Некоторое время я хранил молчание.
      - Ларри, - сказал я наконец, - правы я или вы, это неважно, в любом случае я должен пойти на Нан-Матал. Пойдете вы вместе со мной, Ларри?
      - Гудвин, - ответил он, - я пойду, не сомневайтесь. Меня все это заинтриговало не меньше вас. Если нам не встретится на пути "Дельфин", я ваш, с потрохами. Я оставлю на Понапе записку, если они решат искать меня. Если они сообщат о моей смерти через некоторое время - всем это будет до лампочки. Так что все в порядке. Только вот что, старина, послушайтесь меня: не забивайте себе голову всерьез этой историей, так и свихнуться недолго, уверяю вас.
      И снова радость от сознания, что со мной пойдет Ларри О'Киф, была так велика, что я позабыл рассердиться.
      ГЛАВА ю ЛУННАЯ ЗАВОДЬ
      Мы заметили появившегося на "Суварне" да Косту лишь когда он, похлопав меня по руке, прервал наш разговор.
      - Доктора Гудвин, - сказал он, - могу я повидать вас в моя каюта, сайр?
      Ну вот, наконец-то он заговорил! Я пошел за ним следом.
      - Доктора, - сказал он, когда мы вошли в его каюту, - оченна странная вещь приключилась с Олафа. Оченна странный. И туземцы на Понапе, они за недавнее время оченна много беспокоиться. Я ничего не знай, зачем они боятся, ничего.
      Снова это быстрое крестное знамение.
      - Но вот что я вам хотеть рассказывай. Прошлый месяц один человек, русский, пришел ко мне из Раналоа. Он доктора, такая же, как вы. Его было звать Маракинофф. Я привозить его на Понапе, и эти туземцы, они не хотеть возить его на Нан-Матал, куда он хотеть ехать... нет, не хотеть. Так я возить его. Мы покидать в его лодка оченна много всякий крепко завязанный инструмент. Я покидать его там вместе с лодка и едой. Он мне говорить, ничего не надо никому говорить, и совсем ничего мне не заплатить. Но вы друг, и Олафа вы помогать оченна сильно, так что вам я говорить, сайр.
      - Ты ничего больше не знаешь, да Коста? - спросил я. - Ты ничего не слышал о другой экспедиции?
      - Нет, - он лихорадочно затряс головой. - Ничего больше.
      - Ты не слышал такого имени - Трокмартин, когда был на Понапе? - не отставал я.
      - Нет, - отвечая, он смотрел мне прямо в глаза, но бледность опять поползла у него по лицу.
      Я не вполне поверил искренности его ответа. Но если он знал больше, чем сказал, почему он боялся говорить? Мое беспокойство все усиливалось, и я попытался' отвлечься, отправившись поболтать с Ларри.
      - О, эти русские, - сказал он. - Да, они могут быть чертовски милы или чертовски... совсем наоборот. Будем надеяться, что удастся познакомиться с ним прежде, чем покажется "Дельфин".
      Следующим утром мы без приключений добрались до Понапе, и уже к полудню "Суварна" и "Брунгильда" встали на якорь в гавани. Я не буду описывать возбуждение и неприкрытый страх, охвативший туземцев, когда мы стали искать носильщиков и рабочих себе на подмогу. Достаточно сказать, что никакие денежные посулы не смогли склонить ни одного из них пойти на Нан-Матал. И никто не сказал, почему он отказывается.
      В конце концов было решено, что "Брунгильда" останется под присмотром полукровки-китайца; оба - и да Коста, и Халдриксон - хорошо знали его как человека, которому можно доверять. Мы доверху нагрузили баркас с "Брунгильды" моими инструментами и едой, а также лагерным снаряжением.
      "Суварна" доставила нас в гавань Металанима. Когда под нами в глубине воды показались верхушки древних морских дамб и сквозь мангровые заросли замаячили островные руины, "Суварна", оставив нас на расстоянии не более мили от берега, отправилась обратно.
