ГЛАВА 7

— Но если дьявол здесь ни при чем, то как же мы попали сюда? — спросил Дэйн. Он поморщился пару раз, когда Глориана потревожила болезненную рану. — Кто мог притащить меня сюда?

Глориана раздумывала, как бы поделикатнее ему сообщить обо всем. Хотя она продолжала злиться на Гарета и хотела выбраться из заточения, но все же ей не хотелось выставлять происшедшее в таком уж мрачном свете. Но Дэйн избавил ее — от необходимости все объяснять.

— Кровь Христова! — пробормотал он, отмахнувшись от Глорианы и с трудом поднявшись на ноги. — Не иначе, как это мой любезный братец. Кто еще посмел бы запереть меня в моем собственном доме?

Глориана тоже поднялась, положив на стол тряпку и поставив тазик с водой.

— Зачем ему так поступать с нами? — спросила она. — Я никогда не видела от него ничего, кроме добра, и вдруг…

Дэйн покачнулся, но, схватившись за спинку деревянного стула, удержался на ногах.

— Клянусь, он заплатит мне за это! Я вырву ему сердце, я…

Глориана ждала, что скажет Дэйн, но он замолчал.

— Могу только предположить, — сказала она, — что Гарет хочет, чтобы мы убили друг друга.

Дэйн горько рассмеялся и со стоном рухнул на стул.

— Убили друг друга? — переспросил он насмешливо. — Подумай, Глориана, раскинь своим острым умом, который отец Крадок и другие оттачивали все эти годы. Хэдлей хочет, чтобы наш брак был скреплен. Нас здесь заперли, как кроликов в клетке!

Глориана радовалась, что ее лицо скрыто в тени. Ей хотелось рассмеяться, но она боялась, что Дэйн увидит ее улыбку. Может быть, она и не одобряла методы Гарета, но цель оправдывает средства. После того поцелуя во дворе она поняла, что, кроме восхищения и уважения, испытывает еще и другие чувства к своему мужу.

— А, — вымолвила она, держась подальше от света лампы.

— Это все, что ты можешь сказать? Тебя похитили! И не потому, что Гарет видит в нас идеальную пару. Нет, Глориана, причина в твоем приданом. Оно почти целиком перешло к нему, и если придется вернуть все деньги, он окажется на грани разорения.

Эти слова потрясли Глориану. Она, конечно, знала об условиях своего союза с Дэйном. Да, ее приданое составляло большое количество золота, помимо земель и поместий. Но она всегда считала привязанность Гарета искренней. Сейчас она увидела все в ином свете, и ей стало очень больно.

— Нет, это не так, — прошептала она, хотя и видела в словах мужа большую долю правды.

Дэйн безжалостно продолжал:

— Как твой опекун Хэдлей имеет право на получение больших процентов со всех твоих прибылей. Ему очень не хочется терять такие приличные деньги. Если мы будем женаты или если ты овдовеешь, договор остается в силе. Он может быть расторгнут только в случае развода.

Глориана прижала руку ко рту и отвернулась.

— Ты ведь знала о договоре, который заключил твой отец?

— Да, знала, — подтвердила Глориана. Слова с трудом слетали с ее губ, мысли путались. Она снова была одна во всем мире. У нее не осталось никого, не считая Эдварда. Она думала, что семья Сент-Грегори стала и ее семьей, но эта иллюзия лопнула, как мыльный пузырь.

Скрипнул стул. Дэйн поднялся и, подойдя к ней, положил руки на ее вздрагивающие плечи. Голос его был хриплым:

— Глориана…

Она рыдала, хоть и поклялась себе не уронить ни единой слезинки в присутствии Кен-брука.

— Оставь меня в покое, — пробормотала она.

Вместо того чтобы подчиниться, Кенбрук повернул ее к себе и прижал к груди — неловко, но очень нежно.

