Подпольный Баку

      Глаза у Павла сверкнули обидой.
      - Тебя, Аскер, к сожалению, время не меняет. Не разберешься и говоришь, что на ум взбредет. На собраниях ты точно такой же: все молчат, а тебе не терпится, обязательно должен что-нибудь сказать. Или ты не знаешь Жени? Ведь она не может быть ровной в отношениях с друзьями. И все-таки ты нападаешь на меня. Я не знаю, сердится ли сейчас на меня Женя за что-нибудь. Не так давно мы помирились. Я спрашивал ее, отчего она сердилась на меня раньше, да ничего толком она мне не сказала. Было бы проще, если бы я знал причину ее недовольства. Тогда бы я или попросил у нее прощения или навсегда расстался бы с ней. В характере Жени много загадочного для меня. Дело дошло до того, что я в ее присутствии иной раз и слова не смею вымолвить. За все время наших отношений я не сказал ей ничего обидного. Нет, друзья, все дело в характере Жени. Когда на нее что-нибудь находит, с ней лучше не общаться. Сегодня на Парапете она подозвала меня и познакомила с тремя рабочими с Биби-Эйбата. А потом я потерял ее из виду.
      Аскер молчал.
      В разговор вмешался Мамед:
      - Как же это получается - ты ее не обижаешь, а она на тебя все-таки сердится? Объясни, дорогой, возможно ли подобное?
      Павел нахмурился. Потом спросил у Мамеда:
      - Известно ли тебе, что такое ревность?
      - А как же? Разумеется, известно. Но я хочу, чтобы ты первым объяснил, как ты сам понимаешь ревность?
      Присутствующие едва сдерживали улыбки. Один только Мамед оставался серьезным.
      - В моем вопросе нет ничего смешного, - сказал он. - Пусть Павел ответит, как он понимает это чувство.
      Сейчас Павел улыбался вместе со всеми. Но было заметно, что он немного рассержен.
      - Видишь ли, Мамед, дело в том, что Женя меня иногда ревнует...
      - Опять ты заладил свое. Да, знаем, отлично знаем, что она тебя ревнует, Сейчас мы спрашиваем тебя о другом, о том, как ты сам понимаешь это чувство - ревность. Я убежден, что ты и сам не знаешь, с чем его едят.
      - Хорошо, отвечу. Стоит мне заговорить с какой-нибудь девушкой или женщиной, Женя тут же начинает думать, будто я хочу за этой девушкой или женщиной поухаживать. Она может рассердиться на меня без всякого на то основания и придумывает при этом всевозможную чепуху. Словом, ревнует по малейшему поводу. Женя хороший товарищ, но ревность сильно портит ее.
      Айрапет хотел сказать что-то, но ему помешал приступ кашля, который в последнее время все чаще донимал его. Отдышавшись, он наконец выдавил из себя:
      - Я припоминаю некоторые другие твои высказывания о женщинах, Павел, и вот что скажу тебе: неверно ты думаешь о них. Мир их чувств мало чем отличается от мира чувств у нас, мужчин. Твои философствования о женском характере хромают на обе ноги.
      Мамед не сдержал усмешки:
      - Я не раз говорил Павлу то же самое.
      - Мое мнение на стороне большинства, - вставил Аскер.
      - Да, Павел, - продолжал Айрапет, - с виду иная женщина может показаться слабой и хрупкой, но в нужный момент она способна выстоять перед любыми трудностями, будет действовать хладнокровно и умело. Мы знаем немало примеров женского упорства и стойкости. У женщин сильно развито чувство собственного достоинства, самолюбие. Наша Женя и другие женщины, принявшие участие в сегодняшней демонстрации, подтверждают сказанное мною. Особенно это относится к Жене. Сегодня она доказала, на что способны наши женщины.
      Павел удивленно взглянул на Айрапета.
      - Что ты имеешь в виду?
      - Ведь она спасла тебе жизнь.
      - Мне?.. Жизнь?!
