Хозяйка «Солнечного моста»

      – Джесс терпела меня так же, как эта маленькая янки станет терпеть тебя, – сказал ему Сет. – Еще выпьем?
      – Больше не надо. Пойду наверх к жене. Ты только что напомнил мне, как жестоко мы, Коулмэны, обращаемся с нашими женщинами.
      – Помни, что я тебе сказал, мальчик. Держи ширинку застегнутой. Я не хочу, чтобы с моим внуком что-нибудь случилось.
      Мосс устало вышел из кабинета и поднялся по длинной лестнице, неслышно ступая по ковру. Сначала он зайдет к матери, потом к Билли. Он беспокоился об обеих – и та, и другая выглядели неважно. Джессика казалась усталой и слабой, а Билли – раздувшейся и больной. Бедная Билли. Она должна бы еще носить красивые платья и ходить на танцы. В это время она бы училась в Пенсильвании и мечтала бы о рождественских каникулах вместо того, чтобы ковылять на отекших ногах, балансируя животом. Помимо всего прочего, ее вырвали с корнем из родной почвы, отослали сюда, в Техас, лишив всего, что ей привычно и знакомо с детства… Боже! Просто удивительно, почему она не возненавидела его.
      Джессика крепко спала, когда Мосс заглянул к ней, и он тихо закрыл дверь, чтобы не беспокоить мать. Он тревожился за нее, но эта тревога не дополнялась грузом ответственности. С Билли совсем другое дело.
      Открыв дверь комнаты жены, он увидел, что занавески задернуты, а сама она лежит на постели, повернувшись на бок и положив под бок подушку, чтобы было легче спине. Мосс подошел поближе и увидел ее лицо, полное и круглое, но все еще такое милое. Между бровями залегла морщинка. Не его ли в том вина? Белокурый завиток упал на щеку, подчеркивая нездоровый румянец. Он протянул руку, намереваясь убрать локон, и сердце его потянулось к ней.
      От прикосновения Билли открыла глаза, и Мосс был вознагражден нежной сонной улыбкой. Нет, она его не ненавидела, и почему-то это вызывало угрызения совести. Такая юная, такая хорошенькая, такая беременная. И кроме того, он перед нею в долгу: ведь ею он расплатился за свою свободу.
      Сбросив сапоги, Мосс забрался на кровать и лег рядом с Билли, заключив ее в объятия. Она положила голову ему на плечо, обхватив руками его торс. Он чувствовал ее теплое тело, прикосновение ее груди, более полной и тяжелой, чем ему вспоминалось. Ее круглый живот оказался между ними. Мосс вдыхал свежий запах волос жены, ощущал губами их мягкость. Стоило закрыть глаза, и можно было поверить, что рядом с ним прежняя Билли, та самая, которую он встретил в Филадельфии, – золотистая и хорошенькая, свежая и неиспорченная.
      Билли подняла голову, скользнула губами по его шее, поцеловала подбородок. Ее руки страстно и возбуждающе задвигались по телу мужа.
      – Я не буду заниматься с тобой любовью, Билли, – сказал он, смягчая отказ поцелуем.
      – Вот какой может стать любовь, – прошептала Билли, скрывая разочарование. Беременность изменила все потребности – физическая любовь в их число больше не входила. Но было бы приятно узнать, что он все же хочет обладать ею, и только забота и беспокойство о ней удерживают его.
      – Погладь меня, Мосс, прикоснись к моей груди, – сказала она, радуясь проявлению желания под ее пытливой рукой.
      – Билли, – прошептал он, погрузив лицо в ее волосы, – не делай этого. Просто позволь обнимать тебя. Это все, чего я хочу, – предостережение отца так и звучало в ушах.
      – Твое тело говорит о другом, Мосс. – Она расстегнула ремень и возилась с молнией. – Есть столько способов любить, ты же сам меня учил. Помнишь? – Горло у него перехватило, стоило ее пальцам коснуться голого тела. – Ты ведь хочешь меня, правда, Мосс? Хочешь, чтобы я прикасалась к тебе вот так. Хочешь? – Голос Билли звучал глухо и обольстительно, губы осыпали поцелуями подбородок и проникали за ворот рубашки. – Прикасайся ко мне. Положи руку вот сюда. – Билли склонилась к нему, несмотря на лежавшего между ними ребенка, просунула его руку под твердую выпуклость живота, туда, где смыкались бедра.
      Решимость Мосса быстро таяла. Она права: есть множество способов заниматься любовью, и он все их испробует. Ее тело возбуждало его, немного изменившееся тело, но все же такое знакомое. Билли стала полнее, теплее, казалась какой-то необычной и волнующей… Пусть папа катится подальше со своими предупреждениями!

