Дикари

Оба упали на кривоногую постель, и он вошел в нее, не дожидаясь, пока она снимет платье. Она прижимала его к себе обеими руками, обхватив мускулистую спину, чтобы он мог как можно глубже проникнуть в лоно, что теперь доставляло ей такое наслаждение. Очень скоро она застонала, к ней пришел первый оргазм. Впервые она испытала его с мужчиной с тех пор, как этот жирный боров купил ее за семь тысяч сестерциев на рынке и грубо дефлорировал, дыша в лицо винным перегаром. Девушка лежала, закрыв глаза и полуоткрыв рот, и все еще прижималась к своему любовнику. Асклетариону хотелось ублажать и ласкать ее. И не только для того, чтобы использовать ее в своих целях. Он сам, обреченный на смерть, нашел в этой неожиданной любви счастье, забытье от неудачи, вечно подстерегавшей его. И он любил и сжимал ее в своих объятиях до тех пор, пока не почувствовал, что она устала.

Еще несколько минут он лежал на ней, придавив всей своей тяжестью, потом присел на кровати. И увидел, что она вот-вот заснет, с улыбкой на губах. Асклетарион не дал ей заснуть: ему нужно было узнать, куда отнести еду. Девушка объяснила, как найти мастерскую, рассказала и про внешнюю лестницу в безлюдном дворе, и про то, что в доме, кроме того человека, больше никто не живет, и про то, как надо стучать в последнюю крайнюю дверь на галерее.

Гладиатор погладил красивое личико и поцеловал в губы, что показалось несчастной девушке неземным блаженством. Он посоветовал ей поспать и пообещал разбудить в нужное время, чтобы не опоздать в корчму. Он знал, что ей, как и остальным рабам, приходилось вставать в четыре часа утра, чтобы почистить овощи и рыбу, и как ей хотелось спать еще после трех испытанных оргазмов. Гладиатор залюбовался обнаженной девушкой. Простыня едва прикрывала низ живота с несколькими волосками вместо женского руна. Он снова испытал отчаянное желание овладеть ею, но решил выждать еще четверть часа, чтобы дать ей отдохнуть перед тем, как вернуться в клетку к своему тюремщику. После чего он снова наклонился над ней и вошел в нее. Девушка проснулась с ощущением наполнившего ее счастья.

Глава 19

Два кинжала Асклетариона

Манчиния переоделась в одежду одной из своих служанок, которая каждое утро ходила на рынок. На ней было платье из грубого льна, на голове косынка и грубые сандалии на ногах. В руке она несла большую корзину, на самом дне которой лежали завернутые в тряпицу триста тысяч сестерциев в золотых и серебряных монетах, а кроме того, два векселя по десять тысяч каждый на предъявителя в Торговый и морской банк Пирей. Банк был известен тем, что имел отделения во всех портах Средиземного моря.

Тарциссий, одетый в лохмотья, точь-в-точь как маленькие бродяжки, добывающие еду на свалках, наравне с бездомными собаками, шел за ней, держась на расстоянии и делая вид, что не имеет никакого отношения к своей хозяйке.

На улице, где располагалась бывшая котельная мастерская и в существовании которой он самолично убедился сегодня на заре, мальчик прибавил шагу. Обогнал Манчинию и из предосторожности вошел во двор раньше ее, убедиться, что там никого нет. Она вскоре увидела, как он возвращается. Мальчик прошел мимо, не говоря ни слова, что означало, как они договорились, что она может входить во двор без опасений.

Манчиния вошла в тот же двор, где грудами валялся железный лом и все заросло сорняками и по которому беспечно прогуливались ободранные коты. Она обошла заброшенную мастерскую, как сказал Специл, и обнаружила внешнюю лестницу, ведущую на галерею.

