Виннету (№2) - Белый брат Виннету

Опешившие от неожиданности друзья быстро пришли в себя и ринулись в бой. Тем временем я уже прижимал коленями своего противника к земле, пальцами левой руки сдавливал ему горло, а правой с хрустом выворачивал его запястье, пытаясь заставить выронить нож. Паранох извивался ужом, яростно скалил зубы, накладной скальп соскользнул с головы, обнажая голый череп, глаза налились кровью, на губах выступила пена. Мне казалось, что подо мной беснуется дикое животное. Изо всех сил я сжимал его горло, пока Паранох не вздрогнул всем телом и не закрыл глаза. Голова его откинулась назад, он вытянулся и затих.

Только после того как мой противник потерял сознание, я смог встать на ноги и осмотреться. То, что происходило вокруг меня, не поддается описанию словами. Ни мы, ни индейцы понка не решались пустить в ход огнестрельное оружие из опасения, что к противнику на звук выстрелов примчится помощь, а в рукопашной схватке, когда в ход идут только ножи и томагавки, краснокожим нет равных. В молчании переплетенные тела бойцов катались по земле.

Виннету уже занес нож для удара в сердце поверженному противнику и не нуждался в моей помощи. Положение Олд Файерхэнда было более сложным: он лежал на одном индейце, а правой рукой, по которой струилась кровь, пытался прикрыться от наседавшего на него сзади второго краснокожего. Я поспешил к нему на выручку и успел в последнее мгновение отвести от вестмена смертельный удар и раскроить череп его противнику.

Теперь можно было помочь и Дику Стоуну. Рядом с ним уже лежали два мертвых индейца, но третий, настоящий меднокожий гигант, теснил его, размахивая томагавком. Дик Стоун отступал, пошатываясь то ли от усталости, то ли от ран, и было видно, что его силы на исходе. Я бросился к нему, через мгновение индеец рухнул к моим ногам.

Дик Стоун медленно опустился на землю и прерывающимся от напряжения голосом произнес:

— Господи! Трое на одного — это уж слишком. Не успей вы вовремя, мне бы несдобровать. Спасибо.

Олд Файерхэнд подошел к нам, протягивая мне руку, но вдруг его взгляд остановился на лежащем без движения Паранохе.

— Тим Финетти? Возможно ли? Кто с ним сражался?

— Моего белого брата не зря называют Олд Шеттерхэндом. Он снова победил Параноха в честном бою, — ответил за меня Виннету. — Великий Дух одарил его силой бизона, роющего рогом землю.

— Боже мой! — воскликнул Олд Файерхэнд. — Я еще никогда не встречал человека, подобного вам! Но как могло случиться, что Паранох устроил нам здесь засаду?

— Он заметил следы белых охотников и пошел по ним, надеясь, что они приведут его в наш лагерь, — объяснил апач. — Его воины скоро будут здесь, поэтому нам следует немедленно вернуться в свои вигвамы.

— Виннету прав, — поддержал его Дик Стоун. — Надо возвращаться.

— Согласен, — отозвался Олд Файерхэнд. — Но сначала надо замести следы и перевязать раны. Сэр, вы, кажется, один не пострадали, — обратился он ко мне, зажимая рану на руке, из которой хлестала кровь. — Пройдите вперед и встаньте на часах, чтобы индейцы не застали нас врасплох.

Он оторвал подол рубахи и наложил повязку на руку, и затем занялся ранами Дика Стоуна, у которого был вспорот бок. К счастью, раны обоих были неглубоки и неопасны для могучих тел бывалых вестменов.

В несколько минут Виннету умело уничтожил следы сражения. Оставалось решить, что делать с Паранохом, лежащим на земле без сознания.

— Придется его нести на себе, — предложил я.

