Ждать да догонять — хуже нет, но что оставалось делать?

Я нашел сносное жилье и приказал доставить туда с клипера мои вещи.

В те времена Матагорда была гораздо меньшим городом, чем теперь. Порт, расположенный в восточной части залива, и сегодня уступает по значению Галвестону. Как и везде в Техасе, в тех краях вдоль побережья тянется низменность, хоть и не топкая и неболотистая, но с очень влажным и нездоровым климатом. В таких местах ничего не стоит подхватить лихорадку, поэтому перспектива торчать там два дня без дела меня отнюдь не радовала.

Мою гостиницу можно было сравнить с европейским заезжим двором низшего разряда; комната напоминала теснотой каюту, а кровать была так коротка, что, когда я вытягивал ноги, голова упиралась в спинку, а когда устраивал поудобнее голову, приходилось поджимать ноги.

Я разложил вещи и решил выйти прогуляться по городу. В коридоре между моими «апартаментами» и лестницей я заметил вторую комнату, дверь в которую была открыта. Проходя мимо, я бросил туда взгляд и увидел на полу у стены седло, а над ним — висевшую на гвозде конскую сбрую. В углу, рядом с окном, стояло длинное ружье из Кентукки. Мне тут же вспомнился Олд Дэт, хотя все эти предметы могли принадлежать кому угодно.

Поворачивая за угол гостиницы, я неожиданно столкнулся с идущим мне навстречу человеком.

— Черт побери! — рявкнул тот. — Если уж вы мчитесь очертя голову, придерживайте вожжи на поворотах.

— Если уж я мчусь очертя голову, то, верно, улитка вам покажется пароходом с Миссисипи, — ответил я с улыбкой.

Незнакомец отшатнулся, всмотрелся в меня и воскликнул:

— Ба! Да это же гринхорн, скрывающий, что он сыщик! Что вы потеряли и теперь ищете в Техасе, к тому же в Матагорде?

— Уж конечно, не вас, мистер Олд Дэт.

— Охотно верю. Мне кажется, вы принадлежите к тем людям, что никак не могут найти то, что ищут, зато путаются под ногами у тех, до кого им дела нет. Наверняка вы проголодались и не прочь закусить и освежиться. Пойдемте причалим к столику в какой-нибудь пивной и выпьем по кружечке доброго пива. Как ни странно, даже в этой дыре нет нехватки благотворного напитка. Где вы остановились?

— «У дядюшки Сэма».

— Прекрасно! И я поставил свой вигвам там же.

— В комнате на втором этаже? Там, где лежит конская сбруя и ружье?

— Да. Я не в силах расстаться со сбруей — до того она мне нравится. Лошадь всегда можно раздобыть, а вот сносное седло встречается не так часто. Пойдемте, сэр. Я только что вышел из кабачка, в котором еще осталось свежее холодное пиво. В июньскую жару даже боги не пьют ничего вкуснее. Я готов осушить еще несколько кружек.

Он привел меня в заведение, где подавалось дорогое бутылочное пиво; мы были единственными посетителями. Я предложил Олд Дэту сигару, но он отказался, достал из кармана плитку жевательного табаку, отрезал от нее добрый кусок, которого с избытком хватило бы на несколько матросов, сунул в рот, пристроил за щекой и сказал:

— Вот теперь я готов выслушать вас. Каким ветром вас занесло в Матагорду вслед за мной? Неужто попутным?

— Нет, скорее встречным.

— Значит, вы не собираетесь ехать сюда?

— Я хотел попасть в Кинтану, но туда не шло ни одно судно, и я понадеялся, что отсюда быстрее доберусь до цели. К сожалению, и здесь придется ждать два дня.

— Смиритесь, сэр, наберитесь терпения, ждите и относитесь спокойно к тому, что счастье вам не сопутствует.

— Хорошо же вы меня утешили! И вы ждете благодарности?

