнул, огляделся и, судя по выражению лица, не увидел вокруг ничего утешительного. Помимо прочего его взгляд наткнулся на пистолет – тот самый пистолет в его собственной руке, которым он угрожал брату Максу. Филипп Петрович вроде даже как удивился и медленно сунул оружие в карман пальто.

– Ну что? – спросил Иннокентий, вытянув шею в направлении низкого каменного потолка.

– Ничего, – сказал Филипп Петрович, и в этот момент его утомленные глаза встретились с Настиными тревожно-безнадежными зрачками. Филипп Петрович вроде даже смутился. Он поспешно шагнул к Насте и успокаивающе заговорил:

– Не волнуйся, все будет хорошо…

– Кто там? – Настя, не оборачиваясь, показала пальцем себе за спину. – Кто там на вертолетах и кто сейчас там ломает дверь?

– Или это люди Гарджели… или это те ребята, от которых ты тогда сбежала. Как их там?.. Майор Покровский, да?

Настя опустила то обстоятельство, что майор Покровский, скорее всего, мертв, и перешла к сути дела. Она завопила:

– Как?! Как тогда все может быть хорошо?!

– Увидишь, – пообещал Филипп Петрович. – Да, в это сложно поверить, но знаешь ли…

– Вот он, – перебил его Иннокентий, задрав голову к потолку. – Вот он, красавец…

С потолка посыпалась каменная крошка, потом Настя увидела, как на неровном своде странным цветком распускаются несколько трещин, потом пыль и осколки камней сверху полились этаким душем не для слабонервных, и Настя подумала, что сейчас их засыплет в этом вампирском подземелье к чертовой матери, но почему же тогда Филипп Петрович и Иннокентий стоят как вкопанные…

Тут сверху с грохотом свалился здоровенный камень, едва на задев Иннокентия. Но самое жуткое было не это, а то, что у камня затем появились руки и голова. Ах да, еще и ноги, хотя они были менее заметны.

Камень оказался низкорослым, плотным и сутулым человеком – точнее, человекообразным существом, от которого шел страннейший запах, в котором смешались свежая земля, телесная нечистота и – Настя могла бы в этом поклясться – запах молотого кофе. Существо повело плечами, стряхивая с себя грязь – не всю, но хотя бы какую-то ее часть, – и выставило перед собой лязгающие клешни, сопровождая эти действия угрожающим хрюканьем. Хотя возможно, оно просто отплевывало попавшую в рот землю.

– Здрасте, – холодно сказал Иннокентий, держась от клешней на благоразумном расстоянии. Филипп Петрович приобнял Настю за плечо и многозначительно закивал головой, что, наверное, должно было убедить Настю – все в порядке, у нас по-прежнему шикарные перспективы. Как ни странно, но дрожь утихала отчасти потому, что вывалившийся из дыры в потолке карлик не предпринимал никаких активных действий, просто стоял и помахивал своими клешнями. Насте вдруг пришло в голову, что это он с испугу. Это он их боится. От этого неожиданного озарения Настя совсем потеряла страх, и на ее лице появилась кривая ухмылка.

Она как будто нашла отмычку и ею открыла все секреты пахнущего землей и кофе карлика. Настя присмотрелась и увидела, что лязгающие клешни – это такие специальные насадки на руки карлика, что-то среднее между когтями Фредди Крюгера и рыцарскими перчатками. Также ей стало понятно, что лицо карлика выглядит столь странно потому, что в его волосы и длинную бороду набилось столько грязи, что они приняли самую невообразимую форму и будто срослись с широкими плечами карлика. И через всю эту грязь и земляной панцирь смотрели два маленьких настороженных глаза, пытаясь удержать и Настю, и Филиппа Петровича, и Иннокентия.

Настя подмигнула ему, и на секунду существо от изумления перестало лязгать клешнями.

