Сны в высокой башне (№1) - Демоны вне расписания

Сергей Осипов

Демоны вне расписания

В отеле «Оверлук» по ночам холодно. Я лежу, завернувшись в два одеяла, как в кокон, и заранее поеживаюсь от неизбежной необходимости выползать наружу. Звонить администратору и жаловаться на холодные батареи бессмысленно, потому что офис администратора пуст. Все офисы в этом здании пусты. Если честно, то и номера тоже почти все пусты. Нас только двое в этом отеле – я и Иннокентий. Он поселился на двадцатом этаже, потому что привык посматривать на мир чуть свысока. Я – на третьем, потому что сюда без перебоев доходит вода и потому что меня пугает возможность поломки лифта.

Само собой, «Оверлук» строился не для нас двоих. Само собой, когда люди сначала проектируют, а потом возводят двадцатиэтажную башню на четыреста с лишним номеров, они предполагают, что кто-то в них заселится. Если не во все четыреста, то хотя бы в половину. Хотя бы в третью часть. Хотя бы в пять номеров. Но нас тут только двое, поэтому весь персонал распущен по домам, а отопление отключено еще в феврале. Поэтому я чувствую себя как одинокий, забытый всеми призрак в безлюдной башне из стекла и стали.

Впрочем, иногда здесь встречаются другие люди – они не живут в гостинице, но зачем-то появляются на нижних этажах. Они двигаются быстро и молчаливо, не обращая на меня никакого внимания. Потому и они тоже похожи на призраков. На меня обращает внимание только король Утер – он сдержанно кивает мне, когда мы сталкиваемся в вестибюле. Обычно я стою перед автоматом по продаже шоколадных батончиков и предаюсь тягостным раздумьям насчет выбора кнопки, а Утер в это время своей прихрамывающей походкой пересекает холл в направлении гостиничной библиотеки. Разумеется, библиотека тоже пуста, и королю приходится самому бродить мимо высоких стеллажей, разглядывать названия на корешках и даже карабкаться по стремянке, чтобы вытащить с верхней полки пыльное жизнеописание какого-нибудь пыльного римлянина. Пока Утер этим занимается, снаружи, у дверей гостиницы терпеливо ждет королевский секретарь. Когда Утер с парой выбранных книг выйдет из отеля, секретарь немедленно зафиксирует их названия в своей электронной записной книжке. Позже это войдет в биографию Утера, которая будет опубликована после его смерти. Вероятно, это будет весьма многословное издание – к примеру, биография короля Леонида занимает шестьдесят четыре тома, хотя король Леонид не сделал ровным счетом ничего выдающегося: он жил, ждал, не дождался и умер. Я ничего не имею против покойного, но есть в этом какая-то несправедливость – ведь довольно бурная жизнь короля Лазаря умещена всего в два тома, а вся достоверная информация о короле Томасе умещается на дюжине страниц – и это чертовски несправедливо, ведь именно с Томаса все и началось. Наверное, дело в том, что у Лазаря (который жил двести лет назад) и Томаса (пятьсот, если не ошибаюсь) не было личных секретарей, а если и были, то без электронных записных книжек. Я также думаю, что у королей прошлого было слишком много дел, чтобы заботиться составлением подробных отчетов об этих делах. Да и перед кем им было отчитываться? Перед бухгалтерией? Не думаю.

И вот король Утер с сосредоточенным видом выходит из отеля с очередной парой толстых книг, как будто бы эти книги помогут ему исправить положение дел. Но ведь ни двенадцать страничек о Томасе, ни тома о Лазаре, ни все шестьдесят четыре фолианта о Леониде не помогут Утеру. И я не помогу. И даже Иннокентий. Потому что слишком уж все неправильно идет в последнее время. Начнем с того, что вообще-то король не должен появляться в отеле, даже если тот находится в сотне метров от королевской резиденции. Он вообще не должен покидать пределов своего так называемого замка – в этом его миссия. Он должен ждать и надеяться, что не дождется. То, что король Утер почти ежедневно нарушает священную традицию, – уже верный симптом неправильного хода вещей. «Мир оступился, – говорит по этому поводу Иннокентий. – И на следующем шаге он может запросто сломать ногу. А потом грохнуться и свернуть себе шею».

