Элизабет: Марк теперь куда слабее, чем раньше. Фелиция серьезно повредила не только его тело, но и разум.

Эйкен: То же самое говорят Хаген и Клу. Но они не знают, насколько уменьшилась его психокинетическая сила. Даже если он потерял около девяноста процентов, то все равно для меня он более чем достойный противник… Не говоря о помощи, которую он сможет получить от них!

Элизабет (озабоченно): От них? Ты не говорил ничего подобного в отношении детей Марка. Или ты имеешь в виду старых соратников по восстанию?

Эйкен: (Тихий смешок).

Элизабет: …Как у тебя обстоят дела с подпиткой метаэнергией? Есть улучшения?

Эйкен: Если честно, то дела крайне плохи.

Элизабет: Симптомы?

Эйкен: После сражения с Поданном я лишился сна. Десять мучительных суток. Я едва могу летать, не говоря уж о том, чтобы перемещать грузы. Моя творящая сила ослабла настолько, что я теперь способен лишь создавать иллюзии да показывать фокусы. Дар исцеления почти совсем исчез. Кое-как еще могу применить психокинетическую силу, включить дальновидение, но все через такую боль. В голове словно ад разместился.

Элизабет: Мне ничего не было известно. Как обманчива внешность — я имею в виду не только внешний образ, но и твою метапсихическую суть.

Эйкен (голос совсем ослаб): Не забывайте, почтенная леди, что я все-таки мошенник. Это мой последний бастион. Если я не получу помощь, то сойду с ума еще до конца перемирия.

Элизабет: Эйкен!

Эйкен: Что? Я готов. Позови, я приду.

Элизабет: На Черную Скалу?

Эйкен: Ты же пока неспособна исцелять на расстоянии. Отряд оставляет Каламоск примерно через час. Менее чем через два дня мы достигнем Амализана, где назначена встреча с Блейном. Там же уйдет в поход экспедиция в Альпы. Черная Скала оттуда в восьми километрах — это не расстояние для королевского сокола. Я смогу прилететь, скажем, пятого сентября.

Элизабет: Эйкен… Я ожидаю возвращения Марка. Для тебя не совсем безопасна встреча с ним в моем домике. Даже с генератором сигма-поля. Он не должен… Я не имею права рисковать…

Эйкен (гнев плюс страх): Неужели ты считаешь, что я шучу насчет своего психического состояния? Все сказанное — чистая правда. Днем, когда меня отвлекают дела, боль, депрессия отступают, однако каждую ночь я все глубже погружаюсь в бездну. Элизабет, я не преувеличиваю, это последняя степень отчаяния! У меня нет сил справиться с кошмаром. Дело может дойти до того, что у меня не останется выбора. Мне придется покончить с собой, и это будет последняя шутка, сыгранная мной. Я не хочу умирать сейчас. Не имею права. Я мечтаю покончить счеты с жизнью с улыбкой на лице!

Элизабет: Не могу понять. Ты говоришь, что тебя мучают галлюцинации, что все навалилось разом: бред, ослабление метаспособностей и боль.

Эйкен: Я не обманываю. Это действительно (изображение) настоящий абсурд мне так стыдно случилось (изображение) со мной они мертвы выхода нет они продолжают терзать (изображение) я пухну тело горячеет они тянут из меня жилы (изображение) и опять (изображение) вот так в действительности или действительность такова (изображение) есть они терзают меня меня меня ЭЛИЗАБЕТ ПОМОГИ МНЕ!! (Калейдоскоп крайне непристойных картинок резко оборвался.) Элизабет: Да, конечно, я помогу. Я приду к тебе.

Эйкен: Придешь?

Элизабет: Успокойся, дорогой. Приду. Минанан доставит меня, Дионкет и Крейн тоже не откажут. Мы поможем тебе.

Эйкен: Приди одна! Только одна. Никто не должен знать! Никто не должен знать!

Элизабет: Одна я не справлюсь, у меня не хватит сил. На Рио-Дженил, после сражения с Фелицией, мы лечили тебя втроем. Доверься нам.

