Дитя Всех святых (№1) - Дитя Всех святых. Перстень со львом

В неверном свете костров Франсуа узнал знамена д'Одрема, де Сансера, де Бурбона, де Танкарвиля… Теперь настала пора англичан испытать на себе численное превосходство противника. Рыцари один за другим сдавались в плен, пехотинцев настигали и приканчивали. Томас Гренсон тоже был взят. Дело сделано. Франсуа взволнованно подумал о своем отце, убитом при Креси… Понвиллен стал первой французской победой над англичанами. При Кошреле побеждены были король Наварры и капталь де Бюш, здесь — маршал Англии со своими людьми. Двадцать четыре года спустя Гильом де Вивре и его товарищи были отомщены!

То тут, то там еще продолжались редкие стычки, но коннетабля уже окружили ликующие победители. Он снял шлем и разразился торжествующим смехом. Бертран был мокрый, взъерошенный, но ничуть не казался усталым. Франсуа заметил его многочисленные морщины и седые волосы: Геклену было пятьдесят лет…

***

После победы при Понвиллене французская армия была распущена. Отвратительная погода не позволяла продолжать боевые действия, и король Карл решил сделать перерыв. Прежде чем предпринять новый поход, следовало упрочить свои завоевания. Поэтому все разъехались по домам, в том числе и Франсуа, который в сопровождении Бидо ле Бурка, будущего капитана замковой стражи, прибыл в Вивре 16 декабря 1370 года, в день святой Аделаиды. А уехал он в Испанию 22 августа 1365 года, то есть почти пять с половиной лет назад!

Стоило ему войти в свои владения, как он был встречен крестьянами с трогательной сердечностью. Весть о его возвращении немедленно распространилась по всей сеньории и скоро достигла слуха Ариетты. Прежде чем показались башни замка, Франсуа заметил облако пыли, летящее ему навстречу: это была она!

Она неслась во весь опор. Ее зеленое платье сверкало на солнце, рыжие волосы развевались по ветру, словно шелковые ленты на навершии шлема, и он тотчас же понял: она его атакует! И он сам помчался ей навстречу, испуская крики радости. Ариетта была все та же: вернулось время его благословенных поражений в любви! Только что он одержал вместе с дю Гекленом победу, а теперь ему предстоит повергнуться в прах перед собственной женой…

Тому, что за этим последовало, сделался свидетелем ошеломленный Бидо ле Бурк. Он увидел, как два всадника встретились и как в этот миг Франсуа поднял на дыбы своего коня, заставляя его приплясывать на месте. Тогда Ариетта развернулась и, не слезая с лошади, сделала ему знак следовать за собой. Франсуа повиновался. Они направились к какому-то разрушенному дому, стоящему неподалеку, и скрылись из виду.

Сообразив, наконец, что происходит, хоть и несколько сбитый с толку предшествующей сценой, Бидо встал на страже, чтобы удалить отсюда любого нескромного зеваку, и принялся ждать.

Ждать ему пришлось гораздо дольше, чем он предполагал. Измерить время он никак не мог, поскольку ни один колокол не был слышен, но Бидо счел его бесконечным. Порой он восклицал:

— Ну прямо как звери!

И это была сущая правда! Никогда еще Франсуа не был так пылок, и никогда еще Ариетта не была так ненасытна: с момента их расставания прошло пять лет, и она хотела, чтобы они занялись любовью пять раз подряд…

Наконец они появились, оба верхом. Они в первый раз взглянули друг на друга. До этого им как-то не удалось друг друга рассмотреть в своем ослеплении. Только теперь они начали присматриваться. Ариетта воскликнула:

— Как вы стали красивы!

Франсуа, смеясь, попросил ее объясниться. Она ответила, что загар на лице в сочетании с золотистыми волосами придал ему новое очарование. Он заметил в ответ:

— А вы ничуть не изменились!

Это не было лестью, она по-прежнему оставалась похожей на ту, которую он увидел в первый раз наутро после Рождественской ночи 1357 года. Тогда ей было семнадцать лет, теперь — тридцать, но ему казалось, что время не властно над ней. Что давало ей эту таинственную власть?

