Мстительное сердце

Дома стояли тесно один против другого, образуя узкие грязные улицы без тротуаров, так что людям приходилось ходить по проезжей части. Единственное, что привлекало в городе, это сады, имевшиеся позади почти каждого дома.

И теперь Майкл стоял в таком доме наверху у окна, курил сигару и смотрел вниз, на улицу, пустынную в столь ранний час.

Только что рассвело, но обнаженное тело Майкла уже покрыл пот. Воздух, вливавшийся в окно, был сырой, теплый, удушливый и казался каким-то липким.

Майкл коротко рассмеялся. Чтобы попасть сюда, он несколько недель ехал по болотам и прочим гиблым местам, продирался сквозь непроходимые чащи, пережил несколько встреч с индейцами и белыми преступниками – встреч, чуть не приведших его к гибели.

Он всегда относился к французам как к людям культурным, утонченным и до своего приезда в Новый Орлеан полагал, что найдет здесь хотя бы какое-то сходство с Парижем. Как он ошибся!

Может быть, когда-нибудь, когда город будет населен другими людьми, а не изгоями, подонками и преступниками, высланными из Франции, все изменится…

Изобразив гримасу, Майкл швырнул дымящуюся сигару в окно. Здесь не купишь даже приличных сигар. Он смотрел, как окурок приземлился в грязной луже, и снова засмеялся. Тут хотя бы мала вероятность пожара – слишком уж сыро. Да еще и наводнения. Ему рассказали, что в прошлом году Миссисипи вышла из берегов и затопила почти весь город. Позади него прозвучал сонный голос:

– Майкл!

Молодой человек обернулся и бросил взгляд на постель. Мари Корбейль была одной из немногих жительниц Нового Орлеана, обладающих весом – в прямом и переносном смысле этого слова.

Это была роскошная женщина с тяжелыми грудями и ягодицами. Этот дом принадлежал ей; здесь лучшие представители новоорлеанцев мужского пола получали жилье и пищу. Она была на несколько лет старше Майкла, но разница в годах искупалась богатым постельным опытом. Она была очень чувственна, и Майкл с удовольствием проводил с ней ночи, хотя частенько ругал себя за похотливость.

Теперь она лежала голая, длинные черные волосы разметались по подушке, колени согнуты, а белые, похожие на колонны бедра образовывали нечто вроде портала, скрывающего потаенный сад любовных радостей.

Блеснув черными глазами, она изогнула губы в ленивой усмешке.

– Иди сюда, милый. Иди сюда. – И она протянула к нему руки.

Вздохнув, Майкл подошел к Мари. Ее горячее тело было влажным, как воздух Нового Орлеана, но ее податливая плоть была так привлекательна, что все остальное выскочило у него из головы, и он взял Мари.

– Ах, так! Так, милый, так!

Она выгнулась навстречу ему; почему-то Майкл мельком вспомнил Ханну, и ему стало немного грустно. воздержание было не свойственно ему по природе.

По утрам, когда Мари просыпалась в его постели, ей не нужно было готовиться к ласкам. Она уже была готова. И теперь в его объятиях ее тело отвечало ему со всей страстностью, стремясь достигнуть высот наслаждения.

И когда все было кончено, когда они лежали бок о бок, она погладила влажные волосы на его груди.

– Не знаю, что бы я делала в этой грязной дыре, если бы не ты, милый, – пробормотала она. – И когда ты уедешь, я буду скучать.

– Почему же ты думаешь, что я должен уехать?

Майкл, улыбаясь, гладил ее длинные волосы.

Она подняла голову и бросила на него серьезный взгляд.

– Ты считаешь меня дурочкой? Я не спрашивала тебя о твоем прошлом, так же как и ты о моем, но знаю, что ты пробудешь здесь только до тех пор, пока не получишь от кого-то весточку. От женщины, само собой. И когда эта весточка придет, ты уедешь.

