Рыцари

Линда Лаел Миллер

Рыцари

ПРОЛОГ

Это было волшебное место, от него веяло самой настоящей магией.

Маленькая Меган зачарованно стояла в стороне от одноклассников, сжимая в руках куклу и заглядывая в широкую брешь в стене аббатства. Привычное для нее чувство одиночества внезапно исчезло. Никто, кроме Меган, казалось, не замечал, что в воздухе пляшут мириады крошечных золотистых, голубых, серебряных звездочек и в тишине звучит едва слышная прекрасная музыка.

Под внимательным взглядом восхищенной Меган из ниоткуда возникли покрытые ржавчиной железные прутья решетки. За ее спиной другие дети беспечно болтали, радуясь возможности вырваться за высокие мрачные стены школы Брайербрук. Наслаждаясь теплым солнечным весенним утром, упиваясь кратким мигом свободы, они не замечали ничего вокруг.

Пролом в стене с необъяснимой силой притягивал Меган, и она смело шагнула к железной решетке, прижимая к груди куклу, и вдруг по другую сторону решетки появилась прекрасная женщина. Она улыбалась Меган и приветливо кивала головой. Незнакомка была одета в ярко-голубое платье, длинные золотистые волосы струились по ее плечам. Кожа ее была белой, как снег, а глаза сияли, как сапфиры.

— Меган, — позвала леди, и ее нежный голос напомнил девочке перезвон колокольчиков «поющий ветер». В далекой Америке такие колокольчики висели на соседнем крыльце.

Меган Сондерс едва исполнилось пять лет, но она была развита не по годам. Довольно смышленая девочка, росла единственным ребенком в семье, поэтому очень хорошо знала, что нельзя разговаривать с незнакомыми людьми. Меган оглянулась на своих учителей, ожидая их разрешения, но, как обычно, никто не обращал на нее внимания. Меган казалось, что порой она становится невидимой для окружающих.

Она приблизилась к решетке, все еще сжимая в руках куклу. Эта кукла да еще коробка с театральными костюмами — вот все, что осталось у Меган от прежней жизни. Больше у нее не было ничего, не считая форменной одежды и учебников.

Леди склонилась к Меган — заструилось, зашелестело ее длинное платье. Она заговорила, но слова ее звучали странно, на незнакомом языке. Меган слегка нахмурилась.

— Я не должна говорить с незнакомыми людьми, — сказала хитрая Меган, обращаясь к своей кукле. Вообще-то это была не просто игрушка. Кукла представляла английскую королеву Елизавету Первую, которую иногда называли Глорианой. Об этом Меган узнала от продавщицы в отделе игрушек, где родители купили ей эту куклу. Это был их прощальный подарок.

Родители Меган развелись, и девочка не была нужна ни отцу, ни матери. Они даже не пытались этого скрывать.

Пути родителей Меган расходились, и, перед тем как уехать, они подписывали какие-то бумаги у директора школы, в которую отдали дочь. Старшие девочки в школе Брайербрук не преминули сообщить Меган, что теперь она сирота. Ее мать вернулась обратно в Америку: Эрика Сондерс, единственная наследница крупного состояния, просаживала деньги за азартными играми; а отец, уроженец Англии, не хотел «связывать» себя. Он предпочитал, чтобы окружающие называли его Джорданом — это относилось также и к Меган. В Лондоне его ждала карьера театрального актера.

Кроме того, он отхватил порядочный кусок наследства своей жены.

И Меган тоже принадлежала часть этих денег, но ей было все равно. В конце концов она была всего лишь пятилетней малышкой.

Родители никогда не уделяли ей много внимания, поэтому Меган не скучала ни по отцу, ни по матери. Но она знала, что у других детей есть родители, которые любят их, заботятся о них, и девочке тоже хотелось ласки и тепла. Ей нужна была семья.

— Не бойся, — сказала леди. Теперь Меган поняла ее.

— Я не боюсь, — ответила она, и тут же удивленно спросила: — Откуда вы знаете, как меня зовут?