— Я был слишком прямолинеен, — сказал он. — Извини. Могу уверить, что Гарет искренне привязан к тебе. Если только это вызвало твои слезы, то успокойся. Даже если бы не было ни компаний, ни золота, Гарет все равно бы хотел видеть нас вместе до конца жизни. Вот почему он и выдумал этот хитроумный план и привел его в исполнение.

Глориана положила голову на плечо Дэйну.

— Что же нам теперь делать? Дэйн погладил ее по голове.

— Из этой башни нам не убежать, — сказал он. — Остается только ждать, что Гарет одумается, или…

Глориана отпрянула от Дэйна и посмотрела на него широко раскрытыми глазами, не в силах вымолвить ни слова.

— Или, — мрачно продолжал Дэйн, — мы можем подтвердить наш брак. В данном случае Гарет, несомненно, выпустит нас отсюда. — Увидев выражение ее лица, Дэйн, неправильно истолковав его, поспешил добавить: — Не бойтесь, моя прекрасная леди, я не собираюсь брать вас силой, — сказал он с кривой усмешкой.

Глориана почувствовала, что от подобной перспективы у нее подгибаются колени.

— А откуда Гарет узнает, что мы… что ты… — Она запнулась. — Мы ведь можем просто солгать ему.

Кенбрук вздохнул:

— Он потребует доказательств, — сказал он.

Глориана пришла в ужас:

— Доказательств? Каких?

— Простыню, — пояснил Дэйн. Глориана закрыла глаза:

— Это просто дикость какая-то!

— Хорошо еще, — ответил Дэйн, — что мой братец не привел сюда свидетелей. Это практикуется, когда на карту поставлено золото, поместья или земли.

Глориана знала, что он прав. Она слышала о подобных вещах: высокородным женщинам часто приходилось рожать детей в присутствии уполномоченных лиц, дабы ребенка не могли подменить и наследство досталось законному владельцу.

— И ты думаешь, Гарет действительно будет держать нас здесь до тех пор, пока…

— Думаю, да, — ответил Кенбрук. Удар по голове оказался сильным: Дэйн был бледен, а его одежда забрызгана кровью. — Проделав все то, что он уже проделал, Гарет, я думаю, вряд ли остановится на полпути.

— Но, может быть, Эдвард, узнав о том, что случилось, спасет нас.

При этих словах Кенбрук не удержался от язвительного смешка.

— Сэр Эдвард, может быть, и попытается спасти нас, вернее — тебя, но Гарет бывалый воин, и он без труда справится с новобранцем.

Глориана закрыла лицо руками.

— Я не переживу, если Эдварда ранят, а тем более убьют по моей вине.

— Успокойтесь, миледи, — улыбнувшись, сказал Кенбрук, — Гарет ни за что на свете не поднимет руку на брата и не позволит своим людям причинить ему хоть малейший вред. А теперь ложись и отдохни немного. Со мной ты в полной безопасности.

Глориана кивнула. Глупо было бы провести остаток ночи, бродя из угла в угол или сидя, уставившись в темноту. Сейчас ничего нельзя было предпринять. Может быть, утром им удастся придумать что-нибудь.

— Мы будем спать вместе, — сказала великодушная Глориана. — Я не позволю тебе спать на полу или сидя на стуле.

Кенбрук ухмыльнулся.

— Я и не собирался спать где-то еще, кроме как рядом с вами, миледи.

Глориана сжала руки и закусила нижнюю губу. Все эти долгие годы ей снились сны, в которых она мечтала о возвращении своего супруга. Она жаждала познать таинство любви. Глориана по природе своей была страстной и чувственной натурой. Но теперь, когда Кенбрук заявил, что собирается спать вместе с ней, ей стало не по себе. Она застеснялась, хотя Дэйн и обещал спать рядом с ней, а не вместе с ней.

— Я привыкла молиться перед сном, — сказала она, чувствуя себя очень глупо.

Кенбрук улыбнулся еще шире и развел руками.

— Пожалуйста, — сказал он. — Не губи ради меня свою бессмертную душу.

