Далее власть перешла Веспасиану, отцу правящего в настоящее время Тита. Император оказался благодушным человеком, заботился о благополучии граждан империи. Вителлий, как и все остальные, вздохнул свободно, но он не забывал о правилах предосторожности, которые позволили ему, как и его отцу, пережить времена сумасшедших и кровавых императоров. Он был в курсе мельчайших событий, происходивших во дворце. Сам же всегда остерегался появляться при дворе и много путешествовал по своим делам. Вот таким мудрым был человек, племянницей которого, благодаря своему браку с Патроклом, стала Манчиния.

Молодая женщина подъехала к дому в маленькой повозке, запряженной двумя лошадьми. Она сама управляла, а конюх, как слуга, стоял сзади, на подножке. Она отдала ему поводья и вышла из повозки. Дверь перед ней сразу открылась, так как рабы-привратники постоянно находились за деревянной решеткой и следили за тем, кто приближается к дому и что происходит на улице. В атрии к ней вышла красивая рабыня Оцеллина, главная горничная Ценис, супруги Вителлин. Манчиния спросила у нее, где хозяин. Молодая девушка ответила, что хозяин в саду, читает, сидя под деревьями, и протянула ей щеку для поцелуя, хотя знала, что Манчиния в любом случае поцелует ее. Манчиния, гораздо более высокая, чем она, наклонилась к ее лицу и, бросив быстрый взгляд в направлении двух рабов, следивших за улицей, долго целовала ее в губы, ласкала своим языком ее рот, что заставило трепетать молодую девушку, от которой она оторвалась Со словами: «Как только сможешь, приходи ко мне домой, утречком».

Потом Манчиния вышла из атрия и пошла в сад. Дядя Вителлий сидел на скамейке со спинкой в окружении всевозможных пергаментных свитков и связок папируса, которые лежали не только на низком столике, но и на земле.

Он поднял глаза, услышав шаги Манчинии по гравию, и улыбнулся ей.

— Садись рядышком, моя дорогая, — сказал он, откладывая свиток, который держал в руке. Эту же руку он положил на бедро молодой женщины, как только она села. — Великие боги! Как ты красива! — не удержался он. — Каждый день прибавляет тебе блеска. Не уважай я добрые нравы, поухаживал бы за тобой до тех пор, пока бы не сдалась...

— Дядя! Какой опасный разговор! — смеясь, вскричала Манчиния. — Вы же знаете, что я вас очень люблю... И я не смогла бы огорчить вас.

— Ну, мы до этого не дойдем, — улыбнулся он, почтительно взяв руку племянницы. — Мы не позволим себе распущенности, которая царит в этом городе. Многие старики порицают нынешние нравы. Будто никогда раньше, при республиканском правлении, не существовали легионы рогоносцев и педерастов! Ценис возмутилась бы, узнав, что подобное произошло между тобой и мной, и я бы потерял предоставленную мне свободу спать со всеми нравящимися мне девушками, рабынями конечно. Она сама толкает их ко мне в объятия...

— А если не узнает? — пошутила Манчиния.

— Хм! — сказал Вителлий. — Об этом всегда становится известно... Не искушай меня! Я ведь, как ты, не могу долго сопротивляться искушению. Да и на что я тебе! Тебя и так осаждают со всех сторон, с тех пор как ты приехала сюда...

— Да, действительно, кандидатов много!

Вителлий понимающе смотрел на нее:

— Я знаю даже, что через несколько дней ты уезжаешь в Остию и в твоей жизни произойдет событие, ну, скажем... историческое! Светоний вынужден будет упомянуть о нем в своей хронике...

Манчиния рассмеялась во все горло:

— Ты в курсе! Хотя меня ничем не удивишь. Именно потому, что ты знаешь обо всем, что происходит в императорском дворце, я и приехала к тебе...

Она посмотрела вокруг, как будто хотела удостовериться в том, что никто не услышит их разговора. Место уединения Вителлия находилось на значительном расстоянии от дверей и окон дома. Соседнего здания было практически не видно, кроме крыши, за высокими деревьями сада.

