Она вернулась в каюту с ведром и щетками и принялась за уборку. Пока Гонорий лежал на кровати и мечтал, она налила на пол воды и встала на колени, чтобы как следует вымыть пол. Гонорий, увидев перед собой натянувшуюся сзади тунику рабыни, почувствовал приближение эрекции. Он уже больше недели жил в этой каюте один, и он знал, зачем он попросил Палфурния уступить ему эту девушку.
Гонорий высвободил свой фаллос и спустился с кровати, подошел к ней и поднял тунику. Под туникой ничего не было, как и у большинства рабынь, тогда он тоже встал на колени позади нее, приспосабливая свой член между бедрами. Она ничуть не удивилась и продолжала свою работу. Он взял ее за грудь одной рукой, а другой помог подготовить тот путь, которым собирался пройти.
— Ты не можешь дать мне закончить, а? — спросила она, не прерывая движения своего тела, следовавшего взад-вперед по полу вслед за щеткой.
Она говорила спокойным голосом, свидетельствовавшим о ее невозмутимом характере.
Но вот Гонорий вошел в нее, схватив освободившейся рукой другую грудь. Он входил и выходил, лаская при этом соски молодой девушки, пока не почувствовал, как она заполняется внутри влагой. Она уже оставила щетку в покое и оперлась на руки, отвечая покачиваниями тела на методичные усилия своего нового хозяина. Ей было самое большее семнадцать лет, как и говорил Палфурний там, еще в подвале, но она была очень развита для своих лет.
Гонорий постарался продлить удовольствие, пытаясь не обращать внимания на стоны своей рабыни, которые еще больше разжигали его. Он хотел показать ей, что собирается заботиться о ней и что ее первой обязанностью отныне будет страстное участие в играх хозяина, а вот хозяйственные заботы отойдут на второй план. Он кончил, громко крича, только тогда, когда понял, что она, после нескольких последовательных оргазмов, уже на пределе возможностей. Они упали на пол, так и не разъединившись друг с другом.
* * *
После нескольких минут молчания она развернулась, продолжая лежать рядом с ним. Гонорий сел.
— Как тебя зовут? — спросил он.
Она пожала плечами, уверенная в том, что имя не имеет большого значения, важно лишь одно место на ее теле, которым все распоряжаются на свой лад.
— Наис, — неуверенно произнесла она.
— А как зовут того, кто хотел убить Палфурния?
— Он сказал мне, что его зовут Сатурий.
— Как ты с ним встретилась? — продолжал молодой адвокат.
— Меня продавали в Геркулануме. Он пришел на рынок, увидел меня, посмотрел зубы, захотел увидеть, как я сложена (она указала рукой на низ живота), потом он поговорил с торговцами. Он им сказал, что ищет очень красивую девушку. Но не купил меня. Вернулся на следующий день, осмотрел других девушек, тоже их пощупал и уже начал надоедать торговцам. Но в конце концов взял меня... Я провела несколько дней вместе с ним в Геркулануме, в маленьком домике. Потом он мне объяснил, что мы будем одновременно доставлять удовольствие одному богачу: пока этот тип будет заниматься мной, он сам поимеет его сзади. И если я понравлюсь клиенту и все пройдет хорошо, он купит мне золотой браслет.
— Вы так и оставались в Геркулануме?
— Да.
— Ты не выходила из дома?
— Нет, несколько раз он брал меня с собой.
— Ты знаешь, что кто-то дал ему много денег за то, чтобы он убил Палфурния?
Она пожала плечами:
— Да, конечно, я знаю об этом. После той взбучки, которую я получила у него в подвале, я не могу об этом не знать.
— Видела ли ты того человека, который дал ему деньги?
— Два раза я видела какого-то типа. Сначала он пришел в дом. В тот день Сатурий велел мне выйти во двор. Там был маленький дворик, где стояла цистерна и лохань. Пока они разговаривали, я стирала белье.
— Ты не слышала, о чем они говорили?
