* * *

Наш пароход только к вечеру доплыл до Ла-Гранхи. Капитан сказал, что русло реки обмелело и дальнейший рейс отменяется. Таким образом, мы вынуждены были сойти на берег. Виннету еще до нас покинул борт судна и, вскочив в седло, скрылся в темноте за близлежащими домами.

Прямо на пристани работал комиссионер, и Олд Дэт немедленно обратился к нему с вопросом:

— Сэр, не скажете ли вы, когда сюда заходил последний пароход из Матагорды? И все ли пассажиры сошли здесь на берег?

— Вчера, в том же часу, что и сегодня. А на берег сошли все, потому что судно должно было отчалить только на следующее утро.

— Тогда не скажете ли вы, утром, когда пассажиры поднимались на палубу, вы уже сидели на причале?

— Ну конечно, сэр.

— В таком случае, может быть, вы поможете мне. Мы ищем двух наших приятелей, которые плыли на этом пароходе, а значит, останавливались здесь. Мы хотели бы знать, отплыли они утром или нет.

— Трудно сказать, сэр. Были еще сумерки, пассажиры спешили, толкались, да и всех не упомнишь, сэр. Мне кажется, уехали все, за исключением некоего Клинтона.

— Клинтона? Его-то мы и ищем. Прошу вас, подойдите поближе к свету. Мой друг покажет вам фотографию, а вы скажете, Клинтон это или нет.

Как мы и предполагали, комиссионер опознал Клинтона.

— А вам случайно не известно, где он остановился? — продолжал расспрашивать Олд Дэт.

— Не знаю в точности, но, кажется, в доме у сеньора Кортесио. По крайней мере, туда понесли его сундуки. Сеньер Кортесио — агент, занимающийся всякими торговыми делами, испанец по происхождению. Поговаривают, сейчас он тайно переправляет оружие в Мексику.

— Я полагаю, он джентльмен?

— Сэр, сегодня каждый корчит из себя джентльмена. даже если таскает седло на собственной спине.

Эта колкость, хоть и не особенно язвительная, была камешком в наш огород. Олд Дэт пропустил ее мимо ушей и с неизменной вежливостью задал следующий вопрос:

— А в ваших палестинах, где, как мне показалось, кроме вашего фонаря, нет другого света, существует какой-нибудь трактир или иное помещение, где путешественник мог бы заночевать, не опасаясь нападения людей или насекомых?

— Существует, но только один, а так как вы потеряли уйму времени на разговоры со мной, боюсь, что вас опередили другие пассажиры и заняли те несколько комнат, что трактирщик держит для приезжих.

— Мда., не слишком приятная новость, — посокрушался Олд Дэт, не принимая близко к сердцу очередную колкость. — А нельзя ли рассчитывать на гостеприимство в частном доме?

— Я не знаю вас, сэр, и не могу пригласить к себе — мой дом слишком тесен. Но я могу порекомендовать вам одного человека, который вас не прогонит на улицу, если вы, конечно, люди порядочные. Это кузнец, он переехал сюда с Миссури.

— Ну что ж, — ответил старик, — мы с приятелем не разбойники с большой дороги. Деньги у нас есть, и мы охотно заплатим, поэтому мне думается, что ваш знакомый рискнет приютить нас. Не скажете ли, как пройти к его дому?

— Денег он с вас не возьмет. Я бы сам вас провел, но у меня в порту еще кое-какие дела. А мистер Ланге — так зовут кузнеца — в это время еще сидит в трактире. Спросите о нем у трактирщика и скажите, что вас послал комиссионер. Идите прямо, а потом налево. В трактире еще горит свет, так что вы без труда его найдете.

Мы поблагодарили комиссионера за любезность, дав на чай, и пошли дальше с седлами за спиной. Свет в распахнутых окнах и шум, долетающий изнутри, безошибочно подсказывали нам, что мы приближаемся к трактиру. Над входом висело изображение диковинного зверя, напоминающего двуногую черепаху с крыльями, что, судя по надписи «У сокола», должно было представлять известную хищную птицу.

