Жут

– Да, двух мы хотим сбыть с рук, но едем сюда вовсе не за этим. Есть у нас и другие планы. Тебе, похоже, доверять можно. Поэтому я признаюсь тебе, что мы намерены подать жалобу на Кара-Нирвана.

– Жалобу? О, вашу затею трудно выполнить. К кому бы вы ни обратились, всюду будут его дружки. Он вам денег должен?

– Нет, я хочу уличить его в преступлении.

При этих словах Колами быстро выпрямился в седле, осадил лошадь и спросил:

– Ты считаешь его преступником?

– Да.

– Что же он совершил?

– Убийство, даже много убийств, а еще разбои.

Его лицо покраснело; глаза засветились. Сжав руку ладонью и задыхаясь, он выпалил:

– Господин, скажи мне быстро, ты из тайной полиции?

– Нет, не оттуда. Я прибыл из другой страны и намерен туда вернуться. Вот только прежде мне хотелось бы увидеть, как покарают человека, который со своими сообщниками не раз покушался на чужую жизнь. И этот человек – перс.

– О Аллах! Я не ослышался? Разве такое возможно? Неужели я, наконец, встретил человека, который думает так же, как и я?

– Так ты тоже считаешь его злодеем?

– Да, но такое нельзя говорить. Однажды я разок обмолвился, так чуть не лишился жизни.

– Почему же ты так относишься к нему?

– Он ограбил меня. Я был в Персерине, стремясь разжиться деньгами. Там я встретился с ним, и он узнал от меня, что я вожу с собой полный кошелек. В пути на меня напали и отняли деньги. Их было четверо; лица закрывала маска. Тот, что говорил, был одет по-особенному, и все же я узнал его по голосу, по остренькой бородке, выглядывавшей из-под маски, и по пистолетам, которые он направил на меня. Это был перс. Но что же мне оставалось делать? Двое жителей моего местечка на следующий день сами признались, что видели его в определенное время в Персерине, и это был тот самый час, когда на меня напали. Так что, он сумел доказать, что не был на месте преступления. Мне пришлось промолчать.

– Оба свидетеля наверняка тоже замешаны в этом деле. Ты так не думаешь?

– Я уверен в этом. С того времени я слежу за ним. Я видел и слышал многое, но вот связать все это не удается. Наконец, я пришел к мысли, что он не кто иной, как… как…

Он не осмелился вымолвить слово, поэтому я решительно продолжил:

– Как Жут!

– Господин! – воскликнул он.

– Что такое?

– Ты говоришь именно то, что я думаю.

– Так мы одного мнения, и это хорошо.

– Ты можешь это доказать?

– Да. Я прибыл в Ругову, чтобы навести о нем справки. Он от меня не ускользнет.

– О Аллах, если бы все было так! Тогда бы мы избавили страну от ужаса, охватившего ее. Господин, я тебе сказал, что мы с персом друг другу ничего не сделали. Мне пришлось так сказать, потому что я не знал тебя. Теперь же признаюсь, что я ненавижу его, как дьявола, и очень хочу помочь тебе справиться с ним. Его считают человеком честным, набожным, уважаемым, хотя на поверку он – самый большой злодей на свете!

По нему было видно, что он произнес эти слова всерьез. Встреча с ним была нам только на пользу. Поэтому не колеблясь я поведал ему, что мы намерены делать в Ругове, что нам довелось пережить и что мы узнали о Жуте. Особенно подробно я описал события, случившиеся у Чертовой скалы и в долине, где жил углежог. Он часто прерывал меня возгласами, в которых перемешивались изумление, страх и радость. Взволнованный моим рассказом, он так часто осаживал лошадь, что весьма замедлил нашу поездку. Когда я умолк, он воскликнул:

– Мы вообще не думали, что такое возможно, но все точнехонько сходится, да и сам я подозревал, что этот перс удерживает у себя людей! Многие, кто к нему заезжал, исчезли. И почему он так часто ездит на прогулку к реке? Живет он за деревней, и у него есть лодка. Говорят, едва он сядет в нее, как мигом скрывается из виду. Теперь понимаю, что он забирается в штольню!

