Глава 11

Феликса Карно положили в гроб, сделанный из прочного, благородного дуба, из которого делались и коньячные бочки.

Гроб сделал Даниэль Фурно, мастер-бондарь, предложивший свои услуги из уважения к этой семье, для которой он начал делать бочки еще в бытность Джона Стюарта Лесли.

Похороны замышлялись скромные, но маленькая каменная часовня едва могла вместить всех прибывших. Несколько человек приехало издалека: из Ангулема и Сента. Жители из Шартро-сюр-Шаранта приходили целыми семьями и приводили с собой дочерей, которые помогали на кухне и в доме. Ровена не ожидала, что проводить Феликса в последний путь придет так много людей, и она была благодарна за помощь, так как дел было хоть отбавляй. С полудюжиной молодых девушек она заглядывала в спальни и давала им поручения прибрать комнаты и навести в них чистоту, проветрить матрасы и выбить на дворе коврики .Нужно было приготовить для участников похорон поминальный обед, и хотя запас продуктов оказался довольно скромным, на стол можно было подать молочных поросят, маринованные овощи, консервы, варенье, свежие яйца. Вскоре в кухне и в кладовой, буфетной и в спальнях работа кипела вовсю, и помощников здесь собралось гораздо больше, чем даже в те счастливые довоенные дни, когда Джулиана Лесли была молодой цветущей невестой.

– Я так рада, что они пришли и поддержали нас в трудную минуту, сказала Жюстина утром, на которое были назначены похороны.

Она стояла у окна и смотрела в сад, где несколько человек бродили среди зеленеющих клумб.

Легкий ветерок играл женскими юбками и катал по траве чью-то шляпу.

– Я признательна семье Эннесю и мадам Отар за их участие. Феликс мало что значит для них, но мама и папа будут им благодарны.

Ее милое личико, опухшее от слез, наморщилось при мысли о родителях.

– О, почему их нет здесь!

Ровена молчала, зная, что ей нечего сказать Жюстине, чтобы уменьшить горечь ее страдания. И Жюстина, и Ровена слишком хорошо знали, каким тяжелым ударом для тети Софи и дяди Анри станет известие, которое им передаст отправившийся в Париж Симон. Он не хотел ехать, пока не закончит сев, но Ровена настояла. А урожай в этом году они соберут меньший, чем в предыдущие годы. С этим придется примириться.

Ровена накинула на лицо черную вуаль, так как прибыл священник и нужно было идти в часовню.

Симон обещал дяде Анри не сажать нового винограда в этом году, поскольку сбывать спиртные напитки стало некуда. Дядя Анри считал, что сейчас лучше сосредоточиться на каком-либо другом деле, например увеличить площади зерновых или заняться разведением крупного рогатого скота Симон неохотно согласился, и на следующее утро дядя Анри увез свою семью в Париж.

Фрау Штольц поехала вместе с ними, так как тетя Софи вовсе не была уверена в том, что сможет управиться в городском доме без ее помощи.

Мадлон с восторгом думала о Париже. Наконец-то она увидит этот красивый многолюдный город после опостылевшего захолустья. Интересно, откроются ли салоны по пошиву дамской одежды, несмотря на вторжение русских? И следует ли ожидать, что царь, который, как утверждают, имеет весьма привлекательную наружность, соберет ассамблею и пригласит наиболее выдающихся граждан Франции, в число которых, по твердому убеждению Мадлон, будут включены представители рода Карно.

– Думай о Феликсе. – вывела ее из мечтательного состояния сестра. – Не забывай, что в Париж ты отправляешься именно из-за него.

Жюстина решила остаться дома тоже в связи с возможным возвращением Феликса.

Ровена с горечью подумала о том, что события приняли совершенно иной оборот, нежели всем им представлялось. В Париж Феликс так и не попал, а умирать приехал домой. Симону так и не удалось осуществить свои далеко идущие планы о выведении нового сорта винограда.