— Благодарность излишня, — рассмеялся Олд Дэт. — Советы я даю бесплатно. Впрочем, мне тоже не везет: я застрял здесь из-за собственной медлительности. Мне надо было добраться до Остина, а затем несколько дальше вниз по течению Рио-Гранде-дель-Норте. Лучшее время года для такого путешествия. Прошли дожди, значит, в Колорадо вода поднялась и любая плоскодонка довезет вас до Остина. Стоит упустить момент — вода в реке спадет и туда уже не добраться.

— Говорят, что судоходство здесь очень затруднено.

— Собственно, здесь нет мелей или порогов: судоходству мешают завалы из полузатонувших деревьев. Течение нагромоздило их плотиной примерно в восьми милях отсюда, из-за этого река разделяется на несколько рукавов. Выше фарватер свободен до Остина, и даже дальше. Это место лучше обойти пешком и за ним сесть на пароход. Я так и собирался поступить, но уж больно мне понравилось здешнее пиво. Я лакомился им целый день и долакомился до того, что, когда пришел к причалу, пароход уже отошел. Мне пришлось тащить седло обратно в город, и теперь я жду следующее судно, которое отплывает завтра утром.

— Значит, мы товарищи по несчастью. Утешьтесь тем же, чем вы утешали меня: счастье вам не сопутствует.

— Ничего страшного. Я никого не выслеживаю, и мне совершенно наплевать, прибуду я в Остин сегодня, завтра или через неделю. Но меня до чертиков разозлило то, что один болван посмеялся надо мной. Он опередил меня и свистел с палубы, когда я, как осел, был вынужден стоять на берегу в обнимку с седлом. Если я когда-нибудь его встречу, задам трепку пуще прежней.

— Вы подрались с кем-то, сэр?

— Подрался? Олд Дэт никогда не дерется. Однако на «Дельфине» — я приплыл сюда на этом корыте — был негодяй, который то и дело посмеивался над моей внешностью и гнусно ухмылялся при встрече со мной. Я спросил его напрямик, что ему так не нравится, и он ответил, что ему не по вкусу мой скелет. Я врезал ему с правой так, что он рухнул на четвереньки. Потом он вскочил, принялся размахивать руками, схватился за револьвер, но вмешался капитан и приказал ему угомониться: старый шкипер встал на мою сторону и сказал, что тот получил по заслугам. Именно поэтому негодяй хохотал, не помня себя от радости, когда я опоздал на пароход. А вот его спутника мне жаль. Мне показалось, что это был настоящий джентльмен, хотя вид у него был грустный, хмурый, словно не от мира сего.

Я навострил уши.

— Не от мира сего? А вы случайно не слышали, как его зовут?

— Почему же, слышал. Капитан обращался к нему «мистер Олерт».

Я испытал такое чувство, словно меня ударили по голове дубиной.

— Вот как? А знаете ли вы имя его товарища?

— Если память мне не изменяет, его звали Клинтон.

— Неужели это возможно? — воскликнул я, от волнения вскакивая со стула. — Значит, вы плыли с ними на одном судне?

Олд Дэт изумленно уставился на меня.

— Что с вами, сэр? Какая муха вас укусила? Вас интересуют эти люди?

— И даже очень! Их-то я и ищу!

На лице Олд Дэта появилась дружелюбная гримаса.

— Наконец-то вы признались, — сказал он, — что занимаетесь сыском и что преследуете именно этих двоих. Вы действительно гринхорн. Вы сами сделали все, чтобы упустить удачу.

— Как так?

— Да так! Вы не доверились мне в Новом Орлеане.

— Но я не мог поступить иначе, — оправдывался я.

— Человек волен выбирать и следовать любым путем, ведущим к цели. Если бы вы тогда открылись мне, они оба уже были бы в ваших руках. Я бы с ходу опознал их и сообщил вам, где они прячутся. Разве я не прав?

— Кто мог предвидеть, что вы окажетесь с ними на борту одного судна? К тому же они плыли до Кинтаны, а не до Матагорды.