– Ты не знаешь, как можно проникнуть в старую шахту?

– Нет. Что ты собираешься делать, господин, когда приедешь? Может, ты решил пожаловаться на перса местному старейшине? Так он – лучший друг этого плута.

– Я об этом и не думаю. Прямых улик против перса у меня нет; их еще надо собрать, а для этого проникнуть в штольню.

– Так возьми одну из моих лодок. Если позволишь, я поеду с тобой.

– Мне это кстати, ведь ты потом будешь моим свидетелем.

Мы достигли реки и поехали вдоль берега. Поток, стесненный горами, струился в обманчивой тишине. С нашей стороны берег был пологим, по ту сторону круто вздымались отвесные скалы.

Скалы поросли густым хвойным лесом; сквозь зеленые ветви виднелась старая каменная стена. Там высилась сторожевая башня, построенная, может быть, тысячу лет назад. Прямо возле башни река и скала круто поворачивали; за поворотом скрывалась деревня.

Миновав поворот, мы увидели деревню и мост, по которому предстояло перебраться. Мы вовсе не спешили. Надо было отыскать вход в штольню.

Вскоре мы нашли это место, хотя так и не заметили лаз. Место это лежало прямо перед поворотом, там, где поток со всей силы обрушивался на скалы. Там, в нескольких локтях от поверхности воды, виднелся выступ скалы, поросший травой. Оттуда густым ковром свешивались растения; за этой завесой скрывался вход в пещеру.

Течение было быстрым, и причалить в этом месте к скале было трудно. Чтобы справиться с напором воды, требовалась недюжинная сила, иначе бы лодку разбило о камни. Выяснив все, мы поскакали быстрее и вскоре достигли моста. Проехать по нему верхом было очень нелегко. Доски подгнили; то и дело зияли проломы; сквозь них виднелась вода.

Деревня теснилась среди скал; она казалась довольно бедной и убогой. Слева виднелась дорога, уходившая в горы. Именно по ней нам предстояло потом ехать.

Перед мостом раскинулся пустырь; вокруг него стояло несколько жалких домишек; один из них, впрочем, выглядел заметно лучше. Это и было хане, что держал Колами. Прямо на пустыре своим делом занимался канатчик. Сапожник сидел возле дома и починял туфлю. Рядом что-то клевали куры; дети с перемазанными руками рылись в навозной куче в поисках неких сокровищ; неподалеку стояли несколько мужчин; они прервали беседу и с любопытством посмотрели на нас.

Впрочем, для одного из них слово «любопытство» явно не годилось. На его лице читалось, пожалуй, совсем иное чувство; я бы назвал его ужасом.

Он был одет как штиптар-мусульманин: короткие, блестящие сапоги, белоснежная фустанелла[43], красная куртка, украшенная золотом, с серебряным патронташем на груди, голубой пояс, из-под которого выглядывали рукоятки двух пистолетов и ятаган; на голове его виднелась красная феска с золотой кисточкой. Судя по одежде, он был человеком очень зажиточным.

Его худое лицо отличалось резкими чертами и было окрашено в сочный желтый цвет – дубильщики называют такой цвет «schutt» («осыпным»). Густая, черная борода, спускаясь двумя клинышками, доставала почти до груди; глаза его тоже были темно-черными; он не сводил с нас взгляда; он смотрел на нас широко раскрытыми глазами.

Рот его был приоткрыт; сквозь пряди бороды поблескивали белые зубы; правой рукой он сжимал рукоять ятагана; все его тело сильно подалось вперед. Казалось, он хотел броситься на нас с клинком. Я никогда не видел его, но, лишь взглянув, сразу узнал. Я шепнул Колами:

– Тот, желтолицый, – Жут? Не так ли?

– Да, – ответил он. – Плохо, что он нас увидел!

