10

То, что начиналось как сдержанно-сочувственная форма допроса, сутки спустя больше походило на затянувшийся сеанс психоанализа, где рассказ пациента настолько захватил врача, что тот уже не задает вопросов и не комментирует, а просто сидит в кресле и слушает. Впрочем, не забывая посматривать на диктофон – достаточно ли места осталось на его жестком диске.

Конечно же, Настя изливала душу не двадцать четыре часа подряд, хотя поначалу ей казалось, что она способна и на такое. Она говорила и говорила, иногда сама удивляясь произнесенному, удивляясь тому, что внезапно прорывалось из глубин ее памяти. Настя говорила, потому что, проговаривая все это вслух, она словно соединяла двух Ян – ту, что была до шестого сентября, и ту, что была после. Эти две ее сущности осторожно и недоверчиво касались друг друга, словно не верили, что имеют какое-то отношение друг к другу, но потом ощутили свое родство, и их уже было не разделить.

И еще она говорила, потому что надеялась, что ее разложенная по полочкам жизнь – это цена, которую надо заплатить за ответы на ее, Насти, собственные вопросы, которыми она раньше так упорно донимала Филиппа Петровича, не понимая того простого обстоятельства, что Филипп Петрович мог многого и не знать. А вот Смайли просто обязан был знать все.

– Все? – сдержанно улыбнулся он. – Все – это слишком много для меня. Когда знаешь все, плохо спишь и недолго живешь. Я знаю достаточно, Настя.

– Тогда расскажите мне что-нибудь. То, что мне надо знать. Я уже пять часов рассказываю, так что…

– Намек понятен. Тебе надо поспать, а завтра с утра мы продолжим.

– Я намекала не на это. Знаете, как девчонки в школе шепчутся, – я расскажу тебе свой секрет, а ты расскажи мне свой.

– Никогда не был девчонкой, – сказал Смайли с непробиваемой серьезностью. – Хотя это, наверное, интересно. – Он взял со стола диктофон и нажал кнопку «стоп». – Что именно ты хочешь знать? Что ты уже знаешь? Знаешь, что ваш приятель Денис Андерсон – единственный сын лионейского короля? Что его исчезновение может привести к большим проблемам?

– Да, я в курсе, – махнула рукой Настя, и Смайли, как ей показалось, слегка нахмурился, выражая неодобрение подобного легкомыслия. – Я хочу знать, что мне Денис наврал, а что не наврал.

– Денис Андерсон – наврал? – Смайли с деланым возмущением покачал головой. – Хорошо, что нас не слышат официальные биографы короля Утера. Они бы объяснили тебе, Настя, что Андерсоны не врут, не ошибаются и еще много чего «не». Они считают Андерсонов практически святыми, и это неудивительно, учитывая, какие деньги им платит королевская семья. Но мне-то платят деньги совсем за другое, так что я целиком и полностью разделяю твой взгляд на вещи – Денис Андерсон соврал. И не один раз. И не только тебе.

– Меня это должно утешить?

– Не знаю.

– И в чем же он соврал?

– Никакого конфликта с отцом не было. То есть… – Смайли вздохнул и задумался. – Вот и я тоже попался, – сказал он Насте минуту спустя. – Думал, что смогу все объяснить в трех словах. Нет, не получится.

– Длинная история, – сочувственно сказала Настя. – Я знаю. У меня тоже такая.

Смайли улыбнулся.

– Это тебе только кажется, Настя. На самом деле твоя история – одна песчинка в песочных часах. А история Андерсонов – это, если хочешь, история человечества. И не только человечества.

– Меня не очень интересует история человечества, меня интересует Денис Андерсон.

– Интересная позиция, – пробормотал Смайли. – Итак, Денис Андерсон. Он сказал, что уехал из дома после ссоры с отцом. Никакой ссоры на самом деле не было, просто однажды ночью Денис пропал, и, как потом выяснилось, он пересек границу герцогства Лионейского. С неизвестными целями, в неизвестном направлении…

– Если у ссоры не было свидетелей, это не значит, что ее не было.