— Это волшебство, — произнесла женщина, и Меган охотно поверила ей. До приезда в Англию Меган много времени проводила в одиночестве и любила фантазировать. Она грезила о принцах и принцессах, замках и страшных драконах.

— А как тебя зовут? — спросила, в свою очередь, Меган.

— Элейна, — ответила леди. Она приоткрыла калитку, заскрипели заржавленные петли.

Метан оглянулась на своих одноклассников и учителей, но они не обращали на нее внимания. Девочка протянула Элейне куклу.

— Это Глориана.

— Красивая, — проговорила Элейна своим нежным голосом, еще шире открывая калитку.

— В моем классе в Брайервуде целых пять девочек по имени Меган, — доверительным тоном сообщила малышка. Она стояла теперь так близко от незнакомки, что могла бы дотронуться до ее роскошного платья, прикоснуться к шелковистым волосам.

— Мне кажется, что это уж слишком, — продолжала Меган.

Элейна слегка нахмурилась, задумавшись о чем-то.

— Тогда мы будем называть тебя Глорианой, — решила она. Леди отступила на шаг, и Меган, соблазненная перспективой получить новое красивое имя, последовала за ней.

— Глориана — это куда лучше, чем Меган, — с важностью объявила девочка. Стало вдруг необычайно тихо. Меган обернулась, чтобы взглянуть на своих одноклассников, но видела их теперь как сквозь мутное стекло. Их очертания становились все более размытыми, бледнели, и Меган уже с трудом различала их.

— Ты хочешь вернуться к ним, Глориана? В тот мир? — спросила Элейна, склоняясь к девочке и заглядывая ей в глаза. — Ты вольна в своем выборе. Ты не останешься здесь против своей воли.

Глориана… Какое красивое имя!

Меган подумала о своей неуютной кровати, потрепанных книгах, школьной парте. Ее родители, наверное, уже забыли о существовании дочери. После развода им не терпелось начать новую жизнь, и судьба Меган их совсем не заботила. Ни мать, ни отец даже не поцеловали ее на прощание, не обещали навещать, не наказали быть хорошей девочкой.

Каждую ночь, когда гасили свет, она все еще плакала украдкой, хотя и понимала, что это глупо.

— А я буду жить в замке и ездить на маленьком пони, как принцесса из сказки? И выйду замуж за прекрасного принца, ну, когда вырасту? — спросила она.

Элейна улыбнулась девочке своей обворожительной улыбкой.

— Ну конечно же, ты будешь жить в замке, и у тебя будет свой пони. А когда вырастешь, то выйдешь замуж, если и не за прекрасного принца, то за барона. Годится барон тебе в мужья? Хорошо, не отвечай прямо сейчас, у тебя есть еще время, чтобы все хорошенько обдумать.

Глориана кивнула, обернулась через плечо и с облегчением увидела, что прежний мир все так же скрывает туманная пелена. Все потеряло отчетливость, и она почти ничего не могла рассмотреть, кроме булыжников, цветов, решетки и высокой стены аббатства.

— Я хочу есть, — призналась Глориана. Пакет с едой она оставила в школьном автобусе. Но теперь прежняя жизнь казалась ей такой же далекой и нереальной, как сон.

— Пойдем со мной, — позвала Элейна, протягивая ей руку.

Глориана подала незнакомке свою маленькую ладошку.

— Ты моя добрая фея? — спросила она, следуя за Элейной по узкой тропинке, уводившей их со двора и петлявшей меж высоких каменных стен аббатства.

— Нет, — ответила леди, — конечно, нет.

— Но ты же сотворила волшебство. — Меган на какое-то мгновение даже испугалась, осознав происходящее.

— Нет, дорогая. — На губах леди заиграла улыбка. Она взяла девочку на руки и опустила на скамью. Заглянув в глаза Меган, она продолжила:

— Это ты совершила заклинание, не я. — Элейна слегка нахмурилась, оглядев походный наряд Меган: старые джинсы, футболка, кроссовки. — Нужно достать тебе другую одежду, прежде чем тебя увидят.

— Зачем? — удивленно спросила Глориана, потому что обычно учащиеся школы в Брайервуде носили форму, им редко приходилось надевать другую одежду.

