За все наличными

      -- Нет, мне нравятся эти, -- завороженно сказал Карлен, не решаясь взять часы в руки. -- Честно говоря, я не могу осмыслить, что буду носить на руке целый "кадиллак".
      -- Ну, если дело только в этом, то слава Богу! А я уж подумал -- не понравились, -- сказал обрадованно Ваган и предложил тост: -- За то, чтобы "Франк Мюллер" служили всем нам долго и показывали только радостное время, как сегодня...
      И вечеринка покатилась своим неторопливо-размягченным ходом.
      Странно, но Карлен, то и дело невольно поглядывавший на запястье, где матово-благородно блестело золото тяжелого браслета, вдруг почувствовал, что хозяева квартиры, несмотря на удачную поездку -- а это явствовало из их слов, -- были как-то напряжены, скованны, такими он никогда их не видел. И только он собрался спросить, что стряслось, как Ваган неожиданно поднялся с полной рюмкой...
      -- Дорогой Каро, -- сказал он, волнуясь. -- Я хочу сказать речь. А ты послушай... В последние дни произошло нечто важное -- для нас, для нашей родины -- Армении. Если бы мы погибли там, в Лондоне, или если завтра нас пристрелят где-нибудь на улицах Москвы, наверное, найдется немало людей, которые скажут: подумаешь, убили двух бандитов. Может, и так. Но три дня назад мы сделали для нашей Армении, для нашего многострадального народа, особенно для Карабаха, гораздо больше, чем многие праведные граждане. Сказать об этом даже самым близким не могу -- мы дали слово держать все в тайне. Иначе могут возникнуть межгосударственные осложнения, скандалы, да и мы вмиг окажемся за решеткой. Но должны же мы поделиться хоть с кем-то нашей победой, нашим вкладом в борьбу за свободу армян в Карабахе. Ты и Ашот -наши лучшие друзья. И мы решили поделиться этим с тобой, так как Ашота нет, ты один будешь знать нашу тайну.
      -- Почему я? -- все же спросил Карлен, внутренне собравшись, и подзадорил: -- Может быть, не стоит?
      -- Стоит, стоит, -- поддержал друга Армен.
      -- Тогда я весь внимание...
      -- Давайте сначала выпьем, а потом я закончу...
      Они сдвинули бокалы... Потом Ваган стал рассказывать, а Армен кивал в такт его словам, словно подтверждая, что все так и было.
      -- ...Мы сидели на квартире в центре Лондона, ожидая условного телефонного звонка, и в эти часы о многом переговорили, передумали. Что операция опасная, от нас не скрывали. В случае, если бы полиция нас сцапала живыми, мы бы валили все на разбой, личную месть -- никакой политики, иначе следы потянутся в Ереван, тень падет на Армению. Хотя наш дядя Рафик Сво всегда предупреждал: держитесь подальше от политики, от нее все зло на земле, но это был тот случай, когда политика столкнулась с интересами народа нашей родины, и мы не могли отказаться. Так вот, однажды, в минуты тягостного ожидания, Абрек и говорит: "Если мы завтра засыпемся, найдется ли человек, который помянет нас добрым словом, заплачет, узнав, что нас уже нет в живых, не забудет поставить свечку за наши грешные души". И мы оба подумали о тебе, Каро, ведь ты наш сосед, наш земляк, наш друг. Потому что ты сразу принял нас такими, какие мы есть, гангстерами.
      Карлен протестующе поднял руку, но Ваган не стал поправляться.
      -- Да, именно так, но ты не стыдился везде бывать с нами, ты даже поселился рядом, и за это мы любим тебя, Каро.
      -- Так что же произошло в Лондоне? -- спросил Татлян.