Это не очень веселая перспектива, но, честное слово, она не зависит от того, сидит король Утер безвылазно в Большом зале своего дворца или бродит в сопровождении секретаря по изрядно опустевшей столице. И, должно быть, ему очень печально сознавать, что после всех этих лет мир идет своей дорогой, а король Утер – своей. Я поняла это, когда увидела семейный склеп королевской династии – меня сводил к нему Иннокентий. Это очень печальное зрелище. Я даже, наверное, поплакала бы там, если бы знала лично кого-то из сотен похороненных там мужчин и женщин. Но я их не знала. Я только видела место, приготовленное в склепе для Утера. Ему недолго оставаться пустым. И вот тогда я буду реветь, потому что знаю короля Утера, он едва заметно кивает мне, пересекая гостиничный холл. И это его способ пожаловаться мне на несправедливость мира. У меня есть свой способ. Я расскажу вам историю. Как это там обычно начинается – жили-были? Пили-ели? Спали-врали?

Нет, пусть начинается вот так.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ШЕСТОЕ СЕНТЯБРЯ,

ИЛИ ПРОЩАЙ, ЖЕСТОКИЙ МИР

1

Её трясло словно в лихорадке всю дорогу до шестьдесят девятого километра, а потом она по-дурацки просто упала с мотоцикла. Тот поехал себе дальше, словно вдруг обрел собственный разум, и у этого разума были собственные далеко идущие планы. На Настю, лежащую в грязи, он плевать хотел.

От удара о землю Настя на пару секунд задохнулась и перестала реветь. Потом она нашла свои руки – одну, вторую. Потом – ноги. Собрала все это вместе и оторвалась от жесткой и грязной обочины.

Тем временем мотоцикл въехал в придорожные кусты и возмущенно затрещал.

Настя села на землю, сняла шлем и заревела в голос. В этот момент пошел дождь, и вскоре Настя обнаружила, что сидит в грязной луже, размазывая грязными руками по лицу слезы. Для полного комплекта не хватало только точечного разряда молнии в ее глупую и невезучую голову. Все остальное с ней уже случилось.

Настя рукавом вытерла лицо, шмыгнула носом. Мотоцикл где-то в кустах хрюкнул и замолк окончательно.

– Ну ты и скотина! – сказала ему дрожащим голосом Настя. Костерить себя она уже устала. – Что я теперь буду делать, а?!

Все еще хлюпая носом, она кое-как поднялась с земли и огляделась по сторонам.

– Черт.

Исцарапанный и погнутый дорожный указатель торчал из земли в паре десятков метров по правой стороне дороги, и теперь ей было понятно, что надо делать. Настя стерла влажную грязь с мотоциклетного шлема, другой рукой подтянула лямки рюкзака и стала спускаться. Через пару шагов нога скользнула по глине, Настя потеряла равновесие, грохнулась на спину и проехала по мокрой земле метров шесть-семь. Потом она сумела ухватиться за торчащий из земли корень.

Корень при тесном контакте оказался гнутой металлической проволокой. Настя посмотрела на расцарапанную до крови ладонь и снова всхлипнула – что ж, все идет по плану. Все так и должно быть.

В полукилометре от дороги, рядом с кирпичными развалинами какого-то сельскохозяйственного сооружения, виднелось это. Имея больное воображение, можно было подумать, что это огромный червь метров ста в длину высунулся на поверхность и там сдох – и оброс со временем травой и мелким кустарником. Люди более практичные знали, что это старые армейские подземные склады и что уже лет двадцать как из этих складов вынесли последнюю банку тушенки и последний комплект общевойскового защитного костюма, в резиновых штанах от которого так славно ходить на рыбалку.