      - Вот именно. Когда ты схватился врукопашную с городо вым, вице-губернатор Лилеев приказал трем конным казакам атаковать тебя. Если бы в этот момент Женя не швырнула в голову Лилеева камень и тем самым не отвлекла на себя внимание казаков, плохо бы тебе пришлось. Ее находчивость спасла от беды многих наших товарищей, не тебя одного...
      Павла глубоко потрясло то, что он услыхал. Он был охвачен горячим чувством благодарности к Жене за ее самоотверженный поступок. Но сказать об этом своим товарищам как-то не решился, предпочел промолчать.
      Айрапет пожал плечами.
      - Ах, эти девушки! Кто их разгадает? До сих пор не могу понять, ну что нашла Женя, такая красивая, привлекательная девушка, в этом своем Павле, похожем на черта?
      Наступило молчание.
      - Может, она поехала в Сабунчи? - решившись наконец заговорить, высказал предположение Павел.
      Василий поднялся со стула и заходил по комнате, ероша волосы.
      - Нет, - отозвался он, - в Сабунчи Женя не могла поехать, так как все пути из города перекрыты и контролируются казаками и жандармами. Кроме того, как тебе самому известно, дом Сергея Васильевича под надзором полиции. Мне кажется...
      Он не успел договорить, - в окно тихонько постучали.
      Все замерли.
      Василий, с напряженным лицом, осторожно открыл дверь,
      В комнату вошла молодая женщина с грудным ребенком на руках, в надвинутом до самых глаз платке, та самая, которая час назад прогуливалась в Губернаторском саду, напевая младенцу колыбельную песенку. Молодайка сдернула с головы платок - и все остолбенели: это была Женя.
      - Добрый день, друзья! - сказала она смеясь, села рядом с Мамедом, пожала ему руку.
      Аскер метнул насмешливый взгляд на Павла, затем скосил глаза на девушку.
      - Рады видеть тебя, Женя, - сказал он, протянув ей руку. Овладев рукой девушки, он хотел соединить ее с рукой Павла,
      Женя отдернула руку.
      - Еще чего! Мы уже помирились. Моя рука не терпит насилия. Должна вам сказать, ребята: Павел - мой товарищ, но не больше. Так будет и впредь.
      Она налила воды в чайник, поставила его на керосинку, затем развязала сверток, который изображал грудного младенца, извлекла из него полбуханки черного хлеба и две большие воблы, разложила еду на столе.
      - Приглашаю вас к обеду, товарищи!
      Василий первым подсел к столу, подавая пример остальным.
      - За угощение спасибо, Женя. Мы страшно голодны. Но послушай. Мой совет: ты должна на время уехать из города. Сейчас тебе опасно оставаться в Баку.
      Женя с аппетитом ела воблу.
      - Это что же, Бакинский комитет вынес специальное решение обо мне? спросила она.
      - Такое решение Бакинского комитета мне неизвестно. Я передаю тебе мое личное мнение..
      Женя озорно улыбнулась.
      - Держи свое мнение при себе. Я уже приняла все необходимые меры предосторожности. В мои планы не входит отъезд из Баку.
      Она обратила внимание на удрученный вид Павла, который сидел, не отнимая правой ладони от скулы, однако не стала ни о чем спрашивать его. Когда Павел протянул руку за хлебом, Женя увидела на его скуле большой синяк - память от городового. Она встала, намочила свой носовой платок н протянула Павлу.
      - Вот, приложи к лицу, поможет.
      За окном начало смеркаться.
      - Счастливо оставаться, друзья, - сказала Женя. - Я должна съездить домой. Отец и мать волнуются. - Ведь им уже известно про аресты демонстрантов.
      - Нет, нет, Женя, - запротестовал Василий, - тебе надо побыть здесь до темноты. Потом Айрапет проводит тебя к своей сестре Варваре. Там ты и переночуешь.