— Так-так! — сказал Вителлий. — Быстро же ты стала настоящий римлянкой — интересуешься интригами и слухами.

— Послушай, дядя... Ты знаешь Суллу, нашего соседа. Патрокл много раз говорил тебе о нем — тот, который вдруг стал наследником Менезия?

— Конечно, моя дорогая. История с завещанием Менезия наделала много шуму...

— Но это еще не все, дядя... О нем говорили вчера вечером во дворце в присутствии Цезаря. Некто утверждал, что завещание фальшивое.

— Ничего удивительного, — спокойно сказал Вителлий. — У вашего галльского друга появились враги. У Менезия их было тоже предостаточно.

— И другие с ним соглашались. Я не знаю его имени, но я уверена, что ты знаешь...

— Какой он?

— Худой, очень высокий, короткие седеющие волосы, — волосы также торчат из ушей, рот поджат...

— У него большое кольцо?

— Да, точно! Кольцо с камнем темного цвета.

— Им может быть только Метий. Метий Помпозиан. Он был префектом в Иллирии[63], а теперь вернулся попытать счастья у трона... — Вителлий заговорил тише: — Он входит в окружение Домициана...

— Ты хочешь сказать, в окружение брата Цезаря?

— Конечно.

— А как ты думаешь, почему он так не любит Суллу?

Вителлий вопросительно посмотрел на свою племянницу.

— А ты, Манчиния, — спросил он, снова беря молодую женщину за руку, — почему так интересуешься этим галлом? — И прежде чем Манчиния открыла рот, чтобы ответить, Вителлий, улыбаясь, тремя поднятыми пальцами закрыл красивые губы племянницы, как бы заставляя ее промолчать. — Не трудись, — улыбнулся он. — Я избавляю тебя от признания, которое ты уже совсем готова мне сделать... Знаешь ли ты, что твой голос, которым ты только что спросила меня, почему Суллу не любят, и выдал тебя?

Маичиния закрыла лицо руками.

— Да, дядя. Я не знала, что со мной может такое случиться. Патрокл его очень любит и еще больше уважает. Еще во Вьенне толкнул меня к нему в объятия по причинам, тебе известным. Я спала с ним, потому что больше не могла терпеть. Но теперь совсем другое дело... Я влюблена.

— Очень, очень влюблена, не так ли?

Манчиния два раза кивнула. Вителлий увидел слезы в ее глазах. Манчиния, красивая и чистая молодая девушка, девственницей вышла замуж за Патрокла, этого любителя мальчиков. Но теперь и к ней пришла любовь.

Стараясь скрыть охватившее его волнение, Вителлий рассмеялся:

— Что же ты будешь делать? Как ты скажешь тому, кого любишь, о поездке в Остию?

— Я не скрывала от него. Сказала, что поступаю так, желая защитить его от врагов...

Вителлий посмотрел на свой сад, розарий. Вон голуби что-то клюют у кустов красного шалфея, посаженного накануне садовниками на аллее.

— Видишь ли, Манчиния, мы пережили времена Калигулы и Нерона только потому, что я не участвовал в интригах и старался как можно меньше находиться в Риме. Именно поэтому я и отправил вас в Галлию, а не потому, что Патрокл был невыносим и расточителен, как все думают... Конечно, со времен Веспасиана и при теперешнем Тите, гуманисте, нам больше нечего бояться. Но все-таки лучше остерегаться. Завтра вдруг мы узнаем о неожиданной смерти Цезаря...

— Но ему ведь всего сорок три года, дядя!

Вителлий отмахнулся:

— Существует яд и кинжал... А мы, и ты — первая, будем жить, как жили, то есть ни во что не вмешиваясь и делая вид, что мы ничего не знаем...

— Но, дядя, кто может применить яд и кинжал против Тита, который делает все для того, чтобы не иметь врагов?

— Его брат, — сухо сказал Вителлий.

— Его... — поразилась молодая женщина. — Но это невозможно!