Переступив порог, мы оказались в прокуренной, хоть топор вешай, комнате. Видно, у посетителей были очень здоровые легкие, раз они не задыхались в густом и вонючем табачном дыму. Впрочем, о превосходном состоянии их легких можно было судить еще по тому, как громко они беседовали: каждый из них даже не разговаривал, а орал, не оставляя другим ни тени надежды на то, что утихомирится хотя бы на секунду и выслушает собеседника. Мы на несколько мгновений остановились у входа, ожидая, пока глаза привыкнут к дыму, и пытаясь различить людей и предметы в зале. Трактир состоял из двух помещений: большого — для завсегдатаев и меньшего — для заезжих и местных знаменитостей, что в Северной Америке было редкостью, ибо граждане свободной страны не признавали сословных и общественных различий.

В первом помещении свободных мест не было, и мы прошествовали во второе. Там нашлась пара стульев, которые мы немедленно а заняли, устроив в углу нашу поклажу. За тем же столом несколько мужчин потягивали пиво. Они окинули нас быстрыми изучающими взглядами, и нам показалось, что при нашем появлении мужчины перевели разговоры на другую тему. Двое из них были так похожи друг на друга, что всякому становилось ясно, что это отец и сын. Крупные, сильные, с выразительными чертами и огромными кулаками, эти люди всем своим видом сразу наводили на мысль, что занимаются они тяжелым физическим трудом. Их лица, излучавшие доброжелательность, разгорячились от напитков, а еще больше от возбуждения, словно они обсуждают нечто в высшей степени неприятное.

Когда мы уселись за стол, они подвинулись ближе к своему краю, давая понять, что не хотят иметь с нами ничего общего.

— Оставайтесь на своих местах, джентльмены, — сказал Олд Дэт, — мы не помешаем вам, тем более не проглотим, хотя с утра у нас крошки во рту не было. Не подскажете ли нам, чем здесь можно подкрепиться, не опасаясь за желудок?

Тот, кого я принял за отца, прищурил правый глаз и с улыбкой ответил:

— Ну, проглотить нас без борьбы будет не так-то просто, мы еще посмотрим, кто кого. Впрочем, вы выглядите как второй Олд Дэт. Не думаю, чтобы вам было неприятно это сравнение.

— Олд Дэт? А кто это такой? — спросил мой друг, изображая на лице полнейшее недоумение.

— В любом случае это вестмен поизвестнее вас. За один месяц он сделал больше, чем кто-либо за всю жизнь. Мой мальчик, Билли, видел его.

«Мальчик» выглядел лет на двадцать шесть, у него было решительное загорелое лицо, и, судя по увесистым кулакам, он без труда справился бы с полдюжиной противников. Олд Дэт покосился на «мальчика» и спросил:

— Он видел его? А где, если не секрет?

— В шестьдесят втором году в Арканзасе, за несколько часов до того, как началась битва при Пи-Ридж . Но об этих событиях вам вряд ли что известно, а если известно, то понаслышке.

— Почему же? Я много путешествовал по Арканзасу и, кажется мне, именно в то время был где-то поблизости от Пи-Ридж.

— Да? А кого вы поддержали? Сейчас такие времена, что, прежде чем сядешь с кем-то за один стол, надо выяснить, за кого он и чем дышит.

— Успокойтесь, сэр. Думаю, вы, как и я, не оплакиваете судьбу битых рабовладельцев.

— В таком случае я вас сердечно приветствую в Ла-Гранхе, сэр. Но мы говорили об Арканзасе и об Олд Дэте. Вы знаете, что в начале войны Арканзас поддержал конфедератов-южан, только потом все круто изменилось. Все порядочные люди, которым претила жестокость плантаторов, собрались и объявили себя сторонниками Севера. Но всякая сволочь, а к ним я причисляю рабовладельцев, сумела взять власть в свои руки и, вопреки мнению умных людей, присоединила Арканзас к Югу. Я жил тогда в Миссури, в Поплар-Блафф, поблизости от границы с Арканзасом. Мой мальчик пошел добровольцем и воевал в составе одного из полков северных штатов. Как-то, пытаясь помочь сторонникам республиканцев в Арканзасе, туда послали на разведку нескольких солдат. Билл оказался среди них. Однако разведчики неожиданно наткнулись на сильный отряд противника, и им пришлось сдаться.

