– Пойдем наверх, Билли, – сказала Джессика. – Мы открыли второй этаж восточного крыла для тебя и Агнес, и, конечно, Мосс, когда вернется домой, тоже станет жить там. Надеюсь, тебе понравится, как я обставила твою комнату.
      Здесь уже чувствовалась рука Джессики. Стены пастельных тонов, вазы со свежими цветами, мебель, не такая тяжеловесная, как внизу, а легкая, изящная. Спальня Билли казалась гораздо большей, чем весь нижний этаж дома на Элм-стрит. Стены обтянуты мягким светло-зеленым матовым шелком, тогда как для гардин и покрывала на кровати выбраны розовые и золотистые тона. Роскошный ковер с нежным зеленовато-бежевым рисунком заглушал шаги.
      – Какой большой дом, – удивленно сказала Билли. – В шесть раз больше нашего дома в Филадельфии. Вы ведь не пытаетесь содержать его одна, не так ли?
      – О, конечно, нет! Один только розовый сад поглотил бы все мои силы, – тихо засмеялась Джессика. – Есть Карлос, которого ты уже видела. Он водит машину, помогает по дому. Он женат на Тите, нашей кухарке, закупает провизию и выполняет другие ее поручения. Кроме Титы, есть еще две-три молоденьких мексиканки, которые приходят делать уборку и стирать. У нас работают и конюхи, и, конечно, Джулио, наш садовник. С тех пор как Амелия – сестра Мосса, ты знаешь, – уехала в Англию, мне недостает женского общества. А теперь, когда приехали ты и твоя мама, я просто в восторге. Я хочу, чтобы мы стали друзьями, Билли. Более того, мне бы хотелось, чтобы ты привыкла думать обо мне как о своей второй матери, если это возможно.
      Билли была так тронута, что и сама не заметила, как преодолела робость и шагнула навстречу Джессике, сразу же оказавшись в ее объятиях.
      – Мосс очень любит вас, – прошептала она, – и я знаю, что тоже полюблю.
      Первые дни в Санбридже Билли почти не выходила из своей комнаты. Устойчивая кровать не совершила приписываемого ей чуда. Большую часть дня Билли продолжала мучиться на грани тошноты, а когда ее терзала рвота, она была слишком изнурена, чтобы покидать спальню. Джессика хлопотала и суетилась вокруг. Никогда прежде Билли не чувствовала себя более любимой, чем любила ее добросердечная седая свекровь, проводившая с нею часы напролет, лишь бы она, Билли, не чувствовала себя одиноко. Мать Мосса оказалась такой доброй, нежной и внимательной. В те дни Билли редко видела Агнес, навещавшую ее только утром и вечером, когда потчевала ее своими наблюдениями относительно Санбриджа. Агнес была очень занята, все свое время посвящая изучению подробностей быта и домашнего уклада Коулмэнов и истории их семьи.
      Однажды утром, когда Билли сидела с Агнес за чашкой чая, дочь поделилась с матерью о том, как заботлива Джессика, как бережно к ней относится.
      – Ну, еще бы, – спокойно констатировала Агнес, теребя неизменную нитку жемчуга. – Ведь ты все-таки дашь жизнь ее первому внуку.
      Билли заморгала и пристально посмотрела на мать. Это же будет первый внук и для нее.
      – О, я знаю, о чем ты сейчас думаешь, Билли, и ты ошибаешься. Я очень рада будущему малышу и беспокоюсь о тебе. Просто… Ну, понимаешь, я гораздо моложе Джессики. Я еще не совсем привыкла к мысли, что стану бабушкой. Мне кажется, будто перед нами открывается совершенно новый мир, и полна решимости исследовать его. Ты ведь это понимаешь, правда, дорогая? Кроме того, мне не следует оставаться слишком эгоистичной. У меня всегда была такая замечательная дочка, а Джессике в этом отношении с Амелией не повезло. Ты никогда не причиняла мне тревог и неприятностей, а, насколько мне известно, сестра Мосса росла настоящей мегерой, непослушной и строптивой с рождения. Конечно, такая дочь не может быть наградой для матери.
