8

На бегунке значилось: Лазарет. Вещевой склад. Оружейный склад. Инструктор по стрельбе. Каптенармус. Старшина роты и т. д.

В лазарете врач-капитан наскоро осмотрел их.

— Вполне здоровы, — резюмировал он. — Истребление танков — лучшее средство от рака в старости.

На вещевом складе всегда можно было узнать батальонные сплетни. Здесь они услышали, что ночью уже отправлено несколько команд. Унтер-офицер принес все, что потребовал от него Вольцов.

— Так цацкаются только с безнадежно больными, — заметил Хольт, забирая в охапку теплое белье, свитер, комплект полевого обмундирования с короткими двубортными френчами, башмаки, гетры, рукавицы. Списку Вольцова, казалось, не будет конца, там значились подшлемники, ватники, белые маскхалаты с капюшонами. Начальник склада запротестовал: это не положено!

— Не положено? А русские танки действуют только как положено, а? — обрезал его Вольцов.

Начальник оружейного склада сослался на полученное указание — каждому по автомату. Но Вольцов не взял новое оружие и, обращаясь к унтер-офицеру на «ты», сказал:

— Не знаешь разве, что на фронте не найти укороченных патронов? Давай автомат образца сорок второго года!

Феттер пытался выклянчить парабеллум. Вольцов, прихватив еще ракетницу, пошел к дверям. Его остановил крик начальника оружейной.

— Господа забыли пулемет. Быть может, прикажете доставить его прямо в номер?

— Я им и так уж плечо намял! — огрызнулся Хольт. На складе боеприпасов в подвале Киндхен, выстроив перед ними целую башню из коробок с патронами, изощрялся в похвалах:

— Товар высшего качества! Отличный товар! Двадцать лент — первый сорт, господа! Каждый третий патрон — трассирующий!

— Товар первый сорт… Ну и скажет же! — возмутился Феттер.

Киндхен покраснел, его огромные уши так и пылали.

— Кто же это понесет! — сказал Хольт.

— Еще шесть автоматных магазинов и ручные гранаты! — не унимался Киндхен. И крикнул им вслед: — А фаустпатроны? На каждого по ящику. Я велю их погрузить прямо на машину. Первоклассное обслуживание покупателей!

У каптенармуса Феттер играл первую скрипку.

— Выкладывайте-ка самое лучшее, господин фельдфебель: шоколад «Кола» и пакетики с надписью «Для танкистов в бою». Вольцов врал напропалую:

— Сам майор сказал: для моих добровольцев я ничего не пожалею!

Чертыхаясь, фельдфебель спустился в подвал.

— Ребята, жрите, пока война. Настанет мир — все с голоду подохнем! — разглагольствовал Феттер в спальне, перебирая плитки шоколада и пачки сигарет. Вольцов заряжал ручные гранаты. Рядом Хольт читал номер «Фелькишер беобахтер», в нем им выдали ком масла на всех. Шапка гласила: «О боях на Восточном фронте». С затаенным, каким-то сосущим чувством страха Хольт пытался заставить себя поверить тому, что там написано. Стало быть, русские никуда не годные солдаты. А я молод, силен, прошел хорошую выучку. Кому же, как не нам, молодым, с ними справиться!

Кто-то пинком распахнул дверь в спальню. Это был фельдфебель Бургкерт в черном мундире, при всех орденах. Лицо серое, опухшее, на лбу капельки пота. «Вы со мной?» — осведомился он сиплым голосом. Сел за стол и принялся играть вольцовским пистолетом. Руки у него дрожали, он весь покрылся испариной.

— Только что был на чердаке у радистов, — хрипло объявил он. — Всю ночь принимали крики о помощи. Фронта больше нет. Один сплошной котел. Наша одиннадцатая танковая входит в корпус Неринга, попавший в окружение под Калишем.

— Да, знаю! — равнодушно заметил Вольцов. — Какая-то боевая группа недавно передавала S0S! Все они там скисли — нервы не выдержали!

В спальню вошел маленький коренастый человек и внимательно оглядел всех.

