После того как с Сетом случился удар, жизнь в Санбридже быстро изменилась. С разрешения врача, Сет перебрался на первый этаж, и кабинет превратился в больничную палату. Стеллаж для бумаг, письменный стол, высокая кровать со съемными бортами и поднос с лекарствами стали новыми и немаловажными предметами обстановки. Всю кожаную мебель и тяжелые гардины убрали на чердак, напоминавший пещеру. В дальнем углу комнаты стояло сверкающее инвалидное кресло под чехлом. Сет отказался пользоваться им.
      Агнес упивалась своими новыми обязанностями. В то время как она «советовалась» с Сетом, а Мосс притворялся, что надзирает за ее действиями и решениями, все они понимали, что это лишь простая любезность. Агнес Эймс теперь полностью контролировала Санбридж и радовалась каждой минуте такой жизни. Ей нравилось чувствовать уважение и восхищение в глазах людей, когда они говорили, что не представляют себе, как Сет обходился бы без нее. Нравилось присутствовать на заседаниях и передавать указания Сета, как будто они исходят от нее одной, или изменять его инструкции к своей выгоде.
      Агнес любила власть и впервые в жизни имела ее, ревностно охраняя. Не нравились ей посягательства старика на нее и ее время. Когда Сет требовал чашку кофе, то хотел, чтобы именно она ему его принесла. Служанка для этой цели не подходила. Он любил, чтобы ему читали газеты, и Агнес охотно выполняла эту обязанность. Она находилась всецело в его распоряжении – все двадцать четыре часа в сутки, когда бы ему ни взбрело в голову постучать своей тростью в стену. Агнес ненавидела это. Но такова была цена ее нового положения. Вот почему улыбка не сходила с ее лица, как приклеенная, поэтому она выполняла все требования Сета и пыталась сосредоточиться на той награде, которую эти усилия принесут ей.
      Но этого ей было недостаточно… Поздно ночью в уединении своей комнаты, в полной темноте она желала смерти старика, а главное – изменить свою фамилию на «Коулмэн». Если бы она могла достичь этих двух заветных целей, то стала бы счастливейшей женщиной в мире. Власть и деньги. Все сводилось к этому.

* * *

      Шесть недель спустя после удара Сета Агнес сидела в его комнате. Ее хорошо причесанная головка склонилась над пачкой бумаг. Плечи были напряжены: она писала мелким почерком, а не обычным, размашистым. Агнес чувствовала взгляд Сета на своей спине и знала: он пытается придумать для нее какое-нибудь поручение – отослать за чем-нибудь, лишь бы оторвать от того, что она любила делать, например, подводить баланс в бухгалтерских книгах «Санбридж Энтерпрайзиз». Итоговая сумма в конце колонки всегда вызывала улыбку на ее устах. Она очень любила итоговые суммы. Ее собственные банковские книги, раздумывала Агнес, содержат такие полные круглые числа, что иногда бывает трудно с одного взгляда определить число нулей. Как-то раз у нее даже голова закружилась от восторга. В один прекрасный день она упакует свои чемоданы и отправится в путешествие вокруг света. Весь мир – без определенных часов, без делового расписания.
      При звуке своего имени Агнес сильнее нажала на карандаш, и заостренный кончик сломался. Крохотный кусочек графита покатился по столу. Язвы. Она просто ощущала, как они начинают образовываться в глубинах ее желудка. Этот вредный старикашка, лежащий здесь со своей проклятой тростью с серебряным набалдашником, и вызывает язвы у нее в желудке. Она обернулась с приятной улыбкой на лице.
      – Да, Сет, что я могу сделать для тебя?
      – Можешь поговорить со мной, вот что ты можешь сделать. Мне тошно глядеть на твою спину. Чертовски тошно от этого радио, а еще больше – от этой кровати. Что происходит? Приезжает сегодня Райли? Когда ты в последний раз видела моего сына, и чем он занимается? Где твоя дочь? Заперлась в этом говняном месте, которое она называет своей мастерской? Почему никто не принес мне Сойер, чтобы она повидалась со мной? Бога ради, Эгги, я считал, что ты в курсе всего. Наверное, ты слишком загружена, как я погляжу. – Сет устремил взгляд водянистых глаз на Агнес и, бросив вызов, ожидал ответа.