Они проехали мимо Бидо ле Бурка, даже не заметив его. Чтобы привлечь к себе их внимание, тому пришлось шумно прочистить горло. Франсуа, наконец, вернулся с небес на землю и представил своей жене нового капитана. Ариетта была удивлена его наружностью, но обошлась без замечаний на сей счет. Она пустилась галопом в сторону замка.

— Посмотрим на детей!

Изабелла и Луи ждали отца на подъемном мосту. Но Франсуа видел только Изабеллу. Как только он спешился, она бросилась к нему, чтобы поцеловать, однако он резко остановил ее порыв.

— Что с тобой такое?

Изабелла была ранена в голову. Лоб закрывала широкая повязка. За нее ответила Ариетта:

— Она, никого не спросясь, баловалась с «чучелом», вот и получила шаром прямо в висок. Несколько дней мы опасались худшего, но врачи говорят, что останется всего лишь шрам.

Франсуа смотрел на свою дочь чуть ли не с испугом. Ей было девять лет, но она выглядела как мальчишка лет двенадцати. Да, да, мальчишка, потому что Изабелла де Вивре походила на что угодно, но только не на девочку! Он разглядывал ее большие руки, сильные бедра, толстые пальцы, ладони, покрытые мозолями и ссадинами, ее толстощекое лицо, выпачканное землей… На ум ему пришел один-единственный образ: дю Геклен! Ну да, так и есть, его дочь наводила на мысли о дю Геклене!

Тем временем Ариетта перечисляла ее главные проступки:

— Она беспрестанно дерется с сыновьями слуг, забирается на дозорную площадку и шалит там, убегает в лес и рвет свое платье, лазает за птицами по деревьям…

Опустив голову с притворно сокрушенным видом, Изабелла вдруг живо воскликнула:

— Расскажите мне о крестовом походе! Сколько неверных вы убили?

— Здравствуйте, отец.

Луи приблизился и почтительно поклонился в свою очередь. Франсуа повернулся к нему. Голос, который он слышал впервые, был спокоен и уравновешен. У Луи были красивые темные, хорошо расчесанные волосы и маленькое личико с соразмерными чертами. Он был одет с большой тщательностью. Все в нем указывало на послушного и аккуратного ребенка. Франсуа поцеловал его и обнял за плечи.

— А ты не спрашиваешь, сколько неверных я убил в крестовом походе?

Луи покачал головой:

— Мне это не интересно.

Франсуа отступил и посмотрел на своего сына с удивлением.

— Ну-ка, объяснись…

— Прежде чем отправляться в крестовый поход, надо освободить нашу собственную землю.

— И что же ты называешь «нашей землей»?

— Францию, конечно!

Франсуа был поражен. Он вспомнил, как ему самому было трудно понять, что же такое «Франция», когда Ангерран говорил о ней, а вот для Луи это нечто само собой разумеющееся, очевидное.

— Значит, Франция тебя интересует больше, чем сеньория Вивре?

— Да, отец. И я думаю, что если бы все сеньоры относились к ней так же, то мы бы не узнали этих бед.

— Откуда ты про все это знаешь?

— От проезжих, которые останавливались в замке, от слуг, от гостей, от крестьян…

— Ты с ними говорил?

— Нет, я слушал.

Франсуа долго смотрел на своего сына. Все, что тот сказал, было правильно, но держать столь осмысленные речи в его возрасте… в этом было что-то противоестественное. Франсуа резко спросил:

— Ты умеешь ездить верхом?

— Мать предлагала научить, но мне это не интересно.

— Ну так вот, с завтрашнего дня ты начнешь учиться этому со мной! И мы будем заниматься с утра до вечера, если потребуется!

Вмешалась Ариетта:

— Вам надо еще кое-что сделать: научить читать вашу дочь. Я не хотела открывать без вас Жанову книгу.

