Игры современников

Мою фантазию питало изображение безобразной женщины со свитка «Повести в картинках об Обусумасабуро», но, сестренка, слово «безобразный», когда речь идет о крайне безобразной женщине, помимо того смысла, который мы вкладываем в него, имеет еще целый ряд скрытых значений. Одно, из них – «бесподобный, незаурядный». Узница ни талантом, ни силой воли не уступала мужчинам, и это сразу бросалось в глаза, стоило лишь увидеть ее неординарное лицо и ее богатырское тело.

Кстати, я вспомнил, сестренка, как однажды тебе понадобилось заглянуть в словарь старых слов и ты пришла в наш дом, стоявший в самом низком месте долины, где я готовился к экзаменам. Перебирая страницы своими пухлыми и мягкими, как брюшко пчелы, лишь на концах сужающимися пальцами, так соответствующими твоему облику, сказала:

– Я всегда думала: зачем нужны эти словари? К чему пользоваться словами, которых не знаешь? Не лучше ли употреблять те, значение которых помнишь?

Тогда я спросил тебя: а что делать, если, к примеру, не знакомо значение кем-то употребленного слова?

– Такое слово, я думаю, нужно воспринимать как шум ветра или журчание воды, – ответила ты.

Но вернемся к Узнице. Все же почему эту безобразную женщину жители нашей долины, пусть на короткое время, наделили столь огромной властью, почему так почитали ее? В разгар движения за возврат к старине власть руководства, центральное место в котором занимала Узница, была абсолютной.

Движение за возврат к старине, возглавляемое Узницей, предусматривало меры, призванные не допустить после исчезновения гула постепенной реставрации порядков, существовавших до переселения; другими словами – стало тормозом для реакции. Возвращаясь к периоду возникновения таинственного гула, можно с полным основанием утверждать, что Узница со своими подручными во время переселения манипулировала подростками и детьми, оставаясь в тени, а связанными с переселением реформами руководила уже открыто. Правда, политические акции, приведшие к движению за возврат к старине, значительно вышли за рамки, очерченные руководством, главное место в котором занимала Узница.

Деревня-государство-микрокосм была основана созидателями, ведомыми Разрушителем. Она повторяла модель первобытного общества. Люди работали не покладая рук – мужчины в фундоси, женщины в коротких набедренных повязках. Собственного жилища никто не имел. Вся земля находилась в общем владении. Что касается женщин – отец-настоятель открыто об этом не говорил, но я сам выяснил из разных преданий, – то, видимо, несколько мужчин делили между собой и подруг. Когда Разрушитель и созидатели поднимались к верховьям реки, женщин среди них было очень мало. Но мужчины не теряли времени даром, и их немногочисленные спутницы постоянно беременели. Разумеется, сказался и сексуальный голод, но главную роль сыграло стремление приумножить потомство.

Однако за сто мирных лет, минувших со дня основания деревни-государства-микрокосма, община, задуманная как первобытная, постепенно превратилась в сборище разобщенных людей, жизнь которых регулировалась законами частной собственности. При этом следует помнить, что наш край был полностью изолирован от внешнего мира, находившегося за горами и в низовье реки. И в этом заключалась его специфика. В изменившихся условиях, пользуясь отсутствием Разрушителя – бессменного лидера со времен созидания, руководители во главе с Узницей создали в деревне-государстве-микрокосме кризисную ситуацию. Эту кризисную ситуацию и символизирует в легендах таинственный гул – по-моему, его можно трактовать именно так. Но я лишь описываю мифы и историю нашего края, и в мою задачу не входит заниматься подобными интерпретациями.

Переселение в период таинственного гула означало полную перестройку системы частной собственности и семьи, устоявшихся за прошедшие сто лет. Не считаясь с желаниями и жизненными планами людей, в зависимости лишь от чисто физиологического фактора – реакции на высоту и силу звука – разбивали семьи, людей лишали земли и домов, которыми они владели более века. Через это испытание прошли все взрослые жители деревни-государства-микрокосма. В период реформ лишь одна Узница, заткнув уши, избежала воздействия невыносимого таинственного звука, более того – негласно руководила переселением. Я не хотел бы рассматривать действия Узницы как отказ от повиновения Разрушителю, изъявившему свою волю таинственным звуком, как неподчинение приказу самой долины; я склонен видеть в них попытку, заткнув уши, оставить без внимания обращенный лично к ней посыл и использовать преимущества своего положения для того, чтобы переселение, предпринятое под воздействием таинственного гула, направить на реставрацию изначального уклада деревни-государства-микрокосма, деформировавшегося за сто лет.