      - Не отговаривайте меня, не поможет. Я непременно поеду домой. Отец болен, он не должен волноваться из-за меня.
      - Позволь, Женя, я съезжу к твоим, навещу Сергея Васильевича, предложил Павел. - Передам привет от тебя.
      Женя не захотела уступить.
      - Старики народ странный, Павел. Ты передашь им привет от меня, а они подумают, будто со мной стряслась беда и ты приехал их утешать. Я прощаюсь с вами, друзья!
      Женя оделась и ушла.
      Демонстрация 2 марта словно открыла глаза рабочему классу Баку. Это был яркий пример пролетарской солидарности, единства и сплоченности действий.
      После демонстрации стачечным комитетам стало намного легче работать. Даже самые отсталые рабочие стали видеть огромную пользу коллективных выступлений - стачек и демонстраций. Для рабочих - иранцев и азербайджанцев слово товарищей из стачечного комитета сделалось особенно авторитетным. Они уже почти перестали бояться стачек, поверили в их силу.
      Накануне праздника Пасхи забастовали кондукторы и рабочие конки, требуя сокращения рабочего дня. Владельцы конной дороги, напуганные мартовскими выступлениями, удовлетворили требования бастующих: рабочий день был сокращен до девяти часов.
      Вскоре забастовали рабочие табачной фабрики Мирзабекова - более восьмисот человек. Фабрикант был вынужден принять их условия.
      Повсеместно владельцы предприятий были бессильны противостоять стачечным комитетам рабочих.
      18 апреля началась всеобщая стачка типографских рабочих. На следующий день в Баку не вышла ни одна газета.
      Подготовка к первомайской демонстрации стала делом десятков тысяч бакинских трудящихся. Это очень помогало центральному стачечному комитету.
      С двадцатых чисел апреля на крупных заводах и фабриках Баку начали проходить рабочие собрания, на которых представители стачечного комитета разъясняли, как должна быть организована первомайская демонстрация.
      Подпольная типография заранее отпечатала множество листовок; для одного только стачечного комитета было заготовлено 2900 листовок на русском языке, 2100 - на армянском, 1000 - на грузинском. Помимо этого, листовки были выпущены Бакинским комитетом РСДРП - на трех языках.
      26 апреля стачечный комитет обнародовал воззвание к рабочим, которое призывало всех принять участие в предстоящей демонстрации. Тогда же появились листовки на азербайджанском языке.
      Демонстрация 27 апреля отличалась от предыдущих тем, что в ней приняли активное участие рабочие-азербайджанцы.
      К демонстрации готовились не только бакинские рабочие, но и бакинская полиция. На многолюдных улицах, в районе Набережной и Парапета были выставлены усиленные наряды полицейских, из которых многие разгуливали в штатском. Наводнившим город шпикам не было счету.
      С утра 27 апреля по улицам разъезжали конные казаки, запугивая жителей города, не давая им возможности присоединиться к рабочим-демонстрантам.
      В свою очередь стачечный комитет сделал все возможное для нейтрализации полицейских мер. До последнего момента в строжайшей тайне держалось место, где должна была начаться демонстрация. Чтобы сбить с толку полицию, демонстранты собрались сразу в нескольких местах.
      Основные силы полиции были сосредоточены в районе Солдатского базара, там, откуда направлялись к Молоканскому саду многие колонны мартовской демонстрации.
      Стачечный комитет заранее решил, что демонстрация начнется в районе Парапета. Это место было выбрано потому, что к Парапету выходит несколько улиц, по которым мог пройти каждый, кто хотел бы принять участие в демонстрации.
      В назначенный час на Парапете взвился над толпой красный флаг.
      Раздались возгласы:
      - Долой самодержавие!
      Это был сигнал группам рабочих, рассеянным для отвода глаз полиции по близлежащим улицам. Группы эти, не теряя времени, сошлись и двинулись совместно к Парапету. Полицейские пытались было помешать им присоединиться к толпе на Парапете. Но в этот момент с Николаевской улицы к Парапету устремился многолюдный поток рабочих.