— Я с удовольствием помогу вам донести его, чтобы потом судить негодяя и вздернуть. Я сам выберу для него самый удобный в окрестностях сук. А пока потрудимся на его благо, — произнес Дик Стоун и принялся срезать толстые ветки и распускать на полосы одеяло Параноха, чтобы соорудить из них носилки…

Когда я проснулся и вышел из моей кельи следующим утром, солнечные лучи еще не прикоснулись к вершинам скал. Внизу, в долине, клубился туман, а на каменном уступе, где размещалась моя пещера, воздух был чист и прозрачен. Снизу доносились бравурные арии неизвестных мне птиц. Однако этот дивный утренний концерт не мог отвлечь меня от вчерашних событий.

Один из наших охотников, бродивший накануне по лесам в поисках дичи, сообщил, что видел еще один отряд индейцев понка, а значит, краснокожих, объявивших нам войну, было больше, чем мы предполагали, и наше положение становилось еще более затруднительным. Все говорило о том, что понка вторглись в чужие владения с единственной целью — уничтожить колонию трапперов.

Остаток вчерашнего дня и весь вечер мы провели в тревоге и в приготовлениях к возможной атаке неприятеля. Пленник, пришедший в себя уже в «крепости», лежал в одной из пещер, надежно связанный кожаными ремнями по рукам и ногам и тщательно оберегаемый стражей от любых случайностей.

И все же, ломая голову над тем, как избежать печальной судьбы, уготованной нам индейцами, я пошел проверить, не случилось ли чего с пленником. Неожиданно звук шагов отвлек меня от раздумий. Передо мной стоял Гарри.

— Доброе утро, сэр. Я вижу, вам, как и мне, не спится этой ночью.

— Доброе утро, Гарри, — ответил я на его приветствие. — Просто я решил проверить, как охраняют Параноха. Положение у нас незавидное, поэтому бдительность нам не помешает.

— Вы испугались краснокожих? — улыбнулся Гарри.

— Надеюсь, вы уже убедились, что я человек не робкого десятка. Однако нас всего тринадцать человек, а против выступит больше сотни, поэтому в открытом бою никак не выстоять. В «крепости» нам тоже не отсидеться.

— Не так страшен краснокожий, как его малюют, сэр! Нас тринадцать человек, но мы чего-нибудь да стоим. А наша крепость не по зубам даже тысяче дикарей.

— Я не столь самонадеян, Гарри, как вы. За один день индейцы потеряли десять воинов, да еще и вождя в придачу. Среди убитых Параноха нет, понка уже догадались, что он в наших руках. Теперь они горят жаждой мщения, а такая большая шайка сумеет добиться своего.

— Я знаю этих людей и считаю, что у нас нет оснований для опасений, — продолжал самоуверенный мальчик, не желавший видеть собравшихся над ним туч. — Краснокожие — трусы, они нападают только исподтишка и на тех, кто не может дать им отпор. Мы с отцом пересекли их владения от Миссисипи до Тихого океана и от Мексики до Великих озер, и всегда они бежали от нас. Иногда, правда, и нам приходилось уносить ноги, но только в том случае, если их было слишком много, но, в конце концов, победа всегда оставалась за нами.

Я глядел на разгоряченное лицо мальчика. Не знаю, что он прочел в моем взгляде, но после короткой паузы Гарри продолжил:

— Я знаю, что вы придерживаетесь несколько иных взглядов, однако иногда в человеческом сердце поселяются чувства, не повиноваться которым не может ни один мужчина. Если бы нам вчера удалось добраться до устья реки, я показал бы вам могилу, в которой покоятся два существа, самых дорогих моему сердцу. Их убили краснокожие, и с тех пор моя рука сама тянется к оружию, как только я вижу развевающуюся на ветру скальповую прядь. Не один индеец упал с коня, сраженный пулей из этого пистолета.

Он достал пистолет из-за пояса и протянул его мне, продолжая:

— Из этого ствола вылетела пуля, пронзившая сердце моей матери. — Он на мгновение умолк. По его лицу пробежала тень печали, а голос зазвучал глухо. — Вы хороший стрелок, сэр, и мало кто может сравниться с вами в этом искусстве, но, уверяю вас, из этой старой пушки вам не попасть с пятнадцати шагов даже в слона. Можете себе представить, сколько мне пришлось упражняться, чтобы стрелять так, как я вам показал в Нью-Венанго. Я умею обращаться с любым оружием, но, если мне надо прикончить индейца, я всегда беру в руки только этот пистолет, потому что я поклялся: за каждое зернышко пороха, вытолкнувшего смертоносную пулю, взять жизнь одного краснокожего. Мне кажется, я уже близок к выполнению клятвы, и оружие, убившее мою мать, сегодня отомстит за нее.