Глориана нерешительно взглянула на него, потом подошла к кровати и опустилась на колени. Она молилась про себя, просила Пресвятую Деву даровать ей благоразумие, осторожность и, главное, добродетель. Помолившись, Глориана откинула тяжелое бархатное одеяло и не раздеваясь улеглась в кровать.

Кенбрук уселся на другую половину кровати, тяжело вздохнул, снял сапоги и потянулся. Глориана вытянулась, застыв на простынях. Она не смела закрыть глаза, как бы ей ни хотелось. Она устала, и ей жутко хотелось спать. Но тело ее дрожало от желания, томила неизвестность.

Дэйн скользнул под одеяло. Кровать заскрипела под его весом. Хотя они и лежали довольно далеко друг от друга, Глориана поняла, что он раздевается. Кажется, вот он снял с себя рубашку и штаны.

— Спи, Глориана, — сказал он, хотя и не мог видеть ее лица — ночь была безлунной — и догадаться по его выражению обо всех ее переживаниях. — Если я и возьму тебя, то это произойдет не ночью, а днем. Любовь — это искусство, а не наука. Когда я ласкаю женщину, то хочу видеть ее отклик на мои ласки.

От этих слов Дэйна Глориана покраснела, но не от злости. Она не хотела говорить об этом, но не удержалась.

— Я слышала, как женщины стонут и кричат, — прошептала она взволнованно.

Дэйн вздохнул:

— Если даже я и сдамся на милость твоих чар и расчет моего братца окажется верным, ты не будешь кричать, а если и будешь, то не от боли или страха. Обещаю тебе.

Щеки Глорианы вспыхнули. Может быть, это всепоглощающая темнота придала ей смелости, подумала Глориана.

— А что… что мне надо будет делать?

Кенбрук отрывисто рассмеялся. Глориана почувствовала, как он повернулся к ней.

«Он голый!» — подумала она. Если бы только у нее хватило смелости протянуть руку и дотронуться до него.

— Тебе, — ответил он весело, — нужно будет только принять меня.

При мысли об этом она едва не потеряла сознание. То место внутри нее, предназначенное для того, чтобы принять мужчину, болело от вожделения.

— А это… это не будет больно?

Он потянулся к ней и слегка дернул за растрепанную косу.

— В первый раз, — сказал он тихо, — может быть немного больно. — В его голосе не было ни насмешки, ни удивления, и Глориана была ему за это благодарна. — Но, конечно, я заранее подготовлю тебя, и, думаю, тогда ты будешь испытывать только удовольствие.

Глориана долго молчала. Потом наконец тихо сказала:

— Мне так любопытно.

— Ты просишь меня доставить тебе удовольствие, Глориана?

Она облизала пересохшие губы.

— А ты бы сделал это? Если бы я попросила тебя.

Дэйн рассмеялся:

— О да! Желание Гарета сегодня не исполнится, но немного просветить тебя я бы не отказался.

Глориана дрожала. Либо Пресвятая Дева не услышала ее молитв, либо Глориана была прирожденной грешницей.

— Я думаю, мне бы хотелось узнать… — сказала она.

— Тогда вставай, — приказал Дэйн. — И раздевайся. Женское тело необычайно сложный и утонченный инструмент. Чтобы извлечь из него музыку, я должен касаться струн, как менестрель, играющий на лире.

Сладкий трепет пробежал по телу Глорианы, и она подчинилась Дэйну. Поднявшись с кровати, она сняла с себя платье и рубашку. Вопреки ее ожиданиям Дэйн не остался лежать на кровати. Он встал и зажег другие лампы, кроме уже горевшего на столе ночника. Комната постепенно осветилась.

Глориана застыла возле кровати, стесняясь своей наготы.

— Я не думала, что ты станешь зажигать лампы, — прошептала она.

— Мне необходимо видеть тебя, — просто ответил Кенбрук, на котором не было ничего, кроме панталон. — Я должен знать, приносит ли моя ласка наслаждение.

Чтобы не упасть, Глориана ухватилась за резное изголовье кровати.

