Сен-Жермен - Бегство от грез

– У меня и в мыслях не было пользоваться услугами проститутки здесь, в Пале-Рояле, или в ином каком месте в Париже, – впивался голос Тарквина ей в ухо. Его дыхание стало прерывистым, как и у нее.

– Тогда откуда же они знают тебя?

– Я часто приходил сюда в течение последней недели за своими солдатами. У солдат считается нормальным напиться до чертиков и ночевать у проституток, так что на поверке они нередко отсутствуют, вот и приходится их собирать.

Ровена гневно посмотрела на него.

– А я считаю, что собирать их должен не ты, а их непосредственный командир.

– Нет, мне это тоже приходится делать. Хотя бы для того, чтобы убедиться, что их не ограбили или не убили, пока они продрыхнутся. Твои соотечественники, Ровена, не смирились с поражением. Они ненавидят англичан не меньше, чем раньше.

Тарквин чувствовал, как она дрожит, и знал, что она думает о трагическом происшествии в кафе у Сильва. Он ослабил руки, стал с ней более ласков. Губами он касался ее волос.

– Было бы ошибочным винить одних французов за их враждебность, – сказал он примирительным тоном. – Мы, англичане, испытываем по отношению к французам столь же сильную неприязнь, как и они к нам.

Ровена посмотрела ему в глаза. Казалось, ее страх и гнев уже не властны над ней. Она тесно прижалась к нему, ее глаза были полуприкрыты и время от времени, когда она вскидывала их на Тарквина, в них темными змейками проскальзывали сполохи страсти. Заглянув в бездонную глубину ее глаз, Тарквин почувствовал, что ему трудно сдерживать себя. Он перестал удерживать Ровену в сковывающих объятиях и, обхватив ладонями ее круглые ягодицы, стал притягивать ее к себе. Теперь только ее тонкая шаль и платье служили препятствием их телесному сближению.

Ровена привстала на цыпочках, ее губы касались линии подбородка Квина.

– Я хочу тебя любить, – прошептала она ему.

– Но ведь всего несколько минут назад ты готова была растерзать меня, – беззлобно и даже весело сказал Тарквин.

– Пойми, Квин, – мягко произнесла Ровена, томно прижимаясь к нему, – прошел не один месяц. Я считала, что ты отправился в Америку и что нам с тобой уже не суждено будет свидеться.

– Такие же мысли приходили и мне на ум, – признался он срывающимся от сильного желания голосом.

– А мы не потревожим Мадлон? – спросила Ровена, прикасаясь своими губами к губам Тарквина.

– У Мадлон теперь крепкий сон, опасность для нее миновала. Кроме того, за ней обещала присмотреть та женщина.

Тарквин медленными движениями стал поглаживать Ровене грудь и развязывать тесемки на ее платье.

– Я послал слугу с письмом к твоему дяде, – продолжал он, наклонив голову к ее груди и касаясь языком сосков. – Валуа сегодня тоже куда-то ушел, так что нам никто не помешает. Наверху над нами имеется другая спальня, и если мы закроем дверь...

– А экономка, она ведь догадается...

Это был не столько вопрос, сколько вздох. Тарквин стал целовать Ровену медленно, страстно, постепенно возбуждая в ней чувственное желание.

– Какое это имеет значение, – сказал он шепотом. – Она думает, что мы муж и жена.

Ровена не произнесла больше ни слова – ни тогда, когда он взял ее на руки и понес в другую комнату, ни тогда, когда он уложил ее на парчовое покрывало и стал нетерпеливо снимать с нее одежду. Ее волосы цвета чеканного золота живописно выделялись на темно-зеленом фоне кровати.

– Потерпи немного, любовь моя, – прошептал он, расстегивая рубашку.