      Халдриксон взял на себя управление маленьким парусом нашего баркаса, Ларри сел за руль; обогнув чудовищной высоты стену, уходящую глубоко под воду, мы в конце концов нашли вход в канал, помеченный на карте Трокмартина как разделяющий "хмурящийся" Нан-Танах и его островок-спутник - Тау. Этот канал прямым ходом должен был вывести нас к воротам и таинственному месту, находящемуся за ними.
      Как только мы попали в канал, нас со всех сторон охватила тишина; и тишина столь напряженная, столь... я бы сказал, весомая, что казалась вполне материальной: враждебная тишина, которая обволакивала и душила, и в то же время казалось, что она стоит где-то рядом, отдельно от нас - словно живое существо.
      Полное безмолвие! Как будто миллионы живых людей с грохочущим топотом прошествовали к могиле и скрылись в ней, может быть, вам покажется мое сравнение парадоксальным, но я хочу подчеркнуть, что такое безмолвие наступает после того, как жизнь навсегда покидает какое-нибудь место...
      Однажды мне довелось испытать нечто подобное, стоя в комнатке в глубине Великой Египетской пирамиды, но не в такой сильной степени, как сейчас.
      Ларри тоже что-то почувствовал и вопросительно поглядывал на меня. Олаф, сидевший на носу баркаса, пристально вглядывался вперед, голубые глаза снова отсвечивали ледяным блеском; если он и заметил что-то необычное, то не подавал виду.
      С левой стороны канала поднимались стены, сложенные из черных базальтовых блоков: циклопические сооружения возвышались над нашими головами футов на пятьдесят, если не больше. То тут, то там в стенах виднелись проломы, вызванные затоплением и оседанием их фундаментов.
      Прямо перед собой мы увидели разросшиеся и заполонившие весь канал заросли ризофоры. Справа по ходу движения нашего баркаса проскользнули не такие высокие стены островка Тау. мрачные камни, отполированные и ограненные с математической точностью, вызвавшей во мне смутное ощущение благоговейного преклонения перед их создателями. Сквозь проломы в стенах я мимоходом разглядел угрюмые руины и поверженные наземь каменные глыбы - казалось, что, затаившись, они со скрытой угрозой наблюдают за нашим продвижением вдоль какала.
      Где-то там, невидимые взору, находились семь шаров, наполнявшие заводь жизненной силой.
      Но вот мы очутились среди мангровых зарослей и, спустив парус, вся наша троица принялась тянуть и толкать баркас, продираясь сквозь путаницу корней и ветвей ризофоры. Казалось, что шум, вызванный нашим передвижением, оскверняет эту страшную тишину, и от старинных крепостных стен шло осуждающее... и странно зловещее бормотание.
      Наконец мы выбрались из зарослей на небольшое открытое пространство темной непрозрачной воды.
      Прямо перед нами высились входные ворота Нан-Танаха: гигантские, наполовину обвалившиеся, невероятно старые. Глядя на сильно пострадавший от времени портал, я думал о живших на заре земной истории мужчинах и женщинах, которые когда-то проходили через него. Ворота выглядели баснословно древними - такими старыми, что казалось, будто тяжесть их лет словно свинцовый груз давит на глаза людей, которые смотрят на них... и все-таки, я отчетливо ощущал в них подспудно затаившиеся угрозу и вызов.
      По ту сторону входных ворот начинался ряд чудовищной величины базальтовых плит: в самом деле, будто бы какая-то лестница для великанов, и с каждой стороны лестничный марш сопровождали высокие стены - те самые, по которым Двеллер уводил свои жертвы. Мы молчали, как воды в рот набрав, пока протаскивали по мелководью баркас к полузатопленному пирсу. А когда мы наконец заговорили, выяснилось, что переговариваемся мы почему-то шепотом.
      - Что дальше? - спросил Ларри.
      - Я думаю, надо сначала осмотреться, - ответил я ему таким же тихим голосом. - Давайте залезем на эту стену и посмотрим с нее. С такой высоты вся местность будет видна, как на ладони.