— Они только говорили так для отвода глаз, а на самом деле и не собирались сходить на берег в Кинтане. Обычный трюк. Однако если вы уже набрались ума-разума и поняли, что мне можно доверять, расскажите все с самого начала, возможно, я сумею вам помочь.

Несомненно, Олд Дэт относился ко мне доброжелательно. Он не собирался насмехаться надо мной, но мне было неловко: еще вчера я скрытничал и молчал, а теперь условия вынуждали меня обратиться к нему за помощью. Самолюбие приказывало мне упорствовать, разум — сдаться. После минутных колебаний я достал обе фотографии и протянул их Олд Дэту.

— Прежде чем я начну рассказ, посмотрите внимательно на этих людей. Вы видели их?

— Да, это они, — подтвердил он, бросив взгляд на снимки. — Ошибки быть не может.

И тогда я без утайки поведал ему всю историю моей погони. Старый вестмен внимательно выслушал меня, а когда я закончил, встряхнул головой и заявил:

— Мне все ясно. Все, кроме одного пустяка: этот Уильям действительно умом тронулся?

— Думаю, что нет. Я, правда, не слишком-то разбираюсь в психических заболеваниях, но здесь, по-моему, мы имеем дело с манией. Уильям, за исключением редких случаев, полностью отвечает за свои действия.

— Тем более непонятно, почему он позволяет этому мошеннику вертеть собой. Гибсон, видно, продувная бестия и очень ловко использует парня. Мы должны узнать, каким образом он добивается, что тот его слушается во всем, как няньку.

— А вы уверены, что они отправились в Остин? Может быть, это очередная уловка, чтобы запутать следы, а сами они сойдут где-нибудь по пути.

— Не думаю. Олерт сказал капитану судна, что они плывут в Остин.

— А вас не удивляет, что он открыто назвал маршрут путешествия?

— Нисколько. Ведь Олерт, скорее всего, и не догадывается, что его разыскивают. У него в душе сумерки, он полностью поглощен своей идеей, все остальное — дело рук Гибсона. Парень счел необходимым сказать капитану, куда он плывет, а тот, в свою очередь, сообщил мне. Итак, что вы собираетесь предпринять?

— Немедленно последую за ними.

— Наберитесь терпения до завтрашнего дня. Раньше не отплывает ни одно судно.

— А когда мы попадем в Остин?

— Уровень воды в реке упал, значит — только послезавтра.

— Боже мой, только послезавтра!

— По той же причине они тоже прибудут к цели позже, чем рассчитывают. К тому же нередко случается, что пароход садится на мель, и тогда проходит много времени, прежде чем удается сдвинуть его с места.

— Если бы я знал, что на уме у Гибсона и куда он везет Олерта!

— Да, трудно сказать, даже гадать не стоит. Мошенник, конечно, что-то задумал. Денег, снятых со счетов, с лихвой хватит, чтобы обеспечить себе безбедное существование. Что мешает Гибсону отнять их силком или выманить хитростью, а Олерта просто бросить за ненадобностью? Но он не делает этого, а значит, у него далеко идущие планы в отношении банкирского сынка. Вы меня заинтриговали этим делом, а так как пока наши пути совпадают, предлагаю вам свои услуги, если, конечно, вы ничего не имеете против.

— С благодарностью принимаю вашу помощь, сэр. Я полностью доверяю вам и рад, что вы по-дружески отнеслись ко мне. Надеюсь, что ваш опыт пригодится нам.

Мы скрепили наш договор рукопожатием и осушили кружки. Я сожалел, что накануне не решился открыться.

Мы снова наполнили кружки, но не успели пригубить их, как с улицы донесся шум. Звучали грубые голоса, лаяли собаки. С треском распахнулась дверь, и в пивную ввалились шестеро изрядно подгулявших мужчин. Их вызывающий вид, легкая, небрежная одежда и превосходное оружие сразу бросались в глаза: ружья за спиной, ножи и револьверы или пистолеты за поясом. А кроме того, у каждого была плетка и на длинном прочном поводке — собака. Это были «охотники на людей» — огромные псы известной породы, используемые для охоты на беглых рабов.

