Глава 6

«НО ПОЧЕМУ МАЛ?»

– Но почему Мал?

Арго задал этот странный вопрос, скорее, самому себе – не горевестнику из стойбища Серых Сов. Но Анук понял его по-своему.

– Узнаёт ли вождь детей Мамонта эти когти? Мой брат, Киику, успел сорвать их с груди убийцы!

Да, конечно, Арго сразу узнал это ожерелье из когтей тигрольва, столько лет красовавшееся на груди первого охотника Рода детей Мамонта!

– Есть и другие доказательства: ваш первый охотник оставил вещи, приготовленные для побега! Он хотел увести твою дочь, жену моего брата! Она тоже мертва… Закон крови нарушен!

Арго услышал сквозь сон отчаянный крик насмерть перепуганной женщины – и горевестнику не пришлось его будить. И не он один – все мужчины и большинство женщин уже собрались посреди стойбища, уже кормили общие очаги… Новость была настолько чудовищной, что даже традиционный плач начался как-то неуверенно… Айя еще не вышла к людям. Арго знал: сейчас она плачет в одиночестве, и слезы ее тихи, но безысходны. Что ж, ей можно и должно оплакать свою дочь! А вот он…

– Гарт, вождь детей Серой Совы, сказал: пусть Арго, его собрат, поторопится! Иначе погоня будет послана без сыновей Мамонта! Сыновья Серой Совы сумеют поймать вашего лучшего охотника!

Арго внимательно вгляделся в лицо молодого охотника. Белая траурная раскраска делала его зловещим и бесстрастным, но и она не могла скрыть ненависть, которую излучал его взгляд. Арго понимал: сейчас, по крайней мере, часть этой ненависти распространяется на весь их Род детей Мамонта… И на него, вождя, не сумевшего разглядеть преступника, предотвратить случившееся. Едва ли Гарт сказал бы такое. Просьба поторопиться – да, остальное добавили горе и ненависть. Чувства Анука можно понять, но поддаваться им опасно, особенно сейчас.

– Арго, вождь детей Мамонта, понимает и разделяет горе молодого сына Серой Совы, потерявшего своего брата, моего зятя. Но пусть молодой охотник знает: горе отца, так страшно лишившегося любимой дочери, не меньшее. И велика скорбь вождя, чей род опозорен недостойным общинником… Бывшим общинником! Оскорблены оба наших Рода; теперь у нас – один общий враг! Мудро ли поддаться врагу, разжигая рознь и вражду между оскорбленными? Разделяться там, где мы должны быть вместе? Я знаю мудрость Гарта, великого вождя детей Серой Совы, и позволяю себе усомниться: верно ли понял горевестник его слова?

Анук опустил глаза. Белая раскраска скрыла вспыхнувшие от стыда щеки.

– Пусть Арго, великий вождь детей Мамонта, простит молодого сына Серой Совы, чей разум помутился от горя! Вождь Гарт просил только поторопиться.

– И он прав. Наш враг опасен и коварен – медлить нельзя!

Арго вышел на середину стойбища, к общему очагу. Собрались уже все. Женщины распустили волосы и рыдали, соблюдая обычай. Мужчины подавленно молчали. Преступления случались и раньше – и в их, и в соседних общинах. Бывали убийства, за них обычно карали смертью; скрыться убийце не удавалось почти никогда. Впрочем, порой, когда убийце удавалось доказать, что ему было нанесено очень тяжкое оскорбление, он мог отделаться и выкупом… если только не извел оскорбителя с помощью черной магии – в этих случаях пощады не было никому. Бежали с чужими женами – бывало и такое. Если беглецов ловили, обычной карой была смерть, но здесь исключения происходили чаще, все зависело от конкретных обстоятельств. В общине Коно, например, жила пара, которой разрешили даже вернуться через несколько лет после побега. Оскорбленный муж, давным-давно обзаведшийся новой семьей, получил богатые дары и был с похитителем своей первой жены во вполне приятельских отношениях. Воровство у своих считалось неизгладимым позором, а вот у чужих, дальних, – даже доблестью: решившийся на такое удалец неизменно рисковал своей головой. Но чтобы брат надругался над собственной сестрой – такого ужаса не знал никто, ни один Род. Даже в памяти стариков такого не было!

