Авантюристка

— А мы тут расслабляемся, — прокомментировала Перл, — смакуем китайские деликатесы, попивая коллекционное шампанское, как будто время нас совершенно не волнует. А что этот ваш визг означает на самом деле? Что, собственно говоря, случилось?

— «И если захочешь, ты сможешь понять их грёзы, — продекламировал Тавиш. — Их разочарованье, их отчаяние, их взлёты и падения — море, море грёз…»

— И все-таки что это означает? — недоумевала Перл, посмотрев на Тавиша так, будто у него крыша поехала.

— Это Дилан Томас[15] — объяснил он. — И это означает, что наши грёзы погибли — наша система погибла — наш проект погиб — и мы тоже погибли.

Он встал из-за стола и, словно сомнамбула, удалился из комнаты, не удостоив нас даже взглядом.

— Это правда? — обратилась Перл ко мне. — И ничего уже нельзя исправить?

— Не знаю, — отвечала я, все ещё не сводя глаз с экрана дисплея. — Я действительно пока ничего не знаю.

В гостиной часы пробили одиннадцать, и Перл только что предупредила Тавиша, что если он ещё хоть раз заикнётся «Если бы мы только…» — то ему явно не поздоровится.

И тут у меня родилась одна идея. Я понимала, что для её реализации предстоит преодолеть длинный и извилистый путь, но я уже вполне созрела для того, чтобы что-то предпринять.

— Бобби, ты пробовал составить целевые коды? — спросила я Тавиша.

— Могу постараться, — но, по правде говоря, это не моё хобби, — признался он.

— Что ещё за целевые коды? — заинтересовалась Перл.

— Машинная тарабарщина, — пояснил Тавиш. — Это те элементарные кусочки, из которых составляются более объёмные программы. Это словно мозаика, и каждый её кусочек содержит инструкцию, приказ, который машина может понять и выполнить.

— Что ты задумала? — спросила теперь Перл у меня, не отрывая глаз от Тавиша.

Не отвечая ей, я задала вопрос Тавишу:

— Ты не мог бы извлечь целевые коды из программ, которые написаны сегодня вечером, и ввести их прямо в операционный блок, как будто это части некоей уже прошедшей тестирование и принятой к руководству программы?

— Ну как же, несомненно, — наглой издевательской ухмылкой паясничал Тавиш. — Вот только для этого придётся пробраться в оперативный отдел и получить доступ к системе телеграфных обменов. Но я уверен, что любой из работающих там операторов с радостью уступит мне своё кресло (они ведь дежурят там круглые. сутки, не так ли?) — как только мы объясним, что намерены слегка ограбить банк.

— Я не об этом, — возразила я, хотя понимала, что то, что имела в виду на самом деле, ещё более безумная затея. — Я хочу сказать: если смогу прямо сейчас обеспечить тебе доступ в операторскую, ты сможешь внести в рабочую программу нужные изменения до тех пор, пока не отключилась и система телеграфных обменов?

Тавиш посмотрел на меня, а потом истерически расхохотался.

— Признайся, что ты шутишь, — произнёс он.

— Будьте добры, поясните, — вмешалась Перл. — Не означает ли ваша милая беседа, что у кого-то из нас ум за разум зашёл?

— Совершенно верно, она рехнулась, — подтвердил Тавиш. — В компьютерную систему банка входит множество первоклассных машин, которые принимают постоянно сотни данных с периферии, и информация проносится по их бокам, как импульсы по системе нервных узлов, и соответственно этому сотни ячеек памяти открываются, фиксируя информацию, и закрываются за тысячные доли секунды…

— Прекрати, — возмутилась Перл, — и перескажи это на общепринятом английском языке.

— Короче, — с нетерпением поморщился Тавиш, — представь себе чертовски искусного жонглёра, который работает одновременно не меньше чем с миллионом шариков, причём движутся они со скоростью света. И пытаться вмешиваться в эту механику — это все равно что, например, оперировать мозг кенгуру, руководствуясь показаниями секундомера.