Жан… Франсуа спросил, какие были новости от Жана. Ариетта ответила, что у него все хорошо. За время его отсутствия Жан два раза заезжал в Вивре. Его учеба все еще продолжается. Он будет магистром через семь лет…

Со следующего дня жизнь в Вивре пошла своим чередом. После ночи с Ариеттой, столь бурной, словно и не было их встречи в разрушенном доме, Франсуа направился в конюшню и, выбрав две лошади, покинул замок вместе с сыном. Когда они вышли на дорогу, он велел мальчику сесть в седло. Луи неуклюже повиновался. Франсуа пустил свою лошадь галопом, и Луи, предоставленный самому себе, сделал то же самое. Результат не заставил себя долго ждать: вскоре мальчик упал.

Франсуа остановился. Тот встал с окровавленной головой. Падение могло быть и смертельным, но Франсуа сознательно шел на этот риск. Было необходимо, чтобы его сын понял, что такое опасность. Он снова приказал ему:

— Садись в седло!

Луи безропотно повиновался и вытер тыльной стороной оцарапанной ладони кровь, заливавшую ему лицо. Франсуа вздохнул с облегчением: мужества его сыну не занимать. И только после этого он начал урок собственно верховой езды.

Вернувшись, они услышали в замке большой шум. Причиной послужил новый капитан. Бидо ле Бурк обосновался в той части замка, которая предназначалась для стражи, — на внешней стороне лабиринта, и, отнесшись к своим новым обязанностям очень серьезно, решил навести порядок в гарнизоне. Он раздавал солдатам пинки направо и налево, каждого костерил на особый лад и всем обещал, что уж теперь-то все пойдет по-другому. Франсуа улыбнулся: до чего же удачной оказалась идея привезти сюда Бидо! В своей новой роли он просто превосходен!

Но вот, наконец, после обеда Франсуа раскрыл Жанову книгу. С самого крещения Изабеллы она хранилась у Ариетты в комнате, на аналое. Это был большой и толстый том. Франсуа положил его на стол и уселся между женой и дочерью. Он нажал на застежку, раскрыл, и они все трое ахнули от восхищения.

На первой странице была только буква «А», прописная и строчная. Трудно было вообразить себе что-нибудь более красивое. Буква была составлена из крыльев бабочек, перышек, сухих лепестков, золотых и серебряных блесток и чего-то еще, уже с трудом определимого. Это было так же прекрасно, как и удивительно. Восхищенная Изабелла хотела заглянуть на следующую страницу, но Франсуа ей в этом отказал: она должна сначала научиться писать букву «А». Девочка тотчас же принялась за работу.

***

Пришло Рождество и было очень веселым. Ради десятой годовщины их свадьбы Франсуа попросил Ариетту надеть платье Французской Мадам. Даже Изабелла, довольно равнодушная к украшениям, пришла в восторг и немедленно потребовала себе такое же. Бидо ле Бурк, обычно обедавший вместе со стражниками, на этот раз разделил праздничную трапезу с хозяевами. Строго предупрежденный Франсуа, он не поносил в присутствии Ариетты этих свиней-англичан и не горланил свои песни. Он только пил, пока не сделался совершенно пьян, и тогда спокойно заснул.

Вскоре после Нового года Франсуа получил послание от Мардохея Симона. Узнав о приезде сира де Вивре, куссонский управляющий давал ему подробнейший отчет о состоянии дел в сеньории. Обустройство переселенцев прошло превосходно. Далее следовали длинные материальные обоснования и выкладки, которые Франсуа пропустил. И только в самом конце письма Мардохей упоминал о Юдифи. Он благодарил своего сеньора за его благородный поступок. Они с Юдифью сразу же поладили и полюбили друг друга. Они заключили брак в нантской синагоге, и Юдифь родила девочку, которую назвали Мириам.