— Почему, очень даже возможно! Борьба за трон. Он оскорблен, что не сам сел на него, и думает только о власти. А ты ни в коем случае не должна участвовать в этих играх...

— Что будет с Суллой? — воскликнула она. — Он такой хороший... И с Менезием их связывала настоящая дружба!

— Бедная девочка, в мире, где брат мечтает уничтожить брата, дружба заранее терпит поражение, и за нее могут только преследовать.

Манчиния замолчала, обнаружив неприглядность того мира, о существовании которого она, в своей беззаботности и доброте, не подозревала.

— А почему они ополчились против Суллы?

— Потому что Менезий боролся с Лацертием, человеком Домициана. Домициан делает все, чтобы тот пришел к власти. К тому же и те и другие не заинтересованы, чтобы Сулла узнал, кто убил Менезия.

— А они знают?

У Вителлия на лице появилось подобие улыбки.

— Великие боги! — пробормотала Манчиния, которая на этот раз поняла. — Прости меня, дядя, — быстро сказала она. — Я приехала и побеспокоила тебя...

Дядя, все жизнь избегавший интриг, видел, что на этот раз его племяннице их не миновать. Через три дня она уже будет лежать в кровати Тита, о чем узнают все и вся в императорском дворце...

А Манчиния думала о завтрашнем свидании с Суллой, о чем они оба договорились накануне. И эта мысль, и ее страсть, и желание придали ей смелости. Завтра утром она будет в его объятиях, а остальное не важно.

— Послушай, — сказал Вителлий. Он как будто читал мысли молодой женщины по ее лицу. — Я скажу тебе одну очень интересную вещь. А после ты забудешь о том, что я сказал, и мы больше никогда не будем говорить об этом. Согласна?

— Да, дядя, обещаю тебе. И благодарю за твою доброту...

— Есть человек по имени Мнестр. Он, без сомнения, может рассказать тебе, как погиб Менезий и какие опасности угрожают галлу, который вбил себе в голову отомстить за своего друга. Мнестр — игрок, ему не везет, он все проигрывает в кости. И я думаю, что если ты ему предложишь деньги сейчас, когда он находится в... просто опасном положении, то он тебе все расскажет. Например, напишет по твоей просьбе свидетельское показание, так как он сам во всем участвовал. Ему нужно во что бы то ни стало покинуть Рим, и на долгое время. Но у него нет средств — сильно проигрался. Поэтому возьми красивую корзиночку, в которых женщины из высшего общества носят румяна, туалетную воду и вышитый платок. Положи туда, скажем, двадцать тысяч сестерциев, можно и побольше. Отыщи Мнестра, только не говори, как ты его нашла. Деньги заставят его говорить и спасут жизнь, если он соберется бежать в Берберию, Македонию или куда-нибудь подальше...

— Откуда ты знаешь о нем и о его бедственном положении? Ты все-таки удивительный человек, дядя!

Вителлий пожал плечами:

— Я занимаюсь делами, и у меня большие деньги. Часть я отдаю на то, чтобы заботиться о семье. Я в курсе многих событий... Ищи корчму на улице Вулпиа, что выходит на улицу Эмилиа, она называется «Лиса и виноград». В корчме знают о Мнестре, хотя тот и прячется. Но возможно, тебя не испугаются, а ты покажешь одну или две золотые монеты. А перед красивой женщиной и золотом ничего не может устоять...

Гладиатор-фракиец[64] Асклетарион, красивый блондин двадцати пяти лет, стройный и мускулистый, приехал из Помпеи в Рим три дня назад. Палфурний послал его убить Мнестра. Его проигрыши, беспорядочная жизнь, которую он продолжал вести, несмотря на многочисленные предупреждения, сравнимы разве с прогнившей балкой. И на нее не могло больше опираться здание серьезной организации.

Асклетарион приехал с обозом гладиаторов, чтобы принять участие в грандиозном, невиданном доселе зрелище, которое собирался дать Тит Цезарь на открытии Колизея. Кроме десяти тысяч сестерциев, которые он получит после выполнения задания, его на три месяца освободят от боев, что приносило ему уверенность остаться в живых еще несколько месяцев, в течение которых он сможет потратить полученные деньги на обильную еду и питье и на понравившихся ему проституток.