Ровена лежала обнаженной. Тарквин прижался к ней во всю длину своего жаркого тела и стал ее целовать. Ровена изогнулась под ним, постанывая от наслаждения. Ей доставляло удовольствие, когда его гибкое, упругое, излучающее мужскую энергию тело властно овладевало ее нежной женственной плотью. Он опустил голову, захватывая ртом ее полные, округлые соски, нежно проводя по ним языком, пока ее не начинала пронизывать сладкая дрожь. Своим языком Тарквин стал щекотать ее небо, и это очень сильно возбуждало Ровену. Она постанывала от удовольствия, поводя бедрами, инстинктивно подстраиваясь к его движениям.

Тарквин входил в нее медленными толчками, и Ровене казалось, будто она падает в жаркую бездну.

– Твоя ревность мне по душе, моя злющенькая собственница, – нашептывал Тарквин ей на ухо.

Он страстно и нежно овладевал Ровеной, доставляя ей приятнейшие минуты, когда она ощущала внутри себя его горячую, упругую, энергичную мужскую плоть. Они составляли единое целое, и их блаженство достигло степени экстаза. Ровена чувствовала приближение оргазма, и когда Тарквин мощным толчком послал свой тяжелый снаряд в самую тайную, далекую глубину ее жаркого колодца, она почувствовала, будто у нее внутри началось извержение вулкана, и она, изливаясь, стала проваливаться в пустоту.

Они лежали рядом, пресыщенные и удовлетворенные, среди смятых одеял. Их руки и ноги переплелись, голова Ровены покоилась у Тарквина на плече, а он своими губами прикасался к ее волосам.

Говорить им не хотелось, они просто лежали рядом и наслаждались близостью друг друга и ароматом интимности, которых были лишены в течение столь длительного времени.

Из соседней комнаты послышался слабый стон Мадлон, и Тарквин, услышавший его, сразу же вскочил на ноги, надел брюки и рубашку и быстро вышел из комнаты.

Когда он возвратился, Ровена сидела на постели с широко открытыми и испуганными глазами. Он подошел к ней и заключил ее в свои объятия.

– Наверное, ей приснился кошмарный сон. Или же она почувствовала боль. Но не тревожься и не переживай, любовь моя. У ее кровати подежурит экономка.

Ровена заглянула ему в глаза, и лукавая улыбка вытеснила с ее лица хмурое выражение.

– А кто останется сегодня со мной, уважаемый месье? Что случится, если я почувствую себя одинокой и заброшенной?

Тарквин оценил ее шутку и присел на кровать рядом с ней.

– От посла мне, наверное, влетит по первое число за то, что я не представил ему сегодня вечером доклада, – сказал он, немного подумав.

Ровена придвинулась к Тарквину поближе.

– А я думала, что ты уже вышел из подчинения лорда Веллингтона. Ты, кажется, упоминал о том, что тебе доверено командовать полком.

– Это временное назначение, пока не возвратится полковник Хигби.

– А какое назначение ты получишь после этого?

– Затрудняюсь ответить. Мне предложили принять командование двадцать девятым пехотным полком, которому в конце месяца предстоит отплыть в Мериленд.

Пальцы Ровены нервно теребили рукав рубашки Тарквина.

– И ты согласился?

– Я еще не принял окончательного решения. Веллингтон также предложил мне должность в посольстве здесь, в Париже.

Ровена отвернулась, чтобы Тарквин не видел, что при этих его словах она сильно покраснела. Его могут оставить в Париже и включить в штат сотрудников посольства! Это как раз то, на что она надеялась, о чем тайно мечтала. Но почему-то она уже не испытывала радости, узнав эту новость. Итак, Тарквин еще не решил, отправится ли он в Северную Америку или останется во Франции. Какой он сделает выбор: служба в армии или любовь? Если он останется в Париже, то она добьется, чтобы он принадлежал ей, у нее на это достанет сил. И пусть Господь внушит ему, чтобы ради любви к ней он остался в Париже.

– Ровена, что с тобой?

Она повернула в его сторону голову и увидела вопрошающе-обеспокоенный взгляд. Подавшись к нему всем телом, она поцеловала его.

– Иди ко мне, – требовательно произнесла Ровена. – Я хочу снова ощутить силу твоей любви.

