– Они убедили его бежать. Почему бы тебе не дать ему уйти?
– Когда-то,– иронически усмехнулся Бейюми,– Габаль покинул улицу. А потом вернулся. Этих насекомых надо давить.
– Он не знает жизни,– растерянно произнесла Ясмина,– но и смерти не заслужил.
– На нашей улице хватает сумасшедших,– презрительно скривил губы Бейюми. Ясмина умоляюще взглянула на него и опустила глаза, прошептав, словно самой себе:
– Когда-то он спас меня от смерти. Бейюми грубо захохотал.
– А ты отдаешь его в руки смерти, и, таким образом, вы квиты, но начавший проигрывает!
Ясмина почувствовала острую боль в сердце.
– Я сделала это потому, что ты для меня дороже жизни! – с упреком сказала она.
– Без них нам будет легче дышать,– ответил мужчина, нежно гладя ее по щеке.– Если же придется трудно, тебе найдется место в этом доме.
Ясмина немного воспрянула духом:
– Если бы мне предложили поселиться в Большом доме, но без тебя, я бы не согласилась.
– Ты преданная девушка!
Ясмину задело слово «преданная», и вновь ею овладело беспокойство. Уж не издевается ли над ней этот человек?
Времени для разговоров не было, и она поднялась, чтобы идти. Бейюми проводил ее до задней калитки сада. Она отправилась в дом Керима, где ее уже ждали муж и его друзья. Сев рядом с Рифаа, Ясмина сказала:
– За нашим домом следят. Хорошо, что твоя мать оставила зажженным фонарь на окне. Бежать лучше всего на заре.
Заки, заметив, как печален Рифаа, промолвил:
– Ему тяжело покидать улицу. Но разве в других местах мало больных? Они ведь тоже нуждаются в исцелении.
– Когда болезнь затягивается, требуется больше лекарств,– заметил на это Рифаа.
С состраданием глядя на мужа, Ясмина думала о том, что убить его – значит совершить преступление. Сейчас она страстно желала обнаружить в нем хоть один недостаток, за который он заслуживал бы кары. И тут же вспоминала, что Рифаа единственный в мире человек, который был к ней добр, а наградой за доброту ему будет смерть. Одновременно она проклинала себя за эти мысли и твердила себе, что добро должен делать тот, к кому жизнь была добра. Она заметила, что Рифаа смотрит на нее, и сказала:
– Жизнь твоя дороже нашей проклятой улицы! Рифаа, улыбаясь, возразил:
– Это говорит твой язык, а в глазах твоих я вижу печаль. Ясмина вздрогнула. Горе мне, подумала она, если он способен читать мысли так же, как способен изгонять иф-ритов. И постаралась успокоить его.
– Это не печаль, а страх за тебя.
Тут Керим поднялся и вышел из комнаты, чтобы приготовить друзьям вечернюю трапезу. Через некоторое время он вернулся, неся таблийю. Все уселись вокруг нее. Ужин состоял из хлеба с сыром, простокваши, огурцов, редиски и кувшина пива. Керим разлил пиво по стаканам со словами:
– Этой ночью нам необходимо согреться и взбодриться. Все выпили, а Рифаа сказал:
– Алкоголь возбуждает ифритов, но придает бодрость тому, кто освободился от своего ифрита.
Он бросил взгляд на Ясмину, и она, поняв значение этого взгляда, откликнулась:
– Завтра ты освободишь меня от моего ифрита, если Аллаху будет угодно сохранить нам жизнь.
Лицо Рифаа засияло от радости, а друзья, поздравив его, снова принялись за еду. Их руки, разламывавшие лепешки, соприкасались поверх блюд с едой. Казалось, они забыли о подстерегавшей их смерти. Вдруг Рифаа заговорил:
– Владелец поместья желал, чтобы потомки его были подобны ему. Но они уподобились ифритам: они глупы, а он не любит глупцов. Так он мне сказал.
Керим с сожалением покачал головой, проглотил кусок и сказал:
– Если бы у меня была хоть частица его силы, все было бы именно так, как он желал.