— Гениальное истолкование, — похвалила его я. — И как ты полагаешь справиться с этим, если я обеспечу тебе доступ?

— Конечно, я сумасшедший — но не до такой степени, — веско произнёс он. — К тому же ты не сможешь подключиться в оперативную систему со своего частного терминала.

— Я и не предлагаю тебе действовать опосредованно, — улыбнулась я. — Мне кажется, мы могли бы попробовать сделать это на месте.

— Ты имеешь в виду — прямо в машинной операторской? — удивлённо ахнул Тавиш.

Онемев от ужаса, он вскочил с дивана, швырнув на пол салфетку.

— Нет! Нет! Нет, и ещё раз нет! — вскричал он, как только к нему вернулся дар речи. — Это абсолютно невозможно! — Он едва не дошёл до истерики, и я прекрасно понимала почему.

Если мы, влезая в святая святых жизнедеятельности компьютера, совершим хоть ничтожную ошибку, произойдёт мгновенный крах всей оперативной системы, да и не только её. Причём катастрофа будет сопровождаться таким ужасным рёвом, что, раз услышав его, всю оставшуюся жизнь будете нервно вздрагивать от самых невинных звуков, к примеру, сработавшей в супермаркете сигнализации. И ущерб, причинённый машине, будет не самым худшим результатом подобной развязки, поскольку окажется парализована деятельность всего Всемирного банка.

И в итоге, если в тот момент, когда это произойдёт, мы будем находиться в помещении операторской — в недрах банковского центра данных, в окружении нескольких колец насторожённых датчиков и постов охраны, — нас прихлопнет, как в мышеловке. И из этой ловушки нам уже никогда не выбраться.

— Да, ты прав, — мрачно призналась я Тавишу. — Я не имела права предлагать тебе такие опасные вещи. И я действительно рехнулась, если хотя бы на миг предположила, что смогу справиться с этим сама.

— Это все твои пари, похоже, оно скоро доведёт тебя до ручки, — согласился он, слегка успокоившись и снова пересаживаясь на диван. — Хотя, конечно, если бы твой приятель доктор Тор был бы сейчас здесь, все обстояло бы по-иному. Ему, сочинившему десяток книг как раз об этих вещах, нетрудно было бы справиться с тем, о чем ты просила.

Ужасно — а ведь я даже не потрудилась ответить на его просьбу, переданную Лелией. Но все равно Тор зря рассчитывал на то, что я сразу же поспешу ему на помощь. В конце-то концов, мы соперники, и он сам любит об этом напоминать.

И именно в этот момент зазвонил телефон. И, хотя такая синхронность мыслей была просто невероятна, у меня вдруг возникло дикое ощущение уверенности, что я знаю, кто это звонит. Тавиш, с моего безмолвного согласия, взял трубку.

— Какой-то малый по фамилии Лобачевский, — сообщил он, зажав рукой трубку, — говорит, что это очень срочно.

Криво улыбнувшись, я поднялась и подошла к телефону. Каким-то образом Тор почувствовал на расстоянии в три тысячи мили, что он выиграл пари.

— Ах, Николай Иванович, — пропела я в трубку, — как я рада вас слышать. Что-то не видать а печати ваших новых трактатов об Эвклидовой геометрии с самого, дай Бог памяти, тысяча восемьсот пятидесятого года, не так ли?

— С тысяча восемьсот тридцать второго года, если быть точным, — отвечал Тор. — Ты никогда не отвечаешь на мои звонки.

— У меня было дел по горло, — стала оправдываться я. — Если быть точной, меня просто взяли за глотку.

— Я отправляю тебе срочное послание, неужели не вправе в ответ рассчитывать хотя бы на вежливое внимание? По крайней мере я никогда не отказывал тебе в подобных вещах.

— Ты не заикнулся о вежливом внимании. А потребовал, чтобы я тут же вскочила в самолёт — только потому, что ты соизволил щёлкнуть пальцами, — и примчалась в Нью-Йорк, — возмутилась я. — Разве ты забыл, что у меня есть работа? Я уж не говорю про пари, которое надо выиграть.

