Авантюристка

— Доставка в Депозиты, — сообщил Тор мужчине, сидевшему за стеклянным окошечком.

— О'кей, он здесь! — крикнул мужчина через плечо. — Шевелитесь, ребята, время дорого. Есть ещё что-нибудь от «Эй» до «Джей»? У меня до сих пор нет пачки от «Ейч» до «Эм». Лишь от «Эс» до «Зет», пока полный комплект…

Он с фантастической скоростью прошёлся по громоздившимся на его столе пачкам ценных бумаг, сверясь со своим списком.

— О'кей, теперь вроде все на месте, — обратился он к Тору.

Затем они уже вдвоём, сверяясь со списком, стали проверять наличие ценных бумаг. Тор уложил их в холщовую сумку, которую протянул ему служащий. Потом написал расписку, а клерк поставил свою подпись на одной из бумаг в папке у Тора.

— Вы располагаете их в алфавитном порядке? — поинтересовался Тор.

— Ну да, а вам-то зачем это знать? — ответил служащий.

— Если мне прикажут вернуть часть из этих бумаг, я должен принести их опять вам?

— Нет. Они направляются в отдел поступлений — пажом выше.

— Спасибо, — сказал Тор. Обернувшись к двери, он пробормотал:

— Воистину правая рука не ведает того, что творит левая.

— Что такое? — переспросил мужчина, уже занявшийся какими-то своими делами.

— Цитата из Библии, — отвечал Тор, закрывая за гобой дверь.

Пожалуй, теперь только библейское чудо поможет подвести точный баланс входящих и исходящих ценных бумаг, именно тех, какие он нёс сейчас в холщовой сумке, подумал, Тор, шагая обратно по коридору. Когда ценности распылены по многим конторам и с ними работает такое же множество служащих, вряд ли возможно подсчитать, сколько долларов входит и выходит сквозь двери «Меррил Линч» каждую минуту. Тор самодовольно улыбнулся.

Снег на мостовой превратился в немыслимую грязную кашу. Тор подошёл к своему мотоциклу и положил сумку с бумагами в некое подобие багажника, прикреплённого к задней части рамы. Сняв замок с мотоцикла, он завёл мотор и с грохотом покатил через бетонно-стеклянные джунгли Уолл-стрита.

Часов позже, обляпанный грязью и нагруженный множеством холщовых сумок, его мотоцикл осторожно притормозил возле входа в метро на Уолл-стрит.

Кое-как дотолкав мотоцикл до специального места на стоянке, Тор запер его на замок и перевесил сумки к себе на плечо. Слегка крякнув под их тяжестью, он спустился в метро.

Как только горничная распахнула перед ним двойные внешние двери, ему навстречу бросилась Лелия.

— Майн Готт ин химмелы! — восклицала она. — Мокрый! Мокрый! Кес кель фэт? Не позволяйте ему войти — он испортит мой паркет! Что хочет он делать?

— Лелия, моё очарование, где же ваше радушие, — отвечал Тор, пытаясь носовым платком стереть слой грязи с лица.

— Ах, мон шер, — причитала Лелия. — Что он" с вами сделали?! Вы одеты как нищий, и такой грязный! Где вы только в таком тряпьё?

— Это самая подходящая одежда курьера, — заверил он её. — И я изрядно в этой работе преуспел. Агенты в брокерских фирмах могли заподозрить неладное, если бы я явился к ним в своём дорогом костюме. Похоже, они предпочитают курьеров, больше похожих на оборванцев.

— Вы должны немедленно снять эти сумки, и мы попросим Нану приготовить для вас отличную горячую ванну, — сказала она, слегка сморщив носик от донёсшегося до неё запаха.

— Мне некогда принимать ванну, дорогая, — возразил Тор. — Где Джорджиан? Пришло время и ей заняться делом.

Джорджиан поджидала в Павлиньей комнате, раскладывая по местам бумаги и настраивая в который раз свою аппаратуру. Тор с Лелией перетащили туда все привезённые им холщовые сумки. Открывая одну за другой, они тщательно регистрировали, что и откуда доставали, складывая отобранные для работы ценные бумаги в отдельную стопку на полу.