— Ефрейтор Хорбек, — представился он и сел. Хольт узнал его. Это был тот самый ефрейтор, который стоял в рождественский вечер в дверях гаража — единственный трезвый среди пьяного сборища. Хольт заметил, что ефрейтор удивленно кивнул Гомулке, затем остановил пристальный и даже, как показалось Хольту, настороженный взгляд серых глаз на Вольцове и Феттере; впрочем, затаенная настороженность тут же сменилась равнодушием.

— Я водитель, — сказал ефрейтор. И, по всей видимости, в прекрасном расположении духа, он спросил: — Ну как, готова плавка?

— Что-что? — удивился Феттер.

— Я спрашиваю, вы готовы?

Вольцов продергивал новую сверкающую орденскую ленточку в петлицу френча. Хольт и Феттер прикрепили значки зенитчиков. Сидевший тут же бледный и молчаливый Гомулка безразлично бросил:

— А я свой потерял!

— На вас выпишут отдельное командировочное предписание, — пробасил Бургкерт.

Они отправились в канцелярию. Там лейтенант Венерт рассуждал о подвигах. Глаза его сверкали голубизной. «Нам нужны подвиги!.. С богом, камрады!» — закончил он.

На плацу уже стоял автомобиль: открытая восьмиместная машина с брезентовым верхом, какие полиция обычно использовала для патрульной службы. Киндхен грузил фаустпатроны. Ефрейтор Хорбек стоял рядом, покуривал и не предпринимал никаких попыток помочь ему. Он не надел маскировочного халата и имел при себе только карабин.

Зато он приволок туго набитый рюкзак, несколько одеял, плащ-палатки, палки для палаток и огромную кастрюлю.

— На кой тебе все это барахло? — спросил Вольцов. Ефрейтор вскинул на него глаза. На какой-то миг он насторожился, но, быть может, это показалось Хольту, потому что ефрейтор тут же хлопнул Вольцова по плечу и воскликнул:

— Потом узнаешь!

Что это за человек? — думал Хольт.

Стемнело. Никто ими не интересовался. Учебный взвод отправился на пехотные учения. Бургкерт сел на заднее сиденье рядом с Вольцовом. Бас его так и гудел. Когда он пил из фляги, п машине слышался запах водки. Гомулка устроился рядом с ефрейтором, Хольт уселся за ними. У ворот казармы часовой тщательно проверил документы. Водитель включил скорость. Хольт взглянул на дорожный указатель. «До Горлица — 58 километров».

Они мчались в ночи. Хольт натянул на колени одеяло. Ледяной ветер проникал через брезент, снежные хлопья стремительно неслись им навстречу. Мело. Обернувшись, Хольт увидел, что Бургкерт привалился к Вольцову. Оба спали. Впереди на фоне освещенного снегом ветрового стекла черным силуэтом выделялась голова ефрейтора. Он разговаривал с Гомулкой. Но вот он поднял правую руку и повернул зеркальце, как бы желая посмотреть, что делается на заднем сиденье.

Временами, когда вой ветра слабел, до Хольта доносились обрывки разговора, но их заглушал равномерный гул мотора.

Голова Гомулки была повернута к водителю. Должно быть, отвечая на какой-то вопрос, он сказал: «…вы-то его лучше знаете, чем мы». Порыв ветра хлестнул по машине снегом. «…Иногда Вольцов прислушивается к мнению Хольта, а больше он никого не слушает».

О чем это они говорят? — в полусне спросил себя Хольт. Машина подскочила на выбоине, и Хольт повалился набок. Усаживаясь поудобнее, он услышал, как ефрейтор спросил:

— А блондин?

Гомулка ответил: «…слушается Вольцова как собачонка, но когда Вернера нет…» — рокот мотора снова заглушил слова. Потом до Хольта опять донесся голос Гомулки. «…нет, собственно, мой отец…» Хольт наклонился вперед, чтобы лучше слышать.

— Я же вам рассказывал тогда, как все случилось, — продолжал Зепп, — нелегко мне было. Возможно, и есть такие люди, которым с самого начала все было ясно. Во время отпуска Хольт познакомился с девушкой. Отец ее погиб в лагере, а мать казнили. Такие… — Снова шум мотора перекрыл слова.

Хольт удивился. Зепп рассказывает ему про Гуядель? Ефрейтор снова снял правую руку с руля, изменил положение зеркальца, посмотрел назад, где спали Бургкерт и Вольцов. Он сказал:

— …и все ли ты понимаешь — это еще вопрос. Я уж не говорю о том, что в наше время лучше о таких вещах помалкивать.