По мере того, как до Тавиша доходило, с кем я беседую, его глаза раскрывались все шире и шире.

— Как я уже заметил, я никогда тебе не отказывал, — раздельно повторил Тор. — Ну а теперь ты наконец избавишь меня от необходимости барахтаться в этом проклятом тумане и, Может, позволишь подняться? То есть, конечно, если твой гость, или гости, не обидятся на моё вторжение.

У меня сразу же пересохло в горле.

— Так где же ты находишься? — хрипло спросила я.

— У дверей в твой подъезд, — отвечал Тор. — Я никогда прежде не видел этот твой городишко, не сподобился разглядеть его и сейчас. Ты сама-то уверена, что живёшь в городе и что он существует? Всю дорогу от аэропорта меня мучило чувство, что на голову напялили чулок, счастье ещё, что самолёту разрешили посадку.

Я зажмурилась, накрыла рукой микрофон и с чувством произнесла:

— Благодарю тебя, о великий Боже, — после чего подмигнула Тавишу.

— Какое совпадение, подумать только, — продолжала я разговор с Тором. — Можно подумать, что у нас с тобой и впрямь существует некая психогенная связь. Мы только что мечтали, чтобы ты оказался здесь.

Никогда в жизни я не была так рада кого-нибудь видеть.' Когда я впустила Тора в здание и дождалась, пока он, как всегда, элегантно одетый, в кашемировом пальто, с аккуратно уложенной шевелюрой, отливавшей медью в сиянии ламп в вестибюле, появился в дверях лифта, я еле справилась с желанием броситься ему на шею. Но подобный жест мог быть истолкован абсолютно неверно, особенно если учитывать просьбу, с которой я намеревалась обратиться к нему прямо с порога. Итак, вместо горячих объятий я просто приняла у него пальто.

После обмена краткими приветствиями — причём Тавиш ещё долго не мог выйти из состояния лёгкого ступора, в которое впал под впечатлением первой встречи со своим кумиром, — я оставила всю троицу в гостиной, предоставив Перл и Бобби жаловаться на несчастья, свалившиеся на нас в течение последних восьми часов.

Сама же отправилась на кухню, чтобы успеть продумать. свои действия.

— Очаровательный уголок, — произнёс Тор мне вслед. — Целомудренная белизна стен и обстановки — это напоминает мне некоторые главы из «Моби Дика»[16]

И как нельзя лучше соответствует сути вашей натуры, мадам.

Невзирая на столь циничное проявление чувства юмора — чего же ещё было от него ожидать, ведь речь шла обо мне! — я не сомневалась в одном. Хотя многие годы Тор уже не считался моим наставником, хотя именно он вовлёк меня в историю со злосчастным пари, хотя он ни за что без крайней нужды не решился бы даже на короткое время покинуть свой возлюбленный Нью-Йорк, — он никогда бы не позволил утонуть мне в той трясине, в которую меня угораздило провалиться нынче вечером. Более того, это лишний раз позволит ему блеснуть своим непревзойдённым технологическим гением.

Уединившись на кухне, я извлекла из ящика список телефонных номеров для срочных вызовов, в котором торопливо отыскала фамилию Чака Гиббса, шефа операторской службы. Как и мой собственный, его номер значился здесь в качестве последнего средства, к которому можно было прибегнуть в случае, если во время ночного дежурства начнутся сбои в работе главной оперативной системы.

Я хорошо знала Чака Гиббса. В прошлом мы провели немало ночей в недрах операторской службы, спасая от краха оперативные системы наших компьютеров. Мне было известно, что Чак Гиббс — любящий отец пяти чудесных крошек и верный муж своей властолюбивой жены, которая к тому же меньше всего на свете любила спать в одиночестве. Я понимала, в ночь накануне сочельника никого из его домашних не обрадует весть, которую я намеревалась ему сообщить.