– Если бы, если бы… Какой толк в этих «если бы». Надо действовать! горячо убеждал Али.
Рифаа тоже возвысил голос:
– Мы сделали немало. Мы беспощадно боролись с ифритами, и каждый раз, как мы изгоняли ифрита, его место занимала любовь. И все это мы делали бескорыстно.
– Если бы нам позволили продолжить наше дело,– печально произнес Заки,– наша улица наполнилась бы здоровьем, любовью и миром.
– А я удивлен,– протестующе воскликнул Али,– зачем мы решили бежать, когда у нас здесь столько друзей!
– Если ты еще не окончательно избавился от своего ифрита,– ответил на это Рифаа,– то не забывай, что наша цель – исцеление, а не убийство. Человеку лучше быть убитым, чем убивать.– Обернувшись к Ясмине, он вдруг спросил: – А ты почему ничего не ешь и не слушаешь?
Сердце Ясмины сжалось от страха, но она поборола его и сказала:
– Я удивляюсь вам, как можете вы так весело беседовать, словно находитесь на свадьбе!
– Завтра, когда ты освободишься от своего ифрита, и тебе станет весело.
Оглядев лица друзей, Рифаа продолжал:
– Некоторые из вас стыдятся быть миролюбивыми, ведь мы дети улицы, на которой уважают только силу. Но сила не только в том, чтобы держать людей в страхе. Бороться с ифритами во много раз труднее, чем нападать на слабых или состязаться в силе с футуввами.
– А награда за нашу доброту,– горько заметил Али,– тяжкое положение, в котором мы сегодня находимся.
– Борьба закончится совсем не так, как они предполагают, ведь мы гораздо сильнее, чем они думают. Мы перенесли борьбу с одной арены на другую. И здесь требуется больше мужества и силы,– уверенно заявил Рифаа.
Они продолжали ужин, обдумывая услышанное. Рифаа казался друзьям настолько же спокойным и уверенным в себе, насколько он выглядел хрупким и скромным. В минуту общего молчания до них донесся голос поэта из ближайшей кофейни. Поэт рассказывал: «Однажды пополудни усталый Адхам присел отдохнуть на улице аль-Ватавит и задремал. Его разбудил шум, и, открыв глаза, он увидел, как мальчишки разворовывают его тележку. Он угрожающе поднялся. Один из мальчишек заметил это и предупреждающе свистнул, толкнув тележку так, чтобы помешать Адхаму погнаться за ними. С тележки посыпались огурцы, а мальчишки, словно саранча, бросились врассыпную. Адхам сильно рассердился, и грубое ругательство сорвалось с его уст. Он принялся подбирать испачканные в грязи огурцы. Гнев, не находивший выхода, все возрастал, и Адхам обратил горячую речь в сторону Большого дома: «Почему гнев твой немилосерден и жесток, как испепеляющий огонь? Почему собственная гордость дороже тебе родных сыновей? Как можешь ты наслаждаться спокойствием, зная, что нас топчут ногами, словно букашек? О могущественный, знакомы ли в твоем Большом доме прощение, мягкость, великодушие?!» С этими словами он ухватился за ручки тележки и стал толкать ее, удаляясь от проклятой улицы. Вдруг он услышал насмешливый голос: «Почем огурчики, дядя?» И увидел перед собой Идриса».
Неожиданно рассказ поэта заглушил истошный женский крик: «Люди добрые, ребенок пропал!»
59.
Время шло, друзья продолжали беседовать, а Ясмину не оставляла мучительная тревога. Хусейну пришло в голову взглянуть, что делается на улице, но Керим удержал его, опасаясь, что его могут заметить и заподозрить неладное. Заки очень хотелось узнать, напали ли футуввы на дом Рифаа. А Рифаа успокаивал его тем, что с улицы не доносилось ничего, кроме звуков ребаба да криков мальчишек. Улица жила обычной жизнью, и ничто не предвещало того, что замышляется преступление. У Ясмины голова шла кругом от тревожных дум, и она вдруг испугалась, что глаза могут ее выдать. Ей было уже все равно, чем кончится дело, лишь бы прекратилась эта мука. Ей хотелось напиться до потери памяти и не видеть ничего вокруг. И еще она думала о том, что она не первая и не последняя женщина в жизни Бейюми и что вокруг мусорных куч всегда собираются бездомные собаки. Главное, чтобы скорее окончилось это мучение, неважно, каким образом. Постепенно шум улицы затих, смолкли голоса торговцев и мальчишек. Сейчас были слышны лишь звуки ребаба. Внезапно Ясмину охватила ненависть к этим людям, которые явились причиной ее мучений.