– Нет, для меня это даже хорошо; это ускорит развязку. Он узнал меня по вороному скакуну; он узнал каурого коня и лошадей аладжи; теперь он понял, что мы не только спаслись от нападения, но и сами расправились с углежогом и аладжи. Он уверен, что мы приехали поквитаться с ним, а поскольку лишь слепой не приметит англичанина, которого сам же заманил в шахту, то он поймет, что сперва мы направимся в эту шахту. Будь начеку! Игра начинается.

Мы оба ехали впереди. Оско и Омар следовали за нами. Халеф и лорд немного отстали, причем англичанин, увлеченный беседой с хаджи, даже не обратил внимание на стоявших мужчин. Но теперь он заметил их. Он осадил лошадь и уставился на перса.

Тем временем мы подъехали к двери хане и спрыгнули с лошадей; теперь мы могли внимательно смотреть за происходящим. Мужчины стояли от нас всего в дюжине шагов – не более. Я видел, как Жут поджал губу. На его лице выразились гнев и в то же время страх.

Линдсей пришпорил свою каурую лошадь, помчался вперед и осадил ее рядом с Жутом, чуть не опрокинув его. Потом он разразился речью, вместившей все известные ему крепкие английские выражения, а также бранные арабские и турецкие слова. Они столь стремительно слетали с его уст, что понять английские выражения было вообще невозможно. Одновременно он так бурно жестикулировал руками и ногами, словно его обуял злой дух.

– Что надо этому человеку? – спросил один из мужчин.

– Это старейшина, – пояснил мне Колами.

– Не знаю, я не понимаю его, – ответил Жут. – Но с человеком этим я знаком, и очень удивлен, что вижу его здесь.

– Это не тот англичанин, что жил у тебя с переводчиком и слугами?

– Да. Я даже не успел тебе сказать, что он украл у меня каурую лошадь и был с ней таков. Будь добр, арестуй его.

– Немедля! Мы отобьем у этих пришлых гяуров охоту воровать лошадей.

Он подошел к Линдсею и объявил, что тот арестован. Но лорд не понял его; он по-прежнему кричал и жестикулировал, а когда старейшина схватил его за ногу, резко отпихнул его ударом ноги.

– Аллах! – воскликнул служитель закона. – На такое еще никто не отваживался! Сюда, люди! Держите лошадь и снимите его!

Мужчины повиновались и подошли к лорду. Когда же они попытались его схватить, он взялся за ружье, вскинул его и закричал на мешанине из английских и турецких слов:

– Away![44] I atmak! I atmak!

Он запомнил, что стрелять означает «atmak». Нападавшие спешно отступили, а старейшина сказал:

– Этот человек – сумасшедший. Он не понимает нас. Если бы здесь был переводчик, чтобы втолковать ему, что сопротивление бесполезно и только ухудшает его положение!

Тогда я подошел к нему и сказал:

– Прости, старейшина, что я мешаю тебе исполнить свои обязанности. Но если тебе нужен переводчик, то я готов услужить.

– Так скажи этому конокраду, чтоб следовал за мной в тюрьму.

– Конокраду? Ты глубоко ошибаешься. Этот эфенди не крадет коней.

– Это он, раз мой друг, Нирван, так сказал.

– А я говорю тебе, что этот англичанин в своей стране – важный паша. Он красть не будет. У него дома лошадей больше, чем во всей Ругове.

Я говорил хоть твердым, но вежливым тоном. Похоже, это убедило старейшину в том, что я питаю очень большое уважение к его должности и персоне и он мог бы мной помыкать. Итак, он грубо накинулся на меня:

– Молчи! Здесь будет так, как я скажу! Этот англичанин украл лошадь, он вор, за это его накажут. Скажи ему это!

– Я не могу ему это сказать.

– Почему?

– Потому что это будет оскорблением, которое он мне никогда не простит. Я не хочу лишиться его дружбы.

– Так, значит, ты друг конокрада? Стыдись!

Он плюнул передо мной.

– Не делай так, старейшина, – предупредил я его. – Я говорю с тобой вежливо, а ты в ответ брызжешь слюной! Если такое случится еще раз, я заговорю по-другому, как ты того заслуживаешь.

