Глава 17

У сутенера

Сулла остановил носилки на углу улицы. Котий подошел к дверце. Он сам и три его товарища были одеты в сиреневые, достаточно смешные ливреи. Сертий выбрал среди своего хламья костюмы, оставшиеся от театральной комической пьесы, в которой главный герой недавно разбогател и выставлял напоказ свое богатство.

— Видишь, в глубине улицы, — сказал Сулла, — хорошо освещенное здание с двумя красными фонарями на втором этаже? Там и живет сутенер Ихтиос. Пойди и осмотри дом. Узнай, есть ли двор позади, и расспроси, где сейчас находится сам Ихтиос. Скажешь, что твой хозяин Вестиний, любитель молодых юношей, хочет его видеть. Ты пришел заранее, чтобы предупредить о моем приезде.

Котий пошел в направлении дома. Носилки — а в них был Сулла в своем двусмысленном наряде — поставили вдоль стены, в полумрак. Два носильщика отдыхали, опершись спинами о стену. Третий, в роли сменного носильщика и одновременно лакея, держал в руке дубинку, похожую на ту, которой был вооружен Котий. Такую же носили рабы, когда сопровождали своих хозяев по улицам Рима, чтобы защищать их от воров-карманников и проходимцев.

Минут десять спустя из здания, принадлежавшего Ихтиосу, вышел ветеран. С ним, как казалось, молоденький мальчик. Это действительно был разодетый мальчик, с подведенными глазами и прекрасными кудрявыми черными волосами. Они подошли к носилкам. Котий сказал ему немного подождать сзади, а сам приблизился к дверце.

— Два окна второго этажа выходят в узкий переулок, — сказал он. — Сзади ни двора, ни сада. Об остальном вы расспросите мальчика, которого я взял на ночь.

Ветеран исчез. Сулла поманил рукой мальчика. Тот подошел к дверце.

— О! Какой красивый мальчик! — жеманясь, сказал галл в парике. — Иди садись рядом со мной, мой красавчик...

Глаза маленькой жертвы на секунду отразили отчаяние при попытке улыбнуться.

— Прекрасные зубы! — воскликнул Сулла смешным голосом, схватил руку эфеба и положил на свое бедро.

Котий закрыл дверцу и отошел в сторону.

— Скажи мне, малыш, сколько тебе дает Ихтиос, когда ты отправляешься вот так с кем-то на ночь?

— Он дает мне каждый раз три асса.

— Скажи-ка — немного!

Малыш запротестовал, защищая свое положение и того, кто во всяком случае спас его от нищеты улицы.

— Да, но нас кормят и одевают, — объяснил он.

— Вот как, — согласился Сулла. — И как съедобно то, что вам дают?

Мальчик рассмеялся.

— Не всегда! — бросил он. — Но иногда бывает и вкусно.

— А как Ихтиос обращается с тобой и другими?

Малыш по-новому посмотрел на старого педераста, который задавал ему такие вопросы:

— Почему вы меня спрашиваете? Вы что, заодно с ночными стражниками?

— Нет, совсем нет, — сказал Сулла. — Просто ты мне нравишься. Это естественно! Ну, Ихтиос хорошо обращается с тобой?

— Он три раза наказывал меня кнутом, вот и все.

— А почему?

Тот покачал головой. Сулла не стал настаивать на своем" вопросе.

— Послушай меня, — вновь заговорил галл. — Я подарю тебе пятьдесят сестерциев сегодня вечером. Не возражаешь?

— Конечно, — сказал малыш, преодолевая свое беспокойство.

Что попросит старый дурак от него за такую сумму?

— Скажи мне, что сейчас поделывает Ихтиос?

— Он наверху. У него комната на втором этаже. Принимает людей и может поспать.

— А вас заставляет подниматься к нему наверх и спать с ним?

— Не часто, — сказал мальчик. — У него есть женщина, и он живет у нее, на другой улице, рядом. Внизу — два типа. Они занимаются нами и принимают клиентов.