– Может быть, приготовить кальян? – спросил Керим. Но Рифаа решительно возразил:
– У нас должны быть ясные головы!
– Я подумал, что за трубкой легче скоротать время.
– Ты боишься больше, чем следует.
– По-моему, нет причин для страха,– попытался оправдаться Керим.
Пока и вправду все было спокойно, никто не напал на дом Рифаа. После полуночи смолкли и ребабы, поэты разошлись по домам. Было слышно, как хлопают закрывающиеся двери, как переговариваются запоздавшие прохожие, их смех и кашель. Наконец все окончательно стихло. Ожидание длилось до тех пор, пока не прокричал первый петух. Заки поднялся, выглянул в окно и сказал друзьям:
– На улице тихо и пусто, как в день изгнания Идриса.
– Пора в путь! – заметил Керим.
Ясмину снова охватил страх. Что будет с ней, если Бейюми опоздает или передумает? Друзья между тем поднялись, в руках у каждого было по узлу.
– Прощай, адская улица! – проговорил Хусейн и первым двинулся в путь. Рифаа пропустил вперед Ясмину и положил руку ей на плечо, словно боялся потерять ее во мраке. Следом шли Керим, Али и Заки. Один за другим они осторожно выбрались из квартиры и в полной тьме поднялись по лестнице на крышу, держась за перила. Снаружи им показалось светлее, хотя на небе не было ни звездочки. Луна была скрыта облаками, и пробивавшийся сквозь них лунный свет придавал всем предметам зыбкие очертания.
– Крыши домов почти вплотную прилегают одна к другой,– проговорил Али,– а госпоже мы поможем.
Когда все выбрались на крышу. Заки, шедший последним, почувствовал сзади какое-то движение и, обернувшись, увидел у чердачной двери четыре тени.
– Кто здесь? – воскликнул он в панике.
Все остановились как вкопанные... Послышался голос Бейюми:
– Остановитесь, мерзавцы!
Слева и справа от него находились Габер, Халед и Хандуса. Ясмина ахнула, вырвалась из рук Рифаа и побежала к двери. Никто из футувв не препятствовал ей. Али шепнул Рифаа:
– Тебя выдала эта женщина.
В мгновение ока беглецы были окружены. Бейюми внимательно оглядел их и спросил:
– Где же знахарка?
Затем схватил Рифаа железной хваткой за плечо и насме-шливо сказал:
– Куда это ты направляешься, друг ифритов?
– Вам не нравилось наше присутствие на этой улице и мы решили покинуть ее,– угрюмо ответил Рифаа.
Бейюми захохотал и обратился к Кериму:
– А ты с какой целью укрывал их в своем доме?
С трудом сглотнув слюну, Керим дрожащими губами ответил:
– Я ничего не знаю о том, что произошло между тобой и ими.
Бейюми ударил его по лицу. Керим упал, но быстро вскочил на ноги и перепрыгнул на крышу соседнего дома. За ним бросились Хусейн и Заки. Хандуса же обрушился на Али, ударил его в живот, и тот со стоном повалился на крышу. Габер и Халед бросились догонять беглецов, но Бейюми презрительно махнул рукой.
– Эти не опасны, никто из них и пикнуть не посмеет, иначе им несдобровать.
Рифаа, скорчившись от цепкой хватки Бейюми, до боли сдавившего ему плечо, проговорил:
– Они не сделали ничего предосудительного. Бейюми вместо ответа ударил его по лицу.