— Вы получили пистолет от Виннету?

— Да. Что он вам рассказывал об этом?

— Ничего.

— Тогда присядьте, сэр. Эта история стоит того, чтобы ее выслушать.

Мы присели на камни, мальчик окинул изучающим взглядом долину и начал рассказ:

— Мой отец был старшим лесничим в Старом Свете и счастливо жил с женой и маленьким сынишкой. Неважно, в какой стране это было, ибо теперь наша родина здесь. Разразилась политическая буря, покалечила судьбы многих людей и унесла их за океан. Жена не вынесла испытаний и неизвестности и скончалась на судне еще до того, как изгои высадились на берег. Оставшись без средств к существованию в совершенно чужой ему стране, отец оставил сына на попечение одной зажиточной, но бездетной семьи, принявшей того как родного, а сам занялся тем, что умел делать, — уехал на Запад и стал охотником. Он много лет провел среди опасностей, но благодаря своим исключительным качествам сумел выйти невредимым из многочисленных схваток, чем снискал уважение белых и внушал страх краснокожим. Как-то во время одного из охотничьих походов он углубился в земли ассинибойнов, где впервые встретился с Виннету, прибывшим с берегов Колорадо в верховья Миссисипи за священной глиной для трубки мира племени апачей. Оба они были гостями вождя Та-Ша-Тунги, прониклись уважением друг к другу и поклялись в дружбе. Там же они познакомились с дочерью вождя Рибанной, прекрасной, как летнее утро, девушкой. Ни одна из дочерей племени ассинибойнов не умела так хорошо выделывать шкуры и так красиво вышивать одежду, как она. Когда Рибанна шла за хворостом для костра, она шагала с величием королевы, волна волос ниспадала до земли. Она была любимицей Великого Духа Маниту и гордостью своего племени, а все молодые воины горели жаждой бросить к ее ногам скальпы врагов. Виннету был моложе всех ее поклонников, отец самым старым из них.

В душе белого охотника проснулись чувства, он ходил за Рибанной, разговаривал с ней, как с дочерью бледнолицых. Как-то вечером Виннету подошел к нему и сказал: «Белый человек не похож на детей своего народа, он никогда не произносит лживых слов, а всегда говорит правду своему брату Виннету».

Отец чистосердечно ответил молодому апачу: «Мой краснокожий брат наделен силой воина и разумом, с которым не могут сравниться старики, занимавшие место в совете старейшин. Он никогда не жаждал крови невиновного, и я протянул ему руку дружбы. Говори, брат мой».

«Мой брат любит Рибанну, дочь Та-Ша-Тунги?»

«Она милее мне всех стад бизонов и всех скальпов краснокожих врагов».

«Будет ли мой брат добр к Рибанне? Не оскорбит ли он ее ушей грубым словом? Подарит ли он ей свое сердце?»

«Я буду носить ее на руках и не покину до конца дней — ив радости, и в горе».

«Виннету знакомы язык и названия звезд, но его звезда погасла, а в сердце наступает ночь. Он страстно желал привести Рибанну в свой вигвам, чтобы отдыхать на ее груди после трудной охоты или опасного похода. Но глаза дочери ассинибойнов смотрят только на моего белого брата, а губы ее произносят только имя Олд Файерхэнда. Апач покинет страну счастья и отправится в одиночестве к берегам Рио-Пекос. Его рука никогда не прикоснется к женщине, и он никогда не услышит голос сына. Но он вернется к ассинибойнам, когда стада лосей начнут уходить на север. Горе тебе, если он увидит, что дочь Та-Ша-Тунги несчастна».