Арго поднял руку, призывая к молчанию:

– Где Колдун? Пошлите за ним!

Но он уже шел, опираясь на посох тяжелее, чем обычно. Теперь это был не тот бодрый, крепкий старик, который совсем недавно приходил к утренней трапезе вождя. Заметно состарившийся, словно и не ночь прошла, а годы, но не сломленный, более суровый, чем когда бы то ни было, Колдун опустился на землю у ног Арго.

– Пусть горевестник повторит свой рассказ – для всех!

– Нава, опозоренная Малом, тяжело больна. Нава попросила Ану, свою мать: «Пойди к Айрис! Позови Айрис!» И старая Ана пошла к жилищу Киику и Айрис. Она позвала Айрис, но никто не отозвался на ее зов. И тогда она вошла и увидела мертвый очаг. А на постели, – Анук сглотнул комок, подступивший к горлу, – на постели лежали рядом Киику и Айрис. Мертвые. Мал проник в их дом, убил Киику и осквернил Айрис, свою сестру! Она умерла. Гарт, вождь детей Серой Совы, зовет Арго, вождя детей Мамонта, Колдуна и тех сыновей Мамонта, кто будет послан в погоню.

Арго показал всем когти тигрольва на порванном ремешке:

– Это Киику сорвал с шеи своего убийцы. Мал! Я последний раз произношу твое имя; отныне оно – табу! А у тебя больше нет ни Рода, ни тотема, ни братьев и сестер, ни духов-покровителей, ни жилища, ни очага. Ты лишаешься всех своих имен: детского, явного и тайного! Отныне ты – никто!

Он передал когти Колдуну. Тот достал мешочки с листьями, колдовскими снадобьями и, запев проклинающий заговор, принялся их заворачивать в листья белены вместе с толчеными костями, сухим мышиным пометом и каким-то едким пахучим веществом.

Колдун пел:

– Ты лишаешься покровительства Великого Мамонта, Первопредков и наших духов. У тебя нет Рода, нет братьев и сестер, нет крова, нет очага, нет пристанища. У тебя больше нет имени; ты проклят навеки!

Я проклинаю тебя именем нашего Великого Родоначальника. Проклинаю твое сердце и печень, твой желудок, твои глаза и уши, твой язык, твои руки и ноги!

Лишенный имени, твое сердце – вместилище могильных червей, твой желудок набит мышиным пометом, твои уши заложены черной смолой, твои глаза залиты соком белены, твой язык пронзен иглами издохшего ежа! Твои ноги споткнутся о камень и корень, твои руки не удержат ни копья, ни металки!

Отлученный от Рода, наши деревья и кусты преградят тебе путь своими ветвями, наши травы оплетут твои ноги и выдадут твой след, наша земля станет для тебя трясиной, наша вода не поддержит твое проклятое тело и не утолит твоей жажды!

Наши храбрые охотники настигнут тебя – для справедливой кары!

Когти тигрольва были завернуты и убраны – до срока! Когда лишенный имени будет пойман и предстанет перед телами своих жертв, перед лицами своих бывших сородичей и друзей, – сверток, на который наложено проклятие, будет брошен в огонь вместе с одеждой, оружием и амулетами кровосмесителя и убийцы.

Царило глубокое молчание; прерывался даже плач. Такое проклятие еще ни разу не звучало ни в одном из стойбищ детей Мамонта и детей Серой Совы!

Арго приблизился к жилищу лишенного имени. Острие копья прочертило в воздухе сложный знак.

– Табу! До срока!

Теперь до тех пор, пока преступник не будет схвачен, ни один общинник не приблизится к проклятому дому. Потом он будет сожжен вместе со всем, что осталось внутри.

– Позовите Айю!