– Логично, – согласился Смайли. – Только, ради бога, не бери на себя роль адвоката Дениса Андерсона. Во-первых, адвокатов у него хватает, а во-вторых, он не обвиняемый, он просто…

– Что?

– Он совершил ошибку, которую сам он исправить не в состоянии. Ему нужна помощь – моя, твоя, всех.

– Звучит очень мило. Только вот эти «все», которые крутятся вокруг этой истории… Я видела кое-кого из них. Они мне очень не понравились, так что получить от них помощь – не самая радостная перспектива. Я уже получила «помощь» от Лизы и ее приятелей, – Настя похлопала себя по шее. – Вот где у меня эта помощь. Они украли у меня часть жизни, так что…

– Я говорил не про эту компанию. Я говорил про других «всех». Но вернемся к ссоре.

– Которой не было.

– Да, никакого конфликта между королем Утером и его сыном не было. Реального конфликта.

– Что это значит?

– Быть может, этот конфликт существовал в голове Дениса. И вместо того чтобы высказать свои мысли вслух и услышать ответы отца, он держал все внутри. В конце концов это стало совершенно невыносимым, и Денис сбежал. Для него это было естественно, для короля Утера и всех нас – абсолютной неожиданностью.

– Он боялся отца, так? Если бы не боялся, наверное, не держал бы все внутри?

– Король Утер не из тех людей, что наводят страх. Он скорее из тех отцов, что слишком заняты своими делами и поэтому узнают о проблемах детей в последнюю очередь. К тому же король Утер – человек довольно прямолинейный; когда у него возникают вопросы, он немедленно их задает. Ему и в голову не могло прийти, что Денис мучается какими-то невысказанными сомнениями, что он таскает внутри себя какой-то груз проблем.

– И что это были за сомнения?

– Я же говорю – невысказанные. В Лионее Денис ни с кем не обсуждал эти вопросы. Может быть, когда он оказался за границей… – Смайли вопросительно посмотрел на Настю.

– Что? Со мной? Нет, ничего конкретного он мне не говорил… Постойте, но ведь мне говорил Филипп Петрович! Что Денис не хотел быть королем, потому что это накладывает какие-то серьезные обязательства… Получается, что он говорил с Филиппом Петровичем?!

– Нет. Филипп Петрович рассказал вам то, что мы узнали позже. Когда мы переговорили с десятками людей, когда мы просмотрели всю его электронную почту… Тогда кое-что стало понятным. Денис боялся ответственности, которую берет на себя король Лионейский.

– Филипп Петрович сказал – миссия.

– Можно употребить много разных слов, но суть одна. Король Лионейский – защитник рода человеческого и хранитель спокойствия на земле, а это не самая приятная работа.

– Да уж…

– Когда тебе всего двадцать лет, сложно смириться с тем, что твоя судьба предопределена, что благодарю своему происхождению ты обречен выполнять важную и трудную работу, которая может стоить тебе жизни. И у тебя не будет сменщика, у тебя не будет выходных, это работа, которая занимает двадцать четыре часа каждых суток и двенадцать месяцев каждого года. Король Утер принял эту ношу в двадцать шесть, и к этому времени у него не было ни малейших сомнений насчет своего священного долга. С Денисом все получилось немного по-другому… То есть он не вдавался в подробности насчет своей ссоры с отцом?

– Нет, подробностей не было. Но… Но он хотел помириться.

– Что? – удивился Смайли.

– Он сказал мне, что хочет помириться. И чтобы задобрить отца, он раздобыл какой-то старинный меч.

– Меч?

– Ну, подарок.

Смайли выглядел весьма озадаченным, и Настя пустилась в разъясняющие подробности. Она вкратце рассказала про загородную поездку, про Ключника, про выпавшую из Денисовой сумки голову…

Ясности в глазах Смайли от этого не прибавилось, напротив, взгляд его потускнел, словно впал в спячку. Настя продолжала говорить:

– И он сказал, что все это ради меча. Потому что его отец – типа коллекционер и он будет очень рад, если Денис привезет ему этот меч. Потом он еще говорил про документы, что он связался с теми людьми из подземелья только ради документов на меч… А шестого сентября мы поехали как раз за документами. Денис сказал, что мы получим документы на вывоз меча, а потом поедем в лионейское консульство…

Смайли вздрогнул.