      Халдриксон кивнул, глаза его оживленно заблестели. С величайшим трудом мы забрались наверх по разломам базальтовых блоков.
      С южной и с восточной сторон, напоминая детские игрушечные кубики, разбросанные посреди сапфирового моря, лежали десятки островов, и ни один из них не занимал более двух квадратных миль морской поверхности; каждый островок представлял собой почти совершенную математическую фигуру, квадрат или прямоугольник, со всех сторон огороженный стенами, которые защищали его с моря.
      И ни на одном из этих островков не было видно никаких признаков жизни. Только вдалеке с криками носились чайки, пикируя в голубые волны, да несколько больших птиц там и сям парили высоко в небе.
      Мы перевели взгляды на лежащий под нами островок. По моим приблизительным оценкам он занимал около трех четвертей квадратной мили. Со всех сторон его окружали стены дамбы. Мы видели под собой громаднейший открытый куб с базальтовыми стенками, внутри которого, вложенные один в другой, располагались еще два открытых куба поменьше.
      Огороженное пространство между стенками первого и второго куба было вымощено каменными плитами; то тут, то там виднелись разбитые колонны и длинные каменные скамейки. Гибискус, деревца алоэ и кучки низкорослого кустарника нашли себе здесь пристанище, но, казалось, что их присутствие еще больше усиливает впечатление заброшенности и безжизненности этого места.
      - Интересно, где может быть русский? - спросил Ларри.
      Я пожал плечами. Островок выглядел абсолютно пустым. Ушел Маракинов сам... или его тоже забрал Двеллер? Что бы ни произошло, ни на лежащем под нами острове, ни на каком другом - в пределах нашей видимости - не было видно никаких следов пребывания человека. Мы с трудом слезли по боковой стене подворотни. Олаф с тоской поглядел на меня.
      - Мы начинаем поиски, Олаф, - сказал я. - И первым делом, Ларри, давайте поищем, нет ли тут в самом деле серого камня. Потом мы разобьем лагерь и, пока я распаковываю вещи, вы с Олафом обследуете остров. Это не займет много времени.
      Ларри бросил взгляд на свой пистолет и усмехнулся.
      - Веди, Макдуф! - сказал он.
      Поднявшись по ступеням до самого верха, мы прошли через внутренние дворики и попали на центральную площадь. Не скрою, что к снедающему меня огню научного рвения и любознательности подмешивалась боязнь, вдруг предположения О'Кифа окажутся справедливыми.
      Найдем ли мы движущуюся плиту, и, если найдем, будет ли она такова, как ее описывал Трокмартин?
      Если да, тогда даже Ларри вынужден будет признать, что существует нечто, не объясняющееся присутствием газа и светящихся испарений. И тем самым эта необычайная история пройдет свой первый этап проверки.
      А если нет?
      Не успел я так подумать, как прямо перед собой увидел подернутую легчайшим серым налетом, несколько отличающим ее от соседних базальтовых блоков, Лунную дверь!
      Ошибиться было невозможно. Вне всякого сомнения, именно про это место рассказывал мне Трокмартин, именно отсюда появлялось, восхищая своим великолепием и поражая смертельным страхом, призрачное видение, которое он называл Двеллером. У подножия плиты находилось углубление, по виду напоминавшее плоскую широкую чашу; по ее полированной поверхности (как утверждал мой пропавший друг) двигалась, проворачиваясь, открывающаяся дверь.
      Что представляла собой эта дверь... более загадочная, чем пресловутый сфинкс? Куда она вела?
      Какую тайну скрывала за собой гладкая каменная глыба, чья леденящая сердце мертвенная бледность наводила на мысль о невероятно старых, древних туннелях, уводящих в глубь времен - туда, где открываются чуждые человеческому оку невообразимые пейзажи. Эта тайна уже стоила миру земной науки выдающегося ума Трокмартина... так же, как сам Трокмартин заплатил за нее теми, кого любил.
