Дикари

— А если он заговорил? — разволновался Лацертий.

— Человек, уговоривший его оказать нам эту услугу за восемьдесят тысяч сестерциев, был не из наших краев и покинул город, как только сделка была совершена.

— Прости меня за то, что я засомневался в твоей осторожности, — улыбнулся Лацертий. Он подумал немного, прежде чем навести преданного ему человека на еще одну идею. — А как идут дела у Эфестиоса? — спросил он через некоторое время.

— У Эфестиоса? Ты имеешь в виду его гладиаторов? Дела очень плохи, ведь мы все для этого сделали, что смогли...

— Не смог бы ты позвать его сюда? Скажи ему, что некто хочет помочь деньгами его семье[101].

— Ты это говоришь серьезно?

— Я всегда говорю серьезно.

— Я могу прямо сейчас послать за ним. Он будет очень удивлен, когда увидит того, кто протягивает ему руку помощи...

Спор пошел отдать приказание, а римлянин на время вернулся к пергаментам, но потом, решив, что сейчас не следует думать об убийствах, которые залили кровью всю историю империи, начиная с Брута и Цезаря, отодвинул свитки.

* * *

Раб вел через сад шестидесятилетнего человека, шагавшего за ним немного сгорбившись, как будто на него давила грусть, читавшаяся на его лице. Школа гладиаторов ланисты[102] Эфестиоса, располагавшаяся в Геркулануме, долгое время соперничала со школой Палфурния в Помпеях. И после долгих лет борьбы она проиграла это сражение; было известно, что школа стоит на пороге краха.

Спор был прав: лицо Эфестиоса сразу выразило недоверие, как только он разглядел, кто сидел на скамейке в саду.

— Великие боги! — воскликнул он. — Что на этот раз от меня хочет мой недруг Лацертий? Неужели в этом цветущем месте я угодил еще в одну ловушку, после того как попался во все предыдущие?

— Сядь, Эфестиос! — бросил, смеясь, римлянин. — Гебе нечего опасаться меня...

— Вот так новость! — язвительно произнес тот в ответ.

— Как твои дела, Эфестиос?

— Избавь себя от моего возмущения, которое вызывают у меня твои слова, иначе я отвечу тебе, и ты знаешь, какой я дам ответ.

— Но все-таки? У тебя есть долги?

— Их немало.

— А есть чем заплатить?

— О, Везувий с дымящейся головой, возвышающийся над этим городом, — вскричал разорившийся, — скажи мне, что это не сон и что действительно присутствующий здесь мой мучитель недавно послал за мной одного из своих рабов! Что ты еще придумал, Лацертий, раз делаешь такое предложение?

— Я придумал извести твоего недруга Палфурния, — неожиданно сказал римлянин.

— Ох, ох! — запричитал Эфестиос, который уже слышал о том, что его противник внезапно закрылся в своем доме со своими людьми. — Значит, времена переменились... Но что ты подразумеваешь под словом «извести»? Это слово может означать многое. Если ты хочешь нанести ущерб его делам, как ты поступил со мной, то у меня на это нет больше средств...

— Не заставляй меня объяснять тебе точнее. Каким инструментом ты орудуешь в совершенстве? Мечом, ведь так?

— Так ты хочешь, чтобы я покончил с ним с помощью меча?

— Многими мечами.

— То есть? Я не прошу тебя быть точным, но выражайся хотя бы яснее...

— Палфурний больше не выходит из дому. Он окружен своими людьми, которые уже давно ненавидят твоих учеников. Разве несколько лет назад не началась между ними та знаменитая драка, закончившаяся несколькими трупами? И если твои гладиаторы, после того как какой-нибудь инцидент публично столкнет их с чужаками, захватят часть жилища противника, никто не будет особенно удивлен. Произойдет жестокая схватка, во время которой Палфурний может быть ранен. Во время этого ожесточенного поединка между людьми, привыкшими идти до конца, Палфурний поймет, что рана была роковой.