По скрипучим доскам галереи она прошла в коридор, где-то там затаился Мнестр, приговоренный к смерти. Сердце Манчинии забилось сильнее, она почувствовала слабость в ногах. Разыскать Специла в его корчме и очаровать своими ужимками — всего лишь забавная игра. Другое дело — подниматься по лестнице в зловещей тишине, проходить мимо заколоченных дверей. И как противно внизу мяукают скелетообразные кошки! Когда она проходила по галерее, ей даже показалось, что из-за дверей за ней следят. А вот и последняя дверь. Она остановилась. Постучала условленной дробью. Затаив дыхание, внимательно прислушалась, силясь различить хоть какой-либо шум или движение.

Наконец согнутым пальцем она постучала по деревянной двери четыре раза, потом еще два. Какое-то время ничего не происходило. Растерянная, Манчиния огляделась вокруг. Может, Мнестр следил за ней через щелочку в перегородке или смотрел из другой двери, решая, открывать ли свою? Увидев ее простую тунику и корзину, он, несомненно, подумает, что ему принесли еду. Тут она расслышала за дверью приближающиеся шаги и дыхание того, кто стоял и тоже прислушивался с другой стороны.

Послышался звук отодвигаемой задвижки, и голос спросил:

— Это ты, малышка?

— Нет, — сказала Манчиния. — Но я — друг Специла. Открывай скорей! Не нужно, чтобы меня здесь видели.

Он явно колебался, но задвижку все-таки отодвинул, и дверь медленно приоткрылась. При виде осунувшегося лица Мнестра Манчиния поняла, что он на грани отчаяния и что ей нетрудно будет его разговорить.

* * *

Атлетический силуэт Асклетариона возник во дворе котельной мастерской. Гладиатор снял свои котурны, спрятал их под лестницей, ведущей на галерею, и босиком поднялся по ступенькам. Он прошел по галерее и коридору так, что ни одна половица не скрипнула под его ногами.

Бесшумно поставил две тарелки на пол перед комнатой. Приложил ухо к двери. И вдруг услышал какие-то голоса...

Мнестр был не один! Это, конечно, усложняло его задачу, но для Асклетариона не имело значения, сколько человек придется убивать — еще одного или двух. Будь они послабее и плохо вооруженными, тогда ему не составит особого труда расправиться с ними при помощи своих кулаков. А можно пустить в ход и два длинных кинжала, что под туникой, прикрепленный каждый под мышками легким кожаным пояском, который ему сделал в Помпеях, перед отъездом, шорник гладиаторской школы Палфурния. Все еще прижимаясь ухом к двери, Асклетарион различил, что второй голос принадлежал женщине.

Гладиатор нахмурил брови. Ему придется ее убить, если она задержится здесь. Какая досада. Асклетарион подумал, что ему не приходилось убивать женщин и не хотелось бы. Но сейчас это просто необходимо. Палфурний не поймет, почему человек, которого он отправил в Рим убрать Мнестра, настолько небрежен, что оставляет в живых свидетеля своего преступления, кем бы ни был тот очевидец. И будет прав.

* * *

Мнестр усадил Манчинию на старый диван, так как больше из обстановки ничего не было, а сам присел на табурет. В соседней комнате виднелись кровать и большой комнатный горшок. Еще стоял грязный стол, и все.

Лицо игрока было бледным и одутловатым. Он часами лежал, перебирая в уме свои несчастья. Кроме девушки, приносившей, как зверю в клетке, еду, другие его не навещали.

В первые же дни своего заточения он предложил рабыне Специла спать с ним, но служанка отклонила его предложение, отрицательно покачав головой. И он не настаивал, зная, что она фаворитка корчмаря, а у него, Мнестра, и так полно неприятностей.

* * *

Поняв, что жертва его не одна, Асклетарион бесшумно открыл дверь соседней с Мнестром комнаты. Он искал помещение, откуда лучше подслушать их разговор.