      Слишком загружена? Она терпеть не могла, когда он делал такие замечания. Он все еще мог лишить ее какой-то части могущества, выбить почву из-под ног. У него еще была власть. С каждым днем становилось труднее и труднее оставаться любезной с этим сварливым стариком.
      – Я могу повернуть стол к тебе, чтобы ты не видел мою спину. Тебе так больше понравится? – примирительно сказала Агнес.
      – Нет, черт побери. Почему бы нам не выпить?
      – Потому что тебе запретили алкоголь. И даже не думай, что сиделка тебе что-то даст. Это для твоего же блага. Ругай доктора, а не меня. Райли будет дома сегодня вечером, тогда и ответит на все твои вопросы. Я не видела Мосса вот уже три дня. Думаю, он уехал в Аризону. По крайней мере, так говорит кухарка. Твой сын не склонен доверяться мне. Моя дочь в мастерской, как ты знаешь. Сойер – со своей няней. Если хочешь, я могла бы привести ее сюда, но она почти в таком же неважном настроении, что и ты. Няня говорит, что у нее болит ухо. Она ноет и плачет, когда ухо начинает ее беспокоить. Ну, о чем еще поговорим? Может быть, хочешь чаю или кофе?
      Сет фыркнул. Прежде чем спрашивать о чем-то Агнес, следовало знать – у нее на все есть ответ.
      – Как идут дела? Какова наша прибыль от последней отправки партии скота?
      Агнес засияла.
      – Великолепно! – Сет верил ей. Немногое могло заставить Агнес улыбнуться, но деньги стояли первыми в списке.

* * *

      Потребовалось более года интенсивной терапии, чтобы речь Сета вернулась почти к нормальному состоянию. Теперь, когда он уставал или сердился, рот у него перекашивался и становилось трудно глотать слюну. Агнес считала это отвратительным и всячески старалась куда-нибудь удалиться, если такое случалось в ее присутствии. Однако к концу второго года ворчливый старик оправился настолько, что мог уже садиться в свое инвалидное кресло и выбираться из него.
      – Поехали, Эгги, – требовал он. Проклятое кресло было снабжено мотором и позволяло передвигаться без посторонней помощи, но старик отказывался пользоваться механизмом, предпочитая Агнес с ее «верностью» долгу.
      Прошло долгих девять лет. Сначала Агнес действительно не замечала, что Мосс проверяет некоторые бухгалтерские книги, обсуждает некоторые деловые решения. Она даже почувствовала облегчение, когда нагрузка уменьшилась. Но постепенно поняла, что Мосс осуществляет почти полный контроль над делами семейного предприятия, а сама она все больше времени проводит под рукой у Сета, находясь в его полном распоряжении. Это ей не понравилось. Совершенно не понравилось! Она целиком и полностью отдала себя семье Коулмэнов. Когда же наступит ее черед получить награду – путешествие?
      Наступило 2 сентября 1966 года. Райли исполнился двадцать один год. Верится с трудом, думала Агнес, что почти четверть века прошло с тех пор, как она впервые приехала в Санбридж. В этот день она собиралась пораньше отправиться в клуб, чтобы проверить украшение зала и меню. Сет приказал организовать вечер как можно лучше – как будто она и так не устроила бы все на высшем уровне. Райли Сет Коулмэн – ее страховой полис в холодном, бессердечном, враждебном мире… и она никогда не забывала об этом.