      Почти одновременно в полицейское управление поступило сообщение о том, что демонстрация началась и на Петровской площади, причем здесь горожане большими группами присоединяются к демонстрантам.
      Полицейские власти пришли в смятение. Многие городовые стали поспешно выбираться из толпы демонстрантов и ретироваться в незанятые колоннами улицы.
      Уже не один, а десятки красных стягов развевались над морем людских голов!
      Обитатели лачуг и сырых подвалов повергали в страх жителей богатых домов возгласами: "Да здравствует свобода!"
      Всевластными хозяевами улиц и площадей стали демонстранты и им сочувствующие. В рядах рабочих можно было увидеть студентов и даже гимназистов. В толпе было много девушек и женщин.
      До самой Набережной демонстранты, можно сказать, не чувствовали противодействия городских властей. Но, когда передние колонны демонстрантов подошли к Губернаторскому саду, здесь их встретили казачьи плети и выстрелы солдат.
      Бакинский пролетариат не дрогнул, не обратился в бегство. Возгласы казачьих офицеров: "Взять!... Бейте!... Разогнать!" не повергли рабочих в страх.
      Особенно яростному натиску полицейских и жандармов подвергались знаменосцы. Однако рабочие дружно защищали свои красные стяги.
      У Губернаторского сада началась рукопашная схватка рабочих с полицейскими. Один из знаменосцев, получив сабельную рану, выронил древко из рук. Но флаг не достался врагам - его подхватили рабочие руки и опять подняли над толпой.
      Уступая натиску вооруженных солдат, конных казаков и полицейских, демонстранты покинули Набережную. Теперь главным местом демонстрации стала Телефонная улица,
      В пять часов дня движение рабочих колонн по улицам города еще продолжалось.
      В этот день Павел и Василий были неразлучны. На Станиславской улице к ним присоединился Мамед.
      - Смотрите, ребята, вон по тротуару идет девушка. Не Женя ли?
      Павел и Василий обернулись. По левой стороне улицы шла стройная девушка с корзинкой, с какой обычно домашние хозяйки ходят на базар. Светлый платок на голове не позволял разглядеть ее лицо. Девушка шла быстрым, легким шагом, почти не глядя по сторонам.
      Павел почесал затылок.
      - И похожа и непохожа на Женю.
      Мамед высказался более уверенно:
      - Она, Женя! Готов сбрить усы, если ошибаюсь.
      - Подойди к ней, Вася! - попросил Павел.
      Василий перешел на противоположную сторону улицы и ждал, когда девушка в светлом платке приблизится. Да, это была Женя.
      - Сегодня жаркий денек, - сказал Василий. - Лучше, если ты будешь соблюдать осторожность и не полезешь в самое пекло.
      Женя, не замедляя шага, бросила:
      - Оставь свои советы для Павла. Скорей иди к товарищам.
      Василий повернул назад.
      - Вася! - крикнула Женя вслед ему. - Берегись, за тобой топают!
      Василий обернулся и увидел метрах в тридцати от себя двух полицейских. У одного в руках был револьвер. Он узнал в нем знаменитого в Баку пристава Гогоберидзе. У Василия не было при себе даже палки. Мгновенно оценив обстановку, он смекнул, что единственный путь к спасению - это смешаться с толпой демонстрантов. Но колонна рабочих успела отойти далеко, а пристав Гогоберидзе был уже в нескольких шагах.
      Женя, видя, что Василия вот-вот схватят, забежала в ближайшую подворотню, достала из корзины увесистый булыжник и швырнула его в преследователей Василия. Камень угодил в голову пристава Гогоберидзе. Тот упал.
      Подоспевшие Мамед и Аскер набросились на рослого городового, сопровождавшего пристава, и после короткой схватки вырвали из его рук саблю.
      Мамед что было силы ударил ею плашмя по голове городового. Тот рухнул на мостовую.