Гладиатор очутился в просторной комнате без мебели, так как жилой была лишь комната Мнестра. Прошел вдоль общей перегородки, пока не нашел местечко, как раз напротив того, где сидели разговаривающие. Перегородка оказалась деревянной, из плохо пригнанных сучковатых досок. В некоторых из них были дырочки, только забитые плотной пылью, которая покрывала всю перегородку. Асклетарион осторожно отковырял одну такую дырочку острием кинжала и сразу увидел их обоих, сидевших друг напротив друга. Женщина сняла платок, и он увидел роскошную красавицу, пышущую молодостью, восхитительную, несмотря на свою плохонькую одежду. Было ясно, что она просто переодета, да и говорила не как рабыня, но скорее как патрицианка. Асклетарион поразился. Он посмотрел на свой длинный кинжал и снова убрал его под мышку. Ни за что он не сможет всадить острие в тело подобной женщины. Боги, и прежде всего Венера, никогда не простят ему такого преступления... Они будут яростно преследовать его до конца дней, заставят бесконечно скитаться по берегам Стикса[65], Харон не позволит даже войти в барку, а Цербер[66], завидев его у врат Ада, сорвется с цепи, набросится и разорвет на куски...

— Я прикажу ввести мои носилки по двор, — произнес голос Манчинии. — Ты спрячешься внизу, среди куч с металлическим мусором. Как только они въедут во двор, перейди внутрь. Тебя отвезут во дворец Менезия, и там ты встретишься с Суллой. Сам расскажешь ему то, что должен рассказать...

Мнестр покачал головой.

— Он убьет меня, — сказал он. — Он не простит никому смерти Менезия...

— Если только я не попрошу его пощадить тебя. И у тебя есть на что обменять свою жизнь. Дашь показания в присутствии свидетелей и даже одного или нескольких его адвокатов, за которыми он сможет послать, о тех лицах, которые подготовили убийство Менезия. Потом он поможет тебе уехать из Италии. У него целая флотилия. Унаследовал от Менезия, как ты знаешь. До отъезда поживешь у него во дворце. Так безопаснее.

Мнестр горько рассмеялся:

— Разве есть в этом городе хоть один человек, способный проявить великодушие к одному из тех, кто погубил его товарища по оружию? Я не могу рисковать, отправляясь прямо к нему в руки... Сколько ты мне дашь за то, что я расскажу и напишу тебе все, что знаю, здесь и сейчас? А еще ты мне оставишь твою одежду рабыни, переоденешься в мои вещи.

— Пятьдесят тысяч сестерциев, — сказала Манчиния.

Мнестр, казалось, удивился:

— У тебя эта сумма с собой?

— Да, — ответила она.

— А если я тебя сейчас убью, чтобы взять деньги и смыться?

— А ты не боишься моего конюха и четырех рабов, которые меня сопровождают? Мальчик для поручений ждет меня снаружи и предупредит их; если меня долго не будет.

Мнестр улыбнулся:

— Я пошутил. Хотел просто дать тебе понять, что ты очень рисковала, придя сюда. Зачем ты впутываешься в такие дела?

— Сулла — мой друг. У тебя разве никогда не было друзей?

Игрок пожал плечами:

— У такого человека, как я, вряд ли найдутся друзья.

— Тем не менее Специл помогает тебе и даже прячет.

— Потому что он надеется вернуть деньги, которые мне давал. Прежде всего его интересуют деньги...

Манчиния не поддержала разговор.

— Итак, — переспросила она, — что скажешь? Время не ждет!

— Покажи деньги, — сказала он. — Давай как при игре! Ставку на стол...

Молодая женщина открыла корзину, вынула тряпки и банки с мазями, за ними последовали золотые монеты. Затем она ему показала два векселя — это были длинные деревянные таблички, покрытые воском, которые лежали в шелковом чехле.

* * *

Асклетарион через дырочку в перегородке следил за всем с огромным интересом. Ему заплатят всего двадцать тысяч сестерциев за убийство этого жалкого типа, жмущегося на табурете. А если он прихватит то, что лежит на столе, — и никто, судя по обстоятельствам, не сможет ему помешать, — тогда он заработает от этой операции целых восемьдесят тысяч... Он выкупит девушку у толстяка и проведет три месяца с ней. После чего снова начнет участвовать в боях, а если погибнет, то подружка получит все, что останется от тех денег, которые они вместе прогуляли бы. А если нет? Если он не захочет участвовать в играх? С деньгами он сможет отправиться вместе с ней в военный лагерь в Персии, наемником. Девушка останется при нем, готовить еду. Персы тупы как пробки, и все римское приводит их в изумление. Вскоре он конечно же станет офицером и будет любить малышку каждый вечер — офицеры имеют право держать при себе девушек, — и он научит ее сосать. Она его любит и будет сосать его, чтобы доставить удовольствие. Вот как все рассчитал ловкий Асклетарион.

