Он - это «перестройка». «Перестройка» - это он. Все согласны: без него все пошло бы иначе. Почти все согласны: без него будет хуже - хаос, распад, возвращение к страшному прошлому. Название сборника статей виднейших сторонников реформ - «Иного не дано» (1988) - можно прочитать как: не дано иного пути, но также: не дано другого Лидера.
      Так было всегда. Генеральный секретарь, Вождь накладывал свой отпечаток на время, подчиненное ему. Каждый из предшественников Михаила Горбачева делал это по-своему. Индивидуальность Вождя, его склонности, вкусы, характер, пороки и добродетели (если удастся их обнаружить будущим историкам) в значительной степени определяли характер страны в данный исторический момент, условия жизни ее обитателей.
      Пять лет - срок не слишком большой. Сталин держал абсолютную власть более четверти века. Не слишком маленький: Ленин стоял у руля около 5 лет. Пять лет - время, которое - примерно - было необходимо всем преемникам Ленина для концентрации власти, для реализации возможностей, которые дает пост генерального секретаря.
      [374/375]
      Михаил Горбачев умело использовал время: он достиг высшей власти, пожалуй, быстрее своих предшественников. Через пять лет после своего избрания на пост № 1 в партии он располагает всеми возможностями генерального секретаря, добавив к ним возможности председателя Верховного совета. С марта 1990 г. он избирается Президентом СССР, на пост, которого никогда раньше не было. Формально, юридически, Горбачев обладает большей властью, чем ее имел Сталин. Он - законно - вождь партии и глава государства.
      Никогда, после Сталина, ни один советский лидер не был так популярен, как Михаил Горбачев, за границей. В 1989-1990 гг. в странах Запада его предпочитали президенту США. Его имя кричали демонстранты в Праге, Восточном Берлине, Варшаве, выражая желание избавиться от своих коммунистических вождей. И веря, что он - поможет.
      Восхождение Горбачева к высшей власти было неудержимым. Он сумел сразу же представить себя как единственную альтернативу «застою» брежневской эпохи, «волюнтаризму» хрущевского времени, как единственно возможного Спасителя, который выведет страну из кризиса. Серьезных противников у архитектора «перестройки» не было. Были соперники и те, кто прохладно относился к идеям генерального секретаря. Они безжалостно выбрасывались из центрального аппарата. «Чистка» носила, по традиции, введенной Хрущевым, бескровный характер: те, кто мешал Горбачеву, отсылались на пенсию. Удары, как правило, наносились неожиданно. Многие намеченные «на выход» должны были долго ждать своей очереди, подвергаясь обстрелу в печати, служа предостережением другим. К осени 1989 г., после «добровольного» ухода из ЦК 110 ненужных лидеру членов партийного «парламента», после увольнения в отставку первого секретаря ЦК Украины Щербицкого, первого секретаря ЦК Молдавии Гроссу, Михаил Горбачев мог сказать себе: главная, важнейшая цель первого этапа «перестройки» - достигнута. Вся власть в его руках.
      [375/376]
      Имея время, Вождь мог бы оглянуться, разглядывая с вершины власти принадлежащие ему владения. Но времени нет. В апреле 1985 г., когда новый генеральный секретарь впервые изложил свой Проект, речь шла о «предкризисном» состоянии страны, которое, казалось, быстро и легко излечивалось. Нужно было только «раскрутить маховик». Через пять лет ни у кого нет сомнения в глубине кризиса, переживаемого империей, идеологией, на которой она была воздвигнута, ее гражданами. Горбачевское пятилетие отмечено парадоксом: чем выше поднимался вождь по лестнице власти, тем больше ускользала она из его рук, раскрошиваясь в экономических и социальных конфликтах, в кровавых межэтнических столкновениях, в усилиях сдвинуть с места партийный аппарат. И в то же время Горбачев остается, взойдя наверх, единственным Хозяином, если подразумевать под этим понятием человека, принимающего окончательное решение по всем вопросам.
      Место Михаила Горбачева в событиях минувшего пятилетия, его роль в них, не могут не привлекать внимания к личности вождя, к его делам и словам. Многочисленные биографии, появившиеся почти сразу же после избрания Горбачева генеральным секретарем, выражали надежды на «хорошего» коммуниста, традиционно питаемые каждый раз верой, что Он должен прийти. Вопросы о новом Вожде, естественно, задавались прежде всего на его родине. Все сравнения с предшественниками были в его пользу: молодой, почти юный рядом с Брежневым, Андроповым, Черненко; обещавший все исправить; объявивший войну алкоголю; привлекший сразу же на свою сторону интеллигенцию. Вскоре, однако, стали возникать вопросы. По мере восхождения Горбачева вопросы становились все многочисленнее и настойчивее.