Майкл молчал; он не очень удивился. Мари была необыкновенно проницательна. Он действительно не знал ничего – ни того, как она появилась в Новом Орлеане, ни того, почему появилась. По происхождению француженка – вот и все, что ему известно, хотя она всегда говорила только на хорошем английском. Он подозревал, что в свое время она была шлюхой высокого пошиба; судя по всему, получила какое-то образование. От него она ничего не требовала – никаких обязательств, никаких выражений любви; она хотела одного – чтобы он дарил ей плотские наслаждения, а это он делал с удовольствием.

Мари села и широко зевнула. Потом ласково погладила его пальчиками и сказала:

– Мне пора идти вниз и присмотреть, как готовят завтрак.

Майкл сквозь дремоту смотрел, как Мари одевается. Она подошла к кровати, поцеловала его и вышла.

Майкл еще немного повалялся в постели. Закинув руки за голову, он смотрел в высокий потолок. Мысли его были с Ханной. Ответит ли она на его письмо? Теперь май. Если она написала ответ сразу, он должен вот-вот прийти. Майкл очень надеялся на это. Ему не хотелось оставаться здесь на лето. Теперешняя жара – пустяк по сравнению с тем, что, как он знал, будет твориться здесь через месяц или около того.

Но что, если Ханна не ответит? Что, если она его не любит и не желает больше его видеть? Что ему тогда делать?

Тихонько выругавшись, он выбрался из постели. Об этом он не хочет думать. Когда станет ясно, что она не намерена отвечать на его признания в любви, – тогда он и будет думать о том, как жить дальше.

Послеполуденный час застал Майкла в пути. Он ехал на Черной Звезде по направлению к северной окраине Нового Орлеана.

В одном ему повезло. Трудностей с тем, как заработать на жизнь, у него не было. Для жителей Нового Орлеана заключение пари было страстью, образом жизни. Они заключали пари по самым разным поводам. Спорили даже о том, как высоко поднимется уровень воды после таяния снега на севере.

Майклу вполне хватало на жизнь, однако и туг судьба сыграла с ним злую шутку. Ему срочно пришлось уехать из Уильямсберга, чтобы не убить человека. Но за то короткое время, что прожил в Новом Орлеане, он был вынужден убить двоих. Отбросы общества, населяющие этот город, в отличие от порядочных людей не вызывали на дуэль тех, кто их рассердил, и к тому же они не приходили в восторг, проигрывая пари.

Многие склонялись к тому, что человек, постоянно выигрывающий в карты, – шулер, и не задумываясь заявляли это во всеуслышание. Несколько раз Майклу приходилось отбиваться от подобных обвинений, и в двух случаях люди выхватывали из-за пояса пистоли. Ему ничего не оставалось, кроме как убить их, защищая свою жизнь. Казалось, где бы он ни появлялся, ему везде приходилось убивать. Уж не лежит ли на нем проклятие? Может быть, это кара за то, как он вел себя по отношению к отцу?

Майкл отбросил эти мысли как совершенно нелепые и двинулся дальше.

Сегодня он снова отправился заключать пари. Он уже не раз посещал петушиные бои, очень популярные в Новом Орлеане, и пришел к выводу, что это – забава жестокая и кровавая. То, ради чего он пустился сегодня в дорогу, наверное, будет еще более жестоким и кровавым. Но любопытство и скука все-таки заставили его поехать.

Впереди Майкл заметил толпу примерно из полусотни человек. Найдя место в сторонке, он привязал коня. Теперь он знал, что Черная Звезда очень пугается запаха крови, а это зрелище обещало быть кровопролитным.

Сегодняшнее состязание было необычно даже для новоорлеанцев. Это был бой быка с медведем.

Майкл подошел к собравшимся. Везде уже стояли палатки, где продавали еду и напитки. Он продрался сквозь толчею в середину. И остановился, широко раскрыв глаза. То, что он увидел, было очень странным! Просторная квадратная арена была сооружена из грубых высоких бревен, вбитых в землю на расстоянии примерно одного фута друг от друга, так что зрители могли наблюдать за происходящим. На арене в противоположных концах стояли две крепкие деревянные клетки около тридцати футов шириной и двенадцати футов высотой. В одной клетке находился большой, мощный бык синевато-серого цвета. В другой клетке сидел крупный медведь-гризли самого устрашающего вида.