И хотя на самом деле ей не хотелось сближения, желание пробудилось с новой силой, когда Тарквин коснулся рукой наиболее интимной части женского естества. И когда их горячие тела снова сплелись друг с другом, холодность Ровены, которую она испытывала всего несколько минут тому назад, словно волной смыло, и она со всем пылом и страстью отдалась во власть той мощной силы, которая позволяла ей уноситься ввысь за земные пределы и парить там в свободном полете.

Глава 14

В последующие дни многочисленные гости заезжали в городской дом де Бернаров справиться о здоровье Мадлон. Перестрелка у Сильва, в которой погибли два британских офицера, два гвардейца и сын парижского банкира, стала темой бурных пересудов. О ней говорили на прогулках, в Лувре, в ложах Оперы, в каретах, на церковных скамьях, в магазинах и в салонах.

Любящие посплетничать парижане страстно желали узнать новые подробности. Накал схватки одновременно внушал ужас и воодушевлял. Даже «Монитэр» был вынужден опубликовать пространную статью, в которой французские и английские военные обвинялись в недостатке проявленной морали, а Париж был назван «кровавым и жестоким» местом, где не существовало европейского перемирия. Конечно, плохо, что французские офицеры затеяли стычку с англичанином и австрийцами, но когда убивают невинных горожан... Весь Париж был полностью захвачен этим, и те, кто был знаком с Мадлон Карно, не теряя времени, бросились к ней, чтобы услышать эту историю из ее собственных уст. Мадлон вызывала всеобщее восхищение. Особо достойным посетителям тетя Софи разрешала встречу со своей дочерью, рассказывая в деталях об этом ужасном вечере и о том, как храбро вели себя Мадлон и ее кузина в личных апартаментах этого ужасного графа де Валуа.

– Скоро все это им надоест, – предсказала Жюстина, когда однажды утром лакей внес в комнату, где они завтракали, очередной поднос с горой визитных карточек. – Они только ждут, пока какое-нибудь новое происшествие не займет их. Но это внимание не приносит вреда Мадлон.

– Нет, конечно, нет, – согласилась Софи, сразу заметившая, что в числе посетителей были неженатые мужчины и что среди многочисленных букетов, полученных Мадлон, некоторые были от настоящих джентльменов, которых тетя Софи втайне желала бы подбодрить. Тем не менее она оставалась твердой, не разрешая им навещать Мадлон, пока та оставалась нездорова. Девочка была слишком бледна и худа, и тетя Софи очень хорошо знала, что мужчина может легче смириться с отказом увидеться с юной особой, о которой он мечтал, чем обнаружить, что она не так уж хороша.

– Конгресс в Вене начнется на следующей неделе, – сказал дядя Анри из-за газеты.

Тетя Софи, уставившись на него, спросила:

– Что?

– Конгресс соберется в Вене. На нем наши политики попытаются восстановить границы Европы, которые жирный корсиканец изменил в пользу Франции. Хоть убей, не могу смотреть, как они будут это делать. Нельзя быть хорошим для всех. Начнутся споры, раздоры, ссоры, и секретные договоры, и обидная клевета в отношении маленьких государств, и отказ от собственных слов, и Европа опять станет на край военной пропасти.

– Все равно это не должно беспокоить тех, кто живет в Париже, – беспрекословным тоном произнесла тетя Софи, не обращая внимания на паникерские прогнозы своего мужа.

– О, но как великолепно все это будет, мама! – глаза Жюстины заблестели. – Собирается приехать принц де Беневент, русский царь, прусский император, король Баварии, принц Меттерних из Австрии. Будут балы, и охота, и званые приемы, и вечера – я не могу представить себе титулованной особы, которая пропустила бы такое!

Тетя Софи посмотрела на свою дочь с большой тревогой.

– Откуда тебе это известно, Жюсси?

– Да об этом пишут все газеты! Тетя Софи нахмурилась.

– Я совершенно не одобряю этого, дорогая.

