Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Рыцари

ModernLib.Net / Исторические любовные романы / Миллер Линда Лейл / Рыцари - Чтение (стр. 4)
Автор: Миллер Линда Лейл
Жанр: Исторические любовные романы

 

 


Разглядывая вещи, Глориана чувствовала, что к горлу подкатывает комок, что ее вот-вот стошнит, Со смесью нежности и страха она затолкала все обратно в сундук и быстро захлопнула крышку. Глориана так и не поняла, что же с ней случилось тогда, в далеком детстве, но знала, что Эдвенна поступила мудро, спрятав эти вещи. Если бы жители замка Хэдлей увидели эти странные предметы, то ее сочли бы за ведьму.

Сама Глориана никогда не видела, чтобы кого-нибудь сожгли на костре за якшание с дьяволом, но знала, что такое случается. Уставясь на сундук, Глориана вытерла о юбку вспотевшие ладони. Ей хотелось уничтожить эти странные вещи, сжечь все дотла, пусть даже вместе с домом. Но, с другой стороны, эти вещи были ее единственной связью с маленькой девочкой Меган и с тем миром, в котором она родилась.

Глориана наклонилась, уткнувшись лбом в крышку сундука, как экзальтированный верующий у алтаря Господа. Если бы только она могла е кем-нибудь посоветоваться! Но она боялась довериться кому бы то ни было — ни Эдварду, своему самому близкому другу, ни доброму Гарету, ни лорду Кенбруку, своему мужу. Он хочет избавиться от нее, чтобы беспрепятственно жениться на своей француженке, и может без зазрения совести предать ее огню как ведьму.

Дыхание Глорианы стало частым и поверхностным, ей показалось, что она сейчас упадет в обморок. Нет, конечно, нет, говорила она себе, схватившись руками за живот и раскачиваясь взад-вперед, как будто выпила смертельный яд. Нет, Дэйн не позволил бы сжечь ее, но он может заточит ее в монастырь, как Гарет Элейну. Совесть Кенбрука будет чиста, если он выдаст свою первую жену за помешанную. Их брак аннулируют и выдадут ему разрешение на второй брак.

Дрожа, Глориана поднялась на ноги, машинально разглаживая юбки, хоть они были сильно измяты и запачканы. Шумно вздохнув, она расправила плечи. Может быть, вдруг подумалось ей, она на самом деле ведьма, орудие Люцифера. При этой мысли Глориана задрожала. Хоть она и была бунтаркой, засыпала порой во время утренней мессы или вечерни, покрывала голову, только находясь непосредственно внутри церкви, но зла в ней не было.

Надо при первой же возможности избавиться от этого сундука вместе со всем его содержимым и больше никогда не вспоминать свои детские фантазии.

Глориана прошла к низенькой двери и нагнулась, ступая на крутую лестницу, ведущую вниз. Лестница была узкая, а ее скрипучие ступеньки сделаны из дуба. Ведя пыльными пальцами по стене, Глориана спустилась на первой этаж. Старая, знакомая с детства мебель окружала ее. Ей казалось, что сейчас появится Эдвенна, как всегда занятая домашними хлопотами. Все приведет в порядок, расставит по своим местам.

Глориана уселась на нижнюю ступеньку и положила подбородок на руки. Она не пыталась шантажировать или запугивать Кенбрука, когда заявила утром, что будет жить одна в собственном доме на собственные средства и что не нуждается в его помощи и поддержке. Гордость не позволила бы ей жить под одной крышей с Дэйном Сент-Грегори до тех пор, пока он ухаживает и домогается другой женщины.

Злая слеза оставила след на испачканной щеке, и Глориана смахнула ее резким движением руки. Она разрешила одну проблему, но оставалась другая: она любила Кенбрука. Любила всем сердцем, всей душой. Она должна бороться за него и за детей, которые никогда не родятся, если он оттолкнет ее.

Внезапно заскрипели ржавые петли и входная дверь отворилась, представив ее взору того, о ком она только что думала — ее мужа. Быстрым движением Глориана поправила прическу и разгладила юбки.

— Что вам угодно? — спросила она, оглядев его с головы до ног.