На следующий день Виннету ушел из селения, а когда весной вернулся, блестящие глаза Рибанны сказали ему больше, чем слова. Мне было всего несколько дней от роду, и апач принял меня из ее рук, поцеловал в губы и сказал: «Виннету будет над тобой как дерево, в ветвях которого засыпают птицы, а звери ищут защиту от дождей. Его жизнь — твоя жизнь, его кровь — твоя кровь. У него всегда хватит сил, чтобы защитить сына Рибанны. Пусть утренняя роса омывает твой путь, а солнечный свет согревает твои дороги».

Проходили годы, я подрастал, играл с краснокожими мальчишками и мечтал о сражениях. Тем временем отец затосковал по старшему сыну, собрался на восток и взял меня с собой. Знакомство с братом и новым миром поразило меня. Я не хотел расставаться с новыми людьми, с городом, с иной жизнью. Отец оставил меня у опекунов и уехал один. Через год он вернулся за мной и повез на родину.

На стойбище нас ждало пепелище. После длительных поисков мы нашли оставленный для нас Та-Ша-Тунгой вампум, особую нить с раковинами, с известием о том, что произошло.

Тим Финетти, белый охотник, часто наведывался к ассинибойнам и тоже желал взять в жены прекрасную Рибанну. Но, будучи негодяем по натуре, он был знаменит тем, что даже у своих друзей воровал шкурки. Ему отказали. Узнав, что Рибанна стала женой отца, он пошел к племени черноногих и уговорил их выступить в поход против ассинибойнов.

Черноногие выкопали топор войны и напали на стойбище, когда все воины были на охоте. Они сожгли вигвамы, убили стариков и детей, а девушек и женщин увели в плен. Воины ассинибойнов, вернувшись в разоренное стойбище, в тот же день пустились по следу врага. Все произошло лишь несколько дней тому назад, и мы надеялись нагнать их.

По пути мы встретили Виннету, который шел к нам через горы. Узнав от отца о происшедшем, он молча повернул коня и присоединился к нам. Мне никогда не забыть этих двух мужей, скакавших рядом друг с другом, чтобы отогнать неприятеля и отомстить. Соединившись с отрядом ассинибойнов, мы обнаружили черноногих неподалеку отсюда. Наши воины ждали темноты, чтобы напасть на их лагерь. Мне приказали сторожить лошадей, но я не выдержал и прокрался на опушку леса. Не успел я устроиться в кустах, как прозвучал первый выстрел.

Это была страшная ночь. Неприятель превосходил нас численностью, и, несмотря на ярость и жажду мести, мы потерпели поражение. Звуки боя утихли только на рассвете. Я видел переплетенные в смертельном объятии тела, слышал стоны и хрипы раненых и умирающих. Я лежал на траве, мокрый от росы и слез. Потом вернулся к лошадям, но там никого не было, и меня охватил ужас, когда я услышал победный клич черноногих.

До вечера я просидел в укрытии и только в темноте отважился выйти на поле боя. В ужасе бродил я среди освещенных луной мертвых тел, пока не наткнулся на мать. Несчастная лежала с простреленной грудью, сжимая в объятиях мою сестренку, которой размозжили голову. От жуткого зрелища я лишился чувств и упал на бездыханные тела моих близких.

Не знаю, сколько времени я пролежал так. Я пришел в себя от звука чьих-то шагов, приподнялся и — о какое счастье! — увидел отца и Виннету — с кровоточащими ранами, в одежде, превратившейся в лохмотья. Черноногие сумели схватить их, связать и увести в плен, но им удалось перетереть веревки и убежать.

Глубоко вздохнув, Гарри умолк и невидящим взором посмотрел вдаль. Спустя какое-то время он неожиданно повернулся ко мне и спросил:

— У вас есть мать, сэр?

— Да, она еще жива.

— Что бы вы сделали с человеком, который убил ее?

— Я отдал бы убийцу в руки правосудия.

— Но здесь, на Западе, руки у правосудия слишком слабые и короткие, и мужчинам приходится самим быть судьями и палачами.

— Между местью и наказанием есть существенная разница, Гарри. Месть лишает человека тех качеств, которые и отличают его от животного.

