– Но их только четверо, – сказал он. – Раненого с ними нет. Они сидят возле спальни соседа. Я обошел весь дом и осмотрел все ставни, пытаясь найти хоть щелочку. Наконец, я нашел ставень, в котором виднелась дырка. Я заглянул и увидел, что они сидят рядом с хозяином, а перед ними стоит кувшин с ракией.

– Они разговаривали?

– Да, но не о вашем деле.

– А нельзя ли их было бы подслушать? Можно ли понять, о чем они говорят, когда стоишь снаружи у ставня.

– Я мог расслышать лишь отдельные слова. Чтобы подслушать их разговор, надо проникнуть в спальню; ставень открыт.

Он описал расположение этой комнаты и ее обстановку, и я понял, что пробраться туда было бы слишком опасно; к тому же в спальне наверняка лежал Мубарек.

– Нет, откажемся от этой затеи, – сказал я. – Сначала мне самому надо побывать там, чтобы оценить положение дел.

Таким образом, я посчитал это дело решенным. Пока мы разговаривали, Халеф встал, чтобы выйти на улицу.

– Я надеюсь, ты не вздумал туда пробраться, – крикнул я ему вслед. – Я тебе запрещаю это строжайшим образом!

Он только кивнул и вышел. Я не успокоился и попросил Омара украдкой следовать за ним. Вскоре тот вернулся и сообщил, что маленький хаджи направился в конюшню, чтобы, наверное, убедиться в том, что лошади, и особенно мой вороной, не испытывают ни в чем недостатка. Это меня успокоило. Минула четверть часа, еще четверть часа, и поскольку Халеф так и не вернулся, я снова встревожился. Когда я заговорил о своих опасениях, наш хозяин вышел, чтобы разыскать его. Вернулся он с пустыми руками не найдя нигде Халефа.

– Так я и думал; он сделал глупость и теперь наверняка в беде. Оско, Омар, возьмите ваши ружья – мы пойдем к конаку. Готов спорить, что Халеф набрался дерзости и проник в спальню.

Я взял с собой лишь карабин; этого было более чем достаточно, чтобы удержать в руках всю компанию. Снаружи было ни зги не видать. Пастух служил нам проводником. Поскольку я боялся за свою ногу, мы очень медленно шли по берегу реки, пока перед нами не вырос конак в виде некой темной махины; он лежал в полусотне шагов от реки.

Мы подкрались к фасаду дома, где все окна были закрыты; потом завернули за угол, где имелись хлева. Там росли молодые сосенки; их нижние ветви касались земли. Между деревцами и домом был небольшой просвет; мы едва там протиснулись.

Оттуда пастух повел нас к задней части дома; мы прокрались вдоль нее. Никаких следов Халефа не было видно, и все же я был уверен, что он находится сейчас в доме; его схватили люди, за которыми он пытался шпионить.

Наш хозяин остановился и указал на два ставня, которые, как и все остальные, были закрыты изнутри.

– Вот первый ставень, – шепнул он, – за ним комната, где сидели люди, а второй ставень ведет в спальню.

– Разве ты не говорил, что этот второй ставень открыт?

– Да, прежде он был открыт.

– Значит, теперь его закрыли. На это должна быть своя причина. А какая тут еще может быть причина? Наверняка эти негодяи заметили, что их разговор подслушивают.

Я прильнул к первому ставню и посмотрел в дырку. Комната была слабо освещена мерцанием свечи, вставленной в проволочный светильник, и все-таки ее света было достаточно, чтобы разглядеть следующее.

Возле стола сидели Манах эль-Барша и Баруд эль-Амасат. У входа стоял приземистый крепыш с грубыми чертами лица; наверняка это был хозяин. По правую руку от меня, прислонившись к стене, держались оба аладжи. Ружья висели в углу на деревянном крюке. Взгляды всех пятерых были прикованы к… Халефу; тот лежал на земле, связанный по рукам и ногам. Лица его врагов не сулили ничего хорошего. Похоже, допрос вел Манах эль-Барша. Он был очень разгневан и говорил так громко, что я мог уловить каждый слог.

