Мстительное сердце

Он попытался сесть в седло, но промахнулся и растянулся на земле. Сидел и чертыхался, грозя кулаком господскому дому, и чуть не плакал.

– Чтоб твоей душонке угодить в преисподнюю, Ханна Маккембридж!

– Маккембридж? Ханна Маккембридж? – раздался низкий хриплый голос у него за спиной. Чья-то рука схватила его, сильные пальцы впились в плечо.

– Что?.. – Квинт оглянулся. Было так темно, что он различил только очертания человека, стоящего сзади. – Вы кто такой будете?

– Хозяйка «Малверна» – она быть раньше Ханна Маккембридж? – Пальцы еще сильнее сжали его плечо.

– Да, черт бы ее побрал! Маккембридж – это была фамилия ее матери, когда эта чертова баба вышла за меня! – И Квинт попытался сбросить с плеча чужую руку. – А кто вы будете-то и на что вам знать про Ханну?

Человек вздрогнул и убрал руку.

– Простите, масса. Я не иметь плохой мысли. Просто услышать фамилию Маккембридж и совсем ума решиться.

Человек протянул Квинту руку, помогая встать. Тот вгляделся.

– Это что же? Да ведь это ниггер! Как ты посмел хватать меня?

Негр чуть не упал на колени.

– Простить меня, масса. Вы не говорить миссис?

В голове Квинта, затуманенной ромом, кое-что прояснилось. Он все еще возмущался, что чернокожий посмел к нему прикоснуться; однако в этом было что-то странное. И быстро, чтобы не упустить подвернувшуюся возможность, Квинт проговорил как можно более внушительно:

– Как тебя зовут, парень?

– Леон. Я Леон, масса. Я раб с этой плантации.

– Леон, вот как? А я Сайлас Квинт. Давай-ка расскажи мне кое-что… – И Квинт по-приятельски обнял раба за плечи. Вовсе не в его правилах было запанибрата держаться с чернокожим, но хитрый Квинт почуял, что здесь есть чем поживиться, и твердо решил не упускать случая. К тому же вокруг не было никого, и его никто не видел. А в молодости он частенько спал с девушкой-рабыней и получал от этого немалое удовольствие. Он почувствовал, как Леон отпрянул от его прикосновения.

Негр действительно был напуган до потери всякого разумения – но не оттого, что прикоснулся к белому, в этом Квинт был уверен. Он почти чувствовал исходящий от раба запах страха.

Квинт покрепче обхватил Леона за плечи.

– Ты сказал, что решился ума, услыхав фамилию Маккембридж, – с чего бы это?

– Наверное, я ошибаться. Я знать когда-то человека с такой фамилией. У него быть дочка с рыжими волосами. Но она не может быть здесь хозяйкой.

– Маккембридж – необычная фамилия. Как его звали, этого Маккембриджа, которого ты знал?

– Роберт. Роберт Маккембридж.

Смутное воспоминание мелькнуло в голове Квинта. Он пытался удержать его, но воспоминание ускользало.

– Где ты встречал этого Роберта Маккембриджа?

– Ну, мы жить вместе на другой плантации.

– Он был рабом? Чернокожим?

Леон опустил глаза.

– Ну, немного черный. Он был сын масса, и к нему относились по-особенному.

Теперь Квинт кое-что вспомнил. Как-то раз Мэри сказала ему, что отца Ханны звали Роберт Маккембридж. От волнения Квинту стало жарко, и остатки рома выветрились из его головы.

– Это там, в Северной Каролине, ты его встречал?

– Да, масса, это правда, клянусь!

– …И он, значит, папаша Ханны?

– Ага… Он жить с белой женщиной. Он тогда быть свободный. Но миссис Ханна – она не может быть та же…

– Это уж мое дело – судить об этом, – резко сказал Квинт.

Видит Бог, теперь он понял, как получить должок с Ханны! Значит, в ней течет негритянская кровь? Прекрасная новость! Такими сведениями он, как дубинкой, может заставить ее платить ему постоянно!