      Вопросы не были связаны только с недовольством, вызванным реформами. Удовлетворение плохим, но гарантированным существованием, страх перед переменами - врожденные качества советского гражданина. Они - в разной степени - присущи всем людям. Тацит начал «Жизнь
      [376/377]
      Агриколы», рассказ о событиях, происходивших в 1 веке н. э., словами: «Слабостью нашей природы объясняется то, что лекарства действуют медленнее, чем болезни, что легче целиком задавить вкус к инициативе, чем его оживить. Бездействие приносит даже некоторую сладость…» Вопросы стали задавать сторонники реформ.
      В августе 1987 г. московский сатирик Аркадий Арканов рассказал о некой карликовой планетке, которая находилась под контролем Земли и где одиннадцать очередных наместников не могли справиться. На Земле сконструировали электронного наместника, заложили в его устройство всеобъемлющую мудрость, убийственную логику, способность к глубокому анализу и глобальному синтезу, дали библейское имя «Соломон» и отправили на планету. «Самое главное, решил «Соломон», пробудить инициативу и самосознание. А для этого нельзя позволять им соглашаться со мной по каждому поводу». А дальше в рассказе повествовалось о том, как «Соломон» пытался заставить жителей планеты быть независимыми и, несмотря на свои электронные качества, потерпел неудачу1. Примерно в это же самое время французский писатель Клод Симон, приглашенный в качестве Нобелевского лауреата на так называемый Иссык-Кульский форум, увидел и услышал генерального секретаря. Он показался ему «последним отпрыском династии гангстеров, который получил воспитание в швейцарском колледже (с той разницей, что он не воспитывался в Швейцарии, но сам себя воспитал, своими собственными силами, в самой гуще джунглей, единственным законом которых были хитрость и насилие, что включало серьезную предрасположенность к обращению как с тем, так и с другим) и, вернувшись на родину после учебы в лозаннском университете, где миллиардеры и гангстеры давали образование своим детишкам, взялся за переориентировку семейного бизнеса в деловые отрасли с почтенной репутацией, то есть не такие шаткие, не такие наивно грубые и более рентабельные, чем убийства на выходе из баров или массовая отправка на каторгу…»2
      Эволюция оценки Горбачева Андреем Сахаровым демонстрирует
      [377/378]
      перемены отношения к Вождю, вызванные его поведением и его действиями. Освобожденный Горбачевым в декабре 1986 г. из ссылки, Сахаров, еще не получив возможности выступать в советской печати, говорил американскому собеседнику, что жизнь стала «несравненно свободнее, несравненно менее контролируемая. Ежедневно мы удивляемся тому, что читаем»3. В марте 1987 г. академик Сахаров, выступая на московском форуме «За безъядерный мир, за выживание человечества», поддержал предложения о разоружении, отметив, что «несмотря на происходящие в стране прогрессивные процессы демократизации и расширения гласности, положение продолжает оставаться противоречивым и неопределенным…» «Правда», публикуя материалы о Форуме, сообщила об участии в нем Сахарова, но упомянула из его выступления лишь то, что он «отметил несостоятельность позиции сторонников СОИ»4. В интервью для журнала «Тайм» академик Сахаров говорил о том, что «Горбачев и его сторонники, которые ведут трудную борьбу с окостеневшими догматическими, эгоистическими силами, заинтересованы в разоружении…» А также о том, что Запад и весь мир должны быть заинтересованы в успехе реформ в СССР: «экономически сильный, демократический и открытый Советский Союз будет важным гарантом международной стабильности, хорошим и надежным партнером в общем решении глобальных проблем»5.