– Ты что-нибудь видишь, сиди? – спросил Омар.

– Да, – ответил я тихо. – Хаджи лежит связанный на полу и его сейчас допрашивают. Идите-ка сюда! Как только я выбью ставень, помогите мне и сразу направьте дула ваших ружей в комнату. Но ставень надо выбить мигом, чтобы у врагов не было времени расправиться с Халефом до того, как мы сумеем выстрелить в них. А теперь тихо!

Я прислушался.

– А кто тебе сказал, что мы здесь? – осведомился Манах эль-Барша.

– Это сказал сам Суэф, – ответил Халеф.

Я не видел Суэфа, но теперь он подошел откуда-то слева. Он мог быть в спальне.

– Не ври, собака! – сказал он, дав Халефу пинка.

– Молчи и не ругайся, – ответил малыш. – Ты разве не говорил при нас трактирщику из Румелии, что решил уехать в Треска-конак?

– Да, но я не сказал, что эти люди тоже будут здесь.

– Мы и сами могли догадаться об этом. Мой эфенди ведь сказал тебе в Килиссели, что ты мигом отправишься за нами вдогонку.

– Пусть шайтан поберет твоего эфенди! Мы иссечем ему в кровь все подошвы, чтобы он понял, что я сегодня чувствовал. Я едва держусь на ногах.

Он опустился на пол рядом с Халефом.

– А как вы узнали, где расположен Треска-конак? – продолжал расспросы Манах.

– Разумеется, мы спросили об этом.

– А почему ты преследовал нас в одиночку? Почему остальные не поехали с тобой?

Хитрющий Халеф сделал вид, что прибыл сюда один. Он вообще вел себя очень разумно. И это было не удивительно, ведь он догадывался, что ради него мы скоро сюда проберемся.

– Разве Суэф не сказал тебе, что мой эфенди свалился в воду?

– Сказал. Надеюсь, что твой эфенди утонул!

– Нет, такого подарка он вам не сделал. Он жив, хоть и разболелся. Остальные задержались с ним. Меня же он послал следить за вами. Возможно, завтра он прибудет сюда. К вечеру он наверняка будет здесь и тогда освободит меня.

Они громко расхохотались.

– Глупец! – крикнул Манах эль-Барша. – Ты и впрямь думаешь, что завтра вечером еще будешь у нас в плену?

– Так вы хотите меня отпустить? – спросил он с глупой миной на лице.

– Да, мы, пожалуй, тебя отпустим. Мы позволим тебе уйти, но только в ад.

– Вы шутите. Туда я не знаю дорогу.

– Не беспокойся. Мы тебе покажем ее, но вначале дадим небольшой урок, который, может, и не понравится тебе.

– О, я рад любому уроку.

– Надеемся, так оно и будет. Мы хотим напомнить тебе, что есть закон, который гласит: око за око, равное равному воздается. Вы отстегали Хабулама, Хумуна и Суэфа; хорошо, значит, и ты получишь от нас бастонаду. Мы зададим тебе такую трепку, что от подошв будут ошметки отскакивать. Кроме того, вы закачали воду на крышу башни, чтобы нас утопить. Что ж, мы и тебя подержим под водой, пока ты не захлебнешься, но только топить тебя будем медленно, чтобы насладиться этим. Мы опустим тебя в реку так, чтобы только нос торчал из воды. Ты еще долго будешь из последних сил жадно хватать воздух.

– Вы этого не сделаете! – жалостным тоном промолвил Халеф.

– Нет? А почему нам надо от этого отказаться?

– Потому что вы правоверные сыны Пророка и не будете мучить и убивать мусульманина.

– Иди к шайтану со своим Пророком! Нас его слова не интересуют. Ты непременно умрешь, и смерть твоя будет хуже, чем все муки ада.

– Какой вам толк убивать меня? Вас будет мучить совесть вплоть до того мгновения, когда ангел смерти явится и к вам.

– С нашей совестью мы разберемся как-нибудь сами. Ты уже ощущаешь, наверное, страх смерти? Да, был бы ты умен, ты бы избежал этой участи.

– Что мне делать? – быстро спросил Халеф.

– Признаться во всем.