Однажды Настя уже была здесь. Однажды ей уже было не по себе от запаха сырости в темном коридоре и от звуков, стелившихся вдоль холодных стен.

Настя посмотрела на склады и поежилась. Возвращаться туда было страшно, но возвращаться было необходимо.

Настя стала мелкими шажками спускаться дальше, и когда ее ноги ступили наконец на ровную почву, рюкзак за плечами вдруг пошевелился. Настя остановилась и стиснула лямки рюкзака. Плечи и шея как будто онемели.

За всеми прочими своими немаленькими неприятностями она как-то подзабыла, что тащит за спиной вовсе не мешок с подарками.

Я ничего этого не хотела. Ничего. Но моя беда в том, что, когда нужно делать выбор, я всегда ошибаюсь. Всегда. Попробуйте ошибиться тысячу раз подряд, и вы окажетесь ровно в том же месте, что и я. В неправильном месте, с неправильными людьми с неправильным представлением о себе и обо всем, что вокруг. Неслабо, правда?

Только я на этом не остановилась. Я пошла дальше. И как вы думаете, сделала ли я хоть раз правильный выбор? Хотите, поспорим? Ну? Не бойтесь, со мной очень выгодно спорить.

Три, два, один. Один, два три. Кажется, так. А если нет? А если у нее отшибло память со всеми этими падениями? Если это ошибка?

Ну и что? Где уже есть куча ошибок, там и еще одна не пропадет. Что она теряет? Что, черт возьми, она теряет?! Ни-че-го. Потому что все уже и так потеряно.

Настя сжала пальцы в кулак и стукнула в железную дверь. Три раза. Потом два. Потом еще один. И теперь в обратном порядке.

Она стучала так старательно, что руке стало больно. Настя подставила ладонь под дождь, и капли застучали по коже, обволакивая руку коконом холодной влаги.

Настя ждала этого, но все равно вздрогнула, когда с грохотом стали отходить засовы, когда стали поворачиваться механизмы больших надежных замков.

Потом большая тяжелая дверь чуть подалась назад и из образовавшейся щели кто-то хрипло проговорил:

– А-а… Знакомая физиономия.

Это, наверное, была шутка. Потому что на голове у Насти сидел непроницаемый темный шар мотоциклетного шлема (чтобы не видны были темные дорожки слез), и Ключник мог видеть лишь собственное смазанное отражение в шлеме, а точнее, свое небритое, обрюзглое лицо с приплюснутым носом как самым заметным элементом.

– Проходи, – сказал Ключник, приоткрыв дверь пошире.

– Вы меня узнали?

– Ни хрена не понимаю, что ты там бубнишь. – Ключник бесцеремонно втащил Настю внутрь. – Сними эту дуру с башки!

Она послушно сняла шлем. Ключник посмотрел на нее мельком и, как ей показалось, пренебрежительно.

– Вы меня узнали? – повторила Настя.

– Еще бы, – хмыкнул Ключник, толкая дверь плечом. – Я же не слепой… И у нас тут народ толпами не гуляет… Все люди наперечет…

Дверь захлопнулась, и наступила темнота, которая не помешала Ключнику быстро справиться со всеми замками и засовами.

Потом он схватил Настю за локоть.

– Пошли.

Она уже второй раз шла по длинному холодному коридору, и этот второй раз был таким же страшным, как и первый. Настя старалась не думать о том, кто же издает эти звуки – прокрадывающиеся в уши, не смолкающие ни на секунду шуршание и скрежет.

– Крысы, – любезно пояснил Ключник, уверенно вышагивая вперед. – Совсем распоясались, гады.

Что-то хрустнуло под ногами, и Ключник на ходу пробурчал:

– Потому что надо уступать дорогу старшим…

Настя глубоко вздохнула.