      В 1988 г. оценка Андреем Сахаровым процессов, идущих в стране, и роли и характера Горбачева начинают меняться. В июне, выступая на пресс-конференции в здании министерства иностранных дел, Сахаров называет генерального секретаря «выдающимся государственным деятелем», но говорит о том, что «перестройка» не пошла еще достаточно глубоко6. В сентябре Сахаров говорит о неудачах «перестройки», в частности о проблеме Нагорного Карабаха, об отказе осудить вторжение в Чехословакию в 1968 г., о препятствиях, которые чинятся газетам и журналам, выступающим с критикой. И называет Е. Лигачева «очень опасной реакционной силой»,
      [378/379]
      мешающей идти вперед7. В декабре 1988 г., выступая в советском посольстве в Париже, Сахаров впервые говорит: «Горбачев заслуживает нашего доверия…Это выдающийся, искренний и незаурядный политик. Но, конечно, некоторые черты его характера меня беспокоят… Например, его тенденции к антидемократическим компромиссам и его притязания на личную власть»8.
      Триумфально избранный народным депутатом академик Сахаров публично столкнулся с генеральным секретарем на заседаниях съезда народных депутатов. Андрей Сахаров отказался голосовать за Горбачева при выборах председателя Верховного совета, убежденный, что президент страны должен избираться всенародным голосованием. Выступая на съезде в последний день его работы, Сахаров предложил исключить из конституции СССР статью 6, предоставляющую партии тотальную власть в стране, и говорил о том, что Михаил Горбачев собрал в своих руках почти неограниченную власть. Председательствовавший Горбачев неоднократно пытался прервать речь депутата Сахарова, который спокойно продолжал говорить. Тогда был выключен микрофон. Страна могла видеть оратора, но не слышать его. В заключительном слове Горбачев счел необходимым «отбросить инсинуации относительно того, что я сосредоточил в своих руках всю власть». Это, заверил генеральный секретарь и председатель Верховного совета, противоречит «моим идеям, моему представлению о мире и даже моему характеру».
      В сентябре 1989 г. в интервью для «Ле Монд», на вопрос «Какого вы мнения сегодня о Михаиле Горбачеве?», Сахаров ответил: «С одной стороны, я понимаю, что он - инициатор перестройки, которая была исторической необходимостью. С другой стороны, я вижу, что он ведет себя очень нерешительно… Так что создается впечатление, что единственным реальным изменением был его собственный приход к власти. Это, может быть, некоторая утрировка, но все же это так»9. В ноябре, разговаривая по телефону с представителем бастующих шахтеров Воркуты, Андрей Сахаров подвел горькие итоги «перестройки»: «Наша экономическая
      [379/380]
      и административно-командная система - это по существу сталинизм в новой, более гуманной форме, но по-прежнему сталинизм, т. е. антинародная система, антинародная структура, и мы должны бороться за удаление этого сталинского наследия»10.
      Критика политики Горбачева «справа», знаменитыми «консерваторами», «ястребами», «реакционерами», представляется, прежде всего западной печати, естественным свидетельством революционности перемен, начатых Горбачевым. Со второй половины 1988 г. его гораздо более активно - и лично - критикуют прежние вернейшие сторонники. Историк Юрий Афанасьев, один из руководителей Межрегиональной группы народных депутатов, говорил о «главе государства, совмещающим все посты, какие только можно представить из мировой практики». И продолжает: «Он, по-моему, единственный на земном шаре - и президент, и главнокомандующий, и спикер парламента, да еще верховный жрец - случай уникальный, конечно»11. Сахаров - в интервью - приводит другую формулу Афанасьева: Горбачев должен выбирать: быть ли ему лидером перестройки или лидером номенклатуры. Политолог А. Мигранян использует еще одно сравнение: «Горбачев играет две роли: Лютера и папы. С одной стороны он бросает вызов номенклатуре и хочет разрушить или изменить ее. С другой, в глазах общественности он воплощает эту систему».
      Желание Горбачева играть все главные роли одновременно объясняет нарастающее всеобщее недовольство его политикой. Со всех сторон генерального секретаря и президента, лидера и главнокомандующего, верховного жреца и спикера обвиняют в нерешительности, слабости, потере контроля. Обвиняют «Нина Андреева», секретари областных комитетов партии, члены ЦК и Политбюро, которых принято называть «консерваторами», но обвиняют и те, кого принято считать «либералами». Юрий Афанасьев летом 1989 г. категоричен: «…политический вакуум налицо. Структура власти обрушилась даже в своем основном звене. Политбюро уже не является властным.