Узница отдавала все силы тому, чтобы реформами закрепить переселение, которое в дальнейшем совершенно естественным образом переросло в движение за возврат к старине. Это движение должно рассматриваться как период, когда агитация, развернутая руководителями во главе с Узницей, подвигла жителей долины и горного поселка на самые глупые и никчемные предприятия со времени созидания. Волна безумств словно захлестнула всю долину, хотя в происходившем можно было усмотреть и нечто сродни огромному празднеству. А справедливо ли подвергать критике все, что делали, что совершали люди, возбужденные праздником, после того как возбуждение угасло? Из множества акций в период движения за возврат к старине, осуществлявшегося под руководством Узницы, как о самой величайшей глупости легенды сообщают о том, что были сожжены все дома в долине и горном поселке. Это был безрассуднейший поступок, но существуют аргументы и в его пользу. Я уверен, сестренка, что в этой связи тебе приходят на память наши праздники урожая, когда разукрашенную колесницу провозят по долине и горному поселку, а потом сжигают, что становится кульминацией праздника. И если на празднике урожая такое действо можно считать оправданным, то разве могло обойтись без огня столь великое празднество, каким было движение за возврат к старине? Когда я думаю о зрелище, которое представлял собой устроенный по указке Узницы и охвативший все дома в долине и горном поселке пожар, передо мной встают образы чертей и грешников в море огня на картине ада, изображенного как бы с высоты птичьего полета. Взметнувшиеся вверх яркие языки пламени, точно колеблемая подводным течением морская трава, а в их отблесках – черти в фундоси и женщины в коротких набедренных повязках.

Движение за возврат к старине имело целью смыть всю мерзость, накопившуюся за сто лет, и вернуть деревню-государство-микрокосм к первозданной жизни периода созидания. Прежде всего вспомнили об одежде, которую носили сто лет назад, – это был самый простой путь к осуществлению задуманного. Люди сбросили с себя одежды, ставшие привычными за сто лет; теперь и мужчины, и женщины обнажились до пояса: мужчины вернулись к фундоси, напоминавшим скрученную веревку, а женщины – к коротким набедренным повязкам. Земли, оставленные прежними владельцами, согнанными с них во время таинственного гула, постановили не раздавать никому, а обрабатывать сообща, и люди, объединившись в группы, вновь приступили к работе на заброшенных пустошах, где не показывались целых пятьдесят дней, начали возделывать поля и приводить в порядок ирригационную систему. Межи, разделяющие мелкие участки, были распаханы и все поля соединены в одно.

Питались из общего котла, так же коллективно воспитывали детей. Это позволяло всем мужчинам и женщинам сообща трудиться в поле. Совершенно естественно, что юношей волновали обнаженные до пояса девушки, работавшие вместе с ними. К тому же в результате переселения в период таинственного гула все жены предали забвению незыблемость моральных устоев, забыли о своем долге супружеской верности и беспрекословного подчинения мужу.

В преданиях, повествующих о движении за возврат к старине, когда среди молодежи повсеместно наблюдался полный отказ от моральных принципов, распущенность молодежи олицетворяет один лишь образ Узницы. В преданиях, разумеется, полно фантастических вымыслов, но тем не менее, сестренка, я думаю, они верно передают атмосферу всеобщего попрания морали, царившего в период движения за возврат к старине. Все те годы, пока Узница руководила этим движением, ежедневно после ужина она собирала молодых парней и уходила с ними на обрабатываемое поле. Она утверждала, что таинственный гул истощил землю и необходимо совершить обряд, который возвратит ей плодородие. Узница ложилась прямо на землю, сбросив набедренную повязку – единственное в то время одеяние женщин нашего края. Ее возвышавшееся горой тело, тело великанши, которое благодаря полученной власти стало расти еще быстрее, несмотря на возраст – ей перевалило за сто, – выглядело молодым, пышущим здоровьем и влекло к себе юношей. И двадцать юношей, прильнув к огромной женщине, раскинувшейся на голой земле, один за другим взрывались страстью, а потом, обессилев, еще долго любовались звездами, рассыпанными по небосводу.