– В чем?

– Кто твой господин? Чего он добивается от нас? Что намерен сделать с нами?

– Этого я вам не выдам.

– Тогда ты умрешь. Я это ясно сказал. Если ты держишь язык за зубами, то твоя судьба решена.

– Я признаюсь, – ответил Халеф, – а ты пообещаешь и обманешь меня. Я все расскажу, а ты посмеешься надо мной и не сдержишь слово.

– Мы сдержим слово.

– Ты клянешься мне в этом?

– Я клянусь тебе всем, во что я верю и почитаю. Теперь быстро решайся, а то мне надоест быть милостивым.

Халеф сделал вид, что раздумывает, а потом сказал:

– Какое мне дело до эфенди, если я буду мертв? Никакого! Я хотел бы еще пожить, а потому расскажу-ка я вам обо всем.

– Твое счастье! – сказал Манах. – Тогда скажи нам сначала, что за человек твой хозяин.

– Разве вы не слышали, что он немец?

– Да, мы это слышали.

– И разве вы этому верите? Неужели немец может получить от падишаха сразу три паспорта с печатью везира?

– Так, значит, он вовсе не немчура?

– И не думайте!

– Но он гяур?

– Тоже нет. Он притворяется, чтобы никто не заподозрил, кто же он на самом деле.

– Тогда выкладывай! Кто он?

Халеф скорчил важную мину и ответил:

– Уже по его поведению вам следовало догадаться, что он человек видный, даже, можно сказать, удивительный. Я поклялся, что не выдам его тайну, но если я промолчу, вы убьете меня, а смерть отменяет все клятвы. Так, стало быть, знайте, что он – наследный принц.

– Собака! Ты нас обманываешь?

– Если вы не верите, то это не моя вина.

– Неужели он сын падишаха?

– Нет. Я же сказал, что он прибыл из другой страны.

– Откуда?

– Из Хиндистана[2] – страны, лежащей по ту сторону Персии.

– Почему он там не остался? Почему он разъезжает по нашей стране?

– Чтобы найти себе жену.

– Жену? – спросил Манах эль-Барша, но не изумленным тоном, а скорчив мину, которую немец выказывает, вскрикнув: «Ах!»

Эти люди, похоже, не так уж удивились, услышав слова Хаджи. Сотни восточных сказок повествуют о царских сыновьях, которые, переодевшись и оставаясь неузнанными, путешествуют по стране, чтобы взять в жены прекраснейшую из прекраснейших красоток, и та наверняка окажется дочерью бедняков. Вот и здесь могло быть такое.

– Почему же он ищет ее здесь, в стране штиптаров? – прозвучал следующий вопрос.

– Потому что здесь есть красивейшие дщери и потому что ему пригрезилось, будто он найдет здесь цветок своего гарема.

– Так пусть он ищет ее! Но ради чего он преследует нас?

Несмотря на скверное положение, в котором оказался малыш, он ответил самым серьезнейшим тоном:

– Вас? Это ему и в голову не приходило. У него есть дело лишь к Мубареку.

– Какое дело?

– Он видел во сне отца прекраснейшей дщери и город, в котором отыщет его. Этот город – Остромджа, а отец – старый Мубарек. Почему же тот бежит от моего господина? Пусть он отдаст ему свою дочь и, став зятем самого богатого индийского царя, обретет огромную власть.

В соседней комнате послышался хриплый голос раненого:

– Молчи, сукин сын! Никогда в жизни у меня не было дочери. Твой язык полон лжи, как крапива – гусениц. Ты полагаешь, что я не знаю, кто твой господин, коему я желаю десять тысяч раз испытать адские муки. Разве он все еще не носит на шее хамайл[3], хотя сам он – проклятый сын неверного? До сих пор я молчал, мечтая в одиночестве насладиться местью, но твоя ложь так велика, что жжет мой слух. Мне нужно сказать то, что я знаю и о чем не могу дольше молчать.

– Что такое? Что такое? – спросили остальные.

