Первым из деревни-государства-микрокосма, кто погиб в пятидесятидневной войне, был старик по прозвищу Человек, не слезающий с дерева. Говорят, главной причиной бед человечества явилось то, что обезьяна слезла с дерева. А этот старик перелезал с дерева на дерево, сидел на ветвях, спал в оборудованном им дупле. Человек, не слезающий с дерева, жил на подачки жителей долины и горного поселка – как известно, обычно милостыню подают, глядя на просящего сверху вниз, и только Человеку, не слезающему с дерева, ее чуть ли не преподносили, обратив взор вверх. Он постоянно жил на деревьях, упорно не желая слезать на землю, а когда ему все же приходилось спускаться, избегал ходить по земле ногами, как это делают все, и легко передвигался на руках. Что же касается его нелепой, жалкой смерти, то непосредственной ее причиной как раз и была необычность его поведения – жизнь на деревьях и передвижение по земле вниз головой.

Рассказ о Человеке, не слезающем с дерева, дошел до нас как легенда. Нечто вроде детской сказки, никак не связанной с пятидесятидневной войной. Жил на свете старик по прозвищу Человек, не слезающий с дерева, который поселился не в долине, не в горном поселке, а на деревьях в ближнем лесу. Чужаки, спутав старика с обезьяной, подстрелили его, он упал вниз и легко побежал на руках; за ним погнались, приняв за какого-то неведомого зверя, догнали и забили насмерть. На него обрушился град ударов, но он, превозмогая боль, из последних сил старался удержаться на руках, и ноги его коснулись земли тогда, когда жизнь отлетела от него. Пересказывая эту легенду, дети не имели ни малейшего представления о том, что это за чужаки подстрелили Человека, не слезающего с дерева, а когда тот свалился и побежал, догнали его и убили. Ведь сам факт пятидесятидневной войны самым тщательным образом скрывался.

В детстве и юности у меня действительно были странные представления о Человеке, не слезающем с дерева. Как же это так – подстрелить, а потом забить до смерти безобидного старика, который много лет жил на деревьях, а до людского жилья за подаянием добирался на руках. Наверное, чужаки пришли в лес, чтобы стрелять белок-летяг, и виной всему обычное недоразумение. Да и могло ли в самом деле случиться такое, чтобы стали догонять и избивать до смерти бегущего на руках человека? Если же действительно какие-то пришельцы преступили закон, то жители нашего края из одной лишь привязанности к деревенскому дурачку, жившему на деревьях и кормившемуся подаяниями, – а они ее, несомненно, к нему питали – должны были бы сурово покарать этих чужаков.

Именно поэтому определение отцом-настоятелем роли, которую сыграла гибель Человека, не слезающего с дерева, в истории пятидесятидневной войны, показалось мне весьма убедительным. После черного потопа по дороге, покрытой такой вонючей грязью, что ее и дорогой не назовешь, преодолевая неимоверные трудности, поднялась новая рота армии Великой Японской империи. Если поход и гибель сводной роты считать первым этапом операции, а поиски в бассейне реки почерневших, вздувшихся трупов – вторым, то этот марш можно назвать третьим этапом. К тому времени армия Великой Японской империи уже понесла большие потери, и участвовавшие в новой операции офицеры и солдаты были порядком измотаны, тогда как деревня-государство-микрокосм сумела полностью сохранить свои боевые силы. Следуя приказу Разрушителя, люди в течение полутора месяцев, предшествовавших войне, не покладая рук возводили плотину, и эта коллективная подготовка к решительным военным действиям способствовала подъему боевого духа. Для начала жители нашего края взорвали земляную плотину и, как в праздник фейерверку, радовались взметнувшемуся вверх мощному фонтану воды. Они ведь не видели почерневшие и вздувшиеся трупы, а то, что произошло, считали блестящим началом войны и верили в столь же блестящую победу