— Это точно, — согласился Эфестиос, который уже обрел свое хладнокровие. — Риск действительно очень велик.

— Случайная кончина Палфурния поможет твоим делам, — заметил Лацертий. — Тебе предоставляется случай взять верх и даже устроиться в Помпеях. Здесь найдется больше людей, чем в Риме, которые смогут тебе помочь...

— Ты все объяснил и точно, и ясно, — произнес удовлетворенный собеседник. — Твой посланец сказал мне, что кто-то заинтересован в моих делах и хочет помочь мне деньгами. Я не ошарашен, но все-таки удивлен, что этот «кто-то» — Лацертий...

— Так вот, ты видишь, Эфестиос, что бывают несчастные и благоприятные дни! Ветер меняется. А чтобы быть точным до конца, не назовешь ли ты мне цифру твоих долгов?

— Я боюсь, что долг приближается уже к полутора миллионам.

— Я готов внести эту сумму. К тому же мы перекупим дело Палфурния у наследников.

Впервые за весь разговор печальное лицо Эфестиоса повеселело.

— Лучше иметь тебя другом, чем врагом, — произнес он.

— Думаешь?

* * *

Когда Эфестиос ушел, снова показался Спор.

— Садись рядом со мной, — сказал римлянин. — Мы еще не закончили. Я приехал не только из-за Палфурния, есть еще одно дело. Тебе ведь известно, что галл Сулла, наследник Менезия, сейчас находится на серных рудниках.

— Да, я знаю.

— У тебя есть там кто-нибудь, кто мог бы оказать тебе услугу?

— Я на самом деле знаю одного человека, который оказывает услуги. Не из-за дружеского расположения ко мне, но за деньги.

— Узнай у него, сколько он попросит за то, чтобы Сулла, уже обессилевший от многих ран, полученных в цирке, не смог долго работать на руднике. Ну, скажем, не больше месяца. С ним может произойти несчастный случай. Ведь там, наверху, используют повозки. Одна из них могла бы сбить его с ног и проехать по нему... Если сумма, которую запросят, будет умеренной, то заплати половину вперед, а остаток — как только все будет сделано...

— Договорились. Я отправлю кого-нибудь на рудники в ближайшие дни. Когда ты выезжаешь в Рим?

— Завтра утром. Отныне не надо далеко удаляться от города...

— Вот как! — произнес Спор.

— Теперь это вопрос дней. Говорят о двух неделях...

— Действительно, ждать недолго, — заметил Спор. — Тем не менее раз ты должен провести ночь в этом доме, то не прислать ли тебе нескольких молодых девушек?

— Я как раз хотел попросить тебя об этом, мой дорогой Спор, — сказал он, дотронувшись до руки своего компаньона.

Глава 38

Торговля серой

Недалеко от Геркуланума, там, где рядом с дорогой располагался общественный фонтан и сдавались в аренду склады, Котий решил остановить свое войско и разузнать о серных рудниках.

Две крестьянские повозки, на дне которых были спрятаны как луки и стрелы Тоджа и персидских лучников, прошедших на ферме серьезную подготовку и в совершенстве владевших грозным оружием, так и мечи и копья ветеранов, остановились перед одним из складских помещений. Старуха проделала весь путь не сходя со своего осла — это было сильное животное, выведенное галлами, которое стоило дороже хорошей лошади. Она была одета как почтенная пожилая женщина, а не как рабыня; Хэдунна, в добротном платье для путешествий, ехала на муле, золотое кольцо на ее щиколотке говорило о том, что она очень молодая и изысканная служанка своего хозяина, любителя обладательниц молодой кожи.