      -- Событие вроде небольшое, смахивает на уголовку, как и было задумано, но чрезвычайно важное, я не преувеличиваю. Два чеченца, нафаршированные наличностью -- да и крупные счета в лондонских банках на их имя были открыты, -- приехали закупить знаменитые "стингеры", против которых беспомощны и самолеты, и вертолеты, и танки; а кроме того -- средства космической связи и другое новейшее вооружение, чем славится Англия. Это был не первый их визит в Лондон и не первая партия оружия, переправленная в Чечню через Азербайджан. Об этом прознали армяне, проживающие тут, и передали то ли нашим спецслужбам, то ли спецслужбам армянских партий за рубежом -- ты ведь знаешь, как сильна партия "Дашнакцутюн" повсюду, где проживает армянская диаспора, от Франции до Аргентины и от Ливана до Канады. Но суть не в том, кто поручил нам это ответственное дело, а в том, что чеченцы, быстро освоившие путь в Европу, закупали параллельно на свои деньги оружие для Азербайджана, куда его гораздо легче доставить хоть морем, хоть по воздуху -- суверенное же государство.
      -- Значит, Дудаев рассчитывается с Азербайджаном за этот надежный транзитный коридор оружием? -- уточнил Татлян.
      -- Именно так... Хотя на сегодня чеченцы, пользуясь открытым небом, ввозят и вывозят что хочешь и кого хочешь, но в Грозном, видимо, понимают, что ситуация в любую минуту может измениться и русские перекроют им небо в случае войны -- все-таки ПВО и авиация в России до сих пор что надо. А того, что чеченцы готовятся к войне, не видит только слепой. Ты думаешь, почему в России все чаще полыхают военные склады? Это не диверсия, это продажные генералы имитируют случайные пожары, распродав чеченцам оружие. День и ночь туда машинами, поездами доставляются снаряды, оружие, амуниция. Но Бог с ними, с чеченцами, у нас свои проблемы. У наших спецслужб были неопровержимые доказательства, что часть вооружения куплена для Баку, а это значит -- против Карабаха, против армян. Сделку пытались предотвратить по дипломатическим каналам, но когда дело касается больших денег, пропадает страх перед международными санкциями, забывают о наложенном эмбарго в горячих точках мира, не так ли?
      -- Да, мне это знакомо... -- Карлен хотел дать Вагану передохнуть, потому что видел, как тот волновался, вновь переживая все, что свершилось в Лондоне.
      -- Так вот, эту сделку могла остановить только смерть покупателей. И тогда вышли на нас... А мы сделали свое дело. И сделали чисто... Надеюсь, нам зачтется это и в Армении, да и в России тоже. Поэтому давайте выпьем за то, чтобы никто и никогда не замышлял дурного против нашей родины, а если и отыщутся такие подлецы, ну что ж, всегда найдутся настоящие парни, которые встанут у них на пути. Встанут -- и остановят.
      Карлен с Абреком молча поднялись и, сказав одновременно по-армянски: "Да будет так!" -- осушили свои бокалы до дна.
      У Карлена неожиданно набежали на глаза слезы, и в эту минуту он ощутил, как никогда до сих пор, что и он часть маленькой Армении, ее многострадального и древнего народа, что он армянин, хотя и был гражданином всесильной и могучей Америки.
      Армен улыбнулся, похлопал Вагана по плечу: успокойся, мол, друг, все в порядке.
      -- Но, дорогой Каро, Ваган от волнения не все рассказал. Самое невероятное, что у этой истории неожиданный финал, на который мы никак не рассчитывали. Надо заметить, что наши заказчики честно признались: денег у них нет ни копейки, даже на авиабилеты, они только выправили нам паспорта. Так что кроме смертельного риска мы еще и сами оплачивали эту опасную операцию. -- Разговор взял в руки Армен, с которого напряжение, как и с Вагана, тоже заметно спало. -- Люди, за которыми мы охотились, очень богатые и, как нам сказали, из очень влиятельного чеченского рода -- тейпа. Они остановились в самом дорогом отеле Лондоне -- "Лейнсборо", жили в номере люкс за шесть тысяч долларов в сутки. Я их понимаю, люди они молодые, любят пофорсить, да и жизнь, видимо, у них такая же рисковая, как и у нас с Крисом.
      -- В Лондоне был, а вот в "Лейнсборо" жить не приходилось, -- признался Карлен.
      -- Куда тебе, бедному репортеру! -- поддел Ваган. -- Там такие апартаменты, закачаешься! Да Армен вот расскажет -- он от нечего делать там все буклеты изучал...
