54.

Главный футувва улицы Бейюми стоял у задней калитки своего сада, выходящей на пустырь. Было начало ночи. Бейюми прислушивался, поджидая кого– то. Когда раздался осторожный стук, он открыл калитку, и в сад проскользнула женщина. Закутанная в темную малайю, с закрытым лицом она походила на ночную птицу. Бейюми взял ее за руку и повел по дорожке в глубь сада, избегая приближаться к дому. Открыв дверь летнего павильона, он вошел туда, и женщина следом за ним. Бейюми зажег свечу и поставил ее на подоконник. Павильон выглядел заброшенным, диваны были составлены в один ряд. Лишь посередине находилось большое блюдо с кальяном и всем необходимым для курения, а вокруг него лежали мягкие тюфячки. Женщина сняла с себя малайю и покрывало с лица, и Бейюми с такой силой привлек ее к себе, что ей стало больно – взгляд ее молил о пощаде. Она осторожно высвободилась из объятий Бейюми, а он, рассмеявшись, уселся на один из тюфячков и принялся пальцами разгребать пепел в поисках горящего уголька. Женщина села рядом с ним, поцеловала его в ухо и сказала, указывая на жаровню:

– Я почти забыла этот запах.

Он снова принялся целовать ее, потом бросил кусочек гашиша в ее подол со словами:

– Этот сорт на нашей улице курят лишь управляющий и раб Аллаха, которого ты видишь перед собой.

Вдруг с улицы послышался шум борьбы, удары палок, звон стекла, топот бегущих ног, голоса женщин, затем лай собак. В глазах женщины отразилось беспокойство, но мужчина, не обращая внимания на шум, продолжал мельчить пальцами гашиш.

– Мне так трудно добираться сюда незамеченной! – воскликнула женщина.– Сначала дойти до Гамалийи, оттуда до Даррасы, а потом через пустыню к твоему дому!

Он склонился к ней совсем близко, так что ощутил запах се тела, и, не переставая крошить гашиш, пошутил:

– Я не против навестить тебя в твоем доме.

Если бы ты сделал это,– улыбнулась женщина,– никто не посмел бы тебе помешать. Сам Батыха посыпал бы гебе дорогу песком. Но потом они отыгрались бы на мне!

Гладя его жесткие усы, она игриво проговорила:

– Но ты тоже рискуешь, принимая меня в своем доме, ведь твоя жена может узнать об этом.

Бейюми оставил гашиш и обнял ее с такой силой, что она застонала и прошептала:

– О боже! Убереги нас от любви футувв!

Он отпустил ее, гордо вскинув голову и выпятил грудь, как индийский петух.

– Существует лишь один футувва, а остальные – молокососы.

Гладя его поросшую волосами грудь, женщина стала поддразнивать его:

– Ты футувва над людьми, но не надо мной. Он легонько ущипнул ее и ответил:

– А ты венец на голове футуввы! – Протянул руку к подносу и взял с него кувшин.– Отличное пиво!

– Но у него очень сильный запах, его может учуять мой дорогой муженек!

Он сделал несколько глотков прямо из кувшина и, утолив жажду, продолжал готовить кальян:

– Подумаешь муж! Я видел его несколько раз – он смахивает на сумасшедшего. Первый мужчина на нашей улице, занявшийся женским делом – совершением обряда зар.

Следя за тем, как Бейюми раскуривает трубку, женщина задумчиво проговорила:

– Я обязана ему жизнью, поэтому и терплю его. От него нет вреда, да и обмануть его ничего не стоит.

Он передал ей кальян, она сделала несколько жадных затяжек и выпустила густую струю дыма, закрыв глаза от удовольствия. Он в свою очередь затянулся несколько раз, говоря между затяжками:

– Брось его! Он играет тобой, как ребенок игрушкой. Женщина насмешливо пожала плечами.

– У моего мужа нет другой заботы в этом мире, кроме как избавлять бедняков от ифритов.