— Чак, это говорит Верити Бэнкс из Фонда обменов, — представилась я. — Меньше всего хотелось бы беспокоить тебя в эту ночь, впрочем, как и в любую другую, но боюсь, что в операционной системе кризис.

Из микрофона доносились отдалённые голоса, и один из них, женский, громко произнёс:

— Да не может этого быть — накануне сочельника?

— Ничего, ничего, — пробормотал Чак в трубку, — это неизбежные издержки нашей профессии, — а голос у него при этом был такой, словно я только что бульдозером сровняла с землёй могилу его матушки. — А что, разве с этим не сможет справиться кто-нибудь из операторов? — без особой надежды в голосе поинтересовался Чак.

Конечно, операторы дежурят там круглые сутки, а его дом находился на Ореховом Ручье — то есть на противоположном берегу залива. Это означало, что из-за такой погоды придётся потратить не меньше часа на дорогу.

— Боюсь, у него ничего не выйдет, — сказала я. — Похоже, вышел из строя один из функциональных блоков, но они не смогут поменять его, не отключая систему в целом. А ты же знаешь, что сейчас её отключение равносильно самоубийству: конец года, и нагрузка сумасшедшая. Отключив периферийный блок, мы можем нечаянно нанести вред всей системе памяти. И если она, не дай Бог, накроется, нам придётся все восстанавливать с нуля.

— Вот это плохо, — уныло согласился он. А ведь я, черт побери, права, как никогда, — и почему только мне не пришло это в голову раньше: у нас уйдёт не одна неделя на то, чтобы восстановить всю систему в целом, в случае её выхода из строя из-за нашей суеты с целевыми кодами. Если Чаку придётся вырубить всю оперативную часть, за каждый час простоя банк понесёт убытки в сотни тысяч долларов, — и уж эту новость не удастся никак скрыть от широкой общественности. Тут, пожалуй, вмешается и сама госпожа пресса — ещё бы, банк такого уровня терпит крах накануне Рождества.

— Я собираюсь притащить туда толкового инженера, который хорошо разбирается в таких штуках, — сказала я Чаку для гарантии того, что все возможные меры будут приняты. Сама я подумала, что в случае неудачи Чак сможет сохранить своё место. — Мне кажется, что во время принятия решения там должен находиться кто-то из менеджеров: трудно предугадать, какой окажется реальная ситуация.

— Я согласен, — промычал Чак совершенно несчастным голосом. В трубке отчётливо послышался голос его жены:

— Нет, ты не поедешь через мост в ночь накануне Рождества! И не вздумай возражать!

— Послушай, Чак, — бросила я ему давно заготовленную сахарную косточку, — если ты не против, я смогу заменить тебя этой ночью. Ведь банк находится в пяти минутах от моего дома, к тому же, у меня нет детишек, которые караулят у камина, когда придёт Санта-Клаус! Если ситуация там окажется катастрофической, я перезвоню тебе. Было бы позором с моей стороны заставлять тащиться в такую даль, не убедившись, что без тебя невозможно обойтись.

— Верити, ты просто отличный парень! — воспрянул духом Чак, видимо, припав к телефону в бесплодной попытке пожать мою мужественную руку. — А ты уверена, что тебе это будет удобно?

— Я уверена, что ты бы сделал для меня то же самое, — великодушно отвечала я. — Только мне потребуется разрешение на то, чтобы провести в операторскую инженера.

— Считай, что оно уже есть, — с облегчением заверил меня Чак:

— Сегодня дежурит Мартинелли, а он в отличных отношениях с охраной. Так что, отправляйтесь спокойно: вас пропустят без придирок. И поверь, Бэнкс, у меня слов нет, чтобы выразить свою благодарность.

— Без проблем, — отвечала я. — И будем надеяться на лучшее.

Я положила трубку и вернулась в гостиную. Тор оживлённо беседовавший с Перл и Тавишем, с улыбкой обернулся ко мне.