В отличие от них офицеры и солдаты армии Великой Японской империи, осуществлявшие теперь третий этап операции, шли, охваченные ужасом: к едва сдерживаемому гневу и усталости примешивались воспоминания о вздувшихся трупах и страх перед новым потопом. К тому же им был неведом истинный смысл совершаемой операции. Да и вряд ли сам командир роты смог бы растолковать его своим офицерам и солдатам. Поход не имел целью атаковать вражескую армию далеко за пределами страны. Это была операция, предпринятая ради того, чтобы заставить одуматься прибегшую к уловке с двойным ведением книги посемейных записей общину, которая находилась в границах Великой Японской империи, однако подчинялась ей лишь наполовину. Но разве трудно вместо этого признать от имени его величества императора – верховного главнокомандующего, что эта необычная община действительно находится в ее границах? На этот раз рота была брошена не на восстановление общественного спокойствия: не на усмирение крестьянских беспорядков или подавление забастовки шахтеров. Задачей этой военной акции было лишь занятие затерявшейся в горах долины. В начале операции, казалось бы простой, не сложнее обычных учений, погибла сводная рота. Посланная вслед вторая рота была даже лишена возможности использовать в качестве тягловой силы лошадей и, борясь с непролазной грязью, с трудом продвигалась по уничтоженной потопом дороге.

И тут обессилевшие, да к тому же еще охваченные гневом и страхом солдаты, шагавшие днем и ночью, неожиданно наткнулись на Человека, не слезающего с дерева. Голый, лишь бедра повязаны какой-то рванью, всклокоченные волосы, мускулистые руки и ноги… Увидев его, такого, на ветвях, солдаты решили, что это обезьяна, – в этом не было ничего удивительного. Вот они и подстрелили Человека, не слезающего с дерева. Легко представить себе, как, распаленные злобой, они погнались за этим странным существом, которое, получив ранение, свалилось с дерева, но попыталось, встав на руки, бежать, и забили его до смерти. В усталых головах солдат, испытавших к тому же еще и страх, никак не укладывалось, что перед ними самый обыкновенный человек. Они и не подумали, что в лесах Сикоку не бывает таких огромных диких животных. Но когда забитый ими до смерти зверь рухнул в грязь, они обнаружили, что это пожилой мужчина, худой, но зато с развитой мускулатурой, необходимой для обезьяньей жизни на деревьях. Солдаты не могли простить себе содеянное.

Жители долины были потрясены зверским убийством Человека, не слезающего с дерева. До того как вспыхнула пятидесятидневная война, старик не был членом деревенской общины. Давным-давно приспособив себе под жилье дупло на толстенной ветви дзельквы в девственном лесу за Дорогой мертвецов, он покидал «сферу своего жизненного пространства» только для того, чтобы добыть себе еду. Когда у него возникала в этом нужда, он становился на руки, пересекал дорогу, подходил к садам, росшим вокруг деревенских домов, и оказывался среди людей. Тем не менее, с тех пор как этот старик, из-за мизантропии покинувший деревню, поселился на деревьях, он не перебросился с ними ни единым словом. Дети издевались над ним, бывало, даже бросали в него камни.

Однако, когда этого человека, жившего за пределами долины, подстрелили и забили до смерти солдаты армии Великой Японской империи, вся община – деревня-государство-микрокосм – почувствовала себя оскорбленной. До этого момента пятидесятидневная война по своей сути была войной между командованием армии Великой Японской империи и руководителями деревни-государства-микрокосма. Повинуясь приказу Разрушителя, данному старикам во сне, люди просто перешли на военное положение и вели себя соответственно обстоятельствам, не более. Но когда был зверски убит Человек, не слезающий с дерева, пятидесятидневная война стала войной для жителей долины и горного поселка, горевших праведным гневом.

Действительно, почему Человек, не слезающий с дерева, – деревенский дурачок – попался на глаза солдатам армии Великой Японской империи, направлявшимся в долину? Дело в том, что к тому времени он вернулся в деревенскую общину и принял участие в пятидесятидневной войне. Его даже посылали в разведку. Операция по сооружению запруды в самом начале пятидесятидневной войны поменяла местами центр и периферию того района, где обитали жители долины, и Человек, не слезающий с дерева, который до этого жил вдалеке от деревенской общины, оказался в центре событий.