— Они попали в плен? Тогда в плену было несладко. Я знаю, как вели себя южане по отношению к военнопленным: восемьдесят человек из ста умирали от голода и лишений. Но пленных никто не убивал!

— Вот тут вы ошибаетесь, наши молодцы сражались не на жизнь, а на смерть и, когда у них кончились патроны, схватились за ножи и приклады. В схватке полегло так много южан, что те взбесились и решили расстрелять пленных. Билл — мой единственный сын, и я бы остался один как перст, но этого не случилось благодаря Олд Дэту.

— Как же это вышло? Чертовски любопытно. Этот вестмен, Олд Дэт, или как его там, привел подмогу и отбил пленных?

— Пока он бегал бы за подмогой, всех пленных успели бы перерезать до одного. Он совершил неслыханно дерзкое дело — он в одиночку освободил ребят.

— Тысяча чертей! Ну и ну!

— Он тайком пробрался в лагерь, ужом прополз на животе, как это делают индейцы. Ему помог дождь: в ту ночь лило как из ведра и загасило все костры. Батальон южан стоял лагерем на ферме. Офицеры заняли дом, а солдаты разместились кто где мог. Пленных заперли в сарае, где находился пресс для сахарного тростника. На каждом углу выставили по часовому. Ночью, сразу после смены караула, сквозь грохот ливня послышался шум, доносившийся с крыши. Ребята стали прислушиваться. Вдруг раздался треск, и часть гонтовой крыши провалилась. Потом появилась дыра в потолке, и в помещение полил дождь. На несколько мгновений все стихло, потом через отверстие в потолке кто-то просунул ствол молодого дерева с сучьями. По нему-то пленные и выбрались на крышу, а оттуда спрыгнули на землю. Там лежали тела четверых часовых. Забрав у них оружие, ребята двинулись в обратный путь. Спаситель благополучно вывел их из лагеря южан и в целости и сохранности доставил до самой границы. Только там, прощаясь, они и узнали, что их спас с риском для собственной жизни сам Олд Дэт, знаменитый вестмен.

— Он пошел с ними?

— Нет, сослался на важные и неотложные дела и исчез в темноте, не дав поблагодарить себя. Ребята даже не успели рассмотреть его как следует. Билл запомнил только высокую худую фигуру, но ему посчастливилось говорить с Олд Дэтом, и он на всю жизнь запомнил слова этого мужественного человека. Если когда-нибудь Олд Дэт окажется среди нас, мы сумеем доказать ему, что долг платежом красен.

— Я думаю, он и так не сомневается в вашей благодарности. Полагаю, ваш сын не единственный человек, чем-то обязанный Олд Дэту, Но, сэр, вернемся к нашим делам: может быть, вы знакомы с неким мистером Ланге из Миссури?

Мужчина пристально посмотрел на Олд Дэта.

— С неким мистером Ланге? — повторил он вопрос. — А зачем он вам понадобился?

— Боюсь, что у трактирщика уже не осталось свободных комнат, а комиссионер с пристани рекомендовал нам мистера Ланге как человека гостеприимного, у которого можно переночевать. Он советовал нам сослаться на него. Кроме того, он сказал, что мы найдем его здесь, в трактире.

Мужчина еще раз испытующе посмотрел на нас.

— Найдете, вернее, уже нашли. Я и есть Ланге. Поскольку вас прислал ко мне комиссионер и вы показались мне порядочными людьми, мой дом в вашем распоряжении, джентльмены. Надеюсь, мои глаза меня не подвели и я в вас не ошибся. Кто ваш товарищ, до сих пор не сказавший ни слова?

— Мой друг, человек очень образованный, приехавший сюда в погоне за счастьем.

— Господи! В Европе люди бросают все и мчатся через океан в надежде, что здесь их ждет богатство и счастье! Уверяю вас, сэр, здесь надо намного больше попотеть, пока вы добьетесь хоть чего-нибудь, я уж не говорю о счастье. Ну да ладно. Бог не выдаст, свинья не съест. Добро пожаловать в наши края!