— Только что твои любезные коллеги посвятили меня в ваши трудности, дорогая, — радостно сообщил он. — И я понял, почему вы ожидали моего вмешательства. Увы, по-видимому это судьба любого гения — постоянно вновь и вновь доказывать свою гениальность, — но рад, что могу помочь тебе. Только не забывай, моя легкокрылая колибри: после нынешней ночи ты мой должник.

— Да будет так, — провозгласила я, не переставая про себя удивляться, как же это легко получается у меня с ним каждый раз. — У нас мало времени — пора отправь литься к нашим машинам.

Просто удивительно, как всего лишь один телефонный звонок может открыть двери даже такой неприступной твердыни, как самое сердце компьютерной системы Всемирного банка. Перл с Тавишем мы, конечно же, отпустили домой, пообещав позвонить им позже.

Тор вышагивал вслед за мной, низко опустив голову, держа в руках дипломат, набитый составленными Тавишем целевыми кодами. В целях конспирации он надел непромокаемый плащ, который одолжил у Тавиша: так он больше напоминал среднестатического технаря и мог бы сойти за инженера из обслуживающего персонала.

— Босс сказал, что вы обнаружили неисправность в функциональном блоке, — сказал Мартинелли, дежуривший этой ночью в залитом ярким светом неоновых ламп информационном центре.

Мартинелли, смуглый итальянец, был облачён в сверкавшую чистотой сорочку, джинсы и армейскую кепку. В эти часы он являлся как бы единовластным вершителем судеб миллионов долларов, реками и ручейками струившихся по немыслимой путанице из последних достижений электронной техники, занимавшей три этажа в здании Всемирного банка общей площадью около десяти акров.

— Мы уже проверили все функциональные линии, — продолжал Мартинелли, в то время как Тор нахально водрузил на его рабочий стол свой дипломат, — но так ничего и не нашли.

— Нами был получен тревожный сигнал, когда попытались подключиться к блоку номер семьдесят, — вмешалась я. — Может быть, вы что-то прозевали.

Он недоверчиво насупился, но все же заглянул в свою рабочую схему.

— В этой системе нет блока под номером семьдесят, — заверил он меня, — что должно было означать: система отказалась подключать нас к блоку с этими номером, поскольку его не существовало вовсе.

Ещё бы, я только что его выдумала — надо же было что-то сказать. Я изо всех сил старалась обеспечить Тору доступ к проклятущей системе — и неважно каким путём я это сделаю.

— И все же боюсь, что там что-то не в порядке, — настойчиво продолжала я. — Наша система приняла для транзита деньги по электронному обмену, но каким-то образом из блока памяти исчезли данные об адресате. Твои парни не могли переключить на нас чью-то чужую линию?

— Никто не смеет и носа сунуть в эту систему, — уверенно отвечал Мартинелли, похлопав по крышке ближайшего к нему процессора. — Вот как раз через него данные об электронных обменах проходят на основной контур, а это самая современная техника с черт знает какой гарантией надёжности из всего, чем мы располагаем.

— Пока у кого-то не начнут чесаться руки, — упрямо возразила я. — Послушай, раз уж все равно мы платим этому инженеру за вызов, пусть хотя бы отработает свои деньги. Давай врубим главный детектор и позволим ему подключиться к супервизору — а там посмотрим.

Главным детектором мы называли диагностическую программу, которая работала вроде некоего компьютерного врача: беспрепятственно шаря по всей машине и проверяя программы одну за другой на прочность, не мешая работе всех остальных программ. Если при этом подключён и супервизор, то есть руководящая программа для всей системы в целом, то с его помощью можно вклиниться и внести изменения в любую из программ, которая покажется «больной», — и при этом никто ничего не заметит. Тор предупредил меня, что ему необходимо иметь в распоряжении эти две вещи, а там уж он сам разберётся, что к чему.

Мартинелли, бубня себе под нос что-то про жечшин на корабле, сдёрнул с ближайшего стеллажа какую-то ленту и вставил её в приёмное устройство, поддерживая плотный рулончик, пока тот не скрылся в недрах машины. Затем он открыл стеклянную дверь операторской, поднялся на консоль перед главным пультом и нажал несколько кнопок.