Лелия, кроме того, записывала цену каждой бумаги, которую они собирались подделать.

— Ты бы хоть руки вымыл, прежде чем хвататься за них, — заметила Джорджиан. — Ты же все тут перепачкаешь.

— Если ты сделаешь своё дело как следует, — Тор сверкнул белозубой ухмылкой на грязном лице, — нам вообще не придётся их возвращать.

— Мой Бог, неужели это именно оно — это действительно оно, не так ли? — взволнованно глядя ему в лицо, вскричала Джорджиан.

— Не имею понятия, что ты подразумеваешь под словом «оно». А то, что лежит здесь, — это действительно настоящие ценные бумаги, и мы должны списать их номера, стоимость в долларах и впечатать эти цифры на наших заготовках. Неужели тебя стали одолевать сомнения?

Джорджиан застыла в нерешительности.

— Аллонз, аллонз! — вмешалась Лелия. — Марш шнелль! Мы должны успеть все закончить быстро. Начинай делать свои фото, а я приготовлю немного потаж для бедного Золтана. Ему нужно хорошо питаться, чтобы сохранить здоровье.

— Мам, ради Бога, ты ни о чем другом не думаешь, кроме еды?

— Пища даёт силы для успешных преступлений, — провозгласила Лелия, поднимаясь с пола.

Тор, не обращая на них внимания, перебирал пачку отложенных бумаг. Вид у него был довольно мрачный.

— Мы отобрали только двадцать экземпляров, — произнёс он.

— Двадцать экземпляров чего? — не поняла Джорджиан.

— Двадцать сертификатов, с которыми сможем работать, — из всей этой кучи бумаг. Для остальных у нас нет заранее заготовленных отпечатков. И если так пойдёт дальше — по двадцать штук на пять тысяч долларов каждая, — наше предприятие растянется на месяцы.

— Да, ведь мы целый уик-энд провозились только с теми облигациями, что ты купил в первой партии, — согласилась Джорджиан. — И у нас уйдёт целый день на то, чтобы вписать номера только этих двадцати сертификатов.

— Мы не располагаем целым днём, — рявкнул Тор. Он резко наклонился и снова просмотрел пачку бумаг. — Здесь не будет даже десяти миллионов, — раздражённо прошипел он.

— Ну и что? — удивилась Джорджиан. — Ты же поспорил с правдой, кто первым успеет украсть тридцать миллионов? И мы с первого же выстрела попали почти в десятку!

Тор, вздохнув, поднялся с пола.

— Не украсть тридцать миллионов, — терпеливо разъяснил он, — а заработать тридцать миллионов! С моей стороны ставка была в миллиард.

— Ну так доставь тогда мне ещё больше сертификатов, которые бы я скопировала, — вполне логично заявила Джорджиан.

— Именно это я и стараюсь делать, — отвечал Тор, чеканя каждое слово. — Но, учитывая то, что я должен представить наши махинации как невинный обмен ценных бумаг, а тебе ещё следует достичь высот мастерства в деле, которым ты начала заниматься лишь несколько дней назад, — мы провозимся как минимум до июня… следующего года!

— А что же ты думал, — со слезами на глазах воскликнула Джорджиан. — Мне придётся изготавливать абсолютно новые клише — то есть делать снимок, проявлять плёнку, готовить кислотные растворы, все эти чёртовы прибамбасы — практически для каждой вонючей бумажки, которую ты мне притащишь. Ты же видел, какой это трудоёмкий и занудный процесс. Да к тому же, — возмутилась она, выхватив из пачки одну из бумажек и размахивая ею перед носом у Тора, — на половине твоих дурацких сертификатов номера даже не выгравированы, они попросту впечатаны с помощью ручного пресса. Так какого черта я должна тратить столько сил…

— Что ты сказала?! — перебил Тор, завладев облигацией и рассматривая её.