2

Однажды вечером я решила навести порядок в своей жизни. То есть написать завещание. Не то чтобы я собиралась после этого сигануть с балкона… По крайней мере, не в тот день. Может быть, как-нибудь попозже, на неделе. Я взяла чистый лист бумаги, ручку, задумалась… Короче говоря, из этой затеи ничего не вышло. Моя жизнь не могла быть организована даже на бумаге.

Тем более я представила, что когда люди прочитают завещание, то начнут говорить в мой адрес что-нибудь типа: «Ну и дура!» А я-то им уже ничего ответить не смогу. И это всегда неприятно. Я представляла, что стою где-то там, в раю, вся такая в белых одеждах, как за звуконепроницаемым стеклом, стучусь в него и ору сверху, с неба… Но никто из живых меня не слышит.

А потом мне объяснили, что и неба-то никакого нет, и белые одежды мне не светят. Так что затея потеряла всякий смысл. Насчет неба меня просветил Иннокентий – кто же еще? Помню, он сидел в кресле в своем номере на двадцатом этаже, запрокинув голову и прикрыв глаза так, что было непонятно – спит он или же просто выражает презрение к окружающим. В роли окружающих была я.

– Кеша, – спросила я, – а рай есть?

Он вздохнул, и около рта возникло облачко пара. С отоплением, напомню, мы простились в феврале. Я сижу в трех свитерах, а этот мерзавец – словно на пляже в бархатный сезон.

– Рай, – сказал Иннокентий скрипучим голосом привередливого учителя, – это художественная литература. Как и ад.

– Ты уверен?

– Понимаешь, было бы смешно, если бы я вдруг заинтересовался вопросами жизни после смерти. Мне-то ведь это совсем ни к чему. Но я встречался с парой специалистов, и они мне объяснили, что и как.

– То есть? – спросила я.

– Даже не надейся.

– Никаких райских садов? Никаких белых одежд? Никакой райской музыки?

– Жаль тебя расстраивать, но…

– Вот дерьмо-то, – наверное, слишком эмоционально сказала я. Иннокентий повернулся ко мне и сочувственно улыбнулся. Однако утешили меня не его ровные белые зубы, а то, что я мимоходом поймала Иннокентия на вранье. Точнее, на приукрашивании действительности. Он сказал, что встречался с парой специалистов по вопросам рая и ада, а это ведь брехня, потому что встречался он только с одним специалистом. Других просто нет.

Вранье это было таким бессмысленным, почти детским, что я не выдержала и спросила:

– Кеша, зачем это тебе было нужно?

– Привычка, – коротко сказал тот.

Его привычкой было пускать пыль в глаза юным девам (я подхожу под это определение весьма относительно, но Кеша не формалист); моей привычкой было стучаться в неправильные двери.

Что характерно, мне всегда открывали.

Белая точка покачивалась в темноте, как свихнувшаяся звезда. Ключник поймал лампочку, которую раскачивал сквозняк, и придержал ее, пока Настя проходила дальше по коридору.

– Уже скоро, – сказал он.

Ключник не обманул. Через десяток шагов тьма, запертая в стенах узкого коридора, стала расползаться и заполнила собой большой подземный зал. Настя вспомнила это место.

Ключник зажег свечи. Их было много, и, пока Ключник все щелкал и щелкал зажигалкой, Настя взяла одну из свечей в старомодном металлическом подсвечнике и подошла к стене.

Это была такая же холодная кирпичная стена, как и все остальные, с одним лишь отличием. Почти сплошным слоем ее покрывали листки бумаги разных размеров, разных цветов, с надписями на разных языках. На большей части этих листков были изображены лица, большие и маленькие, цветные и монохромные, фотографии, рисунки и даже выдранные из книг листы.

Иногда это были вполне обычные человеческие лица. Иногда не вполне человеческие. А кое-где попадалось то, что вряд ли можно было назвать лицом.