      Эта тайна привела сюда меня в поисках Трокмартина... и тень этой же тайны легла на душу норвежца Олафа Халдриксона и тех тысяч и тысяч людей как я теперь догадывался! - которые исчезли, соприкоснувшись с ней, и унесли навсегда с собой неразгаданную загадку.
      Что лежало за камнем?
      Я неуверенно протянул руку и прикоснулся к плите. Легкая дрожь пробежала по пальцам и дальше - по всей руке; странно незнакомое и странно неприятное ощущение - как будто я дотронулся до наэлектризованного предмета, содержащего помимо прочего еще и субстанцию холода. Глядя на меня, О'Киф проделал то же самое. Как только ладонь его легла на камень, лицо ирландца изумленно вытянулось.
      - Это та самая дверь? - спросил он.
      Я кивнул.
      Ларри тихонько присвистнул и показал куда-то наверх, на вершину серого камня. Проследив за движением его руки, я увидел наверху, с каждой стороны лунной двери, две плавно очерченные шишечки, возможно, около фута в диаметре.
      - Ключи, открывающие лунную дверь, - сказал я.
      - Хорошо бы посмотреть, как они работают, - ответил Ларри. - Если получится, конечно, - добавил он.
      - До восхода луны мы все равно ничего не сможем сделать, - ответил я. И у нас совсем не так много времени, чтобы все приготовить до ее появления. Пошли!
      Немного погодя мы уже возились около нашей лодки. Разгрузив ее, мы установили палатку, и, поскольку до захода солнца оставалось совсем мало времени, я велел всем оставить меня и заняться обследованием острова. Ларри и Олаф ушли вместе, а я принялся распаковывать привезенное с собой оборудование.
      Прежде всего я достал приобретенные мною в Сиднее два беккерелевских лучевых конденсора. Кснденсорные линзы, как известно, способны собирать и усиливать во много раз любой свет, направленный на них. Я уже с большим успехом пользовался этой системой, занимаясь спектроскопическим анализом светящихся испарений, и знал о блестящих результатах, полученных в Йеркской Обсерватории: с помощью этих конденсоров удалось сфокусировать рассеянное излучение газовых туманностей и определить их спектральный состав.
      Если я в принципе правильно представлял себе механизм действия серой плиты, то можно было не сомневаться, что сегодня, когда прошло всего несколько дней после полнолуния, мы сможем без значительных усилий получить достаточно яркий световой поток, направить его на выпуклости-ключи и открыть дверь. И поскольку потоки лучей, проходящих через семь шаров, описанных Трокмартином, были бы слишком слабы, чтобы напитать энергией заводь, то мы могли бы войти в зал, не опасаясь нечаянной встречи с ее жильцом, проделать необходимые наблюдения и удалиться, прежде чем лунный свет ослабнет настолько, что, даже будучи усиленным с помощью конденсоров, перейдет нижний порог яркости, который необходим, чтобы удерживать дверь открытой.
      Я взял с собой также маленький спектроскоп и еще кое-какие приборы, необходимые для анализа некоторых световых явлений и для определения состава металлов и жидкостей. И уж, разумеется, я не забыл положить рядом мою сумочку с медикаментами на случай оказания первой помощи.
      Не успел я все проверить и привести в порядок, как появились О'Киф и Халдриксон. Они рассказали, что обнаружили следы лагерной стоянки по крайней мере десятидневной давности рядом с северной стеной внешнего двора, и все никаких других признаков, что на Нан-Танахе кроме нас еще кто-то есть!
      Мы приготовили ужин и поели, перекидываясь отдельными словами, преимущественно же хранили молчание. Даже жизнерадостный Ларри заметно приутих; я неоднократно видел, как он вытаскивал свой пистолет и внимательно его разглядывал. Ирландец был серьезен, как никогда на моей памяти.
      Вдруг он зашел в палатку, повозился там немного и вынес еще один револьвер, который, как он сказал, ему дал да Коста, и полдесятка патронных обойм.
      Ларри вручил оружие Олафу.