– Ну-ка, они тоже слышали голос Габалауи? – И, толкая его перед собой, добавил: – Иди вперед и не раскрывай рта.
Рифаа покорился судьбе. Спускаясь по темной лестнице, он слышал за собой тяжелые шаги и чувствовал, как его обволакивает густая пелена мрака, злобы и безнадежности. Он почти не думал ни о бежавших, ни о предавших. Его охватило столь глубокое отчаяние, что он позабыл даже о страхе. Ему казалось, что тьма навеки воцарилась в мире.
Тем временем они вышли на улицу и пересекли квартал, в котором благодаря Рифаа не осталось ни одного больного. Впереди шел Хандуса, направляясь к кварталу Габаль. Когда они проходили мимо дома Наср, все двери и окна которого были закрыты, Рифаа показалось, что он слышит дыхание родителей. Он задумался о них, и в ушах его прозвучали рыдания Абды. Но скоро он снова оказался во власти мрака, потерянности и грозившего ему зла. Квартал Габаль выглядел в темноте скопищем гигантских призраков. Как непрогляден мрак и как глубок сон! А звук шагов палачей и скрип их сандалий словно смех шайтанов, резвящихся в ночи. У стены Большого дома Хандуса повернул в сторону пустыни. Рифаа взглянул на дом, но его очертания сливались с темным небом. Из-за поворота стены показалась тень, и Хандуса окликнул:
– Муаллим Ханфас?
– Я!
Не сказав больше ни слова, Ханфас присоединился к ним. Глаза Рифаа по– прежнему были прикованы к Большому дому. Знает ли дед о том, что с ним случилось? Одно его слово может спасти его из лап мучителей, разрушить их козни. Он может возвысить голос, чтобы и они услышали его, подобно тому как слышал его Рифаа на этом самом месте. Габаль тоже подвергался опасности, но спасся и победил. Однако они миновали стены Большого дома, а Рифаа так ничего и не услышал, кроме топота ног и частого дыхания палачей за своей спиной. Они углубились в пустыню, и идти стало труднее, ноги вязли в песке. Рифаа почувствовал свое одиночество и вспомнил, что жена предала его, а друзья обратились в бегство. Он хотел еще раз оглянуться на Большой дом, но Бейюми с такой силой толкнул его, что он упал навзничь. А Бейюми, подняв дубинку, крикнул:
– Муаллим Ханфас!
Тот тоже взмахнул дубинкой и ответил:
– С тобой до конца, учитель! Рифаа в отчаянии спросил:
– Почему вы хотите убить меня?
Бейюми с силой ударил его по голове. Из груди Рифаа вырвался отчаянный крик: «Габалауи!» В следующий миг дубинка Ханфаса опустилась на его шею, за ней – дубинки других футувв. Затем наступила тишина, в которой слышен был лишь предсмертный хрип. А футуввы в темноте принялись руками раскапывать землю.
60.
Убийцы покинули место расправы, направляясь в сторону улицы Габалауи, и вскоре растаяли в ночной тьме. Вдруг неподалеку возникли четыре тени, раздался приглушенный плач, причитания и кто-то воскликнул:
– Эх, вы, трусы! Схватили меня и заткнули рот, а он погиб беззащитным.
Другой голос ответил:
– Если бы мы не удержали тебя, мы погибли бы все, а его все равно не спасли бы.
– Трусы! Вы жалкие трусы! – не унимался Али. Керим плаксивым голосом проговорил:
– Не теряйте времени на разговоры. Нам предстоит нелегкая работа, и мы должны завершить ее до наступления утра.
Хусейн, подняв к небу полные слез глаза, отозвался печально:
– Скоро взойдет солнце, надо спешить. Заки тяжело вздохнул, говоря:
– Время быстротечно, как сон. В краткие минуты мы потеряли самое дорогое, что было у нас в жизни.
Али подошел к месту преступления, продолжая бормотать сквозь зубы:
– Трусы!
Остальные последовали за ним. Опустились на колени, образовав полукруг, и принялись ощупывать землю. Вдруг Керим как ужаленный вскрикнул:
– Здесь! – И, понюхав свою руку, добавил: – Его кровь!