– А ты его еще ни от чего не избавила?

– Бедная я, бедная! Достаточно взглянуть на его лицо, и все станет ясно без слов.

– Неужели ни разу в месяц?

– Ни разу в год! Он не обращает внимания на жену, так как поглощен ифритами других людей!

– Чтоб его самого оседлали ифриты! Л какую выгоду от этого он имеет?

– Никакой! – Женщина растерянно покачала головой.– Если бы не его отец, мы бы давно умерли с голоду. Но он убежден в том, что его призвание – делать бедняков счастливыми, освобождая их от ифритов.

– А кто его призвал?

– Он утверждает, что именно этого желал для своих потомков владелец имения.

В узких глазах Бейюми появился интерес, он отложил трубку и спросил:

– Он сказал, что этого хотел владелец имения?

– Да…

– А как ему стало известно это желание?

Женщина насторожилась, испугавшись, что разговор этот может иметь неприятные последствия. Поэтому она объяснила уклончиво:

– Так он толкует предания о Габалауи, исполняемые поэтами.

Бейюми принялся набивать новую трубку.

– Собачья улица! – воскликнул он.– А квартал Габаль самый мерзкий! Из него вышел знаменитый шарлатан. А теперь они повторяют небылицы об имении и о десяти условиях, утверждая, будто владелец имения – их дед. Вчера этот негодяй Габаль обманом присвоил имение, а сегодня этот слабоумный толкует вкривь и вкось россказни поэтов! А завтра станет утверждать, что слышал это от самого Габалауи!

– У него нет других намерений, кроме как исцелить бедняков от ифритов,– заметила обеспокоенная Ясмина.

Футувва шутливо зарычал и сказал:

– Кто знает, может быть, и в имении сидит ифрит?! Затем громко, рискуя нарушить тайну свидания, крикнул:

– Владелец имения мертв! Или все равно что мертв! Так-то, сукины дети!

Ясмина перепугалась не на шутку и, чтобы напомнить ему, зачем она пришла, принялась потихоньку снимать с себя платье.

Угрюмое выражение постепенно сошло с лица Бейюми, и он уже не сводил с нее загоревшихся глаз.

55.

Одетый в широкую абу, управляющий выглядел тщедушным. Забота была написана на его белом, круглом, преждевременно увядшем лице. Взгляд блеклых глаз, набрякшие веки и мешки под глазами говорили о том, что его ранняя старость – следствие неуемной погони за житейскими наслаждениями. На полном лице Бейюми никак не отражалось удовольствие, которое он втайне испытывал, наблюдая за беспокойством своего господина. Это беспокойство подтверждало важность известий, которые принес Бейюми, а следовательно, и важность услуг, которые он оказывает управляющему.

– Я сожалею,– говорил Бейюми, – что встревожил тебя этими известиями, но в столь важном деле я не могу поступать по своему усмотрению, не заручившись твоим согласием. А тут еще этот помешанный смутьян из рода Габаль, а ведь мы связаны обязательством не трогать никого из них без твоего позволения.

Управляющий Игаб спросил с мрачным видом:

– Он действительно утверждает, что общался с владельцем поместья?

– Я слышал об этом от многих. Все его пациенты в этом уверены, хотя и хранят строгую тайну.

– Похоже, что он сумасшедший, тогда как Габаль был шарлатаном. Однако эта грязная улица любит сумасшедших и обманщиков. Но чего еще хочет род Габаль после того, как они разграбили имение, не имея на это никакого права? Почему владелец поместья не встретился ни с кем другим? Почему он не встретился со мной, самым близким ему человеком? Он все время сидит взаперти, двери его дома открываются, только когда ему приносят необходимое. Его никто не видит, а сам он общается лишь со своей рабыней. Однако людям из рода Габаль почему-то легче легкого встретиться с ним или услышать его голос.

– Они не успокоятся, пока не завладеют всем поместьем,– со злостью проговорил Бейюми.