В следующую секунду из отверстия в потолке вывалился еще один грязный вонючий шар, расправившийся потом в угрюмого бородача с металлическими когтями на руках. Потом потолок треснул в другом месте, метрах в двадцати от Насти, потом где-то еще дальше, и еще, и еще… Грязные волосатые карлики сыпались сверху, как будто с какого-то странного конвейера. Оказавшись на полу и слегка отряхнувшись, они немедленно разворачивались в сторону Насти и ее спутников и принимались угрожающе лязгать своими когтями. Сбившись в плотную шеренгу, перекрывшую весь коридор, они медленно двинулись вперед, неостановимые, как заполняющий форму раскаленный металл.

Настя инстинктивно отодвинулась назад, но тут с противоположной стороны коридора раздался скрежет по металлу, но как по сердцу, потому что вслед за этим дверь вздрогнула и внезапно распахнулась, выстрелив облаком каменной пыли. Из этой пыли вышел сумрачный брат Максим и сказал:

– Меня просили вам передать: дело ваше дрянь.

– Мы в курсе, – ответил ему Иннокентий.

– Сдавайтесь, – бесстрастно сказал брат Максим, и за его спиной в сером сумраке шевелились какие-то неясные тени. Карлики как по команде снова залязгали когтями. – Сдавайтесь, – повторил брат Максим.

Никто ему не отвечал, и Настя вопросительно посмотрела на Иннокентия. Тот улыбнулся краем рта и прошептал:

– Денис Андерсон… Надо же.

Настя хотела ему сказать, что, наверное, сейчас им не стоит обсуждать ее личную жизнь, а стоит подумать, как выпутаться из этого…

У нее заложило уши. Эхо выстрела еще несколько секунд давило на барабанные перепонки, а потом Настя услышала тонкий, как от колокольчика звон упавшей на пол гильзы.

Брат Максим дернулся, как от удара электротоком, и опустился на одно колено, словно собирался принимать рыцарскую присягу. Его лицо вдруг стало лицом обиженного ребенка, которого неожиданно и несправедливо наказали.

Филипп Петрович качнул стволом пистолета и негромко произнес:

– Уйди в сторону, тварь.

– Мое колено, – изумленно проговорил брат Максим.

– В сторону, – повторил Филипп Петрович. – Я сдаваться не буду, я буду разговаривать. Но не с тобой, а с тем, кто стоит у тебя за спиной.

Настя с опаской посмотрела на земляных карликов – те запросто могли кинуться Филиппу Петровичу на спину, но они этого не делали. Вся эта лязгающая толпа просто стояла и смотрела. Ну, и еще издавала низкое нутряное рычание, к которому Настя уже вроде и привыкла.

Настя вспомнила ресторан и презрительно брошенное Филиппом Петровичем: «Ну и что ты сделаешь мне, человеку?» Карлики, прогрызшие путь в подземный коридор откуда-то сверху, людьми, по всей видимости, не были. А значит, Филипп Петрович мог стоять к ним спиной и спокойно отстреливать себе вампиров. Карлики просто перекрывали дорогу, чтобы Филипп Петрович и остальные не сбежали. Чтобы кто-то мог догнать Филиппа Петровича. А вот этот кто-то вполне мог оказаться человеком.

И судя по тому, как небрежно он отпихнул раненого брата Максима, человеком он и был.

– Разговаривать? – спросил он. – Черта с два. Не буду я разговаривать.

Давид Гарджели был все так же бледен и тонок, но в этом подземелье, стоя на фоне занавеса из серой пыли и развороченной металлической двери, он если и походил на ангела, то на падшего.

– Есть другие предложения? – спросил Филипп Петрович.

– Да. Сломать тебе шею и забрать то, что принадлежит мне по праву.

– Здесь нет ничего твоего.

– Здесь все мое. Все, что я захочу объявить моим, моим и будет. Эта женщина виновна в гибели моего брата. Этот выродок – давний враг нашей семьи. И я требую…

– Эта женщина арестована, – перебил его Филипп Петрович. – По делу высшей категории. И смерть твоего брата – при всем моем уважении – мало кого интересует в Большом Совете. Поэтому женщина останется со мной.