Постепенно лицо его просветлело. Наконец он поднял взгляд на Джорджиан.

— Мой милый гений, — пропел он, — поверь мне, ты только что спасла наши шеи от верёвки палача!

Тор доедал уже вторую порцию вкуснейшего супа, приготовленного Лелией, попутно обсуждая с Джорджиан особенности процесса лежавших перед ним ценных бумаг.

— Как мы и предполагали, можно заранее приготовить клише с выгравированными лицевыми финтифлюшками, прежде чем к нам попадёт та ценная бумага, которую мы собираемся скопировать. Мы заготовим узор по краям, реквизиты того, кто её выпускает, и даже номер — все, что обязательно присутствует на каждой бумаге, оставив лишь свободное место для указания цены в долларах и номера серий.

— Верно, — согласилась Джорджиан. — Все остальное можно будет потом сфотографировать и впечатать прямо с негатива, не теряя время на возню с изготовлением клише. То есть, можно впечатать все, кроме цифр денежной номинации — лицевой стоимости — нашей бумаги, которые, похоже, все-таки выгравированы на клише, а не впечатаны.

— А ты пощупай фактуру бумаги, где напечатаны эти цифры, — сказал Тор. — Они выглядят как гравированные, но мастика на них почти такой же толщины, как и на тех частях облигации, которые просто напечатаны. Кроме того, цифры номинала расположены посредине сертификата. В таком случае, если все завитушки по краям выгравированы, тебе трудно будет заметить, выгравирована или впечатана середина. Ну-ка, проверь это на остальных облигациях.

— Если это так, то мы сэкономим массу времени, — ухватила мысль Джорджиан. — Ведь я могу разместить на одном негативе сразу восемь облигаций и печатать их одновременно. А это намного проще, чем готовить восемь отдельных негативов и клише.

— Что ж, давай, пожалуй, рискнём, — сказал Тор. — В конце концов, я доставлю потом эти фальшивки в Трест депозитов. И именно с меня снимут последние штаны, если наш номер не пройдёт.

— Хотела бы я иметь возможность сфотографировать это, — захихикала Джорджиан. Однако вид у неё оставался озабоченный. — Я ужасно психую, когда хоть какая-то мелочь нарушает план. Ощущение такое, будто живёшь в кошмаре наяву…

— Не время для кошмаров, как и для сожалений, — провозгласила Лелия, собирая со стола тарелки. — Никогда не откладывай на завтра то, что можешь сделать послезавтра.

— Хорошо, мама, — вздохнула Джорджиан. — Тащи сюда свою сушилку для волос, мы начнём работу.

Около половины третьего пополудни Лелия вошла в старинный, пропахший морем и рыбой вестибюль Саус-энд-Яхт-клуба, расположенного в самом конце Ист-Ривер-Драйв, недалеко от Уайтхолла. В зажатом у неё под мышкой большом конверте находилось двадцать готовых сертификатов.

— Прошу прощения, мэм, — остановил её портье, — но вы не можете войти сюда без сопровождения члена клуба.

— Но доктор Тор ожидает меня по делу чрезвычайной важности, — заявила она.

— Возможно, он просто задерживается, — отвечал портье. — Я ещё не видел его сегодня.

Лелия собралась было возмутиться, но заметила, с каким испугом портье воззрился на входную дверь. По ступням крыльца поднимался Тор, весь заляпанный жидкой грязью, в давешнем заплатанном твидовом пиджаке и застиранных брюках, неся на плече, словно перемётную суму, холщовые мешки с мотоцикла.

— Как я рад, что ты дождалась меня, дорогая, — произнёс он, осторожно прикоснувшись к рукаву её роскошного одеяния. — Джордж, это — баронесса Дамлих. Мы попьём с нею чаю в отдельном кабинете, он заказан заранее. И пришлите нам бутылочку кларета тридцать второго года.

Растерянный портье старательно пытался не обращать внимания на облачение Тора, когда проводил его в гардеробную и выдал полагавшийся члену клуба галстук с вышитой эмблемой. Тор накинул его на шею и аккуратно завязал узел поверх своего красного свитера, После чего он предложил руку Лелии и повёл её в кабинет.