— Вам легко говорить так, потому что в ваших жилах нет ни капли индейской крови. Но если человек добровольно отрекается от разума и жалости к ближнему и становится диким зверем, то с ним и надо обращаться как с диким зверем и преследовать до тех пор, пока смертоносная пуля не убьет его. Когда мы похоронили наших дорогих, чтобы уберечь их тела от стервятников, в наших сердцах осталось одно лишь чувство: ненависть к убийцам. И клятва, принесенная тогда Виннету, стала нашей общей клятвой: «Вождь апачей нашел стрелу мести. Его глаза зорки, ноги легки, его рука сжимает быстрый, как молния, томагавк. Он будет искать и найдет Параноха, убийцу Рибанны, прекрасной дочери ассинибойнов, и возьмет его скальп за жизнь горной розы».

— Ее убил Тим Финетти?

— Да. В начале боя, когда казалось, что черноногие не выстоят под нашим натиском, он застрелил ее, чтобы она не досталась никому. Все произошло на глазах у Виннету; апач в ярости бросился на Параноха и наверняка убил бы его, если бы негодяю не пришли на помощь полторы дюжины краснокожих. Виннету сражался как лев, но, когда на его теле не осталось живого места от ран, его сумели схватить и связать. В насмешку ему оставили незаряженный пистолет, который он потом подарил мне и с которым я никогда не расстаюсь ни в прерии, ни в городах белых.

— Я все же должен заметить вам, что…

Он остановил меня нетерпеливым движением руки:

— Я знаю, что вы хотите сказать, поскольку я сам говорил себе то же самое тысячу раз. Вы слышали легенду о привидениях, которые ураганом мчатся по равнине, уничтожая все, что стоит у них на пути? Вам не кажется, что это и есть символ прерии, где ничем не обузданная воля человека захлестывает все, и что так и будет до тех пор, пока сюда не придет цивилизация и не принесет с собой закон? В моих жилах катятся волны неограниченной свободы. Я пытаюсь устоять перед их натиском, но часто боюсь, что они поглотят меня.

В его словах звучало горькое предчувствие. Он замолчал, а я долго не решался нарушить тишину. Мальчик рассуждал и действовал как взрослый, я понимал, что не имею права осуждать его поступки, но все же попытался убедить его, что человек должен оставаться человеком в любых обстоятельствах. Он кивал головой, но я чувствовал, что мои слова не могут пробить панцирь, выкованный из жажды мести.

Внезапно снизу раздался громкий свист.

— Отец зовет нас, — произнес Гарри. — Пойдемте, для пленника настал смертный час.

Я встал и, взяв его за руку, попытался заглянуть в его глаза.

— Гарри, можете ли вы выполнить мою просьбу?

— С удовольствием, если вы не потребуете у меня невыполнимого.

— Оставьте пленника взрослым мужчинам.

— Вы просите меня о невозможном. Я всю жизнь мечтал о том, как окажусь лицом к лицу с Паранохом, как уничтожу его. Я рисовал себе час мести всеми возможными красками, это мгновение было целью моей жизни, той ценой, которая могла бы оплатить все труды и лишения. И теперь, когда я так близок к мечте, я должен от нее отказаться? Нет, нет и еще раз нет!

— Я знаю, что Паранох достоин самого сурового наказания, но вам не обязательно лично принимать участие в казни. Человек должен стремиться к более высоким целям, чем ваши, а человеческое сердце не может быть всецело отдано мести.

— Ваши слова хороши, сэр, но я имею право остаться при своем мнении и никак не могу выполнить вашу просьбу. Пойдемте вниз.

У мальчика была необычайная, изломанная судьба. В глубине души я понимал, что у него более чем веские причины быть суровым, но я жалел его, думая о том, как легко в его возрасте перешагнуть границу справедливой беспощадности и войти во вкус пролитой крови… Все еще взволнованный, размышляя о нашей беседе, я медленно двинулся за ним.

Спустившись вниз, я первым делом подошел к верному коню, потрепал по шее, угостил кусочком лепешки и только потом направился к охотникам, собравшимся вокруг Параноха и обсуждавшим, как лучше его казнить.