Пока Майкл рассматривал все это, на арене появились несколько человек с деревянными пиками и, просунув их между прутьями клеток, принялись тыкать в животных. Бык ревел, выставив свои ужасные рога. Медведь рычал и пытался оттолкнуть острые шесты. Вскоре оба зверя обагрились кровью.

В толпе бродили мужчины; в руках у них были деньги, и они предлагали делать ставки на одного из животных. Медведь, кажется, пользовался предпочтением. Майкл был другого мнения, но не стал заключать пари, уже сожалея о том, что приехал сюда.

Он вздохнул. До города далеко, и раз уж он приехал, можно досмотреть до конца.

Вскоре оба животных пришли в ярость. У быка вся морда была в пене, и он, бодаясь, сотрясал прутья своей клетки.

Люди с жердями, за исключением двоих, быстро ушли с арены. Двое оставшихся по сигналу подняли двери клеток. Первым выскочил на арену бык. Опустив голову, он пронесся по арене и обрушился на крепкий частокол из бревен с такой силой, что земля содрогнулась, а публика в страхе отпрянула.

Медведь вышел из клетки медленнее. Увидев его, бык фыркнул и принялся бить копытом землю. Потом внезапно бросился в сторону медведя. Тот поднялся на задние лапы, разинул пасть и заревел. Бык помчался прямо на него. Медведь ударил быка мощной лапой по голове с такой силой, что крутые рога быка отклонились в сторону.

Зрители заорали и снова придвинулись к бревнам, с интересом наблюдая за происходящим.

Бык притормозил, в замешательстве тряся головой. Потом замычал, поводя глазами, пока не увидел медведя, и опять бросился на него. Гризли сделал неловкое движение и на этот раз не сумел избежать удара. Один рог задел его по боку, брызнула кровь.

При следующей атаке, когда бык промахнулся, гризли, рыча от боли и ярости, бросился за ним. Он настиг быка на середине арены, опять встал на задние лапы и нанес удар передней. На этот раз удар пришелся по спине быка. Удар оказался таким сильным, что бык упал на колени и из разодранной спины ручьями потекла кровь.

Взревев, он поднялся и отступил. Какое-то мгновение он смотрел на медведя, стоявшего на задних лапах. А потом, издав оглушительный рев, опять бросился на врага. На этот раз он прицелился получше, и оба рога вонзились в брюхо гризли. Бык потряс головой и вытащил рога.

Гризли испуганно попятился в угол, зализывая раны. Люди опять принялись колоть его в спину заостренными шестами, просовывая их между бревнами. Но гризли оставался на месте.

Бык, словно поняв, что победа за ним, гордо ходил взад-вперед и ревел. Толпа кричала «ура», а те, кто ставил на быка, ходили и собирали деньги.

Майкла тошнило от этого зрелища; он даже чувствовал некоторое отвращение к самому себе за то, что присутствовал при столь кровавой потехе. Протиснувшись сквозь толпу к Черной Звезде, он уехал в Новый Орлеан.

Мари Корбейль ждала его с почтой. Отдавая письмо молодому человеку, она с грустью сказала:

– Я полагаю, это то известие, которого ты ждал, милый. И наверное, Новый Орлеан больше не увидит Майкла Вернера.

Майкл Вернер вернулся в «Малверн» в конце июня. Дремотный, теплый день клонился к вечеру. Майклу не хотелось встречаться ни с кем из знакомых, и он проехал прямо в поместье.

Он пустил Черную Звезду идти, как ему нравится. Конь устал; оба они – и конь, и человек – устали и измучились за то время, которое пробыли в пути. Поездка была трудная; днем они ехали, а отдыхали только тогда, когда темнело и дороги не было видно. И на этот раз в пути их подстерегало множество опасностей.

В путешествии по диким, необжитым местам на таком замечательном коне, как Черная Звезда, был один недостаток – те немногие люди, которых встречал Майкл, завидовали ему. Но было также и преимущество, все уравновешивающее, – Черная Звезда с легкостью уходил от любого преследователя.