— Ах, кстати, Джордж, — крикнул он через плечо, — присмотри за моим мотоциклом, ладно? Он стоит у входа.

— Обязательно, сэр, — отвечал Джордж. — Какой чудесный кларет, — сказала Лелия, сидя у камина в отдельном кабинете клуба.

— И какие превосходные отпечатки, — отвечал Тор, в который раз уже осторожно перебирая всю пачку. — Теперь мы можем сложить их в сумки и доставить на место. Пока вы с Джорджиан трудились над этими, я успел раздобыть немало новых бумаг. Сейчас около трех часов; как ты думаешь, успеешь ли добраться до дома, изготовить копии и привезти их мне до пяти часов — чтобы уже сегодня я сдал их в Трест депозитов?

— Это будет дифисиль, — отвечала Лелия. — Хотя последнюю партию отпечатков она уже сумела изготовить меньше чем за час. Это мне придётся потратить массу времени, добираясь к тебе на метро — так долго… Хотя все же быстрее, чем в такси.

— Может быть, нам лучше встретиться в метро? — предложил Тор. — И пожалуйста, не задерживайся больше сегодня для ленчей и коктейлей, ладно? Время решает все, и я просто счастлив, что ты согласилась стать нашим рассыльным. Надеюсь, ты понимаешь, чем рискуешь.

— Что за жизнь, если ты упустишь твой шанс? — вымолвила Лелия.

Тор посмотрел на одну из изготовленных ими фальшивок. Его пальцы пробежались по затейливым завитушкам красовавшегося в середине номинала: «$ 5.000» — Nо/100 — цифрам, которые оказалось проще впечатать, чем выгравировать. Лишь опытный эксперт смог бы обнаружить подделку…

Они напечатали долговое обязательство — фактически, расписку, по которой обязуется платить тот, кто выпустил оригиналы этих облигаций. Как же он раньше об этом не подумал?

Ах, ладно, сомнения в сторону, обратного пути уже нет. И, как только что сказала Лелия, что есть жизнь, если ты упустишь свой шанс?

И Тор опустил облигацию в сумку для Треста депозитов.

Сорокаэтажная громадина из стекла и бетона здания Треста депозитов внутри напоминала некий невероятных размеров склеп, в котором были погребены тысячи и тысячи ценных бумаг, подобных тем, что находились сейчас в сумках у Тора.

Большинство стандартных поступлений от клиентов попадало сюда через центральный вход, помещения вокруг которого арендовались Банком химической промышленности. Но те бумаги, которые присылали брокерские фирмы, то есть основная масса участвовавших в обороте ценных бумаг, поступали с заднего двора здания.

Здесь находились двустворчатые громоздкие двери из двенадцатидюймовой стали, обращённые в сторону Пятьдесят пятой Уотер-стрит. За ними располагалась хитроумная система оборудованных тамбурами с двумя дверьми «пропускников», через них на протяжении всего дня вливался непрерывный поток неутомимых рассыльных в потрёпанных джинсах и выцветших брюках. Они тащили тяжёлые сумки с муниципальными и корпоративными акциями, обычными и краткосрочными облигациями.

Помещения, где хранились все эти ценные бумаги — запутанный, многоэтажный лабиринт, — находились в глубине здания. Но, конечно, рассыльные никогда не попадали в эти хранилища — а уж тем более в те секретные помещения, располагавшиеся под цокольным этажом. Все, что происходило за толстыми стальными дверьми, неусыпно контролировалось телекамерами, датчиками и целой армией охранников.

Ровно в четыре сорок пять вечером девятого декабря в стальные двери Треста депозитов вошёл мужчина в поношенном твидовом пиджаке, темно-красном свитере и испачканных грязью брюках. Через его плечо был перекинут ремень, на котором болталась пара корзинок, набитых также обляпанными грязью холщовыми сумками с ценными бумагами. Он вошёл в стальные двери, подождал в тамбуре, пока его осмотрела охрана с помощью телекамеры, и зашёл в тесную приёмную. Пристроившись в хвост очереди из таких же посыльных, он стал дожидаться, когда его впустят в следующую дверь.