– Софи, оставь, пожалуйста, ребенка! Если Жюстине хочется ощущать себя в курсе событий, не вижу в этом ничего плохого.

– Не видишь? – ядовито осведомилась тетя Софи.

От природы она не была сварливой женщиной, но не могла позволить Анри подрывать ее авторитет в глазах дочерей. Тем более по такому ничтожному поводу... Она презрительно фыркнула. Что знает мужчина о том, в курсе чего должны быть девушки?

Дядя Анри понял свою ошибку. Его Софи была нежной, деликатной супругой, но становилась настоящей фурией, если подвергался сомнению ее авторитет матери.

Этим объяснялась резкость ее слов: таким способом Софи давала понять, чего она хотела достичь при условии, что муж не будет вмешиваться. И дядя Анри не собирался этого делать. Действительно, лучше всего было не продолжать этот спор, и он надеялся, что и она сделает то же самое. Поэтому, когда она молча вернулась к своему кофе, он почувствовал облегчение.

Случайно его рассеянный взгляд остановился на Ровене, сидевший за столом напротив Жюсси.

Анри нахмурился и, пожалуй, первый раз, с тех пор как племянница стала жить у них, посмотрел на нее, как на чью-то потенциальную невесту, внимательно и оценивающе.

Дочь Джулианы была такой же тонкой, стройной и очаровательной, как и ее мать. Ровена же, открытая, умная девушка, несмотря на свою одинокую жизнь в горах Шотландии, вполне соответствовала по своей натуре тому бурному времени, в котором жила. Она была совсем не похожа на двух его кротких дочерей – Анри сейчас ясно это понял. Возможно, кто-то счел бы Ровену натурой податливой, заурядной. Анри не сомневался, что Софи решит, что такую девушку легко будет выдать замуж за обеспеченного, рассудительного француза, который ей приглянется. Или который сам выберет ее.

Вдруг дядюшка Анри подумал о том, что Ровена была как-то странно молчалива с тех пор, как три дня назад вернулась из королевского дворца. Он мысленно содрогнулся, вспомнив о той страшной ночи. Ничего не подозревая, он и Софи отправились спать, уверенные, что их дочь и племянница все еще развлекаются в Лувре. Он не мог забыть ужаса, который охватил его, когда утром он проснулся от стука в дверь и слуга сообщил, что молодые леди прошлой ночью не возвратились. Душераздирающие вопли Софи, требовавшей от него немедленно отправиться искать их, звучали у него в ушах до сих пор.

Он почувствовал огромное облегчение, когда обнаружил подсунутую под дверь записку, подписанную графом де Валуа, в которой нашел объяснение случившемуся.

День прошел в сумбурных впечатлениях, которые Анри не мог ясно отделить друг от друга: Мадлон и Ровена возвратились в экипаже де Валуа, его дочь выглядела настолько уставшей, что у него заболело сердце: Софи настояла, что девочки должны сразу идти спать, а вопросы она задаст им потом: гости, приезжавшие разузнать слухи, распускаемые Адель де Буань, и, наконец, подробный рассказ Ровены о том, как, ничего не подозревая, они присоединились к кружку де Буань, чтобы полакомиться мороженым после осмотра Лувра, и стали жертвами хаоса у Сильва.

Конечно, это был не тот день, который Анри Карно хотелось бы помнить. Он отогнал неприятные мысли и заметил серебряный поднос, который лакей поставил перед ним. Визитки рассыпались по скатерти, и он нахмурился, узнав несколько имен, оттиснутых на них. Ему следовало бы прогнать этих нетерпеливых юных щеголей, посылавших Мадлон цветы, подарки, пригласительные билеты, раньше чем снисходительная Софи подаст им надежду, играя с ними с неистощимым энтузиазмом настоящей свахи. С другой стороны, самой Мадлон явно нравилось их внимание, она выглядела менее худой и бледной. Дядя Анри незаметно вздохнул. Возможно, Софи была права, утверждая, что он ничего не понимает в брачных играх. Но его доводы были подсказаны сердцем, так его дорогие девочки могли попасться в расставленные сети. А они были еще недостаточно взрослыми, чтобы выходить замуж прямо сейчас!