      Наконец просветлела юго-восточная часть неба, возвестив восход луны. Я схватил свои инструменты и медицинскую сумочку; Ларри и Олаф взвалили на спины по короткой лесенке (которые я не забыл привезти). Подсвечивая себе дорогу электрическими фонарями, мы поднялись по громадным ступеням, пересекли внутренние дворики и остановились перед серым камнем.
      К этому времени луна уже поднялась, и ее косые лучи полностью осветили плиту. Я увидел, как слабые фосфоресцирующие блики побежали по ее поверхности... но такие слабые, что я не мог бы поручиться за достоверность моего наблюдения.
      Лесенки разместили по обеим сторонам плиты.
      Олафа я отрядил стоять перед плитой и наблюдать за появлением первых признаков ее открытия., если оно произойдет, конечно. Беккерелевские системы я поместил внутри трехдюймовых треножников, на ножки которых я предварительно надел резиновые присоски, дабы они крепче держались на камне.
      Забравшись по лестнице наверх, я укрепил один конденсор над шишечкой и оставил рядом Ларри в качестве наблюдателя. Затем, быстро спустившись и так же быстро взобравшись по второй лесенке, подобным же образом установил второй конденсор. Все заняли выжидательные позиции: мы с Ларри сидели, как петухи на насесте, подле конденсоров, Олаф не отрывал от плиты глаз. Так началось наше ночное бдение.
      Внезапно Ларри с удивлением вскрикнул:
      - Эге, над камнем засветились семь маленьких огоньков!
      Но я уже и сам увидел под ставшими серебристо-глянцевыми линзами моего конденсора пляшущие огоньки. Очень быстро лучи, прошедшие через систему, начали набирать силу и яркость, и, когда они усилились в достаточной степени, то из сумрака выскочили семь маленьких кружков, сверкающих ярким, словно звездочки, светом, и окруженные причудливым... как... как свернувшееся молоко - вот лучшее определение, которое я могу подобрать, излучением, совершенно неизвестным и непонятным мне.
      Внизу под ногами я услышал слабый, похожий на вздох шорох, и затем голос Халдриксона:
      - Она открывается... камень поворачивается.
      Я лихорадочно полез вниз по лестнице.
      Снова послышался голос Олафа:
      - Этот камень... он открылся.
      И затем раздался дикий крик, нет - вопль, полный слепой ярости и отчаяния, жалости и гнева...
      Послышался быстрый топот ног, бегущих через стену.
      Я спустился на землю. Лунная дверь была широко раскрыта, и, мельком заглянув в нее, я увидел коридор, наполненный слабым, похожим на предрассветную дымку призрачно-жемчужным свечением. Но Олафа нигде не было видно. Пока я стоял, переводя дыхание, раздался резкий треск винтовочного выстрела; линза конденсора, рядом с которым сидел Ларри, разлетелась вдребезги на мелкие кусочки.
      Ларри быстро соскочил на землю; один, другой раз прорезали темноту вспышки выстрела из его пистолета.
      И Лунная дверь начала медленно поворачиваться, постепенно возвращаясь на прежнее место.
      Я бросился к закрывающемуся камню с дикой мыслью удержать дверь открытой. Упираясь в нее руками, я услышал, как за спиной у меня раздалось рычание и посыпались проклятия. Какой-то человек, набросившись на Ларри, схватил ирландца за горло.
      Зашатавшись под натиском его тела, Ларри взмахнул руками, пытаясь сохранить равновесие на покатом крае чашеобразной впадины у подножия плиты; подскользнувшись на полированной поверхности, он упал и полетел кувырком вместе с нападавшим, брыкаясь и отбиваясь, через сужающуюся щель прямиком в туннель.
      Позабыв про все на свете, я кинулся ему на помощь. Уже в прыжке я почувствовал, как закрывающаяся дверь задела меня за бок. Я успел заметить, как Ларри замахнулся кулаком и нанес сокрушительный удар по черепу повисшего на нем человека. Тот дернулся и затих; Ларри стоял, покачиваясь, на нетвердых ногах. Содрогнувшись, я услышал зловещий шорох и резко обернулся, словно меня развернула чья-то гигантская рука.