Дэйн вздохнул и провел рукой по золотистым волосам.

— Ты вся растрепана, — сказал он, игнорируя ее вопрос. — Чем ты занималась?

Глориана вспомнила о кукле, странной одежде, обуви, которую еще не знали в тринадцатом веке.

— Нет необходимости объяснять, — процедила она. — В конце концов это мой дом, и все, чем я занимаюсь в его стенах, — это мое дело.

Дэйн прислонился к тяжелой, массивной деревянной двери и снова вздохнул. По привычке он скрестил руки на груди.

— Не стану спорить с тобой, — беззлобно ответил он. — По крайней мере, не сейчас. Ты огорчена, и это моя вина. Я очень сожалею о том, что расстроил тебя.

Глориана молчала в ожидании. Как бы там ни раскаивался Кенбрук, но непохоже было, чтобы он передумал насчет расторжения их брака. Это было написано у него на лице.

— В свое время, — продолжал Дэйн, — ты все поймешь.

Глориана едва сдерживала дикое желание плюнуть ему в ноги, которые были в пределах досягаемости.

— Я уже все поняла, — ответила она ровно, даже не вспыхнув от гнева. — Ты мерзавец, лжец, обманщик. Не хочу видеть тебя!

Дэйн печально покачал головой и, оттолкнувшись от двери, шагнул к ней.

— Да, ты права, я такой, каким ты назвала меня, и даже хуже, — согласился он.

Его слова усмирили ярость Глорианы.

— Пожалуйста, уходи, — тихо попросила она.

Дэйн подошел ближе, держась длинными тонкими пальцами за шар на перилах лестницы. Он посмотрел на Глориану сквозь полуопущенные ресницы, слишком густые, чтобы принадлежать мужчине.

— Сегодня я видел леди Элейну, — продолжал он спокойно, будто не ему только что указали на дверь. — Она просила тебя навестить ее завтра.

У Глорианы упало сердце.

— С ней все в порядке? — спросила она тихо.

Дэйн промолчал, но ответ был ясно написан на его печальном лице.

ГЛАВА 4

Воскресный день завершился вечерней, отслуженной в часовне отцом Крадоком. Глориана тоже пришла на вечернюю молитву, одетая в нежное сиреневое платье и белую накидку, туго стягивавшую ее рыжие волосы. Но ее голова была занята совсем не молитвами, когда она присела на знакомую скамью. Глориана нервничала.

Она думала о Дэйне и, конечно, об Элейне, которую должна была навестить завтра утром. Да еще эта заноза — француженка Мариетта де Тройе. Она предусмотрительно села на заднюю скамью, рядом с ней была служанка и рыжеволосый мужчина, которого звали Максин. Да, Мариетта была красивой, но ее красота была слишком хрупкой, эфемерной. Она слишком слабое создание, со злорадством думала Глориана, чтобы удержать возле себя такого мужчину, как Кенбрук.

Возможно, из деликатности, хотя Глориана и сомневалась в наличии такого свойства у своего мужа, Дэйн сел на одну из передних скамей маленькой древней часовни. По его правую руку сидел Гарет, а по левую — Эдвард.

В этот вечер словно сам святой Павел оделил красноречием отца Крадока. Он без устали с жаром говорил о смирении, подавлении страстей, поклонении Господу и благодарности ему. Голос его то возвышался, то доходил до невнятного бормотания. Молитвам не видно было конца.

После службы всех ждал праздничный ужин, открывающий торжества по поводу посвящения в рыцари Эдварда и еще семерых молодых людей, проходивших вместе с ним обучение. Глориана с грустью подумала, что мадемуазель де Тройе будет посажена во главе стола. Возможно даже, у нее хватит наглости сесть рядом с Дэйном, как если бы она уже стала его женой. — При мысли о подобном унижении щеки Глорианы запылали.

Когда служба наконец закончилась, Гарет, по праву старшего, поднялся первым и зашагал к двери. Дэйн пошел следом за ним, но задержался у скамьи, на которой сидела Глориана, и посмотрел на нее со смесью удивления и сердитого любопытства.