Уроки верховой езды Франсуа не прекращал и зимой, с радостью установив, что его сын постепенно вошел во вкус. Порой они даже устраивали скачки ради удовольствия. Каждый их урок по заведенной привычке заканчивался соревнованием. Франсуа принимал меры к тому, чтобы выигрывать только честно, после того как они бурно оспаривали результат. Луи возбужденно вскрикивал и смеялся… Франсуа был счастлив. Своим воспитанием он намеревался сгладить некоторые крайности в характере ребенка. В Луи от природы было заложено политическое чутье и чувство ответственности, оставалось только добавить к ним физические качества. И, продолжая таким образом, Франсуа сделает из него превосходного рыцаря.

Каждая страница Жановой книги содержала одну букву алфавита. Когда они добрались до «Z», Франсуа спросил себя, что же такое может быть на следующей странице, и перевернул ее не без любопытства. Там оказалась одна короткая фраза: «Не надо ненавидеть волков». В первый раз не было ни крыльев бабочек, ни перышек, ни блесток. Фраза была каллиграфически выписана чернилами и украшена орнаментом, как это часто встречается в книгах, но все вместе выглядело замечательно. Заглавная буква с заставкой отличалась изысканным рисунком, а всю страницу в целом окаймлял фигурный фриз из танцующих волков.

Изабелла, по-прежнему очарованная, постаралась как можно лучше прочесть фразу, чтобы поскорее перейти к следующей странице. В течение некоторого времени все страницы походили одна на другую, поскольку содержали единственную фразу в обрамлении прекрасных рисунков. Потом иллюстрации вдруг исчезли, и из всех картинок к тексту осталась лишь затейливая буквица. Несколько разочарованная Изабелла принялась за чтение. Но разочарование быстро забылось: это оказалась короткая побасенка в подражание «Роману о лисе», изрядно ее позабавившая.

Вслед за баснями последовали сказки и новеллы, занимавшие по нескольку страниц, на которых уже не оставалось ничего, кроме текста. Оказавшись перед такой страницей в первый раз, Изабелла даже разозлилась, но история оказалась настолько увлекательной, что она быстро забыла, что картинок больше нет.

Весной они начали настоящий роман, написанный убористым почерком; он занимал собой весь остаток книги. Чтение было трудным, но Изабелла приложила все свое усердие, чтобы добраться до конца, и вот однажды, в июле, была прочитана последняя строчка. В книге оставалась всего одна страница. Когда Франсуа раскрыл ее, он сразу же узнал нервную руку своего брата, скоропись которого уже видел, когда тот делал заметки под диктовку мэтра Эрхарда. Изабелла даже наморщила лобик и высунула язык, чтобы лучше сосредоточиться, и прочла:

Не показалось ли тебе, что роман, который только что прочитан тобою, гораздо прекраснее буквы «А», встретившей тебя на первой странице? Однако он написан крохотными черными буковками, в которых вроде бы нет ничего веселого. Но зато они рассказали тебе историю, и эта история гораздо лучше самой красивой из картинок. Дитя мое, станешь ли ты со временем рыцарем или благородной дамой, люби книги, и они станут твоими друзьями. Они дадут тебе то, чего не сможет дать жизнь: розы зимой, снег летом, даже любовь, когда она уйдет из твоего сердца. Они будут преданно служить тебе. Можешь ли ты приказать уняться дождю и сиять солнцу? Закрой книгу, что говорит тебе о дожде, и открой ту, где говорится о солнце, и солнце засияет. Все это происходит по одной-единственной причине, которую ты, быть может, поймешь, когда вырастешь: слова гораздо сильнее вещей.

Так кончился 1371 год. Изабелла приохотилась к чтению и все больше времени стала проводить за книгами, сначала вместе с Франсуа и Ариеттой, а потом и одна. Ради этого она оставила свои чересчур подвижные игры, меньше интересовалась оружием, меньше требовала рассказов о войне. В свою очередь, и Луи полюбил верховую езду и уже не морщился, когда отец заявил ему, что скоро займется с ним фехтованием.