      -- Изучал, -- согласился Армен. -- А чем было еще заняться, если операцию переносили несколько раз? Лондон мы совсем не видели, когда утихнут страсти, обязательно слетаем обратно, поживем в "Лейнсборо". Отель -- в самом центре столицы, рядом с Гайд-парком. Неподалеку -- Букингемский дворец. Гостиница, правда, небольшая -- в прошлом веке в этом здании располагался госпиталь. Говорят, что при реконструкции на каждый номер было потрачено больше, чем по миллиону долларов. Роскошь невероятная: кругом хрусталь, красное дерево, золото, мрамор! Кровати с изысканными балдахинами, на стенах -- подлинники картин мастеров живописи, на полу -- ковры ручной работы. За номерами люкс закреплен личный дворецкий и автомобиль "даймлер", но наши подопечные пользовались "роллс-ройсом", и водителем у них был чеченец родом из Сирии, давно живущий в Лондоне.
      -- Подозреваю, как нелегко вам пришлось... -- посочувствовал Карлен.
      -- Не то слово, -- обрадовался поддержке Армен. -- Конечно, каждый шаг чеченцев был под контролем наших спецслужб, все разговоры прослушивались, все контакты отслеживались и опять ставились на прослушивание. Но тем не менее мы еле унесли ноги: их телохранители, отвозившие куда-то большую сумму наличных денег, вернулись раньше, чем планировали. Мы едва не столкнулись с ними нос к носу на выходе из лифта, это нас и спасло. В номере мы были не больше пяти минут: хозяева сами открыли нам дверь, потому что ждали на переговоры людей, которых не знали, мы и пришли под видом этих бизнесменов. Итальянские пистолеты "бернанделли" с глушителями мы оставили на месте возмездия.
      -- Нет, ты о главном, о главном скажи! -- нетерпеливо подгонял друга Ваган.
      -- Ну, это, положим, не главное... -- Армен откровенно радовался, как будто только сейчас по-настоящему осознал, что дело сделано, а они вернулись живы и здоровы.
      -- Так что же случилось еще? -- Азарт захватил и Карлена.
      -- Ты не поверишь, друг! -- хохотнул Ваган. -- Но доказательства налицо!
      Армен, залпом осушивший стакан минералки -- видно, в горле пересохло от волнующего рассказа, -- вновь перехватил инициативу:
      -- Вот именно! В общем, когда мы уходили, Крису случайно бросилась в глаза модная сейчас сумка-саквояж. Фирма "Дюпон" делает такие дорогие вещи для богатых путешественников. Он ее распахнул, а она полна долларов. Тут я, на всякий случай, заглянул в гардероб. Там стояла еще одна такая же сумка, и тоже полная. Ну мы, не будь дураками, прихватили это добро -- и деру! Бог спас, что не налетели на телохранителей, а то бы хана! Вон они, саквояжики. Загляни, если не веришь. Когда мы живыми вернулись на свою квартиру, суеверно решили, что такая удача выпала нам за богоугодное дело. Ведь эти деньги были предназначены для войны, для смерти...
      Татлян, с одной стороны, веря в историю, а с другой, боясь крутого розыгрыша, на который всегда был мастак Абрек, встал и неторопливо подошел к двум действительно роскошным дорожным сумкам. Распахнул одну, другую... Карлену даже показалось, что запах долларов перекрывает запах дорогой кожи. Такого количества денег он не видел даже в кино...
      Подошедший сзади Крис запустил руки в один саквояж, Армен -- в другой, и они, не сговариваясь, достали столько пачек, сколько ухватили их могучие руки. Все это они высыпали на стол перед оторопевшим журналистом:
      -- Бери, трать! Лучше прогуляем эти деньги, чем на них купят бомбы и "стингеры" против мирных людей...
      Карлен, второй раз за вечер оказавшийся в нокдауне, подошел к столу и, отделив десять или двенадцать пачек долларов в банковских упаковках, сдвинул их к своей тарелке. Он ощущал какой-то внутренний протест, понимая, что не имеет права брать деньги, добытые разбоем, убийством, но протест этот был какой-то робкий, вялый, да и, с другой стороны, он уже надел золотые часы "Франк Мюллер", купленные на эти же деньги, и расставаться с ними ему почему-то уже не хотелось.