Он протянул руку мне, затем — Олд Дэту. Старик взял ее и обе ладони, сжал и произнес:

— Но если у вас возникли сомнения, можно ли нам доверять, спросите нашего «мальчика», и он подтвердит, что мы свои.

— Билл, мой мальчик? — удивился Ланге.

— Кто же еще? Вы сказали, что он говорил с Олд Дэтом и помнит каждое его слово. Уважьте старика, молодой человек, повторите, что он вам тогда наплел?

Билл с готовностью ответил:

— Олд Дэт шел впереди отряда. Мы тайной тропой пробирались к границе. Я был ранен в руку, кровь запеклась, и рукав прилип к ране. Продираясь сквозь заросли, Олд Дэт отпустил большую ветку, и она с размаху больно ударила меня прямо по ране. Я не сдержался и громко крикнул от боли…

— За что Олд Дэт назвал вас ослом, — вмешался вестмен.

— А вы откуда знаете? — изумился Билл.

А старик тем временем продолжал:

— Вы стали оправдываться, пожаловались, что у вас воспалилась огнестрельная рана, на что он вам посоветовал смочить рукав соком подорожника. Сок охладит рану и не даст развиться гангрене.

— Так все и было! Но как вы узнали? — воскликнул молодой Ланге в крайнем изумлении.

— И вы еще спрашиваете? Да ведь это я подал зам такой дельный совет. Вспомните, ваш отец заметил, что я смахиваю на Олд Дэта. Он совершенно прав, я и этот старый хрыч похожи, как два сапога из одной пары!

— Так вот оно что… Значит, ото вы и есть? — Билл вскочил с места и бросился было к Олд Дэту.

Однако отец ухватил его за полу куртки и усадил на место.

— Сиди! — строго приказал он. — Право и обязанность отца первым выразить благодарность и обнять твоего спасителя. Но пока лучше воздержаться от объятий, ты сам знаешь, где мы находимся и как присматривают за нами.

И добавил, обращаясь к Олд Дэту:

— Сэр, я хочу, чтобы вы поняли меня правильно. Не время рассыпаться в благодарностях. Черт не дремлет. Поверьте, я безгранично благодарен вам и именно поэтому должен соблюдать предосторожность в интересах вашей же безопасности. Настолько мне известно и как открыто поговаривают, все знают вас как ярого сторонника аболиционистов. Во время войны вы совершили немало славных подвигов и причинили южанам немалый ущерб. Вы служили проводником и разведчиком в северной армии и проводили отряды по таким тропинкам, где никто не осмелился бы сделать ни шагу. Мы все за это очень вас почитаем, но южане по сей день называют вас лазутчиком и шпионом, и окажитесь вы в компании сторонников сецессиона, вас вздернут на ближайшем дереве.

— Да знаю, знаю, — с презрением ответил Олд Дэт. — Но я не из трусливых, мистер Ланге, хотя должен честно признаться, что желания быть повешенным не испытываю. Мне что ни день угрожают веревкой, а я, как видите, все еще жив. Не далее как сегодня шайка разбойников пыталась повесить нас на пароходной трубе, но у них ничего не получилось.

И Олд Дэт рассказал о происшествии на судне, а когда закончил рассказ, Ланге задумчиво почесал затылок и произнес:

— Капитан поступил благородно, но он играет с огнем. Ему придется остаться в Ла-Гранхе до утра, а бандиты — дай Бог, чтобы я ошибся, — заявятся сюда ночью и бросятся сводить счеты. А с вами может приключиться и кое-что похуже.

— Эти негодяи мне не страшны. С такими, как они, я встречался не раз.