Сулла сунул руку в карман и достал несколько монет по десять сестерциев. Отсчитал таких пять.

— Ты останешься со мной на ночь?

— Да, — сказал мальчик. — Но я должен вернуться завтра в одиннадцатом часу, обязательно...

— А если сейчас я тебя отпущу, у тебя есть где провести ночь, не возвращаясь к Ихтиосу?

Мальчик широко открыл глаза и посмотрел на монеты в руке Суллы.

— Вы... Вы не хотите, чтобы я остался с вами?

Сулла почувствовал его обеспокоенность тем, что он не понравился, и теми последствиями, которые могли его ожидать.

— Не в этот вечер, — сказал он.

Пальцы мальчика забрались под одежду и добрались до члена Суллы.

— Я могу вас сейчас пососать, — сказал он вполголоса и, открыв рот, показал свой язык.

— Ты очень мил, — ответил ему Сулла, — и я уверен, что ты все делаешь очень хорошо. Но у меня дела. Я вернусь в другой раз.

— Если узнают, что я вам ничего не сделал, меня побьют кнутом, — возразил малыш.

— Если ты ничего не скажешь, то никто ничего не узнает, — ответил Сулла. — Но ты мне не ответил. Где ты проведешь ночь?

— У меня друг, работает в ресторане. Обслуживает посетителей. Пойду помогу ему, а потом посплю с ним в его комнате.

— Так и сделай, — сказал Сулла. — И добавил, кладя серебро ему в руку: — Иди и никому ничего не рассказывай.

Сулла позвал жестом Котия, который открыл дверцу носилок. Мальчик пошел прочь, ускоряя шаг.

— Купи длинную веревку на той улице, что мы недавно проходили, где было полно лавок. Принесешь в носилки, а носилки доставите в переулок, в тот, куда выходят два окна второго этажа. Я поднимусь к Ихтиосу.

Котий вскоре ушел. Носильщики взялись за ручки носилок и поднесли их к входу в дом сутенера. Ветеран, выполнявший роль лакея с дубинкой, открыл дверцу носилок, церемонно склонился и помог старому педерасту, опиравшемуся на цветную палку, выбраться из них.

Дом Ихтиоса был обставлен длинными, тщательно отделанными деревянными скамьями с большим количеством подушек. На них сидела добрая дюжина маленьких мальчиков с хорошо уложенными волосами, накрашенными лицами, одетых в модную одежду разных цветов. Блестевшая от воска лестница, несомненно, вела на второй этаж.

Двое, на вид лет тридцати, сидели на табуретах, поджидали клиентуру. Видимо, о них и говорил малыш — эдакие упитанные и изнеженные пастухи, охранявшие стадо женообразных мальчиков.

Один из них поднялся при виде богатого любителя, о приходе которого сообщил Котий, и стал кланяться:

— Входите, господин, входите, садитесь с нами и познакомьтесь с нашими милыми молодыми людьми...

— Ах, какие все миленькие! — сказал Сулла с улыбкой. Лицо в макияже сморщилось в гримасу. — Великие боги! Ах молодость, ах свежесть!

Он прошел на середину комнаты и стал гладить руку эфеба лет четырнадцати. Потом он повернулся к своднику:

— Вам сказали, что я хочу встретиться лично с Ихтиосом?

— Да, господин, — поторопился ответить толстяк. — Сейчас же схожу за ним наверх...

— Пожалуйста, — сказал Сулла, — не проси его спуститься! Мне нужно пошептаться с ним. Я предпочитаю встретиться с ним с глазу на глаз. Покажи мне дорогу...

— Следуйте за мной, господин Вестиний. Мы уже сообщили ему о вашем приходе, сразу, как только ваш раб предупредил нас.

Сулла поднялся за ним на площадку. Тот постучал в дверь. Ихтиос пригласил их войти. Толстяк объявил о приходе Вестиния.

— Входи, Вестиний, входи! — сказал сутенер, почтительно поднимаясь навстречу.