Эйкен: Ты действительно придешь?

Элизабет: Да. Теперь послушай: место нужно выбрать скрытое. Ни в коем случае нельзя использовать сигма-поле. Эта штука — яркий маяк для любого дальновидца. Марк не должен даже подозревать, что я сотрудничаю с тобой.

Эйкен: Никто не должен знать! Прежде всего Он! Унизительно и смешно. Кто-то ловко подшутил над самым отчаянным шутником!

Элизабет: Есть еще одна веская причина для сохранения тайны. Я в состоянии исправить только общую схему. Так сказать, ментальную схему. Если удастся, подтолкнуть процесс.

Эйкен: Я неизлечим?

Элизабет: Я этого не сказала. Если все сложится успешно, ты сам сможешь освободиться от видений и восстановить свои метаспособности. Ты должен помочь себе сам. Нельзя, чтобы твои враги пронюхали о твоей нынешней слабости.

Эйкен: Никто не должен догадываться. Как мне стыдно.

Элизабет: Я говорила с Минананом. Он подсказал, где найти укромное местечко. В двух сотнях километров к северо-западу от развилки (изображение). Это брошенная фирвулагами пещера. «Маленький народ» ушел оттуда примерно столетие назад.

Эйкен: Я знаю о ней. Ты хочешь, чтобы мы там встретились?

Элизабет: Постарайся быть в пещере до захода солнца. Пятого сентября. Кажется, Марк способен совершать d-переход только ночью, когда нет солнца.

Эйкен: Они тоже приходят ночью. Несмотря на защитное поле.

Элизабет: Скоро тебе будет легче.

Эйкен: Ты уверена?

Элизабет: Нет. То, что происходит с тобой — я имею в виду накопление метаэнергии, — не имеет прецедента. Постараюсь сделать все, что в моих силах.

Эйкен: Пожалуйста. Пожалуйста. Сделай хоть что-нибудь. О, Элизабет, они такие прилипчивые, такие страшные. Я сам себе неподвластен. Они контролируют меня это больше чем я сам сурово обращаются со мной делают из меня раба этого заставляют ненавидеть это потому что я использую это я не знаю что произойдет не догадываюсь почему как это происходит…

Элизабет: Убеди себя, что все это — иллюзия, сон, выдумка.

Эйкен: С моим телом ничего не случилось?

Элизабет: Не случилось, дорогой. Успокойся. Жди меня в пещере. Все будет хорошо.

Эйкен: Хорошо.

Элизабет: До свидания, Эйкен. До свидания, несчастный полубог, бедный неистовый Локи, доисторический глупец. Бедный, бедный Амон-Ра, несчастный Итифалликос. Теперь-то нам известно, что значит жить среди мифов. Мы же сами выбрали этот мир.

Сразу, как только Элизабет, Дионкет и Крейн, подхваченные Минананом, пересекли долину Прото-О и направили полет к Большой Южной дороге, впереди над Пиренеями открылся мощный грозовой фронт. Облака тесно скучились на северных склонах — гигантская наковальня, где выковывались молнии и громы. Ослепительной, ангельской белизны шапки, вознесенные в стратосферу, ниже темнели и в лучах угрюмого, уходящего в океан солнца медно подсвечивали западными боками. В теснинах между тучами царил густой лиловый полумрак — там вспыхивали зарницы, грохотали тяжелые раскаты грома. Неумолкающий грохот слился в единый божественный гул.

— Не беспокойтесь, мы успеем забраться в пещеру до дождя, — успокоил Элизабет Минанан.

— Неужели ужасная жара наконец закончилась? — отозвалась женщина. — Вот и лето прошло.

— Ты огорчена? — удивился Дионкет. — Я нахожу, что немного прохлады нам не помешает. То ли дело у нас, на Дуат. Мы привыкли к более влажному климату. Может, пора устроить так и на Земле?

— А-а, ты же один из первых пришельцев, — рассмеялся Крейн. — Ностальгия по могилам предков одолела?