– Лионейское консульство?

– Да.

– Зачем?

– Денис хотел, чтобы я вместе с ним поехала в Лионею. Надо было съездить в консульство, чтобы получить визы… И все такое прочее.

– Ты, наверное, очень обрадовалась?.

– Ну… Наверное.

– Понятно, – Смайли нахмурился и посмотрел в пол, как будто стеснялся смотреть Насте в глаза. – Но теперь-то ты уже, наверное, знаешь…

– Что?

– Что никакого лионейского консульства не существует.

– Не существует? – Настя пожала плечами, как бы говоря – ну, не очень-то и хотелось.

– Есть посольство в Москве, а никаких консульств нет. Ты не знала?

– Вообще-то, тогда, шестого сентября, мы так и не добрались до консульства…

– И еще. Король Утер не любит оружие. Во всяком случае, он его не коллекционирует.

– О-о, – сказала Настя. – Он и тут мне наврал?

– Получается, что так.

– Он не собирался везти меня в Лионею… Он сам не собирался туда ехать! Тогда… Тогда зачем все это?

Смайли молчал.

– Зачем? – повторила Настя, вопросительно уставившись на Смайли и постепенно начиная все больше и больше сердиться на гнома, поскольку тот знал ответ, но не хотел говорить; и вдруг злость лопнула, как нарыв, и Настя тихо проговорила одно слово, которое само собой легло ей на язык: – Наживка…

Соскользнув с Настиного языка, это слово словно стало отравленным облаком, которое окружило Настю и заворожило ее. Смайли, видя это ее состояние соскользнул с дивана и мягко прошагал к двери. Там он на всякий случай обернулся и сказал оцепеневшей Насте:

– Я приду завтра. Постарайся отдохнуть.

Она лишь увидела, как двигаются его губы, а смысл слов остался непонятным, потому что эти слова Настю совершенно не интересовали. Ее сейчас занимало лишь одно слово, сложившееся из семи бездушных букв и пригвоздившее Настю, как булавка бабочку.

Наживка.

11

Горгона прыгает совершенно бесшумно, отчего ужас еще быстрее бежит по Настиным венам, парализуя конечности. Шипение становится невыносимо громким, оно заползает в уши, и Настя хочет заткнуть их ладонями, но ладони обреченно лежат на полу и не двигаются, они уже смирились с поражением. Настя закрывает глаза и чувствует руку горгоны на своем горле – она горячая, сухая и очень цепкая. В эти мгновения Настя даже не пытается бороться, она готова послушно принять любой исход, потому что только что на ее глазах мир перевернулся: Настя увидела то, чего не могло быть, и то, чего не могло быть, ухватило ее за горло. Отсюда следовал вывод – мир устроен совсем не так, как думала Настя все предыдущие годы своей сознательной жизни. Она ошибалась. А раз она ошибалась в столь важных вещах, то заслуживала такой участи – заброшенный ресторан, спиной на пыльном полу, цепкая хватка на горле и лезущее в уши шипение озлобленных змей.

Однако день шестого сентября не был днем одного сюрприза – это был целый парад сюрпризов, как будто бы кто-то заранее написал для Насти насыщенный событиями сценарий. Так что прикосновение горячей сухой руки на своем горле Настя чувствовала несколько секунд, а может, и того меньше; потом эта рука исчезла одновременно с каким-то грохотом, одновременно с каким-то столкновением, произошедшим над лежащей Настей. А поскольку лежала она с закрытыми глазами, только что расставшись со старыми представлениями о мире и не решаясь лицом к лицу встретить мир новый, то весь этот грохот был для нее сродни битве богов в заоблачных высях. Эти существа знали реальные правила этого мира, и, видимо, эти правила обрекали их на битву друг с другом; но по крайней мере они ведали, что творят. В этом было их принципиальное отличие от Насти.