Само собой разумелось, что теперь он убьет и богачку, и Мнестра, чтобы завладеть деньгами, в противном случае она поднимет шум, и тогда за ним по пятам погонятся стражники. Очень жаль! Асклетарион, глядя на женщину, представлял гнев богов и все остальное. Конечно, он ни за что бы не убил ее. Но восемьдесят тысяч сестерциев — это было кое-что. К тому же если женщина узнает то, что Мнестр собирался ей рассказать, — чем не повод убрать ее. И тогда он сможет спросить с Палфурния больше — за то, что убил женщину до того, как она расскажет обо всем некоему Сулле, благородному герою-легионеру. В самом деле, Палфурний попал в точку, выбирая его, Асклетариона, для такого дела. Он появился очень кстати и подслушал разговор этой парочки. Явная удача! Без удачи ничего не сделать, даже если ты и хитер и ловок.

Решится этот мерзавец Мнестр уехать с ней в носилках к Сулле или нет — ничего не изменит. Ему захотелось даже рассмеяться. Вот великолепная идея! Пусть подлец решится поехать в носилках, он подождет, пока они оба туда сядут. Они конечно же задернут занавески, чтобы их не было видно. И вот, как только занавески задернутся, а сама колымага еще не тронется, он бросится на конюха и всадит ему точно в бок кинжал. Тип не успеет и вскрикнуть. Тогда Асклетарион, не теряя ни секунды, отдернет занавески носилок и отправит их вдвоем к праотцам, и богачку, и Мнестра, и они тоже не успеют и закричать. Впрочем, даже если они и покричат немного в этом пустынном дворе... Он сам, вместо конюха, доставит носилки на площадь, к дворцу Менезия, и скажет рабам-привратникам, что привез подарок их хозяину. После чего спокойно уйдет, оставив Суллу самого разбираться с покойниками.

Асклетарион рассмеялся про себя, представляя галла, наследника благородного Менезия, когда рабы позовут его посмотреть на то, что находится в этих проклятых носилках. Будет на что посмотреть...

Ветеран Котий осторожно проник во двор и увидел мастерскую, что соответствовало полученному им описанию. Поспешил пройти дальше, чтобы спрятаться за грудами железа и жести.

Сулла отправил Котия по следам Мнестра на следующее утро после смерти сутенера Ихтиоса в бассейне с муренами. Котий для начала разослал трех своих товарищей, с карманами, полными сестерциев, играть по притонам. Чтобы они там порасспрашивали о Мнестре. Один из них узнал о некоей ростовщице Паолифии, старой пассии игрока, которая, как говорили, желала отомстить своему бывшему любовнику. Котий пошел к ней, представившись одним из тех, кого обманул Мнестр, и сказал, что хотел бы расквитаться с ним. Ростовщица немедля рассказать ему, что беглеца, несомненно, укрывает Специл. Специл боялся-де за Мнестра. Как бы тот не погиб, не вернув ему денег. Ростовщица добавила, что у корчмаря есть дом на улице Невиа, в котором он не жил. Она знала о нем, так как давала ему ссуду под ипотеку на этот дом. Если он прятал Мнестра, то, возможно, там. Котий может проверить.