Лицо управляющего побелело от гнева. Он собрался было отдать приказ, но тут же спохватился:

– А он говорил что-нибудь об имении или ограничивается изгнанием ифритов?

– Габаль тоже занимался лишь изгнанием змей! – напомнил Бейюми и многозначительно спросил: – А какое отношение имеют ифриты к владельцу имения?

Игаб задумался, потом решительно заявил:

– Я не хочу, чтобы меня постигла та же участь, что и эфенди!

Бейюми собрал в своей курильне Габера, Хандусу, Хале-да и Батыху. Он сказал, что они обязаны найти средство вылечить Рифаа, сына плотника Шафеи, от безумия.

– Для этого ты и позвал нас, муаллим? – спросил Батыха.

Бейюми кивнул головой, а Батыха, ударив ладонью о ладонь, воскликнул:

– Ну и дела! Все футуввы улицы собираются ради существа, о котором неизвестно даже, какого оно пола.

– Он творит свои делишки у тебя под носом,– недовольно проговорил Бейюми,– а ты и не чувствуешь опасности. Ты, конечно, ничего не слышал о том, что он, по его утверждению, встречался с владельцем имения!

Глаза футувв загорелись злым огнем, а Батыха растерянно протянул:

– Вот негодяй! Что общего между ифритами и владельцем имения? Разве наш дед был знахарем?

Все засмеялись, но, заметив, что Бейюми еще больше нахмурился, смолкли, а главный футувва сказал:

– Ты глупец, Батыха! Футувва может пить и курить гашиш, но быть глупцом ему не подобает!

– Муаллим,– стал оправдываться Батыха,– на свадьбе Антары на меня напали с дубинками двадцать мужчин, кровь залила мне лицо и шею, но свою дубинку я из рук не выпустил!

Тут вмешался Хандуса.

– Пусть он уладит это дело, как хочет. А не сумеет, ему же хуже! Только не применяя насилия. Поднимать руку на помешанного недостойно футуввы!

Вся улица была погружена в сон, и ни один человек на ней не подозревал о разговорах, которые велись в курильне Бейюми. А на следующее утро, когда Рифаа вышел из дома, путь ему преградил Батыха.

– Доброе утро, муаллим Батыха! – поздоровался Рифаа. Батыха посмотрел на него злыми глазами и закричал:

– Для кого доброе, а для кого и нет, собачий сын! Возвращайся в свой дом и не смей выходить из него, а не то я разможжу тебе голову!

Рифаа, удивленный, спросил:

– Почему наш футувва гневается?

– Поворачивайся живо,– взревел Батыха,– ты разговариваешь с футуввой, а не с владельцем имения. Иди и не смей возражать!

С этими словами Батыха закатил ничего не понимающему Рифаа оплеуху, да такую, что тот отлетел к стене дома. Какая-то женщина, увидев это, громко закричала, а за ней заголосили и другие женщины, призывая на помощь Рифаа. В мгновение ока сбежались люди, и среди них Заки, Хусейн, Али и Керим. За ними появился дядюшка Шафеи. Пришел поэт Гаввад, прокладывая себе дорогу палкой. Вскоре вся улица заполнилась сторонниками Рифаа. Не ожидавший этого Батыха вновь ударил Рифаа по лицу, но тот даже не пытался увернуться. Люди, собравшиеся вокруг, подняли возмущенный крик. Одни упрашивали Батыху оставить Рифаа в покое, другие стали перечислять достоинства юноши. Большинство же недоумевало, в чем причина избиения. Послышались возгласы негодования. Батыха, распалившись, заорал:

– Вы что, забыли, кто я?!

Но люди собрались, движимые любовью к Рифаа и желанием защитить его, поэтому они отважились возражать Батыхе. Один мужчина, стоявший в первом ряду, сказал:

– Ты наш футувва и покровитель. Мы пришли лишь затем, чтобы просить тебя быть снисходительным к этому хорошему и доброму человеку.