— Зря смеешься, парень. — Минанан поддержал Дионкета. — Дуат была куда более приятным местом, чем эта планета. В атмосфере постоянно висела легкая дымка, смягчающая жар нашего светила. Там никогда не было таких долгих, изнурительных засух и бесконечных сезонных дождей. На Дуат дождь шел в строго определенное время — распорядок никогда не нарушался. И температура редко опускалась ниже нуля, разве что в момент пребывания планеты в афелии.

— Он рассказывает о нашей родине, — объяснил Дионкет женщине. — Мы жили в основном в экваториальных областях, а фирвулаги — ближе к полюсам, в горах. Там много гор. Если честно, то обитель врагов была страшным местом. Там всегда царила зима.

— На Дуат нет смены времен года? — удивилась Элизабет.

— Они были едва различимы, — ответил Главный Целитель. — Наша планетарная ось имела минимальный наклон.

— Тот мир был на редкость удобен, постоянен, тысячелетиями ничего не менялось, все было известно заранее. И питомцы Дуат были спокойны, упрямы, неторопливы. А вот наши колонисты, осваивая межгалактическое пространство, расселялись на более бурных, экзотических планетах. В конце концов они и выступили против предложения отцов-основателей Галактического Содружества, когда жители Дуат выступили с предложением оживить древний культ религии сражений.

— Бреда что-то рассказывала мне из вашей истории. — Элизабет внимательно вглядывалась в приближавшийся грозовой фронт. — Интересно, жители и выходцы с Дуат были единственной разумной расой в галактике?

— Нет. Мы были единственными разумными существами, осваивавшими дикие планеты, — ответил Дионкет, — но кроме нас в галактике существовала другая форма жизни. Это были Корабли.

— Корабли? — Голос Элизабет зазвенел от удивления. — Невероятно! Хотя, помню, у Бреды была стеклянная модель. Как же в пустоте могла развиться высокоразумная жизнь?

— Не в пустоте, — ответил Главный Целитель. — Межзвездное пространство, особенно в пределах галактического образования, заполнено материей и энергией. Там есть все органические молекулы, необходимые для зарождения жизни, например скопления межзвездного газа, огромные облака, кочующие по Вселенной. Подобные туманности родственны галактикам — одна из них была родственна нашей, названной по имени планеты — матери Дуат.

Элизабет молчала. Воздух вокруг прозрачной сферы, мчавшейся в поднебесье, был сверхъестественно чист. С высоты птичьего полета женщина, не прибегая к дальновидению, ясно различала каждый листик в джунглях, каждую сухую былинку, торчащую на обочине широкого пыльного проселка, именовавшегося Большой Южной дорогой, каждый камешек на частых суходелах, каждую каменную розу, пламенеющую среди редких скал-останцев. Наконец, насытившись видами родной Земли — время сейчас не имело значения, она сказала:

— В нашем союзе — Галактическом Содружестве — насчитывается семьсот восемьдесят четыре планеты, населенные разумными существами. Сколько же было в галактике Дуат?

— Чуть больше одиннадцати тысяч четырехсот, — ответил Дионкет. — Если считать с потерями, понесенными во время гражданской войны, население федерации составляло примерно сто пятнадцать миллиардов.

— Около половины общей численности разумных существ в нашем Галактическом Содружестве, — задумалась Элизабет, — и конечно, куда больше тех, кто был готов получить помощь от Галактического разума, если бы вы со своими золотыми торквесами не зашли в тупик.

— Ты считаешь, что, создав торквесы, мы оказались в тупике? — Минанан был явно задет за живое. — Например, меня вполне устраивает мой образ мышления, с его помощью я вполне удовлетворительно справляюсь с тяготами бренной жизни. Я больше полагаюсь на силу, чем на коварные интриги и хитрые уловки. Тем не менее льщу себя надеждой, что наступит день, и ты объяснишь мне, что такое ваша «помощь», и чего мы, тану, оказались лишены после того, как надели наши золотые торквесы. Я и другие члены Партии мира верят и надеются, что дружба объединяет и возвышает, что между друзьями не может быть недомолвок. Почему ваш Союз может быть крепче и надежнее нашего?