– Позже я все равно займусь новыми виноградниками, – заверил он Ровену в тот вечер, когда семья Карно собиралась отправиться в Париж. – Фердинанд поможет мне, и, надеюсь, нам удастся нанять в деревне нескольких работников. Добиться отличных результатов, может быть, и не удастся, но сидеть сложа руки я не собираюсь. Я не верю предположению дяди Анри, что ожидается падение спроса на коньяк. Теперь, когда война закончилась, люди хотят позабыть о тяжелых временах. Они осмотрятся вокруг себя и вспомнят о тех хороших вещах, которые раньше доставляли им удовольствие, и снова будут готовы платить свои деньги, чтобы наслаждаться хорошей пищей, прекрасной парфюмерией, одеждой, сшитой у лучших портных. Конечно не забудут они и чудесный аромат коньяка!

«Ах, Симон, – с грустью думала Ровена, возможно, ты и был прав, но какая нам от этого польза?»

Она вспомнила о полном боли вскрике ее брата в тот ужасный день на прошлой неделе, когда он открыл коробку, где хранилась зарплата для рабочих, и обнаружил, что она пуста. Стали лихорадочно просматривать все бухгалтерские книги, которые дядя Анри вел тщательнейшим образом и не доверял никому. После нескольких часов утомительной работы они поняли, в каком удручающем положения находится их семья.

Невероятных усилий стоило дяде Анри скрывать от них очевидное: дюжины неоплаченных счетов, расписки на проданные в прошлом году бабушкины драгоценности, бриллиантовую брошь их матери, свадебное кольцо тети Софи, после продажи которого на вырученные деньги была куплена обувь для Феликса, Жюстины и Мадлон.

Симону пришлось тут же рассчитать Марию, работавшую у них поварихой в течение шести лет.

Ровена же взвалила на свои плечи ответственность за винокуренное производство после внезапной кончины от сердечного приступа Ришара, мастера по купажированию, который ведал всем хозяйством в погребе, где хранились бочки с вином. Ровена вспомнила, что и другие винокуренные заводики в Шаранте испытывали такие же трудности. В конце концов ей приходится утешать себя мыслью, что их винокурня до сих пор не закрылась и работа в ней продолжается. И, слава Богу, они пока избежали участи несчастного Огюста Гие.

– Ровена..

Очнувшись от своих мыслей, Ровена быстро оглянулась. Сквозь свою черную вуаль, словно в тумане, увидела она стоявшего рядом Тарквина.

– Ты что-то хотел сказать?

– Люди собрались и ждут нас. Пойдем.

Он осторожно отвел ее от окна и под руку повел к собравшимся.

Когда проводили последних гостей, день уже шел на убыль. Каждому из присутствовавших на похоронах, даже семьям Отар и Эннесю, считавшимися самыми зажиточными в Шартро, была вручена буханка хлеба и небольшой круг сыра, аккуратно перевязанный ленточками. Жюстина считала, что просто неприлично провожать людей, не одарив их чем-нибудь. Симон, Ровена и Жюсси стояли у входной двери, пожимали всем руки и благодарили за посещение дома.

Наконец двор опустел. Последней скрылась за деревьями подъездной аллеи карета Симона, которая заодно должна была подвезти и кое-кого из гостей.

Жюстина устало вернулась в дом, а Ровена задержалась в дверях, мысленно представляя себе, как карета ее брата сворачивает на почтовый тракт, по которому он сначала доедет до Ангулема, а затем продолжит путь на север через провинции в сторону Парижа. Она глубоко вздохнула, сочувствуя Симону.

На ее плечо мягко опустилась рука. Обернувшись, Ровена увидела рядом с собой Тарквина. За весь день она едва перемолвилась с ним несколькими словами, хотя постоянно ощущала его присутствие. Он немало помог им в эти трудные дни похорон: вместе с Арманом организовывал стоянку для экипажей, помогал Симону рассадить людей в часовне, он же был среди тех, кто нес гроб Феликса в последний путь.