— Иди сюда, — сказал Дэйн. Глориана колебалась всего одно мгновение, а потом медленно двинулась к нему, выйдя на свет. Он медленным оценивающим взглядом окинул ее тело.

— Ты необычайно красива, — сказал он хрипло.

Глориана вспомнила о поцелуе и о всех тех неизведанных дотоле чувствах, которые он пробудил в ней. Если бы не тот поцелуй, ее желание, может быть, не было бы таким сильным.

— Ты не возьмешь меня?

Дэйн покачал головой.

— Нет, — ответил он, — но я дам тебе наслаждение, которого ты жаждешь.

— Это нечестно, — услышала Глориана свой голос. — Я обнажена, а ты остаешься одетым.

Без всякого стеснения Дэйн развязал шнурки на своих панталонах, и они упали к его ногам. Ногой он отбросил их в сторону. Его мужское естество поднималось до самого пупка.

У Глорианы перехватило дыхание.

— Я не знаю… смогу ли я вместить такое, — сказала она.

Дэйн хохотнул и приблизился к ней, положив руки ей на плечи.

— Не стоит беспокоиться об этом, — сказал он. — Когда и если придет наше время, ты с легкостью примешь меня. Природа обо всем позаботилась.

Внезапно ей захотелось убежать, но Глориана знала, что не сделает этого ни за что на свете.

— Ты поцелуешь меня?

— Обязательно, — сказал Кенбрук. Взгляд его, однако, был обращен не на ее рот, а на маленькие упругие груди с затвердевшими сосками. Дэйн медленно протянул руки и взял ее груди в свои ладони, нежно коснувшись кончиками пальцев розовых возвышений, словно ласкал хрупкое сокровище.

Глориана даже не подозревала, сколько наслаждения может принести это прикосновение.

— Это только начало, — сказал Кенбрук, лаская соски сначала большими пальцами, а потом ладонями.

Дрожь пробежала по жаждущему телу Глорианы. Она откинула голову, закрыла глаза и с легким криком выгнулась навстречу прикосновению этих мужских рук, пробудившему в ее теле столь потрясающий отклик.

Дэйн сжал ее маленькие груди, не сильно, но крепко. Ей вдруг вспомнилось его сравнение женского тела с прекрасным музыкальным инструментом. Ее плоть, разбуженная умелым прикосновением, пела. Глориана дышала все чаще и чаще и начала тихонько стонать.

Кенбрук поднял голову, и его настойчивый рот нашел ее податливые губы. Он поцеловал ее, не прекращая ласкать. Глориана была слишком ошеломлена, слишком увлечена новыми ощущениями, рождавшимися в ее теле. Она не открыла глаза и даже не попыталась ответить на его поцелуй.

Сначала поцелуй был легким, затем страстным. Дэйн за бедра притянул ее ближе. Ее груди были прижаты к его твердой мужской груди, жесткие кудрявые волосы дразнили ее набухшие соски. Инстинктивно она ухватила его за плечи и попыталась прижать его к себе. На себя. В себя.

Дэйн поцеловал ее напряженные руки. Под прикосновениями его влажных губ ее тело плавилось, как воск. Она чувствовала себя глиной в руках скульптора. Пробормотав какую-то краткую, но пламенную языческую молитву, он наклонился и сомкнул свои губы вокруг ее соска. Глориана вскрикнула от удовольствия и впилась руками ему в волосы.

Она выгибалась, подставляя свои груди под его ласки. Глупо она сейчас поступала или мудро, ее уже не заботило. С того самого момента, как в ее теле начали происходить неизбежные изменения, она ждала этого слияния и теперь, когда это наконец произошло, старалась не упустить ни единой ласки, которой Дэйн решил одарить ее сегодня. Ее тело горело, на лбу выступили капельки пота.

Он начал целовать другую ее грудь, а когда удовлетворил свой голод, обхватил ладонями лицо Глорианы и впился в ее губы с такой страстью, что она едва могла сохранить рассудок.

Внезапно Кенбрук оторвался от ее рта.