— Смерть ему, негодяю, — говорил Сэм Хокенс. — Но я слишком забочусь о чести моей старушки Лидди, чтобы позволить ей выстрелить в такого мерзавца.

— Нечего тратить на него пули, — соглашался с ним Дик Стоун. — Вздернуть его на суку, ничего другого он не заслуживает. А что вы скажете, сэр? — обратился он к 'Олд Файерхэнду.

— Боюсь, что смерть мерзавца опозорит нашу прекрасную долину. Он убил моих родных на берегу Бифока, там он и понесет заслуженную кару. Место, некогда слышавшее мою клятву, будет свидетелем ее исполнения.

— Тогда зачем я тащил сюда этого лысого негодяя? — вмешался Дик Стоун. — Зачем зря рисковать? Мне совсем не хочется расставаться с моей шевелюрой. Весь лес снаружи «крепости» кишмя кишит краснокожими дьяволами.

— Что думает об этом вождь апачей Виннету? — спросил Олд Файерхэнд, понимая, что Дик Стоун прав.

— Виннету не боится стрел индейцев понка. У его пояса уже висит скальп Параноха, и он дарит этого койота своему белому брату.

— А как считаете вы? — обратился ко мне Олд Файерхэнд.

— Казните его, как хотите, но только поскорее. Никто из нас не боится индейцев, но к чему зря подвергать себя опасности? Этот человек не стоит того.

— Оставайтесь здесь, сэр, и сторожите свою спальню, — вмешался Гарри в разговор взрослых, бросив на меня странный взгляд. — Я требую привести приговор в исполнение только там, где лежат жертвы убийц. Сама судьба отдала его в наши руки именно здесь. Я вижу в том знак провидения и требую выполнить клятву на могиле, где я ее принес.

Пленник стоял, привязанный к стволу толстого дерева. Кожаные ремни глубоко врезались в его тело, но, несмотря на боль и на то, что здесь решали его судьбу, лицо, изборожденное следами былых страстей, не дрогнуло. В его пугающих чертах, казалось, отражалась вся его жизнь, полная дьявольских преступлений, а вид багрового, едва зажившего голого черепа только усиливал жуткое впечатление.

Совет затянулся, но я уже не принимал в нем участия. Наконец все разошлись и стали готовиться в дорогу. Я удивлялся воле мальчика, заставившего взрослых подчиниться, и в то же время никак не мог избавиться от предчувствия несчастья. Олд Файерхэнд подошел ко мне, положил руку на плечо и произнес:

— Пусть свершится судьба. Не судите нас по своим законам, сэр.

— Я не смею осуждать вас. Преступление должно быть наказано. Но позвольте мне уклониться от личного участия в казни. Вы все-таки решили идти на Бифок?

— Да. А вас я попрошу позаботиться об охране лагеря.

— Когда вы вернетесь?

— Трудно сказать. Все зависит от того, насколько быстро сумели прийти в себя индейцы. Прощайте и глядите в оба.

Параноха отвязали от дерева, сунули ему в рот кляп, притянули его ремнями к носилкам, маленький отряд зашагал к выходу из долины. Виннету, прежде чем присоединиться к уходящим вестменам, подошел ко мне:

— Мой белый брат остается в «крепости»?

— Вождь апачей знает мои мысли, поэтому мои губы могут молчать.

— Мой брат осторожен, он проверяет глубину, прежде чем войти в воду, но Виннету должен идти с сыном Рибанны, павшей от руки Параноха.

После их ухода в «крепости» остались только трое вестменов, среди них и Дик Стоун. Я собрал их и сказал, что собираюсь выйти на разведку и осмотреть окрестности «крепости».

— Не стоит, сэр, — сказал Дик. — У входа в долину стоит часовой, а нам лучше отдохнуть перед трудной работой. Чует мое сердце, что нам сегодня придется попотеть.

— Что вы имеете в виду?

— У краснокожих хорошие глаза и чуткие уши, конечно, они что-нибудь да пронюхают и вполне могут нагрянуть сюда.

— Ваше сердце правильно чует, Дик. Именно поэтому я и схожу посмотрю, что делается вокруг «крепости». Ждите меня здесь, я скоро вернусь.