Котий дошел до Геркуланума пешком и, переходя из одной таверны в другую, спрашивал, где могло располагаться товарищество ветеранов. В каждом городе империи имелось товарищество бывших легионеров, размещавшееся в самом городе или его окрестностях. Ему объяснили, где находилась эта организация. Завязав беседу с двоими пожилыми людьми, которые по возрасту могли бы руководить секретариатом местного товарищества, Котий рассказал, что намеревается основать в этом городе какое-нибудь дело, а потом заговорил о серном руднике. Он якобы собирался заняться торговлей серой и поэтому интересовался, продавали ли рудники то, что добывали, и нет ли уже в Геркулануме кого-то, кто подумал об этой торговле раньше его, Котия, и каково, наконец, положение с серой на рынке на сегодняшний день?

Один из заслуженных ветеранов, центурион в прошлом, оценил решимость, исходившую от Котия, и назвал ему имя человека, про которого раньше было слышно, что он занимался этой торговлей и имел собственное судно, доставлявшее серу повсюду. В конце концов этот человек свернул дела, так как стал стар да и доходы уменьшились, насколько это известно центуриону. Имя человека, о котором шла речь, было Мессий Балбус, и центурион не слышал о том, чтобы тот умер. Его склад был расположен в порту, и, может быть, он там до сих пор и находится, так как аренда очень дорога и владельцы стараются сохранить их до последнего. Котию оставалось только пойти туда, что он и сделал, поблагодарив бывшего центуриона и второго воина, ни разу не раскрывшего рта и погруженного в счета товарищества, которое собиралось давать ежегодный праздник со сбором средств в помощь нуждавшимся семьям бывших легионеров.

В порту ему действительно указали на дом, где по-прежнему жил торговец Балбус, правда немного сокративший расходы и уже оставивший торговлю. Тот любезно принял ветерана. «Нет, — сказал он, — никто не заменил меня ни в Геркулануме, ни в Помпеях. Мой сын не захотел унаследовать мое дело, он уехал в Африку, чтобы жить там с женщиной, в которую влюбился. Да, конечно, торговля серой не очень выгодна, но можно продержаться, если вывозить ее далеко, есть такие места в Средиземноморье, где это редкий товар. Но нельзя забывать и о пиратах, с которыми приходится считаться». У него на складе оставались еще сотни мешков, которые он был готов уступить по сходной цене, так как не собирался больше заниматься этой торговлей. У него оставалось также три ломовые драги, идеально приспособленные для подъема к вершине Везувия и оснащенные прекрасной тормозной системой. И ведь правда, груженые повозки должны спускаться вниз по крутой дороге, и нельзя было использовать первый попавшийся транспорт. В конце он посоветовал Котию подняться сначала наверх, к чиновникам, следившим за работой рудника и занимавшимся продажей серы, и посмотреть, можно ли будет договориться с этими проходимцами, переведенными сюда из своих мест за всякие неблаговидные дела. К тому же Котию полезно будет заручиться поддержкой некоего Литиаса, который открыл перед входом в рудник харчевню с меблированными комнатами и был в хороших отношениях с вооруженной охраной. Даже если этот Литиас мимоходом попросит за свои услуги денег, то лучше их заплатить. Котий предложил добряку Балбусу задаток за мешки и драги. Он хотел придать себе вес, изображая человека, собирающегося открыть собственное серное дело. Как раз для этого они везли среди своих вещей большое количество золота. Но Балбус очень любезно ответил ему, что они все обсудят тогда, когда он вернется с горы и примет окончательное решение. Простившись с бывшим торговцем, Котий вернулся к своему отдыхавшему отряду и объявил, что завтра утром, перед рассветом, они отправятся на Везувий. До сих пор все складывалось удачно. Но когда надо будет с оружием, ночью, внезапно проникнуть в служебные помещения рудника, Котию, персам и бывшим легионерам смогут помочь только боги! В этот момент все простое закончится.