– Знайте же, что этот иностранец не кто иной, как проклятый осквернитель святых мест. Я видел его в Мекке, в граде молитв. Его узнали; я стоял рядом и протянул к нему руку, но шайтан помог ему убежать. А этот хаджи Халеф Омар был с ним и помог ему осквернить величайшую святыню мусульман взором христианской собаки. Я никогда не забывал лиц обоих этих людей и снова узнал их, когда искалеченный лежал на улице Остромджи и видел, как они проезжают мимо меня. Не позволяйте же длиться этой грубой лжи, но подумайте об ужасной мести за все их кощунства. Сколько я мечтал о том, какой каре надлежит подвергнуть этих злодеев, но не находил наказания, которое было бы соразмерно их деяниям. Поэтому до сих пор я молчал.

Он говорил быстро, взахлеб, словно его мучил жар. Потом он громко застонал, ибо боль его раны взяла верх. Все было так, как я и говорил: его положили в спальне.

Внезапно мне все стало ясно. Вот почему мне так знакомо его худое, характерное лицо! Словно во сне, перед глазами всплыла картина: море людей, возмущенных и возбужденных, и посреди этого моря та самая фигура; ее тощие, длинные руки простерты ко мне; костлявые пальцы изогнуты, словно когти хищной птицы, нацелившейся на добычу! Значит, я видел его в Мекке. Его образ бессознательно запал в мою память, а когда я снова увидел его в Остромдже, то почувствовал, что где-то уже встречал его, но не мог вспомнить место, где это случилось.

Теперь я понял также, почему в Остромдже он посмотрел на меня с такой ненавистью во взгляде, понял, почему он так неприязненно отнесся ко мне.

Его слова произвели желанное действие. Пусть эти люди были преступниками, но они были еще и мусульманами. Если Манах эль-Барша и сказал, что слова Пророка его не интересуют, не стоило понимать их так буквально. Мысль о том, что я – христианин, осквернивший священную Каабу, вызвала самое яростное возмущение. А узнав, что Халеф находился со мной и, значит, повинен в этом неслыханном святотатстве, они преисполнились чувством мести, не оставлявшим надежды ни на пощаду, ни на милосердие.

Едва Мубарек умолк, то все сидевшие за столом вскочили со своих мест и даже Суэф быстро поднялся с пола, словно его ужалила гадюка.

– Лжец! – прорычал он, лягнув ногой Халефа. – Проклятый лжец и предатель своей собственной веры! Есть ли у тебя мужество сказать, что Мубарек говорил правду?

– Да, скажи! – крикнул один из аладжи. – Скажи или я раздроблю тебя сейчас своими кулаками! Ты бывал в Мекке?

Черты Халефа не дрогнули. Маленький хаджи был и впрямь смельчаком. Он ответил:

– Что вы так взволновались? Почему вы набросились на меня, словно коршун на уток? Вы – взрослые мужчины или дети?

– Эй ты, не оскорбляй нас! – крикнул Манах эль-Барша. – Тебя и так накажут самым ужасным образом. Или ты хочешь усугубить кару, множа наш гнев? Итак, отвечай: ты был в Мекке?

– Разве я мог там не быть, ведь я же хаджи?

– А этот Кара бен Немси был там с тобой?

– Да.

– Он христианин?

– Да.

– Значит, он вовсе не наследный принц из Индии?

– Нет.

– Так ты нам соврал! Осквернитель святыни! Ты немедленно будешь наказан. Мы завяжем тебе рот, чтобы ты не проронил ни звука, а потом начнутся пытки. Конакджи, подай что-нибудь заткнуть ему глотку.

Хозяин вышел и мигом вернулся с какой-то тряпкой.

– Открой-ка пасть, собака, чтобы мы вставили туда кляп! – приказал Баруд эль-Амасат, взяв тряпку и наклонившись над Халефом. А поскольку хаджи не последовал этому приказу, он добавил: – Открой, иначе я выбью тебе зубы клинком!

Он опустился на колени перед хаджи и вырвал из-за своего пояса нож. Настал самый подходящий момент, чтобы положить конец происходящему.

– Выбивайте ставень! – сказал я.