— Да ведь хочется знать, с кем дело имеешь, — возразил ему Гомулка.

Ефрейтор повернулся к нему.

— То-то и оно, — веско произнес он и замолчал. А машина все неслась с затемненными фарами по заснеженному шоссе…

В Герлице они долго стояли на каком-то перекрестке. Бургкерт проснулся и вышел из машины.

— Поглядите-ка!

Хольт тоже вышел и, дрожа, стал у дверцы. Мимо медленно и бесшумно тянулась какая-то призрачная процессия: люди шли пешком, волоча ручные тележки, санки; ехали в повозках, среди наваленных чемоданов и узлов с постелями и домашним скарбом, и все это двигалось молча, и не было этому конца. Лишь изредка в темноте слышался детский плач да скрип полозьев о камни.

Бургкерт пил из фляги. Непрерывно сигналя, машина с притушенными фарами еле-еле пробивалась сквозь толпу. На шоссе к Лаубану тот же бесконечный поток беженцев. На каждом перекрестке приходилось останавливаться. Контрольные посты, эсэсовцы, жандармерия. «Предъявить документы!» Утром, около шести, они добрались до Бреславля.

— Где тут фронтовой распределительный пункт — или как это называется?

Никто ничего не знал толком. В конце концов Бургкерт велел остановиться. Он нервничал. Неподалеку перед большим зданием ходили двое часовых. Скоро Бургкерт вернулся.

— Мне надо тут сперва как следует оглядеться. Вольцов, разузнайте, куда нам, собственно, держать путь! Через полчаса снова встретимся здесь. Если я не приду, отправляйтесь одни. — И он исчез в темноте.

Вольцов удивленно поглядел ему вслед.

— А знаешь, чего он ищет? Спиртного. Он себе места не находит, когда ему выпить нечего.

Повсюду царил хаос.

— Вот, подожди — какой-то штаб!.. Постой, остановись!

Проходивший мимо фельдфебель закричал на Вольцова:

— Дивизия истребителей танков? Бросьте вы вздор болтать! Она существует только на бумаге.

В конце концов им сказали: «Попытайтесь добраться до Клейн-Нирица. Там штаб семнадцатой танковой дивизии».

Они долго ждали Бургкерта. Потом ефрейтор сказал:

— Поехали! Кто его знает, когда он вернется!

Вольцов раздумывал. Гомулка тоже стал торопить.

— Конечно, поехали! Не нужен он нам совсем. Документы у нас отдельные.

Вольцов все еще колебался, но тут ефрейтор крикнул:

— Поехали! Чего ждать?

— Дивизии истребителей танков, должно быть, вообще не существует, — сказал наконец Вольцов. — Плохой знак! Что ж, тронулись! Настало время, когда каждый должен действовать на свой страх и риск.

Хольт отвел Гомулку в сторону и спросил:

— Послушай, что за тип этот ефрейтор?

— Сталевар из Вупперталя, — ответил Гомулка. — До самого последнего времени у него была бронь. Обер-мастер он.

— А ты его откуда знаешь?

— Да так… После рождества я его иногда в столовой встречал.

Они сели в машину. Ефрейтор дал газ.

Клейн-Нириц оказался маленькой деревушкой. «Семнадцатая танковая?» Все только качали головой. Здесь они обнаружили какой-то непонятный штаб какой-то непонятной части, состоявшей из трех фельдфебелей, нескольких шоферов и десятка растерявшихся офицеров, — штаб этот распадался прямо на глазах. Перед домом стояли грузовики с заведенными моторами. Вольцов без устали расспрашивал. Его отсылали от одного к другому. В конце концов они попали в комнату в какому-то майору.

Майор с побагровевшим от натуги лицом кричал в телефонную трубку:

— Я же вам говорю: между нами и русскими нет никого! Нет! Никакого танкового корпуса не существует — только фольксштурм. Нет! Дурак, кто это говорит! Нет! Никаких известий не поступало! А эти сведения все уже устарели. Нет! Вы неправильно информированы. Корпус Неринга пробивается от Калиша обратно к Одеру. Нет! Русские преградили путь. Нет! Это вы неправильно информированы! Заукен находится еще восточное Неринга! Нет! Они рвутся к Бреславлю. Нет! Если им и удастся пробиться к Одеру, то гораздо севернее. Нет! Отсюда до Оппельна сплошная брешь. Нет! Оппельн может пасть каждую минуту. Нет! Новый фронт пойдет по Одеру: Олау — Бригг — Оппельн… Нет! Мне надо немедленно отсюда убираться!