Ветеран так и поступил, не медля. Заброшенная мастерская в пустынном дворе и в самом деле показалась ему вполне удачным убежищем. И Котий спрятался во дворе. С собой он взял немного сушеного мяса и хлеба, прямо там же нашел сосуд, в который мог мочиться. Он решил дождаться Мнестра. Должен же он, хотя бы иногда, пусть и переодевшись, выходить, или к нему приходит кто-то. Под туникой у Котия, сбоку, свисал кинжал, а кроме того, одна праща (стрелять из нее он научился в Берберии) и к ней двенадцать железных снарядов, которые лежали в кожаной сумке.

Котий рассчитывал использовать те же носилки, что и при похищении сутенера. Носилки тихо внесут во двор, его товарищи бесшумно поднимутся по лестнице. Быстро снять дверь при помощи рычага не представляло большой сложности. Затем они набросятся на Мнестра, заткнут рот и увезут во дворец Менезия. Наверное, Сулла заставит его выпить яду, как и Ихтиоса. За Мнестром наступит очередь и следующего виновника, например Палфурния, владельца гладиаторской школы, который свирепствует в Помпеях. С ним будет посложнее. Но Котий не сомневался, что Сулла умеет ловко вести дела. А пока... Ветеран запланировал похищение Мнестра на будущую ночь. Котий дождется утра, спрятавшись за грудой металла, и проследит, кто заходит и выходит во двор. И сам ли Мнестр покупает себе еду или кто-то ему приносит? Завтра в полдень Котий пойдет во дворец к Сулле с докладом, подготовит носилки и все остальное для похищения.

* * *

Мнестр притих, завидев столбики золотых монет. Он представил, как вечером, в ночной сутолоке, пробирается через весь город, переодетый в женское платье, с корзиной с деньгами, чудесным образом доставшимися ему. Он отомстит сразу всем — и тем, кому служил, и тем, кто хотел теперь убить его, как убивают загнанную лошадь. Под видом крестьянки, которая возвращается к себе, продав в Риме продукты со своей фермы, он доберется до Остийских ворот. Там сядет в общественную повозку и направится в Остию. Остановится в какой-нибудь жалкой гостинице и постарается на следующий же день сесть на корабль, отплывающий в Африку, на сей раз под видом коммерсанта, который собирается торговать за морем.

— Ты принесла чем писать? — спросил он у Манчинии.

Она вынула из корзины несколько листков папируса и перья, открыла флакон с чернилами и поставила все перед игроком.

— Пиши, что ты, Мнестр, в присутствии патрицианки Манчинии, супруги Патрокла Куспия Кира, виновен в отравлении Лиция Менезия Скаптия, кандидата на должность трибуна, что ты выполнял приказ патриция Лацертия, его соперника по предвыборной борьбе... Точно укажи свою роль в этом деле и напиши, кто еще, кого ты знаешь, участвовал в преступлении...

Перо Мнестра заскрипело по папирусу. Он писал с нажимом, не отрывая руки. Скрип пера совершенно заворожил Асклетариона. Он узнал теперь имя этой красивой женщины. Тем хуже. Убивать ее ему будет тяжелее, чем незнакомку. Но тот документ, который она собиралась унести из этой комнаты, предрешит ее судьбу.

— Кто из людей Лацертия тоже замешан в деле? — спросила Манчиния. — Чьи непосредственные указания ты выполнял?

— Я пишу, — сказал игрок. — Я пишу, что получал приказы и деньги от некоего Палфурния, одного из самых видных людей Помпеи, приближенного Лацертия...

Он дописал еще немного, в конце расписался. Перечитал содержимое и протянул папирус молодой женщине, чтобы она ознакомилась.

— Как ты поступишь с этим свидетельством? — спросил он. — Отнесешь твоему другу Сулле?

— Да нет, — сказала она. — Подожду два дня, пока ты не покинешь Рим и Италию. А потом я дам прочесть Титу Цезарю.

— Цезарю! — вскричал испуганный Мнестр.

Асклетарион не ведал страха. Много лет он сражался и убивал, но никогда не испытал подобного чувства. Однако, находясь по ту сторону перегородки, он почувствовал вдруг ужас, услышав почти божественное имя. Эта сумасшедшая раскроет шашни Лацертия, погубит Лацертия и Палфурния, и его, Асклетариона, конечно же.