Однажды я обнаружил в коллекции отца-настоятеля небольшую карикатуру, изображающую эту так называемую «деятельность» Узницы в ночное время. Узницу я помню совершенно четко – она напоминала ведьму на свитке, но лицо ее рассмотреть было невозможно. Его облепили крохотные человечки. Белое пышное тело тоже было сплошь облеплено маленькими черными фигурками ликующих мужчин. Все в этой непристойной картинке, разумеется, гротескно, но то, что совместная жизнь и работа юношей и девушек долины и горного поселка вызывала у них влечение, вполне закономерно. Возможно, оргии, устраивавшиеся Узницей и юношами, были в самом деле необходимы для того, чтобы вернуть истощенной земле плодородие. Ведь за сто лет со времени основания нашего края земля оскудела. Ты, сестренка, помнишь, наверное, танец кагура, обычно исполнявшийся в храме Мисима-дзиндзя: мы, дети, вертелись вокруг танцовщицы в маске, изображавшей великаншу (она еще набивала под одежду хворост). Я думаю, этот танец символизирует празднества-оргии Узницы и юношей. Не исключено, правда, что танец кагура был возрожден, а может быть, даже и создан отцом-настоятелем, который хотя и был чужим в нашем крае, но увлекся изучением мифов и преданий деревни-государства-микрокосма. Не ограничившись танцем кагура, он внес много нового и в наши народные обычаи, посвятив свою жизнь исследованию мифов и преданий нашего края.

Ну вот, сестренка, как говорится: все хорошо, что хорошо кончается. Между отцом-настоятелем и тобой установились мирные, нормальные отношения, отец-настоятель и ты, ставшая жрицей Разрушителя, теперь живете вместе в храме – что может быть прекраснее этого! Наконец-то отец-настоятель вкушает плоды многолетних стараний, которым посвятил себя: ты с его помощью нашла в пещере и возродила к жизни Разрушителя, сжавшегося до размеров гриба, а я в результате его безжалостной муштры обратился к мифам и преданиям деревни-государства-микрокосма.

Самый серьезный отход от основополагающих принципов движения за возврат к старине, возглавляемого Узницей, заключался не только в абсолютизации авторитета укрывшегося Разрушителя, но и в том, что у молодежи культивировалось полнейшее пренебрежение к старикам, основавшим вместе с ним деревню-государство-микрокосм и до сих пор, несмотря на возраст, продолжавшим упорно трудиться. Первым случаем было убийство одного из созидателей, который во время таинственного гула пытался бежать через лес, но из-за болезни ребенка вынужден был повернуть назад. Наряду с такой тенденцией, все настойчивее проявлявшейся у молодежи, можно было наблюдать, как все более жалкой становилась дальнейшая судьба стариков созидателей – особенно когда сожгли дома в долине и горном поселке, что явилось одновременно и кульминацией движения за возврат к старине, и началом его деградации. Старики, которым перевалило за сто, стали исчезать один за другим, причем не впадая в спячку, не естественной и даже не насильственной смертью, а каким-то крайне странным образом.

Сперва было замечено, что созидатели, которые – хотя каждому из них было уже больше ста лет – до этого все время росли, превращаясь в могучих великанов, вдруг прямо на глазах стали уменьшаться до размеров карлика. Это случилось в конце периода таинственного гула. Однако, и превращаясь в карликов, они не могли остаться в стороне от движения за возврат к старине, охватившего долину и горный поселок. Но вскоре, участвуя в коллективном труде наравне с молодежью, созидатели, уже постаревшие и растерявшие прежнюю силу, от изнурительной работы начали попросту сохнуть. И вот эти несчастные люди, работавшие на полях, в период движения за возврат к старине один за другим стали исчезать буквально на глазах у родственников, которые хоть и видели, что с созидателями происходят какие-то странные превращения, но не поднимали голоса, боясь вступиться за них в страхе перед публичным осуждением, и только с болью наблюдали, как созидатели, грустно поникнув головой, слабели, а очертания их тел становились расплывчатыми, растворяясь в воздухе, словно луч прожектора в тумане. И родственники отводили взгляд, чтобы не видеть, как почитаемый глава дома уходит в небытие, а когда решались взглянуть, прозрачной фигуры уже рядом не было… Созидатели один за другим исчезали, а молодежь, увлеченная движением за возврат к старине, и не вспоминала о них, считая рассказы о своих современниках-созидателях, которые продолжали расти, даже когда им переваливало за сто, и превращались в великанов, пустыми фантазиями. Родственникам стариков, тосковавшим сначала по исчезнувшим, в конце концов начинало казаться, что сама их грусть призрачна – ведь грустят они о призраках.