      [380/381]
      Местная власть парализована страхом перед предстоящими выборами, верховная - утратой перспективы». Андрей Сахаров говорит: я вижу, что он ведет себя очень нерешительно. Философ Игорь Клямкин напоминает о том, что Наполеон «железной рукой создавал условия для согласия, гармонизации»12. Приобретает популярность среди «либералов» идея выхода из тоталитаризма в демократию с остановкой на этапе авторитарного режима. «Нигде, ни в одной стране, - утверждает А. Мигранян, - не было прямого перехода от тоталитарного режима к демократии. Существовал обязательный промежуточный авторитарный период»13. В 1973 г. говорил об этом А. Солженицын: «Страшны не авторитарные режимы, но режимы, не отвечающие ни перед кем, ни перед чем»14.
      В борьбе за власть после смерти Сталина острейшим оружием стало разоблачение «культа личности». Затем волна «разоблачений» спала, но «за культом Сталина страна пережила пусть в меньших масштабах, но, тем не менее, все тот же культ Хрущева, а затем Брежнева»15. Авторы статьи о культе вождя, опубликованной весной 1989 г., не скрывают, что его время еще не истекло. Они видят причину живучести культа и культового сознания в желании «правящего аппарата сохранить такое сознание». В подкрепление они ссылаются на единственный оставшийся авторитет - Ленина, который, якобы, был противником культа. Достаточно обратиться к сборнику статей, речей, высказываний Ленина, озаглавленному «Об авторитете руководителя»16, чтобы не оставалось сомнения: создатель партии и вождь революции был родоначальником культа вождя. Он не мыслил создаваемого им государства без «строжайшей централизации», без руководителя, обладающего безграничным авторитетом, которому все подчиняются.
      На шестом году «перестройки» обнаружилась острая нужда не в культе, но в личности. Обнаружился парадокс: невиданная власть в руках Лидера и невозможность, либо нежелание, ею воспользоваться. Одна из констант поведения Горбачева - повторяемая им угроза: я могу использовать
      [381/382]
      силу. Он обычно добавляет к ней: но не хочу. На XIX партконференции, сославшись на выступление делегата, призвавшего «стукнуть кулаком», Горбачев объявил: «Вообще, можно, товарищи. Если вы с этим согласны, давайте начнем это делать». И вызвал аплодисменты. Но тут же добавил: «Не это нам нужно… Нам надо удержаться от старых методов… «Эти слова также вызвали аплодисменты17. В интервью журналу «Тайм» в июне 1990 г. Михаил Горбачев напомнил: «Меня лично критиковали за то, что я слишком мягок или слишком демократичен… Меня также критиковали за нерешительность». Подчеркнув, что его ответ интересен не только американцам, но и советскому народу, он повторил свое кредо: быть в центре, главную опасность представляют экстремисты, «левые» и «правые»18.
      Не прекращаются споры: Горбачев не хочет употреблять силу или не может? Может, но не хочет? Хочет, но не может? Выдвигаются различные аргументы в пользу одного или другого объяснения: от демократических наклонностей Горбачева до малочисленности внутренних войск. Поведение Горбачева на протяжении пяти лет позволяет выделить некоторые черты его характера. «Кто он? - спрашивает журналист Николай Шульгин. - Элегантный лидер европейского типа? Борец за прогресс в стане консерваторов? Добряк? Альенде? Петр Первый?.. Мы знали Горбачева как лидера, призывающего к новой революции. Мы знали Горбачева, голосующего за указы о порядке проведения общественных мероприятий (собраний, митингов и т. п.) и о правах внутренних дел». К этому списку можно многое добавить и впечатление противоречивости усилится. Автор статьи «Кто он?» - знает ответ: Горбачев - лидер-демократ, вводящий механизм, который дает возможность менять кадры снизу; «десять лет Горбачева - и наше политическое процветание гарантировано». Наконец вывод: «Горбачев - идеальный центрист, и в этом разгадка его политической тайны. Когда господствует консервативная тенденция, он кажется радикалом. Когда поднимается радикальная волна,
      [382/383]
      он кажется консерватором. Центр - естественное место Горбачева в политическом пространстве, созданном исключительно благодаря его активности»19.
      Идеальным центристом в середине 20-х годов был - Сталин. Центризм - наиболее удобная политика для лидера в период собирания сил. Но тактика Горбачева многим представляется не столько центристской, сколько колеблющейся, извилистой, решающей вопросы от случая к случаю. Его сторонники говорят, что это - политика гибкая. Можно вспомнить определение Бабеля: «Таинственная кривая ленинской прямой»20. Кривая прямой, прямая кривой - иначе: марксистско-ленинская диалектика, которую высоко ценит Михаил Горбачев.