В дверях лакей ясным голосом произнес:

– Гость к мадемуазель де Бернар.

Ровена почувствовала, как у нее екнуло сердце.

– Кто это? – спросила тетя Софи.

– Мадам Бурбулон, мадам. Я просил ее подождать в золотой гостиной.

– О Боже, я забыла, что обещала поехать кататься с ней верхом, – Ровена быстро поднялась, оправляя юбки и ни на кого не глядя. Когда она заговорила вновь, ее голос был спокойным, скрывающим ее внутреннее напряжение.

– Не хочешь ли ты поехать с нами, Жюсси?

– Нет, спасибо. Я обещала Мадлон побыть с ней утром. Мне кажется, ей еще рано вставать с кровати, иначе я боюсь, что она...

Ровена покинула комнату. Она заглянула в гостиную и поздоровалась с гостьей, пообещав, что через минуту вернется, и помчалась вниз по ступенькам, забыв, что на ней утреннее платье, мало подходящее для верховой езды. Вполне естественно, что она забыла предупредить о прогулке Полину. Ровена обо всем забывала в эти дни, и было нетрудно догадаться почему. Она, конечно, опять думала о Квине, ведя себя как сгорающая от любви школьница, у которой на уме только его прекрасное лицо и улыбающийся рот.

Квин пробудил в ней любовь, и она не могла забыть его. Он взял ее лицо в свои ладони и поцеловал так, что земля поплыла у нее под ногами, и она поняла, что это было совершенное, полное счастье. Она страстно хотела его, даже теперь, и ощущала, как набухли от желания ее соски под вышитым корсетом.

Ровена быстро оглядела себя в зеркало, застегивая серый вельветовый жакет. Квин взял ее на руки... а когда утром она и Мадлон покидали королевский дворец, он поцеловал ее нежно и долго, не обращая внимания на покрасневшую от смущения мадам Слюзе. Он обещал приехать к ней, как только сможет, и сердце Ровены возликовало. Конечно, это означало, что он решил остаться во Франции и принять предложение герцога Веллингтона!

Но он не пришел и не написал ни одной записки за все это время, прошедшее с тех волшебных часов в Пале-Рояле.

– Но прошло только три дня, дурочка, – вслух сказала Ровена, но не смогла улыбнуться своему отражению в зеркале. Но в такое великолепное утро она не могла обижаться на Квина или на кого-нибудь другого. В ослепительном синем небе над высокими парижскими крышами стремительно носились ласточки. Квин позовет, как только сможет. Он дал слово. Оставалось только ждать – до утра или до послезавтра, а может, только до полудня. А вдруг записка уже будет ждать ее, когда она вернется после прогулки верхом?

Глаза Ровены скользнули по маленькой шляпке, которую Полина одела на ее высоко взбитые волосы. Перо шляпки щегольски вилось на уровне щек. Из-за мрачного выражения глаза Ровены казались темнее обыкновенного, более темно-фиолетового цвета, чем лесная фиалка. Ее фигура была стройной и соблазнительной, и Полина, отступив, окинула ее восхищенным взглядом.

– Может, у мадемуазель свидание в Люксембургском саду? – вырвалось у нее нечаянно.

Ровена весело рассмеялась:

– Если фортуна будет ко мне благосклонна, то возможно.

Сбежав по ступенькам лестницы, она спустилась в гостиную, где ее ожидала Евгения Бурбулон – двадцатитрехлетняя прелестная блондинка, красоту которой как нельзя лучше подчеркивало нарядное темное платье. Как и у Ровены, выражение глаз Евгении носило печать какого-то скрытого драматизма. Ее род был одним из самых знатных во Франции, ее титулованный супруг считался героем, потому что служил генералом в армии под командованием маршала Нея. Евгения была начитанной и глубоко религиозной и, возможно, слишком строгой для своего возраста. Возможно, это было связано с тем, что она воспитывалась в монастыре Святой Валерии и потом вышла замуж без любви за пожилого генерала империи. И все же она могла быть очаровательной, если этого хотела: ее интерес к искусству, а также те средства, которые она тратила как его покровительница, создали ее салону репутацию одного из самых блестящих во Франции.