— Такие вещи еще не существуют, — ответила Элейна, посерьезнев. — Твое появление и так вызовет много вопросов.

Глориана почувствовала, что у нее сдавило горло, и она тяжело вздохнула.

— Наверное, со мной будет слишком много проблем, — прошептала она.

Девочка привыкла, что к ней относятся, как к досадной помехе, источнику проблем. Она еще не забыла, как ругались ее родители, швыряясь вещами и крича, друг другу: «Это твой ребенок!» Малышка не была нужна ни отцу, ни матери, никому в школе-интернате.

Элейна порывисто обняла ее, а когда выпустила из объятий, на глазах у нее были слезы.

— Нет, ты никому не причинишь беспокойства, — сказала она, вздохнув. — Ты ниспослана нам в ответ на наши молитвы. А теперь идем, дитя. Нам еще многое нужно сделать…

ГЛАВА 1

Дэйн Сент-Грегори, пятый барон Кенбрук, поднял затянутую в перчатку руку, давая команду остановиться. Его небольшая армия (вернее, все, что от нее осталось), бряцая оружием, остановилась. Пелей, вороной барона — мощный, сильный, быстрый, как ветер, — взрыл землю широкими копытами и, заржав, вскинул голову. Дэйн купил коня на ярмарке в Фландэрсе всего две недели назад. Дорбгой он поиздержался, и покупка совсем опустошила его кошелек.

Но Кенбрук не жалел о своем приобретении. Таких коней как его Пелей — крепких, выносливых, словно созданных для битвы, — было не сыскать во всей Англии. Пелей и лучшие кобылицы из замка Хэдлей дадут начало новой породе. Со временем у барона будет целый табун великолепных лошадей, и его покупка с лихвой оправдает себя.

Дэйн глубоко вдохнул, обозревая окрестности с высокого холма. Внизу, в долине, словно изумруд, поблескивало бледно-зеленое озеро. Последние лучи заходящего летнего солнца играли рябью на воде, рисуя на поверхности озера причудливый узор. Силуэт замка Хэдлей, древней мрачной крепости с тремя дворами и шестью башнями, смутно вырисовывался на фоне южного берега. У подъемного моста, между пустым рвом и внешними стенами замка приютилась маленькая грязная деревушка, носящая то же имя, что и замок. Покосившиеся хижины и кособокие лачуги, овцы, свиньи и домашняя птица, бродящие по узким улочкам, гостиница с таверной, и церквушка, с одним, но зато цветным витражем, на котором изображался святой Георгий, убивающий змея, — вот чем могла похвастаться деревушка Хэдлей.

Дом купца Сайруса, торгующего шерстью, стоял в стороне от грязных лачуг. Просторный, крепкий, выстроенный из красного кирпича и крытый черепицей, с садом и небольшим двориком, дом выглядел опрятным и уютным. Дэйн пытался уверить себя, что Глориана, его девочка-невеста, будет рада вернуться туда. Ни замок Хэдлей, ни поместье Кенбрук, несмотря на свою древнюю историю и множество комнат, не могли похвастаться таким радушием, как дом Сайруса.

Дэйн поерзал в седле. Купец не обрадуется встречи с ним, это уж точно.

Барон скрипнул зубами, подавшись вперед и опершись рукой на переднюю луку седла. Невидящим взглядом он смотрел на раскинувшийся перед ним великолепный вид. Союз с Глорианой был бессмысленным: девчурке было всего семь лет от роду, когда клятва соединила их, а сам он был еще зеленым юнцом. Церемония даже не требовала их присутствия — девочка оставалась в Лондоне, под попечительством своей приемной матери, а Дэйн отплыл на континент, чтобы освоить доходное военное дело. Между ними никогда не было любви, потому сердце Глорианы не будет разбито, когда он объявит о своей помолвке с Мариеттой. Наверняка она даже обрадуется, найдя себя свободной от союза с ним.

Несмотря на всю убедительность подобных рассуждений, на сердце у Дэйна все же было неспокойно.