      Политическое мастерство Горбачева проявляется в его нежелании действовать быстро и решительно. Он предпочитает ждать, медлить, рассчитывать на то, что вопрос созреет, загниет и, может быть, исчезнет. Нередко ожидание позволяет Горбачеву перевернуть ситуацию, казалось бы, для него неблагоприятную. Он ждал 12 дней, прежде чем обратиться к народу после катастрофы в Чернобыле. Но затем сумел представить себя жертвой гонки ядерных вооружений и приобрести сочувствие всего мира. В этом, правда, ему сильно помогли американские специалисты по рекламе, нанятые Кремлем. Письмо «Нины Андреевой», представленное как платформа консервативной оппозиции, ждало ответа 12 дней, посеяв сомнения в умах советских граждан, мгновенно поверивших, что «перестройка» кончена. На последовавшей вскоре XIX партконференции Горбачев без сопротивления получил согласие на свое избрание председателем Верховного совета СССР. Отказавшись от решения конфликта между Арменией и Азербайджаном по поводу Нагорного Карабаха сразу же, когда он приобрел остроту, Горбачев наказал армян, удовлетворил желания азербайджанцев, не обидел мусульман-шиитов, продемонстрировал, что Москва остается гарантом безопасности враждующих братских народов СССР. Изредка Генеральный секретарь действует быстро и решительно: после посадки немецкого самолета на Красной площади
      [383/384]
      он немедленно уволил министра обороны. Слабость советской противовоздушной обороны обернулась политическим выигрышем Горбачева. Медлительное накапливание сил, а затем удар на уничтожение - характерные черты Генерального секретаря, не перестающего чистить центральный аппарат партийной власти. Гюго говорил о Робеспьере - в нем сила прямой линии. Сила Горбачева - линия «ленинская», извилистая, зигзагообразная, «диалектическая».
      Важный инструмент в политическом арсенале Михаила Горбачева - страх. Очень скоро после прихода к власти он начал пугать тем, что может ее потерять. Никто из его предшественников не использовал так последовательно этот прием. Он лежал наготове всегда. В 30-е и 40-е годы боялись, что исчезнет Сталин, опасаясь «ястребов», которые могут его заменить. Западные советологи, в первую очередь американские, пугали ужасными последствиями ухода в лучший мир Брежнева. Еще хорошо памятна любовь, которую вызвал повсеместно Юрий Андропов. Эти чувства умело возбуждались соответственными «органами» в стране, у советских граждан, они имели особый успех на Западе. Михаил Горбачев превратил «страхоманию» в профессию. Регулярно, в нужный ему момент, мировая печать поднимает тревогу. Летом 1987 г. он внезапно исчез, что вызвало множество предположений, одно тревожнее другого. Его появление после 52 дней отсутствия успокоило мир. В 1988 г. опасения нарастали и опадали в зависимости от слухов, приходивших из Москвы, и подсчетов сторонников и противников генерального секретаря в Политбюро, производимых на Западе. «Горбачев в опасности», заголовок в «Франкфуртер альгемейне цейтунг»21, повторяется на всех языках мира. Год спустя - осенью 1989 г. - «Вашингтон пост» публикует статью под неизменным заголовком: «Горбачев в опасности, нуждается в быстрой западной помощи»22. Не довольствуясь посредничеством мировой печати, Михаил Горбачев говорит об опасностях, окружающих его лично. По московскому телевидению. В телефонном разговоре с президентом
      [384/385]
      Франции Миттераном. Как сообщил французский журналист Стефан Дени, генеральный секретарь предупредил президента: «В день, когда будет объявлено об объединении Германии, сообщение в две строчки известит о том, что в моем кресле сидит советский маршал»23. В Советском Союзе, правда, есть только один маршал на действительной службе, верный Горбачеву министр обороны Язов, но смысл послания очевиден - берегите меня!
      Пять лет «перестройки» дали очевидный для всех итог: неудача экономических реформ, углубление кризиса народного хозяйства, обострение национальных конфликтов, возникновение центробежных стремлений, пробуждение социального недовольства и т. д. и т. д. Внутренняя политика Горбачева обернулась крахом. Все его успехи - внешнеполитические. В советской истории подобного случая не было: лидер гораздо более популярен за рубежами страны, чем дома. При желании можно найти неожиданные аналогии: президент Индонезии Сукарно, президент Ганы Нкрума.