Хотя в семье Евгении считали, что ей нравится снисходить до Ровены де Бернар, чтобы образовывать ее, обе молодые женщины чувствовали друг к другу настоящую симпатию. Казалось, они дополняли друг друга. В Евгении было то, чего не было у Ровены: изощренный интеллект, утонченная грациозность и изысканность. А Евгения находила в Ровене непосредственность, глубокий ум и такое открытое сердце, что иногда ей хотелось смотреть на мир через сияющие глаза своей подруги.

И конечно, их объединяла любовь к лошадям.

Ровена настояла на том, чтобы взять из Шартро своего любимого жеребца Терминуса в Париж, и именно его ржание привлекло внимание Евгении, когда Ровена скакала галопом по лужайке Марсова поля несколько недель тому назад. Муж Евгении разводил лошадей, он так же страстно увлекался ими, как и она. Знакомство с Ровеной началось с желания Евгении узнать родословную жеребца. Теперь они вместе выезжали верхом по крайней мере два раза в неделю, и Евгения даже интересовалась, позволит ли дядя Анри пригласить Ровену присоединиться к охоте в Бонмезон, замке ее мужа на Луаре.

– Прекрасная погода для галопа, – выходя, заметила Евгения. – Поедем в лес?

Булонский лес с его озерами и таинственными тропинками, лугами и перелесками находился в некотором удалении отсюда, но сегодня все словно манило поехать туда.

– Почему бы нет? – отважно отвечала Ровена. Начало сентября было теплым, а последние дни по-осеннему ясными. Каштановые деревья уже оделись в золотую листву.

В фаэтоне Евгении они добрались до каменных стен Порт-Дофин. Грум Бурбулонов, держа лошадей под уздцы, помог им сесть верхом. А поскольку в лесу могли встретиться разбойники, он поскакал за ними, держась на расстоянии пистолетного выстрела, – оружие было засунуто у него за пояс.

Париж 1814 года все еще сохранял кое-что от средневекового города. И прежде всего из-за не вымощенных камнем зловонных сточных канав, которые приезжие англичане находили отвратительными.

В последние годы город начал расти – иногда бесконтрольно, часто без заранее обдуманного плана. Прилегающие болота, луга, берега рек с каждым годом все больше и больше застраивались домами. Возможно, именно поэтому Булонский лес приходилось охранять от подобных неуправляемых застроек. Без прогулок в этом парке Ровене трудней было бы справиться с ностальгией по окрестностям Шартро. Таинственная улыбка тронула ее губы, когда она вспомнила о своем решении вернуться домой четыре дня тому назад. Но это было до того, как она узнала, что Тарквин в Париже, – и сразу грязный, шумный город превратился в милый и прекрасный, который она не могла покинуть.

– Как странно, что любовь способна все преобразить с такой легкостью! – подумала она.

Тем временем их лошади скакали по берегам озера Терье и перешли на галоп в свежепосыпанной песком аллее Сен-Дени. Впереди, на подъеме, шумная компания детей, едущая на пикник в экипаже, разразилась смехом. Пустив лошадей рысью, они оживленно обсуждали вчерашний отъезд в Вену Чарльза Джозефа, принца Линь, кузена Евгении. Разговор, естественно, перешел на сам конгресс: их грум никогда бы не мог предположить, что молодые дамы обсуждают такие серьезные темы. Он с нескрываемым удивлением смотрел на юную, изысканно одетую спутницу своей хозяйки.

– Мой дядя не думает, что на этом конгрессе может быть достигнуто что-то существенное. Ему кажется, что политики погрязнут в интригах.