Давид молчал, но его сумрачное лицо не давало надежды на то, что это молчание – знак смирения и уступки. Скорее это было молчание, которое давало противнику еще пять секунд на осознание безнадежности своего положения.

– Я ведь могу просто свернуть тебе шею, – сказал Давид. – Ты разве не видел, кто со мной? Ты не видел, кто стоит на пороге? Они не оставят от тебя даже тени. Им достаточно лишь одного моего слова, а я легко произношу такие слова. После того как убили моего брата, эти слова из меня так и лезут.

– Очень может быть. Но тогда тебе придется потом убить их всех, а также убить эту толпу гномов, – Филипп Петрович небрежно мотнул головой в сторону пахнущих землей и кофе карликов. – А еще его, – Филипп Петрович ткнул стволом пистолета в бледного брата Макса. – И всех его соседей.

– С какой стати?

– Объясняю, – сказал Филипп Петрович. – Рано или поздно кто-то из них проболтается, что ты убил комиссара Большого Совета. Они обязательно проболтаются или из-за денег, или чтобы насолить роду человеческому. И вот тогда у семьи Гарджели действительно начнутся неприятности.

– Я этого не боюсь.

– Да, я слышал, что дураки отличаются бесстрашием.

Давид что-то зло выкрикнул по-грузински. Филипп Петрович зевнул. Потом повисла гудящая тишина, от которой Настю замутило. Ей захотелось потерять сознание и очнуться уже тогда, когда все будет кончено. И Настя вспомнила старую-старую сказку о прекрасном принце и его младшем брате. Дворец стоял посреди заснеженного сада, в большой комнате негромко переговаривались гости, и среди прочих там был тонкий юноша античной красоты.

– Это мой младший брат, Давид, – сказал тогда Михаил. – Он специально приехал в город, чтобы посмотреть на тебя.

– Нет, – поправила его Настя. – Он приехал посмотреть на девушку старшего брата.

– Он опять меня опередил, – грустно сказал Давид, поднося к губам ладонь Насти. Его касания были легки, как дыхание. – Если бы я встретил вас раньше Михаила! – Он покачал головой, и в грусти его лицо стало даже более прекрасным.

Теперь оно было исполнено не грусти, а решительной ненависти, и эти эмоции делали Давида Гарджели одновременно пугающим и восхитительным. Если бы это было лицо кинозлодея, то Настя бы прониклась к нему симпатией, настолько прочувствована и непосредственна была его злость, словно ее выжгли на этом лице, которое еще несколько месяцев назад принадлежало хрупкому юноше, а теперь было маской неутомимого преследователя.

Внезапно она почувствовала на себе его взгляд и содрогнулась – будто узник, решившийся на побег и перебравшийся через высокую стену тюрьмы, внезапно осознает, что сил идти дальше у него нет, и в этот самый момент его накрывает мощный луч прожектора с вышки, луч, который пронизывает беглеца насквозь и окончательно лишает сил бежать, идти, двигаться и дышать вообще.

– А он? – вдруг спросил Давид.

– Забирай, – ответил Филипп Петрович.

– Что? – удивился Иннокентий.

– До свидания, – сказал Филипп Петрович и дернул Настю за собой. Иннокентий шагнул было следом, но Филипп Петрович едва ли не в зубы ткнул ему стволом пистолета. И тут к Иннокентию хлынул поток лязгающих когтями волосатых землекопов; попутно они обегали Настю и Филиппа Петровича, словно те были неодушевленными предметами, и Настя заткнула нос – настолько сильным был этот смешанный запах сырой земли и кофе. Когда гномы облепили со всех сторон Иннокентия, это выглядело даже немного забавно, потому что ни один из них не доставал Иннокентию до груди. Они просто издавали низкий угрожающий рев, отчего Иннокентий брезгливо морщился, но поделать ничего не мог, поскольку позади него была стена, а со всех остальных сторон сопящая и лязгающая когтями толпа.