— Нет.
— А в другой раз?
— Это было в таверне на берегу моря. Мы там завтракали.
— Так он хорошо с тобой обращался? Он водил тебя завтракать?
— Да, ему было скучно. Он никого не знал в Геркулануме.
— И что же, тот же человек пришел в таверну? Как все происходило? Он пришел или приехал?
— Он приехал на лошади.
— На лошади! А ты не помнишь, как выглядела эта лошадь?
— Помню, потому что, когда тот тип подъезжал, Сатурий увидел его издалека и сказал мне: «Пойди подержи его лошадь, пока я буду с ним разговаривать». Как и в тот первый раз в доме, когда он отправил меня во двор, чтобы я не слышала, о чем они говорят.
— На лошади! — повторил Гонорий. — Это очень любопытно...
Девушка не поняла, почему это показалось ему любопытным, к тому же ей это было все равно.
— А не можешь ли ты вспомнить, в какой день это было?
— Это было приблизительно месяц назад...
— Понятно, а точнее?
— Ну, это трудно сказать.
Она задумалась, пытаясь припомнить точнее.
— Не случилось ли чего-нибудь необычного в этот день? — продолжал задавать вопросы Гонорий.
— Как это?
— Не происходило ли чего-нибудь на улицах? Какого-нибудь праздника, например. В это время обычно проходит праздник Нептуна...
— А! — сказала она. — Было что-то похожее. Накануне люди бросали в море цветы и все такое, на пляже принесли в жертву быка, потому что, когда мы подходили к таверне, на пляже убирали то место, где происходило жертвоприношение. Народ все затоптал и набросал полно мусора, и все было испачкано бычьей кровью.
— Это лучше, — сказал Гонорий. — Ты хорошая девушка. Я понял, в какой день это происходило: на следующий после поднесения даров Нептуну...
Он погладил ее по руке, но она сделала вид, что не заметила этого жеста, хорошо зная из своего опыта, что он предназначался не ей. Ею только обладали, и все.
— А лошадь того человека? — продолжил Гонорий. — Как по-твоему, это животное взяли напрокат или он был ее хозяином?
Тут она принялась смеяться:
— Ну, ты действительно неподражаем! Да какая разница, его это лошадь или нет?
Гонорий опять погладил ее руку, взял в свою, она не сопротивлялась, но постаралась, чтобы рука ее лежала неподвижно.
— От этого многое зависит, — сказал он. — Постарайся вспомнить. Может быть, ты поила лошадь? Это ведь был полдень. Ей, вероятно, хотелось пить.
— Да, конечно. Она была вся в поту. Там около таверны был фонтан с поилкой для скота, лошадь тянула меня туда. Тогда я отвела ее к поилке.
— Не было ли чего-нибудь примечательного на сбруе лошади? На голову обычно надевается кожаная упряжь. Вспоминай!
Девушка опять задумалась.
— Ты прав. На лбу лошади на кожаном ремешке была прикреплена красная лента.
— Ну, тогда ясно, что это была наемная лошадь. Не было ли чего-нибудь другого, например пластинки или медного медальона с номером? Все наемные лошади имеют номера...
— Да, — сказала она. — Была круглая пластинка.
— С выгравированной цифрой?
— Да. Там была цифра...
— Если бы ты могла вспомнить эту цифру, — сказал он, — было бы совсем замечательно. Ты тогда бы получила по золотому браслету на каждую ногу...
На ее лице появилась недовольная гримаса.
— Мне не нужны золотые браслеты.
— А что тебе нужно?
— Кто-то, кто бы содержал меня и не перепродал через три месяца. Кто-то, у кого был бы дом, где я смогла бы остаться жить, и чтобы он не отвел меня на базар для продажи, как поступают с животными... — Она посмотрела на него своим безмятежным взглядом и спросила: — А у тебя есть дом?
— Сейчас нет. Но я смогу скоро его купить. Если только ты скажешь мне, какая цифра была выгравирована на медной пластинке у лошади, это будет лучше всего.