      -- Ну, теперь, когда с души свалилась такая тяжесть -- все-таки, оказывается, тайну носить в себе непросто, -- давайте выпьем за жизнь, за молодость, за любовь! Жизнь так прекрасна! Особенно после того, когда сознательно ставил ее на кон и тебе выпал выигрыш... -- предложил тост повеселевший Крис, и Карлен лишь теперь почувствовал, чем рисковали молодые люди в Лондоне. На какой-то миг Татлян даже позавидовал друзьям -- они свершили что-то важное в жизни, сразу возвысившее их над другими, хотя сами еще не в полной мере осознали это.
      -- Ну вот и лады, что не стал отказываться, -- похвалил Армен, кивнув на высившиеся горкой пачки денег перед Татляном. -- А я, честно говоря, опасался чистоплюйства с твоей стороны. А ты наш парень, наш! За это стоит выпить! Ребята, да мы же ничего еще не съели. Зря, что ли, Петрович старался. А ну-ка, налегай...
      Карлен, впервые пробовавший редкие блюда русской кухни, приготовленные Петровичем, о котором ему уже прожужжали уши, ел с заметным аппетитом, особенно всевозможные заливные, ассорти из осетровых и холодную дичь с брусничным соусом, и быстро понял, что к такой еде лучше всего подходит русская водка. И армянский коньяк, и шотландское виски, и даже французское вино выглядели сегодня за этим богато накрытым столом явными чужаками. Раньше Карлен только про одежду или интерьер мог сказать -- гармония, но русская кухня вкупе с водкой тоже составляли совершенное единство стиля. Это было для Карлена еще одним приятным открытием в России. И он подумал, что теперь, когда у него есть такие деньги, он непременно станет завсегдатаем "Золотого петушка". Вкуснейшая еда, над которой явно колдовал сам Петрович, на время заставила его забыть и о подаренных часах, и о деньгах, лежавших рядом.
      -- Если завтра ты не очень занят, приглашаем тебя прокатиться вместе с нами в гостиницу "Софитель-Ирис", -- предложил Абрек. -- Там открылся международный салон одежды "Ягуар-стиль". Мужской прикид там высочайшего класса, под стать твоему "Франку Мюллеру", в общем -- для самых крутых "новых русских". Купим костюмчики, плащи фирмы "Дормей", "Обвиос", закажем сорочки, шелковые халаты. Тебе, дорогой Каро, вообще надо приодеться, у американцев в этом отношении вкус не очень... Ты на них не ориентируйся, они все одеты кое-как, да и шмотки у них дрянь. Но ты прежде всего армянин, а на Кавказе всегда было принято одеваться модно, дорого, с шиком. Ты вращаешься в элитных московских кругах, ходишь на премьеры, а там снобов больше чем на-до. По одежке встречают -- по уму провожают -- сейчас эта русская пословица весьма актуальна.
      Карлен не стал возражать Абреку, по правде сказать, ему самому не нравилось, как одевались американцы. Практичность его новых сограждан лишала одежду ее существенных качеств: изящества, элегантности, -- тут Татлян был согласен со своими друзьями.
      Посидели за столом, накрытым хавтановскими официантами, не долго, часа два, не больше. Застолье словно встряхнуло путешественников, вернувшихся из Лондона сумрачными и озабоченными, к ним вернулось былое жизнелюбие, азарт, и они решили поехать и покутить в ночной клуб "Сохо". Как ни соблазняли Каро, тот не согласился, сославшись на то, что должен закончить материал для газеты. Договорившись встретиться утром и вместе позавтракать, друзья разошлись.
      Поднявшись к себе в комнату с пакетом, набитым долларами, Карлен долго, очень долго сидел за-думавшись в глубоком кожаном кресле. Дописывать статью сегодня он и не собирался, просто хотелось остаться одному и осмыслить неожиданно возникшую ситуацию.