Ей хотелось сорвать с головы накидку и швырнуть ему в лицо: он ведь мечтал увидеть ее с покрытой головой. Но другая ее половина бесстыдно жаждала его одобрения.

Дэйн протянул ей руку. Глориана не знала, как ей поступить. Часовня уже почти опустела: все были голодны, им не терпелось сесть за стол и начать торжество.

С несвойственной ей неловкостью Глориана поднялась со скамьи и посмотрела туда, где сидела Мариетта со своей служанкой и этим уэльсцем.

— Я не сяду по левую руку от вас, — прямо сказала она, хотя внутри у нее все дрожало, — в то время как ваша любовница будет сидеть по правую.

Дэйн опустил протянутую руку.

— Конечно, ты не думаешь, что я могу так унизить тебя… или Мариетту?

— Думаю, — мрачно, но без злобы ответила Глориана. — Чего там колебаться!

Она проскользнула мимо Дэйна и побежала к выходу. Дэйн быстрым шагом нагнал ее.

Закат был пропитан благоуханием лета: горьковатый запах тростника с ближнего озера, смолистый аромат хвойного леса, легкий дымок костров, ведущий усталых путников к дому. Пылали факелы, освещая мощеный двор, в повозках шумели мимы, ожидая представления.

Внезапно Глориану охватила какое-то странное, тревожное и щемящее чувство. Она вдруг испугалась, что в любой момент ее могут вырвать из этого мира, из этого времени, от этих людей, и она больше никогда не сможет вернуться сюда, никогда больше не увидит их. Полный опасностей и тревог, грязный и дикий, этот простой мир стал ее домом, и она любила его.

— Ты действительно считаешь меня таким негодяем? — после недолгих размышлений над словами Глорианы спросил Дэйн, отвлекая ее от мрачных мыслей. — Неужели ты полагаешь, что я нарочно затеял все это, чтобы причинить тебе боль?

Глориана остановилась и взглянула ему в глаза, сорвав с головы ненавистную накидку. Ее медные волосы шелковистой волной накрыли плечи и заблестели в свете факелов. Ее не заботило, что подумает об этом Дэйн. Он же зачарованно глядел на струящийся водопад ее рыжих локонов.

— Да, Кенбрук, — сказала она, — я действительно считаю тебя негодяем, и даже более того. Конечно, я не думаю, что ты замысливал нанести мне оскорбление, но твой поступок свидетельствует о том, что ты законченный эгоист. Ты считаешься только со своими желаниями, а на остальных тебе наплевать.

Глориана повернулась, чтобы уйти, но Дэйн остановил ее, взяв за руку. Его прикосновение было не грубым, но и нежным его тоже не назовешь. Свет факелов озарял его благородное лицо с правильными чертами, и в эту минуту Глориана вновь увидела в нем не только мужчину, но и воина, бесстрашного и беспощадного на поле брани.

— Раз я такой плохой, ты будешь рада избавиться от меня, — сказал он с неумолимой логикой.

Глориана чуть не задохнулась от ярости и обиды, и слезы выступили у нее на глазах.

— Я потратила свою жизнь, ожидая тебя, — ответила она еле слышно: во дворе, кроме них, были еще люди, и ей не хотелось, чтобы их разговор услышали. — У меня уже мог бы быть свой дом, где я была бы хозяйкой, у меня мог бы быть любящий муж и ребенок или двое. Ты украл у меня все это. А теперь собираешься заточить меня в монастырь, чтобы избавиться от меня, как от досадной помехи. Как я уже говорила тебе сегодня в том доме, где я собираюсь жить сразу после посвящения в рыцари Эдварда, ты можешь убираться в преисподнюю к своему другу — дьяволу.

Пальцы Дэйна разжались, как разжимаются пальцы раненого воина, отпуская меч. Глориана убежала, и Дэйн остался в одиночестве посреди двора. Перед тем как войти в большой зал, Глориана укрылась в тени и смахнула с глаз слезы. Потом, сделав глубокий вдох, собравшись с силами, вошла в залитый светом зал, где рыцари, люди Гарета и Дэйна, уже пировали за праздничными столами. Девушек, разносивших подносы с едой и кувшины с вином, одаривали щипками и хлопками, а они бранились на нахалов. Возле помоста жонглер в пестром костюме подбрасывал в воздух семь золотых шаров, танцуя под затейливую мелодию флейты. Звуки падали с верхней галереи, где расположились музыканты, и разбивались об пол, брызгая во все стороны веселыми нотами.