Издав какой-то каркающий звук, Квинт исполнил на замерзшей земле некое подобие танцевального па и чуть было не бросился бежать к господскому дому. Однако осторожность взяла верх, и возбуждение его несколько улеглось. Он должен узнать подробности, узнать все, что можно, прежде чем явиться к Ханне, Тогда она не сможет его обмануть.

Вспомнив о рабе, Квинт взглянул на него, вновь ощутив запах страха, исходившего от этого человека, и в голове у него всплыл еще один рассказ Мэри. Ее первого мужа убил какой-то беглый раб, а этот негр, Леон, наверное, и есть тот самый беглый раб!

Потому черномазый так и боится! Квинт прикинул, как можно использовать это себе во благо. И опять-таки понял – еще рано. Эту, вторую дубинку, попавшую ему в руку, нужно будет пустить в ход в надлежащее время.

– Леон… – Он говорил тихо, доброжелательно. – Что ты скажешь, если тебе дадут денег, чтобы ты убрался отсюда, убрался подальше, туда, где ты перестанешь быть рабом? Что ты на это скажешь, а?

– Мне и здесь хорошо, масса, – тревожно ответил Леон, – это хорошая плантация. Я не иметь желания убегать отсюда, масса.

– Но ведь раньше ты убегал? Конечно же, убегал. А когда у тебя в кармане будет много денег, ты сможешь убежать так далеко, что тебя никогда не поймают.

– Что делать Леону, чтобы получать эти деньги? – осторожно спросил раб.

Поняв, что негр попался на удочку, Квинт усмехнулся и хлопнул его по плечу.

– Об этом позаботится старый Квинт. Мы вскорости еще поболтаем с тобой, обсудим наши планы. Мне нужно узнать побольше. Мы встретимся через неделю, считая с сегодняшнего дня, примерно в это же время, но подальше от дома, у дороги, там есть небольшая рощица. И не нужно, чтобы кто-то ошивался поблизости и слышал нас. А, Леон?

Леон молча кивнул.

Квинт отвернулся; на этот раз ему удалось забраться в седло без особых затруднений. Квинт уехал протрезвевший, лошадь его брела черепашьим шагом, цокая подковами.

Ясное дело, нужно все как следует продумать и выбрать подходящий момент. Нужно узнать все досконально и обязательно составить план, как выложить все это девчонке, чтобы она поняла – он поймал ее в медвежий капкан.

Выходит, в жилах Ханны Вернер, изящной леди, хозяйки «Малверна», течет негритянская кровь? Квинт громко захохотал и, ударив пятками по бокам лошади, выругал ее, что не произвело на животное никакого впечатления.

В начале марта холода внезапно кончились, и в «Малверн» пришла ранняя весна. Было так тепло, что кое-где на деревьях набухли почки.

С наступлением весны несколько воспрянула духом и Ханна. Она смирилась с тем, что Майкл уехал, по-видимому, навсегда. И чем дольше он отсутствовал, чем дольше не было от него вестей, тем сильнее ожесточалось против него сердце Ханны. Она ошиблась, подумав, что он ее любит; она была для него всего лишь хорошенькой девчонкой на одну ночь, и к тому же он унизил ее. Нужно смотреть фактам в лицо.

Все чаще и чаще она заставляла себя думать о жизни, растущей в ней, и эти мысли снова приносили ей радость. Если у нее нет Майкла, которого она могла бы любить, то хотя бы будет дитя, которое она сможет прижать к груди. Однажды теплым солнечным днем Ханна изъявила желание проехаться верхом. Она не садилась в седло с начала Рождества.

Бесс решительно воспротивилась этому:

– Ты, верно, не в себе, золотко! Думать о верховой езде – в твоем-то положении! Если ты не бояться за себя, побояться за дитя, что ты носить.

– Ох, Бесс! – засмеялась Ханна. – Я еще пока в своем уме. Младенцу ничего не сделается оттого, что я проедусь верхом!

– А если лошадь сбрасывать тебя? Ты думать, я не знать, как ты быстро ездить? А вдруг лошадь испугаться змеи и ты шлепаться задом на землю? Ты сесть на лошадь только через мой труп!