      – Но Джессика очень любит Амелию!
      – Разумеется, любит – ведь Амелия ее дочь. Однако, как мне стало ясно, Амелия сбежала в Англию больше из-за каких-то подозрительных неурядиц, чем ради показного патриотизма. И потом, – добавила Агнес, понизив голос, – все мы знаем, какого сорта девушки идут в армию, так ведь?
      – Амелия не сбежала в Англию, мама, ее туда направили, – сказала Билли. – Она вступила в женский армейский корпус здесь, в Техасе, а этот корпус очень нужен на войне. Надеюсь, ты никогда не обидишь Джессику, высказав такие недостойные предположения.
      Агнес перебила ее, быстро сменив тему:
      – Сет не заходил тебя проведать сегодня утром?
      – Да, заходил, но не думаю, что я ему нравлюсь, мама.
      – Не глупи и не вздумай враждовать с Сетом, Билли. Просто он очень властный человек, а таким мужчинам трудно проявлять нежные чувства.
      В ответ Билли подняла брови.
      – Ты узнала это от того же человека, который рассказал тебе об Амелии? Мне кажется странным, что ты защищаешь Сета и в то же время критически настроена к Джессике.
      – Я не критикую, а просто наблюдаю. – Агнес поставила чашку и сливочник на поднос с завтраком для Билли и встала, разглаживая шелковое платье красновато-коричневого цвета.
      – Это новое платье, мама?
      – Да, тебе не кажется, что цвет мне очень идет? Как давно у меня не было таких красивых вещей, а дальше их станет еще больше. Скоро дом будет продан, поэтому я не боюсь немного потратить наши сбережения.
      Билли, которая разбиралась в тканях и моде, сразу поняла, что пришлось потратить вовсе не немного денег, чтобы купить такое платье. Она взглянула на мать непредвзято. Агнес изменилась… казалась более изысканной и собранной. Может быть, оттого, что стала больше краситься? Или одно лишь пребывание в Санбридже сделало ее щеки румяными, а глаза – блестящими? Билли вздохнула. Наверное, она сама слишком эгоистична. Не замечала, как трудно приходилось матери в последние годы, когда она была вынуждена заботиться о них обеих. А теперь такие мирские заботы, как налоги и счета из бакалейного магазина, больше ее не тревожили.
      – Ты прекрасно выглядишь, мама, – сказала Билли.
      – Хотелось бы мне сказать то же самое о тебе, Билли. Ты так осунулась – неудивительно, что Сету не нравится навещать тебя! Когда же ты выберешься из постели и спустишься вниз? Техасское солнце чудесно, по крайней мере, оно поможет тебе избавиться от этой болезненной бледности. Беременность – это не хвороба, Билли!
      – Я выберусь из постели, – непрошеные слезы навернулись на глаза. Теперь она так легко начинала плакать. И всегда чувствовала сонливость, когда ее не тошнило.
      – О, ради Бога, не плачь. Я не хотела тебя расстраивать. – Агнес было шагнула к кровати, намереваясь обнять Билли, но вспомнила о своем шелковом платье. Одна-единственная слезинка может оставить пятно, которое потом не сведешь. – Просто я беспокоюсь о тебе. Может быть, ты сойдешь вниз и посидишь на веранде? Это же не повредит, как ты думаешь?
      – Не знаю. – Билли откинулась на подушки. От выпитого чая ее мутило, она распознала угрожающие симптомы. Агнес тоже заметила зеленоватую бледность, разлившуюся по лицу дочери.
      – Я буду внизу, Билли. Позови меня, если я тебе понадоблюсь, – бросила Агнес через плечо и торопливо вышла.
      Билли не полегчало и в течение второй недели. Ей пришлось, хоть и с неохотой, подчиниться Сету. Он договорился об обследовании в больнице Остина. Доктор Адам Уорд стал личным врачом Билли. Это значило, как объяснил Сет, что им можно располагать при возникновении малейших проблем. Если головная боль продолжалась более одного-двух часов, уже следовало вызывать Адама. Это был приказ. Билли покорно кивнула. Позднее Агнес сказала дочери, что весь третий этаж больницы содержится за счет Коулмэнов, и именно там должен родиться ребенок. Продолжатель рода.