Она еще не открыла глаза, поэтому только на слух могла оценить, что битва богов разворачивается где-то справа от нее; соответственно, сама Настя рванула влево – рванула, толкаясь пятками и локтями, этаким несуразным слепым крабом. Убежала она недалеко, наткнулась плечом на что-то твердое, и полыхнувшая боль заставила ее вскрикнуть, открыть глаза и часто-часто задышать, чтобы пережить и боль в плече, и открывшееся перед ней зрелище.

В битве богов участвовали загорелая женщина, которая только что угощала Настю минералкой, и Денис, которого Насте хотелось бы считать своим парнем. Но, к несчастью, оба они, вероятно, были кем-то большим, чем просто барменша и просто бойфренд. Потому что на голове барменши шевелились змеи, а в руке у Дениса был меч, направленный острием в сторону барменши. Но, несмотря на этот меч, барменша чувствовала себя куда увереннее, чем Денис, который переминался с ноги на ногу и боялся оторвать взгляд от своей противницы, причем смотрел он почему-то ей не в лицо, а куда-то в район живота.

Наконец Денис не выдержал и махнул мечом; барменша без труда уклонилась от удара и в свою очередь отвесила Денису затрещину, от которой тот отлетел на пару метров и повалился на стол. По-прежнему не поднимая глаз, он снова бросился вперед и немедленно наткнулся на подставленный барменшей табурет. Точнее, она его не подставила, а подбросила навстречу Денису, и тот рухнул наземь, непроизвольно выкрикнув что-то злое и отчаянное.

Этого было достаточно, чтобы Настя поняла – пусть мир и перевернулся, но одно в нем осталось без изменений: рассчитывать на хеппи-энд в исполнении прекрасного принца на белом коне не приходится. Надо брать дело в свои руки, то есть в свои ноги, и линять отсюда со скоростью света…

Настя стала осторожно приподниматься с пола, стараясь не шуметь, но барменше не требовалось дополнительное шумовое напоминание о своей первой жертве. Денис корчился от боли, и теперь было логично снова заняться Настей.

– Нет, – инстинктивно сказала Настя, когда барменша обернулась к ней. – Нет, нет, нет!

Змеи ответили ей недружелюбным шипением. Барменша протянула руку, будто хотела что-то получить от Насти, но та не хотела ничего давать этой ужасной женщине, она зажмурилась и подняла руки в защитном жесте, прекрасно понимая, что никакой защиты это не даст и что если этой женщине что-то нужно от Насти, то она это получит через три секунды, несмотря на зажмуривание, несмотря на нервно дергающиеся руки, несмотря ни на что…

Да, и несмотря на меч. Денис издал хриплый яростный звук, что-то вроде «Р-р-г-а-ах!», волосы, то есть змеи, на голове барменши встали дыбом, а сама она остановилась, словно наткнулась на невидимую стену. Настя могла бы сейчас коснуться горгоны, взбреди ей в голову фантазия вытянуть руку. Вместо этого она изо всех сил пыталась вжаться в стену.

Горгона чуть пошатнулась, а потом резко развернулась на сто восемьдесят градусов и неторопливо двинулась к Денису, который теперь пятился назад. Настя открыла глаза и увидела, что в спине горгоны торчит меч. Рукоять его подрагивает в такт шагам женщины, по лезвию бежит тонкая струйка черной крови, но явного вреда барменше удар не причинил; возможно, потому, что лезвие неглубоко вошло в тело, и с каждым шагом Горгоны рукоять клонилась все ниже и ниже, чтобы затем неизбежно и бесславно упасть на пол.

Барменша между тем загнала Дениса в угол; ее ступни все так же легко и почти беззвучно касались пола, а походка была все такой же расслабленной и неспешной, отчего ее охота на Дениса походила на нечто обыденное и естественное. Она уверенно делала свое дело, а Денис растерянно пятился, пока не уперся лопатками в стену; при этом он все так же избегал смотреть барменше в лицо. И это делало его похожим на провинившегося ребенка, и видеть такое было для Насти совершенно невыносимо. Она протянула руку вперед.