Однако теперь шкура Черной Звезды, всегда блестящая, потускнела от дорожной пыли. Майкл тоже был покрыт пылью, щетина у него отросла и превратилась в бороду, потому что не брился он с тех пор, как распрощался с Мари Корбейль в Новом Орлеане.

Когда вдали показался «Малверн», Черная Звезда прибавил ходу.

– Правильно, красавец. – Майкл потрепал его по гриве. – Это наш дом. Ты радуешься, как и я. Хорошо бы нам больше никогда не пришлось покидать родной дом.

В поместье, казалось, все было в порядке, все, как всегда. Из трубы кухни струился дымок; Майкл видел, что на полях зеленеет посаженный табак. Он проехал прямиком к конюшне. Играющие поблизости дети уставились на него.

Когда Майкл заводил Черную Звезду в конюшню, из полумрака появился какой-то человек. То был не Джон; этого человека Майкл не знал.

Спешившись, он спросил:

– Где Джон?

– Он уехать, масса. Уехать с миссис.

– Я – Майкл Вернер. Расседлай коня, напои его и накорми, а потом вычисти скребницей.

– Да, маста Вернер.

Майкл направился к дому. Забавно. Он уже ведет себя как хозяин «Малверна». Может, отец был прав, может, ему уже давно стоило взяться за ум.

Он отсутствовал очень долго: вряд ли он знает по имени хотя бы полдюжины обитателей «Малверна». Едва он вошел в парадную дверь, появилась какая-то молодая девушка.

– Дай-ка взглянуть… ты – Дженни, я не ошибся?

Она закивала:

– Да, маста Вернер.

Майкл глубоко втянул в себя воздух. Он дома!

– Не согреешь ли для меня лохань горячей воды, Дженни? – спросил он. – Мне нужно вымыться. А когда Генри придет с плантации, будь добра, пошли его ко мне. – Взгляд его стал суровым. – Генри все еще здесь?

– О да, Генри здесь. Он управлять поместьем, с тех пор как миссис уехать.

Майкл долго принимал ванну, счищая с себя грязь, после чего тщательно побрился. Одежда его была грязной и рваной, а при себе у него не было ничего – только то, в чем он проделал всю долгую дорогу. У себя в комнате он нашел вещи, которые носил до своего отъезда из «Малверна» и которые теперь были убраны в шкаф. Правда, оказалось, что все немного тесновато, однако, пока он не купит новое платье, сгодится и такое.

Когда Майкл сошел вниз, уже стемнело. Он взял в столовой бутылку бренди, стакан и отнес все это в кабинет. Долгий день он почти ничего не ел и теперь умирал с голоду, но ему хотелось поговорить с Генри до еды. Он налил стакан бренди и осушил его. В столе нашлась коробка с отцовскими сигарами, и Майкл раскурил одну от свечи. Сигары были старые, крошились, но все равно гораздо лучше тех, которые ему приходилось покупать в Новом Орлеане.

И тут он обнаружил кое-что, заставившее его присвистнуть. Он знал, что отец держал ценные вещи и деньги под рукой, в железной коробке на дне ящика письменного стола. Открыв этот ящик, Майкл увидел, что железной коробки нет.

Может быть, Ханна взяла ее с собой?

Достав ее письмо, Майкл перечитал его, хотя и знал уже почти наизусть, слово в слово. Если она взяла железную коробку, зачем было лгать в письме? Он еще раз взглянул на круглое сморщенное пятнышко на бумаге. Читая письмо в первый раз, еще в Новом Орлеане, и заметив это пятнышко, Майкл решил, что Ханна капнула на письмо водой. Потом в голову ему пришло, что она плакала, когда писала это письмо, и одна слезинка упала на бумагу. Ему ужасно хотелось верить, что второе предположение верно.

Услышав шаги, Майкл быстро сунул письмо в карман и оглянулся. В дверях стоял Генри, вертя в руках шляпу. При виде Майкла лицо его засияло радостью.