      Доктор Уорд прописал Билли витамины, ежедневную диету и прогулки. Два раза в неделю полагались также инъекции витамина В, которые доктор собирался делать сам в Санбридже. То, что обремененный работой врач станет ездить за сорок миль от Остина, было для Билли первым осознанием власти Коулмэна. В Филадельфии доктор приходил на дом только в том случае, если пациент оказывался не в силах прийти к нему в кабинет.
      Уже после первой инъекции витамина В Билли начала чувствовать себя лучше. Но все равно дни казались длинными и тоскливыми. В те послеполуденные часы, когда самочувствие Билли улучшалось, именно Джессика составляла ей компанию. Билли радовалась обществу свекрови и вниманию, с которым та к ней относилась. Ей нравилось слушать истории о детстве Мосса, а рассматривание альбомов с семейными фотографиями стало ее любимым времяпрепровождением. Однажды Джессика спросила, не хочет ли Билли посмотреть комнату Мосса.
      Джессика отперла дверь комнаты на втором этаже в западном крыле дома.
      – Здесь Мосс жил в детстве, – объяснила она. – Когда ему исполнилось семнадцать, он перебрался в ту комнату, что находится рядом с твоей. А потом он, конечно, уехал в колледж. – Билли переступила через порог и сразу же окунулась в жизнь Мосса. Школьные вымпелы покрывали всю стену над узкой кроватью. Книги, хоккейные клюшки, бейсбольные биты и прочее спортивное снаряжение заполняло углы. На шкафах и полках стояли спортивные кубки, а с потолка на тонких, почти невидимых проволочках свисали модели самолетов, кропотливо собранные Моссом.
      – Пожалуй, я оставлю тебя здесь, Билли, а? Впервые чуть ли не за целую неделю я вижу улыбку на твоем лице, – сказала Джессика. – Если я понадоблюсь, найдешь меня в кухне с Титой. Мы будем составлять список покупок на следующую неделю. Когда все тут осмотришь, я покажу тебе кое-что еще.
      Джессика тихо прикрыла дверь, улыбка сочувствия тронула ее губы. Бедная Билли, она так скучает по Моссу. Слишком короток период ухаживания, совсем мало времени, чтобы как следует узнать друг друга. А теперь ожидание ребенка.
      Направляясь на кухню, она подумала о неодобрительном отношении Сета к невестке – «не из такой материи скроены Коулмэны». Но у Сета и этой милой девочки было то, что роднило их: любовь к Моссу. Джессике пришла в голову мысль, что, быть может, Сет неприязненно относился к Билли именно по этой причине – видел в девочке соперницу, посягнувшую на чувства сына. Ведь со дня рождения сына никто и ничто больше не существовало для Сета, в том числе она и бедняжка Амелия, всю жизнь пытавшаяся завоевать любовь отца. А когда ей это не удалось, Амелия стала предпринимать попытки обратить на себя его внимание. В этом крылась причина большинства ее дерзких поступков и непослушания. Казалось, все они, включая Мосса, думали, что самое важное – заслужить любовь Сета. Любовь, раздававшуюся так скупо.
      Билли присела в изножье узкой кровати и погладила лежавший рядом зеленый шерстяной свитер. Она многого не знала о Моссе, даже не могла себе представить. Он для нее все еще оставался незнакомцем, печально осознала она: мужчина, вошедший в ее жизнь и завладевший ее сердцем. Вспоминалось, что у них никогда не оставалось времени для расспросов, для погружения в воспоминания. Имело значение только настоящее. А теперь она сидела здесь среди его вещей, в этой комнате, которая, казалось, сохраняется как святилище его юности. У нее возникло такое чувство, будто ее послали сюда, в Техас, чтобы сохранить вместе с остальным имуществом и заставить ждать возвращения хозяина, словно она была еще одной вещью, принадлежавшей Моссу. И ребенок будет ждать, как и она, пока на него не предъявят права.