За ней он увидел приёмщицу, сидевшую за небольшой конторкой, на которую одну за другой принялся опорожнять свои сумки. Служащая, вскрывавшая холщовые упаковки, торопливо проверяла наличие бумаг по списку, предложенному ей Тором.

Каждая сумка сопровождалась квитанцией, состоявшей из четырех купонов. Один из них служащая прикладывала к поступившей на хранение пачке бумаг, другой оставляла себе, а два последних, заполнив соответствующим образом, вернула Тору в качестве расписки в том, что все получила полностью. Один купон рассыльный обязан был предоставить в нанявшую его контору как свидетельство выполненного поручения.

Тор собрал все полагавшиеся ему расписки и вышел из здания через стальные двери. Подлог состоялся.

Выйдя на улицу. Тор взглянул на часы. Они показывали всего пять, но небо уже было совсем тёмным. Устало поплёлся он обратно в обход здания, где напротив главного входа оставил свой мотоцикл. Отпирая замок, он ещё раз оглянулся на здание треста. Окна Химического банка ярко сияли, но с этой минуты он уже был зарыт для посетителей до следующего утра.

Совершив сегодня два выезда и опробовав печатный станок Джорджиан, он «заработал» почти тридцать миллионов долларов в ценных бумагах. А те, которые он подменил, будут лежать в недрах Треста депозитов до скончания века.

И никто даже не позаботился взглянуть на них повнимательнее, чтобы убедиться в их подлинности.

Пятница, 18 декабря, Утрехт, Нидерланды

Это была последняя пятница перед рождественскими каникулами, и Винсент Веербум, сидевший в своём кабинете в РабоБэнкс, то и дело поглядывая в окно, лениво царапал в блокноте заметки для секретаря, Единственное окно с мутными стёклами, имевшееся в его неприступном кабинете, выходило на окутанную туманом, засыпанную снегом громаду Утрехта, являвшего собой нагромождение законченных, неуклюжих построек, вид которых не могла оживить даже тончайшая вуаль из осевших на неё снежинок.

Послышалось робкое царапанье в дверь, и появилась его секретарша.

— Сэр, пожалуйста, извините. Я знаю, что вы собрались отправляться на каникулы — но пришла баронесса Дамлих. Она настаивает на аудиенции.

— Меня нет на месте, — сказал он.

Веербум уже собрался уходить, так как банк закрывался через четверть часа. Последние несколько часов он только и думал, как покинет банк и что последует потом. Его супруга с детьми отдыхала в зимнем домике в горах Зерматта, и он не собирался появляться там раньше завтрашнего вечера. После работы Веербум намеревался провести романтический вечер в нежных объятиях своей любовницы, Улли, которая наверняка уже разогревает праздничный ужин в маленькой квартирке, снятой специально для неё на одной из уютных улочек Утрехта.

— Сэр, баронесса настаивает, что у неё дело чрезвычайной важности: она намерена совершить перемещение довольно значительного капитала.

— Прямо накануне рождественских каникул? — прорычал Веербум. — Это невозможно, это просто глупость! Пусть придёт после, когда мы снова откроемся.

— Но ведь банк закрывается на неделю, — осмелилась напомнить секретарша, — а баронесса нынче вечером отправляется в Баден-Баден.

— Да кто эта баронесса Дамлих? Какая-то знакомая фамилия…

Секретарша приблизилась и что-то прошептала Веер-буму на ухо, словно кто-нибудь мог бы их подслушать.

— Ах, понятно, — сказал Веербум. — Что ж, впустите её. Будем надеяться, что я быстро разделаюсь с нею. Ненавижу возню с этими визгливыми, истеричными немками.

— Баронесса по рождению русская, — сказала секретарша. — Вы понимаете, она из иммигрантов.