Сказано это было довольно резким тоном. Жут смерил меня взглядом с головы до ног. Потом он кашлянул и сделал движение рукой, словно возбуждая гнев старейшины против меня. Это ему удалось и правитель Руговы тут же ответил мне:

– На каком же языке ты вздумал со мной изъясняться? Со мной подобает говорить лишь вежливым тоном; любой другой тон я наказываю самым строгим образом. Я плюнул в твою сторону, потому что ты назвал своим другом вора. И я имею на то право, а потому плюну еще раз. Смотри, вот тебе!

Он сложил губы в дудочку, а я проворно сделал шаг вперед и закатил ему такую крепкую затрещину, что он пошатнулся и упал. Тут же я достал револьвер. Мои спутники немедленно схватились за оружие. Жут тоже достал свой пистолет.

– Брось оружие! – прикрикнул я на него. – Какое тебе дело до этой затрещины?

Он невольно повиновался. Пожалуй, так как я, никто на него не кричал.

Старейшина поднялся. За поясом у него был нож. Я думал, он вытащит его, чтобы отомстить мне за удар. Но горлопаны, если дело доходит до чего-то серьезного, обычно оказываются людьми трусливыми. Вот и у него не нашлось мужества; он повернулся к Жуту:

– Ты стерпишь, чтобы со мной так дурно обращались, когда я улаживаю твои дела? Я надеюсь, ты сию минуту отомстишь за оскорбление, которое, в сущности, касается лишь тебя!

Перс несколько раз переводил взгляд то на старейшину, то на меня. Этот жестокий и бессовестный человек наверняка был большим смельчаком; но вид людей, которых он считал убитыми или хотя бы плененными, а теперь внезапно представших перед ним целыми и невредимыми, парализовал его решимость. Вдобавок мы держались очень самоуверенно. У нас в руках было оружие, и ясно было, что шутить мы не станем. Видимо, персу стоило немало труда ответить старейшине:

– Эту затрещину дали тебе, а не мне. Ты ее получил, и ты знаешь, что надо делать. Отдай приказ, и я помогу его исполнить.

Он снова взялся за рукоятку пистолета.

– Убери руку! – крикнул я ему. – Ты не полицейский. Угроз от тебя я не потерплю. Раз уж я показал старейшине, как отвечаю на грубость, то с частным лицом, которое вообще не вправе приказывать, я тем более справлюсь. Пистолет – опасное оружие, им можно убить. Если мне грозят пистолетом, то я имею право на оборону. Как только ты взведешь пистолет, я влеплю тебе пулю в голову. Учти, я не шучу!

Он убрал руку, но гневно крикнул на меня:

– Ты кажется не знаешь, с кем говоришь! Ты ударил здешнего правителя. Вы пригрозили нам ружьями и, разумеется, вас надо наказать. Сюда соберутся все жители Руговы и схватят вас. В стране падишаха не принято, чтобы конокрады угрожали честным людям смертью!

– Ты говоришь смешные вещи. Я тотчас докажу вам, что знаю, с кем говорю. Людей Руговы я не боюсь, ведь я прибыл, чтобы освободить их от дьявола, который гнетет всю страну. Если разбойник и убийца называет нас конокрадами, то мы лишь посмеемся над этим, но смех наш станет тебе поперек горла!

– А вам нет? – переспросил он. – Этот англичанин разъезжает на моем кауром коне, а эти два твоих спутника сидят на чужих пегих; они тоже их украли.

– Откуда ты знаешь, что это – не их лошади?

– Потому что эти лошади принадлежат моим друзьям.

– Ты очень неосторожен, раз в этом признался. Конечно, мы не покупали пегих; мы отняли их у аладжи. Раз ты сознаешься, что эти два разбойника – твои друзья, тогда ты сам вынес себе приговор. Скажи-ка мне, – продолжил я, обернувшись к старейшине, – знаешь ли ты, что аладжи разъезжают на пегих конях?

– Какое мне до них дело? – ответил он. – Я сейчас имею дело с вами, а не с ними.

– Мне нравится, что ты решил немного заняться нами. Правда, все будет не так, как ты намеревался.