      Из-за угла, неистово свистя и вопя, выбежали десятка два городовых и бросились преследовать демонстрантов.
      - Товарищи, сзади полицейские! - крикнула Женя на всю улицу.
      Рабочие в задних рядах обернулись. Внезапность нападения была предотвращена.
      Завязалось кровопролитное сражение.
      Полицейским не удалось выполнить приказ, полученный днем из Тифлиса, от царского наместника на Кавказе князя Голицына. Князь требовал: "Демонстрантов не щадить!" Городовые потерпели поражение и в панике отступили,
      Когда на помощь полицейским прискакал большой отряд казаков, демонстранты уже разошлись.
      Демонстрация закончилась. Двенадцать рабочих были ранены, многие арестованы.
      Вечером губернатор Баку получил из полицейского участка в Балаханах телефонограмму следующего содержания:
      "В семь часов толпа рабочих, насчитывающая около трех тысяч человек, с красными флагами, распевая революционные песни, направилась к железнодорожному вокзалу. Против них были посланы конные казаки, которым демонстранты оказали сопротивление, пустив в ход камни и палки. Начальник полицейского участка ранен камнем в затылок. Казаки без предупреждения открыли огонь по демонстрантам. В результате один рабочий убит, пятеро тяжело ранены. Легкораненых - 25 человек, из них 12 - отправлены в больницу. Один казак и один полицейский получили тяжелые увечья. Рабочие проявили в схватке упорство и ярость. Следует отметить активность и храбрость пристава Шамшиева. Арестовано сорок рабочих, среди них известные вожаки Хиндадзе, Абрам Эйренберг, Дроздовский и другие".
      XV
      Демонстрация рабочих 27 апреля подготовила почву для всеобщей стачки.
      Бакинский комитет РСДРП с удовлетворением отметил рост солидарности среди многонационального бакинского пролетариата, стремление рабочих к сплочению.
      Охваченные растерянностью, местные власти, вместо того чтобы посоветовать буржуазии согласиться с некоторыми требованиями, выдвинутыми стачечным комитетом, стали добиваться раскола в рядах бакинских рабочих.
      Одновременно агенты охранки распространяли среди городских жителей различные провокационные слухи. Упорно поговаривали о возможных погромах. Страхом были охвачены не только еврейские семьи, ожидавшие повторения кишиневских кровавых событий. Над городом встал призрак армяно-мусульманской резни.
      Бакинский комитет РСДРП вел разъяснительную работу среди многонационального бакинского населения, разоблачал распространителей зловредных слухов, стремившихся сковать действия рабочих, расколоть их единство.
      Планы властей и их подручных, непосредственных организаторов еврейских погромов и межнациональной резни, были сорваны.
      Рабочая демонстрация 27 апреля в Баку явилась одним из ярчайших эпизодов всеобщего революционного подъема в России и Закавказье.
      Именно поэтому находились люди, верившие, что царские власти и в Баку применят гнусные методы удушения рабочей активности, которыми они пользовались в других городах империи. Многие бакинцы начали думать, что выступление, намеченное на 1 мая, будет встречено жестоким террором.
      Учитывая эти обстоятельства, Бакинский комитет РСДРП дал указание стачечным комитетам готовить рабочих не к демонстрации, а к маевке за городом.
      Всеобщий стачечный комитет призвал рабочих провести 1 мая грандиозную стачку. К этому дню было заготовлено около трех тысяч листовок на разных языках.
      Стачка 1 мая вылилась в невиданное до того времени выступление рабочих в Закавказье. Она охватила предприятия не только в самом Баку, но и рабочие предместья - Черный город, Белый город, Баилов, Биби-Эйбат, Балаханы и другие районы.
      Хозяева и предприниматели не сделали даже попыток предотвратить эту стачку, так как были скованы ужасом после демонстрации 27 апреля.
      Полицейские и воинские части, как и следовало ожидать, находились в состоянии боевой готовности.
      Большинство магазинов и лавок в городе было закрыто.