Другой, стоявший в гуще толпы, на безопасном расстоянии от футуввы, крикнул:

– Мы подчиняемся тебе, футувва, но скажи, что сделал Рифаа?

Третий мужчина, стоявший в задних рядах и уверенный, что футувва до него не дотянется, прокричал:

– Рифаа невиновен, и горе тому, кто захочет причинить ему зло! Батыха, не в силах больше сдерживать гнев, взмахнул дубинкой.

– Эй вы, бабы! Ну, я вас проучу!

Вдруг женщины со всех сторон заголосили, как на похоронах. Рты, перекошенные гневом, исторгали угрозы и предостережения. У ног Батыхи упал камень. Все это показалось футувве кошмарным сном. Но ему легче было умереть, чем позвать на помощь еще кого-нибудь из футувв. Начни он драться, ему грозила бы гибель под градом камней, однако молчание и бездействие означали конец его власти. Камни продолжали падать то тут, то там, а Батыха стоял, вызывающе выпрямившись, а глаза его просто метали молнии. Ни с кем из футувв еще не приключалось ничего подобного. Внезапно Рифаа рванулся вперед и встал перед Батыхой, загородив его своим телом. Сделал рукой жест, призывая всех замолчать, и громко сказал:

– Наш футувва прав, я достоин порицания.

Люди глядели на него с недоверием, но никто не произнес ни слова.

– Расходитесь по домам,– продолжал Рифаа,– пока гнев его не обрушился на вас.

Все поняли, что Рифаа хочет спасти честь футуввы и избежать скандала. Они были в растерянности, не зная, как поступить, но все же стали медленно расходиться, и постепенно улица опустела.

56.

После этого происшествия на улице стало неспокойно. Больше всего управляющий опасался, как бы жители, убедившись, что их сила в сплоченности, не перестали бояться футувв. Поэтому он считал необходимым расправиться с Рифаа и с теми, кто его поддерживает. Он решил обсудить с футуввой рода Габаль Ханфасом, как – лучше это сделать, не допустив взрыва возмущения на улице. А Бейюми управляющий сказал:

– Рифаа не так слаб, как ты думаешь. За ним стоят любящие его люди, которые спасли его, не убоявшись гнева футуввы. А что будет, если его поддержит вся улица? Тогда он отбросит в сторону свое нынешнее занятие и открыто заявит, что цель его – имение!

Бейюми излил свой гнев на Батыху. Изо всех сил тряся его за плечи, он рычал:

– Мы поручили тебе дело, а ты навлек позор на всех футувв!

Батыха, скрипя зубами от злости, обещал:

– Я избавлю вас от него, даже если придется его убить!

– Лучше, если бы ты сам навсегда исчез с нашей улицы,– угрюмо ответил Бейюми.

Он послал за Ханфасом, приглашая его для разговора.

Но когда Ханфас шел к дому Бейюми, дорогу ему преградил дядюшка Шафеи. Страшно напуганный последними событиями, он пытался уговорить сына вернуться в мастерскую и бросить занятие, от которого вместо доходов тот получал одни неприятности. Но все его уговоры были напрасны. Узнав, что Бейюми послал за Ханфасом, Шафеи поспешил перехватить его.

– Муаллим Ханфас,– обратился он к нему,– ты наш футувва и защитник. Они призвали тебя, чтобы ты помог им избавиться от Рифаа, но прошу тебя, не трогай его. Обещай им все, что они потребуют, только не трогай Рифаа. Прикажи, и я покину улицу вместе с Рифаа, чего бы мне ни стоило его убедить. Главное, не тронь его!

– Я лучше знаю, что мне делать и чего требуют интересы рода Габаль,– уклончиво ответил Ханфас. На самом же деле он стал бояться Рифаа с тех пор, как узнал о том, что приключилось с Батыхой. Он сказал себе, что именно он, а вовсе не управляющий и не Бейюми, должен остерегаться Рифаа.