* * *

      Сет необычно долго выбирал костюм, переодеваясь к ужину. Как правило, он запускал руку в шкаф, и на что натыкались его пальцы, то и вынимал. Сегодня вечером у них гости. Гости, фыркнул он. Хилая жена Мосса и ее мамаша, которая запросто обставит двух барракуд. Сет извлек из шкафа сделанный на заказ замшевый пиджак серовато-коричневого цвета ценой в пятьсот долларов. К нему нашлась подходящая рубашка, и он даже наденет галстук. Одеться, принарядиться, немного покрасоваться… Агнес сразу же внесет его костюм в каталог и снабдит ценниками. Немногого добился бы он в жизни без умения разбираться в людях, а в Агнес он во многом узнавал себя. В ее глазах горел тот же жаркий огонь, который опалял когда-то его самого.
      В большом зеркале Сет уловил свое отражение. Выглядел он отлично. В лучшей форме, чем неприметный клещ на коричневой собаке – воплощение успеха. Недавно журнал «Техасец» дал разворот о нем, отметив его низкое происхождение. Низкое, черт побери, усмехнулся Сет. Родившись в безнадежно бедной семье фермера-арендатора, он работал день напролет вместе с отцом и пятью братьями, отбирая у бесплодной земли скудные средства к существованию. По ночам жался на тощем матрасе, греясь в куче своих немытых братьев. Никогда не забыть ему той вони… Мать его вечно ходила с большим животом или производила еще одно живое существо в дополнение к и без того многочисленной ораве. Выражение полной безнадежности в ее глазах да вонь самогона в дыхании его отца с малолетства убедили его, что жизнь на земле, не принадлежащей тебе, никогда не даст хорошей еды и чистой постели.

* * *

      Ему исполнилось двенадцать лет, когда, боясь большого мира, но еще больше – того, что сделает с ним жизнь в хижине арендатора, он обрубил все концы и бежал в лохмотьях, с шестьюдесятью центами в кармане, добытыми из треснувшего молочного кувшина. Бродяжничал год-другой, попрошайничая и подряжаясь на случайные работы. Из-за крупного телосложения и роста, а также из-за странного выражения мрачной сосредоточенности в глазах многие давали ему больше лет, чем было на самом деле. Так ему удалось наняться на нефтеразработки. Он работал, как раб, и обращались с ним, как с рабом, но в конце первого месяца у него было четырнадцать долларов восемьдесят пять центов – только это и имело значение. Он экономил, тратя деньги лишь на то, что требовалось для выживания: теплая куртка, крепкие сапоги и глупый старый мул, на котором можно ездить. К концу каждого года носок, хранившийся в его вещевом мешке, все больше разбухал от денег.
      Ему было двадцать, когда он встретился со Скидом Донованом, старым нефтедобытчиком с правом аренды на выкачанную скважину, но без единого цента в кармане. В той старой дыре еще оставалась нефть, Сет буквально чуял ее. Всех вокруг черная жижа делала богатыми. Это был шанс, ставка в крупной игре, и он ухватился за этот шанс. Они стали партнерами.
      Сет работал, как мул, обострялось его деловое чутье. Попытки компаний, пытавшихся перекупить у Скида арендное право, укрепляли его предположения, что в скважине еще много нефти. Ему приходилось бороться и держать ухо востро. Удача выбрала его, и скважина себя оправдала. Но пока он работал в поте лица, Скид пропивал свою половину прибыли. Через два года Сету это надоело, и он продал дело без ведома Скида, не ощутив при этом ни малейших угрызений совести. Черт побери, через каких-нибудь полгода Скид все равно спился бы до смерти, поэтому не имело значения, что подпись его он получил, когда старик ничего не соображал от дрянного виски. Мир принадлежит тем, кто умеет выжить…
      Зеркало подсказывало Сету то, чего он не хотел видеть.
      Он старел, как и его отец. Морщины и складки кожи на лице походили на те, что он так презирал в старике. Недолго думая, он поднял ногу в сапоге, и от удара зеркало рассыпалось на тысячу сверкающих кусочков.