В конце концов Ханна уступила. Но чтобы как-то убить время, она велела служанкам заняться уборкой и стала следить за каждым их движением, лишь бы быть при деле, чем и довела девушек до умопомрачения.

Оделась она для этого соответственно – в старое домашнее платье, волосы повязала платком, чтобы не запылились, а лицо у нее вскоре стало чумазым. Дело шло к вечеру, когда в дверь громко постучали. Поскольку Ханна в этот момент оказалась в холле, она сама открыла дверь.

На пороге стоял Сайлас Квинт и ухмылялся, глядя на нее. Сначала Ханна не признала его. Одет чисто – она никогда не видела его таким. На лице не было щетины, и впервые с тех пор, как она его узнала, от него не разило спиртным.

Но вот он заговорил, и все ее сомнения исчезли.

– Добрый вечер, миссис Вернер.

– Что вы здесь делаете? Разве я не сказала вам, чтобы вы никогда не… – И Ханна хотела было захлопнуть дверь.

Квинт шагнул вперед, плечом толкнул дверь так, что Ханна не сумела удержать ее – дверь распахнулась и ударилась о стену.

– Я хочу поговорить с вами, ваше сиятельство.

– Если вы не уберетесь сию же минуту, я позову кого-нибудь…

Но Квинт уже не слушал ее. Он впился взглядом в ее округлившийся живот и громко фыркнул. Она ждет ребенка! И это будет ублюдок Майкла Вернера, чей же еще. Тут-то Квинт и понял, что Ханна полностью в сто власти – уже наверняка! И он прервал ее тираду:

– Перестань болтать вздор, девчонка, а лучше послушай, что я скажу. И ты будешь слушать, если хочешь узнать кое-что полезное для себя. Даю слово!

Что-то в его голосе заставило Ханну замолчать. К тому же в облике Сайласа Квинта появилось нечто надменное, чего она никогда не видела раньше и никогда не ожидала увидеть. Она вздрогнула от внезапно пронзившего ее страха и сказала, скрестив руки на груди:

– Тогда говорите, что вы хотите сказать, и покончим с этим!

– Здесь? Где нас услышат служанки, м'леди? – Квинт ухмыльнулся. – Мне-то все одно, но вы будете сожалеть об этом. То, что я имею сказать, это только для ваших ушей.

Ханна стояла в нерешительности, ей опять захотелось вышвырнуть Квинта из «Малверна»; однако этот новый Квинт встревожил ее, и его понимающая ухмылка свидетельствовала о том, что колебания ее затянулись.

Она вздернула подбородок.

– Ладно, Сайлас Квинт, я поговорю с вами. И лучше, чтобы разговор наш был о чем-то серьезном. Пойдемте.

Она направилась в холл, Квинт пошел следом. Наконец-то он дождался! Жадными глазами он оглядывал все, что было вокруг. Продать ту или эту безделушку – и хватит еды и выпивки на несколько недель! «Ох, Ханна, прекрасная моя леди, ты сейчас заплатишь за все резкие слова, которые наговорила своему бедному старому отчиму!»

– Квинт!

Он опомнился. Ханна стояла в дверях, ведущих из холла в какую-то комнату.

– Вы войдете или так и будете стоять и таращить глаза?

– Войду, миссис Вернер, войду!

Квинт поспешно вошел в комнату, Ханна тут же захлопнула дверь и повернулась к нему:

– Ну, перейдем к делу? Что вы хотите мне сообщить?

– Дело, моя дорогая падчерица, состоит в том, что ваш родитель…

Ханна насторожилась.

– Мой отец? Что вам известно о моем отце?

– Мне известно, что в его жилах текла черная кровь! А тебе известно, что это значит для тебя? – Он глумливо усмехнулся. – Это значит, что сама ты отчасти чернокожая!

Ханна ошеломленно отпрянула.

– Вы лжете, Сайлас Квинт! Лжете, как всегда! Вы за всю свою жизнь не сказали ни слова правды!

– Сейчас я говорю правду. У меня есть доказательства.

Она попыталась ответить ему с презрением:

– И какие же доказательства вы можете предъявить?

– Здесь есть один человек, именно здесь, прямо на плантации, который знал твоего родителя, знал Роберта Маккембриджа.