Глориана думала, что он отнесет ее на кровать, но вместо этого он придвинул стул, на котором недавно сидел, и подвел ее к нему. Для равновесия он положил ее руку на спинку стула, поставив ногу Глорианы на сиденье.

Ни в одном из своих девичьих снов Глориана не мечтала о том, что произошло потом. Кенбрук опустился на колени и стал ласкать внутреннюю сторону ее бедер своими шершавыми мужскими руками. Не смея даже вздохнуть, Глориана, опустив голову, смотрела на него и ждала.

Когда он шире развел ей ноги и стал ласкать ее языком и губами, она вскрикнула и свободной рукой подтолкнула его. От все возрастающего напряжения, экзальтации, обещания такого дикого и полного удовлетворения Глориана приседала все ниже. Дэйн продолжал ласкать ее, придерживая руками, и она ощутила оргазм.

Глориана чувствовала себя так, будто ею выстрелили из катапульты в ночное небо, к звездам. Дэйн не давал ей спуститься на землю. Когда наконец все кончилось, она безвольно упала на его плечо. Она с трудом держалась на ногах и едва не теряла сознание. Дэйн поднял ее на руки, отнес в кровать и аккуратно опустил на прохладные простыни.

Она молитвенно протянула к нему руки, потому что даже для ее неискушенного взгляда его неудовлетворенное желание было очевидно, но Кенбрук отрицательно покачал головой.

— Нет, Глориана, — сказал он, — не сегодня.

А может быть, и вообще никогда. Эти слова, хотя и не произнесенные вслух, читались в его глазах.

Наконец Глориана стала дышать ровнее. Тело ее горело и блестело от пота, а сердце стучало, как у загнанного оленя. Она молча взяла его руку и положила на низ своего живота.

С едва слышным стоном Кенбрук снова встал на колени. Его рука опустилась немного ниже, чтобы дотронуться до того места, которое незадолго до этого ласкали его губы. Глориана вновь ощутила трепет желания. Однажды познав наслаждение, она хотела испытать его еще и еще.

Кенбрук без слов догадался о ее желании, и Глориана почувствовала, что его палец оказался глубоко внутри нее. Она обхватила голову обеими руками» как в припадке безумия, и застонала. Дэйн склонился над ней и стал покрывать поцелуями ее рот, груди и низ живота, не прекращая ласкать ее внутри лона. Его пальцы одновременно и удовлетворяли ее желание, и вновь возбуждали ее. Лихорадочный жар объял ее всю, когда Дэйн нашел наконец то особое место внутри нее, которое искали его пальцы.

Глориана вскрикнула от вожделения и выгнулась на кровати, высоко подняв бедра. Ей показалось, что она снова видит звезды. Они словно украшали какое-то сверкающее платье, которое Дэйн стал срывать с нее. Звезды исчезали одна за другой. Кенбрук, забросивший ее в небеса, теперь возвращал ее оттуда. Он нежно ласкал ее бедра, шептал успокаивающие слова, постепенно приводя ее в чувство.

Наконец, когда Глориана почувствовала, как затихают отклики страсти внутри нее, Дэйн поднялся с кровати и погасил все лампы, кроме одной. В темноте он нашел кровать, споткнувшись несколько раз и выругавшись. Он лег, не сказав ни слова.

— Дэйн?

Он повернулся на другой бок, готовясь ко сну.

— М-м?

— А как же ты?

Дэйн что-то пробормотал, но Глориана не поняла его слов, а только догадалась, что это какое-то изощренное ругательство.

— Спи, Глориана, — сказал он.

Она глубоко, удовлетворенно вздохнула.

— О, я-то усну, но все же я беспокоюсь о тебе.

— Не надо, — Голос Дэйна звучал отстраненно, будто между ними ничего не произошло. — Половину своей жизни я был солдатом и пережил куда более тяжелые испытания, чем этой ночью.

Глориана смотрела вверх, в темноту.