      В банках и на бирже не слышно было разговоров о нефти, мазуте, денежном курсе. Все толковали только о прокламациях, о предстоящей демонстрации рабочих, о возможной резне, о еврейских погромах в Кишиневе. Даже состоятельные горожане начали поговаривать о том, что Россия находится накануне большой революции.
      Благодаря бдительности и принятым мерам Бакинского комитета РСДРП весной царской охранке не удалось спровоцировать погромы и межнациональные столкновения.
      Царский наместник на Кавказе, князь Голицын, видя, что бакинская полиция бессильна выполнить указания вышестоящих инстанций, вел переговоры с Петербургом о назначении в Баку нового губернатора, генерала Накашидзе, который считался в правительстве знатоком по части организации межнациональных столкновений.
      Бакинские богачи, напутанные рабочей демонстрацией 27 апреля, покидали город вместе с семьями, уезжали на дачи. Они считали, что майские выступления будут еще более кровавыми.
      29 апреля, под вечер, бакинский миллионер Гаджи Зейналабдин Тагиев один из самых ярых врагов рабочего движения - собирался переехать с женой на дачу в Мардакяны. Так как путь туда проходил через районы, где проживали революционно настроенные рабочие, молодая жена Зейналабдина Тагиева, Сона-ханум, испытывала большой страх. Она обратилась к жене командующего войсками бакинского гарнизона генерала Алиханова-Аварского Заринтач-ханум, с просьбой выделить для их сопровождения в Мардакяны отряд конных казаков.
      О ее просьбе узнали другие богатеи Баку, и это послужило поводом к еще большей панике.
      Простой народ, прослышав об отъезде из города богача Тагиева под охраной казаков, пришел в волнение. Неискушенные горожане связали это обстоятельство с надвигающимся страшным событием: по городу пронесся слух, будто в первых числах мая начнется армяно-мусульманская резня.
      Один из народных певцов, маштагинский ашуг Агабаба сочинил четверостишие, посвященное бегству из Баку миллионера Тагиева:
      Богат я. Славен. Знает весь народ
      Люблю развлечься а бываю пьяный,
      А революция негаданно придет
      На дачу смоюсь, в Мардакяны
      Стачки на заводах и промыслах Баку происходили непрерывно в течение мая и июня, принимая день ото дня все более массовый характер.
      2 июня рабочие бакинского машиностроительного завода начали забастовку, которая послужила сигналом к выступлению пролетариев на других крупных фабриках и заводах. Она также вышли на улицы и площади перед своими предприятиями, требуя повышения заработной платы.
      5 июня стачку объявили железнодорожные рабочие. В этот день пассажирские поезда из Баку не отправлялись. Губернатор сообщил о положении в Баку в Тифлис, наместнику на Кавказе, и получил в ответ телеграмму следующего содержания:
      "Железная дорога должна функционировать, если даже для этого потребуется вмешательство воинских частей. Тех, кто отказывается подчиняться, принуждайте силой оружия".
      Работа на бакинских нефтяных промыслах была приостановлена. Бездействовали механизмы, с помощью которых и при бесчеловечной эксплуатации людей в карманы бакинских миллионеров текло богатство, превращенное из нефти в золото. Не было слышно шума моторов, стука станков, визга и громыхания желонок. Отдыхали приводные ремни, обняв неподвижные маховики. Нефтяные вышки стояли бездействующие, унылые; по ночам на их верхушки садились угрюмые совы.
      После 6 июля председатель совета съезда бакинских нефтепромышленников, отъявленный пройдоха и черносотенец Тагианосов, начал бомбардировать Петербург и Тифлис телеграммами, взывающими о помощи. В них сетовали на приостановку добычи нефти, говорилось о вреде рабочих забастовок.
      Тагианосов требовал от царских властей политического и экономического подавления не только рабочих, занятых в нефтяной промышленности, но и вообще всех бакинских рабочих, принимавших участие во всеобщей стачке.