Толпа расступилась. Айя уже стояла у входа в свое жилище. Ее губы были плотно сжаты; глаза сухи. Она распустила волосы, но надела обычное платье и не нанесла на лицо траурную раскраску. Арго понял: его лебедушка верна ему и в горе. Как ее муж и вождь, она не облачится в траурные одежды до тех пор, пока их враг не будет взят и не понесет неизбежную кару! На сердце защемило от внезапного воспоминания: точно так же совсем недавно стояла у входа их Айрис!.. «Отец, еда готова!» Руки стиснули копье так, что побелели суставы. Казалось, их не разжать, не переломив древко!.. Ах, если бы он только мог, если бы имел право!..

Арго не мог сам преследовать преступника: вождь может выступить только против вождя – это закон! По обычаю, убийцу должны преследовать трое лучших охотников пострадавшей общины, причем одним из них должен быть ближайший родственник убитого. Сейчас пострадали две общины, – значит, за лишенным имени пойдут шесть охотников, по трое от каждого Рода. Серых Сов возглавит Анук – брат убитого Киику. А кто поведет сыновей Мамонта? Нагу, брат Айрис, еще не стал мужчиной и не может участвовать в погоне. Лишен такой возможности и Арго, ее отец. Значит, остается только одно: кто-то из детей Мамонта должен быть усыновлен Арго и Айей. Он-то и отберет двух других следопытов их Рода.

Арго обвел взглядом своих охотников и, трижды стукнув копьем оземь (Великий Мамонт! Сможет ли он разжать эти пальцы! ), заговорил:

– Сыновья Мамонта! Мужчины! Отважные охотники! Кто из вас готов стать моим сыном?

Вперед, не колеблясь, вышел рыжебородый Йом, молодой, но храбрый и опытный следопыт, неунывающий Йом, Йом-весельчак, любитель острого словца… Но сейчас его обычно добродушное лицо было мрачно, светло-голубые, почти прозрачные глаза смотрели твердо и решительно.

– Если великий вождь и хозяйка его очага сочтут Йома достойным чести стать их сыном, Йом готов! Йом лучше других знает повадки врага, называвшегося его другом! Лишенный имени будет выслежен и взят в срок!

Арго левой рукой стиснул плечо молодого охотника (не высок, но жилист и крепок! ) и, глядя в его ледяные глаза, тихо произнес одно только слово:

– Живым! – И затем подвел его к Айе: – Айя! Согласна ли ты, чтобы Йом, став нашим сыном, выследил и схватил лишенного имени?

Она молча кивнула в знак согласия.

Обряд усыновления длился недолго. Йом разделся, свернувшись калачиком, лег на землю, и Айя накрыла его подолом своей длинной рубахи – Йом как бы рождался вторично. Затем, приподняв голову «новорожденного», она обнажила левую грудь, и молодой охотник прикоснулся губами к сморщенному соску.

– Сын мой! – были первые слова, произнесенные Айей в это страшное утро.

– Моя мать!

Йом подошел к Арго. Тот уже положил копье (пальцы все-таки разжались!), снял рубаху и достал кремневый нож. Лезвие вспороло кожу под левым соском. Теплой струйкой потекла кровь. Йом молча слизнул ее и тем же ножом сделал на своей груди такой же надрез. Слизывая кровь своего приемного сына, Арго почувствовал, как учащенно бьется его сердце.

– Сын мой!

– Мой отец!

Через минуту они оба, отец и сын, уже одетые и при оружии, стояли в кругу общинников.

– Кого мой сын Йом возьмет с собой?

Охотник, видимо, уже все обдумал и сразу же назвал два имени. Арго одобрительно кивнул: знающие, не торопыги, не трусы.

– Пусть названные соберутся немедленно. Мы отправляемся к Серым Совам. Колдун пойдет с нами.

Арго посмотрел на горевестника. Тот молчал, но от нетерпения грыз ноготь. Анука можно понять, но времени потеряно немного: хотя небо уже начало голубеть, утренняя звезда еще печально взирала на подавленных горем людей.

Оставалось последнее.

– Анук, посланы ли горевестники к нашим соседям?

– Нет. Гарт, наш вождь, отправит посланца детей Серой Совы на юг сразу же после нашего возвращения. На север должен быть послан горевестник детей Мамонта.

(Все – так. Можно было не сомневаться: Гарт и в большой беде остается осторожным Гартом. Такой обычаев не нарушит!)