Асклетарион поселился у торговца супами вразнос, который сдавал крошечные комнаты с низкими потолками в доме напротив его лавочки. Дом также принадлежал ему. Больше всего комнатки напоминали плетеные шкафы, нежели жилье, которого в Риме и так не хватало и которое дорого стоило. Зато через подобие фрамуги — а через нее худо-бедно, но помещение проветривалось — гладиатор мог видеть фасад корчмы «Лиса и виноград», куда годами ходил Мнестр. Заведение выходило на улицу, но имелся и другой выход в узкий дворик, который ограничивался другим зданием. Первый этаж здания представлял собой нечто вроде сарая, где хозяин по имени Специл держал все свои запасы и давал приют рабам, которые могли переночевать на откидных койках. Расшатанная лестница вела на второй этаж. Тут вы оказывались в достаточно большой комнате с несколькими столами — это и была комната для игр. Корчма служила лишь ширмой игровому притону. Доход от него шел не в городскую казну, а людям, контролировавшим многие подобные заведения, пользуясь поддержкой коррумпированных муниципальных служащих.

Клиенты заходили якобы поесть в корчму, а затем проходили во внутренний двор. Поднимались по допотопной лестнице и оказывались наверху, куда и хотели попасть.

Столы, за которыми играли по-крупному, были накрыты ковром, спадавшим на колени игроков. Это позволяло маленьким мальчикам, сидевшим на скамейке у входа в зал, залезать под стол и делать там фелляцию игрокам. Вот почему иногда можно было видеть, как кто-нибудь из игроков менялся в лице, сжимал руки, лежавшие на столе, или неожиданно начинал стонать. Остальные смеялись, особенно если партия в это время проходила спокойно. Удовлетворенный таким образом игрок брал обычно монету в один асс из груды монет, лежавшей перед ним, и переправлял ее под стол своему юному благодетелю. А иногда удваивал или даже утраивал сумму, если работа была хорошо сделана или если кости ложились благоприятно для него.

Асклетарион сразу же вечером отправился обедать в корчму. Разведал на месте обстановку и понаблюдал за хождениями посетителей. Палфурний объяснил гладиатору перед отъездом, что Специл, наверное, где-то прячет Мнестра. Тот не получал больше ни асса в кредит, назанимав слишком много денег. Его любовница Паолифия, ростовщица, долго была им увлечена, но и она раз и навсегда закрыла дверь перед его носом. Было это незадолго до того, как Мнестр выудил у нее тысячу сестерциев, якобы на оплату срочного долга. А вскоре Паолифия узнала от портнихи Лицитины, куда на самом деле ушли деньги: восемнадцатилетней куртизанке Каллистии, звезда которой поднималась над Римом. Она потребовала с Мнестра эту сумму за час свидания с ней.

Асклетарион подумал, что если Специл прячет Мнестра здесь же в квартале, то должен кормить его и посылать каждый день что-то со своей кухни.

В корчме служило семь или восемь рабов, мальчиков и девочек от двенадцати до семнадцати лет: прислуживали и относили обеды мастеровым, работавшим по соседству. Асклетарион умел хорошо считать. Он провел много боев за четыре года и выжил не столько благодаря своим мускулам, сколько своей голове. Именно ему Палфурний и поручил столь важное задание. Гладиатор сообразил, что если Мнестр прячется далеко от корчмы, то раб, который должен относить ему еду, должен отсутствовать какое-то время, а с другой стороны, к нему должны посылать именно в те часы, когда в корчме мало посетителей.

Асклетарион из своего «шкафа» наблюдал за детьми, которые выносили из корчмы блюда под плетеными крышками, что позволяло сохранять их теплыми и защищало от уличной пыли. Так он заметил каждодневные отлучки красивой пятнадцатилетней девочки. Утром в десятом часу она выходила с двумя блюдами, поставленными друг на друга, и возвращалась приблизительно через три четверти часа.