Он подождал немного, и тут она на ладони своей руки нарисовала пальцем одну цифру "X", а потом рядом и другую "X".
— Десять и десять? — переспросил Гонорий.
— Да, я думаю, что так. Я помню, потому что было две одинаковых. Нетрудно запомнить.
— Ты умеешь считать?
Она пожала плечами:
— Не стоит преувеличивать.
— Умеешь читать?
— Очень немного.
— Кто тебя научил?
— Один старик, который купил меня, когда я была маленькой.
— Он с тобой спал?
— Конечно. Он тискал и лизал меня. Он учил меня читать и писать. Но так как он был стар, это не могло продолжаться долго.
— Ты вспоминаешь его?
— Да, иногда. Я думаю, что он дорожил мной и сохранил бы меня. Но самое печальное в том, что старые люди умирают.
Он поднялся, собираясь переодеться.
— Подождешь меня здесь. Когда я вернусь, принесу тебе поесть. — Он наклонился над ней, как бы собираясь поцеловать. — Так ты уверена, что это двадцать? — спросил он еще раз.
— Да, совершенно.
Он прижался к ее губам. Она спокойно посмотрела на него.
— Не надо так стараться, — сказала она. — Не считай себя обязанным.
* * *
Гонорий дошел до маленькой конторки на пристани, в которой путешественники, прибывающие в порт, брали напрокат лошадей и повозки. Только один раб-служащий сидел за маленьким столом.
— Есть ли в Помпеях контора по найму лошадей? — спросил его молодой адвокат.
— У нас есть, — ответил тот.
— У кого это — у вас?
— "Спор — любой наем и аренда", — бросил раб тоном, по которому можно было понять, что тот, кто не знает заведения Спора, скорее всего деревенщина.
— А других нет?
— До прошлого года существовал дом Малвиния, но мы его перекупили, — сказал он с самодовольным видом.
— Ты хочешь сказать, что Спору удалось запачкать того, перед тем как наложить лапу на его заведение?
— Вы хотели взять лошадь или решили опрометчиво поносить наше предприятие? — на этот раз уже с недовольством спросил раб.
— Я прежде всего хочу, чтобы ты мне сказал, где в городе расположена контора Спора.
— Не обязательно идти в нашу контору. Вы можете взять лошадь в наем здесь. У нас всегда есть несколько свободных животных, они стоят около того навеса, где получают портовую пошлину, а две привязаны прямо за этим домом.
— Благодарю тебя, — сказал Гонорий. — Но хочу сначала взглянуть на этих двух.
Молодой служащий пожал плечами. Может, этот тип вообразил себе, что у Спора предлагают неважных лошадей?
Гонорий обошел конторку. Под навесом действительно были привязаны две вполне сносные лошади. Сердце адвоката забилось сильнее, когда он увидел красную ленту на кожаном ремешке, проходившем по лбу обоих животных. Тот, кто организовал покушение на Палфурния, брал лошадь в наем у Спора незадолго до праздника приношения даров Нептуну.
Гонорий дошел до конца улицы Стабий[98], где располагались, прямо напротив водяного замка и рядом с Везувианскими воротами, конторы и конюшни заведения «Спор — любой наем и аренда»; отсюда недалеко было и до дороги на Геркуланум, и до той, которая вела к вулкану. Он вошел во двор, заставленный повозками, заполненный рабами, сновавшими между наемными каретами, и входящими и выходящими из контор клиентами.
Гонорий вошел в одно из помещений и стал расспрашивать о ценах на лошадей и повозки. Писарь пересмотрел несколько пергаментов и регистрационных книг, пока отвечал на вопросы посетителя. Таким образом, Гонорий убедился в том, что в конторе велась подробная запись всех проделанных в день операций.