* * *

      Агнес, Джессика и Сет ждали Билли и Мосса, собравшись у елки. Агнес нервно перебирала пальцами нитку неизменного жемчуга, а Джессика отчаянно пыталась поддержать разговор. Обе женщины слишком хорошо сознавали, насколько силен гнев Сета.
      – Что задержало этих двоих? – нетерпеливо спрашивал он. – Парень знает – ровно в шесть я люблю сидеть за столом. У нас едва хватит времени поесть, пока придут наши друзья! – Он пил, не потягивая кукурузное виски потихоньку, а опустошая бокал одним глотком, и взволнованно расхаживал по комнате, тяжелее обычного опираясь на трость.
      – Сет, дети сейчас придут. Они просто хотят побольше времени провести вместе, вот и все, – успокаивала его Джессика. Несмотря на недовольство мужа, она была счастлива за Билли. Все, что нужно этой бедняжке, – это внимание мужа и душевное спокойствие.
      – Эгги, – проворчал Сет, – иди наверх и приведи сюда твою дочку. Немедленно!
      – В этом нет необходимости, пап, – спокойно проговорил Мосс, пропуская Билли в комнату впереди себя. – Вот паша будущая маленькая мама, надежда клана Коулмэнов. – Он устремил жесткий взгляд на отца, стоявшего в отдалении. Сет безошибочно понял, что хотел сказать сын таким взглядом. Мосс предупреждал: пусть отец проявит осторожность в обращении с его женой. Предупредительность и уважение – не меньше.
      Билли и не подозревала, какие чувства обуревали окружающих. Ее щеки горели румянцем, а в светло-карих глазах светилась особая мягкость, вроде как у довольной кошки. У кошки, которая провела ночь на заднем дворе со своим котом.
      Сет отвернулся и с сердитым стуком поставил стакан на край стола. Мосс ухмылялся, словно мальчишка.
      Джессика вздохнула, потирая виски. Многолетний опыт подсказывал, что именно она должна разрядить обстановку, чтобы ужин прошел приятно.
      – Мосс, дорогой, мы ждали тебя и Билли; нужно развернуть подарки, которые мы дарим друг другу, прежде чем идти ужинать. Ведь сегодня Рождество. Давайте не будем хмуриться. – Последнее высказывание относилось к Сету.
      – Святые угодники, Джесс! Мы едва успеем проглотить бобы, как приедут Ричардсоны, а ты знаешь – я терпеть не могу торопиться за едой. Тогда пища склеивается в комок, и я два дня не могу от нее освободиться.
      – Мосс, почему бы тебе не преподнести Билли свой подарок? – сказала Джессика, не обращая внимания на жалобы мужа. – Билли, сядь возле елки. Я хочу, чтобы Мосс сфотографировал нас всех моим фотоаппаратом. – У Сета вырвалось недовольное хмыканье. – Как мило ты сегодня выглядишь, Билли. Это одно из тех новых платьев, которые ты купила в Остине?
      Билли грациозно повернулась, демонстрируя платье из темно-синего жоржета с белым матросским воротником, отделанным красным.
      – Я подумала, что если уж стала женой моряка, то должна выглядеть соответствующе, – радостно ответила она Джессике.
      – Выглядит потрясающе, правда, мама? – заявил Мосс, не обращая внимания на очередное фырканье Сета.