      Через день Карлену предстояло отправить в центр еженедельную шифровку, но он уже знал, что не сообщит о двойном убийстве в лондонском отеле "Лейнсборо", не назовет фамилии убийц. Он понимал неординарность случившегося: такое перерождение агента не могло прийти в голову даже самым изощренным педагогам-стратегам из секретного ведомства: понятно, если бы перекупили, подставили женщину, заставили под страхом смерти, но... голос крови? В США такое вряд ли кто мог принять всерьез, а зря... Но недаром же говорят: кто пьет вино и кто пьет воду -- думают по-разному.
      Так он и сидел, невидяще глядя на пачки долларов, разбросанные перед ним на низком журнальном столике, и размышляя совсем по-русски: как жить дальше? И вдруг его обожгла мысль, которая могла поставить все на свои места, внести ясность в мучивший вопрос. Он бросился к гардеробу и достал из кармана невзрачного твидового пиджака детектор для проверки подлинности валюты. Затем из каждой пачки, наугад, вытащил по купюре и стал тщательно проверять их. Но доллары были настоящие...
      Глава 11. О, Париж!
      1
      Ремонт на квартире Тоглара затягивался, и вовсе не из-за нерадивости рабочих и сантехников, -- увлекшийся Виленкин вносил все новые и новые поправки, и Тоглар, как ни спешил переехать из "Метрополя" на Кутузовский, терпел и соглашался: решения в ходе работ появлялись одно оригинальнее другого. Почти все изменения касались мастерской-студии. Конечно, можно было вести капитальный ремонт иначе: отделать жилую квартиру из четырех комнат, а уж мастерскую закончить позже, не спеша. Но Тоглар хотел отметить новоселье в сталинском доме непременно в студии, как художник, -- с момента заселения он как бы начинал отсчет новой жизни, жизни, где у него будет дом, семья, творческие заботы.
      Машина, выбранная Эйнштейном, оказалась действительно удачной и очень комфортной, и он был рад, что остановил выбор на "порше". Автомобиль позволял провернуть за день десятки дел, и все они были связаны или с ремонтом, или с будущим обустройством новой квартиры. Виленкин порой неделями не покидал его "порше" -- участие Тоглара во всех хлопотах дизайнер называл двойным авторским надзором.
      После встречи, организованной старыми корешами в "Пекине", Константин Николаевич ожидал, что его замучают звонками, но он ошибся. Ему, конечно, звонили, но чаще всего старые и новые знакомые приглашали на всякие торжества: семейные, личные, связанные с работой. Вероятно, каждый из них желал закрепить с ним отношения на будущее или на всякий случай, понимая, что слово такого человека, как Тоглар, в какой-нибудь ситуации может дорого стоить, потому старались не терять его из виду.
      Торжества, на которые он был зван, чаще всего оказывались многолюдными, со вкусом накрытые столы ломились от изобилия яств. Одно поначалу вызывало недоумение, смущало Константина Николаевича: где бы он ни появлялся в гостях, из старых корешей, тех, что отмечали его возвращение из кавказского плена, встречал порою одного-двух, а в основном -- сплошь незнакомые люди, кроме самого хозяина. Хотя все братаны, слава Богу, были живы-здоровы, находились в Москве, Тоглар знал об этом точно. И он еще раз оценил свою прозорливость, когда предположил на банкете в "Пекине", что его бывшие сподвижники жаждали как можно быстрее и навсегда отделиться друг от друга, чтобы ничто не напоминало о прошлом, зачастую неприглядном, жестоком. Оттого возле давних друзей и соратников -- сплошь новые люди. Этим новым людям можно любую легенду о себе сочинить, пустить пыль в глаза, поэтому все приемы были так продуманы, отмечались с размахом. Чтобы как-нибудь не попасть впросак, иметь четкие ориентиры в новой Москве, Константин Николаевич стал брать с собой Эйнштейна, представляя его то своим помощником, то референтом, впрочем, нынче на приемы мало кто приходил без охраны и сопровождения. И потому Аргентинец, разыскивая молодого картежного гения, частенько звонил Тоглару, спрашивая, не у него ли Георгий. Эйнштейн, конечно, не отказывал мэтру Городецкому ни в чем, кормился он все-таки с карт, но уютнее и душевнее ему было явно в компании с Тогларом. Молодому человеку, с его болезненными амбициями и высоким самомнением, все больше и больше нравился Константин Николаевич, он даже стал копировать не-которые его жесты, повторять любимые словечки и выражения, и это не осталось незамеченным. Городецкий не раз спрашивал у Фешина: "Ты что, гипнотизируешь моего коллегу? Он весь под твоим влиянием", -- на что Тоглар только усмехался.