— Возможно, вскоре вы сами найдете ответы на все вопросы, — очень тихо произнесла Элизабет, но ее услышали. Потом она создала образ, и у увидевших его рыцарей тану перехватило дыхание.

— «Врата времени» в Галактическое Содружество? — недоверчиво спросил Дионкет.

— Нам будет позволено пройти через них? — воскликнул Минанан.

— Если генератор будет создан и заработает без опасности для Галактического Содружества, — уточнила Элизабет. — Если оказываемое им воздействие на жизнь моих современников в будущем не окажется пагубным. Любой житель Многоцветной Земли будет сам решать, пройти ли ему через «врата времени» или остаться в плиоцене. Все вы помните, как скептически я относилась к утверждению Бреды, что я — «самое ценное существо в мире». Только теперь я понимаю, что она имела в виду, предсказывая мне особую роль в судьбе нашей многострадальной Земли. Мне выпало быть пастухом, стражем «врат времени». В этом, конечно, больше смысла, чем считать себя хранительницей земель, где бродят орды варваров и изгнанных из будущего бунтарей.

— Ты собираешься вернуться? — спросил Крейн. — И нас позовешь с собой?

— Если это окажется необходимым…

— Но как ты сможешь узнать? — еще настойчивее поинтересовался Крейн.

— Стоит ли сейчас задумываться об этом? Это пока игра воображения, именины сердца. «Врата времени», возможно, никогда не будут открыты, в конце концов все может кончиться войной с Абсолютным Мраком, если мы не поможем Эйкену восстановить метапсихические способности.

Минанан указал на бегущую внизу извилистую дорогу.

— Мы приближаемся к лагерю, где остановились путешественники. Пора бы, Главный Целитель, во избежание всяких случайностей сделать нас невидимыми.

— Уже, — отозвался Дионкет.

Под ногами теперь расстилалась первобытная прерия, перемежаемая редкими рощицами серебристых тополей и ясеней. В одной из таких рощиц между двумя извилистыми речками виднелось скопление тупоносых вездеходов с прозрачными пузырями кабин. Они стояли кружком, с тыла их прикрывали пестрые шатры тану и привязанные к коновязям халики.

— Отряд Блейна уже прибыл. — Минанан махнул рукой в сторону палаток. Потом он обратился к Элизабет: — Попробуй отыскать короля.

Женщина бросила мысленный взгляд в сторону лагеря.

— Он надежно спрятан. Не желаете ли поближе познакомиться с незваными гостями?

Все трое тану кивнули, и Элизабет приблизила к ним изображение группы людей, собравшихся за столами в большом шатре, служившем, по-видимому, столовой. Было время ужина. Два длинных стола отделены от других непроницаемым метапсихическим экраном. Во главе одного из столов сидел угрюмый, дородный, крепкий мужчина лет тридцати. Он почти не слушал, что втолковывал ему сосед, похожий на лису. Разговаривая с Хагеном, тот пренебрежительно посматривал по сторонам.

— Хаген Ремилард. — Элизабет кивнула в сторону сидевшего во главе стола мужчины. — Если бы не более темные волосы и не иная фигура, он был бы вылитый отец. Марк повыше, поизящней. Однако с точки зрения метапсихических данных ему далеко до папочки. — Потом она указала на Клу, расположившуюся в торце другого стола.

— Все они молоды! — удивился Крейн. — Неужели их разумы так необычны?

— Я пока очень мало знаю о Ремилардах — только то, что сообщил мне Эйкен. Что касается их метаспособностей — все они потенциально настоящие операнты, правда, совершенно необученные. Ими никто, в сущности, не занимался. Если, конечно, принять во внимание наследственность, то, возможно, они будут хороши в любой области метаоперантского искусства. Я не удивлюсь, если большинство из них окажется грозными творцами. Не забывайте, что они помогли Фелиции психокинетическим ударом разрушить Гибралтар.

— А заодно утопить тысячи людей, — бесцветным голосом добавил Минанан.