Он слушал и одновременно разглядывал Хольта и Вольцова. Затем крикнул в трубку:

— Что? Нет? Хорошо! Нет! Кончаю! — Майор бросил трубку и накинулся на них: — Вам чего?

— Мы ищем дивизию истребителей танков, господин майор! — сказал Вольцов.

Майор в бешенстве заорал:

— Но не здесь же! Господа помилуй! Ищите ее где угодно, но не здесь! — Он описал рукой круг. — Здесь леса, снега, болота и русские! А через несколько минут будет столько русских, сколько вашей душе угодно. — Он кричал все громче и громче. — Нет у меня времени возиться с идиотами! Вон! Какая там еще дивизия истребителей танков! Все это вздор и чепуха!

Вольцов улыбнулся, и эта улыбка, как ни странно, видимо, успокоила майора. Уже тише, но все еще дрожа от нервного напряжения, он спросил:

— Что вам угодно? У меня нет времени!

— Команда истребителей танков, — отчеканил Вольцов, — моторизованная и хорошо вооруженная, господин майор. Нам нужно боевое задание, полевые карты и немного бензина. И хотя бы совет, куда нам держать путь!

— Да вы шут гороховый! — снова раскричался майор. — Карты? — Он оглянулся. — Да вот вам карты — сколько хотите! И убирайтесь отсюда вместе со своими картами! — Майор швырнул Вольцову под ноги толстый сверток. — Бензин? Во дворе бензин. Завтра здесь русские будут заправляться.

— А куда нам ехать?

— В сумасшедший дом! — закричал майор, ощупывая себя быстрыми движениями от пояса до шеи и от шеи до пояса. Потом сжал виски и крикнул:

— Уезжайте в Олау, или в Бригг, или в Оппельн. Явитесь к майору Линднеру! Вон!

Когда они вышли на улицу, Вольцов, покачав головой, сказал:

— Штабному офицеру положено держать себя в руках!

— Веселенькая может получиться история, — заметил Хольт.

Ефрейтор приволок со двора канистру с бензином. Уткнувшись в карту, Вольцов отдал приказ:

— Поедем обратно в Бреславль, может быть, там найдем Бургкерта.

В Бреславле они наткнулись на заградительный пост. Там им сказали: «Зачисляетесь в сводную роту!» Но Вольцов так упорно протестовал, что в конце концов их пропустили к какому-то подполковнику.

— В Клейн-Нирице находится штаб семнадцатой танковой дивизии, — сказал он. — Но сперва предъявите ваши документы!

— В Клейн-Нирице нет никакой танковой дивизии! Оттуда какой-то майор послал нас к майору Линднеру.

— Майор Линднер? Да он же в Клейн-Нирице!

И так продолжалось без конца. Какой-то измученный капитан с темным желтушным лицом и осовелыми глазами сказал им:

— Никакого представления. Майор Линднер со своим штабом в Элсе, если там еще нет русских. Вам надо в боевую группу Бухерта. Предъявите документы!

Все они с ума посходили, подумал Хольт.

— Вы из двадцать шестого батальона? Танкового запасного? Тогда вам в одиннадцатую танковую! Она тоже где-то здесь.

— Да нет, господин капитан!

— Ничего я не знаю! — закричал вдруг капитан. — Радист? Стрелок-радист? У нас как раз формируется боевая группа. Вы остаетесь здесь. Правда, танки еще не прибыли!

Однако в следующей комнате усталый офицер, ни о чем их не спросив, отштамповал документы. Теперь они могли беспрепятственно ехать в направлении Верхней Силезии.

— Поторапливайтесь! Повсюду взрывают мосты!