— Не будьте столь самоуверенны, сэр. Их здесь поддержат. В последние дни в Ла-Гранхе стало неспокойно. Со всех концов сюда стекаются неизвестные и подозрительные люди, они заняли все места в постоялом дворе и на частных квартирах, поодиночке не ходят и все о чем-то тайно толкуют. У них здесь нет и не может быть дел, весь Божий день они бесцельно слоняются по городу и ведут себя вызывающе. Сейчас они сидят в первом зале и горлопанят что есть мочи: пасти разевают так широко, что в них гризли мог бы берлогу устроить. Часом раньше, до того как вы сюда пришли, они стали задирать нас. И не сдержись мы, не миновать бы потасовки, а то и кровопролития. У меня нет больше желания оставаться здесь, да и вы, наверное, устали. Предупреждаю сразу: с ужином дело обстоит из рук вон плохо. Я вдовец, мы с сыном ведет холостяцкую жизнь и обедаем в трактире. Я и дом-то продал несколько дней тому назад, когда почувствовал, что земля горит у меня под ногами. Я вовсе не хочу сказать, что здешний народ мне не по нраву, нет, они не хуже других. Но судите сами: наша война только-только закончилась, мы еще и раны зализать не успели. В Мексике идут бои, а Техас, заметьте, находится на границе. Здесь, куда ни глянь, неспокойно. Отовсюду съезжается всякий сброд, какая уж тут жизнь! Поэтому я и решил все продать и уехать к дочери. Она замужем, и очень удачно. Зять подыщет мне работу, лучшего и желать нельзя. К тому же я нашел покупателя, который готов приобрести мое хозяйство. Заплатил он мне наличными, так что я могу уехать, когда захочу. Я уже все решил — еду в Мексику.

— Как это, сэр? — удивился Олд Дэт.

— Что как? — не понял кузнец.

— Вы только что жаловались на Мексику, вам не нравилось, что там воюют, и вдруг собираетесь туда?!

— По-другому и быть не может, сэр. Впрочем, не везде в Мексике идут бои. В Чиуауа, а именно туда я и собираюсь, война уже кончилась. Сначала Хуаресу пришлось отступать до самого Эль-Пасо, но вскоре он собрался с силами и потеснил французов на юг страны. Их дни сочтены, вышибут из Мексики под зад коленкой. Сейчас все будут драться за столицу, а северные провинции война обойдет стороной. Там-то и живет мой зять. Он человек обеспеченный, шутка сказать — владелец серебряных рудников. В Мексике он уже полтора года и в последнем письме извещает о рождении наследника, который ну никак без дедушки обойтись не может. Что прикажете делать? Неужели я останусь здесь? Нам с Биллом обещали хорошие должности при рудниках, а кроме того, я сам буду учить маленького принца молитве и таблице умножения. Безусловно, дедушка должен быть вместе с внуком. Поэтому я и еду в Мексику, а если вы захотите отправиться в путь вместе с нами, то милости просим — мы будем только рады.

— Гм! — буркнул Олд Дэт. — Не шутите, сэр, а то вдруг мы воспользуемся вашим приглашением.

— Разве вы тоже направляетесь в Мексику? Это было бы чудесно! Вашу руку, сэр! Решено, едем вместе!

И Ланге протянул руку старику.

— Да не спешите вы как на пожар! — рассмеялся Олд Дэт. — Я действительно предполагаю, что мы поедем в Мексику, однако на сегодняшний день мы еще не знаем, куда и когда именно.

— Это не имеет никакого значения, я готов ехать с вами когда и куда угодно. Отсюда все дороги ведут в Чиуауа, днем раньше, днем позже я все равно туда доберусь. Прежде всего я забочусь о себе и о собственной выгоде. Вы известный вестмен и опытный проводник. Если я поеду вместе с вами, то, несомненно, прибуду на место цел и невредим, а что может быть важнее в наше беспокойное время? Вы должны с кем-то посоветоваться, прежде чем пуститься в путь?

— Знакомы ли вы с неким сеньором Кортесио?

— Знаком ли я с ним? Ла-Гранха — маленький городок, мы здесь все на «ты». Именно он и купил мое хозяйство.

— Прежде всего мне необходимо знать — мошенник он или человек чести.

— Ну конечно, человек чести. Меня мало волнуют его политические взгляды, для меня гораздо важнее, чтобы он сдержал свое слово. У него явно какие-то дела по ту сторону границы. По ночам у него во дворе грузят на мулов тяжелые ящики, а в доме собираются люди, которые затем уходят на Рио-дель-Норте. Я предполагаю, и, как мне кажется, совершенно правильно, что он поставляет Хуаресу оружие и боеприпасы, а также людей, готовых сразиться с французами. И хотя он зарабатывает, и неплохо, на этом деле, в мужестве ему не откажешь, потому что в наше время на такой риск идут только отчаянные головы.