Экзотики внимательно разглядывали каждое блюдо, подаваемое на стол. Молоденький чернокожий рассказывал что-то смешное. Родители постоянно вытирали детям измазанные личики и всякий раз учили, как следует себя вести. К толстому, оплывшему юноше приставал сосед — упрашивал его взять второй кусок каламосского торта.

Дионкет внимательно изучал столь странных людей.

— Что за страсть гонит их в Галактическое Содружество? — спросил он.

— Ведь они готовы пойти на что угодно, только бы вернуться туда.

— Вопрос очень сложный, — ответила Элизабет. — С точки зрения нравственности их воспитание трудно назвать идеальным.

— Ладно, мы варвары, — пробормотал Минанан. — Но кто же тогда они?

— И ваше Галактическое Содружество, — добавил Дионкет. — Стоит ли иметь дело с бандой разбойников?

— Каждый разум имеет право попытаться достичь зрелости. Процесс этот всегда крайне болезненный; важно осознать свои недостатки, не пропустить возможность искупить вину. Галактические руководители прекрасно знают, кто раскаялся искренне, а кто нет. Теперь никто не сможет провести Союз… больше никто.

Они миновали лагерь, последний вездеход, последний шатер мелькнул внизу. Прозрачная сфера летела над густо поросшей лесом предгорной равниной. На западе сгустилась тьма, частые зарницы поигрывали в той стороне, раскатистое громыхание долетало оттуда, словно кто-то могучий, дерзкий рассыпал над землей тревожную барабанную дробь. Сильный ветер безжалостно гнул верхушки деревьев.

— Пещера лежит между теми холмами, — указал вперед Минанан. — Вход тщательно замаскирован, и сколько бы ты ни искал — не найдешь.

Сфера спустилась пониже. Вот уже на уровне глаз замелькали верхушки деревьев. Замедлив движение, прозрачная сфера спланировала к самой земле и нырнула в чащу. Путешественники приземлились на узкой полянке у подножия холма, где протекал звонкий ручей. Здесь было тихо, вокруг лежали огромные сонные мшистые валуны, толстые лианы таинственно свисали с высоких густых акаций. Где-то вверху чуть слышно посвистывал ветер. Вправо от ручья тянулась едва заметная узкая расщелина. Минанан повел туда своих спутников и первым наткнулся на тончайшую паутину, закрывавшую вход. Сбоку возле скальной щеки сидел замечательный, с кулак величиной, расписанный золотом паук. Минанан Еретик глянул на него, осторожно, не касаясь, поднял животное, одновременно, мысленно зацепив край паутины, отодвинул ее в сторону и быстро скользнул в темный провал.

— Каков королевский страж! — произнес с улыбкой Минанан и, обратившись к спутникам, миновавшим паутину, добавил: — А вы заметили, что мы добрались сюда до дождя?

Ему никто не ответил. Через несколько шагов померк верхний свет, и они оказались в пещере, забитой камнями и сгнившей листвой. Минанан повел всех дальше и возле глухой на первый взгляд стены резко свернул вправо, в черную узкую щель. Он поднял вверх два пальца — яркий желтый язычок пламени заплясал между ними. По извилистому коридору, где тану могли двигаться только согнувшись в три погибели, целители добрались до устья расширявшегося туннеля. На стенах блестела просочившаяся влага, в воздухе, колебавшемся к каком-то зловещем ритме, явственно пахло металлом.

Пройдя несколько шагов, целители наконец оказались в каменном мешке. Стены здесь были сплошь испещрены многочисленными, поблескивающими в слабом свете красными и оранжевыми прожилками минералов. Впереди виднелась дверь из трухлявого дерева, на которой где-то на уровне колен рыцарей тану были вырезаны причудливые идеограммы фирвулагов. Как раз на уровне глаз карликов.

Минанан, нагнувшись, перевел:

— Ртутная пещера. — Вдруг он насторожился, повернул голову к своим товарищам. — Слышите?

Элизабет, Крейн и Дионкет замерли, напрягли свои метапсихические способности и прислушались, но за сломанной дверью было тихо. Едва слышно капала со стен вода, слабо хрустнул под ногой рыцаря камешек.