Греческие сутенеры главенствовали в своей профессии. А сама Греция представляла собой неистощимый источник, поставляя Риму детей обоего пола для занятий проституцией.

— Чем я могу тебе услужить? — спросил он, как только его посетитель уселся в одно из двух кресел с сиденьями из слоновой кости перед его бюро. — Видел ли ты наших молодых людей — там, внизу? Нет ли среди них того, кто тебе понравился? Если ты ищешь чего-то особенного, то я смогу поискать в другом месте и быстро...

— Меня привело действительно нечто совершенно особенное, — сказал Сулла.

— Все найдем! — обещающе вскричал сутенер. — Рим — город всевозможных наслаждений, здесь поклоняются Эросу и Афродите!

— Итак, — продолжил Сулла. — У меня два больших пса. Они надрессированы заниматься любовью с детьми...

Ихтиос улыбнулся с понимающим видом:

— Я понял, господин Вестиний, понял... Ты ищешь маленьких мальчиков, которые могли бы...

— И девочек тоже! И нужно, чтобы и те и другие были очень молоды. Не старше десяти лет. Вот что мне требуется. Я устраиваю вечер для моего друга. Ему интересны подобные вещи...

— И сколько нужно детей?

— Я думаю, что с полдюжины достаточно... Дорого будет стоить?

— Ты понимаешь, Вестиний, это несколько специальный заказ. Детей надо выбирать. Чтобы вели себя соответствующим образом. А тут новые законы, которые запрещают плохое обращение с рабами. Иногда законы так трактуются изворотливыми судьями, что некоторых сутенеров приговаривают к штрафам. К тому же мы храним тайну. Придется заплатить значительную сумму.

— Мой друг, кому я собираюсь показать спектакль, очень богатый человек. Я сам не так богат... Тем не менее я решил доставить ему удовольствие. Впрочем, ты конечно же слышал о нем, о патриции Менезии, судовладельце, кандидате на должность трибуна...

Вначале в глазах сутенера появилось изумление, которое быстро сменилось страхом. Сулла, до сих пор подражавший манерами и голосом гомосексуалистам, заговорил другим тоном.

— Но... — протянул Ихтиос, совершенно растерявшись. — Менезии мертв! Разве он не был...

— Да, — прервал его Сулла. — Отравлен.

Сулла вытащил из складок своей вычурной туники кинжал. Ихтиос приподнялся со своего места.

— Сиди и не вставай, — приказал галл. — Мои люди внизу. Никто не защитит тебя. Не кричи и не зови на помощь. Иначе убью.

Блестящее, идеально заточенное лезвие галл направил прямо на Ихтиоса. С ватными ногами он рухнул в кресло.

— Всемогущие боги, что у меня общего со смертью Менезия? — вскричал он.

— Многое, — бросил Сулла, — именно ты достал яд.

— Я? — вскричал грек, пытаясь зацепиться за ложь, как за спасательный круг. — Безумие! Как и зачем делать мне зло человеку, которого я даже не знал?

— Вот это-то ты мне и расскажешь сегодня же вечером.

— Мне нечего рассказывать, Вестиний, мне ничего не известно...

— Я не Вестиний! Я — Сулла, друг и наследник Meнезия.

— Сулла! — повторил тот. На лбу выступили капли пота.

— Да, если сниму мой парик. Сулла, бывший офицер разведки, служил вместе с Менезием в Паннонии, да и в других местах. Галл Сулла, которого ты попытался убить на постоялом дворе, что напротив дворца Менезия.

— Да ты потерял разум! И как я мог такое сделать?

— Ты послал туда людей. — Сулла приблизил к нему свой кинжал. — Вот этим самым кинжалом я убил одного в тот вечер. Ведь один не вернулся обратно с остальными. Да и не рассказал тебе, что произошло, не так ли? Знай, перед тем как я проткнул его грудь, он назвал мне имя того, кто послал его: сутенер Ихтиос. Разве он лгал?

Ихтиос побледнел.