* * *

Когда они находились в нескольких километрах от цели, Котий разделил свой отряд на две части. Он не хотел показывать обитателям поселка, какие силы находятся в его распоряжении. Ветераны ушли дальше по горной дороге с заданием найти место для лагеря и ждать там развития событий. Каждый день они должны были посылать разведчика к содержателю харчевни Литиасу или к нему, Котию, который поселится у того вместе со старухой, Хэдунной и остальными: кто-то, якобы за покупками, будет приходить в поселок, получая приказы и узнавая о ситуации.

Оставшаяся часть отряда подъехала к неприглядного вида харчевне и лавкам, которые и ожидал встретить Котий в подобном месте; они располагались прямо напротив больших въездных ворот военного лагеря. Предположив, что здание побогаче на вид принадлежит Литиасу, Котий подошел к дому и спросил у двенадцатилетнего раба, одетого в потрепанную несвежую блузу, на месте ли содержатель харчевни. Раб неторопливо пошел к полуразвалившимся служебным помещениям, находившимся позади харчевни, и вскоре из одного из сараев появился Литиас.

Он посмотрел на Котия с преувеличенным вниманием человека, привыкшего к разного рода деликатным делам, при которых надо было уметь с первого взгляда определять, с кем имеешь дело.

— Ave! — сказал Котий. — Не можешь ли ты мне и моим людям сдать на несколько дней комнаты?

— Конечно могу, — ответил он, переводя взгляд со сморщенной старухи, которая тем не менее была хорошо одета и увешана драгоценностями, добытыми Котием, на красивую брюнетку Хэдунну с золотым браслетом на щиколотке, указывавшим на то, что она находилась ближе к спальне, чем к кухне.

Он осмотрел также персов Тоджа, которые стояли рядом со своими повозками, стараясь придать благодушный вид своим от природы свирепым лицам.

— Мы приехали, чтобы закупить серу. Мои рабы — с Востока, где я долгое время занимался торговлей.

— Я вижу, — ответил тот. — Вам дадут на чем вы сможете спать наверху. — Он имел в виду второй этаж над харчевней, где, как казалось, под самой черепичной крышей располагались каморки. — Я предполагаю, что ты хочешь получить отдельную комнату для себя и твоей спутницы?

— Она не моя спутница. Посели ее с бабушкой.

Литиас удовольствовался этим объяснением, хотя, как понял Котий, полностью оно его не удовлетворило.

— И много серы ты хочешь закупить? — спросил содержатель харчевни, провожая Котия в конюшни, чтобы тот увидел, где будут стоять его мулы.

— Достаточно. Я думаю заняться торговлей серой и продавать ее за границу. Так что я регулярно буду сюда приезжать со своими людьми.

— Неплохо будет сделать запасы, — предположил Литиас. — Я думаю, что цена на серу поднимется. А во всей Южной Италии только один этот рудник. В Африке их нет. Пойдем выпьем чего-нибудь, — добавил он, когда они возвращались к харчевне, — я приглашаю, ведь ты гость.

Он провел ветерана под навес, устроенный с задней стороны харчевни, где сейчас была тень и откуда открывался вид на залив и зеленые окрестности Геркуланума и Помпеи. Они были одни, и Котий не сомневался, что его собеседник хочет воспользоваться этим, чтобы выведать побольше о том, чем именно собирается заниматься его новый клиент на склонах Везувия.

Мальчик-раб тотчас, не дожидаясь приказания, принес вина и два оловянных кубка, наполнил их и ушел. Котий выпил глоток, вытер рот тыльной стороной кисти и начал разговор с обычных расспросов.

— И как идут дела на этом руднике? — спросил он.

— Для тех, кто под палящим солнцем отбивает серу киркой, дела идут не очень хорошо, — ухмыльнулся Литиас.

— Так это тяжелая работа? — спросил Котий.

— Еще какая. Человек может там проработать самое большее пять лет. Но еще до этого все теряют зрение...

— И никогда никто не убегал?

— Это невозможно. За ними слишком хорошо следят, они закованы в цепи и все такое.

— То есть человек, попавший туда, никогда больше не выходит, — заключил Котий.

