Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Жут

ModernLib.Net / Вестерны / Май Карл / Жут - Чтение (стр. 23)
Автор: Май Карл
Жанр: Вестерны

 

 


В это время раздался пронзительный крик. Жут поднял на дыбы лошадь; она совершила огромный прыжок и перемахнула через одну из тех расщелин, о которых говорил мне проводник. Через несколько секунд ее перелетел и Ри; пропасть была шириной, самое большее, в четыре локтя.

Жут снова оглянулся. Я еще больше приблизился к нему. Он наставил на меня ружье. Неужели он и впрямь умеет, как бедуины, стрелять, обернувшись в седле? Я не мог ждать, пока он выстрелит. Мигом я нажал на курки «медвежебоя»; один за другим грянули два выстрела. Я не целился в Жута; я хотел лишь испугать его лошадь и добился своего. Английский скакун прянул в сторону, а потом, дергаясь какими-то рывками, снова устремился вперед. Жут нажал на курок, но выстрелил вхолостую – не попал в меня.

Я перекинул ремень карабина через плечо и намотал лассо на локоть и предплечье, свивая петлю. Я спешил, потому что впереди уже показалась темная полоска леса. Если бы Жут добрался туда, он был бы спасен.

Мне пришлось применить «секрет». Я положил руку между ушей вороного и крикнул его имя: «Ри»! На какой-то миг конь завис в воздухе, потом громко заржал и… даже не описать, как стремительно он помчался. Любой другой всадник непременно закрыл бы глаза, чтобы не выпасть из седла, но я привык к моему скакуну.

Жут был впереди меня метров на шестьдесят; вот уже осталось пятьдесят, сорок, тридцать, наконец, двадцать метров. Он слышал удары копыт моего коня прямо за спиной; он обернулся и в ужасе крикнул:

– Да проклянет тебя Аллах в аду, ты, собака!

Он достал пистолет и выстрелил в меня, но опять не попал; потом рукояткой пистолета ударил коня по голове, побуждая его напрячь последние силы. Напрасно! Я был в пятнадцати шагах позади него, теперь всего в десяти, в шести.

– Смотри, Жут, теперь я тебя поймаю! – крикнул я ему. – Никто, ни человек, ни дьявол, не спасет тебя!

Он ответил оглушительным криком, который впору было назвать ревом. Я думал, он сделал это из злобы; я стал размахиваться лассо, но тут увидел, что он дергает лошадь в сторону. Это ему не удалось. От ударов по голове лошадь словно обезумела. Еще один крик. Люди кричат так от ужаса, кричат в самую страшную минуту. Что это было? Нет, не злоба, а страх смерти!

Боже мой! Прямо у нас на пути тянулась длинная, длинная, широкая, темная полоса; до нее было не больше тридцати метров – расщелина, ужасная расщелина; дальний край ее был, пожалуй, локтя на два выше, чем этот.

Мой вороной летел с такой неописуемой скоростью, что вряд ли мне удалось бы его повернуть. Вперед! Только в этом было спасение.

Я опустил руки, все еще сжимавшие лассо, поднял голову скакуна; снова положил ему левую руку между ушами и крикнул, нет, проревел:

– Ри, мой Ри, мой добрый Ри, прыгни, прыгни, прыгни!

Издав какой-то глубокий, хрюкающий звук, – для него он означал восторг, – Ри прикусил стальные удила и, обгоняя Жута, полетел навстречу расщелине.

Ни Жут, ни я уже не обращали внимания друг на друга. Каждый заботился лишь о себе и своей лошади. Он только прорычал мне проклятие, когда я пронесся мимо него. Натянув поводья, я пригнулся.

– Ри, давай, выше, выше! – крикнул я.

Оцепенелым от страха взглядом я всматривался в дальний край расщелины. Я не видел, насколько она была широка; я лишь смотрел в одну и ту же точку на той стороне; я жаждал ее достичь, но она была на целый метр выше того места, где я находился.