Сам я уже повернул карабин прикладом, готовясь нанести удар. Один взмах, и пара досок свалилась на пол комнаты. По обе стороны от меня по ставню ударили Омар и Оско; посыпались другие доски. Мигом мы повернули ружья и направили их дула в середину комнаты.

– Стой! Не шевелитесь, если не хотите схлопотать пулю! – крикнул я собравшимся.

Баруд эль-Амасат, уже занесший нож над головой Халефа, вскочил с места.

– Немец! – воскликнул он в ужасе.

– Сиди! – крикнул Халеф. – Пристрели их!

Но стрелять было бы чистым безумием, ведь никого уже не осталось. Едва наши враги услышали мой голос и увидели мое лицо, узнав его в этом мерцающем свете, как схватили свои ружья с крюка и выбежали из комнаты, а с ними припустился и хозяин.

– Быстрей к Халефу! – приказал я Омару и Оско. – Развяжите его! Только потушите свет, а то вы станете мишенью для вражеских пуль. Сидите спокойно в комнате, пока я не приду!

Они тотчас повиновались.

– Ты можешь подождать меня здесь, – сказал я пастуху и поспешил свернуть за угол стены, вдоль которой мы шли, а потом, проскочив между сосенками и боковой стеной дома, достиг фасада.

Все произошло, как я предполагал. В темноте я заметил несколько фигур, бежавших ко мне; я быстро подался назад и заполз под нижние ветки сосен. Едва я устроился там, как все они подбежали сюда: Манах, Баруд, аладжи, Суэф и хозяин.

– Вперед! – тихо скомандовал Баруд. – Они еще стоят возле ставня. Светильник, зажженный посреди комнаты, освещает их. Так что, мы увидим их и пристрелим.

Баруд держался впереди остальных. Когда он достиг угла дома, то остановился.

– Проклятье! – сказал он. – Ничего не видно. Свет погасили. Что будем делать?

Наступила пауза.

– Кто мог погасить свет? – спросил наконец Суэф.

– Быть может, один из нас, убегая, задел стол, – ответил Манах.

– Проклятье! – заскрежетал зубами один из аладжи. – Этот немец и впрямь сговорился с дьяволом. Как только мы схватим его или кого-то из его людей, как моментально они тают, словно туман. Вот теперь мы стоим и не знаем, что делать дальше.

В то же мгновение оттуда, где остался пастух, донеслось тихое покашливание. Бедняга не сумел сдержать приступ кашля.

– Вы слышите? Там наверняка кто-то есть, – произнес Манах.

– Так пустим в него пулю, – сказал Сандар, один из аладжи.

– Опусти ружье! – приказал Манах. – Ты не видишь его и, выстрелив, не попадешь в него, а только выдашь наше присутствие. Нужно что-то другое. Конакджи, вернись-ка в дом и скажи нам, что творится внутри.

– Вот дьявол! – озабоченно ответил хозяин конака. – Мне что за вас лезть под пули?

– Они тебе ничего не сделают. Ты скажешь, что мы тебя заставили нам помогать. Ты свалишь все на нас. Они ведь могли нас подстрелить прямо в комнате, но не сделали этого. Так что, они вовсе не покушаются на нашу жизнь. Ступай и не заставляй нас ждать.

Хозяин удалился. Остальные стали о чем-то шептаться. Вскоре их шпион вернулся.

– В дом не попасть, – сообщил он, – они заняли комнату.

Наши враги принялись совещаться, нужно ли им оставаться здесь или надо бежать. Их споры еще продолжались, как вдруг произошло нечто, удивившее и меня. Где-то позади дома послышались мерные шаги; их звук приближался; приглушенный голос скомандовал:

– Стой! Солдаты, зарядить ружья!

К своему изумлению я узнал голос хаджи.

– Шайтан! – шепнул хозяин. – Вы слышали? Солдаты пришли. И ими командует разве не этот маленький Халеф?

– Да, наверняка это он, – ответил Баруд эль-Амасат. – Его развязали, и он выпрыгнул в окно, чтобы позвать солдат, которых привел с собой его хозяин. Это отряд из Ускюба. Откуда еще он мог привести так быстро людей!

– Шайтан отовсюду шлет ему помощь! – вскрикнул Манах эль-Барша. – Нам здесь нечего делать. Слышите!