Войдя в дом Бейюми, Ханфас застал хозяина в гостиной, и тот без околичностей объяснил, что пригласил к себе футувву рода Габаль с тем, чтобы обсудить, как быть с Рифаа.

– Отнесись к этому серьезно. События подтверждают, что он очень опасен.

Ханфас был с этим согласен, однако попросил:

– Только не надо расправляться с ним в моем присутствии.

– Но мы же мужчины, муаллим. И у нас общие интересы. Мы ни с кем не расправляемся у себя дома. Сейчас придет сюда этот парень, и я расспрошу его при тебе.

Явился Рифаа с ясным лицом, поприветствовал обоих мужчин и уселся на тюфячок, на который ему указал Бейюми, оказавшись как раз напротив футувв. Бейюми разглядывал его красивое, спокойное лицо, удивляясь тому, как мог этот тихий юноша стать причиной столь ужасных беспорядков.

– Почему ты покинул свой квартал и своих родных? – спросил он его.

– Никто из них не желал слушать меня,– просто ответил Рифаа.

– Чего же ты от них хотел?

– Я хотел освободить их от ифритов, которые мешают им быть счастливыми.

– Разве ты отвечаешь за счастье людей?

– Да, раз я в состоянии обеспечить им счастье. Лицо Бейюми нахмурилось.

– Я слышал, ты презираешь силу и могущество?

– Я хочу доказать им, что они неверно понимают счастье, а я могу дать его им.

– Значит, ты презираешь и тех, кто обладает силой и могуществом? вмешался в разговор Ханфас.

– Нет, муаллим, но я хочу убедить всех, что счастье не в силе и не в могуществе.– Рифаа говорил спокойно, словно не замечая злобного тона футуввы.

Пристально глядя на Рифаа, Бейюми продолжал расспрашивать его:

– Я слышал также, что ты позволяешь себе утверждать, будто того же хочет владелец поместья?

– Это они так говорят!

– А что говоришь ты?

Впервые немного помедлив, юноша ответил:

– Я говорю, как разумею.

Все беды происходят от слабого разумения,– с издевкой в голосе произнес Ханфас, а Бейюми, прищурив глаза, добавил:

– Однако они говорят, что ты пересказываешь им то, что слышал от самого Габалауи!

В глазах Рифаа отразилась нерешительность. Снова помедлив, он сказал:

– Я так толкую слова, сказанные им Адхаму и Габалю.

– Его слова Габалю не поддаются объяснению! – вскричал разъяренный Ханфас.

А Бейюми, которого душила злоба, подумал: «Все вы лгуны, а Габаль первый среди вас!» Вслух же он произнес:

– Ты утверждаешь, что слышал голос Габалауи и что тебе известна его воля. Но никто не имеет права говорить от имени Габалауи, кроме управляющего поместьем – его наследника. Если бы Габалауи хотел что-либо сообщить людям, он сделал бы это через управляющего, который отвечает за поместье и выполняет десять заповедей. А ты, безумец, как можешь ты осуждать силу, богатство и высокое положение, если все эти качества присущи самому Габалауи?

Лицо Рифаа исказилось от душевной муки.

– Я разговариваю не с Габалауи, а с жителями нашей улицы, которых мучают ифриты,– проговорил он.

– Ты просто бессильный и жалкий тип! – воскликнул Бейюми.– Поэтому ты и проклинаешь силу. Этим ты хочешь возвыситься в глазах жителей нашей улицы, а когда они окажутся в твоих руках, ты рассчитываешь с их помощью добиться и силы, и власти!

Широко раскрыв глаза от удивления, Рифаа ответил:

– У меня нет другой цели, кроме счастья жителей нашей улицы.

– Ты лжец! Ты внушаешь людям, что они больны, что все мы больны, что, кроме тебя, на улице нет здорового человека.

– Почему вы отворачиваетесь от счастья, которое у вас в руках?

– Сын презренной! Будь проклято счастье, которое приносят такие, как ты!