Настя подняла свечу повыше и медленно пошла вдоль стены. Она прошла почти вдоль всей стены. Потом остановилась и двинулась обратно. Снова остановилась, протянула руку и сдернула листок со стены.

– Вот это, – повернулась она к Ключнику. Тот пожал плечами. Это уже было не его дело.

Настя дала ему листок, но Ключник не отреагировал, и Настя растерялась. Выходит, она что-то забыла. Она опять что-то сделала не так.

От досады она едва не смяла листок и не бросила его под ноги, но тут кто-то мягко разжал ее пальцы, вынул листок и положил его на стол в перекрестье световых кругов свечей.

– Ты уверена? – проговорил шелковый голос, от которого Насте вдруг захотелось спать. Она подняла отяжелевшие веки и все же посмотрела перед собой.

Высокий худой человек стоял возле стола и разглаживал ту бумажку, которую Настя сняла со стены. Он кутался в нечто длиннополое и темное, то ли в рясу, то ли в плащ, походя оттого на темно-серый столб, увенчанный неожиданно бледным овалом лица. Глаз его не было видно, вместо них на лице высокого мужчины чернели круглые стекла очков.

Настя сняла с плеч рюкзак и протянула высокому мужчине.

– Ну что же, посмотрим, – сказал тот.

Лицо его не изменило выражения, зато руки будто удлинились, стали проворными и умелыми. Они приняли рюкзак, чуть подбросили его, взвешивая, а потом пальцы стали мять ткань рюкзака все быстрее и быстрее, перемещаясь по бокам рюкзака, словно по клавишам аккордеона.

Ключник смотрел на эту процедуру исподлобья, ожидая вердикта. Настя смотрела, закусив губу. Ей показалось, что на какой-то миг ладони высокого человека полностью ушли в рюкзак, пройдя сквозь ткань. Но это невозможно, одернула она себя.

Именно в этот неподходящий момент Настя вспомнила, что ей надо сказать кое-что важное. Это стоило сказать в самом начале, только переступив порог и увидев уродливое лицо Ключника. Но она этого не сделала – само собой. Она была напугана до такой степени, что все до единой мысли сжались в микроскопический комочек и забились в дальний угол ее мозга. И, наверное, стоило сказать это сейчас, наверное, она еще не совсем опоздала с этими своими словами…

– Все правильно, – сказал высокий и бросил рюкзак Ключнику.

Настя облегченно вздохнула.

– Слушайте, я…

– Ты получишь все, что положено.

– Я хотела сказать, что…

Ключник громко кашлянул, что, наверное, означало предложение заткнуться. Но поскольку сначала Настя не вовремя промолчала, теперь она не вовремя говорила. И с этим ничего нельзя было поделать.

– Мне нужна помощь, потому что тот парень, вы помните… С которым я приходила… Кое-что случилось, и теперь…

Ее оборвал ласковый голос высокого человека – и Насте вдруг расхотелось говорить. Словно обрубили кабель, по которому слова поступали на язык.

– И теперь, конечно же, ты получишь и его долю тоже.

Настя стояла с открытым ртом, а высокий человек медленно удалялся, будто плыл по холодному бетонному полу.

Внезапно сонливость снова отпустила ее. Слова, которые секунду назад исчезли из ее головы, вернулись, но говорить их было уже некому. Рядом стоял Ключник и неодобрительно качал головой.

– Понимаете, – повернулась к нему Настя, – я ведь не про деньги…

Ключник протянул к ее лицу широкую темную ладонь, и Настя поспешно отшатнулась – этим жестом Ключник напомнил ей о простой вещи: она одна среди чужих людей в темном подвале. Никто об этом не знает. Никто ее здесь не найдет. Никто не услышит ее крика.

– Не суетись ты, – сказал Ключник. – Они этого не любят.