      Мосс и Райли должны были привезти Сета и его инвалидное кресло в большой машине. Билли и Сойер поедут сами в машине Билли. Мэгги, если ей удастся вовремя выехать из Нью-Йорка, приедет прямо из аэропорта. Агнес поморщилась. Если она появится здесь, то, без сомнения, испортит вечер. Мэгги нисколько не изменилась. Хотя теперь она стала взрослой женщиной и работает в отделе истории искусства в каком-то незначительном нью-йоркском музее, губы у нее все так же были недовольно, по-детски, надуты, а в глазах мерцал враждебный огонек. Агнес не любила Мэгги, никогда не любила. Мэгги представляла для нее угрозу, напоминая о старых дрязгах и глубоко запрятанных чувствах. Что касается ее как бабушки, то ей абсолютно нечего было посоветовать своей внучке.
      Агнес отвечала за доставку в клуб всех подарков. Молодой человек, несомненно, удивится, открыв коробочку с подарком дедушки – ключи от новой спортивной машины «порш». Мосс подарил ему одномоторный самолет «Пайпер Каб». Агнес не могла не задуматься, что же подарит Билли своему сыну? Не могла же она превзойти по значимости такие подарки, как машина и самолет? Сама Агнес даже не пыталась. Она оформила ему подписку на журнал по воздухоплаванию. Потом, в последнюю минуту, купила кожаный бумажник и вложила в него новенькую хрустящую купюру в сто долларов.
      Еще неделя – и последний птенчик из гнезда Билли вернется в колледж. Останется только Сойер. Проверяя, как расставлены цветы на столах, Агнес пообещала себе наладить отношения с дочерью. Теперь, когда семья разбредается, нет смысла жить так отчужденно.
      Маленькая вечеринка, «пирушка», как называл это Сет, обойдется ему почти в двадцать пять тысяч долларов. В глубине души она считала, что получилось довольно дешево, учитывая коктейль и два оркестра, которые входят в программу клуба. Креветки из Мексиканского залива, омары из штата Мэн прибыли лишь несколько часов назад, а коулмэновской говядины хватит на пять сотен гостей. Настоящая техасская пирушка.
      При одной мысли о еде Агнес поморщилась. Что можно будет съесть? – задумалась она. Язва портила жизнь. В последнее время она жила буквально на одних кашах. И все из-за этого проклятого, ворчливого, требовательного старика по имени Сет Коулмэн. Как только Райли вернется в колледж, ей нужно будет серьезно поразмыслить. У нее еще немало лет впереди, да и у Сета, по всей видимости, тоже. Интуиция подсказывала ей, что еще десять лет ожидания возле старика сведут ее в могилу. Она не становилась моложе, а он оставался все тем же противным, вредным старикашкой, каким был всегда.

* * *

      Сьюзан Коулмэн повесила новое платье в шкаф как раз на расстоянии в один дюйм от остальной одежды, уже висевшей по другую сторону. Ей всегда нравился порядок в шкафу. Все должно быть чистым и аккуратным. Во многих отношениях ее жизнь была именно такой, размышляла Сьюзан. Жизнь кажется гораздо проще, когда все на своем месте и в полном порядке.
      Тетя Амелия и Рэнд вечно указывали ей на это. – Отпусти тормоза хоть разок, Сюзи, – посмеивался Рэнд. – Ты становишься такой… такой стерильной. – Ее обидела такая характеристика, но спорить она не стала. Да и зачем? Это ее жизнь, ей так нравится. Потом тетя Амелия сказала, что отсутствие страсти в ее жизни влияет на ее работу. Это было неприятно: любое критическое отношение к ее исполнительскому искусству обижало. Но Сьюзан улыбнулась и успокоила свою горячо любимую тетю Амелию, пообещав немного расслабиться.
      Сьюзан глянула на часы, стоявшие на прикроватной тумбочке. Подходит время звонить Райли, чтобы поздравить его с днем рождения. Сейчас она почти жалела, что не будет присутствовать на празднике, но тогда из ее жизни выпало бы несколько недель, недель вдали от музыки и Питера – и Жерома тоже, конечно. Кроме того, она терпеть не могла путешествовать.
      Сьюзан аккуратно завязала пояс халата. Этот особенный холодный оттенок голубого подчеркивал ее прекрасный цвет лица и бесстрастную миловидность блондинки. Она помедлила у высокого зеркала, поправив пояс так, чтобы узел находился как раз посередине, а концы были одинаковой длины.