Великолепный, несравненный скакун взмыл высоко вверх. На какую-то долю секунды я завис над ужасной бездной. Я выронил поводья и откинулся назад, иначе бы я погиб. Мне надо было уменьшить нагрузку на переднюю часть туловища скакуна, ведь прыжок ему не удался. Ри коснулся земли лишь передними ногами.

– Ali, ali! – крикнул я еще раз и резко пригнулся вперед; в руке я все еще сжимал лассо; теперь я хлестнул им коня между ног. Я еще никогда не бил Ри. И вот, получив удар по самой чувствительной части тела, он высоко взбрыкнул задними копытами и скорчился, так что лопнула подпруга… Вместе с седлом я сверзился вниз, на землю, и лошадь, пролетев немного вперед, удержалась на другом краю пропасти.

Все это длилось, естественно, одну или две секунды. Я вскочил и оглянулся. В этот момент от земли оттолкнулся конь, на котором мчался Жут. Он даже не долетел до этого края пропасти. Раздался крик, душераздирающий крик, и лошадь со всадником рухнули в бездну.

Все мое тело оледенело. Я подошел к краю расщелины. О Небеса! Она была шириной метров в пять, не меньше! Так я ее оценил, но, как известно, нелегко оценить точно ширину водоема или глубокой пропасти. Тут запросто можно ошибиться. А глубина этой расщелины была так велика, что я не увидел даже ее дна. Внизу расстилался густой, черный мрак.

То был справедливый суд! Он обрел ту самую смерть, которую хотел уготовить другим. Он был мертв – он и его скакун. Не было никаких шансов, что они выживут, упав на такую глубину. Впрочем, через некоторое время я заглянул вниз. Однако я не услышал никакого ответа, ни звука.

Теперь я подошел к Ри. Он повернулся и подбежал туда, где лежало седло. Я обвил его шею руками и прижал к себе его голову. Он потерся мордой о мое плечо и лизнул мне руку и щеку. Он словно понимал, что мы спасли друг другу жизнь.

Тем временем я стал беспокоиться за своих спутников. Ранко мчался сюда на своем кауром коне. Он не видел расщелины, и я принялся кричать и махать руками, умоляя ехать медленнее.

Остальные все так же преследовали Хамда эль-Амасата. Тот то и дело менял направление езды; эта тактика помогала состязаться с более быстрыми лошадьми, на которых мчались мои спутники. Они путались и ехали за ним зигзагами. Лишь хитрый хаджи был умнее всех. Он понял тактику противника и не стал в точности повторять его маршрут; он все время ехал на восток и, наконец, остановился, чтобы подождать противника.

Хамд эль-Амасат заметил это. Он видел, что уже не проскочит здесь, поэтому повернул на юг и стал двигаться в том же направлении, что Жут. Очень хитро и искусно он использовал, как прикрытие, немногочисленные кусты, росшие здесь. Это было единственное преимущество, помогавшее ему опережать преследователей. Однако он неминуемо приближался к страшной расщелине, но пока не видел ее.

Повозка все еще стояла там, где остановилась; возле нее были Галингре и его зять. Тем временем Ранко подъехал к расщелине, с ужасом заглянул в нее и крикнул:

– Он мертв, эфенди, он разбился! Аллах, как же ты сумел перепрыгнуть на ту сторону!

– Об этом потом! Останься на этом месте, чтобы Хамд эль-Амасат не мог проехать мимо. Я поскачу ему навстречу.

– У тебя же подпруга лопнула.

– У меня есть запасная в седельной сумке. Через две минуты я все исправлю.

– Но как же ты переберешься на эту сторону?

– Быть может, я найду место, где расщелина станет уже, а если нет, то моя пуля настигнет его.

Вскоре я снова вскочил в седло и по краю расщелины поехал на восток, навстречу Хамду эль-Амасату. Путь на запад ему преграждал Ранко. На востоке поблескивала кольчуга Халефа. С севера его преследовали остальные; я находился с южной стороны. Он был окружен; к тому же дорогу на юг ему пресекала расщелина.