Франсуа был доволен. Еще несколько усилий, и его дети станут такими, какими он желал их видеть. Единственным его беспокойством было то, что война может вернуться в любой момент и тогда ему придется расстаться с ними на неизвестное время…

***

Такой момент настал в середине мая 1372 года. Военные действия возобновились. Франсуа надлежало присоединиться к коннетаблю в Пуату. Опять расставание! Ариетта улыбалась, как обычно, Изабелла плакала, как и в прошлый раз. Единственным отличием стало то, что Луи теперь тоже плакал.

Франсуа попросил Бидо ле Бурка сопровождать его. Ему нравилось присутствие этого человека, к тому же он мог послужить ему чем-то вроде оруженосца. Французскую армию они застали перед крепостью Сен-Север, на берегу Эндра. Дю Геклен, выступивший в поход в начале июня, не терял времени даром. За один месяц он взял все главные укрепленные пункты верхнего Пуату: Монморильон, Монконтур, Шовиньи. Сен-Север оставался последней преградой перед Пуатье…

Французская армия была внушительна. Под началом дю Геклена собралось не меньше сорока восьми знамен, два маршала Франции, герцог Беррийский, брат короля, герцог де Бурбон и цвет рыцарства. Франсуа не видел ничего подобного со времени общего сбора в Шартре, предшествовавшего сражению при Пуатье.

Стены Сен-Севера были высоки и не страдали от отсутствия защитников, чьи головы виднелись из-за зубцов. Продвигаясь вдоль валов, Франсуа заметил вдалеке палатку под знаменем с черным двуглавым орлом. Он решил подъехать поближе. Ему захотелось вновь увидеть, пусть даже мельком, того, кого он не встречал со времени битвы при Понвиллене. Кто знает, может он сумеет приблизиться к нему настолько, чтобы заговорить?

Но Франсуа не хватило на это времени. Совсем неподалеку от него какой-то солдат, пренебрегая опасностью, спрыгнул в ров за своей секирой, которую туда уронил. Оказавшись в воде, он не сумел выбраться самостоятельно, и человек десять его товарищей выстроились цепочкой, чтобы помочь ему в этом. С высоты стен дождем посыпались камни и стрелы. Прибежали вызванные на подмогу солдаты со щитами-павуа и осадными лестницами. Скоро ров был преодолен, и началось восхождение под градом камней и потоками кипящей смолы. Дух дисциплины еще не до конца преодолел индивидуализм и стремление к подвигам: армия самостоятельно бросилась на штурм.

Франсуа не хотел идти на приступ без приказа, но, с другой стороны, не мог же он сидеть сложа руки, когда остальные рисковали своей жизнью! Что касается Бидо ле Бурка, тот ждать не стал и бросился в ров, подняв невероятный фонтан воды. Франсуа решился последовать его примеру. В конце концов, какая разница, лезть на стены сейчас или потом?

То же самое подумал и коннетабль, когда, поспешно предупрежденный, прибыл к месту происшествия. Увидев, что дело уже сделано и штурм начался, он пожал плечами и заметил тоном фаталиста:

— Раз эти сами начали, пускай и остальные присоединяются!

И он быстро отдал приказ. Скоро уже вся армия участвовала в штурме; загромыхала артиллерия.

Всем разновидностям боя Франсуа предпочитал именно взятие крепостей, хотя испытал это приключение всего один раз, довольно давно, при Мелёне, и потому теперь горел желанием пережить его снова. Ничто его так не возбуждало, как подъем навстречу врагу. Сливались две реальности, материальная и духовная; доблесть измерялась количеством пройденных ступеней… Одна лестница оказалась свободна; те, что взбирались по ней еще мгновение назад, корчились теперь внизу, ошпаренные потоком кипящего масла. Туда и устремился Франсуа.

У него не было щита — только шлем да доспехи. Он подвергал себя немалой опасности, но не думал о ней. Насколько другие обстоятельства вынуждали к размышлениям и осторожности, настолько в этот момент важно было не думать вовсе.