В обед Асклетарион отправился в корчму и сел за столик, чтобы рассмотреть служанку поближе. В зале было полным-полно жующих и пьющих посетителей. Гладиатор строил глазки и посылал улыбки малышке, когда та с тарелками пробиралась между столами. Малышка, казалось, вступила в игру, стараясь только не попасться на глаза хозяину. Тот — Асклетарион сразу подметил — относился к ней по-особенному. Асклетарион не сомневался, что толстопузый Специл с лоснящейся кожей и наполовину лысой головой заставлял ее спать с ним. А интерес, который он к ней проявлял, и подтверждал его умозаключения о том, что именно она тайно кормила Мнестра. Гладиатору все же удалось перекинуться несколькими словами с девочкой с красивыми глазами, воспользовавшись кратким отсутствием Специла. После чего он покинул корчму.

На следующее утро — еще не было и десяти часов — Асклетарион уже поджидал в лавке продавца супов девушку. И она действительно вскоре вышла из корчмы, одетая в платье из коричневой шерсти, с двумя тарелками. Асклетарион не сразу последовал за ней, так как из своего укрытия увидел Специла. Тот стоял на пороге своего заведения и смотрел вслед удаляющейся служанке, несомненно желая убедиться в том, что никто за ней не идет.

Силуэт молодой рабыни уже растворился в толпе улицы, а Специл все следил за ней. Но тут появились три клиента, и толстяк занялся ими. Тогда Асклетарион бросился на улицу. Он отыскал девочку у перекрестка улиц Вулпиа и Амброзиниа. На улице Амброзиниа Асклетарион перешел на другую сторону, обогнал ее и пошел навстречу. Он сделал удивленное лицо, наткнувшись на нее.

— Эй, красотка из корчмы! — воскликнул он.

Она, польщенная похвалой, улыбнулась ему.

— Как мне сегодня повезло! — смеясь, продолжал он. — Я встретил тебя, а твой хозяин и не знает об этом. Куда это ты идешь?

— Несу еду кое-кому.

— Я пройдусь с тобой немного, — весело сказал гладиатор. — Я так рад поболтать. Он ведь за тобой следит, толстячок?

Малышка скривила лицо.

— Спит с тобой?

Она посмотрела на него с тем же выражением на лице.

— Да, — согласился он, — в жизни не всегда делаешь то, что хочется... Я не прочь занять его место!

Девчушка подняла к нему голову, и в ее глазах он прочитал ответное желание. Взгляд ее выражал и сожаление об их кратковременной встрече на улице, и восхищение его длинными светлыми волосами и невероятно мускулистыми ногами, натренированными упражнениями на арене, которые позволяла видеть короткая туника. Она, помедля, ответила:

— Все не так просто. Он отпускает меня только по делам.

Решившись, он погладил ее руку. Тогда она поставила тарелки себе на голову, поддерживая их одной рукой, а другой взяла руку своего воздыхателя. Их пальцы сплелись в первом прикосновении.

— И далеко тебе идти? — спросил гладиатор.

— Довольно далеко, — ответила она.

— Я пойду с тобой! Не оставлю тебя одну!

— Но он не хочет, чтобы знали, куда я хожу. Он прибьет меня, если ему скажут, что видели меня с тобой...

— Пусть только попробует! Если не желает умереть. Так я ему и скажу!

Девушка улыбнулась и снова сжала руку.

Так они шли до тех пор, пока малышка не остановилась на углу тихой улочки. Они немного прошли вдоль домов дворика, из-за стен которых доносились крики игравших детей. Затем она остановилась и сказала:

— Подожди меня тут. Я скоро вернусь.

Прохожие мелькали вдалеке на оживленной улице. Здесь же никто не обращал на них внимания. Он подтолкнул ее к стене, возле которой они стояли, прильнул губами к ее губам. Малышка страстно ответила на его поцелуй. Ее пальцы вцепились в его мускулистую руку, руку гладиатора-фракийца, привыкшую к кривой сабле.