      Уверенная рука с коротко обрезанными ногтями взяла телефонную трубку, чтобы заказать разговор. Сказали, в течение получаса – слишком мало времени на приготовление кофе или для спокойного приятного отдыха в ванне с теплой водой.
      Сьюзан нахмурилась, досадуя на потерю драгоценного времени; она не любила, когда что-то шло не по плану. Но следовало сознавать, что задержка зависит от рабочего дня в Техасе, да и для выхода на трансатлантическую телефонную линию тоже требуется время. Слава Богу, она точно назвала человека, с которым хочет говорить. Если Райли не окажется дома, нет опасности, что придется разговаривать с другими членами семьи. Конечно, никто, кроме мамы, не захочет говорить с нею, но все равно нужно сделать все как полагается, несмотря ни на что.
      Взгляд Сьюзан снова остановился на телефонном аппарате, но на этот раз с мыслями о Питере Джиллете. Она рассталась с красивым дирижером Лондонского симфонического оркестра всего два часа назад. Сейчас он уже, наверное, дома. Дома, со своей женой и детьми. Знакомая печаль коснулась ее при этой мысли. Только когда он сжимал ее в объятиях, когда она лежала рядом с ним, только тогда могла забыть о том, что он женатый человек.
      Сьюзан никогда не думала, что страсть может оказаться такой необузданной и неуправляемой. Питер открыл ей глаза, и Сьюзан оказалась прилежной ученицей. Она отчаянно любила этого человека, но его жена никогда не согласится на развод, а известность Питера придаст делу скандальный оттенок. Мысль о публичном скандале пугала Сьюзан.
      Все, связанное с Питером, было необузданным, возбуждающим и запутанным. Он запутался в семейной жизни, в собственной неорганизованности. Жил только музыкой и любовью, так он говорил ей. В этом Сьюзан не сомневалась, но были ведь еще и повседневные заботы. Без Сьюзан он бы забывал стричься и появлялся бы перед тысячной аудиторией в брюках с обтрепанными манжетами. Следить за этим входило в обязанности жены, и хотя Сьюзан доставляло некоторое удовольствие присматривать за ним, однако ей вовсе не хотелось становиться нянькой для Питера Джиллета.
      У них оказалось так много общего, если бы только он не был таким… Она уцепилась за подходящее слово – «поношенный». Да, именно поношенным, использованным. Любовь – по крайней мере, любовь в ее жизни – должна быть свежей, сверкающей, незапятнанной. Она достаточно настрадалась от грязи в годы детства в Санбридже, от дрязг, продолжавшихся всю жизнь. Измены папы, беременность Мэгги… Как же может она помышлять о жизни с Питером, которому пришлось бы бороться за развод, даже подвергать опасности свою карьеру, чтобы жениться на ней? Насколько было бы лучше, пристойнее, если бы она влюбилась в Жерома де Морей, а не в Питера.
      Жером – скрипач с огромным талантом. Она познакомилась с ним в прошлом году во время турне по Италии и Австрии, а недавно он приехал в Лондон продолжать учебу. Молодой, неопытный и страшно в нее влюбленный. Жером был именно таким, каким ей хотелось бы видеть Питера. Питер заявлял, что Жером не талантливее его, но Сьюзан знала: Питер ревнует. Жером настоящий виртуоз, и его талант в сочетании с ее талантом мог бы привести их на вершину славы в музыкальном мире. Кажется, это была бы свадьба, словно из романа, волшебная, романтическая. Никакого ущерба для репутации, никаких скандалов в прессе; все прошло бы пристойно и аккуратно. Если бы только она любила его.
      Робкий, красивый Жером, хранимый состоятельной семьей и любовью к музыке. Вряд ли он когда-нибудь оказывался в постели с женщиной – скрипка стала его любовницей.
      Если для любви требуется смелость, то ее у нее нет, устало думала Сьюзан. Нужно быть смелой, чтобы любить такого мужчину, как Питер; любовь к такому, как Жером, предполагает сочувствие. Один вызовет в ее жизни разброд и беспорядок, другой так войдет в ее судьбу, будто был в ней всегда. Сьюзан вздохнула. В ближайшее время придется принять решение, и она знала, что выберет надежность и безопасность.