Он по очереди внимательно посмотрел на всех четверых или пятерых служащих, занимавшихся этими записями, пока один из них, самый молодой, не состроил ему глазки. Гонорий улыбнулся ему, а потом, когда выходил из конторы, опять обернулся и бросил на него последний взгляд. Он понял, что его взгляда ожидали, и тогда спокойно пересек двор, вышел на улицу и уселся там за столик самой ближайшей к конторе таверны, откуда мог наблюдать за всеми, кто входил и выходил из заведения Спора.
Наступило послеполуденное время, от солнца ложились уже наклонные тени, ветер с моря принес прохладу, которая сменила невероятную летнюю дневную жару. Гонорий понял, что молодой писец, на котором он остановил свой выбор, не замедлит выйти так скоро, как только закончит работу. Но что бы ни случилось, адвокат, занимавшийся наследием Менезия, был полон решимости ждать столько, сколько понадобится.
И вот юноша появился во дворе. Гонорий сразу поднялся из-за стола и вышел на улицу, чтобы пойти ему навстречу и сделать вид, что встреча была неожиданной. Внезапно юноша возник перед ним. Они остановились посреди уличной толпы.
— Смотри-ка! Ты закончил работу? — спросил Гонорий.
— Только что.
— Торопишься домой?
— О нет! — живо отреагировал тот.
— Тогда пойдем со мной, выпьем чего-нибудь, — сказал Гонорий, беря его за руку.
Он привел его в таверну, и они сели за стол, из-за которого молодой адвокат только что вышел. Юноша все время улыбался ему.
— Ты из Помпеи? — спросил он.
— Из Рима. Приехал сюда на некоторое время.
Адвокат посмотрел на сидевшего напротив с улыбкой гурмана и продолжил расспросы:
— Твоя работа у Спора тебе интересна?
Тот пожал плечами:
— Я привык к ней...
— Сколько ты получаешь?
— Сто десять сестерциев.
— Это неплохо, — осторожно сказал Гонорий. — А где ты живешь?
— Недалеко отсюда.
Хозяин таверны принес запотевший графин с вином и два глиняных кубка, которые тут же наполнил. Юноша выпил и, осмелев, предложил:
— Если вы хотите, то можно пойти ко мне. Я живу вместе с другом, но вечерами он работает и его нет дома. К тому же он не ревнив, — добавил он с сожалением.
Гонорий положил свою руку на руку юноши.
— Ты очень мил, но я хотел бы прежде попросить тебя об одной вещи.
— Просите что хотите, — ответил тот.
— Я хотел бы, чтобы ты оказал мне одну услугу. И ты получишь свою месячную оплату.
— Да мне не нужны деньги! Если я смогу доставить вам удовольствие, то сделаю, что смогу. Что вам нужно?
— Я хотел бы, чтобы ты кое-что посмотрел в регистрационных книгах, в тех, где записывается наем лошадей. — Увидев изумление, отразившееся на лице собеседника, Гонорий продолжал: — Ведь правда же, что вы каждый день записываете номера сдаваемых в наем лошадей?
— Да, обязательно. Записывается имя того человека, который арендует лошадь, и отмечается сумма внесенного залога. Клиенту вручают расписку в получении денег. Номера расписок нужно также записывать. А когда он возвращает животное, то отмечается, сколько клиент уплатил всего. Вот и все...
— У твоего хозяина все отлично организовано...
— Так это необходимо! Иначе не будешь знать, сколько получаешь прибыли. И у него есть не только лошади, но и повозки, все такое. Так что вы хотите, чтобы я посмотрел?
— Вот что мне нужно уточнить: кому была сдана в наем лошадь номер XX во время праздника приношения даров Нептуну.
Молодой служащий, немного растерявшись, сначала ничего не ответил, но потом сказал:
— И это все, что вы хотите узнать?
— Да, — сказал Гонорий, который снова положил свою руку на руку очарованного им молодого человека, чтобы закрепить свою победу над ним. — Завтра ты посмотришь в книге, и мы встретимся здесь в тот же час! Согласен?