— Вы подключены, — сообщил он Тору и спустился обратно.

— У тебя найдётся для меня пара окурков? — спросила я Мартинелли, зная, какой он заядлый курильщик и как страдает от того, что не может дымить в строго контролируемой здешней атмосфере. — Пусть этот ма-лый отработает сам своё космическое-жалованье, ты не против? — предложила я, кивнув на Тора.

И мы с Мартинелли, прошли по пандусу к тесной комнате отдыха, находившейся за стеклянными дверями информационного центра. Краем глаза я заметила, что Тор уже взобрался на консоль и его ловкие пальцы вовсю бегают по клавиатуре. Я предпочла не думать о том, что случится, если произойдёт что-то непредвиденное и он совершит хотя бы малейший промах.

Я постаралась как можно дольше продержать Мартинелли в комнате отдыха, восторженно цепляясь к каждой фразе, произнесённой им по поводу успехов его команды курильщиков, выступавшей на соревнованиях в межбанковской лиге. Кофе из автомата, как; это ни странно, был хуже того, который он выдавал нам обычно днём.

Когда мы наконец вернулись в операторскую, Тор все ещё сидел за предложенным ему Мартинелли пультом и нажимал кнопки.

— Ну, Абеляр? — похлопала: я его по плечу. — Как делишки?

Скоро закончу, Хелози, — отвечал он, нетерпеливо дёргая плечом, чтобы сбросить мою руку. Его лицо показалось ещё бледнее, чем обычно, а лоб покрылся мелкими, едва заметными капельками испарины. Я мысленно молилась о том, чтобы у него все получилось как надо.

Я с беспокойством взглянула на лежащие перед ним распечатки, ведь он видел их в первые в жизни, Тавиш дал их ему пару часов назад. Записи были сделаны шестнадцатеричным кодом, и для меня были совершенно непонятны. Но Тавиш уже успел нацарапать красными чернилами на полях какие-то дополнительные цифры, сразу бросавшиеся в глаза. И хотя для любого нормального человека эти записи являлись полной галиматьёй, я знала, что моя жизнь, да и судьба нас обоих, зависит от того, будут ли они верны на все сто процентов. Одно неверное движение пальца, и нам ничего не останется, как попросту сделать харакири прямо здесь, в информационном центре.

— Вам удалось разобраться, что же это было? — поинтересовался Мартинелли, приближаясь к Тору с парой парней из своей команды. — Мы проверили весь корабль и не заметили ничего подозрительного. Что вы сделали, чтобы разыскать неполадку?

— Да нет ничего проще, мой милый мальчик, — отвечал Тор, к моему огромному облегчению отключив систему. — Я исправил неверную вводную и вклинил её обратно.

— Не может быть, — ахнул Мартинелли. — Вы хотите сказать, что ввели её прямо в программу — в тот момент, когда программа работала?!

— Естественно, а как же иначе, — подтвердил Тор. — Так что приглашайте нас почаще, ребята.

Мы прошли через последний пропускник к лифту. Выйдя из лифта в гараже, я едва доковыляла до машины: ноги дрожали и подгибались. Я обливалась холодным потом, меня тошнило от страха. Каждую секунду я ожидала, что вот-вот завоет сигнал тревоги, отрезая нас в здании банка от окружающего мира, если вдруг компьютер даст сбой от предложенных ему Тором кодов. Но мы уселись в машину и выехали из гаража, а сирены все не было.

Во время нашего бегства с места преступления на Тора напала странная молчаливость. Мне оставалось лишь гадать, о чем он задумался и испытывает ли такой же панический страх, как и я.

— Будем надеяться, что у проклятой системы не случится выкидыш часам к трём утра, — наконец решилась я нарушить молчание, старательно высматривая дорогу в плотном тумане.

— Какая трогательная, горячая благодарность, — прокомментировал он. — Воистину, стоило мчаться сломя голову за три тысячи миль на ночь глядя, чтобы подхватить тебя на краю пропасти.