По мере осуществления плана строительства земляной плотины и превращения долины в заполненную черной водой запруду люди стали покидать ее и перебираться в горный поселок. Необходимо обратить внимание на то, что при переселении обветшавший амбар для хранения воска был разобран и перевезен на школьный двор в горном поселке. Эта огромная работа в напряженные предвоенные дни, шедшая параллельно со строительством плотины, означала стремление людей не допустить затопления жилища, в котором обитал Разрушитель. После пятидесятидневной войны амбар, где мы в детстве с вожделением подглядывали за тобой, сестренка, был возвращен на прежнее место. Когда вслед за первой, погибшей, новая рота начала подниматься вверх по реке для восстановления общественного спокойствия, люди, перейдя Дорогу мертвецов, скрылись в девственном лесу. Другими словами, жители деревни-государства-микрокосма переместились туда, где жил Человек, не слезающий с дерева, до сих пор находившийся вне пределов деревенской общины.

К жизни в девственном лесу он был приспособлен лучше всех. И потому не удивительно, что оперативный совет старейшин почтительно пригласил его на свое заседание. Восстановив свой общественный статус, Человек, не слезающий с дерева, принял участие в пятидесятидневной войне. Его специфические навыки позволили ему возглавить отряд разведчиков: прячась в лесу, они стали спускаться вниз по реке. И вот тогда-то его заметили и подстрелили люди в военной форме. Упав на землю, Человек, не слезающий с дерева, пытался убежать на руках, но вооруженные солдаты догнали его и забили до смерти. После осмотра трупа солдаты Великой Японской империи совершили нечто вроде обряда погребения, а оставшиеся незамеченными разведчики, запомнив место, вернулись назад, и деревня-государство-микрокосм направила туда взвод, чтобы выкопать тело. Решено было освободить Человека, не слезающего с дерева, от ненавистной ему земли. Тело его обмыли и кремировали, а прах поместили в дупло огромной дзельквы, в котором он жил, обосновавшись в лесу после того, как затосковал. Чтобы почтить память первого, кто погиб героической смертью в пятидесятидневной войне, в дупле этом был установлен жертвенный алтарь, перенесенный в амбар для хранения воска с тех пор, как Разрушитель снова объявился в снах стариков.

Глубоко потрясенная гибелью первой сводной роты, вторая экспедиционная рота, даже в полку отличавшаяся образцовой сплоченностью и преданностью офицеров и солдат своему командиру, вконец измотанная морально и физически, увязая в непролазной грязи, что осталась после потопа, уничтожившего их боевых товарищей, и не встретив никакого сопротивления, если не считать инцидента, в результате которого был убит посланный в разведку Человек, не слезающий с дерева, без боя вошла в нашу долину. Солдаты были покрыты толстым слоем черной грязи – после того как сошла вода, долина представляла собой болото, под ногой человека извергавшее черные фонтанчики. В этой грязи – стоило сойти с дороги, как люди проваливались по колено, – роились мириады мух. Точно из засады вылетали они навстречу марширующей роте из залепленных грязью домов. Стоило взмахнуть рукой, как они сбивались в черную тучу и начинали с громким гудением кружить. Но постепенно туча рассеивалась и исчезала. В долине роту встретили только эти мухи – как призраки погибших; офицеры и солдаты не увидели ни одной живой души. Даже ни одной собаки.

В полдень, когда рота в поисках партизан прочесала долину и взводы наконец промаршировали, не встретив сопротивления, к горному поселку, во двор начальной школы, где разместился оперативный штаб, и доложили о завершении операции, запыленные и грязные офицеры и солдаты, страдавшие от невыносимой жары и влажности, выглядели вконец измотанными. Казалось, они до сих пор никак не могут взять в толк, что это и есть настоящая война и незачем изводить себя мыслью, что им приходится участвовать в какой-то жалкой военной игре, которая даже на учения не тянет. Преодолевая немыслимые трудности, они пришли сюда по утопающей в грязи дороге. В постоянном напряжении от страха, что на них тоже может обрушиться потоп, они шли, изнемогая от жары и влажности, а теперь расположились лагерем в долине, сплошь покрытой слоем липкой грязи. По пути сюда они своими глазами увидели следы потопа, уничтожившего первую сводную роту, оценили огромный ущерб, нанесенный городам и деревням в низовьях реки. Но что за слухи поползли по роте, будто потоп был устроен окопавшейся здесь армией мятежников? Может быть, сначала и жители долины были уничтожены этим наводнением – вот и не видно ни живой души? Тогда, значит, солдаты, снова страдая от невероятной жары и влажности, по грязи, которая, кажется, никогда не высохнет, совершат обратный марш и ни с чем вернутся назад. А вдруг первая рота была послана сюда, чтобы откопать эту утонувшую в грязи деревню и сделать пригодной для житья? Не говоря о солдатах, даже офицеры, усталые и негодующие, уселись прямо на земле, не обращая внимания на вонь и грязь. В начале операции, поднимаясь вдоль реки в глубь леса, они не представляли, что их ждет впереди, но теперь чувствовали – в конечном пункте похода их подстерегало нечто крайне для них нежелательное.