Евгения согласилась.

– Чарльз сказал, что слишком уж много свергнутых принцев надеются вернуть свои владения, маленькие государства хотят стать больше, а ретивые молодые, политики любой ценой стремятся предохранить Францию от ошибок двух последних десятилетий. Невозможно угодить всем им. Я думаю, все они беспокоятся о нас, то есть о Франции. Как мы можем осуждать их – наполеоновских генералов, мечтающих, чтобы Бонапарт был возвращен из изгнания, или солдат, желающих того же. Все они презирают короля.

– Да, Людовик разочаровал всех, – задумчиво произнесла Ровена. – Я думаю, он совершил большую ошибку, урезав размер военной пенсии и сократив содержание офицерам.

– Недовольные солдаты могут взбунтоваться, – согласилась Евгения. – Я совершенно не доверяю им.

Ровена содрогнулась, снова представив себе кровавое столкновение у Сильва. Да еще и надписи, приветствующие Наполеона, которые в последнее время стали все чаще и чаще уродовать стены домов. Не может быть, чтобы люди на самом деле хотели победоносного возвращения этого корсиканского чудовища! Неужели коллективная память Франции была такой короткой? Солдаты, которые всего несколько месяцев назад охотно бросали свое оружие и присягали на верность Людовику XVIII, теперь ворчали о том, насколько лучше им жилось, когда они служили императору, и разговоры в гостиных все чаще сводились к ностальгическим сожалениям о былой славе Франции.

– Я навсегда покину Францию, если они вернут его обратно, – подумала Ровена. – Я не хочу иметь ничего общего с этим проявлением национальной глупости.

Тогда, как считает Тарквин и ее семья, возможно, начнется новая война. Она отказывалась думать об этом. Не могла. Они дорого заплатили за этот мир.

– Надеюсь, найдется какая-нибудь выдающаяся личность, которая доведет до конца цели конгресса, – неожиданно произнесла Евгения.

– Почему бы в таком случае не прислать эту личность сюда?

Ровена подняла голову и без труда узнала человека с орлиным носом, в темно-синем мундире, подъехавшего к ним с противоположной стороны аллеи в сопровождении группы всадников.

– Доброе утро, мадемуазель де Бернар, – сказал он, снимая высокий кивер. – Рад снова видеть вас.

Он сделал полупоклон, представляясь Евгении.

– Ваш муж и я – старые знакомые, мадам. Могу заметить, что отношусь к нему с величайшим уважением..

Его французский был безупречен, и Евгения не могла удержать улыбку, так как трудно было противиться обаянию Веллингтона.

– Я с удовольствием передам ему то, что вы сказали, ваша светлость.

– Позвольте мне представить вас моей свите, – продолжал герцог. – Мадемуазель де Бернар, возможно, видела некоторых из них в посольстве. Лорд Мэнес, мой поверенный в делах, и мистер Эдвард Эриксон, мой заместитель. И, конечно, мадемуазель де Бернар уже знает моего военного атташе майора Йорка.

Сердце Ровены замерло. Она не могла ясно видеть человека на лошади, остановившегося позади герцога, поскольку солнце ярко светило ей в глаза. Теперь она бросила быстрый взгляд на Тарквина, который подъехал ближе и наклонился, чтобы взять ее руку в перчатке.

– Очарован, мадемуазель.

Ровена наклонила голову с холодным, высокомерным видом. Она чувствовала, как сильно бьется ее сердце. Ее рука загорелась, когда губы Квина коснулись ее. Он улыбнулся, давая понять, что понимает ее чувства. Она сделала над собой усилие, чтобы говорить спокойно.

– Я не знала, что вы присоединились к свите посла, майор Йорк.

Ответил Веллингтон:

– Думаю, он не собирался этого делать, дорогая. Он военная косточка, вы знаете, и в первый раз, когда я его об этом просил, он отверг мое предложение. Не понимаю, что заставило его изменить решение.