Вот я увидел, как он остановился и прицелился в Омара, почти догнавшего его. Тот успел направить коня в сторону, и пуля не попала в него. После этого Омар сам вскинул винтовку, готовясь ударить Хамда эль-Амасата прикладом: он хотел взять его живым. Внезапно Хамд эль-Амасат остановился и, когда Омар подъехал к нему, быстро выхватил пистолет и выстрелил. Лошадь встала на дыбы и опрокинулась. Хамд эль-Амасат поскакал дальше, к расщелине.

Увидев ее, он смутился и повернул на запад. Я ехал навстречу ему и достиг места, где расщелина сузилась всего до трех метров. Я отогнал коня назад, чтобы было удобнее перемахнуть через пропасть.

Он подъехал; он видел, что у меня в руке нет оружия и что нас разделяет расщелина. Конечно, он бы не рискнул ее перепрыгнуть.

– Иди сюда! – насмешливо крикнул он. – Тебе я сдамся в плен!

– Сейчас! – ответил я.

Я окликнул Ри – тот помчался к расщелине и в длинном, изящном прыжке перелетел через нее. Хамд эль-Амасат вскрикнул от ужаса и поскакал прочь, в сторону Ранко; я погнался за ним.

Теперь лассо было кстати. Я сложил петлю и бросил ее. Рывок, и Хамд эль-Амасат вылетел из седла. В следующую секунду я стоял возле него.

Бросок удался. Петля туго обвилась возле его рук: он не мог шевельнуться. Я опустился на колени и еще несколько раз обвязал его тело ремнем.

Падение с лошади наполовину оглушило его. Он посмотрел на меня вытаращенными глазами, но ничего не сказал. Тем временем подъехал Омар и спрыгнул с седла.

– Как? – радостно воскликнул я, завидев его. – Я видел, как ты упал, и думал, что пуля попала в тебя!

– Плохо же он стреляет, – ответил Омар. – Пуля перебила поводья, поэтому лошадь упала. Наконец, наконец, мы его схватили! А теперь…

– Стой! – попросил я. – Дай мне сперва с ним поговорить.

– Хорошо! Но он мой!

Я не ответил ему, потому что подошел Ранко; вскоре прибыли остальные. Сперва, конечно, все обсудили смерть Жута и мой прыжок через пропасть. Мои спутники отыскали место, где я совершил его, и не могли не удивиться тому, как мне удалось перебраться на ту сторону. Ри пожинал лавры; все ласкали его, а он радостно ржал в ответ.

Жута помянули вскользь и больше о нем не говорили. Что касается Хамда эль-Амасата, то я попросил не сообщать ему, кто мы такие. Пусть суд над ним состоится после нашего возвращения в Невера-хане. Тем временем он пришел в себя; его привязали к лошади. Оско и Халеф окружили его с двух сторон, чтобы доставить на постоялый двор. Везти его вызвался Омар, но я откровенно сказал, что не доверяю ему. Если бы он сопровождал пленного, то, вопреки нашей воле, мог утолить свою жажду мести.

В то время как Оско, Халеф и пленник поехали прямо на постоялый двор, все остальные вернулись к повозке. Она стояла вдали от нас, поэтому Галингре и его родные не могли наблюдать за погоней. Обе женщины и зять не догадывались, с каким опасным типом имели дело. Они доверяли любым его указаниям, ведь они были убеждены, что все эти советы исходят от самого Галингре. Они верили, что тот, находясь уже в Ускюбе, наделил своего помощника всеми полномочиями. Когда же Хамд эн-Наср внезапно пустился в бегство, они не знали, что и думать. Только, когда, к их изумлению, появился Галингре, они поняли, в какой опасности пребывали, ведь тот, конечно, все рассказал, пусть и без особых подробностей.

Нас представили дамам. Они вышли из повозки, чтобы встретить нас. Я попросил их отложить рассказы; меня интересовало лишь одно: находится ли хозяин постоялого двора в сговоре с Жутом?

– Конечно! – ответил зять. – Все трое совещались тайком; потом хозяин настойчиво посоветовал нам тотчас пуститься в путь, а две другие повозки обещал отправить следом.

– Почему же вы не стали ждать, когда отправятся другие повозки?