      В конце коридора больше уже не виднелась залитая лунным светом площадь Нан-Танаха и стоящие там развалины. Его перегораживала твердая глыба мерцающего камня. Лунная дверь закрылась!
      Спотыкаясь, Ларри сделал несколько неверных шагов, направляясь к преграде, отрезавшей нас от внешнего мира. Мы не увидели ни малейшего признака соединения плиты со светящимися стенами - плита вошла в проем так плотно, словно была частью мозаики.
      - Классно сработано, - сказал Ларри. - Но если сюда можно войти, значит, отсюда можно и выйти. Как говорится - за что боролись, на то и напоролись. В любом случае, док, тут тепло, светло и мухи не кусают - так о чем же пока беспокоиться?
      Он весело улыбнулся мне. Человек, лежащий на полу, застонал; Ларри присел рядом с ним.
      - Маракинов! - вскрикнул он.
      При этом восклицании человек зашевелился, повернувшись таким образом, что я смог увидеть его лицо. Определенно, это был русский, и столь же определенно его значительная внешность с ярко выраженным интеллектом на лице говорила о том, что это профессор.
      Широкие густые брови, чрезмерно развитые массивные надбровья, крупный породистый нос, вытянутые в ниточку губы, по которым угадывался жесткий нрав, и решительно выдвинутая нижняя челюсть с черной остроконечной бородкой - все это свидетельствовало о том, что перед нами личность далеко не ординарная.
      - А кого еще тут можно встретить? - сказал Ларри, врываясь в мои мысли. - Должно быть, он все время следил за нами из подземелья Хау-те-лур.
      Ларри с профессиональной ловкостью обшарил тело русского профессора, затем выпрямился, протягивая мне два внушительного вида магазина патронов и нож.
      - Я попал ему в предплечье, - сказал он. - Пуля задела только мякоть руки, но это заставило его выронить ружье. Неплохой арсенальчик у нашего маленького русского профессора, а?
      Я раскрыл свою медицинскую сумку. Мне тоже рана показалась довольно легкой. Ларри стоял рядом, глядя, как я перебинтовываю руку раненого.
      - Вы захватили с собой еще один конденсор? - внезапно спросил он. - И как вы считаете, Олаф сможет разобраться, как им пользоваться?
      - Ларри, - ответил я, - Олаф не там, где вы думаете., он где-то здесь.
      У Ларри отвисла челюсть.
      - Какого черта... Что. вы говорите? - прошептал он.
      - Вы что, не слышали, как он истошно закричал, когда открылся камень?
      - Нет, конечно же, я слышал, как он завопил, - сказал Ларри, - но я не понял, что произошло. И тут эта дикая зверюга накинулась на меня.. - Он помолчал, глаза его расширились. - Куда пошел Олаф? - быстро спросил он.
      Я показал на слабо освещенный проход.
      - Тут только одна дорога, - ответил я.
      - Приглядывайте получше за этой птичкой, - прошипел Ларри, кивнув на Маракинова, вскочил на свои длинные ноги и, с пистолетом в руках, побежал вдоль туннеля.
      Я опустил взгляд на русского. Он лежал с открытыми глазами, протягивая ко мне руку. Я помог ему подняться на ноги.
      - Я все слышал, - сказал он. - Мы пойдем за ними и побыстрее. Если бы вы взяли мне руку, я все-таки... в сотрясении, йес!
      Я молча обхватил его за плечи, и мы двинулись по коридору следом за O'Кифом. Маракинов тяжело дышал, навалившись на меня всем телом, изо всех сил стараясь двигаться как можно быстрее.