— Но нам совсем не нужно ждать завтрашнего дня! — воскликнул он. — Я могу туда пойти сейчас же. Служащие, которые ожидают поздних клиентов, остаются в конторе до полуночи...
Он поднялся. Гонорий следил, как он перешел через улицу и вошел во двор конторы Спора, несколько минут он оставался внутри помещения, а потом молодой адвокат увидел, как тот вышел и опять пересек улицу, направляясь к таверне. Подойдя, юноша снова сел за стол.
— Я сказал, что забыл записать кое-что в регистрационную книгу о найме лошадей, — объяснил он.
— Итак, — спросил Гонорий, — кто брал лошадь номер XX?
— Ее не брали.
— Как это? — удивился адвокат.
— На протяжении двух недель, за восемь дней до праздника поднесения даров Нептуну и восемь дней спустя, о ней нет никаких записей на каждодневных страницах.
— Ты в этом уверен? — спросил раздосадованный Гонорий.
Он подумал, что его новая рабыня ошиблась или что она назвала первую попавшуюся цифру, чтобы ее оставили в покое. Рабы часто так поступали.
— Что же это, по-твоему, означает? — опять стал спрашивать адвокат. — Лошадь была больна?
— Я подумал об этом и поэтому посмотрел в регистрационной книге больных животных.
— У вас есть и такая книга?
— Конечно. Там записываются лекарства, сколько они стоили, посещения ветеринара и тому подобное... чтобы не переплачивать.
— Так эта лошадь исчезла на пятнадцать дней. Как ты это объясняешь?
— Ну, это очень просто, — спокойно сказал юноша. — Так бывает всегда, когда Спор дает кому-нибудь лошадь бесплатно.
Гонорий постарался скрыть радость от того, что он узнал. Тот человек на лошади работал на Спора, а Спор был агентом Лацертия в Помпеях, наблюдавшим за Палфурнием и всеми остальными делами!
Молодой адвокат приготовил монеты по пятьдесят сестерциев. Он вложил их в руку юноши. Тот покраснел:
— Так мы идем сейчас ко мне?
— Послушай... — сказал Гонорий. — Я благодарю тебя за приглашение. Но сегодня вечером я приглашен к друзьям, куда я должен обязательно пойти. Тем не менее в начале следующей недели я буду ждать тебя у выхода из конторы, и тогда мы пойдем к тебе. — Он пожал руку, в которую вложил деньги. — Я уверен, что мы проведем приятный вечер.
— Очень жаль. Сегодняшний вечер мы бы тоже провели хорошо, — грустно сказал юноша.
— Но ты же не один, у тебя есть друг?
— Он возвращается только к утру. И часто приводит кого-нибудь.
— Понятно... Прости меня. И не забудь: на следующей неделе!
— Мне нетрудно будет помнить об этом, — ответил молодой служащий.
Гонорий положил несколько монет по одному ассу на стол, чтобы заплатить за вино, потом встал. Перед тем как выйти на улицу, он сделал прощальный жест, обернувшись к своему поклоннику, который все еще улыбался ему. Гонорий пошел по улице Стабий, одной из самых оживленных в городе, глазами отыскивая лавочку, где бы продавалось все необходимое для письма: ручки, чернила, пергаменты, гравировальные стили и тому подобное. Наконец он заметил такую, вошел и попросил полдюжины табличек и стиль. Затем он взял одну из табличек и, опершись на пюпитр, устроенный на всякий случай, для удобства покупателей, написал следующие слова: «Я знаю кто: Спор». Он соединил две таблички вместе, чтобы спрятать между ними текст. Девушка-продавщица протянула ему восковую палочку, он подошел к масляной лампе, зажженной именно для таких случаев, растопил воск и запечатал ленту, связывавшую таблички.