Чтобы согреться, ефрейтор хлопал себя руками по бокам. Шел снег, порывами налетал ветер. Гомулка разговорился е несколькими старыми солдатами. Затем они снова тронулись в нуть вдоль западного берега, вверх по течению реки. Скоро они достигли небольшого городка. Ефрейтор остановил машину около огромных корпусов казармы. Из ангаров выкатывали 150-миллиметровые длинноствольные орудия. Весь плац был забит пожилыми мужчинами, которых здесь обмундировывали и вооружали, чтобы затем скомплектовать из них части фольксштурма.

Расспрашивая всех и вся, Вольцов добрался до коменданта. Хольт остался на улице и все смотрел, как мимо медленно двигался поток беженцев; шли запорошенные снегом женщины с закутанными в одеяльца младенцами на руках; тянулись сайки и ручные тележки, нагруженные подушками, одеялами, убогим домашним скарбом; плелись, опираясь на клюку, древние старики, ковыляли старухи в теплых платках — чудовищная процессия нищеты и отчаяния. Хольт вспомнил изможденных голодом пленных на батарее. Теперь дошло и до нас! А снег валил и валил, укрывая все непроницаемой пеленой.

Вернулся Вольцов.

— Получил боевое задание. Поехали!

По дороге он рассказал. На восточном берегу Одера стоят отряды фольксштурма. Есть ли там еще боеспособные части развалившегося фронта — никто здесь не знает.

— Нам приказано усилить команду у противотанкового заграждения. Задание: задержать танки, сколько можно, пока здесь не будет создана новая линия обороны. Регулярные войска уже на подходе.

Дорога круто спускалась к мосту. За дамбой солдаты копошились около 150-миллиметровых орудий, устанавливая их на позиции. Вольцов пояснил:

— От шестьдесят четвертого артиллерийского дивизиона, который здесь расквартирован, почти ничего не осталось. Командир — какой-то майор, совсем уже развалина — назначен комендантом боевого участка… Глупость какая — устанавливать здесь длинноствольные орудия! — Он выругался. — Их надо ставить за пять километров от линии фронта! — Машина медленно катила по мосту. — Этот майор здесь натаскивал призывников, сейчас совсем растерялся. После Вердена, говорит, на передовой не бывал. Последние остатки запасников, несколько сводных рот из Клейн-Элса, отряд фольксштурма — вот и все еор войско.

Могучий Одер уже замерз по берегам. Посредине течение несло льдины, оно крушило их о сваи, нагромождало одну на другую, выпирало их на заснеженный лед почти до самого берега. Между льдинами поблескивала черная маслянистая вода.

На мосту им снова повстречались беженцы, на шоссе — тоже. Вольцов то и дело останавливал машину.

— Где русские?

Ему указывали на восток.

— Говорят, уже Намслау заняли.

— А наших войск там не видели?

— Нет, только фольксштурм.

— Поезжай, Хорбек!

Перед ними тянулось пустынное шоссе. Ветер намел снежные сугробы. Машина с трудом пробивалась вперед. Какая-то опустевшая, брошенная деревушка. В хлевах ревет скот. Феттер крикнул:

— Вот бы где свинью раздобыть!

Вольцов уткнулся в карту.

— Танки непременно выйдут к мосту! — сказал он, словно решая с лейтенантом Венертом задачку на ящике с песком. — От Крейцбурга через Намслау… Нет ни донесений, ни данных воздушной разведки. Ничего! Под Оппельном русские будто бы уже форсировали Одер. Как бы там ни было, у меня нет ни малейшей охоты подчиняться фольксштурмисту.

— Правильно! — поддержал его ефрейтор. — Лучше всего нам остаться одним.

— Я тоже так считаю, — заметил Гомулка. Хольт спросил:

— А как же мы переберемся обратно через Одер, если взорвут все мосты?

— Вот уж о чем меньше всего надо сейчас беспокоиться! — обрезал его Вольцов. — Поезжай, Хорбек! Поаккуратней только! — Он посмотрел на небо. — Снег перестал, того и гляди штурмовики нас накроют!

Феттер спросил:

— А ведь говорили, вся их авиация уничтожена?

Ефрейтор, повернувшись, крикнул:

— Авиация уничтожена? У них такие штурмовики, что ты бела света не взвидишь!

Шоссе проходило по чернолесью. Деревья и кусты стояли разукрашенные искрящимися кристалликами инея и снега. Порой между могучими стволами мелькали светлые пятна вымерзших болот. Издали доносился рокот артиллерийской канонады. Хорбек затормозил. Вольцов прислушался.