— Ложь, — неуверенно произнес он. Но так как Сулла оставался бесстрастным, он спросил: — И что ты теперь намереваешься делать? Ты же понимаешь, что не я в Риме отдаю приказы убивать людей. Я должен сам подчиняться. У меня нет выбора! Но можно все уладить... Я объясню, что случилось...

— Объяснишь. Только не здесь. Я отвезу тебя во дворец Менезия.

Облегчение промелькнуло в глазах Ихтиоса. К нему вернулась надежда, что во время долгого пути по оживленному ночному городу ему удастся позвать на помощь или убежать.

Сулла подошел к сутенеру. Вынул из своей одежды матерчатый кляп и заткнул ему рот.

— Теперь подойди к окну, открой и посмотри, что там внизу.

Тот повиновался. Он увидел носилки, такие широкие, что занимали почти весь переулок. Двоих мужчин, державшихся в стороне. Остальные, должно быть, стояли у входа в дом или вошли внутрь.

Кинжал Суллы упирался ему в бок...

Один из двух слуг, вероятно Котий, бросил в окно свернутую веревку. Сулла поймал ее на лету, порезал на куски кинжалом и завязал греку руки за спиной. А потом пропустил один из двух концов веревки под мышками пленника. Приказал сесть на окно и свесить ноги наружу. И спустил его по веревке вниз. Котий принял пленника и втолкнул в носилки, где завязал и ноги. Потом закрыл дверцу и задернул занавески.

Сулла вышел из комнаты и спустился по лестнице.

Впереди носилок шел Сулла, вслед за ним Котий. Кортеж дошел до перекрестка, где галл нанял носилки с носильщиками. Важно уселся в одни и скомандовал отнести его на постоялый двор «Два жаворонка», что напротив дворца Менезия.

Носильщики заторопились. Группа Котия, в сиреневых ливреях, немного замедлила шаг и последовала за носилками Суллы.

Доехав до трактира Состия, Сулла вышел из носилок и щедро заплатил носильщикам, после того как пощупал их мускулы и сказал несколько комплиментов голосом гомосексуалиста, в которого был переодет. Подождал, пока они удалятся. Котию с носилками, ожидавшему в стороне, сделал знак следовать по направлению к внушительному портику дворца Менезия в глубине площади. Котий и другие удивились, так как не подозревали, что дворец и есть тот городской дом, о котором им говорил бывший офицер. Сулла подошел к двум охранникам перед маленькой дверью. Пока он переходил в темноте площадь, то снял с себя парик и вытер макияж платком, который всегда носил в кармане вместе с веточками калины.

Стражники узнали его по голосу и открыли дверь. Сулла подождал, пока раскрашенные носилки и лакеи в сиреневых костюмах пройдут через вход, и только тогда вошел сам. Кортеж оказался в самом начале длинной кипарисовой аллеи. Она вела и к садкам, если пройти по ней немного и повернуть налево, также к большому атрию дворца, если идти все время прямо. И наконец, в самом ее конце, к портику и маленькому павильону, где погиб хозяин дом.

Котий подошел к Сулле.

— Это и... Так это твой дом? — спросил он.

Сулла посмотрел на него с улыбкой:

— Дом Менезия, именно здесь его и отравили.

Котий покачал головой:

— И много рабов в этом имении?

— Около ста тридцати, — ответил Сулла.

— Теперь я понимаю, почему днем ты говорил, для нашей повозки найдется место...

Он задумался, обмениваясь взглядами с другими ветеранами. Сулла обратился к одному из стражников:

— Скажи мне! Где Сирии, которого я вчера приказал побить палками?

— Он в казарме, хозяин. Хирург велел ему лежать.

— Сходи за ним, подними и тотчас приведи сюда.

Стражник побежал выполнять приказание. Несколько минут спустя появился вместе с наказанным. Он шел с трудом, но, завидев Суллу, выпрямился и принял бодрый вид.

— Оставь нас, — приказал Сулла охраннику. — Вернись к входу и никого не пускай на аллею до моего распоряжения.