Потом он расплатился двенадцатью ассами и, выйдя на улицу, смешался с вечерней толпой: кто-то наслаждался свежестью, кто-то сидел в тавернах, громко разговаривая и забывая дневные заботы и дела. Помпеи, в отличие от Рима, были городом, где бедным жилось так же хорошо, как и богатым. Окруженный необычайно плодородной землей, на которой росла самая лучшая пшеница Италии и три раза в год собирался урожай овощей, город, расположенный на берегу волшебной голубой бухты, где рыбаки каждый день вылавливали живую рыбу, восемнадцать лет назад был почти полностью разрушен землетрясением, но это не убедило жителей оставить его. После стольких лет он все еще отстраивался, деловые люди и патриции истратили целые состояния на его восстановление, которое императорская власть поддерживала как деньгами из государственной казны, так и соответствующими юридическими мерами. "Эпикуреец Палфурний, — думал Гонорий, свернув на Ноланскую улицу[99], ведущую к одноименным воротам, где его новый друг, мошенник, подделыватель документов и отравитель, возвел богатый дом, — выбрал подходящее место для своих бесчестных дел". Тем не менее, как правильно вычислил молодой адвокат, уезжая из Рима, эти дела как бы уничтожали друг друга и приближались к общему концу.
Гладиаторы, стоявшие при входе, узнали нового друга их хозяина, поэтому он беспрепятственно вошел в караульное помещение и, показав таблички, попросил их немедля отнести это послание, сказав, что оно от Гонория, сына Кэдо.
Затем молодой адвокат направился в порт. По дороге он прошел мимо знаменитого магазина Виниция, торговца изысканными продуктами, у которого покупали съестное все жители Помпеи, это предприятие работало уже почти век и кормило еще родителей нынешних покупателей. Тут он вспомнил, что Наис давно ничего не ела. Решив вознаградить ее за то старание, которое она проявила утром, во время уборки каюты, Гонорий купил все самое лучшее: маринованные языки в красивых керамических горшочках, запеченную дичь, покрытую своим собственным оперением, готовую рыбу в мисочках, африканские фрукты и, наконец, два графина с белым и красным вином с большим количеством льда. Виниций, четвертый владелец магазина, носивший это имя, правнук основателя, человек мощного телосложения, всегда одетый в белые поварские одежды, каждый вечер, когда покупателей было особенно много, выходил к прилавкам. Желая понравиться новому клиенту, потратившему так много денег, он отчитал раба, который его обслуживал, и выслал к нему мальчика с двумя корзинами, чтобы тот отнес все продукты ему домой. Гонорий, столько переживший за этот длинный день, легким шагом и со счастливым сердцем шел впереди посыльного. Он обнаружил того, кто занимался тайными делами Лацертия в Помпеях, причем не потратив золота и не пуская в ход кинжала, он много размышлял и сопоставлял, как его учили в правоведческих школах, где он с таким старанием обучался; воспоминания об оргазмах, полученных в объятиях рабыни, и о тех удовольствиях, которые она еще сможет ему подарить, придавали его счастливому настроению оттенок сексуальности. Он поднялся на борт галеры в самом лучшем расположении духа. Уже с причала он увидел Наис, покинувшую душную каюту и ждавшую его на верхней палубе. Он дал один сестерций посыльному, который поцеловал ему руку. Молодая рабыня, молча смотревшая на все, что вынималось из корзин, сразу начала есть и пить.
— Ты голодна? — обеспокоенно спросил адвокат, занимавшийся наследием Менезия.
Она кивнула.
— С каких пор ты не ела? — продолжал он расспрашивать, вспомнив, что она содержалась в подвале, где никто ее не кормил.
— Два дня.
— А почему ты ничего не сказала?
— Я не люблю просить, — ответила она.
Глава 37
Встреча в Геркулануме
Августовской ночью в сторону Помпеи мулы тащили носилки, в которых возлежал Лацертий. Задернув занавески, он тщетно пытался заснуть. Подле, на тонком белье, спал обнаженный пятнадцатилетний мальчик.