Он посмотрел на ворота замка. За ними, в четверти мили от дороги, плавно огибавшей озеро, стояло обветшалое аббатство. Дорога, теряясь в густой дубраве, вновь появлялась перед воротами поместья Кенбрук.

Дэйн улыбнулся. Фамильное поместье с единственной маленькой башенкой, построенное несколько веков назад на месте римской крепости, представляло собой полуразвалившееся каменное строение. Крыша в нескольких местах обвалилась, и зимой по коридорам гулял ветер, задувая лампы и факелы. Говорили, там живут привидения. Но то были не безобидные призраки, а кровожадные чудовища, охотящиеся за человеческими душами. Бывало, в крепость прорывались волки и устраивали там свое логово.

Несмотря на все это, законным владельцем поместья был Дэйн, и он всегда любил его. По приезде барон собирался обустроить дом, вернуть ему жилой вид еще до того, как Мариетта станет его женой и войдет хозяйкой в Кенбрук. Дэйн хотел растить своих будущих детей в стенах родного поместья. Его сыновья, конечно же, станут отцовской гордостью — рыцарями, отважными воинами, стоящими на защите справедливости. А дочери, умные и красивые, как их мать, без сомнения, найдут свое счастье в браке.

Тихонько вздохнув, Дэйн обернулся, чтобы посмотреть на благородные черты лица своей прекрасной спутницы. Мариетта де Тройе одарила его своей очаровательной улыбкой. Девушка грациозно сидела на серой в яблоках лошади, свежая, как цветок, несмотря на утомительную дорогу через всю Нормандию. Она застенчиво потупила глаза, опушенные длинными густыми ресницами.

Дэйн смотрел на нее, и сердце его преисполнилось восхищением.

— Взгляни, Мариетта, — сказал он, указывая на поместье Кенбрук. — Вот наш дом.

Мариетта поправила свой головной убор, похожий на старинный монашеский чепец, скрывавший ее роскошные волосы от посторонних глаз. Видеть распущенные волосы девушки позволялось только ее служанке, хотя Дэйну пару раз украдкой удавалось взглянуть на эти густые пышные локоны цвета воронова крыла. Он еще ни разу не был близок с Мариеттой: она воспитывалась в строгости и благочинии в женском монастыре во Франции. Скоро, когда его святейшество расторгнет союз с Глорианой, Дэйн сможет любоваться шелковистыми волосами Мариетты, играть длинными прядями, зарываться в них лицом и всю ночь вдыхать их дурманящий аромат.

— От этого места веет печалью, — робко проговорила Мариетта.

Дэйн так замечтался об исключительных правах супруга, что до него не сразу дошел смысл ее слов. Проследив за взглядом ее томных карих глаз, он понял, что сказанное относится к его дому.

Слова Мариетты задели его, но Дэйн тут же подавил обиду.

— Да, это так, — отозвался он, все еще думая о своем и на какое-то мгновение забыв, что они не одни. Два десятка солдат навострили уши.

— Кенбрук видел много горя и несчастий, но все то в прошлом, — продолжал барон. — Мы возродим поместье, комнаты наполнятся детскими голосами — голосами наших сыновей и дочерей, Мариетта.

Щеки девушки вспыхнули, что было еще более заметно в контрасте с ослепительной белизной ее головного убора.

Дэйн, приписав это ее девичьей застенчивости, развернул своего великолепного скакуна, чтобы взглянуть на свой отряд. Покрытые грязью с головы до пят, вонявшие хуже своих нечищеных лошадей, солдаты ухмылялись во весь рот. Дэйну не следовало говорить о личном в присутствии этого сброда, и он пожалел о случившемся, но ничем не выдал им своих чувств.

— Вас примут в замке Хэдлей, — возвысив голос, обратился он к своим людям. — Воспользуйтесь случаем, чтобы отдохнуть и развлечься, но следите за своим поведением. Хозяин замка — мой брат, но походные законы все еще остаются в силе. На вашем месте я не рискнул бы нарушать их.

Солдаты дружно, как по команде, кивнули и с гиканьем погнали своих лошадей, предвкушая все прелести женского общества и добрую выпивку. Спускавшаяся с холма тропинка вывела их на дорогу к замку. Один всадник немного задержался. Это был друг Дэйна, рыжеволосый уроженец Уэльса по имени Максин.