Вошедшие нагло осмотрели нас с ног до головы, упали на стулья, жалобно заскрипевшие под их тяжестью, взгромоздили ноги на стол и принялись барабанить каблуками по столешнице, что, по-видимому, на их языке означало приветствие и просьбу подойти к ним и обслужить.

— Человек, пиво есть? — рявкнул один из них.

Перепуганный насмерть хозяин только кивнул головой и побежал за пивом для своих желанных гостей, а я вопреки собственной воле повернулся и посмотрел на буяна. Я совершенно уверен, что в моем взгляде не было и намека на обиду, но он, заметив, что я смотрю на него, взъярился. То ли он не любил, когда его рассматривали, то ли искал повода для ссоры, на на этот раз он рявкнул на меня:

— Ты чего уставился?

Не говоря ни слова, я повернулся к нему спиной.

— Будьте осторожны, — шепотом предостерег меня Олд Дэт. — Не стоит их задевать. Это забияки худшего сорта, бывшие надсмотрщики за рабами с плантаций. Теперь, когда рабство отменили и их хозяева разорились, они остались без работы, собираются в шайки и живут грабежом. Постарайтесь не обращать на них внимания. Давайте допьем пиво и покинем это гостеприимное заведение.

Дебоширу, как видно, трудно было угодить, и он снова заорал, недовольный тем, что мы говорили вполголоса:

— Ты чего шепчешься, старый скелет? Если вздумаешь посудачить о нас, то говори громко, а то мы сами тебе пасть раскроем пошире.

Олд Дэт поднес кружку к губам, отхлебнул несколько глотков и ничего не ответил. Тем временем новой компании подали пиво, и хотя питье на самом деле было отменно, они, сняв пробу, принялись плеваться и вылили на пол содержимое кружек. Их заводила, наоравший на меня и Олд Дэта, держа в руках еще полную кружку, закричал:

— Стойте! Не на пол! Вот там сидят двое, им по вкусу эти помои! Пейте на здоровье, господа!

С этими словами он выплеснул на нас содержимое своей кружки.

Олд Дэт молча вытер рукавом забрызганное лицо, а я не сдержался. Все — шляпа, воротник, спина куртки — было залито пивом. Почти вся струя попала на меня. Я повернулся к грубияну и раздельно произнес:

— Сэр, не вздумайте повторить свою выходку. Шутите с вашими друзьями, нас оставьте в покое!

— Что вы говорите?! И что же произойдет, если мне взбредет охота снова пошутить?

— Увидите.

— Ой, как мне хочется увидеть! Хозяин, еще пива!

Его собутыльники хохотали и одобрительно шумели, довольные поведением своего предводителя и уже предвкушавшие повторение «шутки».

— Ради бога, сэр, не задевайте этих разбойников, — предостерегал меня Олд Дэт.

— Вы боитесь? — спросил я.

— Нисколько. Но у них дурная привычка сразу же хвататься за оружие. А против пули никакая отвага не поможет. И не забывайте — у них собаки.

Псы лежали на полу, привязанные к ножкам столов. Я пересел на другой стул, боком к негодяям, чтобы держать их в поле зрения и помешать облить меня.

— Да вы только посмотрите! — закричал главарь. — Он собирается защищаться! Но я натравлю на него Плутона, если он сделает малейшее движение. И пусть потом не жалуется — я сам обучил моего пса охотиться на людей.

Он отвязал собаку от ножки стола и держал ее на коротком поводке у ноги. Хозяин кабачка еще не принес им пиво, у нас было время бросить на стол деньги и уйти подобру-поздорову, но вряд ли бандиты позволили бы нам ускользнуть. Кроме того, во мне закипело отвращение и презрение: такие храбрецы из породы «семеро на одного не боимся» всегда в глубине души отъявленные трусы.

Я сунул руку в карман и поставил револьвер на боевой взвод. Зная, что в рукопашной схватке разделаюсь с ними, я не был уверен, что устою против псов. Правда, когда-то я имел дело с собаками, натасканными на людей, и знал их повадки, но справиться мог только с одной.