— Где он живет? Мне надо непременно еще сегодня переговорить с ним.

— Он будет дома к десяти часам. Я тоже собирался зайти к нему потолковать об одном дельце, но оно само собой решилось, и теперь не стоит беспокоить по пустякам занятого человека. Так вот, он мне говорил, чтобы я приходил к нему в десять часов, так как к этому времени он вернется.

— Кто-нибудь присутствовал при вашем разговоре?

— Двое мужчин, один — постарше, другой — помоложе.

— Вы знаете их имена? — вмешался я в разговор.

— Мы просидели с ними вместе около часа, а за это время хочешь не хочешь познакомишься. Младшего звали Олерт, старшего — сеньор Гавилан. Тот, что постарше, был, видно, и раньше знаком с сеньором Кортесио, так как они вспоминали, что когда-то встречались в Мехико.

— Гавилан? Я не знаю, кто это. Неужели Гибсон опять сменил фамилию? — озадаченно спросил меня Олд Дэт.

Но кузнец на фотографиях без колебания опознал обоих мужчин.

— Это они, сэр, — подтвердил он. — Худой и со смуглым лицом — сеньор Гавилан, а второй — мистер Олерт. Он меня вконец смутил тем, что расспрашивал о людях, с которыми я никогда в жизни не встречался. Сначала про какого-то негра по имени Отелло, затем про одну молодую мисс, кажется, из Орлеана, ее звали Жанна, и она пасла овец, а потом зачем-то пошла воевать с королем Англии. Дальше — больше, он вспомнил какого-то мистера Фридолино, несчастную леди Марию Стюарт, которой отрубили голову, колокол, якобы певший песню Шиллера, сэра Уланда, который проклял двух трубадуров, за что королева одарила его розой, снятой с собственной груди. Мистер Олерт был очень рад, что есть возможность поговорить, и так и сыпал именами и историями, я, правда, не все упомнил. У меня в голове все смешалось и шумело, как жернова. Мистер Олерт показался мне добрым и безобидным, но готов держать пари, что он не в своем уме. Потом он читал мне стихи, где была жуткая ночь, мрак, гром, дождь, яд в сердце, словом, сплошная несуразица. Я не знаю, плакать мне или смеяться.

Сомнений не было: мистер Ланге разговаривал с Уильямом Олертом. Гибсон в который раз сменил имя. Как я теперь полагал, фамилия Гибсон тоже была не настоящая. Возможно, он раньше действительно жил в Мексике, и тогда его звали Гавилан, и под этим именем его знавал сеньор Кортесио. Гавилан по-испански означает «ястреб», что как нельзя лучше подходило к этому человеку. Следовало выяснить, чем он объяснял посторонним присутствие Олерта в своем обществе. Несомненно, он непонятным образом влиял на неуравновешенного Уильяма, подавлял его волю и поддерживал в нем навязчивую идею. Предполагая, что одержимый литературой Олерт не мог не заговорить на эту тему, я спросил:

— Мистер Олерт больше ничего не рассказывал?

— О да! Он долго говорил о пьесе, которую якобы сочиняет, но сначала ему самому надо пережить и испытать на себе все то, о чем он будет писать.

— Но это невозможно!

— Не могу с вами согласиться, сэр. Сумасшествие в том и заключается, что больной принимается за дела, которые и в голову никогда не пришли бы разумному человеку. Мистер Олерт постоянно поминал какую-то сеньориту Фелису Перилья, которую он собирается похитить с помощью своего друга.

— Да, он действительно с ума сошел. Его необходимо остановить. Он все еще здесь, в Ла-Гранхе?

— Нет. Вчера они с сеньором Гавиланом уехали в Гопкинс-Фарм, а оттуда собирались отправиться на Рио-Гранде.