Всегда себе на уме, он лучше всех в отряде владел мечом и умел благоразумно держать язык за зубами.

Дэйн и его невеста ехали во главе небольшого отряда, а Максин и Фабриана — служанка Мариетты — замыкали процессию.

Глориана мчалась галопом на маленькой пятнистой лошадке, подаренной ей Гаретом на пасху. Медно-золотистые волосы девушки развевались по ветру. Ее темно-синее платье, богато расшитое по воротнику и манжетам, было все в грязных пятнах и задралось до колен, открывая перепачканные босые ноги. Она звонко рассмеялась, когда Эдвард, ее сводный брат и близкий друг, догнал ее, пришпорив своего светло-гнедого коня Одина.

— Господи, Глориана! — воскликнул юноша. — Остановишься ты наконец или нет?

В голубых глазах Эдварда она прочла нечто большее, чем одну только досаду по поводу еще одной проигранной скачки. Глориана обуздала свою взмыленную лошадь и пустила ее сначала рысью, а затем шагом.

— Что случилось?

Эдвард пригладил свои густые коричневые волосы и указал ей на холм, возвышающийся перед замком Хэдлей.

— Смотри, — произнес он, кривя губы.

Глориана взглянула и увидела вдали группу всадников, с едва доносившимися сюда криками спускавшуюся с холма на дорогу, ведущую к замку.

— Гости, — сказала она, оборачиваясь к Эдварду. Он слегка прищурился и побледнел так, что на его лице явственнее проступили веснушки.

— Великолепно! Эти люди приехали, чтобы поздравить тебя с твоим блестящим успехом. И, может быть, что-нибудь нам расскажут.

Эдвард привстал на стременах. Седло его коня было довольно старым: прежде чем перейти во владение к Эдварду, оно служило двум его старшим братьям. На летней ярмарке Глориана купила ему новое седло, но припрятала его у себя в комнате. Через два дня, когда Эдвард и еще двое молодых людей будут посвящены в рыцари, она торжественно вручит ему подарок. С восьмилетнего возраста Эдвард упорно трудился, чтобы стать рыцарем, и теперь, спустя восемь лет, его мечта, наконец осуществится. Лучше других, зная, каким трудом он достиг своей цели, Глориана гордилась им.

— Это не просто гости, — помолчав, тихо сказал Эдвард. — Цвета их одежды зеленый и белый. Это люди Кенбрука. А это значит, Глори, что вернулся твой супруг.

У Глорианы дрогнуло сердце: вот уже много лет до нее доходили рассказы о подвигах ее нареченного мужа, трубадуры в своих песнях воспевали его отвагу, галантность, прекрасные манеры, силу и красоту.

Ей стало стыдно за свои спутанные волосы и испачканную помятую одежду. Она много раз представляла себе встречу с бароном Кенбруком, и в своих мечтах она видела себя одетой в безупречно сидящее малахитово-зеленое платье, с венком из позолоченных листьев дуба на голове и в изящных туфельках. Сейчас же ее наряд даже отдаленно не напоминал подобное роскошное облачение. Глориана тихонько вздохнула и, прикрыв от солнца глаза рукой, стала разглядывать приближавшихся к замку всадников.

Дэйн Сент-Грегори ехал позади своей ватаги солдат. Его светлые волосы, признак северной крови, на солнечном свету отливали золотом. От него исходили достоинство, мощь и опасность, что служило лишним подтверждением, ходившим о нем легендам.

Пришпорив лошадь, Глориана на полном скаку въехала сквозь раскрытые ворота в деревню. Эдвард мчался за ней, крича, чтобы она остановилась и подождала его, но Глориана не обращала на его мольбы никакого внимания. Она уже скакала по дороге, ведущей в сад, находящийся за кирпичным домом ее отца.