– Его могила тут, где рыхлая земля,– заметил Заки. Друзья принялись руками разгребать песок. На свете не было никого несчастнее их. Ведь они потеряли самого дорого друга и оказались бессильными его спасти. Обезумев от горя, Керим пробормотал:
– Может быть, он еще жив?!
Али, не переставая копать, раздраженно откликнулся:
– Послушайте, что говорят трусы!
Их ноздри наполнились запахом земли и крови. Со стороны горы послышался лай.
– Осторожно, здесь его тело! – воскликнул Али.
Сердца мужчин громко застучали, руки задвигались медленнее. Взявшись за края одежды Рифаа, они осторожно стали поднимать его из песка, не в силах сдержать слезы. В это время из улиц и переулков донеслось пение петухов. Кто-то стал торопить других, но Али напомнил, что необходимо засыпать яму. Керим снял с себя галабею. Расстелил ее на песке, и они положили на нее тело Рифаа, Потом совместными усилиями забросали яму песком. Хусейн снял свою галабею и накрыл тело Рифаа. Друзья понесли тело к Баб ан-Наср. Небо над горой уже светлело. Роса, оседая на лбах мужчин, смешивалась с их слезами. Хусейн указывал им дорогу к кладбищу. Там они в полном молчании открыли склеп. Уже настолько рассвело, что можно было различить очертания накрытого галабеей, как саваном, тела Рифаа, испачканные в крови руки и покрасневшие от слез глаза его друзей. Они внесли тело в склеп и стояли вокруг него понурые и смиренные, крепко сжимая веки, чтобы сдержать застившие глаза слезы, которые мешали им последний раз лицезреть покойного друга. Керим сдавленным голосом проговорил:
– Твоя жизнь была коротким сном, но она очистила наши сердца и наполнила их любовью. Нам не могло прийти в голову, что ты покинешь нас так скоро, что будешь убит рукой жителя нашей неблагодарной улицы, той самой, которую ты любил и лечил и которая отблагодарила тебя тем, что убила воплощенные в тебе любовь, милосердие и исцеление. Она заслужила проклятие на вечные времена.
Заки, рыдая, воскликнул:
– Почему лучшие уходят, а преступники остаются?
– Если бы не любовь к тебе, запечатлевшаяся в наших сердцах, мы навсегда возненавидели бы людей,– проговорил Хусейн, а Али добавил:
– Мы не будем знать покоя, пока не искупим нашу трусость. Когда друзья покинули склеп, направляясь в пустыню, свет зари расцветил горизонт, подобно распустившейся алой розе.
61.
Никто из друзей Рифаа больше не появлялся на улице Габалауи. Их близкие полагали, что они вместе с Рифаа тайно покинули улицу, спасаясь от мести футувв. А на самом деле они жили на краю пустыни, испытывая страшные душевные муки, терзаясь раскаянием и всеми силами стараясь превозмочь боль утраты. Гибель Рифаа была для них ужасней любой сердечной раны. И единственное, что оставалось им в жизни,– это надежда продолжить дело Рифаа и тем самым бросить вызов смерти и покарать убийц. Они не могли вернуться на улицу, но надеялись, что и за ее пределами смогут встречаться с ее жителями.
Однажды утром жилище Наср пробудилось от громкого плача Абды. Соседи сбежались, чтобы узнать, что случилось, и услышали, как она охрипшим голосом причитает:
– Мой сын Рифаа убит!
Лица людей омрачились, они обратили взгляды к Шафеи, и тот, утирая слезы, пояснил:
– Его убили футуввы где-то в пустыне.
– Убили моего сына, который в жизни пальцем никого не тронул! – продолжала стенать Абда.
– А знает ли об этом наш футувва Ханфас? – спросил кто-то из соседей.
– Он был среди убийц,– гневно проговорил Шафеи.
– Его предала Ясмина и указала Бейюми, где его найти! – сквозь слезы сказала Абда.