Ровена видела, как спокойно Тарквин беседовал с гостями, сопровождал в сад то одну, то другую даму полюбоваться на цветы, разливал напитки.

Со стороны деревни послышался нежный звон колокола, а в дальнем конце дома Арман закрывал на ночь ставни.

Не говоря ни слова, Тарквин взял Ровену за плечо и повернул ее лицом к себе.

– Ты не могла бы сделать кое-что для меня? – Ровена кивнула головой.

– Ты мне покажешь винокурню? Мне очень хочется осмотреть ее.

Ее фиолетовые глаза расширились.

– Прямо сейчас?

– Если не возражаешь.

– Нет, конечно же, не возражаю.

Она серьезно смотрела на него несколько мгновений, а затем улыбнулась.

– Жюстина была права. Ты странный человек, Тарквин Йорк.

Они вышли на тропинку и направились в сторону поля Тарквин слегка прихрамывал, что становилось заметным всякий раз, когда он уставал.

Солнце быстро заходило, бросая последние отсветы на неторопливо струящиеся речные воды и черепичные крыши Шартро-сюр-Шарант. В винокурне никого не было, и когда Тарквин резко толкнул широкую деревянную дверь, он вспугнул стаю голубей, взлетевших с громким хлопаньем крыльев.

– Виноград, выращиваемый здесь, на северном берегу Шаранты, отличается неповторимым запахом и вкусом, какого не встретишь больше нигде, – объяснила ему Ровена, когда он спросил ее. Она повела его через внутренний двор по направлению к высокой стене, окружавшей надворные постройки.

– У этого сорта винограда легкий привкус фиалок.

– Неужели? Она засмеялась.

– Сам попробуй и оцени.

– Ты хочешь сказать, что виноград, выращиваемый в каждой отдельно взятой области, имеет свой, только ему присущий вкус?

– Конечно. Например, виноград, выращиваемый под Жонзаком, используют при изготовлении более светлого по цвету коньяка, который созревает быстрее, чем приготовленный из наших сортов винограда.

Он прошел через длинный коридор, вдоль стен которого на полках стояли весы, бутыли, внаброс лежали разные по размеру воронки и стеклянные пипетки.

– Настанет день, – продолжала Ровена, – и Симон добьется того, что качество коньяка, изготовленного в Шартро, не уступит самым известным маркам, производимым на больших перегонных заводах. Но для этого нужны время и деньги. И талант истинного мастера.

– Без хорошего носа и тонкого нюха в таком деле тоже не обойтись.

Ровена согласно кивнула.

– Виноград начинают привозить с виноградников в конце октября и в ноябре, – продолжала Ровена, показывая рукой на огромный чан, стоявший рядом с защищенным навесом сараем. Ширина его ворот была вполне достаточной, чтобы пропустить запряженные волами телеги, нагруженные корзинами, до краев наполненными виноградом.

– Некоторые виноградники были заложены еще во времена герцога Гайенского, который стал английским королем Генрихом II. Его жена, Элеонора Аквитанская, всячески поощряла разведение виноградников здесь, в Шартро, и в области Ангулем. В те далекие дни – и вплоть до революции – владельцам поместий было даровано феодальное право собирать виноград раньше своих вассалов. Это, конечно, было несправедливо. В настоящее время мы не приступаем к уборке урожая до тех пор, пока наш мэр не встретится с местными производителями и не обсудит с ними степень зрелости винограда, после чего издается местный указ. Затем виноград давят, чтобы удалить кожицу, перед тем как извлекать сок.

Она показала Тарквину давильный пресс с его большими деревянными рычагами и тяжелой веревкой, с помощью которой он приводится в действие. Ровена рассказала, как сок подвергается ферментации с целью получения светлого, сухого вина, которое после экстрагирования превращается в высококачественный коньяк марки Шартро.