Мнестр сразу ощутил огромную усталость, разом навалившуюся на его плечи и от тех сомнительных сделок, и от преступлений, в которых он был замешан, чтобы удовлетворять свою страсть к игре. Мало того, это еще не все. Ему нужно бежать чуть не на край света, раз его имя станет известным Титу Цезарю, когда он прочтет его признание. Ему придется месяцами жить в постоянном страхе быть преследуемым и узнанным, бояться, как бы у него не украли деньги, от которых зависела его жизнь.

А может, проще отправиться с этой женщиной в ее носилках к Сулле, как она ему и предлагала? Сулла займется всем. Эта женщина была патрицианкой, а галл настоящим солдатом. Они не обманут. Сулла наверняка умеет держать данное слово и не походил на таких, как разорившийся игрок Мнестр или мерзавец Палфурний. Единственное, чего хотел галл, — получить шкуру Лацертия, а не его статистов.

Судоходная компания, которую унаследовал Сулла, имела везде свои конторы. Мнестр мог бы попросить галла устроить его в одной из таких контор, у черта на куличках и под фальшивым именем. Именно так и нужно поступить: довериться галлу. К тому же Мнестру долго не продержаться. Он знал. Знал, что весь измотан. И не только измотан, а просто выдохся.

— Ну хорошо, — сказала Манчиния. — Я благодарю тебя за все, что ты сделал для Суллы.

Она свернула папирус и положила в свою корзину.

— Подожди, ради всех богов! — воскликнул Мнестр. — Ты здесь всего четверть часа. Дай мне немного подумать...

Он понимал, что снова останется в полном одиночестве, которого больше не мог переносить.

— Я тороплюсь, — сказала она. — Необходимо как можно раньше предупредить Суллу о грозящих ему опасностях.

— И твоему другу Сулле, и мне, — поспешил сказать Мнестр, — грозит одно: быть убитыми по приказу Лацертия... Возможно, что для Суллы уже приготовили ловушку.

— А что тебе известно о ловушке?

— Знай: кроме прочих талантов, Палфурний великолепно подделывает документы. Если его друзья и не торопятся прикончить галла кинжалом, то лишь потому, что после убийства Менезия и оглашения завещания не хотят поднимать шума. А теперь вообрази, какого рода удар можно ему нанести...

— Не мог бы ты выразиться поточнее?

— Имея под рукой такого человека, как Палфурний, почему не попросить его сфабриковать таблички, более или менее напоминающие почерк Менезия. Они смогут сойти за черновики его завещания и выглядеть так, как будто автор табличек несколько раз принимался писать сначала, имитируя почерк патриция, выражающего свою последнюю волю. Финикиец Халлиль предъявил интересующее всех завещание и сказал нотариусу, что оно находилось у него на хранении. Так вот, префект ночных стражей может арестовать Халлиля в его конторе и обвинить в составлении поддельного завещания, конечно же при пособничестве Суллы. Конечно, произведут обыск и где-нибудь в глубине шкафа обнаружат таблички, сфабрикованные Палфурнием. Накануне один из служащих Халлиля подложит их туда. А что еще ему останется делать? Взять за подлог десять тысяч сестерциев либо, отказавшись, погибнуть однажды вечером от удара ножа бродяги во время какой-нибудь драки. А потом этот писака еще и засвидетельствует, что видел как-то ночью, за несколько дней до публичного обнародования документа, как Сулла и Халлиль закрылись и составили фальшивое завещание. За дополнительное вознаграждение или под угрозами. А поскольку префект ночных стражей Кассий Лонгин находится полностью под влиянием Лацертия, а многим судьям обещаны деньги или высокие посты, то Халлиля и Суллу возьмут под стражу, действие завещания приостановят, а на унаследованное имущество до решения уголовного суда наложат секвестр. Как видишь, у твоего друга Суллы нет никаких шансов одному в Риме справиться с теми, кто обделывает подобные дела. Он либо умрет в тюрьме, либо на арене, во время игр. Если бы в свое время, когда я еще пользовался доверием моих друзей Палфурния и Лацертия, они оказали мне честь и спросили мое мнение, то именно такой путь, как наилучший, чтобы разделаться с Суллой, я бы им и посоветовал. Но уверен, что они уже об этом подумали...