– Хвала Господу, маста Майкл, как я радоваться, что вы возвращаться!

– Да, Генри, я тоже рад вернуться, – рассеянно ответил Майкл. – Отцовская железная коробка, – он кивнул на открытый ящик стола, – что, миссис Ханна взяла ее с собой?

– Ох, нет, маста. Миссис Ханна оставить ее здесь, на мое попечение. Она давать мне ключ. – И Генри вынул ключ из кармана.

Майкл с облегчением вздохнул.

– Прекрасно! Значит, ты переложил ее в другое место.

– Нет, маста, она исчезнуть, – проговорил Генри с несчастным видом.

– Исчезла! Куда исчезла?

– Кто-то ее украсть. Три дня проходить, как миссис Ханна уехать, и я заходить проверить. Она исчезнуть. Окно… задвижка на нем быть сломана.

– Значит, какой-то раб с нашей плантации?

– Я так не думать. Они красть боятся.

У Генри был какой-то странно неуверенный вид. Майкл посмотрел на него, прищурившись.

– Ты кого-то подозреваешь? Давай же, говори!

– Я… Это быть белый, я думать. Сайлас Квинт.

– Кто такой Сайлас Квинт?

– Он отчим миссис Ханны. Никудышный человек, белая дрянь. Как приходить в «Малверн», так и бродить здесь, клянчить у нее деньги. Она завсегда его выгонять… до последнего дня. А в тот день она с ним говорить, прямо здесь. Это мне рассказать Черная Бесс. Должно быть, денег ему давать. Он вернуться через два дня, как миссис уехать, разодеться в пух и прах. А прежде он походить на нищего. Я ему говорить: «Миссис Ханна уехать», так он будто с ума сходить. На другое утро я приходить сюда – коробка исчезать.

– Можешь не сомневаться, я побеседую с мистером Квинтом, – угрюмо проговорил Майкл. Он подошел к окну и выглянул во двор. Внезапная мысль заставила его обернуться. – Как тебе удалось обходиться без денег столько времени, Генри?

– Я… – Генри гордо выпрямился. – Я разговаривать с лавочниками в городе и получать кредит под урожай этого года. Урожай будет добрый, маста Майкл.

– Ты славный человек, Генри, и прекрасно со всем управился. – Майкл подошел к Генри и взял его за плечо. – А теперь… – Он указал на стул у письменного стола. – Скажи-ка мне, что тебе известно вот о чем. – Генри опустился на стул, а Майкл уселся в старое отцовское кресло и проговорил, подавшись вперед: – Во-первых, есть ли у тебя хоть какие-нибудь соображения о причинах, по которым миссис Ханна убежала? Я получил от нее письмо, но из него ничего невозможно понять.

Генри, запинаясь, изложил все, что знал о внезапном отъезде Ханны с Бесс, Дикки, Джоном и Андре Леклэром. О беременности Ханны он пока умолчал. Он не знал, как лучше преподнести Майклу эту новость.

– И это все? – спросил Майкл, когда Генри закончил. Тот воздел руки в знак отчаяния. – Генри, из твоего рассказа совершенно нельзя понять, с чего это она взяла и сбежала!

«Если только, – подумал он вдруг, – она меня не любит и не хочет больше видеть меня. Но ведь на письме следы слез! Или, может быть, в конце концов это действительно капля воды». А Генри заговорил:

– …Тут одна загадка, маста Майкл.

– Что такое. Генри? – Майкл разом оторвался от своих размышлений.

– В ту ночь, как уехать, она сказать мне, миссис Ханна, что вы вскорости узнать, почему она уехать. А до того она иметь ссору с одним негром, что работать на плантации. Этого раба маста Вернер купить перед смертью. Звать Леон. Но миссис Ханна звать его Исайя, и она бежать за ним из дома, в руках подсвечник, и кричать: «Я тебя убивать! Я тебя убивать!»

Майкл нахмурился.

– А дальше?

Генри глубоко вздохнул.