— Да, да, благодарю. Вся эта чепуха вечно вылетает у меня из головы. А каково имя баронессы, данное ей при крещении?

— Лелия, сэр. Её зовут Лелия Мария фон Дамлих. Секретарша удалилась, и несколько минут спустя в кабинет вошла Лелия.

На ней были роскошные меха и высокие сапоги из белой замши. Войдя в кабинет, она откинула с головы капюшон, и от блеска бриллиантов, украшавших её причёску, у Веербума перехватило дыхание. Стараясь сохранять остатки солидности, он выскочил из-за стола и поспешил ей навстречу, приняв с почтением протянутую для пожатия руку.

— Лелия, как я рад снова видеть вас, — сердечно произнёс он, считавший, что его обаяние, несомненно, помогло ему стать одним из самых преуспевающих банкиров в Нидерландах. — Вы ещё более ослепительны, чем раньше — все та же юная девушка, которую я помню. Сколько лет, сколько зим? Прошли годы — а ощущение такое, будто мы встретились вчера.

— Для меня, — неотразимо взмахнула ресницами Лелия, — время не играет никакой роли. — Она была уверена, что никогда в жизни не встречалась с этим мужчиной: эти банкиры все такие наглые…

— Я, как всегда, слишком сентиментален, — мягко посетовал он, провожая даму к креслу. Он устроил её подле своего стола и позвонил в маленький колокольчик.

— Возможно, мой помощник уже объяснил вам, что нынче вечером я до отказа завален массой неотложных дел, и, к несчастью, это ограничивает время, которое мог бы уделить вам. Посему осмелюсь предложить приступить к делу без промедлений. Что могло привести вас к нам, в Рабобанк, перед самым началом рождественских каникул?

— Деньги, — отвечала Лелия. — Наследство моего дорогого последнего супруга. Он оставил огромную сумму для воспитания нашей единственной дочери. И я бы хотела часть этих денег, если возможно, поместить в ваш банк.

— Конечно, это возможно. Мы будем счастливы довольствоваться той ролью, которую вам угодно будет для нас отвести. Не хотите ли вы, к примеру, назначить нас в опекуны над её наследством?

— Не совсем. Моя дочь именно сейчас путешествует по Европе, и я желаю обеспечить все её потребности. Но ведь я вверяю вам… мои личные средства… и не хотела бы, чтобы они обратились просто в деньги.

— Понимаю, — отвечал Веербум. — У вас есть что-то для дополнительного обеспечения — насколько я понимаю, под эти вложения вы желаете оформить заём? В таком случае, ваши сбережения не превратятся просто в наличные, и ваши интересы не будут ущемлены. Вы используете свои вложения лишь как обеспечение кредита. Хотели бы оформить этот счёт на имя вашей дочери?

— Нет — только на моё имя, — заявила Лелия. — И желаю, чтобы мне можно было снимать с этого счета деньги тогда, когда я захочу, — к примеру, прямо сейчас.

— Значит, это надо будет оформить несколько иначе, — заключил Веербум. — Вы хотите не просто получить кредит — а открыть счёт, в который уже естественным образом и будут включаться все срочные выплаты. Мы же оформим его в виде займа. Если я правильно понял, вы намерены выдавать своей дочери чеки, по которым она сможет получать деньги с этого счета. Таким образом, вы сможете полностью контролировать ваши капиталы. Весьма разумно, если мне позволено будет высказать моё мнение.

— Так это возможно сделать в вашем Бэнкс?

— Безусловно, нет ничего проще, моя дорогая леди. И на какую сумму вы предполагаете оформить заём, чтобы завести открытый счёт?

— Именно поэтому я и хотела говорить только с вами, мсье Веербум. Это довольно большая сумма.

— И насколько же она велика, моя милая баронесса? — вежливо улыбаясь, осведомился Веербум.

— Двадцать миллионов американских долларов, мой дорогой мсье Веербум.

Веербум на мгновение остолбенел, но вскоре снова обрёл дар речи.

— Ах, конечно. И какова же сумма дополнительного обеспечения вашего займа?