Теперь дом принадлежал ей — при этой мысли острая боль пронзила ее сердце. Не обращая внимания на просьбы Эдварда остановиться, она свесилась с седла и, дернув задвижку, открыла ворота. Теперь все это принадлежало Глориане. Сайрус — торговец шерстью — и его жена Эдвенна умерли год назад, унесенные лихорадкой. Все их имущество перешло по наследству Глориане.

Она мчалась по узкой дорожке, когда Эдвард наконец поравнялся с ней.

— Черт побери, — выдохнул он, — эти ворота нужно было уже давно опечатать. Что будет, если наши враги узнают про этот вход?

— Они воспользуются им, — зловеще произнесла Глориана, — и порубят нас всех на куски! — И она понеслась дальше, оставив Эдварда закрывать ворота. Промелькнул буйно разросшийся сад, где ребенком она так любила играть со своей приемной матерью Эдвенной, и через мгновение Глориана уже скакала по деревне. Она достигла подъемного моста одновременно с первыми солдатами Кенбрука. Те, оставив своих лошадей во дворе гостиницы, заходили в кабак, где, по их разумению, можно было достать хорошего вина или эля.

— Распустил своих солдат! — проворчал Эдвард, едва поспевая за Глорианой. — Вот он каков, твой Дэйн!

Но та, думая только о ванне и чистой одежде, пропустила его замечание мимо ушей и промчалась мимо ухмыляющихся всадников во внутренний двор замка. Наконец-то, наконец-то Кенбрук дома! Глориана, которой исполнилось двадцать, начала уже втайне беспокоиться, что не сможет забеременеть, когда ее муж вернется домой из своих странствий, так как будет слишком стара для этого. По ночам Глориану мучили кошмары, в которых она видела себя сморщенной, покрытой бородавками безобразной старухой, когда Дэйн Сент-Грегори вернется в Англию, чтобы назвать ее своей женой.

Сердце Глорианы бешено стучало, ее охватила паника и вместе с тем какое-то радостное возбуждение. Влетев во двор замка, она спрыгнула с лошади и быстрее ветра понеслась внутрь. Она пробежала по большой зале, чуть не сбивая с ног слуг, подметающих и моющих каменный пол, затем по широкому коридору, ведущему в ее роскошные покои, некогда принадлежавшие леди Элейне.

По дороге она едва не столкнулась с Гаретом, ее старшим сводным братом и хозяином замка Хэдлей, чьи покои находились неподалеку от ее комнат. Он рассмеялся и остановил ее, обхватив руками за плечи.

— Ты бежишь так, будто за тобою гонится сам дьявол! — поддразнил он.

— Дэйн вернулся! — выдохнула Глориана. В это время Эдвард ворвался в большую залу. Послышался какой-то грохот, и затем незлобивое ворчание служанки по поводу перевернутой лохани с водой. — В таком виде я не могу показаться на глаза лорду Кенбруку!

Голубые глаза Гарета радостно блеснули. Он немного напоминал Дэйна, хотя был старше его почти на двадцать лет, не так высок и не так широк в плечах, а его густые волосы были темнее, чем у брата.

— Так, значит, Дэйн наконец вернулся? Отличные новости. После стольких лет он наверняка захочет взглянуть на свою нареченную. И мне кажется, он не будет разочарован, увидев вместо баронессы маленькую лесную нимфу.

Глориана вывернулась из рук Гарета и, бросив на ходу извинение, устремилась в свои покои, где стала лихорадочно приводить себя в порядок.

Во дворе замка Хэдлей Дэйн, спешившись, помогал Мариетте сойти с лошади. Он обхватил ее тонкую талию своими сильными руками. Она была легче перышка и такая миниатюрная, что это беспокоило Дэйна. Даже крупные женщины умирали при родах — леди Хэдлей умерла, когда на свет появился Эдвард. Что же говорить о таком хрупком создании, каким была Мариетта? Ведь все дети в роду Сент-Грегори, рождались очень крупными.

На какое-то короткое мгновение, словно тучка заслонила солнечный свет.

Дэйн по-французски обратился к Фабриане, не отрывая глаз от лица Мариетты. У нее была бледная кожа и правильные тонкие черты, говорившие о благородном происхождении.

— Проводи госпожу внутрь, — приказал он. — И отдай соответствующие распоряжения слугам.