Вернулся хозяин с полными кружками, поставил их на стол и обратился к неугомонным забиякам с мольбой в голосе:

— Джентльмены, я рад, что вы оказали мне честь и посетили мое заведение, но я прошу вас оставить в покое этих людей. Они, так же как и вы, мои гости.

— Ах, ты, негодяй! — заорал на него один из бандитов. — Ты вздумал учить нас? Ну погоди, мы быстро охладим твой пыл.

Тут же его окатили из двух-трех кружек, и хозяин благоразумно ретировался за стойку.

— А теперь твоя очередь, наглец! — крикнул мне мой противник. — Сейчас ты получишь все, что тебе причитается!

Удерживая собаку правой рукой, он левой выплеснул в меня кружку. Я ждал этого, вскочил со стула и отпрыгнул в сторону, так, что пиво на меня не попало. Стиснув кулаки, я уже было бросился на бандита, чтобы наказать его, но он опередил меня.

— Плутон, фас! — резко крикнул он, отпуская пса.

К счастью, я успел прижаться к стене. Огромное животное одним прыжком преодолело расстояние в пять шагов, оскаленные зубы метили мне в горло. Однако я увернулся, и пес носом врезался в каменную стену. Удар был настолько силен, что оглушенный Плутон растянулся на полу. Я молниеносно ухватил его за задние лапы, размахнулся и размозжил ему череп о каменную кладку стены.

Раздался жуткий рев. Остальные псы заходились в лае и волокли за собой на поводках столы. Люди чертыхались и осыпали меня проклятиями и угрозами. Хозяин убитой собаки собирался с духом, чтобы напасть на меня. И среди этого воя прозвучал спокойный голос Олд Дэта, который поднялся с места и уже навел на бандитов два револьвера.

— Остановитесь! Остыньте, мальчики, передохните. Одно движение или попытка достать оружие — и я стреляю. Вы несколько ошиблись на наш счет. Меня зовут Олд Дэт, вы наверняка обо мне слышали, а молодой человек — мой друг, и он тоже не робкого десятка. Садитесь и спокойно пейте свое пиво. Руку от кармана, живо, не то получишь пулю в лоб! — предостерег Олд Дэт одного из бывших надсмотрщиков, который вдруг решил воспользоваться всеобщим замешательством и сунуть руку в карман. Тем временем я тоже выхватил взведенный револьвер, и теперь в нашем распоряжении имелось восемнадцать выстрелов. Мы уложили бы на месте любого из задир, попытавшегося схватиться за оружие.

Старый вестмен преобразился. Его обычно согнутая дугой фигура распрямилась, глаза заблестели, а лицо приняло решительное выражение. Обескураженные таким поворотом событий, наглецы вмиг присмирели и, ворча что-то себе под нос, сели за стол. Даже хозяин убитой мною собаки не посмел подойти к убитому животному из страха приблизиться ко мне.

Мы все еще стояли с револьверами на изготовку, когда открылась дверь и на пороге появился новый посетитель.

Это был индеец.

На нем была охотничья куртка из белой замши, украшенная красной индейской вышивкой, и штаны из такой же замши с бахромой из скальпов убитых врагов на швах. На его белом костюме не было ни единого пятнышка. Небольшие для мужчины ступни обтягивали шитые бисером мокасины с узором из игл дикобраза. На груди висел мешочек с «лекарствами», трубка мира, покрытая искусной резьбой, и тройное ожерелье из когтей серого медведя, самого опасного хищника Скалистых гор. Бедра опоясывало великолепное одеяло, а из-за пояса торчали нож и револьвер. В руке он держал двустволку с деревянной ложей, густо обитой серебряными гвоздиками. Голова индейца не была покрыта, в иссиня-черных волосах, стянутых на макушке узлом, вилась кожа гремучей змеи. И хотя его не украшало ни орлиное перо, ни какой-либо другой отличительный знак высокого положения, сразу становилось ясно, что перед вами прославленный воин. У него было красивое мужественное лицо с римским профилем, скулы не выпирали, как у большинства его сородичей, мягко очерченные губы словно припухли, а кожа лица, матовая и светлая, имела легкий медный оттенок. Словом, в дверях стоял Виннету, верховный вождь апачей, с которым меня связывали узы братства.