— Прости меня, Дэйн, — пробормотала она. — Я думала только о своих желаниях, мне и в голову не пришло, что это причинит тебе страдания.

Кенбрук вновь выругался и придвинулся к ней, скрипнув пружинами.

— Честь — тяжкий груз. Но в том, что касается вас, леди Глориана, я буду честен во что бы то ни стало. А теперь, если в тебе осталась хоть капля милосердия, перестань мучить меня, напоминая о том, чего не было, и засыпай!

Глориана была еще совсем неопытна, несмотря на все удовольствия этой ночи. Но инстинкт безошибочно подсказал ей, что Дэйна можно было бы соблазнить, просто прижавшись к нему, поцеловав или дотронувшись.

Но Глориана тоже хотела быть честной. Без ее разрешения Дэйн ни за что не притронулся бы к ней. По каким-то причинам Кенбрук не хотел подтверждать их союз. Это разрывало Глориане сердце, но тем не менее она уважала его желания. Его тело принадлежало ему одному, и он имел право распоряжаться им по своему усмотрению.

— Тогда спокойной ночи, — сказала она. — И спасибо.

Он громко и зло даже не простонал, а прорычал.

— Что я такого сказала? — спросила немного уязвленная Глориана.

Кенбрук ничего не ответил. Он встал с кровати и принялся шарить в темноте, очевидно, разыскивая одежду. Он на что-то натыкался, спотыкался, и время от времени Глориана слышала его сдавленное ругательство.

Она боролась с желанием рассмеяться — ее состояние напоминало истерику, ведь их положение отнюдь не выглядело забавным. Они были пленниками, и неизвестно, сколько им еще придется просидеть взаперти.

— Что ты делаешь? — спросила она, когда смогла наконец говорить. Теперь ее душил не смех, а слезы. Но она скорее бы выбросилась в окно, чем снова расплакалась в присутствии Дэйна.

Он не ответил, но Глориана услышала, как он снял крышку с кувшина с вином. Она вздохнула, устроилась поудобнее и закрыла глаза.

В предрассветный час Кенбрук наконец вернулся. Он улегся в кровать полностью одетым и до утра спал беспробудным сном.

На следующее утро, проснувшись, Глориана села на кровати, натянув одеяло до подбородка. В окна башни лился яркий солнечный свет, заполняя комнату жидким золотом. В свете дня комната уже не казалась мрачной темницей, а скорее напоминала хорошо меблированные покои замка. Было заметно, что комнате постарались придать жилой вид.

В комнате было несколько жаровен и достаточно угля для их растопки, много еды и питья, чистая вода. Гарет или Элейна позаботились даже об одежде: в углу стояли сундуки с ворохом одежды. Паутина отовсюду была сметена, а на полу лежали свежие тростниковые циновки.

Кенбрук лежал на животе рядом с Глорианой. Его спина вздымалась и опускалась, дыхание было ровным, что говорило о глубоком сне. Глориана наклонилась к нему и осмотрела рану у него на затылке, которая уже почти зажила, потом поднялась и на цыпочках подошла к разрисованному занавесу.

За ним, как она и ожидала, скрывался туалет, то есть простой горшок. Потом она оделась, умылась водой из тазика, стоящего возле кровати. Кенбрук пошевелился и, проснувшись наконец, приподнялся на локте.

— Так, значит, это все-таки явь, а не кошмарный сон, — разочарованно протянул он.

— Да, — подтвердила Глориана, вытирая полотенцем лицо и руки. Сейчас она испытывала смущение и неловкость по поводу того, как провела эту ночь.

— Итак, — продолжила она, пытаясь сохранить достоинство, — конец нашему перемирию.

Кенбрук с трудом приподнялся на кровати, положив руку на ноющий затылок.

— Не испытывай мое терпение, женщина, — предупредил он. — В утренние часы, да еще оказавшись в такой дурацкой ситуации, я за себя не ручаюсь.

С противоположного берега озера донесся чистый, хрустальный перезвон колоколов.