– Моя жена чувствовала себя плохо. Поездка сюда утомила ее, и улучшения ждать было нечего, хотя мы и провели на этом грязном постоялом дворе целый день. Тогда тот, кого вы зовете Жутом, сказал, что в соседней деревне живет его замужняя сестра, у которой наши женщины могут остановиться; она рада будет их принять. Он представил нам все в таком выгодном свете, что мы, наконец, решились последовать его совету и поехали с ним к его сестре. Повозки с вещами могли не торопиться, все равно мы собирались провести у этой женщины целый день.

– Ах так! Он хотел вас убить, а потом завладеть багажом. Но как вы могли быть так неосторожны? Почему последовали за ним, когда он свернул с пути?

– Мы не придали этому значения, ведь он сказал, что так мы гораздо быстрее доберемся. Вообще-то ехать по этой равнине куда удобнее, чем по дороге – та в очень разбитом состоянии.

– Что ж, вы доехали бы до первой расщелины; экипаж остановился бы; вас бы застрелили, ограбили и сбросили в пропасть.

– Боже мой! Кто бы мог подумать! – воскликнула пожилая дама. – Мы полностью доверяли Хамду эн-Насру, а этот Жут держался так, что мы приняли его за лучшего и любезнейшего из людей. Слава богу, что в последний момент вы прибыли сюда и спасли нас!

– Да, мы очень, очень обязаны этим людям! – согласился ее муж. – Они всех нас спасли от смерти, а меня еще – и от ужасной неволи. Значительную часть моего состояния они уже вернули мне, а все остальное имущество, что вы взяли с собой, мы сейчас снова увидим. Тут одних слов мало, чтобы благодарить. Чем заплатить за жизнь? Мы до скончания дней останемся вашими должниками.

Так он говорил сейчас. Потом, когда мы развернули повозку и медленно последовали за волами, столь же медленно влачившими ноги, Галингре подъехал ко мне, отвел в сторону и сказал так, чтобы никто не слышал его:

– Господин, я только сейчас осознал; в какой опасности пребывала моя семья. Вы много, очень много сделали для меня. Сперва вы передали мне долгожданную весточку о пропавшем племяннике. Потом освободили меня из шахты и вернули отнятые деньги – размера этой суммы вы даже не знаете, поскольку вышли из комнаты, когда я принялся пересчитывать их, чтобы убедиться, все ли там есть. Потом вы избавили от ужасной смерти еще трех человек. И, кроме того, надо упомянуть имущество, которое мы сохранили. Моя жена взяла с собой все наличные деньги – большая неосторожность или даже непростительная ошибка с ее стороны, хотя Хамд эль-Амасат и сказал ей, что следует моему приказу. Так вот, за все эти деяния мы должны благодарить вас. Неужели мне придется всю свою жизнь носить на себе тяжкое бремя этой обязанности? Я надеюсь, что вы этого не допустите. Я надеюсь, что вы даже позволите каким-то образом поспособствовать вашему счастью. У вас есть семья?

– Родители, братья, сестры.

– Они богаты?

– Нет, очень бедны. Я работаю ради них и надеюсь, что их жизнь станет лучше.

– Им, конечно, нужны деньги!

– Разумеется. Но я зарабатываю их своим ремеслом. Я пишу о своих путешествиях и получаю за это неплохие гонорары; с их помощью я и поддерживаю близких.

– Тогда я настойчиво прошу вас позволить внести мне свою толику денег, чтобы поддержать их.

– Благодарю! Они радушно примут дар, но мне не хотелось бы отравлять счастье, которое заключается лишь в сознании того, что я исполнил свой долг. Я не занимаюсь спасением людей за определенную мзду. И главное: вы вовсе не обязаны благодарить меня. Назовите это счастьем, случайностью, судьбой или волей Господней, угаданной нами, но я вовсе не тот, кто правит этим течением событий. Мы увидели, что вы терпите нужду; в нашей власти было освободить вас, что мы и сделали. Для нас более весомая награда – радость, испытанная от того, что нам удалось стать орудием высшей воли, нежели щедрая мзда, если здесь вообще уместно говорить о ней.