Арго обвел взглядом молодых мужчин, выбирая самого юного и быстроногого.

– Алем, правнук старого Гора! Арго, вождь детей Мамонта, поручает тебе передать горестную весть нашим соседям на севере! Подготовься и поспеши!

Уже встав на тропу, ведущую в стойбище детей Серой Совы, Арго в последний раз обратился к своим общинникам:

– Лишенный имени будет доставлен туда, где он совершил преступление, – в стойбище детей Серой Совы. Там его будут судить и казнят. Колдун и я будем ждать там. Здесь главный – старый Гор. Когда враг будет взят, мы пошлем вестника за нашими мужчинами… Айя, ты можешь прийти вместе с ними!

Но она покачала головой:

– Нет, мой муж! Айя больше не увидит врага! Айя придет потом, чтобы оплакать нашу дочь!

Рыдания женщин возобновились. Они были слышны даже тогда, когда мужчины перешли ручей. И никто не догадывался, что за ними внимательно следят два черных, ненавидящих глаза: тот, за кем послана погоня, был совсем близко!

Лишенный имени не все слышал, но видел все, что происходит в его бывшем стойбище. И не слыша, он прекрасно понимал, о чем бормочет Колдун (Всё из-за тебя, старый лис! ), какие распоряжения отдает Арго (А! Так вот кто возглавит погоню! )… Он лежал в норе, под корнями старой сосны, вырытой им давным-давно. Зачем? Тогда Мал и сам не понимал – зачем? Тогда это была игра: хотелось проверить, может ли он, лучший следопыт, так скрыть свой след, что и в двух шагах от родного стойбища, от тропы, по которой дети Мамонта и дети Серой Совы постоянно ходят в гости друг к другу, его никто не заметит. Наметанный глаз сразу приметил это дерево, под корнями которого образовалось естественное углубление, да еще прикрытое стволом и ветвями второй сосны, упавшей за два или три года до того, давно всем примелькавшейся. И Мал принялся за работу. Тайно от всех, урывками расширил углубление, поправил и подладил естественную маскировку, так, чтобы изнутри было видно как можно больше, а снаружи, от тропы, – как можно меньше. Все? О нет! А запах? Его тайное лежбище должно пропитаться таким звериным запахом, который для всех был бы хорошо знакомым, привычным, но не привлекающим внимания, а, скорее, отталкивающим.

Мал выбирал долго. Казалось, дело невозможное! Любой зверь должен оставлять не только помет и клочья шерсти, но и следы. Любой зверь, будь то волк, лиса, росомаха или барсук, поселившийся так близко от человека, привлечет внимание или охотника, или мальчишек… И тогда он вспомнил о летунах – ночных тварях с перепончатыми крыльями, гнездящихся в норах на склоне большого холма. Зверюги безвредные, бесполезные – ни мяса, ни шерсти! – но противные… Почему бы парочке этих тварей не поселиться здесь, в норе под корнями? Уж за ними-то никто не полезет! И вот его маскировку довершили помет и клочья шерсти, старательно собранные в распроклятых норах. Более того, однажды под вечер он залег в свое тайное лежбище, поглаживая насмерть перепуганную крылатую тварь, извлеченную из ее родной норы. И когда мимо сосны прошли Йом с женой и ребенком, направлявшиеся в гости к вождю детей Серой Совы Гарту, отцу Наги, тварь, уже примирившаяся с собственной участью, была выпущена на свободу. Улетая к родному гнездовью, зверюга, ошалевшая от таких неожиданных поворотов судьбы, едва не задела голову Йома. Тот выругался, сплюнул, мрачно посмотрел на сосну, под которой, закусив от смеха кулак, лежал его приятель, но ничего не заподозрил… С тех пор Мал много раз залегал в своем убежище, любуясь на сыновей Мамонта и Серой Совы, проходящих совсем рядом и ни о чем не подозревающих. Он загадал: тот, кто его раскроет, получит в дар от первого охотника самый лучший дротик! Дар, однако, так никому и не достался.