— Мы пропустим утреннюю мессу, — заметила Глориана, решив придерживаться в разговоре с Кенбруком нейтральных тем, чтобы ненароком не задеть его.

— Что ж, — ответил он, вставая с постели, — очень жаль. — Пошатываясь, Кенбрук направился в другой конец комнаты ж корзинам с едой. Порывшись в их содержимом, он извлек наконец краюху хлеба и кусок сыра.

— Давай поразмыслим о судьбе злополучного Иосифа, которого предали и обобрали собственные братья, а потом кинули в темницу.

Глориана возвела очи горе. Она старалась держать себя в руках, но если Кенбрук станет сравнивать себя с персонажами священного писания, то она будет просто не в состоянии оставаться в рамках приличий.

Жуя хлеб и сыр, Кенбрук подошел к северному окну, которое выходило на озеро и из которого открывался прекрасный вид на замок Хэдлей.

— Будь ты проклят, Гарет! — прокричал он во все горло, и его голос эхом прокатился по долине. — Чтоб тебе сгореть в аду!

— Глупо заниматься бесполезными вещами, — язвительно сказала Глориана. Она тоже взяла себе еды и села к столу. — Никто не услышит тебя, никто не придет, чтобы спасти нас. Все знают, что в Кенбрук-Холле водятся привидения. Тебя примут за духа. — Глориана не удержалась, чтобы не вставить шпильку: — За злого духа.

Дэйн повернулся к ней, лицо его было мрачно. Никто бы не поверил, что вчерашний Дэйн и сегодняшний — один и тот же человек.

— Им придется вернуться, чтобы принести нам еды и питья, если только они не хотят, чтобы мы тут умерли от голода и жажды, — сказал он. — И тогда мы постараемся вырваться отсюда. Кровь Христова, когда Гарет попадется мне в руки, клянусь, он пожалеет, что не умер в младенчестве!

Глориана не отрывалась от еды, стараясь держать под контролем свои чувства.

— Как вы оптимистичны, сэр, — сказала она. — Даже такой сильный мужчина, каким вы себя представляете, не смог бы справиться с дюжиной лучших людей Гарета.

Кенбрук отодвинул стул, перевернул его и сел лицом к Глориане. В его голубых глазах плескались серебристые всполохи, а внешность только выигрывала от того, что золотистые волосы были в беспорядке.

— Мне кажется, прошлой ночью я нравился тебе больше, — сказал он. — Ты снова и снова выкрикивала мое имя, и, если солдаты Гарета стояли на посту в коридоре, они наверняка решили, что дело уже сделано.

— Прекрати сейчас же! — Этот приказ был произнесен почти с мольбой.

Дэйн откусил сыра, потом долго и тщательно жевал его.

— Это ведь тот самый стул, — продолжал он безжалостно, — возле которого ты стояла, задрав ногу, а я…

— Да! — вспыхнув, воскликнула Глориана. — Да, будь ты проклят, это тот самый стул! Зачем ты унижаешь меня?

Выражение лица Кенбрука смягчилось.

— Хороший вопрос, — сказал он. — Наверное, мне стоит вновь ублажить тебя, моя дорогая жена, чтобы вернуть твое расположение. По крайней мере, тогда ты н е сможешь поносить меня, пока не придешь в сознание.

Глориана опустила глаза, испытывая унижение оттого, что даже сейчас готова покориться ему.

— Я признаю, — сказала она тихо, — что никогда не знала таких наслаждений, которые ты дал мне. Но позволь мне напомнить, однако, что мое тело принадлежит только мне. Муж или не муж — ты не имеешь на него никаких прав.

Дэйн молчал. Наконец Глориана подняла на него глаза. Кончиком ножа он подцепил кусок хлеба и отправил его себе в рот. Этот жест заставил Глориану возбужденно заерзать на стуле.

— Я отступлю перед неизбежным, — сказал он. — Я буду любить тебя, Глориана. Расчет Гарета оказался верным: долго так продолжаться не может. Еще пара таких ночей, как вчера, и я сломаюсь.