Как и предполагала Глориана, Мариетта де Тройе сидела за столом Гарета, пощипывая ножку жареной цесарки. Эгг, шотландец, развлекал ее какой-то забавной, как ему казалось, историей, без устали жестикулируя и прерывая свой рассказ глуповатым смехом. Рядом с молодой француженкой пустовало обычное место Дэйна. Место же Глорианы было чуть подальше, рядом с Эдвардом.

Все, раньше занятые едой, разговорами или услаждающие свой слух приятной музыкой, подняли на нее глаза. Все с интересом ждали, что она будет делать дальше. Глориана вздернула подбородок и гордо проследовала к главному столу, кивнув Гарету и Эдварду. Вместо того, чтобы сесть возле Эдварда, который явно поджидал ее, Глориана устроилась рядом с Мариеттой.

Оживленная болтовня моментально стихла. Эгг прервал свой рассказ, и даже музыка, льющаяся с галереи, умолкла. Хотя, возможно, это только показалось Глориане. В голове у нее так шумело, что она почти ничего не соображала.

Мариетта обернулась к ней, и на ее прекрасном лице отразилось изумление. Однако она тут же взяла себя в руки и вежливо обратилась к Глориане по-французски.

— Я плохо говорю по-английски, — сказала она. — Надеюсь, вы будете снисходительны ко мне.

Глориане сразу понравилась ее соперница, и это только все усложнило. Мариетта напоминала крокус — первый весенний цветок, пробивающийся из-под снега навстречу солнцу, распускающий свои нежные лепестки и быстро увядающий.

— А я почти не знаю французского, — ответила Глориана. — Вы, наверное, будете смеяться надо мной.

Мариетта улыбнулась такой же, как крокус, улыбкой — прекрасной и мимолетной.

— Что вы, я не стану смеяться, — сказала она. — Мне очень нужен друг.

В данных обстоятельствах эти слова можно было бы принять за насмешку, но Глориане показалось, что Мариетта говорила искренне. Девушка оказалась далеко от дома, в чужой стране, где у нее не было ни друзей, ни знакомых. Жестоко было бы отказать ей в поддержке и несправедливо было бы упрекать француженку в том, что Кенбрук полюбил ее.

— Во мне вы найдете друга, — ответила баронесса своей предполагаемой преемнице.

У входа послышался шум, и в дверях появился Дэйн. Глориана смотрела, как он шагает мимо длинных столов прямо к помосту. Он не отрывал глаз от Глорианы, и в его взгляде она ясно читала ярость.

У нее перехватило дыхание, но не от страха, а от кого-то другого чувства, которому она не нашла объяснения. Ей было даже приятно испытывать на себе этот полный бешенства взгляд.

— Вот наш муж, — шепнула Глориана на ухо Мариетте.

Мариетта робко хихикнула и тут же боязливо прикрыла рот своими тонкими пальчиками.

— Он такой грозный, не так ли? — спросила она.

Да, в какой-то степени Глориана была согласна с этим. Дэйн пугал ее. Но ей не хотелось бежать от него, наоборот, ей хотелось остаться.

— Кенбрук слишком много время провел в сражениях, — ответила она на ломаном французском. — Если у него и были великосветские манеры, то он успел их забыть.

— У него их никогда не было, — вмешался Гарет, который подошел и встал позади них. — Он всегда был варваром и тираном, мой любимый братец.

Глориана почувствовала, как Гарет легко коснулся ее плеча.

— Прелестная музыка, Глориана, — сказал он, — я приглашаю тебя на танец.

Все остальные уже покинули стол, чтобы потанцевать немного.