– Вино подогревается здесь, – объяснила Ровена, вводя Тарквина в помещение, где стояли перегонные аппараты. – Процесс осуществляется в течение всей зимы и не сильно отличается от перегонки солода. Мы подогреваем его здесь, – она показала рукой на медный перегонный аппарат, – пока оно не достигнет точки кипения. Пары, содержащие алкоголь, скапливаются в верхней части перегонного аппарата и через трубку, напоминающую по форме лебединую шею, возвращаются в конденсатор. Здесь пары охлаждаются водой и превращаются в жидкость. На этой стадии процесса жидкость имеет мутновато-белесоватый цвет и очень низкий градус крепости. Жидкость снова подвергают перегонке, подогревая ее очень медленно, пока она не становится прозрачной, как кристалл. Из этой светлой, как слеза, жидкости мы получаем молодой коньяк, воду жизни, как любил говаривать Лахлен, когда ты был в Шотландии.

Ровена прервала рассказ и, слегка нахмурив брови, посмотрела на Тарквина.

– Я тебя не утомила своим рассказом? Выражение лица у Тарквина смягчилось.

– Мне интересно слушать.

Ровена повела его на склад и стала показывать бочки, установленные друг на друга в несколько рядов почти до потолка. На каждой бочке мелом был аккуратно выведен год сбора урожая.

– Качество коньяка так же, как и качество пива, во многом зависит от сорта древесины, из которой сделана бочка. Древесина дуба, растущего в провинции Лимузен, богата танином, от которого зависит как цвет, так и аромат коньяка.

А этому в немалой степени способствуют поры, которыми пронизана древесина дуба и через которые происходит испарение, благодаря чему получается коньяк нужной крепости, – подвел итог сказанному Тарквин. – Мне об этом говорил Нил Стрейчленд в Шотландии.

Ровена снова улыбнулась, и Тарквину показалось, что выражение ее глаз изменилось: печаль, затаившаяся в них, исчезла.

– У меня сердце радуется, когда я вижу твою улыбку или слышу твой смех, – Тарквин стоял с ней рядом и его рука ласково гладила щеку Ровены. – Смерть Феликса причиняет тебе сильную душевную боль. Но я думаю, что ты сможешь справиться с ней.

– Я тоже так думаю.

В словах Ровены не чувствовалось уверенности, голос ее странно дрожал, но это, похоже, не было связано с упоминанием имени Феликса. Они довольно долго смотрели друг другу в глаза, затем Ровена повернулась и медленно пошла прочь. Тарквин в это время закрывал на замок двери винокурни. Смеркалось, и через час стало совсем темно. Одинокая звезда ярко горела на горизонте, с дальнего речного берега слышался крик ночной птицы.

– Мне кажется, – заметил Тарквин, – что процесс перегонки коньяка тебя интересует гораздо больше, чем изготовление виски Я вижу ты постепенно начинаешь осваиваться на этой земле, несмотря на все то, что случилось.

– Да, – коротко ответила Ровена.

Ей вдруг стало не по себе от мысли, что скоро наступит час расставания и Тарквин покинет ее и этот дом. Два дня тому назад он послал Исмаила с письмами и инструкциями в Бордо. А вчера попросил Армана проверить, подкован ли Сиам А крепкое рукопожатие, которым он обменялся с Симоном на прощание?! Да, именно на прощание. – так она это поняла.

– Что случилось? – неожиданно спросил Тарквин, останавливаясь и глядя ей в глаза.

– О, Квин, – горестно выдохнула она, – ты действительно нас покидаешь?

Он нежно заключил ее в свои объятия.

– Не поддавайся унынию, милая девочка.

Ровена опустила голову на его плечо, и он бережно прижал ее ладонью Зарывшись лицом в благоуханную мягкость ее пышных волос, он закрыл глаза, и они долго стояли обнявшись, не говоря ни слова и не двигаясь. Наконец Ровена осторожно попыталась освободиться из его сильных рук, но он еще крепче прижал ее к себе.