— Иди скорее, — сказал он, отрываясь от нее.

Он решил не идти за ней, чтобы не возбудить подозрений. А теперь ему нужно найти предлог и привести ее, несмотря на слежку Специла, к себе в комнату.

Он удалился в сторону оживленной улицы. Девушка могла появиться с минуты на минуту, но он не хотел, чтобы она его обнаружила на прежнем месте. И действительно, вскоре она выбежала на угол улицы. Она спешила, словно боясь опоздать на свидание, и остановилась как вкопанная. Разочарование было написано на ее лице, осознав вдруг, что он разыграл ее. Асклетарион решил выждать еще несколько минут. Девушка, погрустнев, видимо, в мыслях о том, что толстый Специл непременно отхлестает ее по щекам, если она задержится, пустилась в обратный путь. Тут Асклетарион вышел из-за прилавка продавца сандалиями и котурнами, за которым прятался, и, смеясь, догнал ее.

— Ну, как я тебя разыграл! — весело сказал он.

Он увидел, как лицо девушки враз озарилось счастливой улыбкой, и понял, какую уже имеет над ней власть.

— Не сердись на меня, — сказал он, беря ее за руку и увлекая за собой. — Я не брошу тебя вот так. — Он наклонился к ней и сказал вполголоса: — Я люблю тебя. И хочу заниматься с тобой любовью. Я останусь в Риме еще несколько месяцев. А потом возьму тебя с собой.

— Но это невозможно! — воскликнула она.

Асклетарион отмахнулся.

— Поживем — увидим! — бросил он. — А если толстяк нам помешает... — Он провел тыльной стороной руки по горлу, жестом имитируя движение ножа. — А пока, — продолжил он, ускорив шаг, — поторопимся! А то как бы эта свинья не задала тебе трепку! — И мимоходом спросил: — Завтра ты опять пойдешь сюда?

— Да, я каждый день ношу еду одному больному человеку, он не может ходить.

— Хорошо! Я снял комнату над лавкой торговца супами, на твоей улице, понимаешь? Завтра, как только выйдешь со своими тарелками, поднимись ко мне. Но так, чтобы тебя не видели. Мы побудем вместе ровно столько времени, сколько уходит у тебя на то, чтобы сходить и вернуться. Потом ты вернешься в корчму, но уже без тарелок. Я отнесу их сам вместо тебя тому типу, который ждет еды. Правда, еда немного остынет, но зато мы сможем побыть вместе. Неплохо, а? — Он не торопил девушку с ответом, чтобы не вызвать подозрений. Потом добавил: — Объяснишь мне точно, куда идти, и все.

Гладиатор видел ее колебания. Потный толстяк наверняка пригрозил ей строго-настрого никому не рассказывать, куда она ходит. С другой стороны, он ощущал ее горячую руку в своей и хорошо видел, что она хочет ему отдаться, чем бы это ни обернулось.

Носилки Манчинии проплыли мимо корчмы «Лиса и виноград», не останавливаясь. Молодая женщина подглядывала из-за задернутых шторок, придерживая их рукой. Она увидела жирного Специла. Он осторожно нес свой живот между столами, где обжирались его клиенты. От нее не ускользнул испуганный взгляд слуги, пробегавшего мимо него с грязной посудой. Толстый тип, видимо, настолько же безжалостен к своим рабам, насколько угодлив и труслив с людьми, которых он обманывает. Одно неотделимо от другого, и племянница Вителлия решила воспользоваться этим. Манчиния раздумывала, где бы ей остановиться, когда услышала удары молота по наковальне и поняла, что подъезжает к мастерской кузнеца. Она сказала кучеру, который шел сбоку, заехать во двор кузницы. А когда он наклонился к ней, добавила: «Ты попросишь его проверить подковы у мулов. Мы пробудем здесь некоторое время».