Он на мгновение остановился, быстрым, оценивающим взглядом темных глаз окинул зал и посетителей, затем вошел и сел поближе к нам и подальше от бандитов, уставившихся на него.

Я собрался было подойти к Виннету и сердечно его поприветствовать, как вдруг в голову мне пришла мысль, заставившая меня задуматься, почему вождь не подал виду, что знает меня, хотя не узнать меня он никак не мог. Видимо, у него на то были веские причины, препятствующие проявлению дружеских чувств, и я тоже остался стоять на месте, всем своим видом показывая полное безразличие к индейцу.

По его лицу было видно, что он мгновенно разобрался в происходящем и правильно оценил обстановку: полупрезрительно сощурив глаза, Виннету еще раз посмотрел на наших противников, а когда я и Олд Дэт спрятали револьверы и снова сели к столу, на его губах промелькнула едва заметная одобрительная улыбка.

Появление краснокожего произвело на всех такое впечатление, что в зале воцарилась тишина. Хозяин, успокоенный молчанием дебоширов, приоткрыл дверь, высунул голову и, убедившись, что опасность на сей раз миновала, решился пойти в зал.

— Будьте любезны, подайте кружку пива, — обратился к нему индеец приятным чистым голосом на правильном английском языке.

Вежливость и хорошие манеры Виннету подействовали на злодеев, как красная тряпка на быка. Они сгрудились и принялись шептаться. Взгляды, которые они бросали на индейца, не сулили тому ничего хорошего.

Виннету принесли пиво, он приподнял кружку, посмотрел на свет, пригубил и остался доволен собой.

— Прекрасно! — похвалил он напиток, причмокивая от удовольствия. — У вас действительно хорошее пиво. Великий Маниту белых людей обучил их многим полезным вещам, и пивоварение — одна из лучших.

— Не могу поверить, что это говорит индеец! — вполголоса обратился я к Олд Дэту, продолжая делать вид, что впервые вижу Виннету.

— Тем не менее это индеец, и самый настоящий, — так же тихо ответил мне старик с многозначительным нажимом.

— Вы знаете его? Наверняка вы с ним встречались раньше. Кто он такой?

— Мне никогда не доводилось видеть его, но по одежде, внешности, возрасту и, главное, двустволке я догадываюсь, кто к нам пожаловал. Пуля, выпущенная из этой винтовки с серебряными гвоздиками, всегда падает в цель. Вам повезло, молодой человек, вы имеете честь лицезреть самого известного индейского вождя Северной Америки, Виннету, верховного вождя апачей и самого смелого воина всех племен. Его имя знают и в дворцах, и в хижинах, о нем рассказывают легенды у каждого костра. Виннету справедлив, умен, честен, беспредельно отважен, держит свое слово, мастерски владеет всеми видами оружия, он друг и защитник всех краснокожих и белых, нуждающихся в помощи, и известен на всей территории Соединенных Штатов и за их пределами как национальный герой Дикого Запада.

— Но где же ему удалось так выучить английский и приобрести манеры белого джентльмена?

— Он много времени проводит на Востоке. А кроме того, рассказывают, что один известный европейский ученый попал в плен к апачам. Краснокожие, непонятно почему, сохранили ему жизнь, и он решил остаться с ними. Он-то и был учителем Виннету, однако сомневаюсь, что ему удалось привить индейцу человеколюбие, как мы его понимаем, и не исключено, что сам ученый погиб от рук дикарей.