      Пока мы шли, я торопливо разглядывал светящиеся стены туннеля. Складывалось такое впечатление, будто свет исходит не от их гладкой, словно полированной поверхности, а откуда-то из глубины, придавая стенам иллюзорную глубину и объемность; каким-то необъяснимым способом создавался стереоскопический эффект. Проход круто повернул, некоторое время мы шли прямо, потом снова повернули... Вдруг меня осенило, что туннель освещался излучением крошечных точек, спрятанных глубоко в камне: они служили источником светящейся пульсирующей волны, которая потом распространялась дальше по всей полированной поверхности.
      Где-то впереди послышался крик Ларри: "Олаф!" Я половчее подхватил Маракинова, и мы прибавили шагу. До конца туннеля оставалось совсем немного: впереди виднелась высокая арка и исходящее оттуда неяркое переливчатое сияние. Мне оно показалось похожим на туманную дымку, сквозь которую просвечивает радуга.
      Наконец мы дотащились до конца туннеля, и я заглянул в зал, как будто перенесенный сюда из сказочного дворца короля Джинов, что находится за волшебной горой Каф[Гора Каф (или Кох), по арабским легендам, находится у крайнего предела земли, за ней начинается царство сказочных духов-джиннов].
      Передо мной стоял О'Киф, а шагах в десяти поодаль - Халдриксон, что-то крепко прижимая к груди. Ноги норвежца упирались в самый край покатого бортика, сделанного из сияющего серебристым светом камня, который обегал кругом голубой заводи.
      На заводь, напоминающую огромный голубой глаз, уставившийся в потолок, сверху падали семь призрачно мерцающих столбов света: один из них был аметистового цвета, другой - розовый, третий - белый, четвертый - голубой, и еще три - изумрудного, серебряного и янтарного цветов. Все они опирались на лазурную поверхность заводи, и я знал, что это и есть те самые потоки излучения, внутри которых обретал свое существование Двеллер... но сейчас я видел только бледное подобие великолепной картины, какая предстала бы перед нами в дни полнолуния.
      Халдриксон наклонился и положил на мерцающий серебристый бортик предмет, находившийся у него в руках. Я увидел, что это было тельце ребенка.
      Бережно и осторожно положил он его на край заводи, перегнулся через бортик и сунул в воду руку.
      В тот же миг он с диким воплем отдернул руку, задев при этом лежавшее перед ним маленькое тельце. В считанные доли секунды оно соскользнуло по краю заводи и упало в голубую воду.
      Халдриксон, сжав кулаки, перевалился через бортик, до локтей погрузив руки в воду... и из его губ исторгся протяжный, хватающий за сердце вопль ярости и боли, в котором, казалось, не оставалось ничего человеческого.
      Сразу вслед за ним прозвучал крик Маракинова.
      - Держите его! - заорал русский. - Тяни его обратно! Быстро!
      Он кинулся вперед, но не успел еще Маракинов преодолеть и половины расстояния, как О'Киф, опередив его прыжком, поймал норвежца за плечи и опрокинул его навзничь. Халдриксон остался лежать на полу, издавая хриплые всхлипывания и стоны.
      Подбегая к заводи вслед за Маракиновым, я увидел, как Ларри наклонился над бортиком и, отшатнувшись, прикрыл глаза трясущейся рукой; увидел, как русский тоже пристально посмотрел туда, и в его холодных глазах появилась невыразимая жалость.
      Заглянув в Лунную Заводь, я увидел там погружающуюся в воду маленькую девчушку, чье неподвижное мертвое лицо и застывшие, полные ужаса глаза были обращены прямо на меня... и медленно, медленно опускаясь вниз, она исчезла! И я понял, что то была Фрида, любимая Yndling Олафа.
      Но где была ее мать и где Олаф нашел свое дитя?
      Русский первым нарушил молчание.
      - У вас там есть нитроглицерин, а? - спросил он, показывая на мою медицинскую сумочку, которую я бессознательно захватил с собой и крепко прижимал к груди, пока мы совершали свой безумный рейд по коридору.
      Я утвердительно кивнул и достал лекарство.
      - Шприц, - коротко скомандовал русский; я подал ему шприц. Набрав в него одну сотую грана нитроглицерина, он наклонился над Халдриксоном.