Минанан убавил свет и опасливо тронул щеколду. Откинув ее, нажал на дверь — та отошла в сторону, и из щели просочился бледный, чуть колеблющийся свет.

— Будь настороже! — предупредил Дионкет.

Створка двери беззвучно отошла в сторону, внутрь вела короткая каменная лестница. Минанан шагнул на первую ступеньку, спустился вниз. Целители следовали за ним.

Перед ними открылся большой зал, свод которого поддерживали столбы, вырубленные из окружающей горной породы. В центре зала металлическим поблескивающим зевом выделялся квадрат со стороной метров в пять, заполненный какой-то жидкостью, отражающей даже во мраке сводчатый, неровный потолок. Справа в вырезанной в стене нише горел тусклый свет, шафранно-белесым пятном ложившийся на противоположную шероховатую серую стену.

На световом пятне четко рисовалась тень чудовища. Она покачивалась взад и вперед, и понять, как велико чудовище и что оно собой представляет, было невозможно. Минанан и его спутники сделали несколько шагов — тень на мгновение замерла, и ее можно было разглядеть.

Туловище вроде бы человеческое, но слишком толстое — отвисший огромный живот, такие же увесистые студенистые ягодицы, а ноги ниже колен

— на удивление стройные. Чудовище было приметно большими торчащими грудями с лиловато-багровыми сосками, служившими как бы подставками для гибких, похожих на трубки рук. На широких плечах извивались три длинные шеи, переплетенные, словно у сифона. Головы на длинных шеях и в кошмарном сне не привиделись бы: одна — птичья, страшная и зубастая, другая — львиная, обезумевшая, третья напоминала морду динозавра или змеи. Все три головы были с клыками, с которых капал яд, раздвоенные языки высовывались наружу.

— Великая Богиня! — прошептал Крейн. — Что это? Это не фирвулаг, не ревун… Мы бы сразу почувствовали их ауру. Кто… кто это?!

Все три головы чудовища издали тихий, разный по тону рык, сменившийся ревом. Ярость и гнев слышались в нем. Что-то бесформенное начало прирастать в нижней части тела чудовища — в паху. Выпуклость вдруг оформилась как древесный ствол толщиной примерно в три ноги. Монстр начал терять равновесие, ствол потянулся вверх, подхваченный лапами. Когда чудовище согнулось, головы расплелись и дико взвыли. Подобного трио никому из присутствующих слышать еще никогда не доводилось. Наконец тень, заваливаясь на спину, опрокинулась, груди вздыбились, почти уперлись в потолок, тут стало ясно, что за выпуклость росла у чудовища из промежности

— гигантский член, возбужденный, перевесивший и одолевший собственное тело, разросшийся до невероятных размеров, коснувшийся потолка. Монстр отчаянно заревел, внезапно тень поглотили три вспышки белого пламени. Стоны погибающего монстра еще некоторое время носились по залу, отражались от стен, дробились о колонны, затихая, — в них теперь слышалась мольба.

— Все, бред кончился, — тихо произнесла Элизабет. — Пойдемте.

— Куда! — вскричал Минанан и мгновенно воздвиг перед женщиной защитный экран.

Целительница повернулась к нему и отрицательно покачала головой. Великан тут же убрал экран. Он и его товарищи теснее сгрудились вокруг Элизабет, готовые отразить любую угрозу. Медленно они прошли мимо квадратного углубления-зеркала и мимо ниши, где только что пряталось чудовище. Вокруг стояло гулкое, нарушаемое лишь звуком шагов безмолвие.

Элизабет вернулась к нише и вошла туда. На полу лежал метаактивный кристалл, источающий тусклый свет, словно гаснущие угольки. Свет падал на лицо человека, пристроившегося рядом. Это был Эйкен Драм. Тело у него было человеческое, в лице тоже ничего странного. Глаза открыты, рот полуоткрыт. Одет он был в свой обычный походный костюм. Куртка горбилась на спине.