Опасность пришла оттуда, откуда Франсуа не ждал. Пока он поднимался, ни один камень в него не попал; зато внезапно стала отдаляться от стены его лестница, которую оттолкнули из-за зубцов длинными жердями с развилкой на конце. Его ожидало неизбежное падение на спину. Во время своего полета Франсуа молил Бога о прощении грехов — и вдруг очутился в воде! Ему повезло угодить в ров. Мокрый насквозь, он нащупал дно, встал на ноги и поднял забрало, чтобы выплюнуть залившуюся в рот воду. Потом рассмеялся и вернулся к подножию стены.

Раздался оглушительный грохот, усугубленный страшным толчком. Франсуа швырнуло на землю. Он поднялся, едва придя в себя, и увидел саперов, закладывающих в стену очередной заряд. Как раз в этот момент подоспел Бидо ле Бурк и вырвал мешок с порохом у одного из саперов.

— Дай-ка сюда, ты не умеешь.

Франсуа последовал за ним, немало удивленный.

— Неужели и впрямь знаешь, как обращаться с этими штуками?

— А ты как думал? В ротах чему только не научишься!

Не обращая внимания на потоп, лившийся на него сверху, Бидо стал внимательно исследовать стену, ощупывая камни, просовывая пальцы в щели кладки. Наконец, он нашел, что хотел. Зажегши фитиль, он оттащил Франсуа назад и бросился вместе с ним на землю. Прогремел взрыв. Бидо вернулся и осмотрел результаты. Стена хоть и не была пробита, но повреждена основательно. Остальные саперы это заметили и заложили свои мины туда же. Вскоре образовалась брешь.

Бидо обнажил меч.

— Ну вот! В такую дыру и кит башку просунет! Пошли!

Защитники отреагировали стремительно. Предвидя повреждение стены, они натаскали к этому месту вязанки соломы и теперь подожгли. Франсуа и Бидо встретил настоящий пожар. Они отступили и, возможно, так и не смогли бы пройти здесь, если бы в тот же момент по лестницам и через другие проломы осаждающие не ворвались в крепость. Предоставленный самому себе за отсутствием людей, которые могли бы его поддерживать, костер стал быстро гаснуть.

Сражаться практически не пришлось. Видя, что положение безнадежно, английский капитан, командовавший гарнизоном, сдался. И тут Франсуа довелось впервые присутствовать при странной церемонии: повинуясь приказу, солдаты разделили всех пленных на две группы, с одной стороны англичане, с другой — французы. Когда дело было сделано, появился дю Геклен собственной персоной. Он любезно поприветствовал английского капитана и его рыцарей.

— Благородные господа, вы храбро сражались. Вы — мои пленники…

Затем он повернулся к французам.

— А этих немедля повесить!

Солдаты похватали пленников и поволокли их к наспех сделанным из штурмовых лестниц виселицам. Один рыцарь, уже с веревкой на шее, умоляюще крикнул дю Геклену:

— Но почему, монсеньор? Почему вы обходитесь с нами более жестоко, чем с англичанами?

— Потому что они — враги, а вы — предатели.

— Предатели?

Видимо, рыцарь так ничего и не понял, поскольку мгновение спустя повис в воздухе все с тем же удивленным видом…

***

Сразу после взятия Сен-Севера к коннетаблю примчался запыхавшийся всадник. Его послали жители Пуатье. Они готовы открыть ему ворота, но действовать нужно быстро: к городу движется англо-гасконское войско под командой капталя де Бюша. Дю Геклен без промедления вскочил в седло, призвал последовать за собой тысячу рыцарей и умчался во весь опор.

Франсуа и Бидо оказались в числе добровольцев. Франсуа был особенно взволнован, приближаясь к местам, о которых сохранил столь ужасные воспоминания. Но теперь на душе у него было легко: в конце скачки их ждала победа. Он не ошибся: тысяча всадников ворвалась в распахнутые настежь ворота, а несколько часов спустя, на исходе утра 7 июля, капталь обнаружил ворота уже наглухо запертыми и повернул восвояси. Имя «Пуатье» перестало ассоциироваться с унижением и бесчестьем. Город снова стал французским, и это событие получило отклик по всей стране.