      Телефон возле ее локтя пронзительно зазвенел. Она быстро схватила трубку.
      – Райли! С днем рождения!

* * *

      Билли отложила блокнот для писем в сторону и стала перечитывать то, что написала Тэду. Оставалось мало времени, а еще нужно было успеть сделать макияж. Письмо можно дописать и после вечера. Тэд захочет узнать, как прошел день рождения Райли. Будут ли какие-нибудь новости и о Мэгги.
      Билли встретилась со своим взглядом в зеркале. Она выглядела все так же, только старше. К счастью, фигура оставалась стройной, а кожа чистой и белой, хотя теперь приходилось больше пользоваться косметикой. Боже, и куда делись все эти годы?
      Билли отыскала в своем кабинете прощальный подарок для Райли. Она надеялась, что сыну он понравится: несколько месяцев она трудилась над этой работой. Ее специальный дар сыну: изображение Санбриджа с портретами всех членов семьи над обширными угодьями. Рисунок был нанесен красками на специальным способом обработанный шелк, и Билли часами подбирала подходящую рамку. У Райли останется напоминание о доме: картину можно будет взять с собой. Все нарисовано с любовью и должно быть подарено с любовью. Картина получилась небольшой, не больше фотографии восемь на десять. Пакет плоский, его легко увезти с собой. Сомнения стали мучить Билли, пока она шла к дому, чтобы проверить, готова ли Сойер. А что если ему не понравится? Что если Мосс и Сет с пренебрежением отнесутся к ее усилиям? Плечи Билли распрямились. Придется это пережить, как пережила она все остальное.
      В глубине души Билли радовалась, что Райли уезжал из Санбриджа. Ее мнение мало значило в принятии решений относительно Райли. Молодой человек жил сказочной жизнью. Легко завоевывал одобрение и восхищение, а также дружбу и уважение. Втайне Билли считала, что навязчивая, безудержная любовь Мосса может навредить сыну. Она видела, какую тяжкую ношу нес он, пытаясь жить в соответствии с идеалом Коулмэнов.
      В некоторых отношениях мальчик отличался от двух могущественных старших Коулмэнов-мужчин. Райли всегда возвращал любовь и нежность, которые ему дарили. Он был чудесным братом для Мэгги и Сьюзан, не пропускал ни одной недели, чтобы не написать им, даже когда они не отвечали.
      Однажды после обеда Райли пришел в ее мастерскую поговорить. Увидев, чем она занимается, казалось, удивился и откровенно признался, что не представлял себе, насколько она талантлива. Его похвала и одобрение окрылили Билли. Потом он рассказал, что боится разочаровать отца, и признался, что ему даже снятся кошмары об этом. Билли предложила поговорить с Моссом, но Райли проявил несгибаемую твердость и поделился с матерью надеждой на изменение ситуации, когда он поедет учиться в колледж. Райли улыбнулся и обнял мать.
      – Спасибо за то, что не выдаешь меня, – тихо произнес он. В тот день на несколько минут Билли и ее сын испытали особые минуты душевной близости.
      Сойер ждала у входной двери, с подарком для Райли в руках. Она обняла бабушку и повернулась вокруг, чтобы показать свое первое длинное платье.
      Билли ласково улыбнулась девочке и погладила по блестящим каштановым кудрям.
      – Как прелестно ты выглядишь. Мне придется присматривать за тобой, а то какой-нибудь молодой человек тебя украдет. Прямо у меня из-под носа! – Она рассмеялась. – Я готова. А ты?
      – Бабушка, как ты думаешь, Мэгги приедет? Ты говорила, она обещала. – Билли увидела невысказанный вопрос в светло-карих глазах Сойер, так похожих на ее собственные.
      – А ты хочешь, чтобы она приехала? – спросила Билли. Сойер пожала плечами, притворяясь, что ей безразлично.