      В течение следующих нескольких минут шум разворачиваемой бумаги наполнил комнату. Билли вскрикнула от радости, раскрыв подарок Мосса. Халат из китайского шелка и такие же тапочки. Она, смеясь, накинула его на плечи и попробовала запахнуть спереди.
      – Я поберегу его на то время, когда родится ребенок, – объявила Билли, показывая, насколько выдается вперед живот, на котором халат не сходился. Всего лишь вчера вечером она так переживала из-за своего большого живота, но с сегодняшнего дня, после страстных объятий Мосса, она приняла как должное изменения, происшедшие с нею, потому что он смог их принять.
      Из Англии от Амелии для Джессики пришла посылка с изящным китайским чайным сервизом из кости и письмом.
      Сет получил свою обычную коробку сигар и бутылку бурбона, а Мосс купил ему красиво отделанную уздечку для старой Несси. Сет преподнес Джессике чек на ее имя на сумму 2 000 долларов для ее благотворительных дел. Такая традиция установилась несколько лет тому назад, когда Сет пожаловался, что купить подарок Джессике труднее, чем заарканить дикого бычка в глухом каньоне. Агнес Сет протянул длинную плоскую коробочку, тщательно упакованную в яркую бумагу, и стоял рядом, ожидая, пока она возилась с лентой.
      – Ради Бога, Эгги, просто разорви ее и открой. Бобы остынут!
      Это оказался футляр для ювелирного украшения, а внутри находилась нитка прекрасно подобранных жемчужин длиной в двадцать четыре дюйма. Руки Агнес дрожали, когда она вынула ожерелье из углубления в футляре.
      – Только не говори, что не можешь принять такой подарок, Эгги. Бабушка моего первого внука не может ходить с дешевеньким украшением на шее. А раз ты так неравнодушна к жемчугу, то должна принять этот.
      Билли перевела взгляд со сверкающего ожерелья, подаренного матери, на Джессику, которая пыталась сохранить улыбку на лице. «Старый негодяй», – подумала она. Билли радовалась, что купила для Джессики старинную рамку для фотографий. Там было место для ее фотографии и фотографии Мосса, и оставалось только дополнить рамку снимком малыша. Конечно, это ни в коей мере не сгладит черствость Сета, но послужит признанием того, что Джессика тоже является бабушкой этого ребенка.
      Агнес потрясла щедрость Сета, но выдержка и желание выглядеть респектабельной требовали, чтобы казалось, будто она лишь принимает то, что принадлежит ей по праву. Сета это, видимо, задело.
      – Надень жемчуг, Эгги! Говорю же – бобы остынут. Чего ты ждешь?
      Медленная улыбка коснулась губ Агнес.
      – Не уверена, что мне нравится осознавать, что ты заботишься о моей шее, Сет, – резко ответила она.
      – Не принимай все так близко к сердцу, Эгги. Если бы я хотел, чтобы твоя шея оказалась на плахе, то честно намекнул бы на это. Надевай жемчуг, черт побери, и пошли есть!
      Жемчужины скользнули через голову Агнес и легли на бордовый бархат ее вечернего платья, как двадцать четыре дюйма зубов, оскалившихся в улыбке.