– Миссис уехать, а через час после этого Леон находить мертвым у дороги, живот его распороть…

– И ты думаешь, что это и есть причина ее отъезда? Потому что все решили бы, что она убила раба? – взволнованно сказал Майкл. – Если это так… проклятие! Какой глупый поступок! Кто станет карать хозяйку плантации за убийство какого-то… – Он вовремя прикусил язык, встал и принялся расхаживать по кабинету. – Кроме того, это совсем не похоже на миссис Ханну – убить человека. Она может быть несносной, злой, Бог знает какой еще, но убийство – нет, я этому не верю. И никто не поверит!

– Я тоже так думать, маста.

– Не могла ли она случайно натолкнуться на труп и испугаться, что ее обвинят в убийстве этого Леона?

– Может быть.

– Если так, то бегство – самое худшее, что она могла сделать. – И Майкл, ударяя кулаком одной руки о ладонь другой, подошел к окну и уставился в никуда. – Что подумали в Уильямсберге, когда ты сообщил об этом?

– Я не говорить никому, маста Майкл. Леон, его похоронить здесь, в «Малверне». Никто не знать. Я схоронить его сам.

– Что ты наделал! – Майкл резко повернулся. – Это же чертовски рискованно, Генри!

– Кто хватится какого-то раба, маста Майкл?

Взгляд Генри был спокоен, и Майкл невольно отвел глаза.

– Конечно, ты прав. И все же это было очень опасно. – Он заставил себя посмотреть на Генри. – Кажется, я понял… Ты решил, что в таком случае никто ничего не узнает и не заподозрит миссис Ханну в преступлении.

– Я… думать так, – Генри опустил глаза на шляпу, которую мял в руках. – Леон – это дурной человек. И я виноват, что он быть здесь. Это я сказать старому маста, пусть он покупать Леона.

Майкл опять подошел к нему и взял за плечо.

– Я благодарен тебе, Генри. За все, что ты сделал… – Но тут его прорвало: – Но что за глупая девчонка, черт побери! Почему, скажи мне, Бога ради? Есть у тебя какое-то представление о том, куда она направилась?

– Никакого, маста. – Генри потряс головой. – Она мне не сказать. Я знаю только – карета свернуть к северу.

– А это значит, что она может оказаться где угодно. Найти ее нет никакой возможности, черт возьми! Интересно, этому Сайласу Квинту что-нибудь известно?

– Я не знать.

Майкл проговорил порывисто:

– Я поеду завтра прямо в Уильямсберг и поговорю с мистером Квинтом. – Он вздохнул. – А теперь я страшно устал и умираю с голоду. Ты можешь идти, Генри. Пойдешь через буфетную, скажи там, чтобы подали ужин.

– Да, маста.

Генри замялся. Майкл внимательно взглянул на него. Надсмотрщик смотрел на шляпу, яростно крутя ее в своих больших руках.

– Ну, Генри?

Тот взглянул на Майкла; говорить ему явно не хотелось.

– Давай выкладывай, что там у тебя?

– Тут еще одна вещь, маста Майкл… Миссис Ханна, она ждать ребенка.

– Господи Боже, что такое ты говоришь? Ты уверен?

– Уверен. Это уже быть заметно.

Мысли Майкла заметались, он вернулся в прошлое. «Когда это произошло? В конце ноября? Может ли это быть мой ребенок?»

– А ты не знаешь, сколько месяцев… нет, конечно, не знаешь. Спасибо, Генри. Теперь можешь идти.

Когда тот ушел, Майкл снова налил себе бренди и выпил залпом. Раскурил от свечи еще одну отцовскую сигару и опустился в старое кресло. Он пытался осмыслить неожиданный поворот событий: голова у него кружилась. Значит, Ханна беременна? Если это так и если это его дитя, то какого черта ей понадобилось убегать?

Конечно, на все это был один простой ответ – ответ, с которым Майкл не мог примириться.

Это не его ребенок. Это ребенок от какого-то другого мужчины.

Последние месяцы Сайлас Квинт жил так, как ему никогда и не снилось. Когда он принес домой железную коробку, украденную ночью в «Малверне», и, сломав замок, открыл ее, то, что он увидел, превзошло все его самые смелые ожидания. Сайлас Квинт стал богачом.