– Но, месье, я богат, очень богат, еще богаче, чем ты думаешь!

– Это меня радует. Если вы богаты, вы можете сделать много хорошего. Ваш кредитор не я, а Господь Бог. Вам никогда не вернуть Ему весь капитал, но так платите же проценты, помогая с открытым сердцем Его менее обеспеченным детям.

– Так я и сделаю, да, так и сделаю! – сказал он, глубоко тронутый моими словами. – Но ведь и вы менее обеспечены, чем я!

– Есть разные богатства. У меня нет ни золота, ни серебра, но я столь же богат, как вы, и вряд ли захотел бы поменяться с вами местами.

– Господин, этой гордой речью вы принудили меня к молчанию. Но все же, если я вздумаю одарить ваших спутников, то вы, наверное, не лишите меня этой радости!

– Нет, они сами себе хозяева. Я не вправе им приказывать; они могут делать все, что им угодно.

– Тогда я прошу вас, подскажите, как лучше всего мне найти подход к каждому из них, дабы возместить свой долг. Англичанин…

– Не принимайте его в расчет, – вмешался я. – Он – лорд и миллионер. Сердечное пожатие руки будет для него лучшим подарком. К тому же вы ему не должник. Он сам был нами спасен!

– Тогда Оско?

– Его дочь замужем за сыном одного купца из Стамбула, человека сказочно богатого. Теперь Оско вернется туда и будет удостоен самой щедрой награды. К тому же я знаю, что, покидая Эдрене, он получил от зятя щедрые дары, коих хватило, чтобы совершить путешествие. Как видите, он тоже не нуждается в деньгах. Он черногорец, и если предложить ему в дар деньги, он сочтет их подачкой, достойной бедняка, и будет оскорблен.

– Что с Халефом?

– Он беден. Его юная жена – внучка арабского шейха, но тот никогда не был Ротшильдом.

– Так вы полагаете, что он будет рад толике денег?

– Да. Если вы не станете предлагать их напрямик, а преподнесете в знак своего преклонения перед «прекраснейшей среди жен и дщерей», тогда гордость его не будет уязвлена.

– А Омар?

– Тот еще беднее. Он был, как его отец, проводником в Шотт-эль-Джериде – ужасно рискованный промысел, как мне довелось убедиться. Его отца застрелил Хамд эль-Амасат, когда он вел нас по этому соленому озеру, и Омар, не имея ни гроша за душой, покинул свою родину, чтобы найти убийцу и отомстить за злодейство. Вдумайтесь, отправившись из Южного Туниса и вовсе не имея денег, он пересек Сахару, Египет, добрался до Константинополя, а потом вместе с нами приехал сюда – и все без денег. Это же чуду подобно! Когда он свершит свою месть и расстанется со мной, то окажется один, на чужбине, без всяких средств, и я не знаю, как он доберется на родину. Правда, я могу предложить ему некоторую сумму денег, чтобы утолить свой голод, но… гм!

Я намеренно сгустил краски, рисуя положение Омара. Ради бедного араба этот богатый француз мог и поглубже залезть в свой кошелек. Он сразу же ответил:

– Ладно, тогда мне будет очень приятно позаботиться о нем. Так, значит, Оско я ничего не могу предложить?

– Деньги? Нет. Какой-то сувенир он примет на память.

– Прекрасно! Тогда я надеюсь, что и вы не станете сердиться, если я попрошу вас хоть иногда вспоминать меня, прибегая к помощи этих карманных часов. Я ношу их в виде брелока и даже не выгравировал на них свое имя, так что вы легко можете нанести любую надпись. Конечно, Жут отобрал их у меня, и я вернул их лишь благодаря вам. Надеюсь, этот скромный брелок, преподнесенный вам в дар, не оскорбит вас.

С этими словами купец протянул «скромный дар». Брелок был изготовлен в виде небольшой восьмигранной пирамиды, выточенной из очень красивого топаза телесного цвета, оправленной в золото и украшенной вверху круглым сапфиром. Стоил этот подарок, очевидно, несколько сотен марок. Я не мог, конечно, вернуть его, и Галингре искренне обрадовался, когда я заявил, что приму этот дар.