      Константин Николаевич не забыл о своем обещании вызвать Наталью в гости в Москву, но потом, окрыленный покупкой квартиры на Кутузовском, решил связать этот приезд с новосельем, хотел удивить любимую с первых шагов пребывания в столице -- какую же женщину может оставить равнодушной приготовленная для нее квартира, да еще такая! Но судя по всему, если ждать новоселья, встреча может затянуться надолго, а он безумно скучал по девушке, часто видел в снах счастливые дни в Ростове, помнил тепло ее рук, губ... Эйнштейн -- Георгий, знавший обо всех проблемах Фешина, и тут оказался полезен -- предложил интересный выход. Как-то, сидя у Фешина и приметив, что хозяин все больше впадает в меланхолию, Георгий дал толковый совет:
      -- Константин Николаевич, забудьте вы на время о квартире, пусть она будет сюрпризом вашей Наталье в следующий раз, когда на Кутузовском закончится не только ремонт, но и все оформление. А сейчас вызывайте ее в Москву, устройте рядом или у себя в "Метрополе". А если она захватит заграничный паспорт, мы за неделю, от силы за десять дней, оформим вам путешествие, ну, скажем... в Париж.
      -- В Париж? -- удивился Тоглар, такая мысль не приходила ему в голову. -- Почему в Париж?
      -- Потому что Париж -- это всегда праздник, так сказал старик Хемингуэй. А кроме того, во второй половине декабря балетный мир отмечает двадцатилетие со дня смерти выдающегося хореографа XX века Джона Кранко. Торжества будут отмечаться в парижской "Гранд-опера", туда слетятся все звезды балетного искусства, прима-балерины всех известных театров мира. Грандиозный праздник, мечта для балетоманов, а курирует и финансирует программу наш земляк Рудольф Нуриев.
      -- А ты откуда знаешь такие подробности? -- удивился Тоглар, с интересом наблюдая за своим молодым приятелем.
      Эйнштейн усмехнулся, и в голосе его прорвалась горечь:
      -- Я ведь, Константин Николаевич, тоже готовил себя к иной жизни -способности к картам обнаружились позже и случайно. С детских лет я учился в балетной школе, затем, студентом ГИТИСа, мечтал ставить балеты, хотя и сам танцевал неплохо. Беда случилась на четвертом курсе -- порвал мениск на правой ноге, одна операция, вторая, и обе неудачные. О танцах пришлось забыть навсегда, с горя запил, загулял, из ГИТИСа отчислили, и пошло-поехало... А позже появились карты, втянулся, но балет в сердце остался навсегда... Это моя молодость...
      -- Ну-ну, не надо так грустно, -- подмигнул Тоглар. -- Расскажи лучше об этом твоем балетном кумире. Ведь кумир, я верно говорю?
      -- Не стану отрицать -- это выдающийся мастер. Хочу, чтобы вы загорелись желанием полететь в Париж, и именно на этот праздник балета. Поверьте, вы никогда не пожалеете... Увидеть такое созвездие великих танцовщиков -- это же воплощение мечты многих культурных людей.
      -- Пожалуйста, продолжай... -- подбодрил Тоглар, видя, как тот загорелся. -- У меня в жизни серьезные пробелы по части культуры, хочется хоть что-то наверстать, пусть и запоздало. Наталья, наверное, будет рада... -- мечтательно вздохнул Тоглар, закинув руки за голову.