– Почему люди ненавидят меня, а я ни к кому не питаю ненависти?

– Тебе не удастся одурачить нас, как ты одурачил простаков с нашей улицы. Запомни, моим приказам не прекословят! И благодари Господа за то, что находишься в моем доме, иначе бы ты так просто не отделался!

Испытывая чувство отчаяния, Рифаа поднялся и, простившись с обоими, вышел, а Ханфас сказал:

– Оставь его мне!

– У этого сумасшедшего слишком много сторонников, а я не хочу побоища!

– возразил Бейюми.

57.

Из дома Бейюми Рифаа направился прямо к себе. Небо по-осеннему хмурилось, дул ветер. Люди толпились вокруг продавцов лимонов. Наступил сезон, когда маринуют овощи, и на улице было оживленно, как в праздник. Повсюду слышны были разговоры и смех, мальчишки затеяли драку, швыряя друг в друга комьями грязи. Люди приветливо здоровались с Рифаа, но случайно в него угодил комок глины. Отряхивая грязь с плеча и с головной повязки, он вошел в свой дом, где его ждали Заки, Али, Хусейн и Керим. Как всегда, они крепко обнялись, и Рифаа принялся рассказывать им и присоединившейся к мужчинам Ясмине о том, что произошло в доме Бейюми. Все с беспокойством и вниманием слушали его рассказ. Когда Рифаа закончил, все лица омрачились. Ясмина тревожно думала о том, чем закончится эта история и можно ли найти такой выход, чтобы не дать погибнуть этому доброму человеку и не навлечь несчастье на собственную голову. Рифаа сидел, в изнеможении прислонившись к стене. В глазах его друзей был написан немой вопрос. Ясмина сказала:

– Нельзя пренебрегать приказом Бейюми. Самый вспыльчивый из всех, Али, воскликнул:

– У Рифаа есть друзья, которые не испугались Батыху, и тот убрался с улицы.

– Бейюми не Батыха! – нахмурившись, возразила Ясмина.– Если вы бросите вызов ему, вам не поздоровится!

Хусейн повернулся к Рифаа.

– Сначала послушаем, что скажет учитель. Рифаа, не открывая глаз, проговорил:

– Оставьте мысли о драке. Тот, кто вознамерится сделать людей счастливыми, не может допустить кровопролития. При этих словах лицо Ясмины осветилось радостью. Ей совсем не хотелось стать вдовой. Она боялась, что неизбежные в этом случае толки и пересуды помешают ей встречаться с ее суровым возлюбленным.

– Побереги себя,– посоветовала она Рифаа.

– Мы не откажемся от нашего дела! – запротестовал Заки.– Лучше нам уйти с этой улицы.

Сердце Ясмины сжалось при мысли о том, что ей придется покинуть улицу и жить вдали от Бейюми.

– Тогда мы превратимся в безродных чужаков! – резко сказала она.

Все посмотрели на Рифаа, а он, медленно поднимая голову, промолвил:

– Я не хочу покидать нашу улицу.

Вдруг в дверь нетерпеливо постучали, и Ясмина пошла открывать. Собравшиеся услышали голоса дядюшки Шафеи и Абды, которые спрашивали о сыне. Рифаа поднялся и, подойдя к родителям, обнял их. Затем все снова сели. Лица родителей ясно говорили, что они принесли тревожные вести. Оба тяжело дышали от быстрой ходьбы. Отдышавшись, Шафеи сообщил:

– Сынок, Ханфас отступился от тебя, и жизнь твоя в опасности. Мои друзья видели, как подручные футувв окружили твой дом.

Абда вытерла покрасневшие от слез глаза.

– Не следовало нам возвращаться на эту улицу, где человеческая жизнь ничего не стоит,– вздохнула она.

– Не бойся, госпожа,– решительно произнес Али,– все жители квартала – наши друзья. Они любят нас.

А Рифаа горестно воскликнул:

– В чем наша вина?! За что грозит нам кара?