Я набил магазин штуцера патронами до отказа и вышел. Часовой, укрывшийся в кустах ежевики, заверил меня, что ничего подозрительного не происходило, но я давно знал, как иногда беспечно ведут себя даже бывалые охотники, и научился доверять только собственным глазам. Не ошибся я и на этот раз. Продравшись сквозь колючие заросли, почти у самого входа в долину я обнаружил одну свежесломанную веточку и принялся пядь за пядью осматривать землю. Еще недавно там лежал человек, который, уходя, тщательно разровнял опавшие листья, чтобы на них не осталось никаких следов.

Краснокожие обнаружили вход в долину и видели, как мои друзья вышли из «крепости» с Паранохом! Но прежде всего они постараются выручить своего вождя и только после этого пойдут на штурм лагеря. Нельзя было терять ни минуты, и, отдав распоряжение оставшимся троим вестменам вооружиться и быть начеку, я поспешил за отрядом.

Вскоре я уже добрался до места вчерашней схватки: трава на поляне была вытоптана, трупы убитых нами индейцев исчезли. Сбывались мои худшие предположения, тем более что вдоль следов белых потянулись отпечатки не одной пары ног в мокасинах. За ними следили, и число индейцев, идущих по пятам отряда, увеличивалось по мере удаления от «крепости». Я прибавил шагу и удвоил осторожность: по моим расчетам, где-то здесь краснокожие должны были напасть из засады на вестменов.

Так я дошел до места слияния рек Бифок и Манкисити. Судя по рассказу Гарри, здесь и произошло печальное сражение, положившее начало смертельной вражде и ненависти между его отцом и Паранохом, и здесь же похоронили его сестру и мать. Кустарник уступил место высокой густой траве, деревья расступились, образуя большую поляну, на которой я увидел оживленно беседующих охотников. Паранох с кляпом во рту стоял, привязанный к огромной пинии.

К сожалению, я был не единственным зрителем: впереди меня, не спуская глаз с бледнолицых, крались трое индейцев. Остальные, должно быть, обходили поляну со всех сторон, чтобы отрезать моим товарищам все пути к отступлению. Медлить было нельзя, и я, вскинув штуцер, нажал на курок.

Мой выстрел прозвучал как гром с ясного неба как для белых, так и для краснокожих. Но не успело умолкнуть его эхо в лесу, как на поляну полетела туча стрел, затем раздался боевой клич, и из кустов высыпало полсотни воющих раскрашенных индейцев.

Расстреляв все патроны, я тоже бросился на поляну вслед за краснокожими и увидел, что Гарри, не обращая внимания на опасность, целится из пистолета в Параноха. Какой же сильной была его ненависть, если думал он не о спасении собственной жизни, а о казни мерзавца! Однако выстрелить ему помешал огромного роста индеец, одним ударом сваливший мальчика с ног и уже занесший томагавк над его головой. Орудуя штуцером, как дубиной, я, не теряя времени, размозжил череп великану, и он рухнул прямо на Гарри, обагрив его своей кровью.

Охотники, люди бывалые, не растерялись. Кто-то встал спиной друг к другу, кто-то прислонился к дереву — все они яростно защищались от наседавших со всех сторон индейцев, но многие уж были ранены, а силы слишком неравны.

Виннету и Олд Файерхэнд бросились к Параноху, но перед ними выросла стена из краснокожих, пробиться сквозь которую не смог бы даже герой из легенд. Освобожденный от пут Тим взмахнул руками, выхватил у кого-то томагавк и, скрежеща зубами, набросился на Виннету.

— Иди сюда, собака пимо! Ты жизнью заплатишь мне за мой скальп!

«Пимо»! Что может быть оскорбительнее для апача, чем услышать из уст врага это слово? Виннету, несмотря на раны, в бешенстве ринулся к смертельному врагу, но о каком честном поединке могла идти речь, если Паранох был отъявленным мерзавцем? Вождя апачей окружили со всех сторон, а друзья трапперы защищали свою жизнь и не могли прийти на помощь.