— В принципе нет, — сказал Литиас и налил еще вина в уже почти пустые кубки.

Он сказал «в принципе». Котий еще раньше объяснил, что молодая рабыня — не его спутница. Разговор становился двусмысленным.

— Почему ты сказал «в принципе»? — спросил бывший легионер. — Разве есть и такие, что выходят?

— Бывают помилованные, но такое случается не часто. Большинство тех, кто там работает, просто отбросы общества, судьба которых никого не заботит.

Котий выпил большой глоток, чтобы продолжить разговор.

— А как ты считаешь, если заниматься делом одного из тех, кто там содержится, то можно его вызволить?

— Это надо выяснять в Риме, — ответил Литиас. — Если Тит Цезарь кем-нибудь заинтересуется, — смеясь, добавил он, — то уверен, что он сможет его вызволить...

Котий почувствовал, что тот не хочет говорить большего и что он зашел слишком далеко. Тут же сообразив, как использовать в своих целях то, что сообщил ему о Хэдунне, он начал разрабатывать эту идею.

— Внизу мне сказали, что можно кое-что передать осужденным. Еду или письма...

— Если тебе сказали, то, наверное, это вполне возможно...

Ответ сопровождался понимающей улыбкой.

— А ты можешь в этом помочь?

— Так тебе еще сказали, что можно обратиться ко мне, так?

— На самом деле мне сказали, что ты знаком с чиновниками рудника и другими...

— Я здесь уже семь лет, — серьезно ответил содержатель харчевни. — И мне было бы несладко, если бы я их не знал. Они приходят ко мне и помогают моей торговле. Им почти так же тяжело, как и осужденным, и у них маленькое жалованье. И я не стыжусь, когда могу оказать кому-то услугу. К тому же если речь идет о незапрещенных вещах... — Он громко засмеялся. — Или не слишком запрещенных! — Литиас дружелюбно посмотрел на сидевшего напротив человека, чтобы приободрить того. — То, что ты хочешь у меня попросить, как-то связано с красивой девушкой, приехавшей на муле? — И он подался вперед на табурете, показывая свое расположение.

— Это так, — согласился Котий. — Я тебе сейчас все объясню. Когда мои близкие узнали, что я отправляюсь на эти рудники, чтобы закупить серу, ко мне пришла одна богатая матрона. Она мне сказала, что ее сын находится там в заключении, что он влюблен в свою рабыню и что она заплатит мне максимальную цену, если я передам ему еду и, особенно, если смогу провести к нему девушку, чтобы он переспал с ней. Ей сказали, что такое возможно и что весь вопрос только в деньгах. А эта благородная женщина сейчас хлопочет в Риме о его освобождении.

И Котий замолчал, ожидая ответа.

— Такое возможно, — степенно ответил Литиас. Он уже вошел в курс дела и говорил таким тоном, каким обычно обсуждают деловые вопросы. — Это случается не часто, это точно, но для этого существует одна уловка.

— Какая же?

— Когда стороны приходят к соглашению, то девушку проводят в лагерь и закрывают в комнате, для этого и предназначенной, потом идут за пленником, освобождают ноги от цепей и оставляют с ней на час. Только, — добавил он, — поскольку надо уговорить нескольких начальников, то это делается не даром...

— Так сколько?

— Надо рассчитывать на пять тысяч сестерциев.

— Действительно, — согласился Котий. — Двадцать тысяч ассов, чтобы сделать то, что стоит восемь ассов в любом борделе, правда не даром. Так вот, эта добрая женщина доверилась мне, и я пустился в путь со всем необходимым. Она сама вдова, ее муж был очень богат, и у нее единственный сын.

— Тебе решать. И еще ты должен сказать мне его имя.

— Его зовут Сулла.

Было маловероятным, что содержатель харчевни, прилепившейся к склону Везувия, слышал что-нибудь о деле с завещанием Менезия.

— Хорошо, — сказал Литиас. — Я узнаю все завтра. А что он сделал, этот Сулла, что его отправили сюда?