      До этого момента ему как-то не приходило в голову, что он может свободно путешествовать по миру. Хоть все кругом только и говорили о заграничных поездках, круизах, к себе он это не относил, видимо, что-то заклинило в сознании. И скорее всего заклинило оттого, что в прошлой, советской жизни человек, имевший судимость, не мог даже рассчитывать на то, что когда-нибудь увидит Париж или Нью-Йорк.
      Из мечтательного состояния его вывел голос молодого друга:
      -- ...Джон Кранко преобразил весь немецкий балетный театр -- создал штутгардтский балет. У него в расцвете сил и таланта танцует выдающаяся пара: Марсия Хайде и Ричард Креган. В штутгардтском гнезде Кранко воспитал будущих властителей дум и создателей всемирно известных театров: Джона Нонмаера, Иржи Килиана, Уве Шольца, Уильяма Форсайта. Какие имена, какие мастера! Сам Кранко неожиданно умер на гребне невиданного успеха и побед, признанный всем балетным миром, вот почему великого хореографа до сих пор любят и помнят.
      -- Друг мой, ты шпаришь как по писаному. Кумир, точно кумир. Не обижайся, наверное, этот человек того стоит...
      -- Стоил, -- поправил Тоглара Георгий. -- Извините, если это было похоже на ликбез...
      Тоглар растерянно молчал. Он удивился прежде всего тому, с какой неожиданной стороны открылся ему ассистент Аргентинца, подноготную которого он, кажется, знал уже до конца. Но вслух он сказал совсем другое:
      -- Благодарю за восполнение моих культурных пробелов. Действительно интересный человек этот твой кумир, оставил свой след на земле. Считай, что ты заразил меня своей идеей. А знаешь, можно развить твой план: остаться в Париже еще на недельку и встретить там Новый год. Но вся эта волокита с билетами, с приглашениями... -- Тоглар сожалеюще развел руками. -- Обидно будет не попасть на гала-концерт, у нас ведь, у русских, натура такая: или все, или ничего.
      -- Ну, это я беру на себя, -- успокоил Георгий. -- Есть такая фирма "Содис", они занимаются исключительно индивидуальными поездками для состоятельных людей, там у меня есть друзья. Париж для фирмы самый удобный город, у них там накатанные связи, а новые буржуа любят Францию. Через них же можно заказать билеты на фестиваль, но я их, на всякий случай, подстрахую: организую из Большого театра факс в "Гранд-опера", чтобы вам, ну, скажем, как представителю балетной общественности России, зарезервировали за наличные места на все спектакли и все мероприятия, связанные с юбилеем Кранко. Сейчас в Большом плохие времена: распри, ремонт, раскол труппы, денег на поездку в Париж нет, там будут рады, что кто-то посетит Париж, привезет видеоматериалы, программы, буклеты, альбомы, посвященные фестивалю. Я это гарантирую. "Содис" бронирует номера в прекрасной гостинице рядом с "Гранд-опера", если хотите, там позаботятся и о гиде, и о переводчике. Сейчас ничего невозможного нет -- были бы деньги. Вы только скажите, могу ли я гарантировать турфирме оплату по высшей программе?
      -- Разумеется. -- Тоглар, кажется, потихоньку стал входить во вкус предстоящего путешествия. -- Но переводчик и гид нам, наверное, не понадобятся. Наталья знает французский, она два месяца была на стажировке в Париже, в торговом доме Кристиана Лакруа.
      -- И вы еще раздумывали, ехать или не ехать! -- возмутился несостоявшийся балетмейстер.
      -- Мне это и в голову не приходило, -- честно признался Фешин. -Благодарю за идею и авансом -- за предстоящие хлопоты.