– Ровена, – начал Тарквин проникновенным голосом, который, словно нежный шелк, ласкал ее слух. Она подняла к нему лицо и увидела в глубине его глаз вспыхивающие огоньки. Сердце ее учащенно забилось.

– Не смотри на меня так, – едва слышно прошептала она.

– А как мне смотреть на тебя? – с нежностью в голосе спросил он, хотя было ясно, что ответа от нее он не ждал.

Он наклонился к ней и медленно, осторожно поцеловал. Поцелуй был нежным и одновременно страстным. У Ровены закружилась голова, она тихо произнесла его имя под усиливающимся требовательным натиском его поцелуев. Они опустились на траву Руки Тарквина ласкали волосы Ровены, и ее пышные локоны струились сквозь его пальцы. Его губы жарко касались ее век, щек, шеи. Уверенной, твердой рукой он сорвал с нее одежды, и она лежала под ним обнаженная на теплой земле.

Прервав поцелуи, Тарквин с жадностью откровенно разглядывал Ровену Она была прекрасна, лунный свет омывал ее тело серебряной волной Ноги у нее были стройными и мускулистыми от тяжелой работы и от долгих часов пребывания в седле. Тарквин склонился над ней, лаская ее атласную кожу. Его руки оказывали на нее магическое действие.

Несмотря на горячее, нетерпеливое желание, он не торопился, действуя с разжигающей медлительностью, усиливая в ней жажду наслаждения, лаская ее своими прикосновениями.

– О Боже, не могу поверить, что так сильно желаю тебя!

Он быстро разделся и лег рядом с ней, целуя ее. Его глаза, черные в лунном свете, излучали яростную страсть и нежность. Ровена придвинулась и взяла ладонями его лицо. Ответное желание пронзило ее от его прикосновений. Ее пальцы перебирали его густые, вьющиеся волосы, их губы вновь и вновь сливались в крепком поцелуе, а обоюдное желание заставляло их тела трепетать, словно в лихорадке. Мускулистые ноги Тарквина скользнули вдоль ее тела, прижались к ее бедрам, и он всем своим весом налег на нее. Ровена чувствовала, как его покрытая жесткими волосами грудь вдавливала ее спину в мягкую траву, а ее бедра ощутили упругую пульсирующую теплоту его мужского естества.

Рука Тарквина скользила вдоль ее бедра, его пальцы уверенно гладили ее плоть. Наконец они коснулись самой интимной части ее тела и стали ласкать ее таким чудесным способом, что Ровена почувствовала невыразимое блаженство. Она была в состоянии экстаза, ее охватила сладостная дрожь. Ровена застонала и разомкнула бедра.

Тарквин осыпал ее жаркими поцелуями, своим языком он щекотал ее язычок, его ладони обхватили ее ягодицы, слегка приподнимая ее тело и крепко прижимая к своему.

Ровена вдруг ощутила пронизывающую боль, когда Тарквин проник в ее лоно, и она не смогла удержаться от вскрика. Услышав его, Тарквин чуть приподнялся, ослабив объятья, но продолжая ласкать Ровену. Постепенно острая боль отступила, сменяясь нарастающим пульсирующим наслаждением, непередаваемо сладостным от ощущения производимых им нежных и размеренных движений внутри нее.

Охваченная страстью, Ровена непроизвольно изгибалась в такт движениям Тарквина, приближаясь и отдаляясь от него, когда он проникал ей внутрь и выходил из нее. Внезапно необыкновенное, до дрожи сладостное чувство охватило Ровену и она снова издала стон, но на этот раз не от боли. Она обхватила руками шею Тарквина и посылала свое тело ему навстречу, чтобы он глубже входил в нее, отчего приятное ощущение усиливалось, тело словно бы пронизывали электрические разряды.