Олд Дэт говорил шепотом так тихо, что я с трудом различал слова. Но индеец, сидевший на расстоянии пяти шагов от нас, повернулся к нам лицом и сказал:

— Олд Дэт заблуждается. Белый ученый добровольно прибыл к апачам, где был принят гостеприимно. Он стал учителем Виннету и учил его отличать грех от добродетели, а правду от лжи. Ни один волос не упал с его головы от рук апачей, которые уважали и почитали его как старшего брата, и никогда он не тосковал по белым собратьям. А когда он умер, на его могиле посадили дубы. Белый учитель попал в вечнозеленые прерии, где избранные живут в мире и с любовью созерцают лик Великого Маниту. Когда-нибудь Виннету снова встретится с ним и забудет про ненависть, царствующую на земле.

Олд Дэт был невероятно польщен тем, что Виннету узнал его. Лицо старика излучало радость, когда он спросил краснокожего:

— Неужели, сэр, вы знаете меня?

— Я никогда не видел вас раньше, но узнал сразу же, как только вошел. Вы — тот знаменитый охотник, чье имя знают даже в Лас-Анимас (небольшое селение посреди пустынного плоскогорья Больсон-де-Мапими).

После этих слов он отвернулся, давая понять, что обмен любезностями закончился. За все время разговора ни одна мышца не дрогнула на его словно высеченном из камня, меднокожем лице. Теперь он сидел, погруженный в собственные мысли, и его как будто совершенно не интересовало то, что происходило у него за спиной.

Наши противники продолжали шептаться, утвердительно кивали головами и, кажется, уже пришли к согласию. Они не знали, что за индеец сидит рядом с ними, и не удосужились прислушаться к нашему разговору, чтобы определить, кто он такой. Потерпев поражение от нас, они горели желанием отыграться на «дикаре» и всем своим видом давали ему понять, как они его презирают за красный цвет кожи. Негодяи и трусы, они и представить себе не могли, что мы встанем на сторону индейца, так как согласно тамошним обычаям не следовало вмешиваться, если обида лично вас не касалась. Тот самый задира с вызывающей ухмылкой подошел к индейцу. Я незаметно достал револьвер из кармана и положил его на колени.

— Это ни к чему, — шепнул мне Олд Дэт. — Виннету один справиться с целой бандой таких негодяев.

Уперев руки в бедра и широко расставив ноги, разбойник встал перед апачем и произнес:

— Что ты потерял в Матагорде, красная шкура? Заруби себе на носу, мы здесь терпеть не можем общества дикарей.

Виннету, не удостоив негодяя даже взглядом, поднес кружку к губам, сделал хороший глоток, прищелкнул языком, одобряя напиток, и поставил кружку обратно на стол, словно ничего не слышал.

— Ты что, оглох, краснокожий? — разъярился бывший надсмотрщик. — Что ты потерял здесь? Ты — лазутчик. Хуарес — красная шкура, и все краснокожие шпионят в его пользу, но мы-то стоим за императора Макса и вешаем каждого индейца, чья рожа нам не нравится. Ну-ка крикни погромче, да так, чтобы на улице услышали: «Да здравствует император Макс!» — а не то подвесим тебя на первом дереве.

Виннету и на этот раз не произнес ни слова в ответ. На его бесстрастном лице не было и тени волнения.

— Я к тебе обращаюсь, красная собака! Отвечай! — заорал в ярости предводитель шайки и схватил Виннету за плечо.

Индеец легко увернулся от руки негодяя и вскочил на ноги.

— Прочь! — воскликнул он тоном, не терпящим возражений. — Койоту не пристало выть в присутствии воина!

Читателю необходимо объяснить, что койот — это американский шакал, животное, презираемое индейцами. В глазах краснокожих нет ничего унизительнее и пренебрежительнее, чем сравнение с койотом.

— Койот?! — зашелся в крике бандит. — Да за такое оскорбление ты заплатишь кровью! Немедленно! Сейчас же!

Он выхватил револьвер, но тут произошло то, чего бывший надсмотрщик никак не ожидал: одним ударом индеец выбил у него из рук оружие, схватил за ремень, поднял в воздух и с размаху швырнул в окно. Деревянная рама разлетелась в щепки, осколки стекла усеяли пол в пивной и мостовую, а сам негодяй тяжело шлепнулся на улицу.