      В глубине души таилось предположение, что следовало бы послать старику и этим беспомощным слабакам-братьям немного денег. Но, черт возьми, если они хотят прозябать в нищете, кто он такой, чтобы останавливать их? Посылать им деньги – все равно что лить воду в бочку без дна. Все они слишком глупы. Он им ничего не должен. Сет даже не мог припомнить, называл ли его старик когда-нибудь иначе, кроме как «парень». А когда он сбежал, то не сомневался – это было облегчением для всей семьи: одним ртом меньше. И уж, конечно, они не стали его разыскивать.
      Сет не хотел, чтобы Джессика знала всю правду. Как только он увидел ее, сразу же решил добиться ее руки. Она знала: происхождения он самого скромного, но Сет никогда не рассказывал ей, насколько низким оно было, – ни к чему женщине знать всю подноготную мужчины.
      Да, он хотел заполучить Джесс. Хорошая семья, хорошая порода, не слишком много денег, но все это ничего, он собирался иметь их более чем достаточно. Бедная Джессика. Красивая, как картинка, и безумно влюбленная в него. Но слабая – никакой твердости, никакой жесткости, слишком чувствительная. Он ожидал выводка крепких сыновей, а взамен получил лишь никчемную дочь, из-за которой Джесс больше не могла иметь детей. Все-таки иногда справедливость не нарушалась. И, разумеется, она подарила ему Мосса. За такого прекрасного сына Сет должен быть благодарен Джессике. Он обеспечил своей жене беззаботную жизнь, жаловаться ей не на что.
      Агнес Эймс – вот это женщина. Он восхищался ее выправкой и способностями. Сильная женщина и чертовски привлекательная. Хотелось бы ему сказать то же самое об этой жалкой девчушке, на которой женился Мосс. Билли следовало закалиться, если она хочет приноровиться к семье Коулмэнов. Он надеялся, что ошибается, но видел в своей невестке слишком многое от слабости Джессики. Слишком тоненькая и узкобедрая…
      Да, он прошел долгий путь по самой короткой из дорог. Установил свои правила. Наследство, которое он оставит сыну и будущим внукам, стоило того. Его семья, его наследство.
      Никакой вины, никаких угрызений совести. Когда ты побеждаешь, то должен побеждать всегда.

* * *

      Сет Коулмэн самым патриархальным образом восседал во главе обеденного стола вишневого дерева. Густые седые волосы, только что причесанные, оттеняли лицо, покрытое загаром, в свете викторианского светильника в форме шара. Коричневато-серый пиджак в вестерновском стиле облегал широкие плечи. Он надел также шелковый жилет, относившийся к другой эпохе. Билли пыталась разглядеть в лице Сета что-нибудь от Мосса, но смогла узнать только ярко-голубые глаза; конечно, они были более старыми и мудрыми, но им недоставало теплоты и веселья, которые она видела в глазах мужа. Эти качества, решила Билли, Мосс унаследовал от своей матери.
      – Что на ужин? – ворчливо спросил Сет своим своеобразным рокочущим голосом. – Я вовсе не хотел обидеть вас, дамы, – с улыбкой обратился он к Агнес, – но чертовски надеюсь, что у вас найдется, во что вонзить зубы проголодавшемуся мужчине.
      – Ну, Сет, ты ведь знаешь, что доктор сказал о твоей диете. – В словах Джессики не было излишней серьезности, но в тоне голоса чувствовался ласковый укор. – Сегодня вечером у нас ростбиф и картофель. Это должно подойти любому мужчине, Сет, даже тебе.
      – Черт бы побрал всех этих докторов. Я помню времена, когда мне хватало похлебки из ребрышек или кусочка жареного цыпленка. Вот еда для настоящего мужчины. Тита! Неси зверя, которого ты зажарила, и я очень надеюсь, в самой середине еще осталась кровь. Если кто-нибудь за этим столом деликатничает, может взять себе кусочки с краев.
      Билли поняла, что «деликатничает» здесь именно она, и была полна решимости не думать о сочащейся кровью говядине, которой Сет отдавал предпочтение. Оставалось только надеяться, что ее не начнет мутить во время ужина. Она бросила взгляд через стол на Агнес, ища у той поддержки, но мать уже опустила ложку в густой кукурузный суп – еще одно любимое блюдо Сета. Билли поспешно отвела глаза от маслянистой пленки, подернувшей поверхность супа.