Лишь один командир роты, капитан, пользовавшийся большим уважением среди офицеров и солдат – в предании о пятидесятидневной войне его называют Безымянным капитаном, – напряженно обдумывал новую операцию, которую предстояло провести. Попытка солдат выгрести грязь из учительской в начальной школе, где временно разместился штаб роты, не удалась – отмыть ее как следует они не сумели, потому что вода в реке все еще была черная. Капитан предчувствовал, что в военной операции, которую младшие офицеры и солдаты считали несерьезной, встретятся еще огромные трудности, что самое страшное впереди.

Сам капитан, до того как его рота без боя вошла в долину, еще думал: не был ли потоп, уничтоживший первую роту, обычным стихийным бедствием? Такое огромное наводнение вряд ли могло быть делом рук человеческих, предполагал он. Однако теперь, увидев, что происходит в оккупированной долине, этот офицер, отличавшийся незаурядным военным талантом, должен был признать, что его предположения, идущие вразрез с догадками подчиненных, совершенно не оправдались. Обследуя долину, он выяснил ее геоморфологические особенности, понял принцип возведения плотины и восстановил картину наводнения. Больше всего потрясло капитана, пытавшегося осмыслить увиденное, то, что в долине, превращенной в запруду, где набралось воды на целый потоп, он не увидел не только ни одного утопленника из местных – это еще куда ни шло! – но даже ни одной утопшей коровы или собаки. Нынешний противник капитана укрылся в засаде, поджидая, когда на горной дороге появится сводная рота под командованием его боевого товарища, и обрушил на него потоки воды и грязи из превращенной в запруду долины. Взорвав плотину, он скрылся, захватив с собой не только всю скотину, но даже собак. Итак, противником, с которым капитану предстояло сражаться, командовали люди достаточно опытные – то, что они осуществили, свидетельствовало об этом со всей определенностью. Жители деревни, покинувшие долину, судя по донесениям армейской разведки, нигде поблизости не обнаружены. Однако на пути следования роте попался человек, который, подобно обезьяне, перебирался с дерева на дерево, а когда его ранили, пытался убежать. Подчиненные считали, что это какой-то безумец, сбежавший в лес. Ну а что, если он с дерева наблюдал за продвижением роты? Главные силы, пославшие его в разведку, то есть отряды, сформированные из местных жителей, покинувших свои дома и скрывшихся в горах, готовятся к решающему сражению. Они прячутся, естественно, в лесной чаще, окружающей долину. И если рота капитана попытается их атаковать, легко ли ей будет противостоять действиям партизан, прекрасно знакомых с рельефом местности и занявших выгодные позиции, с которых удобно наблюдать за всеми передвижениями в долине?

Нынешняя кампания неизбежно затянется, должен был твердо сказать себе капитан. К тому же в этой войне нужно во что бы то ни стало ограничить боевые операции узкой полосой леса, окружающего долину, и всячески избегать того, чтобы информация о войне попадала к кому-либо еще, кроме высшего командования армии. А когда она окончится, необходимо внушить и своим подчиненным, и жителям долины, нашему бывшему противнику, что никакой войны вообще не было, что все это пропаганда подстрекателей из Китая и стран Южных морей, призванная развалить наш тыл. Но где это видано, чтобы вся ответственность за исход войны, сопряженной со столь огромными трудностями, была возложена на одного человека?

Предаваясь этим мрачным мыслям, капитан тем не менее не позволил себе усомниться в полученном приказе или отказаться от его выполнения. Больше всего его боевой дух воспламеняло честолюбивое стремление одержать победу в схватке с командующим вражеской армии, который так умело руководит действиями необученных жителей долины – стариков и молодых, мужчин и женщин. А этим командующим вражеской армии был не кто иной, как Разрушитель, который появлялся лишь в снах – сначала только стариков, а потом и всех остальных жителей долины.