Понимая, что нам не продержаться даже десяти минут, я взвалил на плечо Гарри, размахивая штуцером, пробился сквозь толпу краснокожих и громко крикнул, перекрывая шум боя:

— В воду! Скорее в воду!

Я прыгнул с обрыва и почувствовал, как над моей головой сомкнулась волна. Река была глубокая, но узкая, и в несколько взмахов я добрался до противоположного берега. Мальчик пришел в себя. Однако и тут было небезопасно. Я оглянулся и увидел, что те из моих товарищей, кто смог прорвать кольцо врагов, последовали моему примеру. За ними с воем неслись индейцы, а это значило, что битва еще не кончена и будет продолжена на этом берегу. Решив перебраться через излучину и снова переплыть наа противоположный берег, чтоб обмануть индейцев, я потащил мальчика с собой, но тот вдруг стал упираться.

— Отец! — воскликнул он в тревоге. — Я должен быть с ним, я не могу оставить его!

Мимо нас, шлепая мокрыми мокасинами, быстро проковылял Сэм Хокенс.

— Мы не сможем помочь отцу! — торопил я Гарри, чуть ли не силком таща его за собой. — Твой отец выберется сам.

Продравшись сквозь прибрежные заросли, мы снова пересекли реку. Старый Сэм Хокенс ждал нас на том берегу, отряхиваясь, словно собака после купания. Теперь можно было возвращаться в «крепость», но глазки Сэма вдруг хитро блеснули.

— Сэр, давайте вернемся на ту злополучную поляну. Насколько я знаю краснокожих, они не умеют плавать с оружием.

— Ну и что, Сэм? В любом случае возвращаться опасно.

— Опасно? Мы только заглянем туда на минутку и посмотрим, не оставили ли они для нас свои пушки.

Петляя между кустами и подпрыгивая, словно кенгуру. Сэм помчался к поляне. Не раздумывая, я побежал за ним. Действительно, в траве на берегу валялись луки, колчаны со стрелами и ружья. Пока Сэм Хокенс собирал ружья, я рубил томагавком луки.

— Какие прекрасные ружья! — восклицал Сэм, глядя на ворох древних мушкетов. — В их стволах поселятся раки, хоть малая, а все-таки будет от них польза, — и он без сожаления швырнул их в воду. — Пойдемте отсюда, а то мне здесь как-то не по себе, чтоб мне лопнуть.

И мы кратчайшим путем помчались к «крепости». Наверняка основные силы краснокожих уже подтягивались к нашему лагерю, чтобы окружить его и не дать нам соединиться с оставшимися там трапперами.

Не прошли мы и полпути, как услышали выстрел.

— Вперед, сэр! Я узнаю звук карабина Билла Балчера! — воскликнул Сэм Хокенс, ускоряя шаг.

Гарри молча, с выражением тревоги на лице шел за мною. Чувствовалось, что он уже раскаивается в том, что настоял на казни у могилы матери, но у меня не было ни времени, ни желания упрекать его в этом.

Выстрелы повторились, и мы уже не сомневались, что индейцы начали осаду «крепости». Наши товарищи нуждались в помощи. Перейдя с шага на бег, мы вскоре добрались до опушки леса, где начинался каменный тоннель и где я сегодня утром нашел следы лазутчика, наблюдавшего за отрядом Олд Файерхэнда. Здесь же поблизости должны были засесть краснокожие и перекрыть вход и выход.

Внезапно послышался шорох, словно кто-то, позабыв об осторожности, продирался сквозь кусты, и, к нашей радости, через минуту перед нами предстали Олд Файерхэнд, Виннету и еще два траппера. Лицо Гарри вспыхнуло от счастья, когда он увидел, что отцу удалось уйти от погони.

— Вы слышали выстрелы? — спросил возбужденно Олд Файерхэнд.

— Да, — ответил я сурово. — Думаю, что, пока мы прогуливались, индейцы подобрались к «крепости».

— Поспешим туда! Я знаю, что виноват, но сейчас не время для упреков! Вход в долину узок, и один человек там сдержит сотню нападающих, но сначала надо разведать, что там случилось.