Красивое имя служанки совсем не соответствовало ее внешности: несимпатичное, даже отталкивающее лицо с бесцветными глазами, начисто лишенными ресниц, торчащие зубы и волосы мышиного цвета. Однако Фабриана была услужлива, терпелива и послушна.

— Да, милорд, — ответила она, слегка поклонившись. Мариетта оперлась на ее руку, и они стали медленно подниматься по каменным ступеням, ведущим на галерею.

Шагая по двору, Дэйн задумчиво глядел вслед Мариетте, пока ты не скрылась из виду.

Максин, сидя на своей коренастой лошадке, подъехал к Дэйну, чтобы взять у него поводья.

— Не завидую тебе, друг мой, — прервал он мысли Кенбрука. — Отказаться от жены ради любви другой женщины — у тебя будут неприятности.

Дэйн хмуро взглянул на Максина, единственного человека на Свете, кому он мог доверить своего темпераментного скакуна.

— Скажи мне, — спросил Дэйн — чем такой урод, как ты, может привлекать прекрасный пол?

Максин улыбнулся в ответ.

— Опыт, — коротко ответил он, поворачивая свою лошадь во внутренний двор, где находились стойла. — Я прослежу, чтобы твоего коня накормили и вычистили. А если тебе понадобится сочувствие или мазь от царапин и укусов, ты сможешь найти меня в таверне.

— Царапины и укусы… Да уж… — пробормотал Дэйн, повернувшись спиной к уэльсцу, чтобы скрыть внезапно охватившую его дрожь. Глориана будет счастлива избавиться от брака с ним, повторял он снова и снова. Ей уже двадцать, и молодость ее позади. Она будет счастлива найти покой и уединение в женском монастыре, где сможет читать, шить и размышлять о благочестии, свободная от житейских забот и внимания супруга.

Большая зала была в полнейшем беспорядке — хотя пол был уже подметен и вымыт, повсюду на коленях стояли слуги, пытаясь оттереть въевшуюся грязь. Да, ему хотели оказать торжественный прием, но Дэйн знал, что все изменится, когда он объявит о своем решении. В замке заранее не были оповещены о его приезде, так как его решение о возвращении на родину было внезапным.

Внезапно сверху, с галереи музыкантов, раздался молодой надменный голос, заставивший Дэйна замереть на месте и поднять голову:

— Итак, герой соизволил удостоить нас визита? Ты надолго к нам?

Уперев руки в бока, Дэйн разглядывал говорившего. В молодом человек он по сходству с их покойной матерью узнал Эдварда. Когда Дэйн видел брата в последний раз, тот был еще совсем ребенком, мечтал стать рыцарем и путался у всех под ногами. Дэйн решил не обращать внимания на колкость и ответил на вопрос Эдварда.

— Да, — сказал он. — Я собираюсь заново обустроить Кенбрук-Холл и поселиться в нем.

Даже с такого расстояния Дэйн увидел, как вспыхнули щеки его младшего брата, и как исказились его аристократические черты.

— Со своей женой.

— Да, — ответил Дэйн. Он решил не принимать всерьез презрительный тон Эдварда. Мальчишки в таком возрасте бывают вздорными насмешниками — то ехидными, то мрачными.

— А любовница, которую ты привез с континента? Где ты разместишь ее?

Дэйн вскипел от ярости, но внешне не показал, насколько его раздражает наглость Эдварда. Не хватало еще отчитываться в своих личных делах перед нахальным подростком, смеющим дерзить!

— Пойди искупайся в озере, Эдвард, — посоветовал он ровным тоном. — Может быть, ледяная вода немного охладит твой пыл.

Сказав это, Кенбрук начал подниматься по ступеням лестницы. Он чертовски устал с дороги, ему необходимо было хорошенько выспаться, перекусить и выпить доброго эля.

Эдвард ничего не ответил, но, когда Дэйн поднялся по лестнице на второй этаж и направился в свои покои, он обнаружил у себя на пути прислонившегося к стене младшего брата.