– Пошли, пошли, – торопил Настю Филипп Петрович, а она все оглядывалась, стараясь рассмотреть, что же будет с Иннокентием. Но вскоре коридор стал поворачивать влево, да и удалились они уже на приличное расстояние, так что Насте не было смысла оглядываться.

И тут в спину ей ударила воздушная волна, толкнула прямо на Филиппа Петровича, тот споткнулся, но устоял и удержал Настю, схватив ее за шиворот, как котенка. Настя восстановила равновесие и вопросительно посмотрела на Филиппа Петровича, но тот явно был не склонен к разговорам. Так они стояли и смотрели друг на друга, она – зная, что по-прежнему ничего не знает про себя и про вокруг; он – по-прежнему считая, что так ей лучше и оставаться – в неведении.

Из глубины коридора, в той стороне, где остались Иннокентий, Давид Гарджели и его пестрая компания, раздался громкий звук, похожий то ли на рык огромного изголодавшегося зверя, то ли на грохот обрушившейся постройки.

– К черту, – сказал Филипп Петрович. – Пусть сами разбираются.

И он снова потащил Настю вперед по извилистому коридору. Настя спешила, потому что темные извилистые коридоры ей никогда не нравились, а слышимые где-то позади странные звуки лишь усугубляли эту нелюбовь.

Только вот у Насти все сильнее бился в сердце тревожный колокольчик, извещавший, что когда коридор закончится, то лучше не станет. Она, может быть, многое позабыла, но две недавно услышанные фразы она запомнила.

– Эта женщина арестована, – сказал Филипп Петрович. И это было еще полбеды.

Беда заключалась в том, что еще раньше, в ресторане города Старые Пряники, человек в камуфляже, тот, которого потом Иннокентий привез на ужин брату Максу, снисходительно посмотрел на Настю и сказал Филиппу Петровичу:

– Ты сейчас прикрываешь простого человека. Кстати, не стопроцентного человека.

И Филипп Петрович не стал тогда с ним спорить.

Может быть, сейчас было не самое подходящее время, но, едва поспевая за фигурой в длинном пальто, чувствуя нарастающую боль в мышцах и глотая странно пахнущий воздух подземелья, Настя спрашивала себя: «Ну почему все это случается со мной? И почему это случается именно так? Почему я не могу сделать правильный выбор? Почему я всегда сворачиваю не туда, доверяюсь не тем людям… Где-то ведь наверняка есть выход из замкнутого круга, по которому я бегаю с сентября месяца, но я каждый раз пробегаю мимо этого выхода…»

Впрочем, именно сейчас ей было не из чего выбирать – у подземного коридора не было ответвлений, а про возвращение назад Настя даже и не задумывалась. Поэтому она просто бежала, чуть пригнувшись, чтобы не треснуться головой о грубо выдолбленный потолок.

Выбора сейчас у нее не было, и в этом безальтернативном беге черт знает куда Настю вдруг накрыло неожиданное спокойствие – словно укол обезболивающего в изнывшуюся часть тела.

6

Он все-таки раздобыл меч. Судя по некоторым признакам, он получил не совсем то, что хотел достать, но все же это, несомненно, было настоящее оружие, а не сувенирная поделка. Настя как-то решилась подержать эту штуку в руках и уважительно покачала головой: чуть искривленный клинок достигал в длину немногим более полуметра, но при этом был настолько тяжел и внушителен, что всякие банальности насчет того, что «размер имеет значение», казались кощунством. За этим оружием тянулась какая-то история, следы которой воплотились в потертостях на ножнах и царапинах на рукояти; за этим оружием тянулась какая-то прежняя жизнь; где-то в этой жизни таились былые поражения и победы, схватки и убийства… Вероятно, этот груз и утяжелял вес меча, увеличивая плотность металла на величину X. Настя почувствовала эту X с первого прикосновения и поэтому поскорее положила оружие на место.

Денис не сказал ей, где он взял меч и во сколько он ему обошелся. А Настя не стала задавать ненужных вопросов.