Теперь мы догнали остальных. Лорд оживленно беседовал с дамами. Он радовался, что, зная французский, может снова вовсю болтать, ведь его скудные познания в турецком и арнаутском не позволяли ему развернуться.

Он описывал своим спутницам тягостный путь, коим принято добираться отсюда в Ругову, и заверил их, что дальше дорога на Ускюб будет от селения к селению все хуже. Он упомянул лишения и неудобства, кои придется претерпевать во время долгого путешествия в повозке, запряженной волами, и в заключение попросил вернуться в Скутари и поехать с ним в Антивари, где наверняка на якоре стоит французский пароход, и они совершат куда более комфортное морское путешествие в Салоники, а оттуда по железной дороге попадут в Ускюб.

Милый лорд имел вдоволь времени и денег, чтобы позволить себе отвезти на корабле в Салоники семью, найденную среди штиптаров. В этом отношении он являлся подлинным английским джентльменом, коему вся Земля была дана во владение, и он рад был всюду блистать своим благородством.

Наконец, мы достигли Невера-хане. Дамы вышли из повозки, и мы направились в комнату. Там уже был Халеф и, как я заметил с первого взгляда, разыгрывал из себя господина и важного повелителя. В задней части комнаты, за столом, сидел хозяин постоялого двора со своими домочадцами. Их оказалось еще больше, чем я видел поначалу. Подошли еще несколько грязных мальчишек, похожих на слуг. За первым столом сидели оба возчика. Судя по их виду, все они в эту минуту чувствовали себя пленниками Халефа.

Я не стал спрашивать, каким образом он заставил себя уважать. Я хорошо знал его манеры. Размеренными шагами он расхаживал взад и вперед; Оско же присел рядом с возчиками, положив перед собой заряженные пистолеты.

У самой стены, на глиняной половице, лежал Хамд эль-Амасат, все еще связанный, как и прежде. Он смотрел на нас с вызовом.

Возчики уступили место женщинам. Все расселись на свободные сидения; лишь я остался стоять рядом с Халефом и тихо спросил его:

– Амасат узнал тебя?

– Вряд ли! По крайней мере, по нему этого не было видно или он не показал виду.

– Ты ему ничего не сказал?

– Ни слова. Я вообще не говорил с ним. Зато мне очень хочется поболтать с хозяином. Он не думал подчиняться, пока я не сунул ему под нос пистолет.

– Для чего?

– Мне же надо было взять в плен всю эту компанию!

– Я тебе ничего не приказывал.

– В этом не было необходимости. Я и без приказа знаю, что надо сделать. Если бы я позволил хозяину со слугами свободно разгуливать, то, может быть, они додумались бы освободить Хамда эль-Амасата при помощи оружия.

Тут он, конечно, не был далек от истины.

– Ты сказал хозяину, что Жут мертв?

– Нет. Он видел, что Хамд эль-Амасат связан по рукам и ногам, и потому может себе представить, как складываются их дела.

Мне не верилось, что хаджи на этот раз промолчал. Ведь он имел обыкновение при каждом удобном поводе твердить о великих подвигах.

Все смотрели на меня, и потому я велел Халефу развязать лассо, стягивавшее пленника, и скрутить ему руки за спиной, чтобы он мог стоять на ногах. Так и было сделано. Вместо того чтобы поблагодарить меня за это облегчение или хотя бы спокойно вести себя, Амасат заорал на меня:

– Почему меня связывают? Я требую, чтобы меня освободили!

– Подожди немного, – ответил я. – И говори другим тоном, иначе плетка научит тебя почтению! С ворами, мошенниками и убийцами ведут себя не так, как с честными людьми.

– Я не вор!

– Нет? Ты выдал своего хозяина Жуту, который задумал все у него отобрать!

– Я не знаю никакого Жута!

– Не ври! Этим не спасешься. Ты же не будешь отрицать, что бывал в Каранирван-хане.

– Я лишь один-единственный раз был там, сопровождая Галингре.