Тогда это была только шутка. Но теперь, свернувшись в своем сыром и холодном тайном лежбище (в глубине еще дотаивал снег), лишенный имени дрожал не от холода, задыхался не от вони – от ненависти; он горел желанием пустить в ход металку и дротики сразу, как только увидел их спины! Но это погубило бы все, все усилия! Он выдал бы себя с головой, показал, что никуда не скрылся, не ушел, что он здесь, поблизости… И чего бы стоили тогда все его ночные и предутренние хитросплетения, все петли?! Игра бы окончилась в один день – и не в его пользу! Вот почему горевестник Серых Сов спокойно, целым и невредимым прошел – в двух шагах! – от Мала. Вот почему его будущие преследователи непотревоженными переходят сейчас через ручей, и даже ненавистный старик не рухнет лицом вниз, в воду, с оперенным дротиком под левой лопаткой. Пусть уходит – пока! Пусть занимается своими колдовскими штучками – его час еще настанет! И пусть преследователи распутывают его ложные следы, – долго, ох как долго им придется этим заниматься! А у него – свои дела!

Лишенный имени хорошо знал обычаи. Он знал: сейчас к дальним стойбищам направятся два горевестника – на юг и на север. Даже лучший следопыт не может раздвоиться и перехватить обоих. А вот одного… Но которого?

Он задумался. Путь на юг ему пока что не нужен: там будут безуспешно кружиться его преследователи, там больше стойбищ и люди чаще общаются… С горевестником или без, на юге быстро узнают обо всем. Да и не нужен ему юг, по крайней мере сейчас. О колдуне детей Куницы, об их вожде придется думать потом, после этих… Сегодня они все равно недоступны для Мала… А вот северных стоит продержать в неведении как можно дольше. В конце концов, и Проклятая ложбина на севере… Да и как знать? Быть может, ему все же придется уходить туда, к лашии … Решено! Лишенный имени осторожно выбрался из-под корневища, замаскировал вход в свое старое логово, проверил, не наследил ли, и, бросив холодный взгляд на стойбище детей Мамонта, ставшее чужим и враждебным, направился к северной тропе.

Зло не всесильно. Лишенный имени и не подозревал о том, что вскоре молодой колдун-Куница, ничего не знающий о случившемся, в одиночку поспешит в стойбище детей Серой Совы – лечить Наву. Прими Мал иное решение, они бы встретились на узкой тропе, – и кто знает, как сложилась бы тогда дальнейшая цепь событий? Но не своего убийцу встретил молодой колдун – горевестника и вооруженных сыновей Мамонта из общины Кано, потрясенных неслыханной вестью! Остаток пути к стойбищу детей Серой Совы он прошел с надежной охраной.

Алем торопился изо всех сил. Нижняя тропа поднималась вверх, на пригорок, откуда слева открывались вершины тех елей. Самое страшное место, даже в этот рассветный час! Алем выставил указательный и средний пальцы левой руки в направлении Проклятой ложбины – знак, отводящий беду. Скорее, скорее!

Спускаясь с пригорка вниз, он облегченно перевел дыхание: миновало! И в этот момент ему показалось: кто-то с силой толкнул его в спину, бросая вперед, на тропу. Сосновая шишка, валявшаяся в двух шагах впереди, вдруг оказалась прямо перед глазами; два муравья испуганно спешили в разные стороны…

Алем, скорее раздосадованный, чем испуганный, попытался подняться – и тут пришла боль. Она началась с левой стороны груди, быстро распространялась по всему телу, становилась все нестерпимее… Шишка и муравьи вдруг завертелись в стремительном водовороте, навсегда увлекая быстроногого Алема в черную воронку, прочь из этого Мира, на ледяную тропу смерти.

Лишенный имени смотрел на труп горевестника. Мальчишку было немного жаль, но – это война, в которой нет пощады! Его-то самого не пожалеет никто! Поколебавшись, выдернул дротик. Было бы заманчиво оставить труп прямо здесь, со своим знаком! И он это сделает – потом, когда его дротик найдет дичь поважнее! Может быть, уже сегодня… Он оттащил тело в кусты, не слишком заботясь о том, чтобы скрыть следы. Сегодня по этой тропе может пройти лишь случайный гость с севера, а тот – найдет ли убитого, нет ли – и так все узнает, достигнув одной из общин… Или не узнает, если раньше натолкнется на Мала! Но такого гостя не будет: с севера приходят нечасто, не на второй день после общих свадеб!