Действительно, капитан не имел иных честолюбивых замыслов, кроме как достойно сразиться с тем, кто руководил боевыми действиями противника, – даже если им и был Разрушитель, появлявшийся и отдававший приказания в снах. Дело в том, что уже с самого начала капитан оставил надежду выжить в этой кампании, которая грозила перерасти в затяжную войну, то есть после того, как он в длительном сражении очистит Великую Японскую империю от врагов внутренних. Имена погибших солдат и офицеров сводной роты, разгромленной из-за непредусмотрительности командования, были скрыты, но в дальнейшем эти анонимные жертвы, формально переброшенные на фронты Китая и Юго-Восточной Азии, обретут наконец право на смерть. Чтобы избежать распространения слухов о войне, происходящей внутри страны, офицеры и солдаты командуемой им роты тоже будут сразу же отправлены в Китай, где их начнут перебрасывать с одного участка фронта на другой. Но было бы неверно ставить капитана, который вынужден взять на себя всю ответственность не только за нынешнюю операцию, но и за первую, поскольку командир сводной роты погиб, в один ряд с остальными офицерами и солдатами, обреченными на молчание. Окончание войны – вот время его смерти, и погибнуть раньше, чем она будет завершена, ему не позволено. Ведь содержание приказа, полученного от командования, известно ему одному.

Таким образом, командир роты, с одной стороны, руководил операцией, с другой – разрабатывал способ исчезнуть к концу войны из всех списков личного состава, словно он вообще не служил в армии Великой Японской империи. И действительно, когда военная операция была закончена, он таинственным образом исчез, как если бы это его подчиненные потерпели поражение. А бывшие его офицеры и солдаты – примерно в то же время, когда офицеров и солдат уничтоженной первой сводной роты на бумаге перебросили на фронты Китая и стран Южных морей, – были высланы из Японии. Им было строжайше запрещено даже вспоминать о пятидесятидневной войне или называть имя своего бывшего командира, к которому они относились с таким большим уважением. Именно по этой причине безжалостно муштровавший меня отец-настоятель, рассказывая легенды о пятидесятидневной войне, вынужден был называть этого командира Безымянным капитаном.

В ходе пятидесятидневной войны Безымянный капитан отдавал все свои силы руководству операцией, направленной против Разрушителя, бросившего ему вызов теми снами, что увидели жители долины и горного поселка. Одержав в конце концов победу, он вынудил сдаться уцелевших, которые укрылись в девственном лесу. После этого он выстроил у Дороги мертвецов старых и молодых, мужчин и женщин и устроил судилище, используя книгу посемейных записей, которую принесли ему старики нашего края. Это было судилище, безжалостно вскрывшее уловку с двойным ведением книги посемейных записей. Последовательно придерживаясь принципа: одна запись – один человек, Безымянный капитан неукоснительно выполнил тайный приказ направившей его сюда страны. Он круто обошелся с теми, кто значился в книге посемейных записей под одним именем. Независимо от того, кто это был – старый или молодой, мужчина или женщина, принцип был общий: каждого второго из жителей деревни казнили. Таков был результат этого кровавого судилища. Но будь капитан хоть чуточку гуманнее, он бы без труда додумался, что, заведя просто-напросто новую книгу посемейных записей, удалось бы достичь того же, что было достигнуто путем убийств. Существует точка зрения, что Безымянный капитан, не колеблясь, устроил жестокую расправу и совершил казнь в отместку за то, что, несмотря на все угрозы, потерпевшие поражение не захотели выдать человека, командовавшего ими в пятидесятидневной войне. Безымянного капитана, которого все больше утомляла и изматывала война, даже средь бела дня стали посещать видения: ему казалось, что он беседовал с самим командующим армии долины. Есть люди, которые усматривают в этом симптомы тяжелой душевной болезни и считают, что подтверждением ее была и устроенная им жестокая расправа, завершившая пятидесятидневную войну, и полное уничтожение горловины – самой узкой части долины, и последовавшая вскоре его смерть…