— Да это история с наследством, которое он якобы незаконно присвоил. Вдова, конечно, не устает повторять, что он не виновен.

— Ну конечно, — улыбнулся Литиас. — Мы все не виновны. Пока ждешь, глотни еще. А тебя как зовут?

— Котий.

— Вот и ладно, за тебя, Котий! — жизнерадостно пожелал Литиас.

Он выпил, показывая пример ветерану.

— Я уверен, что у нас будут и другие совместные дела, — добавил он, поставив кубок на стол.

Глава 39

Страсть Хэдунны

Литиас, Котий и Хэдунна, смешавшись с двадцатью другими просителями, ждали того утреннего часа, когда открывались ворота рудника, пропуская тех, кто пришел просить администрацию заплатить за поставки или подать прошения о продаже им серы, как это собирался сделать Котий. Под этим предлогом он хотел ознакомиться с лагерем и посмотреть, как охраняются ворота и все остальное, чтобы предвидеть все трудности, которые могут подстерегать их, если они станут освобождать Суллу или помогать ему при побеге.

Наконец механический скрип возвестил о том, что ворота сейчас будут открыты. Когда обе створки развели, то сначала из лагеря по деревянному мосту, перекинутому через ров, выехало несколько повозок военного типа. И только потом Котий и остальные прошли за ограду.

Литиас указал ветерану здание конторы, куда подавались прошения. Сам он вместе с Хэдунной направился к другому строению, там молодой девушке пришлось остаться за дверью, а содержатель харчевни вошел внутрь. Человек в военной форме, очень смуглый, с неприятным лицом, вышел на крыльцо вслед за Литиасом, когда тот закончил дела, и с иронией и похотью оглядел молодую рабыню. Он хотел посмотреть, как сложена та девушка, которую привезли к Сулле, и явственно представил себе, что бы он с ней сделал, если бы она была в его власти. Хэдунна поняла его намерения и отвела глаза. Литиас подошел к ней, военный остался стоять там, где стоял, а содержатель харчевни повел ее через лагерь.

Хэдунне стало страшно: она была в руках ловкого посредника, привыкшего к самым грязным сделкам, вокруг ходило много стражников-каторжников, для которых появление женщины было редкостью, поэтому они бросали на молодую рабыню такие же взгляды, что и военный, которому заплатили деньги за то, чтобы Сулла смог переспать с ней.

Литиас ввел ее в какую-то полуразвалившуюся постройку, было такое впечатление, что она просто заброшена и там никого нет. Он провел ее по длинному коридору, куда выходили одинаковые двери. Открыв одну из них, он показал Хэдунне комнату, в которой стояла одна грубая кровать и табурет. Литиас сказал девушке, чтобы она подождала здесь, пока к ней не приведут Суллу, и тогда они смогут провести час вместе. Затем он вышел и закрыл за собой дверь.

Хэдунна увидела в углу, до этого скрытом распахнутой дверью, глиняный кувшин с деревянной крышкой, на которой стояла медная миска. Вода, по крайней мере, была. Она внимательно рассмотрела грязную подстилку и вынула из корзинки принесенную с собой вышитую простынь, которая была почти такого же размера, что и кровать. Хэдунна специально взяла белье, чтобы сделать ложе, на котором она будет отдаваться своему хозяину, более чистым и опрятным.

Через десять минут в коридоре послышались шаги, и, прислушавшись в напряженном ожидании, Хэдунна сразу поняла, что человек был один, а Суллу должны были сопровождать стражники.

Ее охватил страх. Шаги прекратились, за дверью кто-то остановился, потом дверь открылась. Она не зря боялась: на пороге стоял и смотрел на нее теми же порочными глазами тот самый темноволосый военный, которому заплатили, чтобы она смогла встретиться с Суллой. Хэдунна поняла, что попала в западню. Она отступила к стене, чтобы быть как можно дальше от кровати...