Стражник отошел к потайной двери.

— Итак, — сказал бывший офицер тому, кого приказал жестоко избить, — готов ли ты приступить к службе сегодня вечером?

— Слушаю.

— Я вчера отправил деньги твоей жене и детям. Ты знаешь?

— Нет, Сулла, я не выходил из дворца...

Быстро потянулся к руке галла, чтобы поцеловать ее. Сулла позволил, но потом оттолкнул его.

— Я знаю, ты выдержал наказание стоически. Я отблагодарю тебя, как это принято в армии, за смелость... Теперь слушай! — Он указал на носилки. — Там, внутри, один из тех, кто отравил твоего хозяина Менезия. Пойдешь с нами до садков, там и встанешь. Никого не пропускать, что бы ни случилось. Сторожи как следует!.. А все то, что ты увидишь и услышишь, пусть умрет вместе с тобой. В память о Менезии. Понятно?

Стражник качнул головой в знак согласия. Сулла повернулся, позвал за собой Котия и остальных его товарищей. Они пошли по направлению к входу в садки.

Пустынные аллеи и бассейны освещались лишь светом луны. Носилки спускались сверху по ступенькам по склону холма от одного бассейна к другому. В одном водоеме плескалась речная рыба, далее чередовались водоемы с морской рыбой, с бассейнами для ракообразных. Ветераны молча смотрели на роскошное изобилие. Без сомнения, они испытывали те же чувства, что и Сулла, когда впервые попал в это место той роковой ночью.

Сулла подошел к носилкам. Обратился к Котию достаточно громко, чтобы сутенер Ихтиос тоже услышал его:

— Спускайтесь вниз вдоль бассейнов, пока не увидите тот, где содержатся мурены. Там и остановитесь.

Котий посмотрел бывшему офицеру прямо в глаза. На лице у него отразилось нечто вроде улыбки. И повторил его команду, как положено в легионах:

— Спуститься до бассейна с муренами и там поставить носилки на землю!

Носилки заколыхались. Котий шел впереди и рассматривал содержимое бассейнов. Сулла сверху видел, как он подал знак рукой носильщикам и они опустили груз на землю в указанном месте. Теперь и Сулла спустился к ним. Сирия стоял спиной, сторожил проход к аллее. Под молчаливые взгляды ветеранов галл открыл дверцу носилок и приказал Котию развязать ноги пленника, вывести из носилок.

Лунный свет осветил бледное, охваченное ужасом лицо Ихтиоса. Он повернулся спиной к бассейну, так как не хотел видеть тех животных, которые там плавали.

— Сулла, — пробормотал он, как только у него изо рта был вынут кляп, — ты не совершишь столь ужасную вещь, ты ведь офицер, солдат...

Четверо ветеранов наблюдали за передвижениями мурен в воде: их блестящие спины иногда показывались на поверхности, длинные тела волнообразно перемещались в воде.

Ихтиос застучал зубами. Его лицо уже заливали слезы.

— Как? — удивился галл. — Ты-то хотел смерти Менезия и моей, укрываясь дома среди твоих симпатичных мальчиков, а теперь не хочешь умирать!

— Но не таким же образом, не таким, Сулла, я умоляю тебя...

Он бросился на колени и подполз к ногам наследника Менезия.

Ветераны невозмутимо наблюдали за сценой, которую часто видели раньше: вымаливающий пощаду перед лицом смерти...

— Умоляю тебя, Сулла! — стонал Ихтиос, целуя ноги галла и омывая их слезами. — Лучше убей кинжалом! Не надо мурен, не надо!

Сулла наклонился, схватил сутенера за горловину туники и заставил его встать. Схватил его за обе руки, повернул и силой подвел к краю бассейна.

— Нет! — закричал несчастный. — Нет!

— Посмотри, — приказал галл, — какие голодные...

Некоторые мурены достигали трех метров в длину. Они плавно скользили в воде, уверенные в своей силе. Не один месяц рыбаки Менезия потратили в поисках таких монстров. Мурены подплыли к бортику, надеясь получить какой-нибудь корм. Их круглые глаза бросали хищные взгляды на силуэты людей.