— Но я еще не поужинала, — сказала упрямица. Когда она была еще маленькой девочкой и с ней занимался отец Крадок, он всегда заставлял ее читать дополнительные молитвы, надеясь, что Господь услышит их и избавит Глориану от ее ужасного упрямства. До сих пор, однако, этого не случилось, и отец Крадок, должно быть, удивлялся нежеланию Господа помочь Глориане. Но сама она считала, что у Всевышнего есть чем заняться, кроме как исправлением юных девиц.

— Как твой опекун и хозяин дома, — не отступал Гарет, чуть сильнее сжимая ее плечо, — я приказываю тебе повиноваться.

Глориана шумно вздохнула и поднялась со скамьи.

— Не смею ослушаться, — прошептала она, улыбаясь Гарету.

— Мудрое решение, — ответил он.

Едва Глориана вышла из-за стола, как Гарет схватил ее за руку и потащил с помоста, увлекая в толпу. Дэйн некоторое время смотрел им вслед, размышляя, то ли броситься за ними, то ли оставить все как есть. Потом он подошел к помосту, сказал несколько слов Мариетте и сел за один из нижних столов вместе со своими людьми.

Один из мимов подошел к Глориане и молча протянул ей маску. Глориана взяла ее — это было полусмеющееся, полуплачущее лицо, что как нельзя лучше подходило к создавшемуся положению. Глориана старалась не показывать своих чувств, но, хотя на ее лице сияла улыбка, девушку душили слезы. Она приложила маску к лицу, сделала шутливый реверанс и последовала в танце за Гаретом.

— Ненавижу его, — сказала она.

— Я не виню тебя, — мягко ответил Гарет. Он всегда был понятливым и терпимым человеком. — Я слышал, ты собираешься поселиться в деревне, в доме своего отца, одна, в обществе одних лишь служанок.

— После церемонии посвящения Эдварда в рыцари я тут же покину замок, — подтвердила Глориана.

Гарет вывел ее из шумной залы в прохладный коридор, тускло освещенный масляными светильниками, вделанными в стены. Глориана опустила маску и рухнула на скамейку. Силы оставили ее, но она устала не от танцев. Попытки сохранить достоинство истощили ее до предела. С того момента, как вернулся Дэйн, она чувствовала себя хрупкой, словно яичная скорлупка.

Опершись ногой о скамью, Гарет несколько мгновений молча смотрел на нее. Затем он вздохнул, и Глориана впервые заметила, что он постарел.

— Ты должна понять, — сказал Гарет, — что молодая девушка не может и не должна жить одна, без родственников или супруга.

Глориана отшвырнула маску.

— Тем не менее, — ответила она, — я собираюсь жить одна. У меня есть золото, я найму себе охранников, которые будут защищать меня. Что же касается моей собственности, то меня она попросту не волнует.

— А кто же тогда защитит тебя от твоих охранников? — спросил Гарет. — Ты сильная, решительная, Глориана, но ты женщина. — Он указал рукой в сторону зала, откуда доносились крики и пьяный хохот. — Слышишь, как гогочет этот сброд за столами? Половина из них воспитана хуже моих охотничьих псов. Они никогда не станут подчиняться женщине. Мало того, они просто-напросто опасны. — Гарет помолчал, давая Глориане время осмыслить свои слова, а затем продолжал: — Я поклялся твоему отцу, что сохраню твою репутацию и твою добродетель в том случае, если этого не сможет сделать твой муж. И я сдержу свое слово, Глориана, поверь мне. Если ты попытаешься помешать мне, я приму соответствующие меры.

Глориана, вцепившись в юбку, сжала кулаки.

— Ты обещал заботиться обо мне, когда я была еще ребенком, — ответила она, стараясь сохранить спокойствие. Она любила Гарета, он всегда был добрым и щедрым. — Но я уже давно выросла. Мне принадлежат земли и состояние. Я могу идти, куда хочу, и делать, что хочу!

— Откуда у тебя подобные мысли? — пробормотал Гарет, начиная терять терпение.

Глориана вспомнила про тот, другой мир, который она оставила, когда ей было пять лет. Наверное, это и было ответом на вопрос Гарета. Но вслух она этого, конечно, не сказала.

— Ты такой же, как и твой брат, — заявила она, — Кенбрук мечтает заточить меня в монастырь в угоду своей совести, и ты, Гарет, ты, который всегда был моим другом, намекаешь, что превратишь меня в узницу, если я не подчинюсь твоей воле.