На лицах собравшихся отразилось негодование, а один из них высказал догадку:
– Вот почему она живет в доме Бейюми после того, как жена ушла от него!
Весть о гибели Рифаа быстро облетела весь квартал Га-баль. Ханфас, придя в дом Шафеи, закричал на него:
– Ты что, с ума сошел? Что ты сказал обо мне? Шафеи встал перед ним с видом человека, которому уже нечего терять, и ответил:
– Ты участвовал в его убийстве, хотя долг нашего футув-вы защищать нас!
Ханфас изобразил возмущение.
– Ты сумасшедший, Шафеи! – воскликнул он.– Ты сам не знаешь, что говоришь, но, клянусь, я научу тебя уму-разуму.
С этими словами он покинул дом Шафеи, делая вид, что кипит от гнева. А известие о смерти Рифаа тем временем дошло и до квартала, где Рифаа поселился после того, как покинул квартал Габаль. Оно повергло жителей квартала в смятение и горе. Они оплакивали смерть юноши и возмущались его убийцами. Чтобы их утихомирить, футуввы вооружились дубинками и ходили взад и вперед по улице, устрашая людей своим грозным видом. А через некоторое время распространилась еще одна новость: песок к западу от скалы Хинд пропитан кровью Рифаа. Шафеи и его близкие друзья отправились на поиски тела Рифаа. Они перекопали весь песок в этом месте, но так и не обнаружили никаких следов. Это вызвало новую волну негодования, люди терялись в догадках и ждали, что в скором времени на улице обязательно что-то произойдет. Многие приходили в квартал Рифаа, чтобы узнать у его жителей, что сделал Рифаа и за что он убит. Люди рода Габаль говорили:
– Рифаа убит, а Ясмина живет в доме Бейюми…
А футуввы однажды ночью отправились на то место, где они зарыли убитого Рифаа, и стали при свете фонаря раскапывать песок, но так и не отыскали тела.
– Может быть, его нашел Шафеи? – предположил Бейюми.
Но Ханфас возразил:
– Нет! Он тоже не нашел, так мне сказал мой соглядатай.
Бейюми топнул ногой и вскричал:
– Значит, это его друзья! Мы допустили ошибку, позволив им убежать. Теперь они будут тайно нам мстить!
Когда они возвращались на свою улицу, Ханфас сказал Бейюми:
– Пока Ясмина будет жить в твоем доме, муаллим, она будет доставлять нам много неприятностей.
– Лучше признайся, что ты самый слабый из футувв! – вспыхнул Бейюми.
Ханфас ушел, чувствуя себя оскорбленным.
Положение в кварталах Габаль и Рифаа все больше накалялось. Футуввы преследовали недовольных и установили настоящий террор, и теперь жители улицы старались не выходить из домов без крайней на то необходимости.
Однажды вечером, когда Бейюми сидел в кофейне Шалдама, родственники его жены проникли в его дом, чтобы расправиться с Ясминой. Она, почуяв опасность, бросилась бежать в чем была в пустыню и бежала в темноте как безумная, пока не убедилась, что ее преследователи отстали. Тогда она остановилась, тяжело и часто дыша, с запрокинутой головой и закрытыми глазами. Так она стояла, пока не отдышалась. Оглянувшись назад, она никого не увидела, но ей было страшно возвращаться ночью на свою улицу. Тут она заметила впереди слабый свет, исходивший, возможно, из какой-то хижины, и поспешила туда, надеясь найти там приют до утра. Дорога оказалась неблизкой. Как она и ожидала, светились окна хижины. Ясмина подошла к двери и позвала хозяев. Неожиданно она очутилась лицом к лицу с закадычными друзьями ее мужа: Али, Заки, Хусейном и Керимом.
62.
Ясмина словно приросла к земле. В страшном смятении она переводила взгляд с одного лица на другое и чувствовала себя как в кошмарном сне. Четверо мужчин представлялись ей стеной, вырастающей на пути человека, по пятам которого гонятся преследователи. Они смотрели на нее с презрением. Особенно тяжел был взгляд Али. Не помня себя от страха, Ясмина воскликнула:
– Я не виновата! Клянусь, не виновата. Я ведь была с вами, пока они не напали на нас, и убежала так же, как и вы!