Элизабет встала возле него на колени, расстегнула верхние крючки, погладила шею. Эйкен слабо улыбнулся.

— Вы пришли, — прошептал он. — Теперь все будет хорошо.

Эйкен Драм спал, и ему снился сон.

Он стоит на зеркальной поверхности, простирающейся от одного конца горизонта до другого. Над ним посвечивает усыпанный звездами ночной небосвод, на котором мерцает созвездие Стрельца. Точно так оно было видно на его родной планете Далриаде. Глянув под ноги, он увидел отражение звезд, свое собственное обнаженное тело, увидел свое задумчивое лицо. Испуганно вскрикнув, он выпрямился, посмотрел по сторонам. Никого и ничего. Тогда кто же там? Он опять опустил голову и снова увидел их — мужчину и женщину. Они стояли за спиной, невысказанное осуждение застыло на их суровых лицах.

Он никогда не видел их раньше. Мужчина был черноволос, со сверкающими глазами. Нос крупный, рот плотно сжат. Волосы женщины цвета меди, вьющиеся. Высокие дуги бровей. Тонкие черты лица, искаженного презрением,

— его трудно было назвать красивым.

— Откуда вы явились? — Эйкен принялся ругать незваных гостей. Они отвели взгляды, потом опять посмотрели на него. Легкие насмешливые улыбки появились на их лицах и сразу исчезли. Теперь они смотрели на него с немым укором. Тихое попискивание донеслось до Эйкена, затем в скулящие звуки вплелась песенка, которую он слышал в детстве, ее сменил его собственный, изрыгающий грубую брань голос уже взрослого Драма.

Зеркальная поверхность под ногами вдруг вздыбилась, заходила ходуном, потом потекла, как ртуть. Он провалился и внезапно увидел себя на довольно однообразной и вроде бы знакомой местности — редкая травка, колышущиеся цветочки, рядом опушка леса, отделенная ровно уложенными камнями.

Он поднял один из них, на светлой поверхности разобрал слова:

Я не был, я пришел, чтоб быть.

Я был, теперь не существую — вот и все.

И слово лишнее есть ложь.

Меня не будет.

Некоторые камни были скрыты травой. Он поднял еще один — на нем не оказалось ни слова, ни единой буковки. Поколебавшись, Эйкен положил камень на место и внимательно оглядел весь ряд камней. Вероятно, они очерчивают границу, которую — так подсказывало чутье — опасно переступать. Эйкен еще раз внимательно оглядел камни. Посмотрев на свои ноги, он вспомнил, что обут в старые желтые ботинки с секретными отделениями. Костюм его тоже имел множество потайных карманов, в каждом из которых ждала своего часа какая-нибудь полезная в дальнем путешествии вещица.

— Почему бы не вкусить прелестей ада? — дерзко спросил он самого себя и храбро перешагнул через камни.

Эйкен изо всех сил боролся за свою жизнь. Соленая вода заполнила рот, стояла в носу, тянула на дно. Из последних сил он рванулся вверх, к свету

— зеленоватому и манящему, все более яркому, пропитанному солнечными лучами. Он с шумом вынырнул на поверхность, закашлялся, с трудом глотнул воздух — сил бороться уже почти не оставалось. Еще мгновение, и он снова, уже навсегда, погрузится в пучину.

Тут Эйкен успел заметить что-то необычное, плывущее к нему, округлое, вместительное. Боже, это котел. Котел как спасательное средство! То ли от истеричного смеха, то ли от страстного желания спастись, он отчаянно заколотил руками по воде. Как ему удалось одолеть эти несколько метров, он не знает, только вот она, ручка! Эйкен судорожно вцепился в нее.

Змеиная голова, показавшаяся над краем котла, бросилась на него и вцепилась в руку. Капля яда, капнувшая из змеиного зуба, попала Эйкену в левый глаз. Человек закричал от страшной боли и опять погрузился в воду. Боль мгновенно утихла. Эйкен позволил себе расслабиться, побултыхаться в теплой мутной воде… воде, несущей смерть.