В отличие от созидателей, которые превратились из великанов в карликов, а потом и вовсе растаяли как туман, Узница все то время, пока активно руководила движением за возврат к старине, продолжала расти и отличалась завидным здоровьем. Разгадку этому дают те, кто после провала движения за возврат к старине развенчивал утратившую власть Узницу. Они утверждают, что Узница, несмотря на столетний возраст, становилась все более могучей великаншей и могла забавляться с двадцатью юношами только благодаря тайному снадобью южных варваров[23], которое доставляли для нее из Нагасаки торговцы, преодолевая горы, окружающие территорию княжества, по узкой тропе, названной Дорогой соли. И вот еще что говорят: когда жители долины и горного поселка обходились лишь одними фундоси и набедренными повязками, Узница, укрывшись в дальних комнатах, надевала на себя заморские одежды и украшения – все из того же Нагасаки – и кружила головы юнцам, которым покровительствовало руководство. Помнишь, сестренка, в детстве, когда кто-нибудь выряжался, мы всегда говорили: «Смотри, точно Узница…»

В легенде о разоблачении Узницы наиболее знаменательным представлялось мне то, что наш край, который с момента созидания описывался в мифах и преданиях как место, полностью изолированное от внешнего мира и связанное с ним лишь Дорогой соли, в период движения за возврат к старине открыл через горные перевалы торговый путь в районы, находившиеся вне влияния старого княжества. Этот путь, как мне представлялось, и позволил заложить основы нашего дальнейшего развития: в период Мэйдзи производившийся у нас растительный воск вывозить в Европу и Америку, а накопленный капитал употребить на строительство огромного амбара для его хранения. Узница первой открыла торговый путь, старательно охраняя при этом независимость нашего края, и именно она проявила себя самым что ни на есть прозорливым экономистом, предугадавшим будущее деревни-государства-микрокосма.

Поджог домов, знаменовавший кульминацию движения за возврат к старине и повлекший за собой стремительный спад и наступление реакции, в преданиях совершенно не оправдывается и рассматривается как преступление, совершенное Узницей и другими руководителями. Но я, сестренка, описывая мифы и предания нашего края, буквально горю желанием защитить ее. По мере того как движение за возврат к старине набирало силу, в процессе коллективного труда все настойчивее осуществлялось освобождение от индивидуалистской замкнутости, поскольку именно это считалось главным условием возврата к принципам периода созидания. В ажиотаже участники движения сожгли все дома в долине и горном поселке, представив это как ритуал освобождения от крайнего индивидуализма. Чтобы зарево пожара не привлекло внимание людей за лесом, дома поджигались днем, в ясную солнечную погоду. Вся подготовительная работа была с блеском выполнена под непосредственным руководством Узницы. Коллективный труд, которому с энтузиазмом, даже с праздничным воодушевлением предались среди языков пламени полуобнаженные люди в фундоси и набедренных повязках, являл собой возврат к периоду основания деревни-государства-микрокосма и был точной копией картины ада.

Я все чаще прихожу к мысли, что, может быть, огромный пожар, равно как и празднества-оргии, устраиваемые Узницей, способствовал возрождению истощенной за сто лет земли, которую когда-то ливень, освободив от зловония, превратил из болота в плодородную долину. Во всяком случае, несомненно, что замысел этого ритуального действа созрел в голове Узницы. Поджоги домов явились поворотным пунктом – вскоре она была лишена власти, развенчана и в довершение заключена в пещеру, причем ей пришлось, извиваясь угрем, втиснуть туда свое огромное тело, а за время заточения она исхудала, превратилась в карлицу ростом с маленького ребенка, и, хотя теперь решетка, закрывавшая вход, уже не могла помешать ей покинуть пещеру, она даже не пыталась бежать и просидела там несколько десятилетий. Думая о долгих годах, проведенных ею в заточении, я прихожу к такому выводу: она, видимо, была уверена, что после движения за возврат к старине ее пребывание в пещере в том же самом ритуальном смысле необходимо для деревни-государства-микрокосма. Благодаря этой догадке я, сестренка, наконец-то понял, почему такой истинный великан, как Разрушитель, перед тем как исчезнуть, избрал своей спутницей Узницу – женщину со столь дурной репутацией.