А теперь – нужно спешить назад, к стойбищу детей Серой Совы, полюбоваться на начало погони. Берегитесь, охотники; дичь опаснее, чем вы думаете! Смотрите, не ткнуться бы и вам носами в землю, как вашему горевестнику!

Арго стоял у входа в мертвое жилище, тяжело опираясь на свое копье (сегодня оно для него – посох, костыль… Если бы он только мог!..). Айрис и Киику лежали там, где застала их смерть. Их не могут готовить к погребению до тех пор, пока убийца не будет схвачен, – этот обычай соблюдался не всегда, но здесь преступление было слишком страшным, чтобы пренебречь традицией. Нарушение Закона крови несет опасность всем.

Айрис лежала на спине, в разорванной рубахе. Ее запрокинутое вверх лицо не было видно, только узкий подбородок да черные волосы, разметавшиеся по лапнику, по смятым шкурам. Откинутая в сторону правая рука покоилась на теле Киику, завалившемся лицом вниз к самой стене. Даже в полумраке на его белоснежной рубахе угадывалось черное пятно засохшей крови. Арго вспоминал совсем недавнее: «Я вижу, Айрис будет прекрасной хозяйкой очага! Наверное, не хуже, чем ее мать, Айя». А он-то радовался их старой дружбе! Тому, что у его дочери такой надежный защитник! Слепой червяк, безмозглая колода!..

Дружеская рука легла на его плечо.

– Арго, вождь детей Мамонта! Гарт, вождь детей Серой Совы, понимает и разделяет твое горе. Но нас ждут избранные охотники!

Да, он попусту теряет время!

Арго обернулся. Полукольцом стояли охотники двух родов. Анук уже снял траурную раскраску горевестника и сейчас, в полном облачении воина, возглавлял своих. Кажется, он готов был приплясывать от нетерпения!

Мужчина – прежде всего охотник. И воин – если придется. Боевые и охотничьи копья и дротики почти неразличимы, только сами мужчины распознают их по специальным знакам. Мало чем отличается одежда: воины обычно не надевают рубах, чтобы встретить смерть обнаженной грудью, но это не в лютый мороз, не зимой… Впрочем, зимой войны случаются редко. Воина больше всего отличает раскраска. Бело-красная у сыновей Серой Совы, черно-красная у сыновей Мамонта, она должна наводить на чужаков ужас и отводить их удары.

– Дети Серой Совы! Дети Мамонта! Вы – видите! Наш Род опозорен не только убийствами – нарушен Закон крови! Враг отлучен от нашего Рода и лишен имени. Чтобы смыть позор, чтобы восстановить равновесие, враг должен быть взят живым! Своим я могу приказывать, сыновей Серой Совы – только просить. Что скажете? Предупреждаю: враг хитер и опасен!

Вмешался Гарт:

– Наше горе – одно! Наши охотники – мужья дочерей Мамонта! Неужели они не помогут их братьям смыть позор?! Горевестники посланы в соседние стойбища; нарушивший Закон крови и лишенный имени не уйдет далеко… Но он должен быть взят в срок нашими посланцами!

По неписаным законам, убийцу в течение трех дней преследуют только посланные той общины, в которой совершилось убийство. За это время весть о преступлении, как пожар, распространяется от стойбища к стойбищу, во все концы. Преступнику не дадут приюта; не будет ему и пощады, если его встретят охотники, извещенные о том, что случилось. Но только через три дня его начнут специально искать все те, кто заинтересован в возмездии.

Для тех, кто пострадал и выслал преследователей, очень важно, чтобы именно они, посланные, взяли своего врага. Конечно, им передадут врага и другие, живого или мертвого. В этом случае… в этом случае честь и слава достанется другим, не им, не посланным. Порой это не так уж и важно, но только не сейчас, когда нарушен Закон крови, когда речь идет о чести и достоинстве Рода, а может быть, и о самом его существовании!