Ихтиос тоже смотрел на них, и зубы его по-прежнему стучали. Сулла резко наклонил пленника назад, потом повернул лицом к себе.

— Ну, достаточно? — спросил он. — Я хочу совершить с тобой сделку.

— Да, — торопливо заговорил сутенер, — да! Я сделаю все, что ты захочешь. Только не здесь! Прошу тебя, пойдем в другое место, пройдем подальше!

— Как хочешь! Ты заговоришь, клянусь всеми богами!

Они отошли от бассейна с муренами. Сулла толкал впереди себя пленника. У садков с более мирными рыбами Сулла остановился и сказал:

— Котий! Достань ящик из-под сиденья носилок и принеси то, что там лежит.

Ветеран повиновался и скоро вернулся с ящиком полированного дерева.

— Доставай! — сказал Сулла.

Котий достал из ящика флакон из толстого хрусталя, закрытого фигурной пробкой, и серебряный кубок. И то и другое уютно лежало в ящике в обитых ячейках.

Сулла взял флакон и показал греку.

— Там, внутри, яд, похожий на тот, которым отравили Менезия. Расскажешь, как и кто организовал преступление. Если меня удовлетворит твой рассказ, то я налью тебе яду, ты выпьешь его перед нами и умрешь через несколько мгновений. Если всего не расскажешь, то я брошу тебя к муренам. И развяжу тебе руки, чтобы ты смог побороться с ними. Тогда твоя смерть наступит не сразу.

— Я все расскажу тебе, — согласился грек слабым голосом.

— И помни, как сам подло хотел убить меня, подослав в трактир мерзких людей с ножами, — бросил Сулла. — Я же, напротив, предоставляю тебе умереть смертью Сократа! И Менезия... Говори! Кому ты подчиняешься?

— В Помпеях живет человек, занимается многими вещами и содержит гладиаторскую школу. Его имя — Палфурний. А какой фальсификатор — он как раз и начинал с того, что подделывал подписи, печати, документы. Именно от него ко мне приходили приказы и деньги...

— Не пытайся обмануть меня, Ихтиос! — пригрозил Сулла. — Кому он подчиняется? Тебе нечего скрывать перед смертью!

— Я не пытаюсь обмануть тебя. Палфурний протеже Лацертия, этого тебе должно быть достаточно. Поищи сам того, кто близок к трону Цезаря и считает Лацертия своим другом... Я же не знаю, что происходит в императорском дворце. Я все сказал. Я лишь исполнял приказы, которые получал...

— А почему ты, сутенер Ихтиос, подчинялся этим приказам?

— Раньше я заставлял заниматься проституцией детей из свободного сословия, которых выдавал за рабов. По закону меня должны были приговорить к работам в руднике, если бы не помощь Палфурния и его друзей. Они помогли мне избежать позора...

Сулла покачал головой:

— И ты опять запятнал себя, отравив честного человека по имени Менезий, у которого в поместье есть садки с муренами... Скажи мне теперь, как ты организовал это убийство. Вместе с Металлой, конечно?

— У меня никогда не было никаких дел с Металлой, — опроверг грек.

— Кто тогда принес в дом яд, который ты достал? Кто налил его в кубок?

— Главный управляющий Менезия. Патробий много воровал у своего хозяина. Я знал. Я поставлял ему мальчиков. Он боялся, как бы никто не прознал про растраты. Тогда бы он не избежал галер. Я с ним договорился...

— Он сам налил яд?