* * *

      В ту ночь, после традиционного ужина в канун Рождества, после того, как гости ушли домой, а все подарки были развернуты, Мосс спал в постели Билли; обнимал, ласкал ее, а поглощенные им напитки снова помогли пренебречь предостережениями Сета. Это его жена, и она сама предлагает ему себя, чтобы утешить за все то время, которое он провел без женщины. И она показалась ему воплощением женственности, когда радостно принимала в себя его плоть.
      Рождественским утром, не успел еще свет дня залить спальню, как Мосс проснулся от звуков мучительной рвоты, терзавшей Билли в ванной. Он торопливо сгреб свою одежду и скрылся у себя в комнате. Боже! Что если он повредил ей что-нибудь этой ночью? Надо было послушаться папу.
      Два часа спустя, за завтраком, Билли сидела бледная и слабая, стараясь все же не подавать вида. Но Мосс больше не мог смотреть в ее глаза с темными кругами. Он объявил, что связался с Сан-Диего и получил приказ возвращаться. Вилка Билли заскрежетала по тарелке. Заявление Мосса испугало Сета, который не поверил ни единому его слову. Он уезжал из-за нее! Билли подняла глаза на свекра и увидела ненависть в его взоре.

* * *

      Четвертого февраля у Билли начались роды. По тревожному звонку Сета приехала частная «скорая помощь». Билли поместили в заднюю часть машины, медсестра держала ее за руку, а Агнес и Сет следовали за каретой скорой помощи в «паккарде», который вел шофер. Джессика смотрела, как отъезжают машины, крепко сжимая в руке четки. Она не знала, кого больше жалела в этот момент – Билли или Сета. Билли – если родится девочка, Сета – если его постигнет разочарование.
      Страшная боль мучила Билли четырнадцать часов. До того момента, как маска опустилась на ее лицо, покрытое потом, она молила о смерти, о чем угодно, что избавило бы ее от нескончаемой боли.
      Когда Билли открыла глаза, первым, кого она увидела, был Сет Коулмэн. Он осуждающе смотрел на нее сверху вниз. Мать стояла рядом с ним, и лицо ее также выражало неодобрение. Так значит, у нее родилась девочка! Джессика будет довольна. Мосс был бы… Мосс был бы разочарован. Она потерпела неудачу. Она еще не принадлежит семье Коулмэнов. Нет, сказали ей глаза Сета. Должна ли она извиниться? Они ждали, скажет ли она что-нибудь, может быть, спросит о ребенке. Но Билли лишь закрыла глаза и заснула. Сном младенца.

* * *

      Позднее, по пути в Санбридж, Агнес осознала, что никогда прежде не видела Сета таким разъяренным и в то же время сдержанным. Она прекрасно все поняла. Может быть, даже слишком хорошо поняла. Ее положение – и, разумеется, положение Билли – оказалось под угрозой, пока не появится на свет наследник семьи Коулмэнов. Боже милостивый, если что-нибудь случится с Моссом, ее с Билли отошлют обратно в Филадельфию, не бросив ни доброго слова, ни взгляда вслед.
      Нарочито легким тоном Агнес сказала:
      – Первая беременность обычно тяжела для молоденьких девушек. Билли молода и здорова. В Санбридже она быстро поправится. Через месяц будет в полном порядке, а через три ей можно снова попробовать…
      Сет едва прислушивался к словам Агнес. Проклятая девчонка, Боже милостивый! Мосс связал себя по рукам и ногам. Должен был родиться мальчик: от него зависело, чтобы получился мальчик. Это входило в условия их сделки. Сет плотнее вжался в спинку сиденья и скрипнул зубами. У этой девчушки, которую Мосс взял себе в жены, оказалось не больше силы и мужества, чем у Джессики. Конечно, сначала он попал в десятку с Моссом, но потом Джессика предала его, произведя на свет Амелию, а потом высохнув раз и навсегда. Агнес что-то сказала насчет того, что через три месяца они могут попробовать снова. Это будет где-то в начале мая. Три месяца на то, чтобы устроить Моссу и Билли свидание.
      Когда Джессика услышала известие о том, что родилась девочка, она опустила взгляд на четки в ее руках. Девочка, маленькая девочка, совсем как Амелия. Сет, должно быть, в ярости, потому что здесь он не может употребить свою власть и проконтролировать высшие силы. Джессика чуть не плакала от облегчения: младенец не оказался мальчиком. Властность Сета раздавила бы мальчика. Она сердито швырнула четки на постель. Это был один из взрывов гнева, изредка случавшихся с нею, и на этот раз ее удивило, как хорошо она стала себя чувствовать, дав выход раздражению. Может быть, не сдерживай она раньше свой гнев, ей не пришлось бы сейчас страдать от этих ужасных головных болей и сердце в груди не стучало бы так безумно.