Лацертий получил от Спора табличку, в которой тот сообщал ему о необычном поведении Палфурния. К всеобщему удивлению, тот превратил свой дворец, открытый всем ветрам и удовольствиям, в укрепленный лагерь, заполненный гладиаторами, готовыми к военным действиям. В табличке не говорилось о том, что Палфурний начал кое о чем догадываться, — ведь текст, нацарапанный на воске, должен был быть немногословным, — но Лацертий понимал значение этой странной метаморфозы. Раз Палфурний спрятался за спину и мечи молодцов, напоминающих преторианскую гвардию, значит, кто-то предупредил его о том, что против него замышлялось. И это событие заслуживало путешествия в Помпеи, особенно теперь, когда надо было ждать событий и в императорском дворце.
Лацертий испытывал беспокойство. В Риме, среди придворных Домициана, живших в постоянном возбуждении от пребывания в состоянии вечных интриг против Цезаря, Лацертий верил в удачу заговора, готовившегося месяцами. Теперь же, по мере того как удалялся Город, заговорщика, оставшегося один на один с самим собой на пустынной дороге ночью, все больше мучил страх.
Лацертий собрал огромные богатства. Если дело провалится, то он потеряет все, а возможно, и саму жизнь, так как однажды Тит, которому надоест оставаться в дураках, начнет рубить головы, хотя когда-то он поклялся никогда этого не делать. Гнев добрых людей более ужасен. Бессонница завладела путешествующим в носилках человеком, который чувствовал, что заговор приклеился к его коже, как туника, пропитанная кровью Несса[100]. Даже если он сегодня захочет покинуть этот такой непрочный корабль, Домициан не позволит ему.
Носилки мягко покачивались под глухой топот мулов, копыта которых были обернуты тканью, чтобы никакой шум не мешал чуткому сну хозяина. Крепко спавший голый мальчик коснулся одной ногой бедра Лацертия, вызвав у того желание, которым он хотел бы заглушить свою тоску. На прошлой неделе у Коссия Либана он был свидетелем ужасной сцены, которую тому устроила его жена Ацилия. Эфеб забирал у нее все ночи и всю энергию ее Коссия, и она потребовала, чтобы он расстался с ним. Ацилия владела большим состоянием, чем Коссий, и в Риме процесс развода по подобным причинам становился все проще и проще. Коссий сдался, и Лацертию предоставилась возможность перекупить молоденького мальчика. Он взял его с собой в путешествие, опасаясь одиночества.
Лацертий протянул руку и начал ласкать гениталии эфеба. Тот улыбнулся во сне и открыл глаза, затем, поскольку игра хозяина продолжалась, стал целовать его грудь, лаская соски, потом спустился к животу и вскоре нежно взял губами вставший фаллос. Лацертий гладил курчавые волосы своего молодого раба, откинувшись назад в ожидании удовольствия, которое скоро должно было принести ему долгожданное забытье сна.
Лацертий проснулся. Носилки стояли неподвижно. Он раздвинул занавески. Позолоченное утреннее солнце обрисовало тело молодого мальчика, обхватившего голову руками и спавшего на животе. Мулы спали стоя, рабы сидели рядом на траве. Доносилось пение птиц. Небольшой кортеж остановился около фонтана, рядом с кипарисовой изгородью, недалеко от развилки, где дорога на Геркуланум отделялась от дороги, ведущей в Помпеи.
Лацертий выбрался из носилок и подошел к фонтану, чтобы совершить обычное утреннее омовение. Рабы вытерли его полотенцами и подали на подносе завтрак, состоявший из лепешек, сыра и инжира. Немного погодя к носилкам подъехал всадник. Это был приехавший точно в назначенное утреннее время посланец Спора, он, как только ступил на землю, вручил путешественнику табличку. «Этот человек проводит тебя в Геркуланум, в дом, специально для тебя приготовленный, где я и встречусь с тобой еще до полудня», — прочел Лацертий.