      Маракинов закатал рукав норвежцу до середины предплечья. Руки моряка отливали неестественной полупрозрачной белизной - точно так же выглядела грудь Трокмартина в том месте, где ее коснулось щупальце Двеллера; ладони тоже покрывала белизна, чем-то напоминавшая редчайшей красоты жемчужину. Выше границы, отделяющей живую плоть от неестественно белого тела, Маракинов ввел иглу.
      - Ему потребуется сделать все, что может его сердце, - сказал он мне.
      Затем русский залез в пояс, обвязанный у него вокруг талии, и вытащил оттуда маленький плоский флакон. Мне показалось, что он сделан из свинца.
      Открыв флакон, Маракинов несколько раз капнул его содержимым поочередно на обе руки норвежца.
      Жидкость засверкала и моментально начала растекаться по коже, точно так же, как это происходит, если капнуть на воду маслом или бензином - только гораздо быстрее. Разлившаяся по коже жидкость покрыла мраморное тело тонкой искрящейся пленкой, слабые струйки пара поднялись над руками Халдриксона. Могучая грудь норвежца с трудом, словно в агонии, начала подниматься и опускаться.
      Руки сжались в кулаки. Русский, увидев это, удовлетворенно хмыкнул и капнул еще немного жидкости, затем, внимательно приглядевшись, снова хмыкнул и распрямился.
      Затрудненное дыхание Халдриксона перешло в нормальное, голова опустилась на колени Ларри, белизна постепенно уходила из рук и ладоней.
      Маракинов поднялся и задумчиво, почти снисходительно поглядел на нас.
      - Он будет в полном порядке за пять минут, - сказал он. - Я знаю. Я так плачу за тот выстрел от меня, и также еще потому, что мы будем нуждаться им. Йес! - Он повернулся к Ларри. - Вы имеете хороший удар, мой юный друг, совсем как мул, когда лягает, - сказал Маракинов. - Какойто раз вы отплатите мне за это тоже, а? - Он ухмыльнулся.
      Выражение лица у него, впрочем, было не очень-то убежденное. Ларри насмешливо глянул на него.
      - Вы, конечно, Маракинов? - сказал ирландец.
      Русский кивнул, ничем не выражая удивления, что его признали.
      - А вы? - спросил он.
      - Лейтенант О'Киф, Королевские воздушные силы, - ответил Ларри, отдавая честь. - А этот джентльмен - доктор Уолтер Т. Гудвин.
      Лицо Маракинова просияло.
      - Американский ботаник? - осведомился он.
      Я кивнул.
      - Ах, - страстно сказал Маракинов, - но это очень удачно. Я давно мечтал, чтобы познакомиться с вами. Ваши работы для американца очень выдающиеся, я даже удивляюсь. Но вы ошибаетесь с вашей теорией развития покрытосеменных из Cycadeoidea dacotensis. Да-да, все неправильно...
      Я принялся горячо возражать ему, отлично зная, что умозаключения, полученные из рассмотрения первобытных Cycadeoidea, явились моим величайшим достижением. Но тут, достаточно грубо, вмешался Ларри.
      - Послушайте, - зашипел он на нас, - вы что, совсем обалдели? Не могли найти другого места и времени, чтобы устроить научную перепалку? Англосеменные[Здесь непереводимая игра слов: в английском языке покрытосеменные звучит почти как англосеменные (Angiospermae). ]? воскликнул Ларри. - Черт знает что такое!
      Маракинов снова обернулся к нему с тем же вызывающим раздражение снисходительным видом.
      - У вас нет научного мышления, мой юный друг, - сказал он. - Удар - это да! Но так может и мул. Вам следует записать себе на лбу, что важны факты, и только факты: ни вы, ни я, ни этот человек, - он показал на Халдриксона, - с его печалями. Только факты, и ничего кроме фактов - вот то, что не подлежит никакому сомнению. Ну, что же, - обратился ко мне Маракинов, - пожалуй, в другой раз..