      – Сегодня я водила Билли в прежнюю комнату Мосса, Сет, и в мастерскую, – сказала Джессика. Она с оптимизмом смотрела в будущее: может быть, если обмен мнениями и разговор Билли с Сетом будет происходить чаще, то и отношения между ними улучшатся. Ее метод так и не помог примирить Сета и Амелию, но у отца и дочери эмоции всегда перехлестывали через край.
      Билли почувствовала на себе взгляд свекра.
      – Что скажешь, девочка? Прямо что-то вроде выставки, а? – Когда речь заходила о Моссе, Сет неизменно оживлялся. – У парня есть голова на плечах. Припоминаю, как его пару раз дернуло током во время маленьких опытов с изобретениями, но это его не остановило, и он довел дело до конца.
      – А что он пытался сделать? – невинным голоском спросила Билли. – Я знаю, он любит мастерить, но ничего не поняла из того, что увидела в его мастерской.
      Лицо Сета приняло пренебрежительное выражение.
      – Неудивительно. Ему еще и двенадцати не было, а он уже переделал насосную станцию, которую мы используем для орошения, – заявил Сет, для большей убедительности направив в сторону Билли вилку. – И мы до сих пор ею пользуемся. Этот парень исполняет все, что задумывает, иначе и быть не может. Коулмэн до мозга костей, а, как известно, яблочко от яблони недалеко падает. Он многому научился, а я всегда был готов его учить. Если бы не эта война, мой сын никогда не уехал бы из Санбриджа или из Техаса и не стал бы искать себе жену в других краях. Коулмэны, и семья Джессики тоже, уже чуть ли не сто лет живут в Техасе. В Техасе родились, в Техасе росли. Так же будет и с сыновьями Мосса, даже если его жена – янки из Пенсильвании. – Голос Сета уже громыхал, а глаза гневно пронизывали расстояние между ним и Билли, что совершенно ее ошарашило.
      Джессика теребила край полотняной салфетки. Агнес сидела молча, строго выпрямившись и напряженно глядя на Билли, от всей души желая, чтобы дочь нашла в себе силы противостоять этому сварливому старику, пока он не сожрал ее. Когда плечи Билли понуро опустились в знак поражения, Агнес бросила на стол салфетку, как борец бросает свою шляпу на ринг. Сет оскорбил не только Билли, но и ее.
      – Может быть, Коулмэны и живут в Техасе целый век, но задолго до того, как кто-то из них увидел своего первого индейца, моя семья уже сражалась в войне за Независимость! – рассвирепела Агнес. – Я вхожу в организацию Дочерей американской революции, как до меня входила моя мать, а прежде и ее мать! А раз вы открыто признаете, что кровь в вашем роду застоялась, мне кажется, Мосс проявил благоразумие, взяв жену на стороне.
      В комнате воцарилась тишина. Даже круглолицая смуглая Тита перестала греметь тарелками в смежной кухне. Кроткие голубые глаза Джессики устремились на мужа в мольбе о семейном мире. Неожиданные звуки, подобные раскатам грома, заполнили столовую, отражаясь эхом от потолочных балок. Билли быстро вскинула глаза на Сета, который хохотал во все горло, откинув голову, с трясущимися плечами и животом. Вытерев глаза тыльной стороной ладони, он улыбнулся Агнес:
      – Молодец, Эгги! Меня же предупреждали! У нас с тобой будет потрясающий внук!
      Агнес восприняла это как комплимент и снова взяла в руки салфетку.
      – Ешьте свой суп, Сет, и постарайтесь не подавиться, – сказала она, принимаясь за еду. Билли и Джессика потрясенно молчали. Джессика – потому что впервые слышала, как ее муж похвалил женщину, а Билли – потому что впервые видела, что мать кому-то позволила назвать себя «Эгги».