Меч у него появился в июне, и тогда же Денис впервые пропал. То есть никуда он, конечно же, не пропадал, просто два или три дня Настя его не видела и не слышала. Он не звонил, не приезжал в общежитие, не отвечал на звонки. В этом, конечно же, не было ничего экстраординарного, и Насте, наверное, стоило отнестись к исчезновению Дениса более рассудительно, но она в эти дни ничего не могла делать рассудительно. В предыдущие три недели они практически не расставались, проводили вместе дни и ночи, и это неожиданное исчезновение было как разрыв силового кабеля – сложный механизм под названием Настя просто отказывался функционировать.

Потом он появился, и сразу же стало понятно, что ничего ужасного не произошло, что у каждого могут быть дела, требующие отлучки из города. Денис извинился за то, что не предупредил Настю, и пообещал больше так не делать… Разве ей нужно было что-то еще после этого? Разве после этого она могла задавать какие-то вопросы? Типа – а что это у тебя за царапина на шее? Или – почему ты хочешь, чтобы ночью в комнате горел свет? Все это было неважно. Тогда это было неважно.

Вернувшись после этой отлучки, Денис словно хотел компенсировать отнятые у Насти три дня – он был неотлучно при ней, он сидел в общежитии и ждал ее, пока Настя решала свои проблемы в университете. Какой-нибудь сторонний наблюдатель мог бы решить, что Денис чего-то или кого-то боится, да только откуда было Насте взять этого стороннего беспристрастного наблюдателя?

Прошло несколько дней, и Денис сказал:

– Мне нужно будет съездить за город. Поедешь со мной?

– Ты уже спрашивал, – улыбнулась Настя.

– Да? И что ты ответила?

– Я ответила – куда угодно.

– Что это значит?

– Я поеду с тобой в любое место. За город так за город.

– Хорошо.

– У тебя там дела?

– Дела, – подтвердил он и нахмурился. Насте больше нравилось, когда Денис улыбается, поэтому она подкралась к нему сзади, взлохматила ему волосы и прошептала в ухо:

– Деловая колбаса!

– Это не смешно, – сказал он.

– У тебя получится, – сказала ему Настя.

– Что? – как-то встревоженно встрепенулся он. – Что у меня получится?

– У тебя все получится. Даже если сейчас тебе кажется, что ничего не выйдет, на самом деле все получится.

– Откуда ты знаешь? – недоверчиво спросил Денис. – Ты ведь даже не знаешь, что у меня за дела…

– Я чувствую.

– Как ты можешь чувствовать, ты же не… – он осекся. – Я понял. Ты просто хочешь, чтобы у меня все было хорошо.

– Я хочу, чтобы у нас все было хорошо.

– Ты мне поможешь?

– Конечно.

– Хорошо, – сказал он, и Насте показалось, что напряжение, сконцентрировавшееся в вертикальной складке между его бровей, чуть ослабло…

А может быть, это ей только показалось. В любом случае, знай Настя хотя бы самое чуть-чуть про дела Дениса, она поняла бы, что помощи от нее в этих делах быть не может.

Интересно, что Денис про свои дела знал все, но почему-то при этом надеялся на Настю. Этому есть два возможных объяснения. Первое объяснение состоит в том, что Денис вел себя как последний болван. Второе объяснение состоит в том, что Денис знал про Настю нечто такое, чего пока не знала ни она, ни…

Нет, пожалуй, второй вариант нельзя назвать правдоподобным. Поэтому остановимся на первом варианте, который подразумевает, что Денис Андерсон вел себя как болван.

То, что он при этом был болваном королевских кровей, его совершенно не извиняет.

Ни капельки.

ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ

КОНЦЕРТ ДЛЯ ДОЖДЯ И АВТОМАТИЧЕСКОГО ОРУЖИЯ,

ИЛИ КАК ТЕРЯЮТ ГОЛОВУ НЕ ОТ ЛЮБВИ

1

– Теперь ты вспомнила?

– Да, теперь я вспомнила.

– Тогда это… рассказывай.

– Черта с два.