Гарет казался пристыженным, но спустя мгновение сознание собственной правоты вернулось к нему. Многие непокорные женщины заканчивали свои дни в заключении в башнях, глядя в узенькое окошко на смену времен года. Они так и не касались земли до тех пор, пока их не зарывали в нее.

Когда, наконец, Гарет нарушил затянувшееся тягостное молчание, голос его показался Глориане чужим.

— Я люблю тебя, как сестру, нет — как дочь, — сказал он, — но тебе придется считаться с моими желаниями, Глориана Сент-Грегори, или ты пожалеешь, что появилась на свет.

Глориана поднялась со всем возможным достоинством. Она взглянула в глаза лорду Хэдлей, хозяину замка и всех окрестных земель, за исключением Кенбрука. Не решаясь заговорить, Глориана склонилась в нарочито низком поклоне, повернулась на каблуках и поспешила вернуться в залу.

В дверях Глориана столкнулась с Мариеттой, которая уходила в сопровождении своей служанки. Дэйн стоял в окружении своих людей. Компанию им» составляли уэльсец и краснолицый Гамильтон Эгг. Солдаты и служанки, разносящие еду и питье, расселись на скамейки и прямо на столы и без устали хлопали жонглерам и мимам.

Глориане стало противно, и она поискала глазами Эдварда. Тот пробирался сквозь толпу к своему брату. Лишь отец Крадок еще оставался за главным столом, когда Глориана взбежала по ступеням, чтобы с помоста лучше обозреть происходящее. Она полагала, что Эдвард сумеет положить конец этому пьяному безобразию. В конце концов он уже почти рыцарь.

— Печальное зрелище, — проговорил святой отец со своего места за опустевшим семейным столом. — Грех вошел в замок Хэдлей, миледи.

Глориана не стала еще больше расстраивать своего доброго учителя и не сказала, что грех проник в замок еще раньше.

— Не волнуйтесь, — рассеянно успокоила она его. — Эдвард положит конец этому безобразию.

Эдвард наконец добрался до центра гудящей толпы. Он сказал Дэйну несколько слов, тот ответил ему громким взрывом хохота, хлопком по спине, чуть не сбившим Эдварда с ног, и налитой доверху кружкой темного пива. К удивлению и разочарованию Глорианы, Эдвард закинул голову, поднял кружку к губам и не отрываясь осушил ее. Солдаты дружным рёвом выказали ему свое восхищение. Громче всех орал муж Глорианы, порядком набравшийся Дэйн Сент-Грегори, пятый барон Кенбрук.

— Они споили Эдварда! — взорвалась Глориана, подбирая юбки, чтобы спуститься вниз и во всем разобраться. Но преподобный Крадок поднялся со своего места и остановил ее, придержав за руку.

— Ты бессильна что-либо сделать, дитя мое, — сказал святой отец. Его голос, посвящавший Глориану в тайны латыни, французского, математики и истории Греции, обучавший навыкам стрельбы из лука и лечения травами, возымел на нее успокаивающее действие. — Если ты хочешь угодить своему престарелому учителю, ступай к себе в комнату и оставайся там, пока колокол не возвестит утреннюю мессу.

Глориана хотела было возразить, но потом передумала. Кружки Дэйна, Эдварда и Эгга были вновь полны пенящегося пива. Сегодня у нее уже было достаточно столкновений с братьями — хозяевами Кенбрука и Хэдлей, — и, Глориана поняла, что их невозможно вразумить. Эдвард еще слишком молод и глуп, сейчас от него уже не добиться ничего путного.

Глориана молча стояла на помосте и смотрела на гульбу пьяных идиотов. Дэйн, почувствовав на себе ее взгляд, поднял кружку и заплетающимся языком предложил тост за ее здоровье. Глориана развернулась и ушла.

Служанка Джудит уже ждала ее в спальне. Она зажгла ночники, разобрала постель и налила в таз для умывания теплой воды. Девушка помогла Глориане раздеться и склонила голову.

— Могу я теперь идти, миледи?