Носилки, запряженные двумя мулами, въехали во двор и остановились под одиноко растущим чахлым деревом. Манчиния взяла с собой в поездку маленького Тарциссия, четырнадцатилетнего раба. Патрокл купил его за решительное выражение лица, для того чтобы предаться с ним содомии. У Тарциссия был живой ум, и Манчиния давала ему уроки письма и счета. Так между супругой Патрокла и молодым юношей возникло взаимопонимание. Он подробно рассказывал Манчинии, а потом они вместе смеялись над тем, что проделывал с ним Патрокл и что он ему говорил. Тарциссий, очарованный красотой и обаянием Манчинии, восхищался ею и был бесконечно предан своей хозяйке.

Как только мулы с носилками остановились, он подошел к Манчинии, зная, что теперь должен исполнить свою роль.

— Тарциссий, — сказала она, немного раздвинув шторки, — ты видел корчму, мимо которой мы только что проехали. С лисицей на вывеске, а внутри расхаживал такой толстый тип? Пойди и скажи ему, что я хочу с ним поговорить.

— Должен ли я сказать ему твое имя?

— Конечно нет. Оно ему не нужно. Но сделай так, чтобы он сюда пришел.

И вскоре оба появились во дворе кузницы, один вел другого. Она отдернула занавески со стороны, противоположной мастерской и работавшему там кузнецу. Корчмарь подошел к ней. Он изумился, увидев красивую патрицианку, которая улыбалась ему слегка подкрашенными губами.

— Привет, Специл! — весело сказала молодая женщина, обмахивая свое лицо, по примеру Аридичии, поставлявшей девушек Цезарю, веером из слоновой кости и тонкой вышивки. И точно так же, как она, когда явилась к ней рассказать об императорском желании.

— Ave, ave! — сказал Специл, поклонившись два раза, восхищенный тем, что эта красивая дама из высшего общества знает его имя.

— Прости меня, что отрываю тебя от работы, — продолжала она светским тоном, — но я знаю, что ты большой друг Мнестра, а я как раз его разыскиваю...

— Мнестр? — сказал Специл, мгновенно насторожившись.

— Ну ладно, Специл, — бросила она тоном человека, знающего, о чем идет речь, — не говори только, что ты незнаком с Мнестром!.. Он проиграл в твоем заведении целое состояние — сам рассказывал — и всегда мне говорил: «Если захочешь найти меня, то отправляйся к Специлу, в „Лису и виноград“, я провожу там большую часть времени»...

— Что правда, то правда... Вернее, так было когда-то, — поправился он. — Но теперь он исчез. Он всем задолжал слишком много денег!

Манчиния рассмеялась.

— А сколько же тебе, мой бедный Специл? — спросила она, бросив на него испепеляющий взгляд.

— Мне? По крайней мере десять тысяч сестерциев. Он занял у меня, когда проиграл. А кроме того, я кормил и поил его несколько месяцев, перед тем как он испарился из города...

— Не жалуйся! Он оставил много денег на твоих игорных столах! — Грациозным движением руки Манчиния закрыла свой веер и положила свою руку на голую руку корчмаря. От нежного прикосновения у Специла округлились глаза. — Послушай, не теряйся в догадках, почему я ищу Мнестра. Но я скажу тебе, возможно, ты и удивишься. Однажды мне пришлось довольно туго после смерти отца. Мнестр одолжил мне пятьдесят тысяч сестерциев. Несколько дней назад я вернулась из Галлии, чтобы получить наследство. Теперь я богата — и вдруг узнаю, что для него наступили трудные времена. Я хочу вернуть ему деньги. Он когда-то выручил меня, и мне не забыть того, что он для меня сделал... И если он задолжал тебе, я готова возместить все, слышишь, прямо здесь и сейчас! — добавила она, пожимая толстяку руку. — Деньги у меня с собой, — продолжала она, движением подбородка указывая на свою парфюмерную корзинку с безделушками, стоявшую рядом.

По лицу Специла стекали капли пота. Любовь к деньгам боролась в нем с боязнью совершить ошибку, рассказав об убежище Мнестра.