— Нет. Еще тот ловкач. Он знал все, что творилось вокруг Менезия. Знал, что малышка, игравшая на тамбурине, влюблена в хозяина. Тот несколько раз спал с ней. И та вбила себе в голову, что если бы Менезий освободил ее, то она смогла бы занять определенное положение. Управляющий поощрял ее фантазии. Я послал ему гадалку и ворожею. Та нагадала малышке, что ее полюбит очень могущественный человек и сделает из нее настоящую принцессу. Ей ничего не стоило убедить девушку подлить Менезию в питье приворотного зелья... И еще ей сказала, что если он выпьет тот напиток, а она вслед за ним, то он все время будет желать ее и будет вечно к ней привязан. Зелье и было моим ядом. Она налила его в вино, предназначенное для Менезия и хранившееся в леднике. Яд содержал также и снотворное. Так что Менезий заснул перед смертью. Девушка также выпила вина... Выпей другие, и они бы тоже умерли. Та же участь ждала и Металлу, но она отказалась...

— А где сейчас твой друг Патробий?

— Сбежал, как только узнал, что ты — наследник Менезия. Возможно, он поехал к Палфурнию, в Помпеи, там сел на корабль и покинул Италию...

— А Порфирия? — спросил галл. — Она имеет к этому какое-нибудь отношение?

— Управляющий спит с ней. Он подробно рассказывал ей о делах Менезия. Возможно, что она была в курсе. Не знала или надеялась, быть может, что Менезий не писал нового завещания и что все перейдет ей. Ведь они еще не развелись... Но наверняка я ничего не знаю. — Потное лицо Ихтиоса блестело под лунным светом. — Так ты удовлетворен? — спросил он разбитым голосом. — Теперь дай мне яда, и пусть все будет кончено...

— Нет, еще не все. Ты назвал не всех. Наверное, есть и другие, кто замешан в преступных делах Лацертия. Не говори, что не знаешь их!

— Их не так много, — запротестовал сутенер. — Знаю одного человека по имени Мнестр. Мне приходилось несколько раз с ним иметь дело. В Риме он распоряжается деньгами Палфурния. По его распоряжению платили кому и куда надо. Таким образом выходит, что сам Палфурний в этих платежах не замешан. Мнестр и мне заплатил за яд.

— Где можно найти этого Мнестра?

— Он игрок. Посещает часто корчму на улице Вулпиа. Там, во дворе, и находится игорный притон. Там и надо его спрашивать. Живет поблизости.

— Еще кто? — спросил Сулла.

— Клянусь богами, больше никого не знаю...

И он умоляющими глазами посмотрел на флакон, которые все еще держал в руке бывший офицер-легионер.

Сулла повернулся к ветеранам.

— Вы все слышали, — сказал он. — Пусть Котий сначала развяжет ему руки...

Котий вынул свой кинжал и перерезал веревку, которая связывала обе руки сутенера за спиной. Ихтиос размял затекшие пальцы, следя за движениями Суллы и боясь, что он не сдержит своего обещания. Ведь галл говорил, что развяжет ему руки и бросит к муренам.

Сулла отвинтил пробку у флакона и налил жидкость в серебряный кубок. Протягивая его, он объявил:

— Грек Ихтиос, стоящий перед вами, рассказал нам, как погубил патриция Менезия, легата XIII, IV и XI легионов. Он добровольно выбрал себе смерть, чтобы избежать более позорного наказания... Так будьте свидетелями перед богами. Ты действительно решился? — добавил Сулла, обращаясь к Ихтиосу.

— Да, — сказал сутенер неуверенным голосом. — Давай!

Его рука дрожала, когда он брал кубок. Он поднес его к своим губам, но, вдруг испугавшись, отодвинул.

— Сулла, — взмолился он, — не можешь ли ты помиловать меня? Я уеду из Рима сразу же и больше никогда сюда не вернусь...

— Нет! — сказал бывший офицер. — Знаешь ли ты, какое наказание понес бы за смерть Менезия, если бы я отдал тебя в руки правосудия? Тебя бы отправили на арену... Пей! Будь мужественным хоть один раз в жизни!

Ихтиос посмотрел на кубок в руке. Вновь нерешительно поднес его ко рту.

— Я... я не могу, — пробормотал он.