Манчиния тоже почувствовала себя беспомощной. Все, что было самого жестокого и опасного в Риме, стремилось уничтожить человека, которого она любила. Потом она вспомнила о поездке в Остию с Титом Цезарем. А ведь Тит добр. Может быть, там, в постели, когда они просто останутся мужчиной и женщиной, ей удастся рассказать ему все, что случилось с Менезием, а потом с ее другом Суллой? Конечно, она воздержится намекнуть на ту роль, которую, видимо, сыграл в данном деле его брат Домициан. Но если Тит Цезарь положит конец преследованиям Суллы, то Домициан не станет препятствовать ему, ведь его роль была тайной. Именно так и следует поступить: все рассказать Цезарю.

Боги не оставят Суллу! Они послали к нему любящую женщину, и Венера о них позаботится, вызвав в Цезаре желание обладать Манчинией. Молодая женщина решила пойти после полудня и после свидания с Суллой в новый храм, построенный около цирка Фламиния[67], и совершить там жертвоприношение Венере. Богиня не оставит ее, когда она взойдет на императорское ложе, и внушит императору сострадание к Сулле. Венера обеспечит победу любви над темными силами...

Голос Мнестра вывел Манчинию из ее мечтательных обращений к богам.

— Я подумал, — сказал он усталым голосом. — Вези меня во дворец Менезия в своих носилках. Предпочитаю отдаться на милость Сулле. Если с Лацертия и прочих не сорвать маски, то, куда бы я ни уехал, все время буду в опасности. Ну а если твой друг не захочет помиловать меня, я попрошу дать мне яду и выпью его на том самом месте, где погиб Менезий, чтобы умилостивить его манов...

Мнестр встал с табурета. Голос его к концу окреп. Он посмотрел на столбики золота, лежавшие на столе, и с удивлением отметил, что у него даже не возникло желания собрать золотую россыпь, которую он выиграл, последний раз метнув кости.

* * *

Из своего укрытия Котий увидел появившегося мальчугана в лохмотьях. Его инстинкт воина, много повидавшего за годы военных кампаний, подсказал ему, что надетые лохмотья уж слишком рваные и совсем не гармонировали со смелым взглядом и сытым лицом ребенка. Мальчик остановился, прислушался к тишине во дворе и внимательно поглядел вокруг. Его маневр показался Котию характерным для того, кого на военном языке называют дозорным: выбирается всадник или пехотинец, которого одного отправляют в разведку или в боковой авангард, когда ожидают начала каких-то событий.

И действительно, как только мальчик убедился, что все в порядке, он направился к лестнице и без опаски поднялся по ступенькам. Котий осторожно пересек пустынную мастерскую до того места, откуда он мог видеть, встав за полуоткрытым деревянным ставнем, галерею и ряд запертых дверей. Одна, несомненно, вела в укрытие Мнестра. Мальчик дошел до последней двери, постучал несколько раз, остановился и постучал еще два раза. Котий был очень доволен, запомнив условный сигнал, который предупреждал беглеца о том, что он может без опасений открывать посетителям. Знание пароля облегчит операцию с похищением Мнестра.

Дверь открылась, собеседники обменялись несколькими фразами, но так тихо, что ветеран не понял, о чем шла речь. Но он различил женское лицо с платком на голове. Потом дверь закрылась, и мальчик на галерее вернулся туда, откуда пришел.

Котий нахмурил брови. У Мнестра находился кто-то еще. Это усложняло задачу, но не представляло серьезного препятствия. Он и трое его товарищей справятся и с одним и с другим без труда. Женщину свяжут, заткнут ей рот и оставят на месте. Достаточно только закрыть лица на время проведения операции, чтобы она не смогла описать нападавших.