– Ого! Ты взялся здесь командовать? Ты решил раздавать затрещины? Я соберу жителей Руговы, чтобы схватить вас. Я тотчас отдам приказ!

Он хотел идти.

– Стой! Еще одно мгновение! – приказал я ему. – Ты еще не спросил, кто мы такие. Я тебе это скажу. Мы…

– В этом нет надобности! – прервал меня Жут. – Ты – гяур из Германистана; мы скоро заставим тебя приуныть.

– А ты – шиит из Персии, где почитают Хасана и Хусейна[45]. Так что, не называй себя правоверным и не повторяй слово «гяур», иначе получишь такую же затрещину, как и старейшина!

– Ты вздумал меня оскорблять? – вспылил он.

– Да; я еще немало чего вздумаю. Откуда ты знаешь, что я – чужеземец из Германистана? Ты сам себя выдал этим словом. С этой минуты с твоей ролью Жута все кончено!

– Я – Жут? – побледнев, спросил он.

– Жут? – воскликнули остальные.

– Да, этот шиит Нирван – Жут. Я докажу вам это. Вот тебе, старейшина, мои удостоверения личности. Они выданы падишахом и великим визирем, и я надеюсь, что они пробудят в тебе подобающее почтение. Если ты поведешь себя иначе, то я незамедлительно доложу об этом вали в Призренди и визирю в Стамбул. Убери свои грязные руки и остерегись пачкать паспорт!

Я открыл документы и протянул их ему. Увидев печать падишаха, он впрямь принялся теребить руками штаны, потом схватился за лоб и грудь, поклонился, взял бумаги и, еще раз поклонившись, поднес их ко лбу, чтобы прочитать.

– Мастер, – сказал англичанин. – Вы могли бы показать ему и мой паспорт, но перс отнял его вместе с другими вещами.

– Если он не уничтожил его, вы его получите. Впрочем, довольно того, что он прочитал мои бумаги. Вы мой друг, и я удостоверю вас.

Подошли люди из соседних домов и с любопытством уставились на нас. Впрочем, некоторые поспешили назад, в тесный проулок, выходивший к мосту; они сзывали соседей. Быстро собралась публика, окружив нас полукругом.

Казалось, это нравилось Жуту. Он чувствовал себя увереннее, чем прежде, поскольку верил, что может положиться на помощь своего народа. Его лицо приняло упрямое выражение, а его высокая фигура вытянулась еще выше. Видно было, что он столь же ловок, сколь и силен. В рукопашной схватке его стоило опасаться больше, чем аладжи, которые во всем надеялись лишь на грубую, но неумелую силу. Я полагал, что не стоит доводить дело до прямой схватки с ним, а лучше при удобном случае ранить его пулей так, чтобы он не мог уже защищаться.

Наконец, старейшина прочитал бумаги. Затем он снова прижал их ко лбу и груди, сложил и всем своим видом показал, что уберет их к себе.

– Стой! – сказал я. – Это документы мои, а не твои.

– Но ты же решил здесь остаться? – спросил он.

– Да.

– Тогда я подержу их у себя, пока вы не уладите ваши дела.

– Нет, этого ты не сделаешь. Как ты, простой киаджи, решился взять себе бумаги человека, который настолько выше тебя! Уже один твой умысел – оскорбление для меня. А что тебя угораздило болтать о наших делах! Ты же знаешь, с кем говоришь, и я тебе скажу, что от тебя потребуется. Я пойду тебе навстречу и не стану забирать удостоверение. Я решил поселиться у Колами, поэтому он сам возьмет этот документ. Отдай ему! Без моего разрешения он не выпустит его из рук.