– Кто этот человек?

– Ну нет, не получится, – уклончиво ответил Квинт, – ты меня не поймаешь, я не назову его имени. Но такой человек есть, даю слово!

Ханна молчала, тяжело задумавшись. Она хорошо знала Сайласа Квинта и была уверена, что на этот раз он говорит правду. Потом она гордо подняла голову.

– Какое это имеет значение, если даже вы говорите правду?

Квинт ухмыльнулся.

– У тебя славные соседи; черная кровь в твоих жилах – аппетитная косточка, уж они-то вгрызутся в нее, а?

– Мне безразлично, что думают обо мне соседи. Я и так для них словно и не существую. С какой стати мне тревожиться, если они узнают о моих предках?

Квинт был озадачен. Такой реакции он не ожидал. На мгновение его уверенность поколебалась. Потом он вспомнил.

– А этот пащенок, которого ты носишь. – Он указал на ее живот. – Ведь Майкл Вернер его не признает, а? Как ты думаешь, каково будет ему узнать, что его отпрыск немного негр?

Это Ханне в голову не пришло; она была потрясена до глубины души. Если Майкл вернется и узнает…

И она погрузилась в мысли о прошлом, пытаясь приподнять завесу памяти. Она смутно помнила, что отец, высокий, широкоплечий, с сильными руками, благородной внешности, был, однако, очень смугл. А если в нем текла негритянская кровь и он был беглым рабом, то, возможно, этим объясняется, почему мать всегда уклончиво и неопределенно отвечала на расспросы Ханны об отце.

Квинт, понимая, что стал хозяином положения, спросил злорадно:

– Ну что, ваше сиятельство?

– Что – ну что? – переспросила Ханна, все еще пытаясь оправиться от потрясения. – Я требую, чтобы мне дали увидеться с этим человеком, о котором вы рассказали. Если он говорит правду, если он сообщил об этом вам, значит, он может разболтать и другим?

– Оставь это старине Квинту. И не беспокойся: тот человек не станет трепаться. А кто он, я тебе не скажу, так что хватит болтать!

– Но ведь вы явились сюда не только для того, чтобы сообщить мне об этом. Чего вы хотите?

– Мне нужны деньги на еду и выпивку. Я совсем обеднел. – В голосе Квинта прозвучало знакомое жалобное хныканье. – Я не прошу очень много за то, что сохраню все в тайне, – просто мне надо на что-то жить. Уж в этом, во всяком случае, ты должна помочь своему старенькому отчиму.

Ханна знала, что он жаден; будет требовать от нее все больше и больше. Однако ей нужно время, чтобы все обдумать. Наверное, ему вообще не следует давать деньги, но необходимо избавиться от него сейчас.

– У меня при себе мало денег. Я никогда не храню большие суммы здесь, в «Малверне» – боюсь воров. – Она лгала очень убедительно. – Я дам вам, что у меня есть, – двадцать фунтов.

Квинт довольно улыбнулся.

– Это меня устраивает… пока.

Ханна повернулась к письменному столу Малкольма, став так, чтобы немного загородить его от Квинта. Но все равно ей пришлось выдвинуть нижний ящик и отпереть железную шкатулку, поэтому Квинт наверняка увидел шкатулку, хоть и мельком. Вынув деньги, молодая женщина протянула их отчиму.

При виде банкнот маленькие глазки Квинта загорелись, и он даже облизнулся. Взяв деньги, он потер их пальцами, словно желая убедиться, что деньги настоящие. Потом положил их в карман и склонил голову.

– Спасибочки, миссис Вернер, – сказал он, ухмыляясь. – Сегодня вы добренькие к старому Квинту. А теперь я пойду. Но с нетерпением буду ждать нашей следующей встречи.

– В этом я не сомневаюсь, – уныло отозвалась Ханна.

Она смотрела, как он уходит, потом захлопнула за ним дверь. Опустившись в старое кресло мужа, молодая женщина попыталась сообразить, что означает для нее эта новость. Но вместо того чтобы думать о самой насущной проблеме – как быть с Сайласом Квинтом, – она все время мысленно возвращалась в хибарку, где они жили до того, как мать поспешно собрала вещи и они уехали. Ханна никак не могла вспомнить что-то очень важное, что-то ужасное; и она поняла, что в тот роковой день спрятала это воспоминание в самой глубине своего сознания.