Тарквин еще крепче сжал Ровену в своих объятьях и увеличил ритм своих движений. Неожиданно резким, сильным движением Тарквин погрузился в нее до упора, так что она вскрикнула, как будто внутри у нее что-то взорвалось, и у нее наступил оргазм. Она сильно прижалась к Тарквину всем телом, испытывая такое ощущение, будто мир наклонился и опрокинулся, и их поглотила жаркая и сладкая тьма.

Позднее, когда бурная страсть улеглась, они лежали рядом, молча, освещенные лунным светом.

– Рана, которую ты получил под Виторией, находилась в этом месте? – спросила наконец Ровена. Ее рука нежно касалась шрама, протянувшегося через все бедро Квина.

– Да, именно в этом месте, – Тарквин ожидал, что она отдернет руку, что ей неприятно будет смотреть на глубокий шрам, но реакция Ровены была совсем иной.

– Я понимаю теперь, почему она причиняет тебе такую боль, – сочувственно сказала Ровена. – О, Квин...

– Осторожно, – предупредил он, так как ее рука стала пробираться выше, нежно лаская его, вызывая у него повторное возбуждение.

Она наклонила его голову и улыбнулась ему, ее рука бесстыдно гладила его обнаженное тело. Он глубоко вздохнул и лег спиной на теплую землю. Затем перевернулся, лег на Ровену всем своим тяжелым, мужским телом и взял ее лицо обеими руками. Глядя в ее влажные, страстные глаза, он признался себе, что любит ее, любит с того самого момента, когда она смеялась над ним в коридоре замка Лесли.

– Иди сюда, – сказал он. – Поцелуй меня.

Ровена подчинилась, и они снова предались своей любви.

Домой они возвращались в полной темноте. Теплый ветерок дул им в спину, а направление к дому указывали огоньки в окнах домов в Шартро. Они не держались под руку, во чувствовалось, что между ними царило дружное согласие. Ровена любовалась ночным небом, усеянным мириадами звезд, и чувствовала себя счастливой как никогда в жизни. Она подумала, как неожиданны и странны повороты судьбы: ведь только сегодня днем она принимала участие в похоронах.

Мысли о Феликсе омрачили ее радостное настроение, и ощущение счастья улетучилось. Феликса похоронили, а Квин покинет ее, может быть, завтра, когда Исмаил вернется из Бордо. Она настолько была уверена в этом, как будто он сам сообщил ей вслух о своем отъезде. Она закрыла глаза и прислонилась головой к его плечу.

– Чего нам следует ожидать в ближайшее время, как ты думаешь?

– Точного ответа на этот вопрос у меня нет, – сказал Тарквин, сразу же уловив ее мысль. – И, наверное, никто не сможет предсказать, что случится в ближайшее время. Пройдет, по-видимому, не один месяц, прежде чем жизнь во Франции войдет в относительно нормальную колею. Лорда Веллингтона в скором времени должны отозвать в Англию Ему хотят оказать соответствующие почести, так как за ним утвердилась слава героя нации, какого не было в Англии со времен адмирала Нельсона.

– А что известно об армии, воевавшей на Пиренейском полуострове Какая судьба ждет этих солдат?

– Сейчас они плывут через океан в Северную Америку.

– Уж не затем ли, чтобы принять участие в каком-нибудь военном конфликте?

– Да, конечно. Американский конфликт, янки называют его войной 1812 года, – еще не урегулирован.

– Но как можно посылать туда армию, когда ее рядовые оттрубили пять долгих лет здесь, на Пиренеях?

– Слово «отпуск» недоступно понимаю нашего августейшего премьер-министра. Но, поскольку американцы с дьявольским упорством добиваются победы, война может закончиться прежде, чем я попаду туда.

Сердце Ровены глухо застучало.

– Ты хочешь сказать, что тебе придется отправиться в Америку, если они тебя туда пошлют?