      В Тифлис была послана такая телеграмма:
      "Уже несколько дней бакинские нефтепромысла и заводы бездействуют по вине бунтарски настроенных рабочих. Подстрекатели силой принуждают бросать работу тех, кто добровольно не идет за ними, распространяют прокламации, в которых выдвигают многочисленные требования.
      Вчера под вечер рабочее движение приняло зловещий характер. К Балаханской площади начали стекаться бесчисленные толпы рабочих, среди которых были мусульмане, многие - из Дагестана. По дороге рабочие портили нефтяное оборудование, ломали резервуары, выпускали из них нефть на землю. Работы приостановились на всех промыслах и заводах Баку.
      Сегодня с утра в городе не работает конка. На нефтепромыслах начались пожары, царит грабеж. Городские жители охвачены паникой и страхом. Местные власти не в состоянии навести порядок, так как в их распоряжении нет достаточной военной силы. Грабежи и погромы приняли небывалый размах.
      Существует опасность уничтожения всех заводов и промыслов. Возможно кровопролитие.
      В связи с тем, что губернатор Баку обратился к петербургским властям с просьбой прислать военную силу, совет съезда нефтепромышленников, уполномоченный экстренным собранием всех предпринимателей Баку, обращается к Вам за содействием в незамедлительной присылке требуемой воинской силы.
      Председатель совета съезда нефтепромышленников города Баку
      Тагианосов".
      В то время как нефтепромышленники, объединившись с царской охранкой и полицией, намеревались с помощью военной силы задушить забастовочное движение, всеобщая стачка продолжала шириться и крепнуть.
      Рабочие беспрекословно выполняли постановления и распоряжения стачечного комитета. Рабочие вожаки делали все, чтобы предотвратить пожары и грабежи на нефтепромыслах. Им противостояла кучка хулиганов, которой удалось перетянуть на свою сторону некоторых анархично настроенных рабочих.
      Вечером 6 июля Аскер, встретившись с Женей, передал ей, что на следующий день рано утром в районе Волчьих Ворот состоится большой митинг рабочих, созываемый по инициативе центрального стачечного комитета.
      - Я не приду на митинг, Аскер, - сказала Женя. - Вернее, не смогу прийти.
      - Что случилось? У тебя есть важная причина?
      - Причина не очень важная, но тем не менее устранить ее мне трудновато... Видишь мои туфли?.. Каши просят. Я не дойду в них до Волчьих Ворот. Почему митинг созывается за городом?
      - Так решил стачечный комитет, чтобы лишить власти возможности спровоцировать кровавые столкновения.
      - Много ли будет народу?
      - По нашим предположениям, да. Стачечный комитет выпустил к митингу около четырнадцати тысяч прокламаций. Что касается тебя, Женя, сделаем так: завтра утром я буду ждать тебя на Карантинной улице и принесу тебе чувяки. Это будет моим подарком в благодарность за уроки, которые ты давала мне.
      Женя не очень-то поверила словам Аскера и у нее было на это основание. Она знала: ни у кого из ее товарищей нет даже десяти копеек лишних денег. Тем не менее наутро она вышла из дома и направилась в своих разбитых туфлях к Карантинной улице.
      Аскер уже был на месте. Он извлек из кармана сверток и протянул его Жене. Она развернула бумагу и увидела красивые женские чувяки.
      - Что ты наделал, Аскер?! Сумасшедший! Сколько ты отдал за них? спросила она.
      - Когда ешь яблоко, зачем тебе знать имя садовника?
      - Просто интересно. Красивая работа.
      - Чувяки стоят рубль восемьдесят.
      - Не мог купить подешевле! Тоже мне, богач!
      - Зачем же подешевле, когда у меня была возможность купить эти.
      - Деньги надо беречь. Сам хорошо знаешь, у нас у всех пустые карманы. Завтра опять будем сидеть голодные.
      - Ошибаешься, Женя. Завтра мы будем как никогда сыты. У меня осталось после покупок еще пять рублей.