Может быть, она вспомнит – если будет думать об этом долго и упорно.

Глава 19

Исайя, ныне известный под именем Леон, был очень обеспокоен и не раз пожалел о том, что наболтал Сайласу Квинту. Негр видел, как этот человек подъехал к господскому дому; спрятавшись, чтобы его никто не заметил, Исайя наблюдал за дверью, пока Квинт не уехал из «Малверна». Дурак он был, что выложил все этому белому. Но его потрясло открытие, что хозяйка «Малверна» оказалась дочкой Роберта Маккембриджа, которого он убил в тот давно прошедший день, и он все выболтал, не понимая, что сделал.

За последние три недели они встречались еще дважды, и Квинт обещал Исайе много денег. А Исайе страшно хотелось выйти из игры. У него в жизни не бывало больше нескольких монет в кармане, да и те, как правило, краденые. Исайя чувствовал, что этому человеку доверять нельзя. Он понял, кто такой Квинт. Это белый подонок и пьяница.

Завтра ближе к ночи они должны встретиться; предполагалось, что Квинт отдаст ему причитающуюся долю из тех денег, которые получит от Ханны, и они решат, что делать дальше.

Инстинкт самосохранения вопил, что нужно бежать немедленно. Якшаться с Сайласом Квинтом ему совсем не хотелось, теперь он это понял. Он подозревал, что этот человек воткнет нож ему в спину, как только вытянет из него, Исайи, все нужные сведения. Негр был уверен, что денег Сайлас Квинт выдаст ему очень мало. Может быть, только вначале – какие-то пустяки, чтобы поймать крупную рыбу на эту наживку.

Однако Исайя смертельно устал от побегов, а без денег далеко не уйдешь.

Когда он смотрел на господский дом оттуда, где прятался, ему в голову пришла дерзкая мысль. И не просто дерзкая, а еще и смелая до безрассудства. Но если получится, он станет свободным человеком. Все зависит от того, что сохранилось в памяти маленькой девочки. Терять ему, кроме собственной жизни, нечего, а жизнь, которой он жил, будучи с детства рабом, вряд ли можно назвать жизнью.

Удивляясь собственной смелости, Исайя глубоко втянул воздух и, выйдя из своего убежища, направился к хозяйскому дому. Он никогда не бывал внутри – работающим на плантации редко разрешалось входить в господский дом.

Он смело подошел к парадной двери и перешагнул порог. Однако, войдя, почти утратил смелость. Как он ее найдет? Он прекрасно понимал – если обратиться к какой-нибудь служанке, та не только откажется проводить его к хозяйке, а скорее всего тут же позовет надсмотрщика.

В доме было до странности тихо. Никого не видно и не слышно. Исайя, осмелев, пошел через холл. Ему говорили, что тут есть «контора», где миссис проводит много времени. Как все рабы, попадающие на новую плантацию, Исайя любопытствовал насчет устройства господского дома; если удавалось, заглядывал в окна, а однажды видел, как миссис Вернер вошла в маленькую комнатку прямо из холла.

Затаив дыхание, он тихонько постучал в дверь.

Раздался женский голос:

– Войдите.

Исайя открыл дверь и вошел. Хозяйка сидела в полумраке; на единственном окне занавеси были задернуты, горела свеча. Ханна прищурилась при виде вошедшего.

– Кто это? А… Леон.

– Нет, миссис Вернер. Меня звать Исайя.

– Исайя? – Вид у Ханны был смущенный, она терла глаза. Потом встала и внимательно посмотрела на него. – Ах да, помню, Малкольм говорил мне. Ты – беглый. Судя по всему, ты взял себе другое имя, Исайя? Что-то знакомое… – Она опять потерла глаза. – Как бы то ни было, нельзя ли обождать, Исайя? Я… я несколько расстроена. – И она еще раз дрожащей рукой провела по глазам.