Старейшина повиновался, пусть и неохотно. Потом, повысив голос, я продолжил так, чтобы слышали все окружающие:

– А теперь я хочу возразить против того, чтобы одного из наших товарищей называли конокрадом. Мы – люди честные и прибыли сюда, чтобы избавить вас от самого страшного вора, что только есть в этой стране. Эта каурая лошадь принадлежит вовсе не персу, а одному штиптару, а именно барьяктару Стойко Витешу из Слокучи. Он направился со своим сыном в Батеру, чтобы там женить его, а по пути заехал в Чертово ущелье, к углежогу Шарке. Этот подручный Жута напал на барьяктара и ограбил его. Тот остался жив, но сына его убили и сожгли. Я могу показать вам остатки его костей. Эта кольчуга, в которую пока облачился мой спутник, эта сабля, этот кинжал – все это части награбленной добычи. Самого барьяктара увезли к Кара-Нирвану, чтобы позднее убить его, когда удастся получить за него выкуп.

– Ложь, ложь, тысячу раз ложь! – прокричал перс. – Эта лошадь моя, а о барьяктаре я не имею ни малейшего понятия!

– Ложь на твоей стороне. Ты бросил барьяктара в шахту, где прежде держали в заложниках англичанина. Ты велел отправить этого англичанина к углежогу, чтобы принудить его к выкупу, а потом убить. Ему удалось освободиться; теперь он вернулся, чтобы обвинить тебя.

– Аллах, Аллах! И я должен это выслушивать и терпеть! Я – разбойник и убийца? Спроси людей, слушающих твои бредни! Они скажут тебе, кто я. А если ты нагло продолжишь меня обвинять, то они этого не потерпят, а защитят меня. Не так ли? Вы сделаете это, мужи и жители Руговы? Разве вы можете спокойно взирать на то, как некий чужеземец, христианин, отваживается обвинять и уличать меня, человека, известного благими делами, совершенными для стольких людей?

– Нет, нет! – раздалось несколько голосов. – Долой этого гяура, прочь его! Не давайте ему говорить ни слова!

Я догадывался, что произойдет и потому тихонько приказал Халефу подвести наших лошадей. Потом я обратился к толпе:

– Разве позор быть христианином? Разве здесь, в Ругове, не уживаются мирно те, кто почитают ислам и Библию? Разве я не вижу здесь людей, носящих четки, то бишь христиан? Я взываю к этим людям, если Кара-Нирвану помогают во всем магометане. Все мои обвинения верны; я докажу это. А теперь выслушайте последнее – самое страшное! Этот перс – Жут, понимаете, Жут! Я и это могу доказать вам, если вы спокойно меня выслушаете.

Меня перебил громовой голос барышника:

– Молчи! Иначе я застрелю тебя, как собаку, которую можно избавить от коросты, лишь пристрелив ее!

Я бы рад был его прикончить, но, как я видел, все были настроены против меня; я лишь крикнул персу:

– Защищайся не словами, а делом! Отведи нас в шахту и докажи, что Стойко там нет!

– Я не знаю никакой шахты!

– Так я знаю ее и отведу туда людей!

По его лицу пробежала насмешливая дрожь, и я знал почему. Я остерегся говорить о штольне; мне хотелось уверить перса в том, что мы проникнем в шахту со стороны башни. Поэтому я продолжал:

– В шахте, что под сторожевой башней, он скрывает не только Стойко, но и еще одного пленника – купца из Скутари, чьи деньги он уже присвоил, а теперь вознамерился добыть и все остальное его имущество. Там, внизу, вы найдете и этого человека. Он вместе со Стойко расскажет, что с ними случилось, и тогда вы убедитесь, что Кара-Нирван и есть Жут. Я призываю вас и старейшину схватить его и доставить к башне. Пусть он покажет, где скрывается вход в шахту.

– Я пленник?! – воскликнул Жут. – Хотел бы я глянуть на того, кто вздумает на меня напасть. Я не знаю никакой шахты. Я готов по своей воле идти туда. Ищите шахту; я не могу вам ее показать, потому что сам не знаю ее! Если слова этого чужеземца сбудутся, то я покорно позволю себя связать и доставить в Призренди. Если же выяснится, что он солгал, то я требую самого строгого наказания.

– Хорошо, я согласен на это, – ответил я.

– Наверх, вперед, в сторожевую башню! – доносилось со всех сторон. – Пусть перс окажется Жутом! Горе этому чужаку, если он врет!