— Плохо, хуже не придумаешь. Мы должны немедленно последовать за ними, лучше всего еще сегодня. Можно ли здесь купить пару хороших лошадей?

— У сеньора Кортесио всегда есть лошади, он снабжает ими сторонников Хуареса. Но я не советую вам пускаться в путь ночью. Дорогу вы не знаете, а искать проводника уже поздно.

— И все же попытаемся уехать сегодня. Нам необходимо немедленно переговорить с сеньором Кортесио. Уже одиннадцатый час, покажите нам, пожалуйста, где он живет.

— С удовольствием. Идите за мной.

Мы встали из-за стола и направились к выходу, когда у дома послышался топот копыт. Через несколько мгновений в трактир ввалилась новая компания, и мы, к своему изумлению, узнали забияк, которых капитан парохода сегодня выкупал в реке и тем самым спас им жизнь. По-видимому, их хорошо знали, так как встретили приветственными криками. Посыпались вопросы, и мы сразу поняли, что эту шайку здесь ждали. К счастью, они настолько увлеклись беседой с приятелями, что не заметили нашего присутствия, и мы, чтобы не дразнить гусей, вернулись на свои места. Но теперь пройти через первый зал было невозможно: бандиты, увидев нас, несомненно, полезли бы в драку. Ланге, узнав от нас, кто такие новоприбывшие, слегка прикрыл дверь, чтобы мы, оставаясь невидимыми, могли слышать, о чем они говорят. Кроме того, мы сели к двери спиной.

— Нельзя допустить, чтобы они заметили вас, — сказал кузнец. — Если раньше они приняли вас за шпионов и пытались линчевать, то теперь уж точно схватки не избежать.

— Ничего страшного, — ответил Олд Дэт. — Мы не можем отсиживаться здесь и ждать, пока они уйдут. Времени у нас в обрез, и мы должны поскорее нанести визит сеньору Кортесио.

— Хорошо, сэр. Мы потихоньку уйдем отсюда, не привлекая их внимания.

Олд Дэт обвел комнату взглядом и удивленно спросил:

— Но как? Есть только один выход — через первый зал.

— Ничего подобного. Отсюда даже удобнее.

И кузнец указал на окно.

— Вы не шутите? — спросил старик. — Я начинаю подозревать, что вы трусите. Неужели мы удалимся, не попрощавшись, убежим, как мыши от кота? Да над нами смеяться будут!

— Человек я не робкий, но считаю, что лучше поступить по старой доброй пословице: умный дураку уступит. И сделаю это не из трусости, а из предосторожности. Думаю, не стоит напоминать, джентльмены, что их раз в десять больше, чем нас. Это самонадеянные наглецы, и беспрепятственно пройти нам не удастся. А так как я не люблю, когда меня задирают, да и вы, думаю, из тех людей, что в обиду себя не дают, то хочешь не хочешь, а драться придется. Я, правда, не боюсь доброй потасовки, где дерутся кулаками или даже ножками от стульев. Я ведь кузнец, и рука у меня тяжелая. Но револьвер — непредсказуемое оружие. Последний трус и слизняк может пулей с горошину уложить самого отважного бойца. Не надо большого ума, чтобы понять, что нам выгоднее украдкой улизнуть в окно, чем торжественным выходом вызвать их нападение. И хотя в схватке достанется и нам и им и неизвестно, чья возьмет, они разозлятся гораздо больше, когда узнают, что мы их провели.

В глубине души я признавал правоту рассудительного кузнеца. Олд Дэт помолчал немного и заметил:

— Вообще-то вы правы. Вы меня убедили, и я согласен сигануть в окно, как мальчишка. Послушайте только, как они разорались! Похоже, они вспоминают, как их проучили на судне.

Действительно, наши знакомцы по пивной в Мата-орде рассказывали об Олд Дэте, обо мне, о вероломстве капитана, словом, обо всем, что приключилось с ними на пароходе. После того как они оказались на берегу, у них начались распри, и это их задержало. Сначала они спорили, как лучше отомстить капитану и наказать его за коварство. Затем никак не могли договориться, каким путем двигаться дальше: одни хотели дождаться очередного парохода, другие кричали, что времени у них в обрез, и требовали немедленно пуститься в путь.