После Старых Пряников они перешли на «ты», но, похоже, это был последний шаг навстречу, который они могли сделать. Филипп Петрович тщательно поправил шарф, как будто ликвидация мелкого недостатка в одежде могла исправить всю ситуацию. Он исподлобья смотрел на Настю, ожидая каких-то разъяснений, но их не было, и Филипп Петрович был вынужден пуститься в расспросы:

– И почему же?

– А ты не понимаешь?

– Ты устала?

Вот тут-то Настя повернулась к нему и удостоила Филиппа Петровича таким взглядом, которого тот явно не ожидал и которому был не рад.

– Да, я устала, – сказала Настя и поняла, что ей сейчас до смерти хочется снять сапоги; не просто снять, а зашвырнуть куда подальше и не надевать день, два, неделю. Сидеть босиком и шевелить пальцами ног. Однако для этого нужно было сначала нагнуться и расстегнуть «молнию» – усилие, находящееся за пределами человеческих возможностей. Поэтому Настя сидела в сапогах, и это доводило градус кипения ее чувств до опасного максимума.

– Да, я устала, потому что меня сначала таскали по городу, а потом меня резали, а потом это подземелье… – Настю передернуло при воспоминании о бесконечной дороге в сыром коридоре, под конец которого ей казалось, что в сапоги ей налили цемента, а кислород в тамошнем воздухе заменили каким-то ядовитым газом, от которого легкие режет словно ножом… – Я устала, потому что весь день… Нет, всю неделю, нет, месяц! – Если бы она была в лучшей форме, то поняла бы, что месяц – это тоже неправильный вариант. – Весь месяц меня таскают с места на места, будто куклу, мне ничего не объясняют, меня не считают за человека, просто вытирают об меня ноги, словно… – Тут у Насти перехватило дыхание. Она сделала несколько яростных вдохов и продолжила: – Я хочу знать, что, как и почему! Зачем вам Денис Андерсон, что тут вокруг нас творится… Что было у меня в шее, что это был за ужас в Старых Пряниках, что там был за парад уродов… Я хочу все это знать! И пока я это все не узнаю, я тебе и слова не скажу про то, что я вспомнила! И я не шучу! У меня все ваши тайны и отговорки уже вот тут! – Настя схватилась за горло и стиснула его так, что сделала себе больно. – Я вам не кукла, со мной нельзя так…

– Да, я понял, – спокойно сказал Филипп Петрович. – Немного сумбурно, но основную мысль я уловил.

Он посмотрел на часы.

– Может, лучше завтра? То есть после того, как отоспишься?

Настя замотала головой. За окном не было даже намека на рассвет, там были лишь темные занавеси ночи, но Настя не думала о сне. Точнее, она думала о нем, но не как о желанном отдыхе, а как о двери, в которую могут вломиться кошмарные персонажи прошлой ночи; как о двери, которую стоит запереть на все замки да еще прислонить к ней изнутри что-нибудь тяжелое. Поэтому она хотела услышать все разъяснения сейчас, пока Филипп Петрович не придумал новых отговорок или пока не случилось чего похуже… Нет, завтра будет не лучшим временем для разговоров, потому что завтра может и не быть.

Они выбрались из подземного хода в каком-то заброшенном доме на окраине Старых Пряников. То есть это Насте он показался заброшенным, а Филипп Петрович, принюхавшись и присмотревшись – хотя куда там можно было присматриваться в кромешной тьме? – предложил побыстрее сваливать отсюда.

Потом они вышли на шоссе и поймали попутку, даже не спрашивая, куда машина направляется, – просто чтобы уехать из Старых Пряников. Примерно через час из ночи возникли огни небольшого поселка, который словно прилип к заправочной станции. Настя и Филипп Петрович оказались единственными посетителями в круглосуточном придорожном кафе, где заспанный кавказец поджарил им яичницу с помидорами и колбасой, налил чаю и тут же задремал прямо за стойкой, подложив ладонь под небритую щеку. Радио ностальгически хрипело песнями двадцатилетней давности, и кавказец улыбался во сне.