      – Мне просто хотелось узнать ее получше. Мэгги – такая тайна, совсем как Нэнси Дру в моих книжках, – никогда не знаешь, что случится с нею в следующую минуту.
      – А Мэгги – это книга, которую ты хотела бы прочитать? Сойер, дорогая, я попыталась описать тебе Мэгги, и больше мне сказать нечего. Я рассчитываю, что она приедет. У них с Райли хорошие отношения, и я не думаю, что она пропустит его двадцать первый год рождения. Я знаю, она тебя любит, дорогая, и, конечно, захочет видеть, но не возлагай на это слишком больших надежд и не ожидай от нее слишком многого.
      – Я похожа на нее? – робко спросила Сойер.
      «Нет, милая, – хотела сказать Билли, – ты совсем не похожа на Мэгги. Ты – солнечный свет, Мэгги – тень». Но инстинктивно поняла, что Сойер нуждается в том, чтобы быть как можно ближе к своей матери, пусть даже мистическим, неосязаемым образом.
      – Да, – покривила она душой. – Ты очень похожа на свою мать. У тебя такие же кудрявые волосы, как у нее, и такие же способности к верховой езде и плаванию. И, думаю, когда ты вырастешь, то будешь такой же высокой, как она. Ну, а теперь давай поторопимся.

* * *

      Билли вела машину по шоссе; беспокойная, но молчаливая Сойер сидела рядом. Противоречивые чувства по отношению к Мэгги мучили Билли. Она вспомнила свое волнение, когда Мэгги закончила школу в Вермонте и вернулась в Санбридж. Сойер исполнилось почти четыре года, и Билли опасалась, какие отношения возникнут между матерью и дочерью. Но тревога оказалась беспочвенной. Для Мэгги эта девочка просто стала еще одной незначительной принадлежностью Санбриджа. В то время любовь Сойер к Билли была такой всепоглощающей, что для девочки не имело значения, кто входит в этот огромный прекрасный мир. Чистосердечная, улыбчивая девчушка обретала таких же друзей, а сама оставалась такой приятной, характер ее был настолько безупречен, что любой охотно принимал ее в свой круг. Но теперь Сойер выросла и стала более чувствительной; неприятие она воспримет очень болезненно. Если Мэгги возлагала на что-то надежды, а потом безжалостно их перечеркнула, то ребенок может никогда не оправиться от такой раны. Билли знала, какую боль испытывает взрослая женщина, когда ее отвергают, а что уж говорить о ребенке. Мосс позаботился об этом.
      Мосс. Ее муж. Нужно было покончить с этим много лет тому назад. Зачем она упорствовала, борясь за то, что уже нельзя спасти? Она стала ненавидеть слово «обязательство». Ее обязательства, ее самопожертвование. Их жизнь превратилась в фарс: она в своей мастерской, Мосс – в доме или еще где-то, рядом с Элис Форбс или с какой-то другой женщиной в течение недель или месяцев. По крайней мере, некоторым утешением служило то, что Мосс не смог хранить верность также и Элис, а не только своей жене.
      Казалось, единственное, что у них оставалось общим, – это взлет их честолюбивых устремлений, карьеры, профессиональных интересов. Авиастроительная компания Мосса разрослась до гигантских размеров. Вследствие развития конфликта в Юго-Восточной Азии требовалось все больше истребителей и транспортных самолетов, и «Коулмэн Эвиэйшн» получила правительственный заказ на их производство. Снова Мосс оказался на высоте и загребал деньги лопатой. Коулмэны будто владели тайной прикосновения Мидаса: их интуиция была безупречна.
      К удивлению Билли, балансовый отчет показал, что и ее собственные дела идут весьма успешно. Почти четыре года назад ее маленькая мастерская была всего лишь тихой гаванью, обеспечивая одиночество и место для работы. Потом однажды, совершенно случайно, один из ее рисунков, которые она представила на комиссию местной художественной галереи, заинтересовал видного промышленника, специализирующегося на текстиле. Такой интерес побудил Билли работать в этом направлении и утвердиться в качестве дизайнера. Она откопала папку, которую так давно начала собирать для нее Амелия, потом последовала череда бесконечных междугородных телефонных разговоров для того, чтобы наладить связи и назначить встречи, прежде чем предпринять свою первую деловую поездку в Нью-Йорк.