Глориана предложила ей остаться в комнате и лечь на свободную кровать, но Джудит предпочла вернуться на кухню, где спала вместе с остальными слугами на соломенном тюфяке рядом с камином.

— Задержись на минутку, — попросила Глориана, садясь к зеркалу и беря гребень из слоновой кости, который Эдвенна давным-давно купила ей в Лондоне. — Я хочу задать тебе один вопрос.

— Да, миледи? — откликнулась Джудит, кланяясь.

— Если мне придется оставить замок Хэдлей, я переселюсь в деревню, в дом своего отца. Ты поедешь со мной, будешь продолжать служить мне?

Джудит молчала, переминаясь с ноги на ногу. Она была одета в опрятное платье, связанное из грубой шерстяной пряжи, каштановые пряди ее длинных прямых волос ниспадали до талии.

— Оставить замок Хэдлей, миледи? Но вам никогда не позволят этого сделать без лорда Кенбрука, а у него есть собственное поместье, не так ли?

— Я ухожу отсюда, — твердо сказала Глориана. — Без лорда Кенбрука и без его согласия.

Джудит заметно побледнела, и у нее вырвалось какое-то языческое проклятие, прежде чем она сказала:

— Но, миледи, вы не можете оставить его светлость просто потому, что вам так хочется!

— Очень хорошо, — фыркнув, ответила Глориана, — пусть так. Ты можешь остаться здесь, Джудит, и спать на кухне вместе с остальными слугами и собаками. Конечно, в моем доме тебе была бы предоставлена отдельная кровать, которую не пришлось бы делить с кем-то еще…

Глаза девушки удивленно расширились.

— Мало от этого будет проку, когда лорд Кенбрук притащит нас за волосы обратно в замок!

Глориана вздохнула.

— Если Кенбрук попытается сделать это, я пущу ему стрелу в сердце.

Джудит вытаращилась на нее.

— За это вас повесят и не посмотрят, что вы леди.

— О господи, Джудит! — воскликнула Глориана, потеряв терпение. — Я выразилась фигурально. Я просто пыталась объяснить тебе свою позицию. Так ты поедешь со мной или нет?

Джудит размышляла долго, нервно почесываясь, — Я поеду с вами, если вы этого хотите, миледи. Но вот увидите, все это кончится тем, что лас обеих запрут в монастыре до конца наших дней, как это случилось с несчастной леди Хэдлей.

При мысли об этом Глориана содрогнулась. Элейне нравилась жизнь затворницы, но Глориана знала, что в неволе сойдет с ума. Свобода была ей необходима, как воздух.

— Лорд Хэдлей всего лишь человек, — сказала она, хотя после недавнего разговора с Гаретом ее вера в его человечность была поколеблена. — Он не станет наказывать тебя только за то, что ты подчинилась моему желанию.

Джудит кивнула и, сказав: «Да, миледи», — поспешила выйти. Массивная дверь с тяжелым стуком захлопнулась за ней.

Глориана, с распущенными волосами, в одной рубашке, подошла к двери, чтобы запереть замок. Потом, умывшись и преклонив колена для короткой молитвы, забралась под одеяло. Выпутавшись из своей верхней одежды, она поуютнее устроилась на перине, намереваясь заснуть.

Крики и песни пирующих доносились даже сюда. Глориана лежала в темноте, прислушиваясь, и на глаза ей навернулись слезы. Но она пересилила себя и не заплакала. Слишком много слез она уже пролила по вине своего мужа, а он не стоил ни одной ее слезинки.

И, что было тяжелее всего, она понимала, что полюбила Дэйна. Разум настаивал, чтобы она рассталась с мечтой о Кенбруке, но сердце ее разрывалось при мысли об этом.

Этого не должно было случиться, кричало все ее существо.

Кто-то постучал в дверь, но Глориана не ответила, и стук повторился.

Конечно, это Эдвард. Слишком пьяный, на ногах не держится. Завтра утром он пожалеет о сегодняшнем дне, не без злорадства подумала Глориана.

— Уходи, — крикнула она.

— Пожалуйста, — послышался тихий робкий голосок с французским акцентом. — Позвольте мне войти, мадемуазель, мне ужасно страшно.