Сдерживаясь, чтобы не рассмеяться, Дэйн потянулся к дверной ручке. Так вот какой у него младший братец: не только упрямый, но и шустрый к тому же. Что ж, неплохо!

— Что такое? — спросил Дэйн так спокойно, будто они не обменивались колкостями всего минуту назад.

На щеках Эдварда вспыхнул румянец, когда он, оторвавшись от стены, подошел к Дэйну. Его лицо все еще было немного прыщеватым — проблемы молодости, — но в общем приятным. Эдвард был рослым, крепким парнем и потому, без сомнения, станет хорошим солдатом.

— Я не позволю тебе так унижать Глориану, — с трудом выговорил Эдвард. — Она заслуживает лучшего.

— Конечно, — ответил Дэйн. Он не сомневался, что Глориана достойна лучшей участи, чем брак с ним. Он хотел ей только добра. Право выбора между женским монастырем и браком с другим мужчиной останется за ней. Сам Дэйн считал, что монастырь — прекрасный выход.

Он толкнул дверь, и в нос ему ударил запах мышей и плесени. Дэйн перешагнул через порог, а Эдвард последовал за ним, чуть ли не наступая ему на пятки.

В комнате было влажно и темно, воздух был спертым, и повсюду с потолка свешивались серебристые ниточки паутины. Печально улыбнувшись, Дэйн подумал, что его возвращения не ждали вовсе.

— Глориана… Она так ждала твоего возвращения, — выдавил из себя Эдвард.

Слова младшего брата ошеломили Дэйна, и он был даже рад, что в комнате царит полумрак, благодаря которому Эдвард не заметил его удивления. Дэйн никак не ожидал услышать, что его нареченная жена с нетерпением ожидала его возвращения. Она была еще совсем ребенком, когда их обручили, и, наверное, даже не помнит его.

Один за другим Дэйн срывал потертые гобелены, закрывавшие окна. В комнату хлынули свет и свежий воздух.

— Не говори чепухи, — сказал он, наконец. — Моя так называемая «жена» за всю свою жизнь видела меня всего лишь пару раз, да и то издали. Господи Боже! Ты только погляди на мою кровать! Здесь крысиное гнездо!

Эдвард немного успокоился, но его лицо все еще пылало от гнева, как раскаленная печь. Он уселся с ногами на широкий подоконник и оттуда взирал на Дэйна.

— Меня это не удивляет, — сказал он. Дэйн сдернул последний гобелен.

— Думаю, бесполезно будет просить тебя позвать слуг, чтобы они прибрались здесь?

К его удивлению, Эдвард спрыгнул с подоконника и, отряхнувшись от пыли, насмешливо поклонился.

— Почему же? Напротив, я буду счастлив оставить вас, милорд.

С этими словами Эдвард пошел к выходу с достоинством, присущим более зрелому мужчине, нежели молодому человеку. У двери он задержался.

— Будьте добры с надлежащим уважением относиться к Глориане, — произнес он с порога. — Вы мой брат, мы одной плоти и крови, но если вы посмеете каким-либо образом обидеть миледи, я убью вас!

Сказав это, Эдвард вышел. Дэйн застыл посередине комнаты, глядя ему вслед. Он не боялся никого на свете, а уж тем более своего младшего брата, и, разумеется, у него не было намерений неуважительно обращаться с Глорианой. Но Дэйна поразила произошедшая в Эдварде перемена. Тот больше не был мальчиком. Он стал взрослым мужчиной, который заставит любого считаться с собой.

Дэйн улыбнулся, подошел к постели и сдернул пуховую перину, без сомнения, кишевшую блохами и мышами. Потом растянулся на кровати и погрузился хоть в короткий и чуткий, но глубокий сон солдата.

Перед покоями Глорианы снаружи был крохотный дворик, обсаженный с одной стороны желтыми розами. С другой стороны стояла скамья. По приказанию Глорианы (хотя она и сожалела о том, что добавила работы и без того занятым слугам), ее ванну вынесли во двор и поставили под розовый куст. Слуги принесли горячей воды, и Глориана, положив в нее для аромата листьев лаванды, выскользнула из одежды и погрузилась в воду.