– Я знать, миссис Вернер. Это из-за того, что белый человек только что рассказать вам.

Ханна насторожилась.

– Что ты можешь об этом знать? Ты… да ведь ты – тот, о ком он говорил!

– Да, миссис, – кивнул Исайя. – Я знать Роберта Маккембриджа.

Ханна глубоко вздохнула.

– Значит, он был твоей расы?

– Меньше чем наполовину, миссис. Ваш отец больше чем наполовину белый. – И он заговорил поспешно: – Но я один, кто знать это наверняка. Я просить только одного – чтобы вы сделать меня свободным и я уходить. И тогда тот белый человек, Сайлас Квинт, у него не быть никого, кто подтвердить его слова. Вы сказать, что он лгать, и никто не поверить ему. Я очень просить, миссис, давать мне свободу, и я уходить…

И тут в памяти Ханны распахнулась некая дверь, и оттуда хлынул ужас. Взгляду ее явилось мерцающее видение: отец, весь в крови, мертвый, лежит на полу в их хибарке; вспомнила она и свое тогдашнее удивление – отчего это гость, человек по имени Исайя, куда-то исчез.

И, все поняв, Ханна закричала:

– Это ты! Ты убил моего отца!

Она бросилась к нему, позабыв обо всем на свете. Схватив подсвечник, она принялась бить Исайю. Он попятился, закрывая лицо руками.

– Пожалуйста, миссис… несчастный случай… я не хотеть…

Ханна ничего не слышала. Она опять с криком набросилась на него.

Исайя, пятясь, выскочил в холл. Он смутно сознавал, что к ним спешат люди. Он не смел оказать сопротивление. За все годы, прожитые в рабстве, он заучил: если раб прикоснется к белой женщине с плантации, его повесят. Исайю охватил ужас, он бросился бежать. Ханна преследовала его, молотя по его спине подсвечником. Оказавшись у парадной двери, Исайя распахнул ее и выбежал вон.

Андре и Бесс схватили Ханну, выскочившую за дверь, и крепко держали ее, а она боролась и вырывалась, крича вслед убегающему рабу:

– Я убью тебя! Я убью тебя!

– Дорогая Ханна, – проговорил Андре, – успокойтесь! Ради Бога, что такое он сделал? Mon Dieu!

– Детка, – сказала Бесс, – не забывать о своем положении. Брать себя в руки, ну!

Постепенно Ханна начала успокаиваться. И только тогда она заметила лошадь, привязанную к коновязи, и какого-то человека, стоящего у подножия лестницы в полном недоумении.

Ханна плакала, – говорить она не могла.

Сквозь слезы она видела, как незнакомец подошел к ней и откашлялся.

– Вы миссис Ханна Вернер?

– Да, это миссис Ханна Вернер, – раздраженно ответил Андре. – В чем дело? Разве вы не видите…

– Письмо. У меня письмо для миссис Ханны Вернер.

– Дайте-ка его сюда. – Андре взял письмо, дал посыльному монету и сказал: – А теперь уезжайте.

Бесс увела рыдающую Ханну в дом.

– Ханна, подождите! – взволнованно воскликнул Андре. – Это… это, кажется, именно то, чего вы ждете.

Ханна попыталась сосредоточиться.

– Что такое?

– Письмо от Майкла!

Майкл! Майкл написал ей письмо! Выхватив письмо у Андре, Ханна вбежала в кабинет и дрожащими руками сломала печать.

«8 февраля 1719 г.

Моя любимая Ханна, – надеюсь, вы даруете мне привилегию называть вас любимой. С тех пор как я покинул Уильямсберг, вы постоянно присутствуете в моих мыслях и в моем сердце. Теперь я понял, что оставил вас себе на горе. Возможно, ваше сердце ожесточилось против меня из-за того, каким образом я вас оставил. Тогда мне казалось, что так будет лучше. Теперь я понимаю, что страшно ошибся.

За те месяцы, что я провел в Новом Орлеане, я понял свое сердце. Я люблю вас. Я не любил никакой другой женщины и никогда не полюблю. Мысль о том, что я, быть может, никогда больше не увижу вас, наполняет меня страданием, равно как и мысль о том, что вы, возможно, не пожелаете видеть меня.