— Это далеко. Километров за пятьдесят, не меньше. Нас не касается. Поезжай!

Деревья по обе стороны дороги отступили, стали видны заснеженные болотистые луга и вдали темная полоска леса, который вскоре опять приблизился. Но вот шоссе врезалось в лес, дальше оно круто заворачивало вправо. Метрах в шестидесяти от поворота они увидели противотанковое заграждение. Все вышли из машины.

— Толково сделано, — заметил Вольцов. — Танки выскакивают из леса и замечают заграждение, только когда уже натыкаются на него.

Между заграждением и лесом с обеих сторон шоссе оставалось по узкой полоске луга. Слева — замерзшее болотце. Несколько фольксштурмистов неподвижно стояли на шоссе.

Ефрейтор повернул направо, медленно съехал на луг, обогнул заграждение и загнал машину в кустарник у опушки. Хольт с автоматом на груди последовал за Вольцовом.

— Кто здесь начальник?

На опушке Хольт увидел небольшой барак, в каких обычно ночуют лесорубы. Из дома вышел человек, при виде которого Вольцов начал ухмыляться, а Феттер громко фыркнул.

Это был маленький толстячок лет пятидесяти, в ярко-желтом мундире, в пестрых норвежских варежках и в фуражке; на рукаве у него была повязка со свастикой. Он был без шинели и немилосердно мерз. Торчащие уши совсем побелели, а лицо было какого-то багрово-сизого оттенка. Из глаз у него от мороза ручьем сбегали слезы. На руке болталась каска.

— Эй, вы! — крикнул Вольцов.

Толстячок, не зная, кто Вольцов, — на белых маскхалатах не было никаких знаков различия, — решил на всякий случай приветствовать его.

— Хайль Гитлер! Блокварт Кюль и двенадцать фольксштурмистов в полевом карауле.

Феттер заблеял:

— Кюль! Вам бы блоквартом Кальтом называться![14]

Вольцов покачал головой.

— Что вы тут делаете? Или вы и есть тот «отряд» фольксштурма, о котором нам говорили?

Блокварт, возмущенный издевкой Феттера, беспомощно переводил взгляд с одного на другого.

— Мы арьергард подразделения фольксштурма, снявшегося сегодня утром отсюда. Нам приказано задерживать здесь танки.

Вольцов осмотрел блокварта с головы до пят, потом взглянул на фольксштурмистов в сине-серых шинелях с длинными винтовками образца 98-го года и фаустпатронами и снова покачал головой.

— Кюль, вас же сотрут здесь в порошок!

Стуча от холода зубами, блокварт ответил:

— В этот решающий час судьба отдельного человека не играет роли, а потому мы должны…

— Смыться отсюда, — прервал его Вольцов, — чтоб вашего духу здесь не было! Пусть вас пристроят где-нибудь на линии Одера. Там как раз масса играет решающую роль, а здесь все зависит от каждого в отдельности. Итак, я приказываю вам — отступить на линию Одера!

— Это приказ?

Хольт понял, что блокварт колеблется между недоверием и надеждой.

— Да кто вы такой?

— Лейтенант Вольцов! — отчеканил Вольцов, не моргнув глазом. — Дивизия истребителей та… — Он замолчал на полуслове, поднял глаза и оттянул рукой подшлемник, чтобы лучше слышать.

— Воздух! — вдруг крикнул он и огромными прыжками устремился к опушке леса. Хольт упал ничком в кусты рядом с Феттером, а двенадцать фольксштурмистов, вместе со своим блоквартом, разинув рты от испуга, все еще торчали на шоссе, когда над макушками деревьев пронесся штурмовик, взмыл кверху, развернулся и, круто спикировав на полотно дороги, открыл огонь из всех стволов… Второй штурмовик пролетел прямо над шоссе, и все танковое заграждение вместе с фольксштурмистами исчезло с глаз в дыму и огне. Пули шлепались об асфальт. Оба штурмовика скрылись в направлении Одера.

Хольт бросился к шоссе. Оторопелые фольксштурмисты сгрудились вокруг одного убитого. Блокварт весь покрылся испариной и дрожал. Вдали слышалась канонада.

Вольцов набросился на блокварта.