Мальчуган, спустившись по лестнице, на сей раз решительным шагом пересек двор и вышел на улицу. Котий хотел было тоже подняться по лестнице и дойти до двери Мнестра послушать, о чем говорят в комнате. Что конечно же было очень рискованно, особенно днем: вдруг женщина именно в этот момент решит выйти. Он отказался от своей мысли и очень скоро поздравил себя с этим решением: к его великому удивлению, он услышал топот лошадиных копыт по мостовой. Мальчик возвращался, ведя за собой мула, запряженного в носилки; второй мул шел в упряжи сзади... Тут Котий понял, что он провалил задание. Женщина пришла увезти Мнестра, а мальчуган все подготовил; носилки остановились прямо около лестницы так, чтобы беглец не попался никому не глаза.

Захоти Котий сейчас сам похитить Мнестра, ему бы пришлось, перед тем как он схватит Мнестра, погрузить его в носилки и довезти до дворца Менезия, убрать мальчика и женщину. Какую грубую ошибку он совершил, придя один понаблюдать за тем, что происходит во дворе! Почему не взял с собой трех своих товарищей, если хотел быть ко всему готовым?

Котию оставалось всего несколько минут, чтобы принять решение в сложившейся ситуации. Один из виновников смерти Менезия вот-вот ускользнет от наказания. Но как без шума скрутить мальчугана и женщину, да еще и Мнестра? Мальчишка-то ловок, он мог выбежать на улицу и позвать на помощь, женщина тоже. Ему с первого раза не убить их обоих своим обычным кинжалом.

Тем не менее инстинктивно Котий потянулся к праще и закрепил металлический шар. Он возникнет на пороге мастерской и убьет Мнестра, когда тот будет садиться в носилки, так он хотя бы отомстит за друга Суллы. Но как Котию действовать без приказа Суллы? К тому же бывший офицер не столько желал смерти Мнестра, сколько его свидетельских показаний и имен тех, кто вместе с ним задумал заговор против Менезия.

Мальчуган привязал головного мула уздечкой к перилам лестницы и побежал по галерее к знакомой двери, бойко отстучал условный сигнал. Котий, спрятавшись, стоял около входа в мастерскую, держа пращу в руке. Он следил за тремя объектами, которые только что вышли из комнаты и шли по галерее к лестнице. Он решил дождаться, пока Мнестр и женщина усядутся в носилки. Как только они тронутся и мальчик отвяжет уздечку головного мула, чтобы за нее вывести животное со двора, он уложит его одним снарядом, пущенным из пращи, не прилагая особенной силы. Надо только хорошо прицелиться. Мальчуган может и выжить, но поплатится за Мнестра. К тому же он всего лишь раб, да и все они замешаны в убийстве Менезия. Тут уже было не до сочувствия.

Потом Котий оглушит простолюдинку, посильнее ударив рукояткой своего кинжала по голове. Приставит лезвие ножа к горлу Мнестра, чтобы помешать ему закричать, скрутит, свяжет и заткнет рот чем-нибудь, что найдется в носилках. Носилки доставит к дворцу Менезия. Вот что нужно было делать, чтобы спасти ситуацию.

Праща наготове, вот и мальчик подходит к лестнице. Мнестр и женщина в платке позади него садятся в носилки. Мальчик отвязывает уздечку мула от перил. Котий выходит на два шага от мастерской и раскручивает свою пращу. Вдруг в это мгновение, с невероятной быстротой, на верху лестницы возник мужчина со светлыми волосами, с голыми мускулистыми икрами, как у гладиатора. Он быстро скатился по лестнице, держа по длинному кинжалу в каждой руке, буквально налетел на мальчика и в ту же секунду вонзил ему один из кинжалов в грудь. Котий видел, что удар пришелся точно в сердце, — удар профессионала. Мальчик упал без единого крика, а гладиатор с такой же стремительностью ринулся к носилкам. Голова и руки его проникли под спущенные занавески. Он наносил страшные удары, бил насмерть. До Котия донеслись лишь один приглушенный крик и стоны.