Ответ был единодушен:

– Пусть наши вожди верят и знают: мы не вернемся без врага, связанного по рукам и ногам! Лишенный имени лишится и свободы и жизни!

Вновь заговорил Арго:

– Враг очень коварен! Выслушайте советы мудрых колдунов!

Колдуны готовились – каждый по-своему. Толстый Узун уже с полчаса крутился, расставив руки, вокруг общего костра. Бормотание сменялось гудением, гудение – завыванием. Раза два он опрокидывался на спину и колотил ногами землю, изображая корчи. Как бы то ни было, человек старался изо всех сил: пот струился по его лицу, рубаха прилипла к телу. Зрелище было внушительным, особенно в сравнении со старым Колдуном детей Мамонта. Тот просто сидел, усталый, на коряге, должно быть, такой же старой, как он сам. Он скинул мокасины – сухие ноги в синих венах, со сведенными пальцами наслаждались росой, руки поглаживали до блеска отполированную поверхность посоха. Колдун думал.

В эту ночь, вернувшись с Поляны празднеств, он почти не спал – так, прилег отдохнуть, собраться с силами для еще одной попытки. Он был уверен: после отражения должна ослабнуть защита того, кто вслепую, на ощупь пытался в него проникнуть (а кто это мог быть, кроме как Мал, почувствовавший свою Скрытую силу? ). Колдун давно не готовился с таким тщанием, давно не прилагал таких усилий, раскрывая свое Внутреннее око в поисках Мала. И что же? Непреодолимая стена! С тем же успехом он мог попытаться сейчас подойти вот к этому огромному холму, сложенному из мягкого белого камня, поросшему соснами, и попытаться своим старческим плечом сдвинуть его в Большую воду! Нет! Это была не скрытая сила сколь угодно могучего колдуна! Это была иная, нечеловеческая сила, и он, Колдун, кажется, догадывался какая! Догадывался по той вечной, неистощимой, всепоглощающей злобе, с которой он столкнулся в ту роковую ночь, много лет назад… И еще потому, что теперь часть этой злобы была явно направлена именно на него – червя, козявки, сумевшей избежать уготованной участи!.. А он-то надеялся: все кончено! Ведь столько лет прошло – вся жизнь!.. Глупец! Жалкий отрезок кольца Великого Червя, вечно кусающего свой хвост, – что значит он для Того, существующего вне этих бесконечных колец?! Ничто! Его ненависть и злоба вечны, как вечен Он сам!

И тогда Колдун понял: проиграл! Не Мал обвел его вокруг пальца, нет, – Тот, кто стоит за ним, кто его направляет! Не важно, как заполучил Он лучшего охотника, далекого от скрытых сил и тайных знаний; важно – заполучил! Понял Колдун и то, что непоправимое уже произошло. Что именно, он еще не знал, но – произошло. И когда до его слуха донесся дальний крик, когда появился горевестник, Колдуну казалось: он уже готов к худшему… Но нет. Такого он все же не ожидал!

Колдун опустил подбородок на рукоять посоха и прикрыл глаза, чтобы не видеть кривляний Узуна. Его Потаенное око жестоко пострадало: оно и собственное стойбище не могло ощупать, не то что проникнуть в кого бы то ни было или обозреть окрестности! Обессиленный, он не мог ни пройти над ледяной тропой, ни проникнуть в Верхний или Нижний Миры, к Предкам. Духи ускользали, даже самые послушные… Быть может, мог бы помочь взгляд сквозь воду в глаз Небесной Старухи, но Колдун еще тогда, еще будучи юнцом (правда, уже умудренным юнцом) поклялся не делать этого ни для себя, ни для другого. В эту тяжелую ночь – впервые за всю жизнь! – он нарушил бы свою клятву, но специальная посудина Хорру раскололась, а новой не изготовить: не из чего!

…Что ж, пусть он сейчас бессилен. Дать совет он сможет – не колдовской, человеческий! Но – хороший совет, быть может, единственно верный! Вот только будет ли он принят?..

– Великие колдуны! – заговорил Гарт. – Кто из вас первым скажет свое слово тем, кто пойдет сейчас на поиски врага, лишенного имени?