Не буду докучать вам, моя любимая Ханна, подробным описанием моей здешней жизни. Достаточно сказать, что в ней нет ничего для меня привлекательного. Я жажду вернуться в «Малверн», к вам. Но вернусь я только в том случае, если таково будет ваше желание, если вы, спросив у своего сердца, поймете, что можете ответить мне любовью.

Это письмо я посылаю с торговым кораблем, который обогнет оконечность Флориды и пойдет вдоль побережья Каролины. Я не рискую посылать письмо сушей. Знаю, что в таком случае пройдет много времени, прежде чем оно попадет в ваши руки и ваш ответ дойдет до меня.

Я прошу вас быть моей любовью, умоляю стать моей женой. Я жду ответа от вас, мучаясь от нетерпения, ежедневно молясь, чтобы ответ оказался именно таким, на какой я надеюсь всем сердцем».

Сердце Ханны неистово билось, и она плакала, плакала от счастья; вся ее старательно выпестованная обида на Майкла растаяла от этих слов без следа.

Она встала и направилась к столу, уже начав мысленно составлять ответ, который пошлет Майклу сегодня же!

Но вдруг она остановилась, опомнившись. И схватилась за живот. Господи! А если Майкл, вернувшись, узнает, что в ней есть доля негритянской крови, что в его сыне будет негритянская кровь? Как он к этому отнесется? В голову ей пришел единственный ответ: он с отвращением отвернется от нее. Не важно, что он сильно ее любит, отнесется он к этому так же, как и всякий другой представитель южной знати.

Нужно что-то делать, пока не поздно!

Ханна подбежала к двери и распахнула ее. За дверью притаилась Дженни, Увидев Ханну, она повернулась, чтобы убежать, а на ее лице отразился страх.

– Дженни! Не дури, я не собираюсь тебя наказывать. Ступай найди Генри и скажи ему, чтобы шел сюда немедленно.

Оставив дверь открытой, Ханна принялась ходить взад-вперед по комнате в ожидании надсмотрщика; мысли ее путались, один план сменялся другим. Ей нужно сначала разобраться с Исайей, как это ни омерзительно, потом можно будет подумать о Сайласе Квинте.

Генри вошел незаметно.

– Да, миссис?

– Найди раба Леона и немедленно приведи сюда. Поскорее, Генри! Он, может быть, собирается сбежать. Убеди его, что я не сделаю ему ничего плохого.

После того как Генри ушел, Ханна опять принялась расхаживать по кабинету, охваченная нетерпеливым ожиданием. При этом она дважды перечитала письмо Майкла.

Когда появился Генри, ведя явно испуганного Исайю, молодая женщина с облегчением вздохнула и сказала, кивнув надсмотрщику:

– Оставь нас.

Тот с сомнением глянул на нее, потом с еще большим сомнением – на Исайю. Однако Ханна указала Генри на дверь, и он вышел.

– Исайя… – Она глубоко втянула воздух. – Я прошу прощения за свой поступок. Я… ну да ладно. Ты сказал, что убил моего отца в результате несчастного случая?

Исайя колебался, прежде чем ответить. Он действительно собирался бежать, но понимал, что шансов оторваться от погони будет больше, когда стемнеет. Теперь же вопрос этой белой женщины вселил в него некоторую надежду. Ясное дело, всей правды она не знает, ее мать, наверное, не рассказала ей, что Роберт Маккембридж застал его в тот момент, когда он намеревался изнасиловать его жену.

И он ответил:

– Да, миссис Вернер. Я быть беглый раб, и, как вы знать, Роберт Маккембридж спрятать меня. Я чуять, что охотники и собаки идти за мной и быть уже близко. Я брать нож для мяса из кухни и хотеть бежать. Роберт Маккембридж пытаться останавливать меня. Я так испугаться, как безумный, я бороться с ним. Он напарываться на нож и умирать. Я так горевать о нем и всегда горевать дальше.