6

В период движения за возврат к старине, в дни тяжелой совместной работы тела созидателей-великанов постепенно сжимались, становились почти прозрачными – сквозь них можно было даже смотреть, – пока, все больше теряя свои очертания, совсем не растаяли. И сразу же эти старики, прожившие здесь более ста лет с момента основания нашего края и являвшиеся главной опорой долины и горного поселка, в восприятии молодежи превратились в призраков, еще недавно бродивших рядом. Как я уже писал, сестренка, этим жалким стариком, всеми забытым и гонимым, в последние годы их долгой жизни являлись сновидения. Сны эти не миновали ни одного созидателя, и были они печальнее печали, помноженной на печаль, в которой они пребывали в самые последние годы вплоть до исчезновения. Созидатели все время видели сны, хотя и разные по содержанию, но «решенные в одном ключе». Почему же старики, обычно такие неразговорчивые, пересказывали свои сны? Они делились друг с другом – вот какой сон я видел! – только ради того, чтобы сон оставался сном, то есть ради того, чтобы не допустить вторжение сна в реальную жизнь. Сны созидателей имели одинаковое направление, но резко отличались по содержанию – ведь каждый видел во сне свою собственную жизнь. Но жизнь во сне отличалась от той, которую они прожили на самом деле. Ведомые Разрушителем, они бесконечно долго двигались вверх по реке, взорвали огромные обломки скал и глыбы черной окаменевшей земли и в низине, откуда ливень смыл все, что источало зловоние, основали деревню-государство-микрокосм. Последовавшее затем столетие виделось им во сне совсем другим, отличным от того, которое они прожили на самом деле. В жизни, являвшейся им во сне, они были вполне удовлетворены положением самых низких по званию самураев князя, их не притесняли за требования реформ и они, не покидая призамкового города, уже не предпринимали новых попыток переворота, предпочтя мирную тихую жизнь. Безмятежно и бессмысленно влачили они свое существование во сне. В период движения за возврат к старине старики, которым перевалило за сто лет, забравшись в укромный уголок, умудрялись за короткие перерывы во время коллективных работ вздремнуть так, что даже по нескольку раз видели сны об этой своей другой жизни. А когда наступало время снова браться за работу и неумолимые руководители расталкивали их, старики, как обиженные дети, потихоньку делились друг с другом:

– Выходит, мы сами и не думали уходить оттуда вслед за Разрушителем?

И тогда они все умолкали, и каждый задумывался, пытаясь ухватить возникшую в тайниках души, ускользавшую мысль. На мозги, исправно служившие более ста лет, снежным обвалом обрушилась старость – теперь они смутно помнили о том, что испытали в жизни, и, наоборот, привидевшееся во сне прошлое в их восприятии обрастало реальными деталями. Похоже, в конце концов старики уверовали, что пригрезившаяся им во сне жизнь как раз и есть та, которую они прожили в действительности, а настоящую, почти выветрившуюся из их памяти, стали воспринимать как плод фантазии. Существование же Разрушителя представлялось им самым призрачным из всех призрачных видений, не имеющих ничего общего с действительностью. Это их убеждение все росло, и, когда жизнь в сновидениях перевесила реальную, не только дух и чувства стариков, но и их тела перешли в жизнь, увиденную ими во сне. Так, мне кажется, и вышло, что они покинули землю и растворились в небесном пространстве. Я уже писал, сестренка, что молодежь, работавшая рядом с созидателями, тут же забывала о бесследно исчезавших стариках, словно это были не люди, а какие-то бесплотные тени.