3

Если бы я взялась составлять топ-лист собственных глупостей, то визит на заброшенный армейский склад заслуженно находился бы в первой тройке. Я совершенно не понимала, что это за место, что там за люди и чего мне от них следует ждать. То есть у меня были кое-какие предположения. Но они оказались настолько далеки от истины, что сейчас даже смешно вспоминать.

А самое смешное – я ожидала найти там помощь. Это было настолько же верное рассуждение, как если думать, что канистра бензина погасит разгорающийся пожар.

Я могла бы сказать в свое оправдание, что была слегка не в себе после падения с мотоцикла и особенно после того, что случилось ранее… Но какой смысл в оправданиях? И перед кем мне оправдываться? Разве что перед Ключником. Он не сделал мне ничего плохого.

Он не успел.

– Они этого не любят, – сказал Ключник.

Настя и не догадывалась, что местоимения множественного числа могут быть такими пугающими. Комната с тремя дюжинами высоких толстых свечей казалась теперь знакомой и едва ли не уютной – потому что за пределами этой комнаты могло быть все, что угодно. Километры тоннелей, уходящие вниз лестницы, бездонные шахты… Самое место, чтобы там завелись какие-нибудь жуткие они.

Для собственного спокойствия Настя решила, что Ключник имел в виду крыс.

В этот момент неподалеку громко хлопнула дверь. Настя вздрогнула, а Ключник недовольно пробурчал:

– Идет… Идет и не торопится, придурок…

Шаги раздались с той же стороны, где скрылся высокий мужчина с бледным лицом, и Настя решила, что вот сейчас она снова попытается сказать свои необходимые слова. Даже несмотря на широкую ладонь Ключника.

– А что это вы в темноте сидите? – спросил кто-то. – Свет разве нельзя включить? Каменный век какой-то… О-о…

Последнее замечание относилось персонально к Насте. А произнес его молодой парень, который смотрелся посреди этого мрачного балагана со свечками неестественно нормально.

– Давайте включим свет, а то девушка уже посинела от страха, – великодушно предложил парень, который в обычной жизни мог быть менеджером по продажам в компании средней руки. Может быть, он и здесь был менеджером по продажам, только что он тогда продавал – Настя терялась в догадках.

Ключник что-то недовольно проворчал про гнилую проводку, но все же клацнул выключателем. Раздался треск, а потом нехотя стали загораться люминесцентные светильники, закрепленные на стенах. Мрак от этого не исчез окончательно, он просто отполз в углы и в коридоры, но Настя все же почувствовала себя поспокойнее. Теперь она видела стены, видела начала коридоров, видела стоящие на полу большие старые весы с чашками.

Ключник болезненно прищурился, хотя свет не был таким уж ярким, и показал молодому человеку рюкзак.

– Понятно, – отреагировал тот. – Значит, оформляем девушку. Только давайте по-быстрому, у меня времени по нулям…

На поясе у молодого человека был мобильник, и это чрезвычайно взбодрило Настю. С этим человеком наверняка можно было объясниться. Ключник и тот длинный были явно не в себе, к тому же Настя их боялась. Менеджеров по продажам Настя, в принципе, тоже побаивалась, очень уж это были самоуверенные и настойчивые ребята, но по крайней мере это был знакомый страх. Страх со стажем.

«Менеджер» присел на корточки перед весами, удовлетворенно хмыкнул, поднялся и сделал какой-то знак Ключнику.

– Молодой человек, – сказала Настя. – Послушайте меня, пожалуйста…

– Девушка, я вас послушаю, только попозже. Вы разве не видите, я занят?

Настю эти слова порадовали. «Менеджер» говорил нормальным человеческим языком. С ним можно было иметь дело.

– Мой парень, с которым я…

– С чем вас и поздравляю, – перебил ее «менеджер». – Девушка, разве я непонятно говорю? Мы тут дела делаем, а не рассказываем друг другу истории про парней.

Настя растерянно замолчала. Наверное, не надо было говорить «мой парень». Она задумалась, как ей по-другому сформулировать свою проблему…

– Так, – деловито сказал «менеджер». – Девушка!