— Сорок миллионов долларов будет достаточно? — мило улыбнулась она.

— Сорок миллионов в обеспечение двадцати миллионов займа? — переспросил Веербум, не веря своим ушам. — Уверяю, что с этим не будет никаких проблем, милая баронесса. Но нельзя ли было — поскольку на носу каникулы и банк уже закрывается — предложить вам сейчас просто подписать некоторые бумаги, в потом бы я связался с вами примерно через неделю в Баден-Бадене, где, насколько мне известно…

— Это не может быть возможно, — возразила Лелия. — Я желаю брать с собой много миллионов сегодня — сейчас. Потому что у меня нужда, я принесла ценные бумаги — для дополнительного обеспечения — прямо с собой.

Лелия распахнула свой толстый портфель и высыпала из него кучу оригиналов ценных бумаг, чьи поддельные копии пылились ныне в хранилищах Треста депозитов в Нью-Йорке. Они завалили весь стол Веербума, и он, остолбенев от неожиданности, с большим трудом заставил себя взять в руки.

В этот момент появился лакей.

— Чай для мадам, — приказал ему Веербум, он весь трясся, в горле у него пересохло. — И не принесёшь ли мне бренди? На самом деле, принеси-ка прямо графин. Мадам, вы не откажетесь выпить со мною за компанию глоточек бренди?

Лелия милостиво кивнула и улыбнулась.

— Ах, да, Ганс, — добавил Веербум, внезапно кое-что вспомнив, — ты не передашь секретарю, что надо позвонить по номеру, по которому у меня была назначена встреча на шесть часов, и предупредить, что я задерживаюсь? Благодарю тебя.

ОПЕРАЦИИ С ФИНАНСАМИ

Если бы не новая экономическая система, сложившаяся после воцарения машинной индустрии, мы по-прежнему считали бы получение прибыли с вложенного капитала нормальным и безусловно законным источником дохода.

Торстейн Веблен Век машин

Двадцатого декабря, в воскресенье, исполнился почти месяц после той памятной ночи в опере. И нынешний дневной спектакль немецкие боги благородно пропустили ради прекрасных глаз известной французской охотницы за счастьем — давали «Манон». И это показалось мне вполне подходящей прелюдией перед рано наступившими, полными чудесных предчувствий вечерними сумерками.

Я обожаю ту сцену, в которой Манон отвергает жизнь королевы Парижа и, с головы до ног обвешанная бриллиантами, сломя голову мчится в Сен-Сюльпис, где совращает с пути истинного своего прежнего любовника, уже почти постригшегося в монахи.

Манон была классическим типом женщины, мечущейся между любовью к деньгам и любовью к мужчинам. И, как и во всякой порядочной опере, деньги под конец берут верх. Даже отдавая Богу душу, страдая от нищеты и унижения, Манон при взгляде на звезды в небесах вспоминает те бриллианты, что сверкали на ней тогда, когда она купалась в роскоши.

Я возвращалась домой туманным вечером в весьма приподнятом настроении — и не только из-за того, что люблю это оперу, но и из-за сознания того, что ведь это не я, а Манон потерпела в конце концов фиаско.

Вернувшись домой, я прошла на террасу, чтобы внести в комнату некоторые из своих зимних орхидей. Здесь туман оказался плотным до такой степени, что я даже не смогла различить возвышавшийся подобно фаллическому символу над Центральным телеграфом шпиль Траханной Лилии — несравненный памятник тому пожарнику, на пару с которым сия сумасбродная дама удивляла весь город.

Я как раз готовила чай, когда зазвонил телефон.

— Добрый вечер, моя дорогая, — промурлыкал в трубке знакомый вкрадчивый голос… Я решил позвонить, так как подумал, что тебе будет приятно поздравить меня с днём рождения.

— А сегодня день твоего рождения? — переспросила я. — А я-то считала, что сегодня день рождения Бетховена.

— Великими судьбами подчас управляет единый дух, — отвечал он. — А кроме того, мне и впрямь есть что сегодня праздновать: мы идём строго по графику.