Ханна внимательно смотрела на него, пытаясь понять из рассказа, что же произошло на самом деле. Она вспомнила, как сама испугалась в ту ночь, когда убежала от Стрича, вспомнила, что решила умереть, если ее вернут обратно, и поверила Исайе. Или, возможно, попыталась убедить себя в этом.

Она кивнула и отвернулась.

– Ладно. Даже если ты лжешь, все это дело прошлое. Но я не хочу, чтобы ты оставался на плантации! – Она быстро повернулась к нему. – Ты понял?

– Я понимать, миссис. Но мне нужно денег и быть свободным человеком. Если я не свободный человек с бумагами, меня выследить и…

– Да-да, – жестом оборвала его Ханна, – мы еще доберемся до этого. Сначала расскажи мне все, что ты рассказал Сайласу Квинту, слово в слово. – Она указала ему на стул у письменного стола, а сама села в кресло Малкольма.

Исайя говорил запинаясь, с трудом подыскивая нужные слова, чтобы передать свой разговор с Сайласом Квинтом; Ханна внимательно слушала.

Раб закончил, а она некоторое время молчала, покусывая губу. Когда же она заговорила, казалось, что она говорит сама с собой:

– Тогда об этом сможет рассказывать только Квинт, а его рассказы ничего не значат. Если не будет тебя, чтобы подтвердить его слова… – Она осеклась и посмотрела Исайе прямо в лицо. – Я дам тебе денег, их хватит, чтобы уехать отсюда далеко. А утром я съезжу в Уильямсберг и оформлю документы по закону. По этим документам ты будешь свободным человеком, и никто не сможет в этом усомниться. Ты больше не будешь рабом. Оставайся дома, пока я не вернусь из города. Я приду к тебе, когда стемнеет, будь готов уехать из «Малверна». Если ты пустишься в путь ночью, то к утру будешь далеко и вне опасности.

Исайя, который с трудом верил в такую удачу, сказал:

– Спасибо вам, миссис Вернер.

Ханна уже направилась к двери. Открыв ее, молодая женщина внимательно посмотрела на Исайю и сказала с угрозой:

– Слушай меня внимательно. Если ты нарушишь наш договор, если ты не уедешь из Виргинии, то сильно об этом пожалеешь! Это понятно?

Исайя закивал, однако взгляд его был устремлен не на Ханну, а куда-то за ее спину.

Она обернулась и увидела, что у двери стоит Генри. На лице его было написано удивление, рот раскрыт. Очевидно, он слышал ее последние слова.

– Я все объясню потом, Генри. Сейчас я очень устала.

Генри издал протестующий возглас, но Ханна жестом приказала ему молчать.

– Проследи, чтобы Исайя… проследи, чтобы Леон вернулся домой, а на завтра освободи его от полевых работ. Я уже сказала, что все объясню потом.

Совершенно сбитый с толку, не переставая качать головой, Генри увел Исайю.

Ханна действительно очень устала. Так устала, что даже письмо Майкла не могло поднять настроение. Живот казался ей непомерно тяжелым, а на плечи как будто навалилась огромная тяжесть. Глаза жгло так, словно под веки попали песчинки, кожа лихорадочно горела, а горло саднило – слишком много в этот день ей пришлось кричать.

Молодая женщина огляделась. Поблизости никого не было. И служанки, и даже Бесс и Андре покинули ее. Ханна раскрыла рот, чтобы позвать кого-нибудь, но тут же раздумала и тихонько засмеялась над собой. Неудивительно, что все ее избегают. Не так давно она вела себя как сумасшедшая. Если она опять закричит, слуги, чего доброго, вообще убегут в лес.

Она с трудом поднялась по лестнице в свою комнату, сняла часть одежды и упала поперек кровати. Вскоре она погрузилась в беспокойный сон.

Сновидения были беспорядочны – это были кошмары, в которых сверкали ножи, лилась кровь, ржали черные кони, и неизменно на этом мрачном фоне маячило лицо Майкла, и губы его повторяли снова и снова одно и то же: «Черный ублюдок! Черный ублюдок!»

Раза два она слышала сквозь сон чьи-то успокаивающие голоса и чувствовала приятное прикосновение холодной влажной ткани к своему горячему лбу.