Одной из причин, почему, решив посвятить свою жизнь описанию мифов и истории нашего края, я все оттягивал начало этой работы, было, мне кажется, то, что всякий раз, думая о стоящих на пороге исчезновения стариках, которые в сновидениях погрузились в прошлое и полностью отрешились от реальной жизни, я сам испытывал страх, тоску и отчаяние, владевшие ими.

7

Незадолго до начала таинственного гула Разрушитель исчез – в легендах нет даже намека на то, что он умер. Еще одно предание о смерти Разрушителя – оно по сути своей противоречит легендам, в которых говорится о его естественной смерти или погружении в спячку, – рассказывает, что после того, как смерть отняла у него всех соратников периода созидания, он построил себе прочный амбар и надолго укрылся в нем, а позже, став обузой для жителей долины, был убит и разрезан на мелкие кусочки.

Разрушитель – вот человек, который для того, чтобы как можно дольше быть диктатором, якобы во имя спасения деревни-государства-микрокосма, созданной главным образом благодаря его неимоверным усилиям, замыслил стать бессмертным и ради этого пошел на возвращение молодости. Он обновил все внутренние органы и даже клетки своего организма. Причем все жители нашего края тоже желали бессмертия Разрушителю, но сами к бессмертию не стремились и безропотно соглашались на то, чтобы этой привилегией он обладал единолично.

Каждую ночь я – тогда мне было лет восемнадцать, – одержимый страхом смерти, видел кошмарные сны, в искаженном виде отражавшие мои растревоженные мысли. В этих кошмарах Разрушитель протягивал мне пузырек с лекарством для обновления внутренних органов и клеток. Он требовал, чтобы я принял лекарство прямо на его глазах. Мне, страшащемуся бессмертия еще больше, чем самой смерти, не хотелось вызвать гнев диктатора, но я все равно отказывался от лекарства. Разрушитель хмурился, в его глазах сверкал гнев. «Ты обязан описать мифы и предания деревни-государства-микрокосма! Выпей это лекарство, и ты тоже обретешь бессмертие!» – требовал он. Окружавшие нас люди с воспаленными глазами внимательно следили за тем, как Разрушитель принуждает меня выпить снадобье…

В преданиях нашего края говорилось о Разрушителе как о специалисте в области лингвистики. Достоверно известно, что он приказал одному из юношей создать новый оригинальный язык для нашего края. Это стало делом всей его жизни. Избранный Разрушителем юноша, освобожденный от всяких работ и взятый на содержание деревни-государства-микрокосма, посвятил себя научным изысканиям. Занимался он этим до глубокой старости, однако нового языка так и не создал. Отчаявшись, он расклеил однажды в лунную ночь по всей деревне листки с изобретенными им самим географическими названиями, после чего исчез. Видимо, ушел в лес и умер там со стыда. Но эти изобретенные им слова остались в нашем диалекте. Я изучал их на уроках отца-настоятеля. Поскольку первая попытка создать новый язык провалилась, по приказу Разрушителя позже была предпринята еще одна.

В общем, Разрушитель представал передо мной в самых разных, противоречивых обликах.

Вернусь к рассказу о страшной смерти Разрушителя. В легенде, о которой я вспомнил, сказано, что в последние годы жизни, превратившись в тирана, внушающего окружающим только страх, он жил в одиночестве, не любимый никем, даже своими близкими. Ему давно перевалило за сто, и он, чтобы тренировать свое великанское тело, ежедневно, едва забрезжит рассвет, выходил из дому и поднимался на высоченный утес, обращенный к долине.