– А потом ты вернулся в Скутари и принялся морочить голову родным твоего хозяина, передавая им приказы, о которых тот вообще ничего не знал! Тем временем ты сговорился с одним из приспешников Жута, назначив ему встречу в Каранирван-хане.

– Это неправда!

– У тебя есть брат?

– Нет.

– Так ты не знаешь человека, которого зовут Барудом эль-Амасатом?

– Нет!

– И его сына по имени Али Манах бен Баруд эль-Амасат?

– Тоже нет.

– И все же ты переписывался с этим Барудом!

– Докажи!

– Неужели ты не признаешь записку, где сказано: «In pripeh beste la karanirwana chan ali sa panajir menelikde»?

Ужас омрачил его лицо; он ответил более покладисто:

– Ты говоришь о вещах, которые мне совсем неизвестны. Я докажу свою невиновность. Поэтому требую освободить меня!

– Почему же ты бежал, завидев нас?

– Потому что другой тоже побежал.

– Ах вот как! Ты его знал?

– Конечно! Я же был у него вместе с Галингре. Это хозяин постоялого двора из Руговы.

– И ты поддакнул ему, когда он, выдав себя за другого, решил заманить этих людей в сторону от дороги и столкнуть в пропасть?

Он промолчал.

– Что ж, ты убедился, что я лучше езжу на коне, чем думалось тебе, и я докажу, что ты уже имел возможность однажды убедиться в этом.

– Я не знаю тебя.

Судя по всему, он говорил правду. Он очень многое пережил с того ужасного дня на озере Шотт-эль-Джерид и потому не вспомнил нас. Обычно люди, которых встречаешь в подобной ситуации, на всю жизнь врезаются в память.

– Ты знаешь не только меня, но и некоторых моих спутников, – сказал я. – В последнее время ты совершил так много преступлений, что уже не в силах вспомнить одно из них. Для начала я скажу, что тебе же лучше, раз у тебя нет ни брата, ни племянника, потому что Баруд эль-Амасат и его сын мертвы.

Он сделал движение, будто пытаясь вскочить с места. Я продолжал:

– Али Манах застрелен в Эдрене. Разве ты этого не знал?

– Это меня не касается.

– А взгляни-ка на человека, сидящего на углу стола. Его зовут Оско и он сбросил с Чертовой скалы твоего брата, Баруда, потому что тот похитил его дочь Зеницу. Об этом деянии своего братца ты, пожалуй, тоже ничего не знаешь?

Он крепко стиснул зубы и какое-то время молчал. Его лицо побагровело. Потом он в бешенстве крикнул, обращаясь ко мне:

– Ты мне рассказываешь вещи, которые меня вообще не касаются; ты говоришь о людях, которых я вообще не знаю! Если тебе угодно говорить со мной, говори со мной. Объясни, почему ты обращаешься со мной как с вором и убийцей.

– Хорошо, поговорим о тебе. Мы относимся к тебе именно так, как ты того заслуживаешь. Ты убийца.

– Молчи.

– Я умолчу о том, что вы намеревались убить Галингре, брошенного в шахту в окрестностях Руговы. Умолчу и о том, что вы решили убить его родных. Я поговорю об убийстве, которое ты впрямь совершил.

– Должно быть ты сумасшедший, ведь только безумец может нести подобную чепуху!

– Осторожнее! Еще раз оскорбишь меня, получишь удар плетью! Быть может, ты знал от своего хозяина, месье Галингре, что у него был брат, которого убили в Алжире, в Блиде?

– Да. Он рассказывал мне.

– И сын убитого пропал там же при самых загадочных обстоятельствах?

– Да, он мне сказал это.

– Быть может, ты знал этого брата или этого сына?

При этом вопросе он побледнел. Это особенно бросалось в глаза, потому что теперь у него не было бороды, которую он носил тогда, в Сахаре.

– Откуда же мне знать их, – ответил он, – если я никогда не был в Блиде! Я не знаю ни Алжир, ни тамошние земли, ни пустыню. Я армянин и, покинув свою родину, прибыл вначале в Стамбул, а потом сюда.