      Когда подали кофе, черный и ароматный, как любил Сет, он преподнес им новость:
      – Получил сегодня приглашение по почте, – как бы между прочим бросил он Джессике, высыпая третью ложку сахару в свою чашку. – Незадолго до Дня Благодарения мы полетим в Даллас; о дате еще договоримся. Барретты устраивают гулянку в честь Линдона Джонсона. Настоящее техасское домашнее барбекю. Такое и нам следовало бы устроить вместо того, чтобы позволять Барреттам пнуть нас. Линдон решил, что на флоте принесет больше пользы, чем в Вашингтоне. По крайней мере, так он говорит. На самом же деле он так поступает только потому, что считает, будто это пойдет ему на пользу как политику.
      – Когда он принял такое решение? – озабоченно спросила Джессика. – Бедная Клодия, должно быть, она вне себя от беспокойства!
      – Леди Бёрд все уладит, – отозвался Сет. – Она всегда все улаживает. Самым счастливым днем в жизни Линдона был тот день, когда эта женщина согласилась выйти за него замуж; иначе он до сих пор оставался бы ничтожным учителишкой где-нибудь в глуши. Она ему сказала, что он может горы свернуть, он и поверил. И когда она направила его в политику, он ухватился за эту идею так же естественно, как новорожденный теленок за мамкину титьку.
      – Ну, знаешь, Сет, о Линдоне так говорить не стоит, он человек очень способный. Я слышала, ты сам заявлял об этом.
      – Способных людей много, Джесс, и многие ничего не добиваются. Это происходит потому, что они подцепили не ту женщину. Мы отправляемся в пятницу, сразу после обеда.
      Джессика, явно обеспокоенная, сплела пальцы рук на коленях.
      – Сет, а нельзя ли мне поехать на поезде и встретиться с тобой там? Ты знаешь, как я ненавижу летать на самолете.
      – Нет, нельзя тебе ехать на поезде. Кто будет управляться дома до пятницы? Полетишь со мной.
      Джессика побледнела.
      – А как же Билли и Агнес?
      – Как они? – Сет сердито ткнул вилкой в лимонный пирог.
      – Просто… просто я не думаю, что Билли стоит лететь, как ты считаешь? Надо подумать о ребенке и о ее самочувствии. Мы с Билли могли бы поехать на поезде вместе.
      Сет отхлебнул обжигающий кофе.
      – Ты когда-нибудь летала на самолете, девочка? – спросил он у Билли, которая смогла лишь кивнуть, бессильно откинувшись на спинку стула при воспоминании о том, как она на протяжении всего полета сидела зажмурившись. При одной мысли об этом ей становилось дурно.
      – Ладно, может быть, Джесс и права. А как насчет тебя, Эгги? Тебе нравится летать?
      – Нравится, – утвердительно ответила Агнес, не обращая внимания на изумление Билли. – Или, по крайней мере, знаю, что понравится. В Филадельфии мы обычно ездили на пикники на машинах, но мне хотелось бы попробовать полететь на самолете. Если верить Моссу, то каждый должен приобрести такой опыт.
      – Ему только поверь. – Сет рассмеялся. – Конечно, мне не нравится, что Мосс без ума от фигур высшего пилотажа. Но безопасное путешествие может быть и приятным. А тебе следует хорошо отдохнуть, девочка, – приказал он Билли. – На этой гулянке семья должна выглядеть достойно, и ты тоже, неважно, тошнит тебя или нет. Линдон Джонсон многое сделал для нашей семьи благодаря своим связям в Вашингтоне, и мы должны выказать нашу признательность.
      – С Билли все будет нормально, – успокоила его Агнес. – Билли, а почему бы тебе не сыграть на пианино несколько пьес для нас после ужина? С тех пор как мы уехали из Филадельфии, ты не садилась за инструмент.
      – А я и не знала, что ты играешь, – вступила в разговор Джессика. – Как чудесно было бы снова услышать это старое пианино. У Амелии были кое-какие способности. Помнишь, Сет, как Амелия играла для наших друзей?
      Ответа не последовало, и Джессика принялась торопливо рассказывать Агнес и Билли о больших приемах, которые устраивались некогда в Санбридже. Но внимание Агнес было направлено на Сета, откинувшегося в кресле и курившего толстую коричневую сигару. Она заметила, что, как только упоминалось имя Амелии, ее отец не вступал в беседу. Очевидно, он не разделял нежной привязанности Джессики к своей дочери. «Ребенок Билли, – с удовлетворением подумала она, – всегда останется на первом месте в доме Коулмэнов; ни Амелия, ни ее отпрыски не составят конкуренции».