      Та первая поездка оказалась для нее большой школой. Постепенно Билли узнала, как продавать свой труд, как подать себя. Каждая деталь ее гардероба – все оригиналы «Билли» – были подобраны так, чтобы дополнять образ, проектируемый каждой из фирм, с которыми она установила контакт и договорилась о встрече.
      Это были ужасные дни, вспоминала Билли, дни, полные неуверенности в себе и беспокойства. Обивала пороги, храбро переживая отказы, часами ожидая в приемных, только чтобы обнаружить, что о назначенных ей встречах забыли или отменили их.
      На пятой встрече с одним крупным текстильным магнатом изящные эскизы Билли были восторженно приняты, и она вернулась в Техас с заказом на рисунки для тканей в стиле «Билли». Заказ оказался небольшим, но то было только начало, лишь бы утвердиться в качестве дизайнера. Теперь, почти четыре года спустя, ее работа уже не может считаться дилетантским хобби; ее занятие стало бизнесом, со сроками сдачи работы и с принятием решений. Столовое белье и покрывала, расцвеченные ее оригинальными рисунками, а потом обивочный материал для стен и даже ее последнее изобретение – шелковые шарфы и сумочки для рукоделия. Ее подпись смелым черным росчерком Billie стала даже зарегистрированным товарным знаком. Огромным удовольствием для нее было видеть, что копии ее фантазии и мастерства продавались в престижном магазине «Нейман Маркус» и в других крупных универмагах. Ее оригинальные картины маслом пользовались спросом в галереях. Казалось, мир искусства и текстильного дизайна распростерся у ее ног. Билли до сих пор удивлялась: что она сделала, чтобы оправдать этот успех? Когда она утвердилась на новом поприще, стало известно, что это одна из техасских Коулмэнов. Насколько это обстоятельство повысило интерес к ней со стороны ведущих промышленников и дизайнеров?
      В конце концов, ей пришлось напомнить самой себе о первых днях – как много она работала, как настойчиво обивала пороги. Ее успех был у всех на устах, и заработала она его тяжким трудом. Теперь она стала Билли. Просто и обыкновенно. В сфере ее деятельности и интересов фамилии не требуется. Для внешнего мира она оставалась художницей, добившейся успеха. Для семьи – просто эксцентричной особой, уединившейся ото всех в своей мастерской, предпочитая их обществу одиночество. Иными словами – чудачкой.

* * *

      Эту часть перелета до Санбриджа – последние десять минут перед посадкой – Тэд любил больше всего. Взгляд на империю Коулмэнов с высоты давал человеку острое ощущение перспективы. Все принимало меньшие размеры и не действовало так обескураживающе.
      Трудно было поверить, что со времени путешествия в Гонконг прошло девять лет. Девять лет с тех пор, как он держал Билли в объятиях. Возникало такое чувство, будто он возвращался как раз туда, откуда ушел.
      Теперь он свободен, освобожден от бремени женитьбы, длившейся семь лет, женитьбы, на которую его подтолкнула Билли.
      – Поживи для себя, Тэд. Не жди меня. Люби и будь любимым, – сказала она ему. Каким-то образом он позволил ей убедить себя.
      Нелегко было найти подругу, которая могла бы облегчить боль, но Кейт Харрингтон незаметно вошла в его жизнь. Они стали друзьями – играли в гольф, в теннис, совершали долгие прогулки с Соломоном. Отношения были легкими, приятными, не требующими особых обязательств друг перед другом. Он улыбнулся, вспоминая свое отнюдь не романтическое предложение Кейт и ее легкомысленное согласие, сопровождаемое смехом.