Проклятье. Неужели он хочет сказать, что завладел всеми необходимыми ему ценными бумагами и уже готов переходить ко второй части пари — вложению капитала? А я все ещё топчусь на месте. Ведь, пока Тавиш с командой не подберётся к нужным мне файлам, я не имею возможности завладеть обменными фондами. И в эту минуту мысль о заключённом пари стала действовать на меня угнетающе.

— И что же ваша троица намерена предпринять для празднества? — спросила я его, стараясь переменить тему беседы.

— Мы с Джорджиан, конечно, весь день работали, — сообщил он. — К концу недели уже покончим с печатью. А Лелия отправилась в Европу, чтобы помочь нам не прозевать сигнал к старту.

Итак, я располагала как хорошими, так и плохими новостями. Хорошими, безусловно, являлись те, что они провозятся ещё несколько дней, — стало быть, в моем распоряжении остаётся вся следующая неделя. А вот плохие… я решила, что их надо уточнить.

— Вы что же, отправили Лелию в Европу совсем одну? — спросила я. — Надеюсь, вы хорошо сознаёте, на что пошли.

— Ей совершенно ничего не грозит, — возразил он. — Она повезла с собой те самые оригиналы ценных бумаг, которые мы подменили фальшивками, чтобы открыть кредитные счета в различных банках континента. Никому и в голову не придёт подробно расспрашивать даму, подобную ей, тем более что она открывает такие большие счета. Но она не просто превращает ценные бумаги в наличность — она готовит все к тому, чтобы в нужное время мы могли завладеть этой наличностью.

— Остаётся только надеяться, что стартовый сигнал, который вы так стараетесь не прозевать, не обернётся против вас, — предупредила я. — Я знаю Лелию достаточно давно. Она обожает всем вертеть по-своему.

— Представь мне судить об этом самому, — невозмутимо отвечал он. — Ну, а кроме того, кто-то же должен пустить пробный шар. К концу недели, как только мы закончим печатать и подменять облигации, будет уже слишком поздно, чтобы суетиться с открытием европейских счётов. Ведь Рождество на носу — и европейские банки закроются на каникулы. В противном случае нам придётся дожидаться начала года.

Боже правый, а ведь так оно и есть! А я-то совершенно упустила из виду то, что у меня в распоряжении всего четыре дня, а там — сочельник, и вся наша банковская машина будет приостановлена для ежегодного профилактического осмотра. И если до этого я не успею ввести программы, с помощью которых собираюсь ограбить обменные фонды, — мне тоже придётся дожидаться первых чисел Нового года. Тогда мы отстанем от Тора на целые недели — и все огромные суммы, которые можно было бы прибрать к рукам в момент повышенной банковской активности перед концом года, уйдут как вода в песок! Как я могла оказаться в дураках?!

— А как продвигается твоя маленькая кража, моя дорогая? — поинтересовался Тор, словно читая мои мысли.

— Просто великолепно, — браво солгала я, про себя чертыхаясь из-за его пресловутой прозорливости и пытаясь собраться с мыслями.

Чайник на плите засвистел. Я машинально сняла его и чуть не выплеснула кипяток себе на ноги. От моего неловкого скачка телефон с грохотом свалился на пол. Подняв его, я услышала смех Тора на другом конце провода.

— Послушай, у тебя совсем ничего, не выходит? Ну, я и не сомневался в том, что ты излишне самоуверенна. Зато тебе будет весьма приятно вновь оказаться в Нью-Йорке после стольких лет отсутствия и быть занятой той работой, которая тебе уготована самой природой. Почему бы тебе прямо сейчас не признать свой проигрыш?

— Цыплят по осени считают, — гордо возразила я, размазывая ногой образовавшуюся на полу лужу. — Почему ты так уверен, что я уже пропустила первый мяч?

— О, я всегда отдавал должное твоей выдержке — даже в преддверии полного и неотвратимого краха, — признался он. — Но ведь тебе так и не удалось проникнуть даже в простые файлы, скажи честно?