– А? – запоздало среагировала Настя.

– Алё, я к вам обращаюсь. Послушайте, пожалуйста.

– Что?

– Я не могу вам по десять раз одно и то же объяснять. Будьте внимательнее, сначала бизнес – потом парни, – тут он Насте подмигнул и на секунду снова стал для нее нормальным живым человеком, с которым можно договориться. Но в следующую секунду Настя решила, что такое подмигивание, вероятно, входит в его обязанности по работе с клиентами – слишком уж мимолетным и механическим оно выглядело. – Итак, сегодня у нас следующие расценки… – говорил между тем «менеджер».

Ключник вытолкнул из коридора в комнату тележку с широкой основой, вроде тех, с которыми управляются носильщики на вокзалах. На тележке стоял металлический ящик.

– Вот. – «Менеджер» не без усилия приподнял крышку ящика. – Натуральные испанские дублоны. Семнадцатый век. Подлинность гарантирована сертификатом.

Настя в растерянности смотрела" на темные от времени монеты. Вот этого она не ожидала. Значит, все дело было в деньгах? Значит…

– Девушка, давайте в темпе. – «Менеджер» посмотрел на часы. – Что вас смущает?

Настю смущало слишком многое. И дублоны тут были ни при чем. Но кое-кто считал по-другому.

– Девушка имеет право на каприз, – тоном любящего дядюшки у постели больной племянницы прошелестел тот высокий и бледный, в темном балахоне. Или это было пальто? Настя не могла толком это понять, потому что высокий лишь чуть выдвинулся из полутемного коридора.

Но этого «чуть» и этого голоса хватило, чтобы зубы у Насти начали постукивать друг о друга. Она опустила глаза и стала с преувеличенным тщанием изучать свой мотоциклетный шлем.

– Долларов у нас, конечно, не водится, – ласково шептал высокий. – Но разве у нас не осталось тех замечательных алмазов? Девушки любят алмазы…

– Нет, не осталось, – сухо сказал «менеджер». – Есть дублоны, больше ничего предложить не могу…

Телефонный звонок прервал его. Не синтетические позывные мобильника, а похожий на трель музыкальной шкатулки звук старомодного аппарата с дисковым набором.

– Извините, – сказал высокий и исчез. Насте показалось, что «менеджер» облегченно вздохнул.

– Давайте в темпе, – предложил «менеджер» и запустил ладонь в ящик с монетами. Ключник небрежно бросил рюкзак на чашу весов.

«Ладно, – подумала Настя. – Сначала пусть они закончат с деньгами – для них это, наверное, очень важно, – а потом я им скажу. Так будет лучше».

Это называлось самообман. Но Насте было не привыкать к самообману.

В это время «менеджер» высыпал на чашу весов третью горсть монет, а рюкзак продолжал перевешивать. Ключник зевнул.

– Так, – сказал «менеджер», недовольно взглянув на Настю. – Кажется, у нас тут маленькая проблема. Мы ведь платим за товар, но не за упаковку, так?

Ключник перестал зевать и с интересом посмотрел на «менеджера».

– Вытащи ее из рюкзака, – сказал «менеджер» Ключнику. Тот задумался, и «менеджеру» пришлось пояснить свою идею: – Чтобы был чистый вес, понятно? Без рюкзака и прочей фигни.

Ключник пожал плечами и снял рюкзак с весов.

– Подождите…

– Девушка, не мешайте нам делать нашу работу.

– Не надо этого делать! – от волнения Настю бросило в дрожь.

– Девушка, мы уж как-нибудь сами разберемся, без ваших дурацких советов, – выдал ей механическую отповедь «менеджер». – Слава богу, не первый день работаем. Ну?

В ответ на требовательное «Ну?» Ключник развязал веревки и вытряхнул из рюкзака нечто, завернутое в целлофан.