* * *

      Мосс выбрался из кабины «Техасского рейнджера», нежно похлопав его по борту. Еще две «фрикадельки» будут добавлены к уже имеющимся восьми на фюзеляже его самолета. Его назначили командовать своей собственной эскадрильей, обучать своих парней, облекли доверием. Ну что ж, он готов. Он видел битву и понюхал пороху, познал вкус победы и горечь, когда она ускользает.
      Навстречу ему бежал офицер, дежуривший на летной палубе.
      – Коулмэн, капеллан хочет тебя видеть. Быстро! – Внутри у Мосса все сжалось. Что-то случилось, что-то очень плохое. Страх подгонял его, а мысли метались так же стремительно, как он бежал. Сет? Билли? Джессика? Но в любом случае, не может быть и речи о том, чтобы покинуть «Энтерпрайз». Его назначают командовать эскадрильей, дела идут на лад, именно так, как он хотел, в чем нуждался. Он не поедет домой, пока война не закончится, так или иначе.
      Он порывисто отдал честь и доложил:
      – Сэр, лейтенант Коулмэн по вашему приказанию прибыл.
      – Вольно, лейтенант. – Капеллан улыбался. Руки в веснушках протянулись, чтобы передать Моссу полоску бумаги из радиорубки.
      Мосс прочел сообщение, и улыбка расползлась по его лицу. Девочка, Маргарет Джессика Коулмэн. Четвертое февраля. Четыре фунта три унции. Мать и дочь чувствуют себя хорошо. Боже мой, он стал отцом! На два месяца раньше! С Билли все в порядке. Вздох облегчения шумом отдался в ушах.
      В дверь постучали, и вошел капитан Хардинсон. Он протянул руку Моссу.
      – Поздравляю, Коулмэн. Я был в радиорубке, когда пришло сообщение. – Вынул из нагрудного кармана три сигары и любовно погладил их, прежде чем передать одну капитану, другую Моссу.
      – Я стащил их из личных запасов адмирала Халси, когда мы стояли в Пёрл-Харборе. Если кому-нибудь скажете, подрежу крылья; а что касается вас, отец, то вы связаны тайной исповеди. Договорились? Настоящая Гавана – я берег их для особого случая. Думайте обо мне, когда будете курить эту сигару, лейтенант.
      Мосс отдал честь:
      – Так и сделаю, сэр.
      Только вернувшись в каюту с сигарой, зажатой в зубах, он снова взглянул на радиограмму. Девочка! Какая разница – ребенок есть ребенок. Будет еще время и для мальчиков. Папа, наверное, вне себя от ярости. Мосс удовлетворенно затянулся сигарой, потом чуть не рассмеялся. Агнес была так уверена, что ребенок окажется мальчиком.
      – Ты ошиблась, старая хищница, – громко сказал он. Сам Мосс немного расстроился по этому поводу, но удовольствие, испытываемое при мысли об огорчении Агнес, перекрывало подспудную досаду. – Эгги, старушка, пора бы тебе узнать, что мы, Коулмэны, так просто в руки не даемся. Нет, не даемся.