Разрушитель бегал там, топая так громко, что людям, спавшим в еще темных комнатах, казалось, будто в небе грохочет гром. Он разбегался перед высоченным тополем, росшим на самом краю горного кряжа, потом хватался за огромную ветвь и, перемахнув через тополь, опускался на утес – грохот при этом был такой, точно случилось землетрясение. Эти спортивные упражнения великана леденили души людей, живших в долине. А разве и сегодня снова превратившийся в великана Разрушитель не обрушивается на долину обвалом огромных камней, ломая на своем пути ветви тополей, вырывая с корнем деревья? Однако воспрепятствовать тренировкам Разрушителя, которые доставляли окружающим беспокойство, было немыслимо. Ведь к тому времени никто из долины и горного поселка не находил в себе смелости заговорить с ним. Разрушитель после физических упражнений на рассвете внимательно озирал окрестности, чтобы выяснить, не вторгся ли враг извне, не нарушен ли порядок в долине и горном поселке, а потом, словно потеряв всякий интерес к тому, что касается повседневной жизни людей, пересекал Дорогу мертвецов, углублялся в девственный лес и долго бродил по нему, возвращаясь в долину уже затемно. Женщины по очереди готовили ему еду, несли ее к Дороге мертвецов и ставили у горного источника на огромный плоский камень, который мы, сестренка, называли в детстве «столовой Разрушителя». Еды приносили неимоверное количество – ведь она предназначалась для великана, который постоянно занимался физическими упражнениями. Приготовление еды тяжелым бременем лежало на плечах женщин долины и горного поселка. В последние годы жизни Разрушитель относился ко всему с полным безразличием. Начать с того, что он забыл человеческий язык, зато освоил тот, на котором говорила окружающая природа, – это был язык лесов и гор. Не забывай, сестренка, что Разрушитель был специалистом в области лингвистики.

В поисках контакта с Разрушителем, отдавшим предпочтение языку лесов и гор, покрывающих весь наш край – обращенный к долине горный кряж и склоны гор, которые замыкали горную впадину, – люди не стали переучивать его языку долины и горного поселка, а пошли по пути, который показался им проще, – сами освоили язык окружающей их природы. Неужели же они добровольно взвалили на себя это бремя? А может быть, наоборот: поскольку Разрушитель проявлял теперь полное безразличие к людям, то и они ответили ему тем же, прекратив с ним всякое общение? С тех пор прошло уже очень много лет, и отец-настоятель – человек хоть и пришлый, но всю свою жизнь отдавший сбору мифов и преданий деревни-государства-микрокосма, – однажды глубокой ночью поднялся к Дороге мертвецов и стал ходить по ней взад и вперед, издавая рев – так он пытался приобщиться к языку Разрушителя. Я думаю, что именно посредством этого рева ему удалось установить контакт с Разрушителем, пребывавшим в пещере в состоянии спячки и сжавшимся до размеров гриба, и с твоей помощью – ведь тебя он с детства прочил в жрицы Разрушителя – вернуть его к жизни.

Неужели же в тот период, когда Разрушитель стал игнорировать язык нашего края, созданный под его собственным руководством, и постепенно прекратил всякое общение с людьми, созидатели не попытались выступить посредниками между ним и жителями долины и горного поселка? Старики, которым тоже перевалило за сто, превратившиеся в великанов под стать Разрушителю, фактически были лишены возможности что-либо изменить. Некоторые легенды утверждают, что еще до того, как обозначился полный разрыв Разрушителя с людьми, старики все до единого уже исчезли из нашей долины. Может быть, сам Разрушитель на исходе своего богатырского века порвал с соратниками, с которыми вместе начинал строить новый мир, и постепенно расправился с ними? Созидателям уже перевалило за сто, но они еще были полны сил, как и подобает великанам. Они могли выдержать все, даже каторжный труд. И их водворили в те самые пещеры в горах, чуть ниже Дороги мертвецов. Надсмотрщиком над ними мог стать лишь тот, кто ни в чем не уступал созидателям-великанам, то есть только Разрушитель. Это подтверждается тем, что Разрушитель, ежедневно с рассветом поднявшись в горы, углублялся в лес – так он до заката мог следить за работой созидателей.

В преданиях говорится, что приготовление еды, которую изо дня в день нужно было приносить в «столовую Разрушителя» у Дороги мертвецов, изнуряло женщин долины и горного поселка, и в конце концов они прониклись к нему неприязнью; но ведь если бы им пришлось готовить еду лишь для одного Разрушителя, это не было бы столь обременительно. Скорее всего, они обязаны были готовить еду и для созидателей, обреченных на каторжный труд.

Разумеется, готовить еду для всех созидателей было нелегко, но если бы их труд приносил жителям долины и горного поселка хоть какую-то пользу, то женщины, несмотря на полное изнурение, не испытывали бы к Разрушителю такой неприязни и даже отвращения. А то ведь работа, которой он заставил заниматься созидателей, в глазах жителей долины и горного поселка была совершенно бессмысленной. Вот как относились они к работе, которую великаны-созидатели смогли завершить только благодаря тому, что трудились без устали с утра до ночи.