Снова раздался голос хаджи:

– Ждите здесь! Я займусь рекогносцировкой.

– Надо уходить, – шепнул Манах. – Если хаджи выбежал из комнаты, значит, и остальных там нет. Иди быстрее в дом, конакджи! Если их там нет, то забери Мубарека. Хоть сейчас его и мучает жар, ему надо скрыться. Мы же займемся пока лошадьми. Ты найдешь нас по правую руку от брода, под четырьмя каштанами. Но быстрее, быстрее! Нельзя терять ни минуты.

Похоже, остальные были согласны с ним; все ретировались. Теперь мне следовало опередить их и первым оказаться у каштанов. Я не знал местности, но помнил, что деревья находятся по правую сторону от брода, а поскольку мы приехали оттуда, надеялся, что легко найду место встречи.

С собой у меня был карабин, но я оставил его под соснами, потому что он только помешал бы мне.

Я услышал скрип дверей – наверняка, это были двери конюшни, – и, как можно быстрее, помчался к броду. Прибыв туда, я повернул направо и, сделав шагов сорок, очутился возле четырех деревьев. Они густо поросли листвой. Два из них высоко вздымали свою крону; у остальных нижние ветки спускались так низко, что я почти мог дотянуться до них руками. Я обхватил один из стволов. Несколько раз перехватился, раскачался, и вот я сидел уже на крепком суку, способном выдержать нескольких человек моего веса. Едва я уселся, как услышал вблизи поступь коней. Беглецы вели их под уздцы; остановились они прямо подо мной. Туда же хозяин конака привел Мубарека. Из дома донесся голос Халефа:

– Всем войти в дом. Заколотите ставни, если услышите наши выстрелы!

– Тяжко карает меня Аллах, – тихо сетовал Мубарек. – Тело мое как огонь, а душа пылает как пламя. Я не знаю, сумею ли я ехать верхом.

– Должен! – ответил Манах. – Мы тоже хотели бы отдохнуть, но эти дьяволы гонят нас с места на место. Нам надо ехать и все-таки хорошо бы узнать, что здесь еще сегодня случится. Конакджи, пришли к нам посыльного.

– Где он вас найдет?

– Где-нибудь на пути к пещере углежога. Тебе надо направить этих чужаков по нашему следу. Ты скажешь им, что мы едем к Шарке. Они, конечно, последуют за нами, и тогда они пропали. Мы подкараулим их у Шайтан-каджайи. Там им не уклониться ни вправо, ни влево – они попадут нам в руки.

– А если они все же улизнут? – спросил Бибар, другой аладжи.

– Тогда уж точно они попадут к нам в руки возле пещеры углежога. Пусть конакджи расскажет им о сокровищах, спрятанных в этой пещере, как он рассказывает это всем остальным приезжим, попадающим затем в ловушку. Если они найдут веревочную лестницу, которая ведет внутрь дуплистого дуба, значит, они и впрямь в сговоре с целым адом. Конечно, лошадь этого немца Кара-Нирван возьмет себе, а вот остальное мы поделим между нами и, думаю, останемся довольны. Если человек отправляется в столь дальнее странствие, да еще покупает себе такого коня, как этот немец, значит, у него при себе очень много денег.

Конечно, тут он сильно ошибался. Все мое богатство заключалось в эту минуту в том, что я услышал от него. Теперь я знал, что Кара-Нирван и есть Жут. Я узнал также, что конакджи своими рассказами заманивает людей в пещеру углежога, где они гибнут. И еще я узнал, что в этой пещере есть потайной ход и он ведет внутрь дуплистого дуба. Наверняка этот дуб очень широк в обхвате и высок, поэтому найти его будет нетрудно – он сразу бросится в глаза.

Дальше нечего было слушать. Хозяин, дрожа от страха, молился, отправляясь в путь. Остальные вскочили на лошадей; стонущего Мубарека усадили в седло; вскоре послышался плеск – они переехали брод. Тогда я спустился с дерева и пошел домой. Я не знал, что лучше – войти в дом или вначале заглянуть сквозь ставень, но тут в доме раздался громкий голос Халефа и я направился внутрь.