Поллион, улыбаясь, закрыл дверь.

— Ну что ты, моя малышка, не нужно меня бояться...

Он подошел к ней.

— Ты ведь ждешь Суллу, верно? Ничего не бойся. Он придет, если ты сделаешь то, что я попрошу. И напротив, если ты не послушаешься, то уйдешь не повидавшись с ним... Ты хорошо поняла?

Он стоял совсем рядом, и девушка чувствовала исходивший от него запах. Он положил обе руки на ее груди и начал их ласкать. Его отвратительное лицо находилось всего в нескольких сантиметрах от ее, и она закрыла глаза, чтобы не видеть его мужского вожделеющего взгляда. Ей хотелось плюнуть ему в лицо, укусить его, закричать, броситься к двери, попытаться убежать, но у него было больше сил, и потом, это была цена, которую она должна была уплатить за то, чтобы увидеть Суллу и сказать ему, что Тодж, Котий и остальные здесь, что они пытаются вытащить его с каторги, а еще она подумала о том, что встреча с ней должна добавить мужества ее хозяину, ведь он сможет снова ее увидеть, коснуться, взять, как он сделал в тот вечер, когда привез ее на лошади к себе на ферму, и она решила не сопротивляться.

Мужчина приник к ее рту, стал искать своим языком ее язык, прижался к ней своим животом. Тут она почувствовала его возбудившийся член. Одной рукой он стал искать у нее под платьем то, что ему было нужно, и она ощутила, как его пальцы раздвигают ее половые губы. Она знала, что он сделает ей больно, так как она провела с Суллой всего лишь одну ночь и с того момента, как хозяин лишил ее девственности, прошел почти год. К тому же то отвращение, которое она испытывала, мешало ей принять мужчину.

Его дыхание сделалось более прерывистым. Он возбудился от желания, испытываемого к девушке, которой едва было пятнадцать лет. Он толкнул ее к кровати, и она не оказала никакого сопротивления. Тогда он вытащил свой член и задрал тунику до подмышек; затем заставил ее лечь.

Какое-то время он наслаждался видом половых органов этой очень молоденькой девушки с разведенными ногами, а потом вошел в нее; она должна была сжать зубы, чтобы не застонать, так как он просто раздирал ее. Когда он вошел полностью, то начал свои движения, хрюкая от удовольствия. Затем он заставил ее повернуться, чтобы, держась обеими руками за ее бедра, взять ее сзади. Когда он вынул свой член и увидел, что он весь в крови, то подумал, что эта свинья Сулла даже не смог до конца лишить свою рабыню невинности перед тем, как его арестовали, а эта идиотка, видно, была серьезной девушкой, она, скорее всего, осталась ему верна вместо того, чтобы воспользоваться отсутствием хозяина и как следует погулять с другими рабами, которые только об этом и мечтали.

В тот момент, когда он с силой прижал свой лобок и яички к ягодицам малышки, у него наступил оргазм. Он издал вопль и рухнул на нее, счастливый тем, что отомстил этому мерзавцу Сулле, попользовавшись его красоткой, любимой рабыней, которая принадлежала только ему; Поллион, получив удовольствие, стал думать о будущей мести Сулле, как он это делал каждый день с тех пор, как галл оказался в его власти. Когда уже ослепший Сулла будет вместе с привязанным к нему ослом крутить жернова, он подойдет к нему, чтобы дать пинка по заднице, и скажет, что он каждый раз имел его малышку прежде его.

Так как девушка лежала неподвижно, то он перевернул ее, чтобы посмотреть, какое у нее теперь стало лицо, когда она получила свое. Она закрыла рукой глаза, чтобы не видеть его. Смеясь, он сказал ей, что надеется, что она будет приходить часто, что в следующий раз ей уже не будет больно и она тоже сможет получить удовольствие.

— Тебе повезло, — добавил он, — ты будешь спать сразу с двоими мужчинами, и, пока ты будешь здесь оставаться, скучать тебе не придется.