— Не могли же мы сидеть сутки в ожидании следующего парохода — мы ведь помнили, что нас ждут здесь, — продолжал рассказчик. — К счастью, рядом нашлась ферма, где нам любезно одолжили лошадей.

— Любезно одолжили? — спросил кто-то с насмешкой в голосе.

— Ну конечно, мы их любезно попросили, а они нам любезно одолжили, ха-ха-ха! Вначале лошадей не хватало, и пришлось ехать по двое. А потом по пути стали попадаться другие фермы, и в конце концов у каждого уже была своя лошадь.

Бандиты встретили рассказ о грабеже взрывом хохота. Однако беседа продолжалась.

— А здесь все в порядке? Те, кто искал встречи с нами, приехали?

— Приехали.

— Одежду привезли?

— Целых два сундука, хватит с избытком.

— Вот и хорошо. Славная у нас будет потеха. Но со шпионами и капитаном надо рассчитаться. Пароход всю ночь простоит у пристани здесь, в Ла-Гранхе, так что капитан от нас не уйдет. Индейца и лазутчиков тоже долго искать не придется, люди они заметные: на одном — новенький трапперский костюм, и у обоих на спине седла.

— Седла? — радостно заорали в один голос бандиты. — Неужели это те двое, что недавно вошли и сели во втором зале? У них не было…

Конца фразы мы не расслышали, так как говоривший понизил голос.

— Пора уходить, джентльмены, — произнес кузнец. — Они нагрянут сюда с минуты на минуту. Первыми выходите вы. Седла мы вам подадим.

Больше ждать было нельзя. Не раздумывая, я выпрыгнул в окно. Олд Дэт последовал за мной. Кузнецы передали нам оружие и вещи и через секунду тоже стояли рядом с нами.

Мы оказались у боковой стены здания на маленьком, огороженном невысокой оградой газоне. Перепрыгнув через забор, мы оглянулись и увидели, что и остальные посетители второго зала покидают помещение уже проверенным нами способом, видимо, не полагаясь на «любезное» обращение сторонников сецессиона.

— Вот удивятся негодяи, — посмеивался Ланге, — когда обнаружат, что добыча ускользнула у них из рук. Как умно мы поступили!

— Позор на мою седую голову! — роптал Олд Дэт. — Я прямо слышу, как они издевательски хохочут над нами!

— Пусть. Мы посмеемся последними, а как известно, это куда полезнее для здоровья. Я им еще докажу, что не боюсь их, но от кабацких драк меня увольте.

Оба кузнеца, отец и сын, подхватили наши седла, а когда мы запротестовали, сказали, что не допустят, чтобы их гости тащили на себе такую тяжесть. Вскоре мы оказались между двух домов. В левом было темно, а в правом сквозь щели в ставнях пробивался свет.

— Сеньор Кортесио уже дома, — объяснил нам Ланге. — Это у него горит свет. Постучитесь, и вам откроют. Как только закончите свои дела, приходите в дом слева от дороги, там мы и живем. Тем временем попробуем сообразить какой-нибудь ужин.

Кузнецы отправились домой, а мы подошли к дому сеньора Кортесио. В ответ на наш стук дверь приоткрылась, и кто-то через узкую щель спросил на ломаном английском:

— Кто там быть?

— Друзья, — ответил Олд Дэт. — Сеньор Кортесио дома?

— Вы чего хотеть от сеньора Кортесио?

Судя по выговору, нас допрашивал негр.

— У нас к нему дело.

— Вы сказать, какое дело, иначе я не впускать.

— Мы от мистера Ланге.

— Ах, масса Ланге! Он хороший человек. Вы заходите, но немножко ждать.

Дверь захлопнулась, чтобы сразу же широко распахнуться, и негр-слуга пригласил нас войти.

— Входите. Сеньор сказать, что сейчас принимать вас.

По узкому коридору мы прошли в маленькую комнату, очень скромно обставленную: несколько стульев, стол и конторка. У конторки с бумагами, лицом к двери, стоял высокий худой мужчина. По его внешности мы сразу поняли, что перед нами испанец.