— : Когда мы приедем ко мне домой, я куплю тебе самое лучшее бренди, — пообещала я.

— Мы не едем к тебе домой, в эту белоснежную мышеловку, — сообщил он. — Если ты жаждешь раньше времени оказаться завёрнутой в саван, можешь просто остановить машину и встать на первом попавшемся углу. Ты по-прежнему принадлежишь Нью-Йорку.

— Надеюсь, ты не собираешься лететь туда со мною прямо сейчас? — осведомилась я, с утроенным вниманием стараясь не пропустить поворот к дому.

— Я непременно поступил бы именно так, но увы, в эту самую минуту оторвался от земли последний самолёт, — признался он. — Поезжай прямо, пока не окажешься возле залива — я был вынужден изучить карту твоего ужасного города, коль скоро собрался посетить тебя. Мы направляемся к месту, именуемому Рыбачьим Молом.

— Возможно, ты и изучил карту, — возразила я, — но упустил из виду местные обычаи. Сейчас уже второй час ночи — в это время в Сан-Франциско закрыты все заведения.

— Отвратительный примитивизм, — пробурчал Тор. Ну конечно, в его собственном городе — Лас-Вегасе, к примеру, никогда и ничего не закрывается. — Как бы то ни было, езжай куда я сказал. Мне гарантировали, что место, куда мы направляемся, будем для нас открыто в любое время.

Меня это вовсе не радовало, но деваться было некуда, ведь отныне я была не только должницей Тора, но и обязана ему самой жизнью. Сомневаюсь, что нашёлся бы на свете кто-то ещё, кто смог или даже захотел бы сделать то, что сделал Тор для меня этой ночью. Причём сделал не после долгих уговоров, а после простой крат-кой просьбы. И если ему приспичило взглянуть на этот чёртов мол, то почему бы и нет?

Мы подъехали почти вплотную к Рыбачьему Молу — и этот час нетрудно было найти место для парковки, — и я тщательно заперла машину. Если бы не туман, я вряд ли бы решилась отойти от неё хоть на шаг, но сейчас меня утешало то, что злодею придётся сначала разыскать меня в этом тумане, чтобы потом попытаться убить.

Тор взял меня за руку и повёл вдоль по молу, мимо магазинов и бистро, дальше, где гремели цепями ^ на неспокойной воде, поблёскивавшей в просветах между остовами полуразрушенных ветхих лачуг, пришвартованные лодки.

— Кажется, это он, — произнёс вдруг Тор, взмахнув рукой в сторону маленького катера, едва различимого в тумане.

— Ты притащил меня покататься на лодке? — прошептала я, чувствуя себя на грани истерики. — Ты собрался сунуться в залив в такое-то время?

Но он, не обращая на меня внимания, спустился в катер и принялся что-то искать.

— Посмотри, ключи должны быть… ага, вот они, — услышала я его голос из тумана. — Ну а теперь сознайся, моя милая девочка, — и из тумана вынырнула его рука, протянутая мне, — я когда-нибудь предлагал тебе заняться тем, что тебе бы не нравилось?

— Похоже, сегодня ты впервые решил изменить этому правилу, — пожаловалась я. Но что мне оставалось делать? Я опёрлась на его руку и спустилась в катер.

Мы отошли от мола и уже пересекали залив, когда я поняла, как далеко катер оказался от берега, и на тёмной поверхности воды засверкали огни ночного города. Сам залив был свободен от тумана — лишь местами лежали его отдельные клочья. Небоскрёбы Сан-Франциско вздымались над облаками белесого смога, напоминавшего крем из взбитых сливок, подобно мифической Атлантиде, погружавшейся в пучину вод. Все это ярко освещала желтоватая полная луна, чей лик то и дело затеняли лёгкие бегущие облачка.

— Просто невероятно, — прошептала я Тору, хотя на многие десятки миль вокруг нас не было ни одной живой души. — Я никогда не видела залива ночью, не видела такого великолепия.