Кроме найма мулов, лошадей и повозок, Спор сдавал дома, на месяц или год, поставлял тем, кто в этом нуждался, садовников, обстановку, флейтисток и мужественных или женственных мальчиков. Он мог также предоставить в распоряжение своих клиентов ловких водопроводчиков, чинивших трубы, поваров, способных приготовить пышное пиршество или интимный ужин, украшенный блюдами, возбуждавшими чувственность, и даже кровельщиков, чтобы быстро переложить черепичную крышу. Он разбогател во время восстановления города после землетрясения благодаря тем средствам, которые предоставил ему Лацертий. Никто не знал, что он был его агентом в Помпеях.
Носилки снова тронулись в путь, мальчик по-прежнему спал. Кортеж въехал в Геркуланум и, пробравшись по лабиринту узких улочек, попал в сад в центре города, окруженный высокими стенами.
Лацертий прошел со вкусом обставленные комнаты, украшенные букетами в алебастровых вазах. Потом он взял наугад в библиотеке несколько пергаментных свитков и устроился на свежем воздухе, чтобы почитать в тени деревьев. Первый свиток открывался описанием убийства Калигулы. "Когда он проходил подземной галереей, — читал Лацертий, — где дети из благородных фамилий, приехавшие из Азии, готовились к выступлению на сцене, то остановился, чтобы понаблюдать за ними... В то время, когда он с ними говорил, Херей резко ударил его по шее лезвием своего меча, закричав «Давайте!», и Корнелий Сабин, бывший среди заговорщиков, прямым ударом пронзил ему сердце. Свалившись на землю и дергаясь всем телом, он кричал, подавая знак, что еще жив... "
Лацертий перевел взгляд с пергамента на розарии сада. Не было ли знаком то, что первый же попавшийся ему под руку пергамент рассказывал об убийстве императора Рима? А если Домициан в последний момент попросит его занять место среди тех, кто должен будет сразить его брата? Что тогда будет делать он, Лацертий? А если заговор провалится? "Услышав его крики, с палками прибежали носильщики, — прочел он дальше, — а за ними — его германские телохранители. И они убили нескольких заговорщиков и даже нескольких невинных сенаторов... "
Таким образом, заговор удался, но многие из тех, кто нападал, также погибли. От нескольких ударов мечами или кинжалами они потеряли своих рабов, угодья, сельские дома, компаньонов или компаньонок по кровати — все то, что позволяло им наслаждаться жизнью...
Теперь свиток, который он продолжал разворачивать, напомнил, как Гальба предпочел сам предоставить свое горло убийцам, как Вителлия волокли крюком к Тибру, чтобы сбросить туда, как отравленный Клавдий умирал в ужасных мучениях...
— Рим! — пробормотал Лацертий. — Неужели все, кому ты даешь титул цезаря, должны так заканчивать свою жизнь?
Пока он раздумывал, раздались шаги, обернувшись, он увидел, как к нему подходит улыбающийся Спор.
Подошедший был высоким красивым тридцатилетним мужчиной, с тонкими чертами лица, который совершал все, даже преступления, с необычайной грациозностью. Палфурний по сравнению с ним был просто персонажем комедии: смешной коротышка с бородавкой и животом. Спору же преступное начало лишь придало особое очарование порочности.
— Ave, Лацертий!
— Сядь около меня, прелестный юноша! — тепло сказал римлянин; вид этого элегантного человека со спокойными движениями внушал доверие. — Говори! Как дела?
— Нам подменили Палфурния, — любезным тоном сказал Спор. — Я послал ему молодого человека и молодую девушку, то есть тот подарок, которым он, как ты знаешь, так любит лакомиться, только на этот раз подарок был отравлен; я думал, что им нетрудно будет пройти сквозь все заслоны крепости, где он замуровал себя. Молодой человек, настоящий атлет, нес на теле тот предмет, который должен был всадить в спину хозяина дома, и это кроме того обычного оружия, которое он должен был бы воткнуть в привычное место. После чего ему нужно было убежать через террасу. Но обмануть стражников Палфурния оказалось невозможно. Они раздели молодого человека догола и нашли то, что он прятал.