      Заграничные успехи Горбачева, выражающиеся в его престиже, в доверии, оказываемом его политике, в горячей поддержке «перестройки», объясняются многими причинами. Прежде всего тем, что основное внимание организаторов культа Горбачева было направлено на Запад. Это было, пользуясь военной терминологией, направление главного удара советских масс-медиа, сумевших великолепно организовать, контролировать и использовать западные средства массовой коммуникации. Во-вторых, издавна имелись разработки различных вариантов советской внешней политики, в том числе и вариант, испробованный под названием «мирное сосуществование», «разрядка» предшественниками Горбачева. Одна из причин невиданного успеха советского лидера за пределами его страны - он скроил себя по образу и подобию того, кого ждали. Именно такого коммунистического вождя западный мир ждет со дня Октябрьской революции: миролюбивого, либерального, демократического, но остающегося верным социалистом. И если бы Горбачев продемонстрировал
      [385/386]
      немного жесткости и жестокости, любовь к нему приняла бы характер необузданной страсти. То, что на родине генерального секретаря представляется политикой извилистой, на Западе видится как мудрая - западного образца - политика компромисса. Западу он дал - разрядку в ранее невиданных масштабах, резкое снижение международной напряженности. Понимание того, что он делает это в собственных интересах, не меняет представления о Горбачеве-миротворце. До сих пор живет миф Сталина - освободителя народов, несмотря на то, что война с Гитлером была для Советского Союза войной за существование, а освобожденные в 1945 г. народы Восточной и Центральной Европы были включены в советскую империю.
      Представление о «миротворце-Горбачеве» неизмеримо возросло после того, как осенью 1989 г., которую сравнивали с «весной народов» 1848 г., в социалистических странах Восточной и Центральной Европы произошла смена режимов и компартии потеряли свою «руководящую роль». Репутации генерального секретаря не вредит и то, что постепенно просачивается информация о роли КГБ в «осени народов». Опубликованы свидетельства об участии «органов» в свержении Хоннекера, что стало толчком к развалу ГДР. Английское радио (Би-Би-Си) передало подробности о заговоре, составленном советской и чехословацкой секретными службами с целью заменить во главе компартии Чехословакии «консерваторов» «либералами». С этого началась «бархатная революция», которая, возможно, вышла за пределы плана24. Полностью он удался в Румынии, в меньшей степени в Болгарии…
      «Дары» Горбачева Западу иногда кажутся чрезмерными: его предложения, проекты, планы опрокидывают прежние представления о советской дипломатии и сеют замешательство. Автор «Загадки Горбачева» говорит, что генеральный секретарь дома, «предлагая новое, чаще всего облекает его в старые, привычные большинству формы»25. Как бы совершает революцию украдкой, незаметно для участников. Можно сказать, что во внешней политике Горбачев,
      [386/387]
      даже предлагая старое, всегда облекает его в новые формы. И это приносит отличные дивиденды. Киссинджер заметил, что когда западные государственные деятели не понимают происходящих в мире событий, они благодарят Горбачева. Этим объясняется возможность для Горбачева использовать в свою пользу даже отступление, представлять его как победу.
      В политическом словаре Горбачева центральное место занимает термин: новое политическое мышление. Это значит, как говорится в «Перестройке», по-новому понять мир, увидеть планету единой. Андрей Грачев, опекающий в ЦК КПСС Францию, говорил по французскому телевидению: социализм - меняет кожу. Это, несомненно, очень точное выражение сути «нового политического мышления». Во внешней политике происходит замена терминов. Важнейшим достижением брежневской эры было, как говорил Горбачев в ноябре 1987 г., «обеспечение военно-стратегического паритета с США»26. Обратившись к предметному указателю «Избранных речей и статей» генерального секретаря, мы обнаружим во всех 5 томах выражение: «Паритет военно-стратегический, курс США и НАТО на его подрыв и перечень страниц, на которых объясняется необходимость паритета и борьбы с попытками его нарушить». «Этот паритет, - заявлял, например, М. Горбачев вскоре после своего избрания, - надо всемерно беречь ради мира. Он надежно сдерживает агрессивные аппетиты империализма»27. Автор «Загадки Горбачева» уверяет, что бессмысленно поступают те, кто пытаются найти противоречия в высказываниях генерального секретаря.