* * *

      Билли вернулась в Санбридж через десять дней после рождения дочки. Суровые предостережения доктора Уорда насчет невозможности слишком быстрого наступления новой беременности не омрачили день. Она даже не думала о том, чтобы родить еще одного ребенка, снова страдать девять месяцев, отекая, мучаясь от тошноты и боли. Сет оставался непреклонен в своем желании иметь внука. Но, мальчик или девочка, для Мосса это ведь не имело большого значения. Мэгги – красивая девочка, слишком маленькая, оттого что родилась раньше времени, но достаточно здоровая, чтобы их отпустили домой. И все-таки Билли не понравилось выражение лица доктора и специальные термины, которые он употреблял в разговоре. Токсемия, малый вес при рождении, предлежание – все это слишком сложно для понимания, но у нее осталось неприятное чувство, будто в этих осложнениях оказалась виновата она сама. Она еще не стала женщиной Коулмэнов, которая рожает детей на обочине дороги, а потом бежит работать, а может быть, и никогда не станет такой. Слова доктора Уорда испугали ее, но в то же время они таили в себе вызов.
      Частная машина скорой помощи увезла Билли и Мэгги за сорок миль от Остина, а до входной двери Билли дошла сама. Когда она потянулась за ребенком, няня, которую нанял Сет, отрицательно покачала головой и, будто защищая, крепко прижала к себе малышку.
      – Я хочу взять Мэгги наверх и показать ее бабушке, – объяснила Билли. Она говорила так, словно у Мэгги была только одна бабушка, но это объяснялось возникшим у нее чувством после телефонных звонков Джессики в больницу по два раза в день. Она так нежно разговаривала с Билли, а расспросы о здоровье Мэгги были полны заботы и восторга. Теперь Билли хотела гордо отнести Мэгги в комнату Джессики и порадоваться воркованию бабушки над внучкой.
      – Я возьму ребенка, – более настойчиво проговорила Билли, наткнувшись на напряженный взгляд няни.
      Агнес, подъехавшая вслед за «скорой помощью» в семейном автомобиле, вмешалась в спор:
      – Не глупи, Билли. Ты ведь знаешь – Джессика сейчас спит. Ты ведешь себя, как дитя. Няня получила указания, и ты не должна вмешиваться.
      На мгновение Агнес показалось, что Билли настоит на своем. В мозгу зазвенел тревожный звоночек: Билли может стать трудноуправляемой и совсем не похожей на почтительную, послушную дочь, какой всегда являлась, пока не встретила Мосса. Прежде чем дочь смогла возразить, Агнес сочувственно коснулась ее руки:
      – У тебя будет масса времени для девочки, Билли. Ты еще не совсем оправилась после всех мучений. А пока не наберешься сил, почему бы тебе не полагаться на меня в том, что для тебя лучше?
      Ласковая забота Агнес поколебала решимость Билли, и она снова почувствовала, как подчиняется привычному ритму жизни в соответствии с указаниями матери.
      Снова устроившись в своей комнате, Билли отдыхала в постели. Она написала Моссу о малышке, описала свое удивление при виде черных волосиков и рассказала, что уже ясно, какие у их дочки глаза – такие же светло-голубые, как у него. Но что еще могла она рассказать об их дочери, если почти не видела ее? Маленькая Маргарет Джессика Коулмэн находилась на другом конце дома в своей хорошенькой детской, со своей няней. По совету доктора Уорда и, наверное, по приказу Сета, малышку кормили из бутылочки. Слова доктора: «Вы еще не окрепли, миссис Коулмэн», – до сих пор звучали у нее в ушах. И этого ее тоже лишили. Теперь она чувствовала себя хорошо, хоть и ощущала некоторую слабость, а ее грудь под мучительно давящей повязкой была полна молока.
      Билли достала из прикроватной тумбочки бювар, подаренный Агнес на Рождество. Сверху блестело ее имя: миссис Мосс Коулмэн. Слезы подступили к глазам. Что случилось с Билли Эймс? У нее было такое чувство, будто ее проглотили целиком и теперь постоянно и неторопливо переваривают, как любимые бобы Сета.