Тогда огромная армия дю Геклена, включавшая в себя не меньше десяти тысяч рыцарей и тридцати тысяч пехотинцев, разделилась. Сам коннетабль с наибольшей ее частью взял направление на Сентонж, а менее значительные отряды получили приказ блокировать укрепленные пункты, которые предстояло взять. Таким образом, Франсуа оказался под стенами Субиза в отряде Рено де Пона.

Субиз, мощная цитадель, не имел намерения сдаваться, и Франсуа приготовился к длительной осаде. Однако Рено де Пон из-за собственной беспечности не оградил себя от внешнего нападения. И вот 12 июля, в сиксту, находившееся неподалеку войско капталя де Бюша совершило внезапный налет. Как и все остальные, Франсуа собирался полдничать. Он не успел даже схватиться за оружие. Какой-то всадник соскочил на землю и замахнулся на него своим мечом.

— Вы мой пленник, мессир!

Голос с грубым гасконским выговором… Франсуа был взбешен. Капталь! Пока он тешил себя мечтой, что отныне его ждут одни лишь победы, капталь захватил его в плен, а он даже не сумел оказать сопротивления!

Весь оставшийся день люди капталя обшаривали французский лагерь и методично его грабили. Их основной добычей стало вино. Они начали пить и, хотя с наступлением темноты могли спокойно войти в Субиз, продолжили опустошать бочки.

Пленников собрали в нескольких палатках под надежной охраной. Перед глазами Франсуа опять стоял ужасный образ: Туссен, пронзенный копьем. Ведь он клялся, что заставит капталя и его людей искупить это преступление, а в итоге сам угодил в плен, как мальчишка, пока поглощал из миски бобы с салом!

Внезапно раздались крики и топот коней. Франсуа рискнул выглянуть из палатки. Их стражи сбежали. Какие-то всадники, каждый с факелом в одной руке и мечом в другой, рубили людей капталя. И при этом кричали на каком-то странном языке. Вроде бы даже на английском… Что все это значит? Его взяли в плен гасконцы, а освобождают англичане? Мир перевернулся!

Через несколько минут бой закончился. Франсуа испытал огромную радость, заметив вдалеке капталя, в свой черед ставшего пленником. Нечасто доводится испытывать такую резкую перемену участи. Франсуа обратился к одному из своих освободителей, проходившему мимо:

— Кто вы? Англичане?

— Вот уж нет, мессир! Мы и сражаемся-то потому, что ненавидим их. Мы из Уэльса. Валлийцы!

Это были люди Ивейна Валлийца. Оуэн Лоуготч, которого французы, не будучи в состоянии выговорить его имя, прозвали Ивейном Валлийцем, был всем хорошо известен. На службу к французскому королю он поступил недавно, но уже блестяще проявил себя. Однако пленение капталя стало бесспорно самым громким его подвигом.

***

В скором времени, в конце сентября, дю Геклен при посредстве переговоров добился сдачи Сента. В следующем месяце ему сдалась Ла-Рошель, после того как коннетабль поклялся уважать ее вольности. Тем временем все сеньоры из Пуату, Ониса и Сентонжа, державшие сторону англичан, укрылись в Сюржере, где их и осадила французская армия.

Сдаваться они не торопились. Они доподлинно узнали, что король Эдуард готовит вторжение во Францию всей своей армии и что, несмотря на свою болезнь, прибыл даже Черный Принц. Не за горами новая битва при Креси. Надо только дождаться ее…

Но ничего подобного не произошло. Англичане, не сумев превозмочь неблагоприятного ветра, так и не высадились во Франции. Проболтавшись девять недель в море, они вернулись. Король, пойдя на эту авантюру, растратил целое состояние, а принц окончательно потерял то немногое, что еще оставалось у него от здоровья. 1 декабря осажденные в Сюржере, узнав об этом, сдали город, выговорив себе сохранение жизни.