Потом ей было сложно, практически невозможно разобраться, что же было истинными воспоминаниями, а что ложными, которыми она бессознательно замазывала пробелы в своем прошлом после удаления «беспамятника».

Настя подалась всем телом вперед и протянула руку, чтобы ухватить меч за рукоятку и выдернуть из горгоновой спины. Чем бы это ни закончилось, но это бы отвлекло горгону от Дениса. Ее пальцы уже почти коснулись рукояти меча, когда горгона прыгнула вперед, к Денису. Кажется, она схватила его за плечи, и Денис закричал, пытаясь отбиваться от горгоны кулаками. Между протянутой рукой Насти и рукоятью меча возникла пустота, и неважно было сколько ее, важно было, что пальцы Насти схватили воздух; это значило, что сейчас Денис будет мертв а потом наступит черед Насти. И она уже почти смирилась с таким исходом, как вдруг почувствовала в ладони рукоять Денисова меча. Он как будто скользнул ей навстречу и дал себя обнять Настиным пальцам, послушный и готовый исполнить любое ее приказание.

А может быть, он просто выпал наконец из спины горгоны, а Настя его удачно подхватила? Может быть. Но тогда это было совершенно неважно, потому что Денис кричал, а это значило, что он еще жив, что горгона еще не добила его, хотя старалась изо всех сил. И это значило, что от меча, который сжимает Настя, еще может быть прок. Его просто надо пустить в дело. Сию минуту, сию секунду.

Она хорошо помнила, что ухватилась за рукоять меча обеими руками, потому что ожидала ощутить непомерную тяжесть, но меч оказался вовсе не тяжелым. Более того, он лежал в ладонях так удобно, будто бы Настя с детства только и делала, что махала антикварным холодным оружием. Он – это было странное ощущение, и, может быть, как раз это и было ложным воспоминанием – как будто сросся с Настей и потащил ее за собой, вперед, целясь в спину горгоны своим окровавленным острием.

В последний миг барменша, наверное, что-то почувствовала: часть змей повернули свои маленькие уродливые головки к Насте и зашипели, а сама горгона замерла, выпустив Дениса и дав ему упасть. Но изменить что-либо она уже не могла. Настя тоже ничего не могла изменить, вся она была в этом ударе, в этом отчаянном броске, где, по сути дела, не было надежды на победу, на удачу, где было только отчаяние, сконцентрированное на острие меча.

Поначалу – так, по крайней мере, казалось Насте – ее удар был нацелен между лопаток барменше, но потом, то ли по неопытности Насти, то ли по какой-то более серьезной причине, клинок пошел куда-то вверх, и когда сталь встретилась с плотью, то хрустнули шейные позвонки, брызнула темная кровь, и змеи вдруг утихли, стали одна за другой опадать, словно погружаясь в спячку. Горгона попыталась повернуться, но Настя крепко держала рукоять меча, а тот будто бы сам продолжал свой путь, разрывая оставшиеся сочленения между туловищем и головой.

И, может быть, это было плодом воспаленного воображения, но Насте в эти секунды казалось, что рукоять меча стала теплой, потом горячей, а потом нестерпимо раскаленной, и Настя, вскрикнув, разжала пальцы.

Сначала на пол упала отрубленная голова горгоны, потом меч, потом обезглавленное тело.

Настя отшатнулась. Густой неприятный запах поднимался от трупа, и Настя поспешно зажала рот рукой, но поняла, что это не спасет, и кинулась к двери. Приступ тошноты настиг ее уже на воздухе; кругом стояли сосны, где-то пели птицы, дружелюбно светило сентябрьское солнце, но всего в нескольких шагах от этой идиллии, почти в дверях ресторана «Три сестры», лежал обезглавленный труп некоего существа, внешне похожего на женщину. И это было бесспорным доказательством того, что помимо известного Насте мира существует мир другой, неизвестный, непонятный и уже поэтому жуткий. Возможно, один из этих двух миров был лишь декорацией для другого, но который из двух?