      Дверь спальни открылась, и вошла Агнес.
      – Мама, а ты видела Мэгги?
      – Конечно, видела. Все видели… крошку. Несколько минут назад я заглянула в детскую – она сладко спала. Сейчас няня готовит ее бутылочку для кормления. Консервированное молоко и сироп Каро. Джессика ждет в своей комнате, чтобы ей позволили покормить ее. Няня считает, что будет лучше, если ты пока останешься у себя. Хотя бы на несколько дней. Первое время нужно поберечься. Тебе будут приносить поднос.
      – Мама, я не инвалид. Я всего лишь родила ребенка. Миллионы женщин рожают детей. Почему я не могу спуститься вниз к ужину? Почему мне нужно есть с подноса? Или Сет так расстроен, что не может меня видеть? Знаю, я испортила его большие планы, родив девочку, а не мальчика.
      Агнес жестко выпрямилась.
      – Что это еще за разговоры? Не желаю слышать ничего подобного. Теперь ты входишь в семью Коулмэнов и должна понимать, что о тебе проявляют особую заботу. Все дело в лестнице, Билли. Ты не можешь постоянно ходить по ней вверх и вниз. По крайней мере, пока не можешь. Это указание доктора Уорда. Сет не имеет к этому ни малейшего отношения, Боже избави. Как ты могла подумать такое?
      Билли откинулась в кресле. Она и забыла о ступеньках. Карабкаться по ним – настоящее мучение. Значит, придется остаться здесь, на верхнем этаже, еще на неделю, но, по крайней мере, можно было бы спускаться в холл посмотреть на Мэгги. Можно было бы почитать Джессике, часами говорить с ней о ребенке. Можно каждый день писать Моссу и описывать, как растет дочь. Надо побыстрее сфотографировать ее и послать Моссу, чтобы он носил фотографию дочки в бумажнике и показывал друзьям. Но станет ли он это делать? Она была вынуждена признать, что не знает.
      – Думаю, я сейчас вздремну, а потом напишу Моссу. Что-то я устала, мама. – Агнес выставляли из комнаты, и она этому даже обрадовалась. Им почти нечего было сказать друг другу.
      Час спустя Билли поняла, что спать не хочет. Она устроилась в кресле у окна, положив блокнот для писем на колени. Неожиданно ее поразило: как она одинока. О Мэгги заботились. Агнес отстранилась, занимаясь Бог знает чем – осваивает южную целину, насколько можно понять. Ее муж, дорогой, любимый, замечательный Мосс, сражается на войне, чтобы сделать мир надежным и безопасным для нее и Мэгги.
      Билли долго сидела, глядя на белый блокнот у себя на коленях, и наконец написала отписку – свеженькое письмецо, в котором ничего не говорилось о ее истинных чувствах. Что подумал бы о ней Мосс, напиши она, что не любит его отца? Моссу не нужно знать о таких вещах, да он и не хочет о них знать.
      Билли запечатала письмо и наклеила марку на конверт авиапочты. Интересно, когда Мосс получит его? Уже больше двух недель от него нет писем. Может быть, завтра. «Я прочту дополнительную молитву», – подумала она и не могла не поразмыслить, получает ли Сет какие-нибудь сведения о своем сыне. Она показывала ему и Джессике письма, которые получала от Мосса, но Сет не удостаивал ее подобной любезности. Такое поведение свекра казалось ей нечестным. Разве он не знал, как она беспокоится и расстраивается? И кого она хочет обмануть, полагая, что стала здесь своей? Самое большее, ее терпят. В этом отношении появление ребенка внесло некоторые изменения, но Мэгги оказалась девочкой. Сет Коулмэн хотел внука.
      Что бы ни указывал врач, а душ она сегодня примет и голову вымоет. Какой от этого может быть вред? Она почувствует себя гораздо свежее и лучше, чем после обтирания губкой и присыпания тальком. Запереть двери спальни и ванной комнаты – никто и не узнает. Да и кому какое до нее дело?