Десять дней спустя дю Геклен и его люди вернулись в Париж, уводя за собой пленников. Воодушевление народа еще больше возросло при виде капталя, закованного в цепи. Смерти его не предали. Согласно договору, заключенному в Бретиньи, Гасконь официально считалась английским владением, поэтому в предательстве обвинить гасконца было нельзя. Однако он был заключен в Тампль без возможности выкупа. Как когда-то в случае с дю Гекленом и Черным Принцем, раздались голоса, пытавшиеся убедить Карла V освободить пленника, но король не обратил на них никакого внимания. Он весьма мало пекся о соблюдении феодальных обычаев, но зато очень много — об интересах страны. Жан де Гральи, капталь де Бюш, так и остался в застенках Тампля.

После своего триумфального шествия по Парижу армия дю Геклена снова отправилась в те провинции, где только что сражалась. Теперь ей предстояло, взяв крепости меньшего значения, окончательно утвердить отвоеванные земли за Францией. Таким образом, настал черед сдаваться Ниору, Ла-Рош-сюр-Иону, Лузиньяну, Коньяку…

Для Франсуа и Бидо ле Бурка началась монотонная жизнь. Взятие всех этих городов осуществлялось путем переговоров, так что после Субиза сражаться им больше не пришлось. Потянулись дни лагерного прозябания со всем, что оно таит в себе невеселого и тягостного. Для себя самого Бидо нашел выход и практически не трезвел, но Франсуа предавался отчаянию. Воспоминание о счастливых минутах, проведенных с Ариеттой, становилось порой таким острым, что впору было выть с тоски. Думал он также и о том, как выросли Изабелла и Луи…

Но когда они расположились на зимние квартиры в Коньяке, стало еще хуже. Карл V и дю Геклен решили не распускать армию в ожидании возможного английского наступления, которое так и не состоялось. Франсуа от нечего делать затеял отпускать бороду, желая посмотреть, будет ли он похож на Эда де Вивре — такого, каким он был представлен на витраже в его замковой часовне. Но, в конце концов, нашел свой внешний вид отвратительным и побрился.

Пришла весна 1373 года, а в армию так и не поступило никаких новостей. Неведение измучило Франсуа. Только высокое начальство получало какие-то известия. Сиру де Вивре часто приходилось встречаться с Жаном де Танкарвилем. Крестный отец его сына бывал на военных советах у коннетабля, и Франсуа однажды отважился задать ему вопрос, но тот замкнулся, и Франсуа больше не настаивал.

Наконец в мае армия двинулась к Парижу. На этот раз Франсуа удалось кое-что разузнать: герцог Ланкастерский готовит новый набег по направлению к столице, и им предстоит сорвать его планы. Состоится ли настоящее сражение? Мысль была не такой уж нелепой. На стороне французов был численный перевес, а с дю Гекленом во главе победа вполне возможна…

Именно это и обсуждалось на военном совете, собранном королем во дворце Сент-Поль, когда армия расположилась в окрестностях столицы. Рискнуть, поставив на карту все, казалось очень заманчивым. Победитель при Кошреле был способен уничтожить противника раз и навсегда. Но воспротивился этому сам дю Геклен. Любая битва зависит от случая. Нельзя в прямой схватке с противником играть судьбой целой страны. Зато, если отказаться от сражения, враг сам изнурит себя, так ничего и не добившись. Было решено укрепить парижские предместья, сильно пострадавшие в прошлый раз. Что же до всего остального, то оно отдавалось на полный произвол англичан. Дю Геклен со своей армией будет неотступно преследовать врагов и беспрестанно тревожить нападениями.

***

Герцог Ланкастерский высадился в Кале 25 июня 1373 года. Сопровождали его герцог Жан IV Бретонский, Эдуард Спенсер, коннетабль Англии, пятнадцать тысяч человек и тридцать тысяч лошадей. Как только об этом стало известно, армия дю Геклена выступила в поход, держа путь на север.

Ланкастер начал с опустошения Артуа и Пикардии. Он двигался медленно, действовал методично. В начале августа он принялся за Вермандуа.