Открывая дверь, человек попадал сразу в большую прихожую, однако, чтобы защитить комнату от сквозняка, ее отгородили стенкой, сплетенной из лозы. Еще стоя за ней, я услышал, как Халеф строгим тоном выговаривал:

– Я запрещаю тебе этой ночью разгуливать по улице, пока такие прославленные люди, как мы, стоим здесь и дожидаемся разговора с тобой. Ты – хозяин этого жалкого конака и должен обслуживать своих гостей, дабы они чувствовали себя вполне уютно среди этих трех или четырех ветхих свай. Если ты пренебрегаешь своим долгом, то я как следует напомню тебе о нем. Где ты шляешься?

– Я вышел на улицу, чтобы украдкой подсмотреть, куда направятся эти люди, которые так бессовестно напали на тебя, – оправдывался хозяин (конечно, он сразу вернулся домой).

Я подошел к краю перегородки и заглянул в комнату. На полу лежали связанными пять или шесть человек; опершись на ружья, их сторожили Оско и Омар. Дальше стоял Халеф, выпятив грудь и приняв величественную позу; перед ним, покорно склонившись, застыл хозяин; рядом стояла старуха; в руках ее было несколько веревок. Маленький хаджи снова оказался в своем излюбленном положении – он выглядел очень важной персоной.

– Так! – сказал он. – Сейчас ты называешь это «бессовестным», а прежде ты этому радовался.

– Это было притворством, господин. Мне пришлось так поступить, чтобы не прогневить мошенников. Про себя же я решил, что сделаю все, чтобы освободить тебя из их рук.

– Звучит очень красиво. И ты, наверное, скажешь, что вовсе не их сообщник?

– Я их вообще не знаю.

– Однако ты называл их всех по именам!

– Я запомнил их, ведь они же называли друг друга по именам. Я рад, что все так хорошо закончилось.

– О, дело еще далеко не закончилось; все только начинается, и это касается тебя. Впрочем, мне не подобает решать, виновен ты или нет; это противно моему достоинству. С людьми такого пошиба, как ты, я вообще не якшаюсь. Пусть эфенди допросит тебя и доложит мне все. Твоя судьба зависит теперь от его решения, а также от моего согласия утвердить этот приговор. Пока же ты будешь связан, дабы мы могли быть уверены, что ты не станешь строить нам козни.

– Связан? Почему?

– Я же тебе только что сказал об этом: чтобы тебе не взбрело в голову совершить какую-нибудь прогулку. Вот стоит твоя жена, любезная спутница твоих дней. Она уже связала лежащих здесь людей, и она с удовольствием скрутит тебя по рукам и ногам веревкой, хотя оную подобает обмотать вокруг твоей шеи. Затем мы обсудим, как расквартировать остальных, ожидающих нас на улице. Я опасаюсь, что эти комнаты недостаточно велики для такого количества солдат. Протяни-ка руки своей любезной Хоури, и да соединит она их узами.

– Господин, я же ни в чем не виновен! Я не могу терпеть…

– Молчи! – прервал его Халеф. – Хочешь ты терпеть или нет, это меня не касается. Сейчас я здесь приказываю, и если ты не будешь мне повиноваться, то получишь парочку ударов.

Он поднял плетку. Еще до этого я заметил его плетку, пистолеты и нож, лежащие на столе, ведь его разоружили, однако теперь оружие вновь было у него. Оско и Омар угрожающе стукнули ружьями по полу, и хозяин протянул своей жене руки, чтобы та связала их. Потом он улегся наземь, после чего ему связали и ноги.

– Вот так и надо, о прелесть лет моих! – похвалил Халеф старуху. – Ты сделала правильный выбор, без всякого ворчания решив мне повиноваться. Поэтому твоих рук и ног не коснется вервие, а полы твоего платья будут свободно порхать по всему дому, чьи покои Аллах осчастливил твоим прелестным появлением. Только не пытайся коснуться пут, связавших эти людей, ведь это повлечет за собой последствия, что легко уязвят хрупкость твоих достоинств. Ступай лучше в угол и отдохни, покойно окидывая взором тяготы своего земного пути. Мы же проведем пока совещание, дабы решить, лучше ли будет предать твой дом огню или же следует взорвать его.