– Ты армянин? Странно! Говорят, именно армянин убил Галингре!

– Это меня не касается. Армян сотни тысяч.

– Да, это верно, но многие из них скрывают свое происхождение. Так, я знаю одного, который выдавал себя за соплеменника Юлада Хамалека.

Он закусил нижнюю губу. Его взгляд готов был пробуравить меня. Он догадался, что его прошлое известно мне лучше, чем он полагал. Видно было, что он припоминал, где же встречался со мной и, ничего ее прояснив в памяти, гневно крикнул на меня:

– Говори о делах и людях, которых я знаю. Племя Юлада Хамалека мне незнакомо. И у меня нет брата, которого зовут Баруд эль-Амасат, ибо мое имя – Хамд эн-Наср.

– Не Хамд эль-Амасат?

– Нет.

– Так! Значит тебя зовут Хамд эн-Наср. Мне вспоминается человек, коего звали Абу эн-Наср. Тебе он не был знаком?

Приоткрыв рот, он испуганно уставился на меня.

– Ну, отвечай!

Но он не отвечал. Его белесые глаза налились кровью; вены на лбу надулись. Он сглатывал слюну, не в силах вымолвить ни слова. Я продолжал:

– Этот Абу эн-Наср носил свое имя «Отец победы», потому что оказал некую услугу векилу оазиса Рбилли – услугу, потребовавшую от него определенной отваги. Припомни-ка!

Черты его лица словно окаменели. Он бормотал слова, непонятные никому.

– Этот Абу эн-Наср был убийцей Галингре. Потом, в пустыне, он убил и его сына. Он убил также проводника Садека, который переводил его через соленое озеро Шотт-эль-Джерид. Я наткнулся на труп юного Галингре и…

Он прервал меня, визгливо вскрикнув, и несмотря на то, что сидел со связанными руками, попытался привстать.

– Умолкни, шелудивый пес! – прорычал он и странным образом выкрикнул это на арабском диалекте именно той местности, где я когда-то его повстречал. – Теперь я знаю, кто ты такой! Теперь я тебя узнал! Ты тот вонючий немец, что преследовал меня до самого Рбилли! Да будут прокляты твои отцы и праотцы, а дети и дети детей твоих пусть вберут в себя всю скверну тела и души! Пусть каждый час тебя настигает новая беда и…

– И в эту секунду тебя настигнет плеть! – прервал его Халеф, вскочив с места и изо всех сил хлестнув его. – А ты не узнаешь меня, ты – сын суки и внук зловонной гиены? Я тот самый маленький хаджи Халеф Омар; я был с этим эфенди, когда он повстречал тебя!

Хамд эль-Амасат не шевелился. Он оцепенело смотрел на малыша, казалось, не чувствуя ударов.

– И ты не узнаешь меня? – спросил Омар, медленно приближаясь и отстраняя Халефа. – Я – Омар, сын Садека, которого ты убил на озере Шотт-эль-Джерид и бросил в зыбучий песок, и никто теперь не может прийти на место его смерти, чтобы помолиться Аллаху и Пророку. Я преследовал тебя от самого Рбилли. Аллах не хотел, чтобы я тебя настиг сразу. Он дал тебе время покаяться. Ты же стал злее, чем прежде, и потому Аллах, наконец, предал тебя в мои руки. Готовься! Час мщения настал! Ты не уйдешь, и под твоими ногами уже разверзлась джехенна, готовая принять твою душу, проклятую во веки веков!

Как же они разнились! Омар стоял, расправив плечи, спокойный и гордый. В его лице не было ни следа ненависти. Лишь холодная, мрачная решимость исходила от него. Хамд эль-Амасат дрожал, не от страха, а от ярости. Черты его лица скорчились. Его грудь вздымалась; он громко дышал.

– О ангелы! О дьявол! Почему же меня схватили? – шипел он. – Если бы руки у меня были свободны, я бы вас задушил, вас всех… всех!

– Ты сам произнес свой приговор, – ответил Омар. – Ты будешь задушен без пощады и жалости. Эфенди, ты еще будешь с ним говорить?


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25