Сулла вынул из туники свой кинжал. Ихтиос увидел блестевшее лезвие и решительное лицо галла. Внезапно для всех он далеко отбросил кубок и побежал по аллее, которая ступеньками поднималась между бассейнами, крича: «На помощь, на помощь!» На его крик наверху аллеи показался силуэт Сирия, который стоял там на посту. Сулла с такой же стремительностью помчался за ним вслед и бросил в спину беглеца кинжал.

Тот резко остановился, захрипел. От боли откинулся назад. Потом зашатался, закружился на месте. Наткнулся на мраморный бордюр бассейна и свалился в него. Это был бассейн с муренами.

Вода забурлила, ноги грека мелькнули над поверхностью воды. Потом на какое-то мгновение показалась голова, которая, издав долгий крик ужаса и боли, скоро исчезла в водовороте.

Ветераны, не говоря ни слова, стояли на том же месте. Тишину нарушали лишь всплески воды. Мурены расправлялись с телом сутенера.

Сулла не стал близко подходить к бассейну, а вернулся к остальным. Они все смотрели друг на друга, и в глазах легионеров Сулла прочел страх и восхищение.

— Вот хороший кинжал потерял, — пошутил он. — Придется осушить бассейн, чтобы найти его...

Котий заговорил.

— Из того, что мы тут недавно услышали, мы поняли: в ближайшие дни тебе предстоит много работы, — сказал он. — Мы можем остаться на некоторое время и помочь тебе. А то приедем слишком рано на наши земли...

Глава 18

Корчма «Лиса и виноград»

Вителлий, дядя Патрокла, жил в богатом доме с небольшим садом в округе Транстиберина[60], то есть на другой стороне Тибра. Округ не считался привилегированным местом для жительства. Когда-то они с отцом имели возле императорского дворца роскошный, как считалось, дом, где жили на широкую ногу. Но впоследствии семья была жестоко обобрана Калигулой. Император во время своего царствования отбирал под самыми нелепыми предлогами имущество у патрициев. Тем самым наполнял казну, которая разорялась его же безумствами. Отец Вителлия продолжал богатеть, чему способствовали удачно заключенные торговые сделки. Но остерегся демонстрировать свои богатства и уехал в далекие восточные земли империи. Все свои дела он теперь вел через подставных лиц.

Новому императору Нерону, который, казалось, обладал всеми достоинствами, большинство обитателей Рима отдали симпатии и восхищение. Двадцатидвухлетний Вителлий, руководствуясь советами своего уже престарелого отца, уехавшего в Этрурию[61], чтобы там спокойно умереть, решил, что власть снова попала в опасные руки. И то, чего такие люди, как они, избежали при маниях Калигулы, могло жестоко настигнуть теперь. Тогда, якобы испытывая финансовые трудности, он продал их «семейный дворец» и купил менее бросающийся в глаза дом, где он жил, когда бывал в Риме. Он также старался большую часть времени проводить вдали от города. Таким образом, ему удалось избежать судьбы большинства тех, кто погиб за четырнадцать лет правления сына Агриппины, убийцы собственной матери и ставшего последним из рода Цезарей[62]. Вителлий неплохо прожил в годы правления Гальбы, якобы ведущего свой род от Юпитера. Добившись престола, он тут же отдал всю власть в руки трех алчных, спесивых и преступных мужчин: Тита Виния, бывшего легионера из Испании, Корнелия Лако, неизвестного судьи, которого он назначил префектом суда, и, наконец, вольноотпущенника Ицелия. Именно его Гальба осмелился поставить над всеми римскими всадниками, что вызвало возмущение среди римской аристократии. Вителлий заплатил немалые деньги Титу Винию за совершаемые сделки в Испании и заручился милостями гнусных и нечистоплотных правителей. Но власть их, к счастью, длилась не более года. Возмущенные солдаты отрезали Гальбе голову. Один вольноотпущенник в отместку за смерть своего хозяина, несправедливо убитого по приказу императора, купил голову Гальбы за сто золотых монет, отнес ее на место казни и оставил там гнить, покрыв экскрементами...