– Я не вру. Мы отдаем себя в ваши руки. Мы сложим все наше оружие, чтобы вы убедились, что мы – люди честные и мирные.

Обратившись к своим спутникам, я добавил:

– Давайте ваши ружья, ножи, пистолеты и отправляйтесь вместе с этими бравыми людьми к башне. Я оставлю все оружие в хане, а потом вместе с Колами мы поедем вам вдогонку.

Тем временем Халеф помог отвести лошадей на постоялый двор; вернувшись, он сказал, когда я потребовал у него оружие:

– Но, сиди, мы же не сумеем теперь постоять за себя!

Я не стал ему объяснять, почему я велел оставить оружие. Вспыльчивый хаджи, будь он вооружен, вполне мог навлечь беду на себя и своих спутников.

– Вам ни от кого не придется отбиваться, – ответил я ему. – Вас никто не обидит. Лишь ведите себя тихо и осторожно!

– А ты поедешь нам вдогонку?

– Нет. Я сказал так, чтобы обмануть Жута. Какое-то время он будет идти с вами, а потом наверняка скроется. Он спустится в шахту, чтобы перепрятать пленников. Быть может, убьет их. Поэтому я вместе с Колами проберусь в штольню и встречусь там с Жутом.

– Ты один? Это слишком опасно. Я пойду с тобой.

– Нет, твое отсутствие бросится в глаза. Кстати, остерегитесь спускаться в шахту, если найдете вход туда. Неизвестно, что сделает Жут, чтобы помешать вам. Будьте приветливы с этими людьми, старайтесь не восстановить их против себя и не делайте ничего до моего возвращения.

Собралась довольно внушительная толпа. Судя по всему, она могла еще возрасти. Когда я отобрал оружие у своих спутников, толпа окружила их и Жута; наконец, вся процессия пришла в движение.

Тем временем мы с Колами занялись сборами, а потом отправились к лодке. Вскоре хозяин привел двух слуг. Они взялись за весла; хозяин уселся на носу лодки, а я стал рулить.

Нам надо было держаться левой стороны реки, но я вырулил к правому берегу, потому что там течение было не очень сильным. Лишь когда мы прибыли на место, я повернул влево.

Теперь слуги напрягали все силы, чтобы бурный поток не увлек лодку. Пришлось плыть не прямо к штольне, а брать выше, намного выше по течению. Весла гнулись; они грозили сломаться; меня же больше всего беспокоило другое: действительно ли, вход в штольню скрыт за плотной завесой растений.

Мы находились чуть ближе этого лаза. Я повернул лодку и направил ее прямо к штольне. Если бы там были только скалы, то лодка разбилась бы вдребезги, ведь мы мчались с бешеной скоростью.

– Весла убрать! Пригнитесь! – крикнул я своим спутникам.

Они мигом повиновались. Сам же я остался на месте, ведь руль бросать было нельзя. Мы приближались к скале; еще два корпуса лодки, еще один… Я закрыл глаза, чтобы не поранить их ветками… Мягкий пучок ударил мне в лицо… Я открыл глаза – вокруг была глубокая тьма… Лодка обо что-то ударилась; киль хрустнул… Мы находились в штольне.

– Слава Аллаху! – тяжко вздохнул Колами. – Мы уж немного струхнули.

– Я тоже, – ответил я. – Если бы мы налетели на скалы, то искупались бы, а хорошего в этом мало. Кто не умеет отлично плавать, тот отсюда не выберется. Пошарьте-ка по стене, есть ли там колышек. Там он должен быть; к нему привязывают лодку.

Колышек и впрямь нашелся. Мы закрепили лодку, и зажгли взятые с собой лампы. Их света хватило, чтобы осветить коридор, ведь он был низким и тесным. Слуги прихватили сальные свечи, припасенные ими.

Я взял в левую руку одну из ламп, в правую – револьвер и зашагал вперед. Раз мы зажгли свет, нас могли заметить издали; вполне возможно, один из слуг Жута оставался внизу и сторожил пленников.