— Только не говори мне, что не знаешь, где он, — бросила Манчиния, открывая корзинку. — Я тебе все равно не поверю! — Она начала доставать золотые и серебряные монеты и раскладывать их на дорогой ткани на сиденье носилок, чтобы сосчитать. — Вот его долг, — объявила она, когда закончила подсчет. — Сюда же я еще добавляю две золотые монеты за твои труды и заботы о нем.

Корчмарь не протестовал — это должно было означать, что он знал, где прячется Мнестр.

— Ты не хочешь ему помочь, зная его бедственное положение, — не отставала она. — Я сама передам деньги, скажи, где он живет!

Специл обливался потом. Да в конце-то концов, если он получил свои десять тысяч сестерциев, то какое ему дело до того, что случится с Мнестром.

— Только не говори, что это я рассказал тебе, где он находится. Я ведь его друг.

— Ну конечно, — бросила Манчиния. — Я же не идиотка!

Корчмарь чувствовал себя так, будто окунулся в холодную воду.

— Он живет на улице Невиа, что в четверти часа ходьбы, рядом с улицей Помона. В комнате над котельной мастерской. В доме номер двенадцать. Жестянщик разорился, так что там никого нет. За домом большой двор, там можешь оставить носилки. Поднимешься по внешней лестнице и постучишь четыре раза в последнюю дверь на галерее. Потом немного подождешь и постучишь еще два раза. Он всего боится и не откроет тебе, если ты все это не проделаешь...

— Ну хорошо, — смеясь, сказала Манчиния, — вы такие загадочные оба!

— Не смейся! Он очень беспокоится. Ему угрожали.

— Теперь ему нечего бояться. Он сможет расплатиться со своими кредиторами, — весело пропела она. — Дом принадлежит тебе?

— Я унаследовал от матери. Поселил туда Мнестра. Так спокойнее. Теперь, кроме меня, только ты одна знаешь, где он живет.

— И правильно поступил, Специл. Ты — верный друг. Бери свои деньги. Завтра я навещу Мнестра, но без носилок, чтобы не привлекать внимания.

Толстый Специл, собирая монеты у ног молодой женщины, не мог удержаться от того, чтобы не посмотреть с вожделением на красивую грудь, которая была у него прямо перед глазами, совсем рядом.

Когда он удалился, Манчиния задернула шторки.

Девушка с бьющимся сердцем вышла из корчмы с блюдами. Специл следил за ней. Она пройдет как можно дальше по улице, потом вернется, перейдет на противоположную сторону. По коридору возле лавочки торговца супами можно попасть к комнатушкам второго этажа, где ее ждет возлюбленный. А если вдруг в этот момент толстяк появится на пороге корчмы и увидит ее... Ужас! Под градами ударов кулака он выбьет из нее признания, а когда поймет... Лучше не думать. А тем временем неудержимая сила толкала девочку-подростка к красивому мускулистому человеку, которому она хотела принадлежать. Она знала любовь только в ее омерзительном обличье, когда Специл кряхтел над ней, а потом издавал ослиный рев, сопровождавший оргазм.

Она шла, то и дело оглядываясь назад. Когда поняла, что корчмарь больше не стоит на пороге, быстро перешла на другую сторону улицы и почти побежала к суповой лавочке, все время следя за входом в корчму, и скоро очутилась в коридоре, который вел к счастью. В тот момент, когда она добежала до лестницы, появился гладиатор. Он подождал ее, взял из рук тарелки и пропустил вперед. Они стали подниматься.

Асклетарион открыл дверь комнаты, впустил ее, поставил тарелки на пол и сразу обнял ее. Ему не нужно ломать комедию. Он желал ее так же, как и она его. Они обменялись долгим страстным поцелуем. Тогда Асклетарион задрал ее тунику. Она, как и большинство девушек низшего сословия, ничего не носила. Его рука спустилась к лобку, который был почти без волос и весь мокрый от желания, которое одолевало ее уже с утра. Ее руки смело расстегнули пояс любовника, и она обнаружила его напряженный член. То, что казалось ей отвратительным у толстого Специла, теперь стало источником радости, и она крепко сжала своими пальцами головку.