– Ты из квартала Габаль,– объяснил Шафеи,– а они ненавидят этот род. Сердце мое затрепетало от страха, когда с языка твоего сорвалось имя владельца поместья.

– Странно! С Габалем они боролись, так как он требовал вернуть его роду права на поместье, а на меня обрушились за то, что я равнодушен к нему.

– Говори что хочешь,– махнул рукой Шафеи,– ничего уже не изменишь. Если ты покинешь свой дом, ты погиб, но, если и останешься здесь, в безопасности не будешь.

Страх проник в сердце Керима, но усилием воли он подавил его и сказал Рифаа:

– Они караулят тебя снаружи. Но медлить нельзя, иначе они придут сюда. Надо по крышам перебраться в мой дом, а там мы подумаем, что делать дальше.

– А ночью вам надо бежать с улицы,– поддержал его Шафеи.

– А как же дело, начатое мною! – сокрушенно спросил Рифаа.

Слезы потекли из глаз Абды, она взмолилась:

– Поступай так, как тебе советуют, пожалей свою мать!

– Ты можешь продолжить свое дело и в другом месте, если захочешь,– сердито произнес Шафеи.

Тут Керим предложил:

– Давайте договоримся так: муаллим Шафеи с супругой побудут здесь еще немного и вернутся к себе, как обычно делают, навестив сына, а Ясмина пойдет в Гамалийю, будто бы за покупками, а на обратном пути незаметно зайдет в мой дом. Это ей будет легче, чем бегать по крышам.

Шафеи одобрил план, а Керим продолжал:

– Но нельзя терять ни минуты. Я сейчас же пойду осмотрю крыши! – И с этими словами вышел из комнаты.

Шафеи поднялся, держа сына за руку, а Абда велела Ясмине собрать узел с вещами, что та и принялась делать с тяжелым сердцем и с омраченной душой. Глядя на сына заплаканными глазами, Абда принялась целовать его, а Рифаа все раздумывал над тем, почему он очутился в таком положении. Он так любил людей и желал им счастья, а сам страдает от их ненависти. Неужели Габалауи допустит, чтобы он потерпел поражение?

Вернулся Керим и сказал Рифаа и его друзьям:

– Пошли!

– Мы разыщем тебя, где бы ты ни был,– проговорила сквозь слезы Абда.

– Ну, с богом, сынок! – сказал Шафеи, который тоже едва сдерживал слезы.

Рифаа обнял родителей и обернулся к Ясмине.

– Закутайся поплотнее в малайю и опусти чадру, чтобы никто тебя не узнал.– И, склонившись к самому ее уху, добавил: – Я не перенесу, если с тобой что-нибудь случится.

58.

Закутанная во все черное, Ясмина вышла из дома. В ушах ее еще звучал голос Абды, которая сказала ей на прощание: «До свидания, доченька. Да защитит вас Господь! Рифаа не даст тебя в обиду, а я буду денно и нощно молиться за вас».

Сумерки уже сгустились, и в кофейнях стали зажигаться огни. Зажглись фонари и на ручных тележках, возле которых мальчишки играли в свои обычные игры. На мусорных кучах, как всегда в это время суток, дрались кошки с собаками. Ясмина шла к Гамалийе, и в ее пылающем страстью сердце не было места жалости. Она нисколько не колебалась, но ей было страшно, так как казалось, что все вокруг смотрят на нее. Она немного успокоилась, только когда, пройдя Даррасу, свернула в пустыню. Но полностью успокоилась лишь в доме Бейюми, в его объятиях. Когда она сняла чадру, Бейюми внимательно оглядел ее и спросил:

– Боишься?

– Да! – часто дыша, ответила Ясмина.

– Нет, ты не из трусливых. Ну-ка расскажи, в чем дело.

– Они пробрались по крышам в дом Керима, а на рассвете собираются покинуть улицу,– призналась Ясмина еле слышно.

Бейюми стукнул кулаком.

– На рассвете! Сукины дети!