Хотя коридор был низким, я все же мог идти, выпрямившись. Пол был выстлан из досок. Для чего? Я по-прежнему не мог этого понять. Мы шли очень медленно, ведь безопасности ради я осматривал коридор на каждом шагу. Прошло около четверти часа, когда мы почувствовали, что повеяло холодком.

– Мы приближаемся к расщелине, о которой говорил алим, – заметил я. – Сейчас надо быть вдвойне осторожнее.

Через несколько шагов перед нами разверзся широкий ров; он перегораживал всю штольню. Его глубина была неизвестна. Через ров можно было перебраться по дощатому настилу шириной всего полтора фута.

– Вот место, где нас ждет смерть, – сказал Колами. – Господин, обследуй этот мостик лучше! – Дайте сюда веревку!

Мы связали вместе четыре веревки, принесенные слугами; потом сложили вдвое и одним концом этого «каната» обвязали мне грудь, пропустив его под мышками; другой конец держали все трое. Наклонившись так, чтобы лампа осветила доски, я шагнул вперед, тщательно осматривая их.

Через расщелину были переброшены три крепкие балки. Между ними зияла пустота – холодная, мрачная бездна; проем был шире фута. Доски крепились к средней балке.

Почему? Почему балки не положили вплотную? Такими вопросами я задавался. В конструкции этого мостика крылся какой-то коварный умысел; непосвященный непременно пал бы его жертвой.

Сделав шесть или восемь шагов и находясь прямо над бездной, я, заметил, наконец, подозрительное место. Здесь продольные балки были скреплены поперечной. Когда я внимательно обследовал это место, то увидел, что в боковых балках были выточены отверстия. Поперечина входила в эти пазы и служила осью. Теперь конструкция стала мне ясна. Кто видел, как дети качаются на балках, переброшенных одна на другую, тот легко объяснит устройство этого коварного мостика. Теперь я догадался, для чего нужны боковые балки, чье назначение я сперва не понял. Они соединяли края расщелины и поддерживали поперечную ось; через нее была перекинута средняя балка с лежавшими на ней досками. С одной стороны – с той, откуда мы шли, – балка опиралась на край расщелины; другой ее конец не был никак закреплен. Добраться до середины мостика не составляло труда. Но лишь только человек делал шаг дальше, передняя часть мостика опускалась, задняя поднималась, и все, кто находился на нем, срывались в страшную пропасть.

Алим рассчитывал, что со мной случится то же самое.

Я обернулся и объяснил моим спутникам, что я обнаружил.

– Так, значит, мы не переберемся на ту сторону? – спросил Колами.

– О нет, ведь Жут пользуется этой штольней. Значит, можно как-то закрепить эту опасную балку хотя бы с одного конца. Надо осмотреться!

Я вернулся назад, и мы принялись все обшаривать. Мы подняли конец балки, но напрасно искали хоть какое-то отверстие, колышек или распорку, которой можно было бы закрепить балку.

– Тогда мне нужно перебраться туда, – пояснил я.

– Ради Аллаха! Ты же провалишься! – воскликнул Колами.

– Нет. Прижмите балку как можно крепче, чтобы она не приподнялась; тогда другой ее конец не опустится в пропасть. Трое таких сильных мужчин, как вы, вполне удержат ее. Кроме того, я обвяжусь веревкой. Так что, опускайтесь на колени и руками держите балку. Я иду.

Не слишком приятно было перебираться по узким доскам через пропасть, но я благополучно очутился на той стороне. Там, при свете лампы, я тотчас понял, как можно закрепить мост. Конец балки висел в воздухе; он не достигал края расщелины, но на балке имелись два железных кольца; с боковых стен штольни свешивались цепи с крючьями на конце. Цепи крепились за кольца; мост натягивался и уже не мог перевернуться.

– Ну, нашел что-нибудь? – окликнул меня Колами.

– Да. Я закреплю балку. Вы можете наступать на нее без опаски.

Крепко натянув цепи, я убедился в их надежности. Трое моих спутников прошли по мосту, полюбовались этим нехитрым приспособлением, и мы зашагали дальше.