— И это лишь первое из тех восхитительных открытий, которые тебе предстоит совершить в самое ближайшее время, — пообещал он.

— Куда ты меня везёшь? Или это просто экскурсия? — попыталась я узнать.

— Мы направляемся на остров, на наш остров, — тихо ответил Тор. — Он расположен в сердце моря, тёмного, как красное вино…

НЕПРИЯТЕЛИ СБЛИЖАЮТСЯ

Ни мясник, ни пивовар не станут снабжать вас продуктами из соображений благотворительности: они просто действуют из соображений собственной выгоды.

Мы обращаемся к вам, возбуждая не их гуманные чувства, но их себялюбие, и при этом никогда не говорим о своих потребностях, но всегда — об их достоинствах.

Адам Смит

За десять лет, что я прожила в Сан-Франциско, мне доводилось слышать лишь об одном острове, находившемся в нашем заливе. Это был остров Алькатрац, но я никогда там не была. А вот Тор, только сегодня покинувший Нью-Йорк, ухитрился разыскать ещё один остров. Он просто обожал поражать воображение окружающих своим всемогуществом. Впрочем, за это я на него не обижалась. Пока все шло неплохо.

— Как тебе удалось разыскать это место? — спросила я.

— Так же, как разыскал тебя, — отвечал он. — С помощью магии и интуиции.

Так или иначе, но мне все это нравилось. Мы сошли с причала и пересекли лужайку перед миниатюрным двухэтажным сборным домиком. Благодаря слабому свету, струившемуся из окон, он выглядел очень уютно. Оказавшись на крыльце, Тор пошарил в цветочном горшке, извлёк оттуда ключи и отпер замок.

— Я изнемогаю от усталости, — сказал он, распахивая передо мною скрипучую дверь. — Ведь по нью-йоркскому времени сейчас раннее утро, около пяти часов. Под окнами моего дома в Манхэттене уже вовсю чирикают птицы. Мне кажется, давно пора вспомнить, для чего, собственно, предназначается ночь.

— Надеюсь, ты не собираешься сейчас лечь спать здесь? — спросила я.

— Конечно нет, — сердито отвечал он. — Мне необходимо время, чтобы прийти в себя. Согласись, что из-за тебя у меня сегодня был очень беспокойный день. К тому же я предвкушаю, как будет приятно встретить здесь новый день.

— А теперь послушай… — начала было я, но от его грозного взгляда поток моего красноречия мгновенно иссяк. Тор, взяв меня за руку, втащил в дом и заставил сесть на мягкий пружинящий диван в гостиной, буквально впечатав меня в диванные подушки.

— Нет, это ты послушай, — гневно сказал он. — Мы знакомы уже двенадцать лет, и разве за все эти годы я хоть раз пальцем посмел прикоснуться к тебе? Ты не сможешь назвать ни одной причины, чтобы оправдать страх, который почему-то сейчас испытываешь.

— Но ведь мы ещё ни разу не оставались наедине в заброшенном сельском доме? — возразила я.

— Я что, по-твоему, напоминаю своими манерами бродягу-моряка? — фыркнул он, направляясь к стоявшему возле камина сундуку, на крышке которого аккуратной стопкой были сложены полотенца и постельное бельё. — Здесь много ночных рубашек, простыней и одеял, — продолжал он, — а наверху, как мне сказали, по меньшей мере полдюжины отдельных спален. Ни один мужчина в здравом рассудке, устав так, как я, да к тому же зная обо всех твоих комплексах, не полезет штурмовать священную твердыню девственности. Почему бы тебе наконец не выбрать одну из спален, чтобы отправиться отдыхать?

Да, наверное, я выглядела смешно. Все, что он сказал, было совершенной правдой, но ведь меня не это сейчас беспокоило. Но тем не менее, я испытывала больший страх, чем час назад, в залитом свете зале информатора, когда для этого имелась более веская причина, А то, что так испугало меня здесь… абсурд какой-то. Не стоит мне так психовать.