Конечно, все произошло значительно быстрее, чем я рассказываю. Звон битого стекла, вой псов и бешеный рев банды покрыл звонкий голос Виннету. Индеец успел приблизиться к разбойникам и, указывая рукой на окно, спросил:

— Как еще хочет выйти на улицу тем же путем? Пусть скажет!

При этом вождь апачей подошел слишком близко к одной из собак, которая попыталась укусить его, но тот пнул животное, и оно с жалобным воем спряталось под стол. Испуганные негодяи попятились назад и в страхе умолкли. Виннету без оружия в руках напоминал дрессировщика диких животных, что в одиночку входит в клетку, одним взглядом усмиряя хищников.

Вдруг дверь резко распахнулась, и на пороге предстал выброшенный в окно головорез. По изрезанному осколками стекла лицу струилась кровь. Он выхватил нож и с бешеным воплем бросился на Виннету. Апач отступил на шаг в сторону, перехватил руку с ножом, обвил соперника руками, приподнял и грохнул об пол с такой силой, что тот потерял сознание и остался лежать без движения. Ни один из шайки не попытался вступиться за него или помочь прийти в себя. Виннету спокойно, словно ничего не произошло, допил пиво, жестом подозвал дрожавшего за стойкой хозяина и положил ему на ладонь маленький желтый камешек, который достал из висевшего на поясе мешочка.

— Возьмите это в счет платы за пиво и за разбитое окно, мистер, — сказал индеец, — как видите, дикарь платит долги. Тем более вы должны быть уверены, что и от цивилизованных людей получите все сполна. Они не могут стерпеть в своем обществе «красную шкуру», поэтому я, вождь апачей Виннету, ухожу, но не потому, что боюсь, а потому, что мне действительно не место среди людей, у которых лица светлые, а души темные.

Апач взял винтовку и неторопливо покинул кабачок, не взглянув больше ни на кого, даже на меня.

Бандиты снова оживились. Их терзало любопытство более сильное, чем гнев, стыд и сочувствие к лежавшему без сознания товарищу. Прежде всего они спросили у хозяина, чем расплатился индеец.

— Золотым наггитом, — ответил тот, показывая самородок величиной с грецкий орех. — Потянет долларов на двенадцать. Краснокожий по-королевски заплатил за прогнившие оконные рамы и побитые стекла. Мне показалось, у него полный мешочек наггитов.

Раздались негодующие возгласы: Мерзавцев возмутило то, что у индейца было столько золота. Наггит хозяина передавали из рук в руки, оценивая его стоимость. А мы воспользовались относительным и, судя по всему, временным затишьем, расплатились и вышли на улицу.

— Ну, какое впечатление произвел на вас апач? — спросил меня Олд Дэт, когда мы беспрепятственно оказались за порогом пивной. — Другого такого индейца не сыщете во всей Америке. Эти забияки испугались его, как воробьи сокола. Жаль, что больше не придется увидеться с ним. Надо было бы пойти за ним и расспросить, каким ветром его сюда занесло, что он делает, остановился в прерии за городом или снял номер в гостинице. Ведь должен же он был где-то оставить свою лошадь! Где же это видано, чтобы апач, тем более сам Виннету, путешествовал пешком? Однако и вы, сэр, не робкого десятка и умеете постоять за себя. Я рад за вас. Я чуть было не испугался, потому что задирать таких бандитов все равно что дергать гремучую змею за хвост. Но с собакой вы разделались так, что вас перестанут величать гринхорном. А вот и наше жилье! Войдем? Такой старый охотник, как я, только при крайней необходимости лезет в каменные дома, мне в них не по себе, и только голубое небо над головой действует на меня умиротворяюще. Давайте погуляем еще немного по Матагорде. Очень милый городок, не правда ли? Надо же нам как-то скоротать время. А может, вы хотите сыграть в карты?

— Вообще-то я не игрок и в будущем постараюсь не увлечься игрой.