— Нет! — воскликнул он. Ярость охватила Драма. Вынырнув на поверхность, он снова ощутил невыносимую боль, но теперь рядом с ним на воде покачивался Святой Грааль. Он опять ухватился за его край, и в тот момент, когда Мерси, разинув пасть, бросилась на него, успел схватить змею за шею и начал молотить мордой о край, пока чудовище не испустило дух. Тогда он влез в священный сосуд — обессилевший, но спасенный.

Ведьма Мейвар склонилась над ним и коснулась губами века его отекшего, ничего не видящего глаза. Он тут же прозрел. Затем она, словно маленького ребенка, завернула его в подол, согрела, напоила и принялась укачивать.

Вот он на ровном и широком плацу, сверкающем выступившими кристаллами соли. На нем сияющие золотом доспехи. Противника нигде не видно. Трус! Где ты прячешься? Почему робеешь выйти на поле боя и сразиться?

Потрясая фотонным копьем, он через опущенное забрало пристально вглядывался в сверкающую равнину. На шлем пала тень — Эйкен глянул на солнце.

Золотой орел, выставив перед собой когтистые лапы, завис над ним. Забрало вдруг откинулось, и острые когти впились в его правый глаз. Он вздрогнул. Хищная птица издала победный крик. Эйкен тяжело завалился на спину, небо окрасилось в алый цвет, солнце померкло. Эйкен знал, что ему не уйти с поля — наполовину ослепший, страдающий от жары, он будет лежать здесь, пока не умрет. Орел теперь кружил высоко-высоко; король, постепенно изжаривающийся в доспехах, был бессилен.

А как же копье — дар Корабля? Из последних сил Эйкен поднял хрустальное копье, прицелился и выстрелил прямо в солнечное око. Свет затопило светом. Древняя священная птица, кувыркаясь, падала из поднебесья. Небо густо окрасилось синью. Коснувшись просоленной земли, орел обернулся рыцарем в дымчатых стеклянных доспехах — в руке он сжимал осколок меча!

Агонизируя, Эйкен подполз к неподвижно лежавшему человеку — жизнь с каждой слезой, вытекающей из раны в глазнице, оставляла его. Дрожащей рукой он сумел дотянуться до шлема павшего с небес рыцаря и откинул забрало.

Это был Стейн Ольсон.

Земля поплыла перед глазами — король, теряя сознание, приподнялся и всей тяжестью рухнул на панцирь, прикрывавший грудь великана. Солнечные лучи просвечивали его тело насквозь — там, в глубине, под ребрами еще билось могучее сердце. Изумленный, все еще живой Эйкен сумел встать на ноги. Богатырь улыбнулся и, словно давая клятву верности, протянул ему сломанный меч. Эйкен принял дар и почувствовал, как жизнь мощным потоком хлынула к нему. Взгляд прояснился. Он припал на колено и поцеловал умирающего в губы.

Темная ночь по-прежнему отражалась в зеркальной поверхности.

Над заполненным ртутью бассейном выросла фигура трехглавого чудовища, поплыла к поблескивающему гранитному краю и воспарила над зеркальной гладью. На первый взгляд в чудовище не было ничего ужасающего — телесные пропорции соблюдены, конечности стройные… вот только три головы. Средняя, львиная голова гордо смотрела вперед, драконий и орлиный лики были повернуты к ней и склонились в легком полупоклоне. Созвездие Стрельца отражалось в зеркальной глади, потом в нем появилось еще чье-то отражение. Это было его собственное — Эйкена Драма — лицо.

— Однако что все это значит?! — не скрывая раздражения, воскликнул он.

— Все кончилось, — объяснила Элизабет.

Эйкен некоторое время задумчиво смотрел на нее.

— На Далриаде меня считали психопатом, — наконец произнес он.

— А ты им и был. Страдающая душа, разодранная, ощущающая нехватку женской ласки. Урод, калека. Этим и должно было кончиться. Ты умен, обаятелен и слишком эгоистичен. Ты не способен любить никого, кроме самого себя, хотя, когда тебе выгодно, у тебя достанет хитрости проявить сострадание, жалость, доброту.