Она повиновалась, медленно скользнув в угол, а Халеф, наконец, повернулся к двери, очевидно, решив выяснить, где я. Когда я неожиданно вышел вперед и он меня увидел, ему даже не пришло в голову извиниться за свою неосторожность или хотя бы изобразить легкое раскаяние на лице; нет, он обратился ко мне на удивление важным тоном:

– Эфенди, ты появляешься, дабы узнать итоги нашей славной боевой кампании. Смотри же окрест: они простерты пред тобой ниц и готовы воспринять жизнь и смерть из наших же рук.

– Выйди-ка!

Я сказал это так коротко и точно, что его лицо тотчас вытянулось. Он последовал за мной; мы остановились возле дома.

– Халеф, – обратился я к нему, – я вызвал тебя, чтобы не срамить перед людьми, которыми ты распоряжался как иной государь. Надеюсь, ты это учтешь.

– Эфенди, – ответил он робко, – я учту это, но согласись, что я выполнил все отлично.

– Нет, этого я сказать не могу. Ты действовал самовольно и спугнул наших врагов, перечеркнув мои планы. Неужели ты и теперь не хочешь признаться, что всегда проигрываешь, если поступаешь наперекор моим пожеланиям и предостережениям? Ты отделался синяком лишь потому, что мы вовремя спасли тебя. Впрочем, что было, то было; нечего множить упреки. Расскажи-ка мне лучше, как протекала твоя славная боевая кампания.

– Гм! – коротко буркнул он. – Быстро очень она протекала. Со слов пастуха я понял, где искать наших врагов. Я подкрался и заглянул в щелку. Я увидел, что все они, кроме Мубарека, сидят здесь. Они что-то бурно обсуждали, но я не мог уловить ни слова. Это мне не понравилось, и я решил пробраться в спальню, ставни в которую были открыты.

– Ты ожидал, что там никого нет?

– Естественно!

– Вот уж не могу согласиться. Спроси наших спутников; они подтвердят, что я категорично говорил: старый Мубарек лежит в спальне.

– Да, к сожалению, я не слышал об этом, иначе бы остерегся двумя ногами сразу прыгать в эту проклятую лужу. Тут-то я, увы, весь и вымазался – признаюсь в этом. Мало было приятного. А когда Баруд эль-Амасат занес надо мной нож, чтобы разомкнуть мне уста, тут я почувствовал, почувствовал, гм, словно у меня из спины медленно вытягивают хребет. Бывают в земной жизни такие минуты, когда чувствуешь себя не так уютно, как хотелось бы. Я считал комнату пустой, но все-таки вел себя очень осторожно: сперва я немного постоял у открытого ставня, прислушиваясь, не раздадутся ли какие-нибудь звуки. Не услышав никакого шороха, я поднялся в окно и осторожно скользнул вниз. Мне и теперь везло; я ощутил под ногами пол, не выдав себя ни малейшим шумом. Я уже готов был подкрасться к перегородке, за которой сидели эти молодчики, чтобы подслушать их разговор. Но судьба непостижимым образом ставит преграды на пути лучших людей, подстерегая их, когда они меньше всего ожидают этого. Я споткнулся о чье-то тело, лежавшее у меня на пути. Спал ли этот тип или нет, не могу сказать; он позволил мне спуститься в комнату и не издал при этом ни звука. Теперь же он вцепился мне в ногу, рыча, словно все мертвецы земной юдоли, разом восставшие от сна. Я упал, хоть и не сразу, ведь, ища опоры, я хватался за воздух, пока под руками не оказалась какая-то доска, но она была плохо прибита к стене. Я оторвал ее со всем, что на ней стояло, и рухнул наземь. Раздался ужасный грохот. Эти молодчики выскочили из комнаты, и, прежде чем я поднялся, они уже крепко держали меня. Хозяин быстро принес две веревки. Меня связали, втащили в комнату и стали допрашивать. Они требовали сказать, кто ты такой. Я признался им, что…