      Но брак оказался неудачным. Он недооценил любовь Кейт к нему, думая, что она испытывает такие же чувства, как он сам, чувства простоты и удобства. Он рассчитывал, что они будут больше спутниками жизни, чем любовниками, скорее, спокойными и заботливыми, чем страстными. Кейт оглушила его своей сексуальной требовательностью, и он добросовестно пытался удовлетворить эти требования, но не мог дать ей любви: желание и страсть – все это до сих пор принадлежало Билли. Вот уже два года, как Кейт развелась с ним.
      Развод причинил Тэду боль, и хотя он смирился, боль все равно оставалась, приглушенная и менее острая, но оставалась.
      Звук выпускаемого шасси прогремел как гром в ушах Тэда. Еще несколько минут – и он здесь, в Санбридже. Внезапно словно тяжесть упала с плеч. Билли. День рождения Райли. Билли…

* * *

      Глаза Сойер засверкали, когда она увидела, как украшен зал и сколько людей присутствует на дне рождения Райли. Клуб был закрыт на этот вечер, но, казалось, все равно здесь присутствовали все его члены. Билли изобразила улыбку и стала вместе с Сойер пробираться в толпе к семейному столу. Оставить подарок на длинном столе и надеяться, что он не затеряется в неразберихе, думала она, или держать при себе? В конце концов Сойер приняла решение за нее. Она подскочила к Райли и потащила его к Билли.
      – Обещай открыть бабушкин и мой подарки последними? Они самые лучшие. Вот увидишь. Хорошо, Райли?
      – Честное слово, сверчок. Давай посмотрим. Твой – с пурпурным бантом, а мамин в пурпурной бумаге. Я запомню. Что там такое, мама? – Он улыбнулся, с любопытством встряхивая коробку.
      – Это секрет, – щебетала Сойер. – Лучше, чем на Рождество, правда, Райли? Ты когда-нибудь получал столько подарков на Рождество?
      – Нет, сверчок, не получал. – Райли ослепительно улыбнулся, и улыбка эта согрела сердце Билли, напомнив Мосса, каким он был, когда она впервые его повстречала, когда впервые полюбила. – Мне понадобится помощь, когда придет время перетаскивать все это в машину. Ты мне поможешь?
      – Обязательно! – немедленно согласилась Сойер, с обожанием глядя на Райли. Билли сознавала, что Сойер обладает той же теплотой и обаянием, которые притягивали людей к ее сыну. Харизма, так теперь это называется. Она знала, что эти двое ее отпрысков обладают таким магнетизмом, какого никогда не было у нее, и гордилась ими.
      – Ты видел бабушку? – спросила Билли у сына.
      – Да, думаю, она где-то там с папой. – Он показал на скопление гостей у оркестра. – Мама, я хочу танцевать с тобой первый танец. Обещаешь?
      – Обещаю. Сойер, тебе не обязательно стоять здесь со старшими. Я вижу Арлин, Сюзи и Патти, а вон и Синтия. Наверное, они ждут тебя. Не насажай пятен на платье, иначе у тебя будут неприятности.
      – Бабушка! – возмутилась Сойер, смущенная бабушкиным замечанием, сделанным в присутствии Райли.
      Райли рассмеялся и взял мать под руку, чтобы отвести к семейному столу.
      – Я думаю, здесь половина Техаса, – сказал он. – Папа умеет устраивать пирушки.
      – Это точно. Видел бы ты, какую пирушку он закатил на Гавайях. У тебя волосы встали бы дыбом.
      Райли улыбнулся:
      – Мам, я слышал эту историю столько раз, что мог бы повторить ее тебе слово в слово.
      Билли поймала себя на том, что слегка поморщилась.
      – По-моему, тебе пора начать изображать почетного гостя и поприветствовать гостей. Это твой праздник, Райли. Развлекайся.
      Райли поцеловал ее в щеку и исчез в толпе, а Билли села рядом с Агнес.
      – Ты превзошла саму себя, мама, – с иронией заметила она.
      – Ты так считаешь? Я получила столько комплиментов, и Сет более чем доволен. Мосс сказал, что это самое яркое событие в клубе за последнее время. Райли в восторге.