      Сет поудобнее устроился в потертом кожаном кресле, хмуро поглядывая на жену, хлопотливо открывавшую крышку большого фортепиано их дочки, стоявшего между высокими окнами с задернутыми гардинами. Только после того, как Агнес принесла ему большой бокал с коньяком, лицо его просветлело.
      – Наверное, оно ужасно расстроено, – извинилась Джессика. – Не помню, когда на нем играли в последний раз.
      Билли пробежалась пальцами по клавишам. Звук остался неплохим, но инструмент ничего особенного из себя не представлял. Скоро ее увлекла мелодия «Юморески» Дворжака. Сначала она играла несмело, нерешительно, потом пальцы вновь обрели силу и сноровку. Такт за тактом музыка звучала все громче и скоро заполнила комнату с высокими сводами проникновенно исполняемой мелодией.
      На Джессику это произвело впечатление, она взглянула на Агнес, не скрывая приятного удивления.
      – А я и не знала, что Билли такая хорошая пианистка, – прошептала Джессика.
      Она посмотрела на Сета, ничуть не тронутого талантами их невестки. Талант, если он не служит мощи и процветанию Санбриджа, здесь не ценится. Когда Билли заиграла вальс из «Спящей красавицы» Чайковского, Сет еле слышно проворчал:
      – Неужели эта девчушка не знает никакой музыки для салунов? Какие-нибудь добрые старые мелодии. – Потом уже громче: – Как насчет «Долины Ред-Ривер» или «Моей дорогой Клементины»? И почему это женщинам так нравятся похоронные марши?
      Джессика пришла в замешательство. Агнес расстроилась. Но Билли услышала и сразу же переключилась на скачкообразный ритм «Долины Ред-Ривер», отчего на лице Сета появилась довольная улыбка. Он хотел музыки для салунов, так она ему даст такую музыку. «Клементина», «Жалоба ковбоя», «В сердце Техаса»… Скоро Сет отбивал ногами ритм и хлопал в ладоши. Теперь выражение лица Агнес стало рассерженным, а у Джессики – полным надежды. «Со временем, – думала она, – Сет сможет оценить нашу новую дочь».
      Как раз в этот момент зазвонил телефон. После третьего звонка Тита сняла трубку в коридоре и быстро прибежала в столовую, объявляя издалека:
      – Это сеньор Мосс!
      Руки Билли застыли в воздухе, она вскочила на ноги. Но Сет опередил ее, хоть и не сразу выбрался из своего кресла, опершись на трость, чтобы сохранить равновесие. На мгновение их глаза встретились, и Билли первая отвела взгляд. Сет будет говорить со своим сыном раньше, чем она со своим мужем.
      Агнес и Джессика последовали в холл вслед за Сетом и Билли, все собрались тесным кружком около телефона.
      – Это ты, сынок? – рявкнул Сет в телефонную трубку. – Давно мы о тебе не слышали. Все еще в Сан-Диего?
      – Как дела, пап? Ты хорошо обращаешься с моей девочкой? Без этих твоих штучек, а, пап?
      В ответ раздалось неразборчивое ворчание:
      – Когда, черт побери, ты приедешь домой? Еще не выбросил из головы все эти окаянные идеи насчет войны и славы?
      – Я звоню, чтобы сообщить, что завтра в три ноль-ноль по калифорнийскому времени улетаю на Гавайи.
      – Какого черта тебя туда несет? Если ты сражаешься за эту страну, то должен оставаться здесь, в Штатах! Тут у тебя жена и сын на подходе. Здесь тебе полагается быть. Я еще могу это уладить, ты знаешь. Почему ты не позволяешь мне взяться за это дело?
      – Пап, я так хочу. Я назначен на «Энтерпрайз». А ты позаботься вместо меня о Билли и малыше. Я на тебя рассчитываю. Где Билли?