Он купил себе прекрасную одежду и хорошую лошадь. Покупал лучшее из еды и напитков. Если его спрашивали, откуда взялось неожиданное богатство, он отвечал:

– Да получил наследство от одного родственника в Англии. Старый Квинт даже не знал, что этот родственник существует!

А поскольку он всегда ставил выпивку тем, кто его спрашивал, его объяснения принимались на веру. Теперь даже в «Рейли» он был желанным посетителем, а ведь раньше его выгнали бы в два счета, сунь он туда нос.

Накануне именно в «Рейли» он накачался ромом так, что едва смог дотащиться до дома. На приведение в порядок своей лачуги он не потратил ни гроша. Его мало волновало, в каких условиях он спит. Можно выспаться – а на остальное наплевать.

Кое-кому из собутыльников он щедро врал, расписывая, что подумывает отправиться в путешествие через океан в Англию, чтоб навестить могилку дядюшки, который так славно позаботился о своем бедном племяннике и оставил ему свое состояние. Или, может быть, то была тетушка; пол его богатого родственника ему трудно было запомнить, поскольку Квинт говорил то одно, то другое.

Когда на следующее утро после грандиозной попойки у «Рейли» кровать его заходила ходуном, Квинту, еще толком не проснувшемуся, почудилось, что он плывет по океану.

Потом звук удара, сопровождаемый тряской кровати, окончательно разбудил его, и Квинт понял, что это не сон. Кровать двигалась и отодвинулась от стены уже на несколько футов.

Старик сел, пытаясь смахнуть пьяный дурман. Он был в своей кровати и совсем одет, вплоть до обуви. И что-то нужно было вспомнить…

И в этот момент прозвучал чей-то торжествующий голос:

– Вот она! Генри не ошибся!

Человек, стоявший у кровати на коленях, выпрямился. Квинт все понял, и его охватил ужас. Железная коробка! Он прятал ее под кроватью.

От потрясения остатки паров рома улетучились из его головы.

– Как ты смеешь являться ко мне без приглашения! Кто ты такой, чего тебе надо?

– Я Майкл Вернер, а нужна мне вот эта коробка, которую вы украли в «Малверне», Сайлас Квинт, – холодно проговорил незваный гость. Он был высок, черноволос, темноглаз; глаза его, смотревшие на Квинта, сверкали яростью. – Я уповал на то, что у вас хватит дурости хранить ее при себе. Я стучал в дверь так громко, что проснулся бы и мертвый. Не получив ответа, я вошел – так же как вы вошли в мой дом – без приглашения. Пробудить вас от пьяного сна я не смог и принялся за поиски. Прежде всего заглянул под кровать. Вы не только вор, но еще и дурак. Я могу засадить вас за решетку. Людей вешают и за менее серьезные преступления!

– Я не крал, нет, – захныкал Квинт, – просто взял, что мне причитается.

Майкл нахмурился. Человек этот казался ему именно таким, каким его описал Генри, – презренным существом. Грязный пьяница, живущий в свинарнике. Но что-то в его поведении смутило Майкла. Квинт не был так испуган, как бывает обычно тот, кто пойман на воровстве. И Майкл коротко спросил:

– Что вы имеете в виду, говоря «причитается»?

– Мне должны были это отдать, должны! Эта девка, Ханна, должна была работать по договору у Эймоса Стрича. А она возьми да сбеги, и старина Стрич больше не захотел мне наливать. Я поехал в «Малверн», но ее сиятельство не пожелала расплатиться со мной. – По губам его скользнула хитрая улыбка. – До последнего времени она отказывалась. А потом передумала, вот как!

– Каким же нужно быть негодяем, чтобы отдать свою дочь работать по договору!

– Да не дочь. Она не моя кровь, – негодующе возразил Квинт. – Когда я женился на Мэри, у нее уже была эта девчонка.

– Это все увертки! Так или иначе, но она была членом вашей семьи. Ну ладно. – Майкл махнул рукой. – Вам известно, куда уехала Ханна?