      Предотъездные заботы отодвинули проблемы ремонта на Кутузовском проспекте на второй план, но там вполне могли обойтись без хозяина дома. Но дизайнер Виленкин все-таки уловил слабость Тоглара: все, что касалось студии-мастерской, Константин Николаевич продумывал ос-новательно, тут нельзя было решить вопрос по телефону, ему обязательно нужно было все показать на месте. Поэтому, когда неожиданно возникла очередная идея по оформлению студии, и, как понял Константин Николаевич, од-на из ключевых, он решил на время отложить отъезд. Но, к счастью, решение нашлось быстро... Виленкин предлагал в самой большой комнате студии, на одной из стен, повесить какую-нибудь картину огромного размера. На нее должен был ориентироваться весь изощренно-роскошный интерьер обители художника. Конечно, было бы замечательно, если эта работа принадлежала бы кисти хозяина студии, да к тому же чтобы картина была известная, выставлялась, имелись ее репродукции. Но на сегодня это лишь желанная мечта, может, в будущем... Оставалось отыскать известного художника и чтобы у него нашлась такая гигантская работа, да еще получившая общественный резонанс. Сразу решили, что пейзаж не подходит, абстракция тоже, остальное стоило тщательно посмотреть. Виленкин и подключившийся Эйнштейн целыми днями сидели на телефоне, обзванивали художественные салоны, арт-дилеров, знакомых художников, коллекционеров, интересовались запасниками музеев. Но то, что предлагали, мало подходило под строгие эстетические требования Виленкина. Помог, как ни странно, Аргентинец. Узнав об их поисках за ужином в "Метрополе", он вдруг сказал:
      -- Я абсолютно ничего не понимаю в живописи, но однажды катал целую неделю с какими-то "новыми русскими", и они выпендривались друг перед другом, какие они успели собрать коллекции картин. Называли многих художников, хаяли почти всех, но сошлись в одном, что Эдуард Шагеев -- живой преемник Сальвадора Дали. Правда, они говорили, что Шагеев, широко известный в мире, дороговат даже для них.
      В тот же день удалось выяснить, что Эдуард Шагеев имеет в Москве арт-клуб в центре города, в здании бывшего ресторана "София". На следующий день Виленкин с Тогларом и Эйнштейном отправились на заранее оговоренную встречу с российским Дали. С первых шагов в шикарном арт-клубе покупатели поняли, что, кажется, попали туда, куда надо. Картину, которая им подходила, они нашли в последнем зале, а залов в салоне было шесть, и не маленьких. Огромное полотно, 2,6 м на 1,7 м, занимало целую стену в торце комнаты. Виленкин с Константином Николаевичем, не сговариваясь, переглянулись, как только увидели ее. Оба сразу поняли, что на Кутузовском, из-за высоких потолков и большой площади комнаты, и, конечно, в новом багете, полотно будет смотреться куда интереснее, чем во владениях элегантного Шагеева. Картина была написана в желто-золотой гамме, как и вся "диванная серия", состоящая из десяти работ. Называлась она "Сны эстета", и все видения на ней произрастали из роскошного ретро-дивана.
      Переговоры начались с расстройства: картину, оказывается, намерен приобрести какой-то богатый ливанец из Бейрута, он даже оставил задаток в десять тысяч долларов, и Шагеев отказывался вести разговоры на эту тему. Стоявший рядом с Тогларом Эйнштейн вежливо, но настойчиво предложил: "Посмотрите, пожалуйста, может, срок окончательного расчета истек. Если так, мы будем счастливы, а ваша совесть чиста, и для ливанца ваши картины обретут еще больший вес". Как и оказалось, оговоренные сроки действительно давно прошли и коллекционер из Бейрута не подтвердил дату окончательного расчета. В общем, художника уломали, или, как позже выразился Эйнштейн, забили деньгами. Картину, не мешкая, доставили на Кутузовский, предварительно прикинули к месту, и тогда Тоглар окончательно понял, что у него будет настоящая студия: картина привнесла в мастерскую тот необходимый художественный дух, которого так добивался Виленкин.
      Хозяин дома собирался в отъезд, и Виленкин получил небольшую передышку. Ему не хотелось гнать ремонт ускоренными темпами, это могло отразиться на качестве работ. Дом на Кутузовском он собирался сделать своей эталонной работой, если хотите, визитной карточкой -- когда еще выпадут такие материальные возможности, простор двух квартир на одном этаже и заказчик, не лишенный художественного вкуса, не озабоченный лишь тем, чтобы затмить или удивить кого-то, редчайший клиент, как часто думал о Тогларе дизайнер.