Настя почувствовала, как к горлу подступает комок. Она подняла шлем на уровень груди, как будто хотела им отгородиться от рюкзака и его содержимого.

– Целлофан тоже сними, – распорядился «менеджер».

– Нет! – Настя даже взвизгнула.

– Да что же за день такой сегодня, – вздохнул «менеджер».

– Нельзя этого делать!

Ключник посмотрел на «менеджера», потом на Настю и презрительно скривился. А потом он вытряхнул содержимое свертка на весы.

Настя зажмурила глаза, выставила перед собой шлем и присела. Она ждала чего угодно, но… Но жизнь оказалась изобретательнее.

Через несколько секунд тягостное гудение светильников было нарушено голосом Ключника:

– Мерзопакость-то какая… Тьфу!

Настя осторожно отвела шлем от лица и выпрямилась. Мир остался прежним, ничего ужасного не произошло. Пустой целлофан лежал на полу. «Менеджер» добрасывал по одному дублону на чашу с монетами. Ключник брезгливо смотрел на противоположную чашу.

Там, освобожденный от целлофана, лежал предмет, поразительно напоминавший человеческую голову. Впрочем, это и была человеческая голова. Судя по прическе, голова женщины.

– Видишь? – удовлетворенно сказал «менеджер», когда чаши весов сравнялись. – Вот и все. А ты боялась… Никто никого не покусал. Все остались живы и здоровы. И теперь ты можешь взять свои деньги… Убирай.

Эта реплика адресовалась Ключнику. Тот, не переставая морщиться, снял с чаши весов мертвую голову и подвинул к себе ногой целлофан, чтобы бросить на него неприятный предмет.

– Ха! – сказал Ключник, и это были его последние слова, потому что секунду спустя голова Ключника разлетелась, как спелый арбуз, в который угодила разрывная пуля.

Если бы кто-то наблюдал за этой сценой через увеличительное стекло, то он бы заметил:

– в момент соприкосновения пальцев Ключника и мертвой головы на щеках убитой женщины появляются маленькие розовые точки, которые затем с невероятной скоростью увеличиваются в размерах;

– все признаки трупного окоченения исчезают, ноздри едва заметно раздуваются, на виске бьется жилка;

– на месте отсекновения туловища выступает кровь, она капает на сапоги Ключника, но он не успевает этого заметить;

– полные губы женщины приобретают темно-розовый цвет, они чуть приоткрываются, и между ними показывается кончик языка, который подрагивает и поворачивается то вправо, то влево;

– наконец веки поднимаются, и большие красивые глаза с темными зрачками смотрят на Ключника;

– Ключникне может оторваться от взгляда, от этих зрачков, ему кажется, что они все увеличиваются и увеличиваются, потом вдруг выскакивают из глазниц, впиваются в зрачки Ключника, вдавливают их ему в мозг…

– и он умирает.

Так мне объяснил Иннокентий, и у меня нет причин ему не верить. Хотя иногда он ведет себя как полный придурок.

Среди прочих полезных вещей я узнала от Иннокентия, что в обычном состоянии горгоны убивают не взглядом, а волосами. То есть тем, что растет у них на черепе вместо волос; а растут у них там юркие тонкие змейки. Можете представить, как горгоны мучаются с прической. Так вот, своим взглядом горгоны гипнотизируют жертву, а уже потом змейки впиваются оцепеневшему человеку в лицо, ну, и не только в лицо… Короче говоря, дальше горгоны пользуются человеком как хотят. Подробности этого процесса могут быть описаны одним словом: «Бр-р-р!» Так вот, если считать все это нормальной ситуацией, то в нормальной ситуации горгоны могут контролировать силу своего взгляда. В необычном состоянии – например, с отсеченной головой – все совсем по-другому. Горгона умирает, и она уже не экономит свои силы, она выплескивает их до конца, инстинктивно стараясь отомстить всему миру за свою гибель.