Настя подчищала хлебной корочкой тарелку, а Филипп Петрович достал мобильный телефон и завел длинный разговор неизвестно с кем и непонятно о чем – он предварительно отошел от Насти на солидное расстояние, и это стало еще одной каплей, продолбившей Настино терпение и смирение, в итоге чего терпение и смирение взорвались криком:

– У меня все ваши тайны и отговорки уже вот тут!

Кавказец, впрочем, от Настиного вопля даже не пошевелился.

– То есть ты хочешь, чтобы я сейчас все тебе объяснил?

– Да, прямо сейчас.

– Ну… И с чего мне начинать? – Филипп Петрович задумчиво поскреб щетину. Похоже, он и вправду не знал, с какого момента следует подключить Настю к этой странной и, вероятно, длинной истории.

Настя посмотрела на Филиппа Петровича и увидела завернутого в длинное пальто усталого мужчину, который когда-то подобрал ее на заснеженной дороге возле горящей штаб-квартиры Покровского. Который не раздумывая дал ей пистолет, когда она попросила гарантий безопасности. Который пока не сделал ей ничего плохого. Пока.

Интересно, что видел в тот же самый миг Филипп Петрович, глядя на Настю. Куклу, которую таскают за собой по соображениям, о которых кукла никогда не узнает? Марионетку, которая обречена до конца своих дней дергаться по команде хозяина? Невезучую дуру, которую угораздило так вляпаться в прошлом году, что до сих пор она не может понять, кто же она – кукла или человек?

– Ты сказал Давиду, что я арестована, – Настя начала с недавнего, а потому особенно болезненного и пугающего.

– Ну, я бы еще и не то сказал, чтобы выбраться оттуда.

– То есть я не арестована?

– Я не арестовываю людей, Настя. Я их иногда убиваю, но не арестовываю. Я же не полицейский и не судья.

– Ты говорил про Большой Совет, на который ты работаешь…

– Да, я комиссар Большого Совета.

– Что это такое?

– Это мои хозяева. Можно сказать, что это влиятельная международная организация.

– И они поручили тебе найти Дениса Андерсона?

– Да.

– Зачем?

– Потому что он – важная персона.

– А поконкретнее?

– Сын одного из членов Большого Совета. – Филипп Петрович на секунду задумался, а затем уточнил: – Сын короля Утера.

– Что?! Какого еще короля?

– Утера Лионейского, – сказал Филипп Петрович и выжидательно посмотрел на Настю.

– Лионейского? О, – Настя кивнула. – Понятно. Это я помню: Лионея, политический строй – монархия. Еще с XV века. То есть…

– Денис Андерсон – особа королевской крови. Наследник королевского престола Лионеи. Дела короны и дела Большого Совета требуют его немедленного возвращения домой. Поэтому я должен его найти и вернуть.

– А он что же, не оставил вам адреса, телефона?

– Настя, Денис Андерсон, по сути дела, сбежал из дома. Он поссорился с отцом и уехал, никому ничего не сказав.

– Ха, – сказала Настя.

– Что это значит?

– То есть я связалась с принцем. Ай да я.

– Получается, что так. Ну, тебя устраивают мои объяснения?

– Я ведь только начала спрашивать, – сказала Настя. – Я только начала…

2

– Так когда мы поедем? – спросила Настя.

– В субботу, – сказал он. – Утром в субботу

– Суббота… Хорошо, я смогу договориться на работе.

– Договориться о чем? – удивился Денис. – И на какой работе?

– Вообще-то, на стипендию особо не разгуляешься, поэтому приходится… – тут она поняла, что слово «стипендия» тоже относится к числу понятий, требующих разъяснения. Ох уж эти иностранцы… Покончив с кратким обзором политики правительства в сфере высшего образования, Настя вернулась к началу: – И поэтому мне нужно подрабатывать. Последние полгода я работала продавцом в отделе женской одежды, там можно договориться о персональном графике, да и шмотки по дешевке можно прикупить… Но денег там платят немного, поэтому на лето я думаю устроиться куда-нибудь в другое место.