– Возможно, присутствие такой очаровательной парижанки, – сказал Тарквин, пристально глядя на Ровену и Евгению и улыбаясь. На мгновение его глаза задержались на лице Ровены, и он заметил ее трепетное дыхание, подтверждавшее, что за его насмешливым тоном скрывается правда. Она отвела взгляд, взволнованная его словами. Действительно ли он согласился остаться только после того, как узнал, что она в Париже? Ее сердце пело. Он любит ее! Конечно, он любит!

– Желаю приятной прогулки, леди! – сказал герцог Веллингтон, еще раз приподымая шляпу. – Сожалею, что не можем сопровождать вас, но у нас больше нет свободного времени. До свидания.

Евгения, опершись рукой о бедро, наблюдала, как они поскакали в направлении Мюэту.

– Ну, посмотрим, – сказала она после короткой паузы. – Какая впечатляющая коллекция мужчин, ты не находишь? Ты заметила, с каким интересом один из них пожирал тебя глазами?

Ровена опустила голову. Она надеялась, что ее подруга не заметила краски на ее лице.

– Я думаю, ты ошиблась.

Евгения разразилась легким смехом.

– Это было слишком заметно, дорогая. Конечно, это был он. А теперь ответь-ка, что значит он для тебя?

Ровена мгновенно поняла, что была не в силах скрывать свое хрупкое счастье. О, эта великая, кровавая битва при Сашенах! Неужели он мог хоть на минуту поверить, что может быть спасен от нее теперь?

Письмо ожидало Ровену, когда она возвратилась домой. Оно лежало рядом с флакончиками духов на ее туалетном столике. Не обращая внимания на Полину, Ровена схватила его и распечатала. Она почти ненавидела себя за ту радость, которая охватила ее. Ее волнение усилилось.

– Я должен увидеть вас немедленно. Дело не терпит отлагательств. Буду ждать вас вечером в трактире «Лошади Марли», с часов. Если сможете, приходите одна.

– Как не похожа на Квина эта игра в интриги, – подумала Ровена с внезапной досадой. – Почему он просто не позвал меня домой? Он должен был знать, что дядя Анри был бы рад принять его после всего того, что он и Исмаил сделали для Феликса.

Слегка нахмурившись, она снова прочла записку. Был ли это просто романтический жест или тут таилось что-то серьезное? Ничего в поведении Тарквина сегодняшним утром не говорило ни о чем таком необычном. Как бы там ни было, она выполнит его просьбу и встретится с ним.

Она порылась в своем стенном шкафу и нашла плащ, который спрятала от Мадлон на прошлой неделе. Он был черный, с широченными складками и капюшоном, как раз такой, какой нужен, чтобы проскользнуть инкогнито. Эта мысль заставила Ровену усмехнуться. Ах, ведь она должна была в это время нежиться в постели!..

Мысль о том, что она сможет встретиться с Квином наедине, придала Ровене мужества и находчивости. После истории в кафе Сильва дядя Анри запретил дочерям и племяннице выходить из дому без надлежащего сопровождения. Им не разрешалось выезжать в город без сопровождающих, в особенности потому, что Ровена часто выходила одна со своими друзьями-англичанами. Дядя Анри предупредил, что она может быть по неосмотрительности вовлечена в подобную историю.

Ровена решила сказать, что она собирается к Арабелле Гросвенор-Винтон заплатить карточный долг. С собой она возьмет Полину и лакея Джерарда, который прекрасно владеет огнестрельным оружием. Джерард, возможно, и не заметит, что мадемуазель сделает крюк, чтобы встретиться с кем-то в тени «Лошадей Марли», до того как отправится к Гросвенор-Винтонам, которые снимали дом поблизости от улицы Риволи. Полина тоже никому ничего не скажет, она девушка осмотрительная. Дядя Анри просмотрел много горничных, прежде чем остановил свой выбор на Полине, решив, что ее энергии хватит для того, чтобы окружить заботой трех молодых особ, нуждающихся в опеке. Ему понравилось, что она была застенчивой и не болтливой.