– На этот счет она мне ничего не сообщала, эта ваша миссис Ханна!

– Почему же? – быстро спросил Майкл. – Из-за вас же она покинула «Малверн»?

– Очень может статься. – И опять по лицу его пробежала хитрая ухмылка. – Может статься, миссис Ханна и побоялась еще раз увидеться со старым Квинтом.

– А чего ей бояться?

– А того, что я знаю про нее! – Квинт повысил голос и приблизил к Майклу свое красное лицо. – Про нее и про ее родителя!

– Что вы знаете о ее отце?

– А знаю то, что мне рассказал черный бак[7], Леон. – И Квинт прикусил язык.

А Майклу мгновенно стал понятен весь ход событий.

– Леон мертв, Квинт. И убили его вы! Не так ли? – Майкл, схватив негодяя за рубашку, рывком поднял того с кровати. – Вы убили этого человека!

– Нет-нет, это неправда! – Впервые за весь разговор Квинт выказал страх. – Даю слово! Старый Квинт ни в жисть никого не убивал! Она, Ханна, наверное, сделала это, чтобы заткнуть ему глотку.

– Ты лжешь, мерзавец! – Майкл встряхнул его. – Рассказывай немедленно все как было!

Квинт сглотнул.

– Мне бы промочить глотку, молодой Вернер. Только глоточек рому, чтобы подкрепиться.

Майкл отпустил его и отошел.

– Ладно, давайте пейте. Надеюсь, это поможет вам образумиться.

Квинт суетливо рванулся к изголовью кровати и вынул бутылку рома. Сидя на полу, он с жадностью глотнул прямо из горла, оторвался, набрал воздуха и опять глотнул.

Взгляд у него стал тверже, когда он наконец посмотрел на Майкла.

– Так вы хотите знать правду, а? – спросил он с усмешкой.

– Если вы знаете ее.

– Может, вам не понравится то, что вы услышите.

– Позвольте мне судить об этом. И если я узнаю, что вы мне солгали, вас ждет тюрьма за воровство. А может быть, и виселица за убийство.

Квинт злобно улыбнулся; от рома его уверенность возросла.

– Вот услышите, чего я вам расскажу, и не захотите отправить меня в тюрьму. И еще с радостью заплатите мне, чтобы я молчал.

Майкл выжидательно смотрел на него, лицо его было непроницаемым.

– А вы знаете, что миссис Ханна ждет ребенка? – спросил Квинт.

– Так я понял.

– А вы знаете, что это ваш отпрыск?

Майкл насторожился.

– Откуда вам это известно?

– А девчонка мне сама об этом сообщила! – проговорил Квинт злорадно.

Майкл всячески пытался скрыть от Квинта свою реакцию, но чувствовал, как всего его охватывает радость. Ханна носит его ребенка! Но вслед за этой мыслью явилась и другая, омрачившая радость, – почему же тогда она уехала?

Квинт опять присосался к бутылке. Потом вытер рот. Подумал немного и спросил, протягивая бутылку Майклу:

– Хотите глотнуть, молодой Вернер?

– Я не пью с подонками!

– Вот узнаете кой-чего, сразу захотите…

– Поторапливайся, ты! – нетерпеливо воскликнул Майкл.

– С радостью, молодой Вернер. – Квинт присел на край кровати. – Сейчас расскажу правду про Ханну Маккембридж и ее папашу. Услышите эту правду – и больше не захотите, чтобы имя Вернеров связывали с девкой, которую когда-то звали Ханна Маккембридж…

Часть четвертая

Ханна

Глава 21

Ах, говорили, что любовь,

Как солнце, греет нас.

Я полюбила вас и – ах! —

Вам сердцем предалась.

Увы! Солгали мне! Любовь —

Увы! – причина слез.

Я вас звала, но вы ушли,

И на сердце мороз.

Ханна допела песенку под грохот аплодисментов и крики многочисленных мужчин и нескольких женщин, сидящих на скамьях и стульях, которые занимали более двух третей зала ее кабачка «Четверо за всех».