      Троцкий, определяя в 1933 г. понятие «ленинизма», восхвалял в нем непревзойденную способность к резкой перемене тактики, «к политике крутых поворотов». Соломон Лозовский, председатель Профинтерна, написал в 1924 г., сразу же после смерти Вождя, брошюру «Великий стратег классовой борьбы». Если подойти к Ленину с точки зрения логики, писал Лозовский, то нетрудно обнаружить противоречия. Стоит, однако, подойти к нему с точки зрения
      [387/388]
      диалектики, обнаружится, что никаких противоречий нет. Окажется, что «Ленин применял тактику крутых поворотов». Автор брошюры приводит примеры: «Выступив за немедленный созыв Учредительного собрания в апреле 1917 г., Ленин, захватив власть, немедленно его разгоняет. Сторонник военного коммунизма, он вводит новую экономическую политику. Сторонник революционной войны, он подписывает в 1918 г. Брестский мир с Германией, а в 1920 г. выступает за революционную войну с Польшей. Не кажется ли в связи с этим деятельность Ленина противоречивой? - спрашивает Лозовский. И отвечает: она может показаться такой лишь кабинетным деятелям, лишь сторонникам т. н. логики и рационализма»28.
      26 апреля 1990 г. Михаилу Горбачеву, выступавшему перед рабочими «Уралмаша», прислали записку. В ней говорилось, что, по-видимому, он не принимал участия в составлении «Открытого письма ЦК КПСС о консолидации» (11 апреля), ибо его смысл противоречит тому, что генеральный секретарь и президент говорил в «Слове о Ленине» (20 апреля). Горбачев заявил, что участвовал в составлении Письма, что никакого противоречия нет, а есть - диалектика.
      Государственный деятель иногда вынужден менять свои взгляды, приспосабливаясь к меняющейся конъюнктуре. Очевидным остается, что изменения взглядов отражают меняющуюся тактику или стратегию. С 1987 г., сначала рядом с «военно-стратегическим паритетом», а затем вытесняя его все больше и больше, появляется выражение «европейский дом». Наконец «паритет» исчезает из словаря Горбачева совсем, «европейский дом» царствует - безраздельно.
      Новая стратегия открыла неожиданные возможности. Нет доказательств существования подробно разработанного плана разложения Европейского сообщества, НАТО - западного союза, который создавался с 1945 г. Можно радоваться «освобождению Восточной и Центральной Европы от коммунизма», появлению коалиционных правительств (по польскому образцу), исключению из конституций
      [388/389]
      статьи о руководящей роли коммунистической партии. Можно - как это будут делать, видимо, все чаще - ставить вопрос о последствиях политики Горбачева. Становятся смешными и бессмысленными все невероятные усилия по созданию Европейского сообщества. Его существование становится ненужным, ибо возможное включение «освободившихся» социалистических стран взорвет Сообщество. Ненужным станет присутствие США в Европе от Адриатики до Тихого океана, ибо квартиру в «Европейском доме» потребует (уже требует) Советский Союз. «Европейский дом» превратится в знакомую советскую коммунальную квартиру.
      Концепция «Европейского дома» позволяет полностью компенсировать прежнюю позицию Москвы в бывшем «социалистическом лагере». Нельзя забывать, что не только политические, но и теснейшие экономические узы вяжут «союзные» страны, как их стали называть, с Москвой. Должно пройти очень много времени (и обойдется это очень дорого), прежде чем возникнут новые связи между «освободившимися» странами и Западом. Учитывая это, можно понять почему Михаил Горбачев дал директиву коммунистическим лидерам социалистических стран - не сопротивляться. Пекин продемонстрировал, что подавление народного движения вполне возможно.
      Центральное место в стратегии Горбачева принадлежит Германии. Как заметил Сталин: «Исторические параллели всегда рискованны». Тем не менее, определенные константы, связанные с географией и историей, бесспорны. Такой константой являются русско-германские отношения. Если даже не уходить в XIII век, к основанию Ганзы, или в XVIII век, к Петру I, открывшему Немецкую слободу в Москве, и Екатерине II, пригласившей немцев из Мекленбурга на берега Волги (их потомки, выселенные Сталиным в Казахстан, возвращаются через 200 лет на «историческую родину»), можно вспомнить попытки сближения в XIX в., в частности, политику Бисмарка. Октябрьская революция не нарушила константы. Скорее - увеличила ее значение.