Лица мужчин нахмурились, а Али сквозь зубы спросил:
– Кто тебе сказал, что мы убежали?
– Если бы вы не убежали, вас уже не было бы в живых,– дрожащим голосом ответила Ясмина.– Но я невиновна. Я не сделала ничего дурного.
– Ты убежала к своему покровителю Бейюми!
– Нет, нет! Позвольте мне уйти, я невиновна!
– Ты отправишься на тот свет! – вскричал Али. Ясмина рванулась бежать, но он опередил ее и схватил за руки с такой силой, что она взмолилась:
– Отпусти меня ради него, ведь он не одобрял убийств и убийц!
– Подожди, Али,– испугался Керим,– сначала надо хорошенько все обдумать.
Но Али уже держал женщину за горло и прикрикнул на Керима:
– Замолчи, трус!
Он изо всех сил сдавил горло Ясмины, давая выход бушевавшим в его груди гневу, боли и раскаянию. Напрасно она пыталась вырваться, разжимала его руки, пинала его ногами и бодала головой. Все ее усилия были тщетны. Наконец она выбилась из сил, глаза ее вылезли из орбит, из носа пошла кровь. А Али продолжал сдавливать ее горло, пока она не умолкла навеки. Тогда он отпустил безжизненное тело, рухнувшее к его ногам.
На следующий день труп Ясмины был найден возле дома Бейюми. Известие об этом распространилось по улице с быстротой пыли, поднимаемой хамсином[22]. Люди сбежались со всех сторон к дому футуввы. Поднялся невероятный шум, каждый высказывал свои предположения, но все старались скрыть свои истинные чувства. Дверь дома отворилась, и из нее выбежал Бейюми, похожий на разъяренного быка. Без разбора он принялся молотить своей дубинкой направо и налево, и собравшиеся в испуге разбежались по домам и кофейням. Бейюми остался один посреди опустевшей улицы, изрыгая проклятья и угрозы и сокрушая все, попавшееся под руку, своей дубинкой.
В тот же день дядюшка Шафеи и Абда покинули улицу, и, казалось, вместе с ними исчез последний след Рифаа.
Однако многие вещи постоянно напоминали о нем – жилище Шафеи в доме Наср, его столярная мастерская и жилище самого Рифаа в квартале, который теперь стали называть Домом исцеления, место его гибели у западного склона скалы Хинд. Но главное, остались его преданные друзья, продолжавшие начатое им дело. Они встречались со сторонниками Рифаа и обучали их науке исцеления больных и очищения человеческих душ от ифритов. Друзья были убеждены, что своими делами они возвращают Рифаа к жизни. Что же касается Али, то он не мог успокоиться, не расквитавшись с преступниками. Хусейн даже упрекал его:
– В тебе нет ничего от Рифаа! А Али с горячностью отвечал:
– Я знаю Рифаа лучше, чем вы. Всю свою короткую жизнь он провел в жестокой борьбе с ифритами.
– Ты хочешь стать футуввой, а их он ненавидел больше всего,– спорил Керим.
– Он был футуввой из футувв! – решительно утверждал Али.– Вас просто обманывала его внешняя кротость.
Каждый из них продолжал дело Рифаа так, как понимал его. Жители улицы рассказывали друг другу историю Рифаа, которую пока еще многие не знали. Говорили также о том, что его брошенное в пустыне тело подобрал сам Габалауи и предал земле в своем цветущем саду.