* * *

      При виде толстого бифштекса на своей тарелке Билли вздохнула. Легкий салат Джессики и небольшой десерт в виде желе выглядели более привлекательно. Билли виновато поковыряла бифштекс, понимая, что должна быть благодарна за возможность есть мясо. Там, в Филадельфии, ее друзья все отдали бы за такой кусок. Тита унесла плотный ужин почти нетронутым. Джессика улыбнулась, наливая кофе из красивого серебряного кофейника.
      – Ну, расскажи мне, детка, как все было, ужасно?
      – Ужасно. Но теперь все позади.
      – Билли, роды – это самое чудесное событие в жизни. Нам так повезло. Конечно, это больно, но боль забывается легче всего. Как только увидишь маленький розовый или голубой сверток, все остальное на свете уже не имеет значения. Ты согласна?
      Билли понимала, что имела в виду Джессика. Но как забыть долгие четырнадцать часов самой ужасающей муки, какую только может испытать женщина! И этот розовый сверток. Может быть, если бы ей дали подержать Мэгги сразу после рождения, она бы чувствовала то, о чем говорит Джессика, но из-за малого веса ей принесли ребенка только через три дня. И все же доставить удовольствие свекрови и быть приятной гораздо легче, чем рассказать правду. Кроме того, Джессика не хотела слышать ни о чем неприятном. Она жила своей жизнью в четырех стенах этой комнаты, укрывшись от всех переживаний. Сет сказал, что Джессике любой ценой следует обеспечить спокойствие. Поэтому Билли заставила себя встретиться с ней глазами и набрала в грудь воздуха.
      – Да, – солгала она.
      – Она такая красивая, Билли, – с восторгом продолжала Джессика. – И выглядит здоровенькой, несмотря на то, что маленькая. А какие у нее волосы! Я уверена – Мосс доволен. Сет говорит, что послал сообщение на «Энтерпрайз». Надеюсь, мы в ближайшее время что-нибудь получим от Мосса. Каждый день молюсь об этом. По крайней мере, тебе не придется беспокоиться о том, что Мэгги пойдет на войну.
      – Я только что написала Моссу письмо, в котором рассказала о Мэгги. Это напомнило мне об одном деле. Не могли бы вы порекомендовать хорошего фотографа, чтобы он пришел и сфотографировал ее? Я хочу послать карточку Моссу.
      – Сет уже позаботился об этом, Билли. Фотограф приедет, когда на следующей неделе Мэгги будут крестить.
      – Крестить? На следующей неделе? Наверное, к тому времени я уже совсем оправлюсь, только вот не уверена, что мои прежние платья мне подойдут. Боже, почему так скоро?
      – Билли, беспокоиться не о чем. Сет и Агнес позаботятся обо всем. Кроме того, мать в церковь не идет. Это не такое уж большое событие. Простые крестины, сделают всего несколько фотографий. Небольшой ужин для ближайших друзей – вот и все. На Мэгги наденем то же крестильное платьице, что было у Мосса и Амелии. Прачка посмотрит, чистое ли оно, и разгладит все оборочки. Тебе не нужно беспокоиться о таких мелочах.
      – Но я хочу беспокоиться! – Билли едва не выкрикнула это. Почему она не может пойти в церковь? Это немыслимо. Она не будет присутствовать на крестинах собственного ребенка? Ну, это мы еще посмотрим.
      – Билли, что случилось, что с тобой? – забеспокоилась Джессика.
      Билли с трудом заставила себя говорить спокойно:
      – Я хотела бы сама все сделать. Я хочу пойти в церковь, чтобы увидеть крестины Мэгги. Она мой первый ребенок. Как я могу написать об этом Моссу, если сама не буду присутствовать на церемонии?
      – Дорогое дитя, здесь так полагается. Ты к этому привыкнешь. Теперь ты тоже член семьи Коулмэнов и должна примириться с установленным порядком. Поэтому Мосс и прислал тебя к нам.
      Билли сдержала слезы, когда наклонилась поцеловать Джессику на ночь.
      – Пойду в детскую, проверю, как там Мэгги. Джессике было ненавистно то, что она заставила себя сделать в следующее мгновение. Ей пришлось до боли сжать зубами язык, возвращая себя к реальной жизни и произнося нужные слова:
      – Почему бы тебе не подождать до утра, Билли? Я уверена – няня уже уложила Мэгги в постель, а ты можешь ее разбудить. Режим. Няни всегда следуют таким строгим предписаниям.
      – Вы хотите сказать, что няня не впустит меня, если я приду в детскую посмотреть на моего ребенка? – дрожащим голосом спросила Билли.
      – Боюсь, что это так, Билли. Если дверь закрыта, она останется закрытой.
      Джессике мучительно хотелось прижать к себе молодую мать, погладить ее по голове и сказать, что все образуется. Однако в последнее время она начала думать, что не всегда будет здесь, чтобы утешать Билли. Чем раньше она усвоит и примет ту истину, что все здесь делается «по-коулмэновски», тем лучше будет для нее. Не стоило подталкивать это дитя к бунту. Джессика достала из кармана халата четки, оперлась затылком о спинку кресла и закрыла глаза. Жестокий урок ожидал Билли, такой же, какой преподали ей самой. А для чего? Чтобы окончить жизнь женщиной, состарившейся раньше времени, одиноко сидящей в своей комнате, тогда как битва, не разразившаяся и не оконченная, все еще разрывает сердце на части? Нет, пусть лучше на этом долгом пути Билли станет настоящей Коулмэн: жесткой, алчной и эгоистичной. Иначе ей придется бежать, как сделала Амелия. Как делала это сейчас она сама.