Мариетта.

Глориана вскочила с кровати, накинула рубашку и подбежала к двери. С трудом отперев заклинивший замок, она впустила женщину, которую ее муж выбрал себе в жены.

Мариетта рыдала, дрожа под тоненькой, отделанной кружевами ночной сорочкой. Ее черные волосы покрывал легкий ночной колпак.

— Мне здесь не нравится, —сказала она. — Здесь так шумно, и я так напугана!

Глориана думала, что возненавидит свою соперницу, а сейчас ей очень хотелось утешить бедняжку. Она подвела Мариетту к скамье у камина и усадила поближе к догорающему огню. Потом стянула с кровати одеяло и накрыла им хрупкие, вздрагивающие от всхлипываний плечи француженки.

— Я хочу домой, — прошептала Мариетта, когда слезы наконец иссякли.

Глориана села рядом и обняла ее за плечи.

— Ш-ш… — сказала она, как мать, успокаивающая раскапризничавшегося ребенка, пытаясь припомнить французские слова. К сожалению, она никогда не владела в совершенстве этим языком поэтов и влюбленных. — Скоро ты выйдешь замуж. Тогда ты будешь счастлива.

Мариетта улыбнулась сквозь слезы.

— Да, — старательно произнесла она по-английски, но легкая улыбка, тронувшая ее губы, исчезла. — Но чтобы я была счастлива, должна страдать ты, а мне ненавистна сама мысль об этом. Ты была очень добра ко мне.

Глориана тихо вздохнула.

— Чтобы не случилось, Мариетта, я все равно останусь твоим другом. «Если только меня не заточат в башне замка или не отошлют в монастырь», — добавила про себя Глориана.

Прекрасные светло-карие глаза Мариетты блестели от слез.

— Я думала, ты старая. С бородавками и морщинами. Кенбрук — он сказал мне так. Я удивилась, когда увидела тебя.

Глориана улыбнулась и слегка пожала руку Мариетты.

— И я удивилась, увидев тебя, — честно ответила она. По крайней мере, в одном Дэйн не солгал ей: Мариетта не была его любовницей. Такая хрупкая, утонченная, застенчивая, она была сама невинность.

Мариетта всхлипнула.

— Мое сердце радуется, когда я смотрю на Кенбрука. Но я вижу также, что он волнует тебя. Я уеду домой, во Францию, с Фабрианой.

Мариетта сказала правду. Она любила Дэйна, возможно, так же сильно, как и Глориана, но готова была сдаться, отступить, вернуться одной на свою родину.

Глориана была тронута, но отрицательно покачала головой.

— Нет, — сказала она, — Дэйн любит тебя, хочет, чтобы ты, а не я, стала его женой. Сначала я была полна решимости бороться за него, но сейчас поняла, что не могу заставить его полюбить себя.

— Бедная Глориана, — сказала Мариетта, беря ее за руку. На глазах ее снова заблестели слезы. — Он разбил твое сердце?

Но Глориане вовсе не хотелось обсуждать вопрос о разбитых сердцах. По крайней мере, не сейчас.

— Лучше расскажи мне, как вы познакомились с Кенбруком, — попросила она с неподдельным интересом.

Испуганное выражение сошло с лица француженки, она погрузилась в милые ее сердцу воспоминания.

— Однажды я была на рынке, с Фабрианой. Он там. — Мариетта улыбнулась, легонько вздохнув. — Сильный, красивый. — Тут она нахмурилась, и в глазах ее мелькнул страх. — Бандиты пришли грабить. Один брать меня на свою лошадь. — Девушка содрогнулась. — Фабриана, она кричит. Сражение. Кенбрук, он побил их своим мечом. — Мариетта счастливо улыбнулась. — Я спасена.

Это была захватывающая история. Глориана живо представила себе, как все произошло. Вот лавки с разнообразным товаром: яркими тканями, кудахчущими курицами, голубями в клетках. И звон мечей. Нельзя было винить Мариетту за то, что она полюбила своего бесстрашного спасителя. Оказаться на ее месте мечтала бы любая женщина.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19