Потом он поправил одежду и вышел из комнаты.

Какое-то время Хэдунна лежала на кровати. Она чувствовала, как между бедрами застывает сперма и кровь, по ее лицу текли слезы. Потом она подумала, что с минуты на минуту могут привести Суллу, и ей стало стыдно за свою слабость. Она быстро встала и пошла к кувшину с водой. Она наполнила водой медную миску и стала тщательно мыться, стараясь пальцами выковырять все отравленное семя, которое оставил у нее в животе насильник. Она умыла лицо, чтобы убрать следы мук. Нельзя было, чтобы Сулла узнал, что она плакала, да и об остальном тоже. Она подумала, что кровь, которая снова потечет, когда Сулла овладеет ею, можно будет выдать за обычные месячные. У нее в корзинке лежал небольшой кусок ткани, который можно было использовать или как носовой платок, или как полотенце. Его-то она и положила между ногами, чтобы все выглядело так, как это бывает у женщин в подобных случаях.

Она перестелила постель, взяла в корзинке расческу, заколки для волос и зеркало из полированной меди, поправила прическу, изо всех сил стараясь сдержать все еще набегавшие на глаза слезы. Потом снова услышала в коридоре шаги, но на этот раз людей было много, она поняла это по голосам солдат, сопровождавших к ней Суллу и отпускавших шуточки по поводу того, чем он займется, когда останется в комнате с малышкой один. Солдаты зацокали языками, как только открыли дверь, выражая свое восхищение при виде молодой, красиво причесанной девушки, сидевшей на кровати. Один из них, хлопнув Суллу по спине, втолкнул его внутрь. Перед тем как войти в помещение, с него сняли цепи, зная, что приговоренный охотно идет в комнату любви. К тому же они получали за это свою долю и смотрели за тем, чтобы клиент был доволен.

* * *

Сулла подождал, пока дверь за ним не закрылась. Хэдунна смотрела на него с грустной улыбкой, о значении которой галл не догадывался. Столько событий произошло с тех пор, как он оставил эту девочку, которую знал всего несколько часов, и ее появление в мире рудокопов после того, что случилось в Риме, на арене и в сполетарии, было такой неожиданностью, что он с трудом верил в реальность происходящего.

Он посмотрел на золотой браслет с его выгравированным именем, который она носила на щиколотке и который говорил, как посоветовал ему продавец перед его путешествием по Роне, о том, что он ее любит... Этот браслет был доказательством того, что когда-то у него была ферма в Галлии, где он, несомненно, скучал, потому что был счастлив. Он подошел к этой молодой, принадлежавшей ему девушке. Она тоже подошла к нему и положила голову на грудь своего господина, чтобы он не увидел, как по ее лицу катятся слезы.

Глава 40

Бумеранг возвращается к спору

Удары в дверь разбудили Гонория. Наис лежала рядом с ним, положив голову ему на плечо. Капельки пота на лбу молодой девушки и жара, стоявшая в каюте, говорили о том, что день был уже в самом разгаре. Накануне вечером Гонорий принес из магазина Виниция Голкония, самого лучшего вина, какое только было в Помпеях: на его производстве зиждилось богатство семьи Голкониев — самых известных в Кампании виноградарей. Выпитое вино в сочетании с последовавшими удовольствиями и погрузили хозяина и его рабыню в глубокий сон.

Тем не менее стук в дверь не прекращался. Гонорий отодвинул от себя спящую девушку, чтобы встать. Но она, не открывая глаз, прижалась к нему. Он понял, что завоевал ее своим добрым отношением и оргазмами, которые дарил с тех пор, как взял к себе. Теперь уже решительно освобождаясь от нее, он подумал о том, что будет лишен денежной помощи, средств к существованию и стола, всего того, что предоставляла ему Омитилла, если только вернется в Рим с этой семнадцатилетней рабыней.