Напряжение на улице постепенно спадало, как вдруг неожиданно исчез футувва Хандуса, а на следующее утро его изуродованный труп был найден напротив дома управляющего Игаба. Все в доме Игаба, да и в доме Бейюми были потрясены случившимся. На улице вновь воцарился террор. Каждый, кто был связан или подозревался в связи с Рифаа или его друзьями, подвергался преследованиям. Их били дубинками по головам, пинали ногами в живот, оскорбляли, молотили кулаками по чем попало. Все, кто мог, убежали с улицы, а те, кто пренебрег опасностью, были убиты. Крик и плач стояли на улице, ее окутали мрачные потемки, запахло кровью. Но, сколь ни удивительно, это не остановило борцов. Однажды, когда футувва Халед выходил из дома Бейюми на рассвете, на него напали и убили. Месть футувв была жестокой. Но на исходе одной из ночей нашу улицу разбудил страшный пожар, охвативший дом футуввы Габера, в котором погибла вся его семья. Бейюми не выдержал:
– Этих бешеных, друзей Рифаа, развелось, как клопов! Но, клянусь Аллахом, я всех их перебью, куда бы они ни забились!
На улице стало известно, что ночью футуввы нападут на дома. Люди обезумели от страха. В знак протеста они вышли на улицу, вооружившись дубинками, стульями, крышками от кастрюль, ножами, камнями и даже деревянными башмаками. Тогда Бейюми решил атаковать первым. Он собрал подручных, и, подняв дубинки, они приготовились к нападению. В тот день на улице впервые появился Али, а с ним отважные бойцы, которые возглавили возмущенных жителей. Едва завидев приближающегося Бейю-ми, Али отдал приказ забросать его камнями, и на Бейюми и его подручных обрушился настоящий каменный град. Полилась кровь. Бейюми, как дикий зверь, бросился вперед, но камень угодил ему в голову, и он остановился, затем покачнулся и упал, истекая кровью. А подручные его разбежались кто куда. Толпы бунтующих сровняли с землей дом Бейюми. Их гневные крики и грохот разрушения донеслись до ушей управляющего Игаба, забившегося в самый дальний угол своего дома.
Бунт ширился. Доведенные до отчаяния люди расправлялись с футуввами и их приспешниками и разрушали их дома. Испуганный управляющий, почувствовав, что власть его пошатнулась, послал за Али. Тот явился на зов, а его друзья прекратили мстить футуввам и разорять их дома в ожидании исхода встречи. Улица притихла и успокоилась.
Встреча эта положила начало новой эпохе в истории улицы. Управляющий признал за жителями квартала Рифаа такие же права и привилегии, как и за жителями квартала Габаль. Али был назначен управлять выделенной рифаитам частью имения. Он считался теперь футуввой рифаитов. Он получал их долю доходов от имения и делил полученное между всеми по справедливости. В новый квартал вернулись все, кто ранее покинул улицу, в том числе Шафеи с Абдой, Заки, Хусейн и Керим. Перед Рифаа после его смерти стали преклоняться так, как никогда не преклонялись при жизни. Имя его было окружено любовью и благоговением, а его история была у всех на устах. Поэты распевали о нем в кофейнях, рассказывая о том, как Габалауи перенес его тело из пустыни и похоронил у себя в саду. Все рифаиты верили этой легенде и все почитали родителей Рифаа. Но в других вопросах они были не согласны друг с другом. Хусейн, Керим и Заки утверждали, что завет Рифаа заключается в том, чтобы исцелять больных и пренебрегать богатством и силой. Они и их сторонники так и поступали, а некоторые даже давали обет безбрачия, подражая своему учителю. Али же завладел всеми правами на поместье, женился и решил перестроить и обновить квартал Рифаа. Он не считал нужным отрекаться от богатства, но говорил, что истинное счастье возможно и без него. Он проповедовал борьбу со злом, порождаемым алчностью, во имя чего призывал делить все доходы по справедливости, а лишние средства расходовать на строительство и другие добрые дела. В этом он видел истинное благо.
Во всяком случае, люди радовались в ожидании счастья и воспринимали жизнь с надеждой. Уверенно говорили они о том, что сегодня лучше, чем вчера, а завтра будет лучше, чем сегодня.
Но почему же бич нашей улицы забвение?!
КАСЕМ
63.
Ничто не изменилось на нашей улице: все так же босые ноги тяжело ступали по земле, так же сновали мухи, садясь то на мусорные кучи, то на глаза детей. Все такими же изможденными оставались лица и залатанной – одежда.