      - Каким образом? Ты что, разбогател?
      - Недавно отец продал лошадь, чтобы заплатить долги. А два дня назад он свез на базар и арбу. Я взял у него в долг восемь рублей.
      - Напрасно.
      - Получу жалованье - отдам.
      - Ты шутишь?! О какой получке может идти речь?
      - Ведь когда-нибудь мы будем работать и получать жалованье...
      Женя надела новые чувяки, а старые, изношенные донельзя туфли оставила тут же, на улице.
      Они зашли за Айрапетом, и все трое направились к Волчьим Воротам.
      Павел, Мамед и Василий ждали их на месте.
      Друзья уселись на небольшом пригорке и с аппетитом позавтракали огурцами и хлебом, которые принес Мамед.
      Народу пришло на митинг меньше, чем предполагалось. Причиной этому была отдаленность Волчьих Ворот от основных рабочих районов - Балаханов, Сабунчей, Сураханов. Вместо двадцати тысяч, как предполагалось, на митинг собралось шесть тысяч человек.
      Выступавшие ораторы говорили, что политическая стачка является самым действенным оружием рабочих в борьбе против эксплуатации.
      С утра к Волчьим Воротам были стянуты казачьи части. На солнце блестели офицерские погоны. Сюда прибыл даже генерал Алиханов-Аварский, командующий бакинским гарнизоном.
      Митинг длился около двух часов.
      С той стороны, где стояли отряды казаков, то и дело доносились сигналы горна.
      - Надо расходиться! - сказал Василий друзьям.
      - Почему? - спросила Женя.
      - Я был солдатом и научился понимать язык военной трубы. Поэтому и говорю: пора расходиться!
      - А ты что скажешь? - обратился Мамед к Павлу. - Пора нам сматывать удочки или еще рано?
      Павел смерил Мамеда насмешливым взглядом.
      - Я вижу ты, как и Василий, сдрейфил при звуках казачьих рожков.
      Мамед беззлобно рассмеялся:
      - Я еще не сказал тебе моего мнения. Как ты можешь судить, боюсь я или нет?
      - Чего уж тут не понять?! Ты, Мамед, в последние дни ходишь с Василием, а ведь недаром говорят: с кем поведешься - от того и наберешься.
      Василий сердито покосился на Павла.
      - Эх, голова твоя садовая! Я боюсь не звуков казачьих труб, а команды, которая при помощи их отдается. Этот сигнал означает: "Готовьсь!" Понятно вам? Мой совет - поскорее расходиться. Нечего зря лезть на рожон. Наших сегодня маловато. Или сами не видите? Вмешалась Женя.
      - Если все будут рассуждать как Василий и уйдут, кто же останется на митинге?
      - Как кто?... Истинные революционеры, такие, как Павел и ты, - ответил насмешливо Василий. Девушка нахмурилась.
      - Тебе хорошо известно, чего я стою как революционерка, дорогой дружок. Поэтому оставь свои насмешки для других. Я встала на этот путь не потому, что этого захотел ты или еще кто-нибудь. Не вижу смысла в твоей иронии. Многие твои убеждения могут найти поддержку разве только у твоего дружка Павла.
      Павел промолчал, не желая подливать масла в огонь. Его молчание Женя истолковала по-своему: "Да, Павел на стороне Василия!" Ей стало обидно.
      - Пошли, Аскер, - сказала она, беря друга под руку. - Мы останемся на митинге и будем слушать, что говорят наши товарищи.
      Когда они отошли, Айрапет недовольно сказал Василию:
      - Не понимаю, зачем ты обижаешь Женю? Я не первый раз наблюдаю, как ты стремишься поддеть ее. Какое же, однако, ты имеешь на это право? Да еще в такой день! Тысячи людей пришли сюда, объединенные стремлением поколебать царский трон и власть богачей, а ты насмехаешься над нашим товарищем, который посвятил себя революционной борьбе.